Кондрашов В.А. Буржуазный гуманизм и правовое общество

 

Господствующей в новом, возникаю­щем на развалинах феодализма обществе является бур­жуазная мораль, которая постепенно пронизывает все поры общественного организма и находит себе носите­лей среди всех слоев и классов общества.

Буржуазная мораль в своих представ­лениях о должном порядке социального мироустрой­ства оказалась способной выразить весьма важные об­щечеловеческие ценности, отражающие интересы аб­страктной человеческой личности, не принадлежащей никакому классу, никакому сословию, роду, племени, этнической общности или профессиональной корпора­ции. Тем самым она и смогла стать во главе нравствен­ного развития общества, магистральное направление которого как раз и связано с процессом обобществле­ния человечества, преодоления социально-этнической и сословно-классовой обособленности.

По-видимому, этим в первую очередь можно объяс­нить притягательную силу ценностей буржуазной мо­рали, с которой безуспешно бьются всякого рода ком­мунистические партии и режимы, христианские традиционалисты, исламские фундаменталисты, африканские националисты и прочие сторонники навязывать другим соб­ственные представления, как им жить, что носить и чем дышать.

Сам термин «буржуазный» в применении к морали или к чему-либо другому имеет в глазах различных борцов против колониализма и империализма, эксплу­атации человека человеком и вообще против всего за­падного и капиталистического весьма одиозное и зло­вредное значение.

Правда, победив в этой борьбе самих себя, они же приходят потом за гуманитарной помощью, ссудами и кредитами к проклятым «буржуинам» и, кстати, полу­чают их, ибо буржуазная цивилизация предполагает в качестве условия своего существования преодоление ог­ромных заповедников отсталости и дикости на земле.

На самом же деле буржуазным социальный и нрав­ственный миропорядок современных, наиболее разви­тых стран мира называется потому, что он зарождает­ся в городах — центрах новой, основанной на товар­но-денежных отношениях, цивилизации, на основе интересов горожан-бюргеров в утверждении «естествен­ных», то есть присущих каждому от природы по пра­ву рождения, прав и свобод человеческой личности. Прежде всего, это право на жизнь и свободу ее устра­ивать по собственному усмотрению, это право мыслить и действовать самостоятельно, не подчиняясь чужим установлениям и не принимая ничего в качестве пред­рассудка, подвергая все рассмотрению и оправданию только силой разума. Это право на независимость от воли других людей и всякого рода сословно-корпоративных зависимостей и обычно-традиционных установ­лений. Наконец, это право заниматься любой приносящей общественную пользу деятельностью в интере­сах собственной выгоды — право на свободу предпри­нимательства, ограниченное только одним — таким же правом других людей. По сути, это возрождение ан­тичного принципа справедливости — не вредить дру­гому и не терпеть вреда от другого.

Все эти права, обеспечивающие человеческие сво­боды и достоинство, в свою очередь нуждаются в ос­новополагающей свободе общественного происхожде­ния — свободе частной собственности, гарантирующей относительную независимость источников существова­ния человека, его подлинную автономию от других лиц.

Это также интересы городских жителей в ликвида­ции препятствующей всем этим правам и свободам совершенно неоправданной никакой общественной пользой системы привилегий для высших сословий, присущего им социального паразитизма и вообще всей сословной иерархии, порождающей и поддерживаю­щей незаслуженное и несправедливое неравенство.

В отличие от старого, феодального уклада общес­твенной жизни, где производство жизненных средств строится на началах господства и подчинения, на ос­нове принуждения и где большая часть продукта изымается для паразитического потребления господству­ющим классом, производство на основе частной соб­ственности строится принципиально иначе.

Феодальный способ производства начинает рассмат­риваться как не только несправедливый, но и неэф­фективный, неразумный, сковывающий общественное производство вследствие отсутствия стимулов для его расширения и совершенствования. Господствовавшее там из-за неразвитости общественного разделения труда натуральное производство не нуждается в рас­ширении, ибо предназначено для внутреннего потреб­ления, в связи с чем масштабы феодальной эксплуата­ции ограничивались «размерами желудка феодала» (К. Маркс). А подневольный его характер не мог вы­звать заинтересованности производителей в совершен­ствовании способов и приемов хозяйствования, в сни­жении затрат и издержек, то есть превращении произ­водственных отношений в экономические. Защищающее и поддерживающее господство феодализма самодержавие, которое в свою очередь опирается на идею вечности и незыблемости неравенства, привилегированности высших слоев и полного бесправия народа, было также подвергнуто уничтожающей критике.

Новые, справедливые отношения между людьми мыслятся как свободная и добровольная, без принуж­дения, связь отдельных самостоятельных индивидов, равных в своих правах и интересах. Они свободно рас­поряжаются своим имуществом, собственностью, своей деятельностью и самой жизнью не в ущерб другим.

Каждый индивид своей деятельностью в меру сил и способностей оказывает другим определенную пользу, производя товары, услуги, удовлетворяя какие-либо другие потребности, и никто не должен чинить в этом преград, как-либо ограничивать его права и стремле­ния. Человек на свой страх и риск разворачивает по собственной инициативе свое дело, ориентируясь не на принуждение сверху, а стремясь получить собствен­ную выгоду. Через рынок и другие социальные меха­низмы он обменивает результаты своей деятельности на товар с универсальной ценностью — деньги в про­порциях, диктуемых спросом и предложением и соб­ственными затратами. На деньги он может удовлетво­рять свои производственные потребности, расширять дело, либо пустить на свои жизненные потребности и забавы, либо начать новое дело, ссудить их банку, либо просто отложить до лучших времен. Деньги становят­ся концентрированной и предметно выраженной фор­мой бытия социальной энергии и силы человека, рас­ширяя его возможности и способности.

Что делать, что производить, чем заниматься и сколько — диктует здесь не феодал, не феодальное государство, а общественный спрос, общественная потребность. А так как получить выгоду можно, только удовлетворяя общественный спрос, между производителями разворачивается соперничество за то, как лучше угодить потребителю, как привить ему больше разных других потребностей. Эта разворачивающаяся между произ­водителями к радости потребителя конкуренция сти­мулирует производителей в их собственных интересах действовать наиболее рационально и эффективно, соизмерять затраченные усилия и результаты, стремить­ся к снижению издержек и затрат, а значит, и цен, и порождению все новых и новых потребностей. Именно расширение и совершенствование потребностей и возможностей их удовлетворения человеком решаю­щим образом сказываются на развитии внутреннего мира личности, изощренности его чувств, мыслей и желаний. Правда, осуществляемый стихийно, не со­провождаемый духовной работой над собой и овладе­нием богатствами культуры, этот процесс легко вы­рождается в патологию потребительства, когда все мыс­ли и чувства человека оказываются в подчинении доми­нирующей способности — хотеть, ничего больше не умея.

Таким образом, в результате постепенных и мир­ных процессов (Англия 17 века) или же насильственным и революционным способом (Франция 18 века), пре­одолевая сопротивление привилегированных сословий феодального общества, создавалось новое общество. Общество, в осно­ву которого был заложен механизм безграничного са­моразвития и совершенствования на основе рыночных отношений общественного производства, вовлекающий в товарно-денежный круговорот все большие слои на­селения и создавший наиболее мощную из всех извест­ных цивилизаций. На основе политических и правовых институтов, обеспечивающих политическое и правовое равенство, ответственность власти перед обществом и её сменяемость, что предохраняло общество от застоя, злоупотреблений и коррупционного разложения.

Вместо традиционности, косности и застойности рутинных форм труда и организации производства, неподвижных и обособленных социально-этнических структур с их статичностью, вместо мира сословно-иерархической упорядоченности общественных отно­шений, застывших жизненных стандартов и норм по­ведения появляется динамически развивающееся об­щество, радикально перестраивающее социальную структуру, политические и правовые институты и, ра­зумеется, духовную жизнь общества.

Мир навсегда заданных социальной иерархией ро­лей, наследуемой дисциплины, обычаев и традиций, общинных, патриархальных нравов и коллективной безответственности, мир авторитарных и догматичес­ких ценностей безвозвратно рушится, уступая место, к сожалению, далеко еще не везде обществу социаль­ной мобильности, личной активности, инициативы и ответственности, ориентированной на равенство исход­ных условий, свободу предпринимательства и конку­ренцию

Повсюду, где буржуазия достигала господства, она разрушала феодальные общественные отношения, при­вязывавшие человека к его «естественным» повелите­лям и обрекавшие его на подчинение и зависимость. Она показала, что общественные отношения, основан­ные на господстве и подчинении, на насилии, всегда обречены на естественное их дополнение в виде лени, косности и неподвижности, отвращения к производитель­ному труду и всякой созидательной деятельности, к без­волию и пресмыкательству, угодничеству и подлости.

Практически за какие-то сто лет она вызвала к жиз­ни более грандиозные общественные производитель­ные силы, нежели человечеству удалось развить за всю предшествующую историю. Эти силы, приводимые в движение самым мощным из всех известных в истории стимулов деятельности — свободным интересом част­ного собственника, перевернули само общество и все представления о нем, о человеке, о смысле и назначе­нии его жизни.

Разрушив феодальный уклад, буржуазия постави­ла на его место свободу частной собственности, конку­ренции, правовую независимость и равенство людей, защищенные политическими и правовыми учреждени­ями и нуждающимися также в нравственном обоснова­нии соответствующими моральными ценностями.

Буржуазная мораль опрокинула феодальные нрав­ственные отношения с их основным принципом мораль­ного неравенства сословий, вечности и естественности иерархии, ничем не заслуженных привилегий одних людей перед другими и подчиненности, бесправия и зависимости одних от других. На своих знаменах она написала ло­зунги свободы и равенства, которые только и должны были обеспечить подлинное моральное братство, вза­имное доверие и взаимопомощь между людьми. Эти моральные ценности означали, прежде всего, равенство условий конкуренции, вытекающее из признания сво­боды личности и естественности равенства прав всех людей на ведущую к их собственному благополучию деятельность, если она не ущемляет такие же права других. И свое закрепление эти права и свободы полу­чили в освящении частной собственности.

Именно частная собственность не только и не столько на предметы потребления, что имело место на протя­жении всей истории цивилизации, а прежде всего на условия и средства производства, впервые в истории сделавшая непосредственного производителя относи­тельно независимым от его общественного окружения, стала краеугольным камнем всей буржуазной цивили­зации и основой всех ценностей. Стремление к облада­нию ею выступает, поэтому, как самый сильный источ­ник активности людей, а реализация этого стремления делает человека все более независимым и свободным, расширяет его возможности и позволяет удовлетворять свои желания и капризы. Обладание собственностью и деньгами как самой универсальной в рыночной эко­номике формой собственности становится целью и смыс­лом жизни, подчиняя себе всего человека, определяя всю его духовную жизнь и моральное самочувствие. Обладание собственностью, капиталом становится бо­лее важным показателем социальной значимости чело­века, нежели его родовитость, происхождение, сослов­ная принадлежность.

Возникает новый тип личности с набором принци­пиально новых «добродетелей», предполагающих в индивиде активное, деятельное отношение к жизни, предприимчивость, хватку, инициативу, бережливость и расчетливость, честность в деловых отношениях и финансовых обязательствах, здоровое честолюбие и карьеризм. Человек должен стремиться к успеху, но он при этом должен учитывать и уважать права и стрем­ления других людей, без чего невозможно устроить общественную жизнь на взаимовыгодных началах.

Буржуазное общество предельно упрощает общес­твенные взаимоотношения, совлекая с них покрова патриархальности, святости, родства, сентиментальнос­ти и ставя на их место связь голого интереса, пользы и выгоды личности. Поэтому еще одним следствием гос­подства частной собственности наряду с ориентацией на богатство и успех становится индивидуализм, спо­собность осознавать себя в качестве особой, отдельной от общества, нации, класса, коллектива, семьи цен­ности, достойной почитания и любви. В буржуазном обществе фактически завершается процесс выделения индивида из множества взаимопоглощающих друг друга сообществ, где индивид выступает частицей чего-то другого и во многом ощущает себя средством для существования этого другого. В этой принадлежности и растворенности индивида к более широким общностям он, хотя и черпал силу и уверенность в прочности своего бытия, его защищенности и осмыслен­ности, но только ценой несамостоятельности, невоз­можности полностью принадлежать самому себе и жить для себя.

Теперь же индивид начинает жить и ощущать себя «своим собственным», принадлежащим самому себе, самоценностью, что служит небывалому подъему чув­ства личности и собственного достоинства. Помимо этого, индивидуализм как принцип бытия и сознания буржуазной личности оказывается наиболее адекват­ной формой развития идеи моральной автономии лич­ности, без чего невозможна зрелая нравственность.

Достоинство личности теперь связывается с ее независимостью, моральным суверенитетом, обла­данием набором ранее названных добродетелей. А ее нравственная ущербность проистекает из противопо­ложных ориентации и способов жизнедеятельности, характерных для «закрытых», несвободных обществ, вроде феодального или коммунистического. Это расточительство, безделье и паразитический образ жизни, тщеславие и сословное чванство, проистекающие из несправедливого изначаль­ного неравенства людей в своих возможностях, неува­жение и непризнание чужих интересов и прав.

Это также нравственная косность, неспособность к самостоятельности в моральных вопросах, ориентация на чужое мнение и навязанные шаблоны поведения и оценок, что свидетельствует о неразвитости морально­го самосознания индивида и его совести.

Признание равенства прав всех людей на свободное занятие общественно полезными, то есть имеющими спрос, видами деятельности для собственного благо­получия предполагает и равенство условий конкурен­ции, и принцип взаимной эквивалентности в товарно-денежных отношениях, что становится своеобразной «матрицей» понятия справедливости. Справедливыми, то есть верными, правильными, должными, полагают­ся отношения, соответствующие рыночной эквивалент­ности в обмене благами и услугами и совершенные между формально равными в своих правах субъектами по доброй воле, то есть без давления извне.

Именно отношения «купли-продажи», универсаль­ные для рыночной цивилизации, становятся здесь образцом, на который ориентируется моральное сознание. Неравенство условий при вступлении в обмен деятельностями или поступками, принуждение, давление, отсутствие доброй воли или нарушение эквива­лентности рассматриваются моральным (и правовым) сознанием как нечестность, несправедливость, нарушающая и подрывающая общий принцип нравственного устройства сво­бодного общества.

Поэтому во имя сохранения высших моральных ценностей буржуазного общества — свободы и незави­симости личности и равенства прав людей — буржуаз­ная мораль требует от человека следовать долгу и быть честным перед собой в выполнении указанных проце­дур. То есть не стремиться получить выгоду за счет другого, уважать его интересы и права, не принуж­дать к невыгодным для него отношениям и не нару­шать взаимной эквивалентности в обмене ценностями. Ибо любое из этих нежелательных стремлений, хотя и мо­жет быть в отдельном случае выгодным одной из сто­рон, подрывает сам принцип равноправия сторон и оказывается направленным против абстрактного чело­века с его правами и свободами.

Поэтому же так остро реагирует буржуазная мораль и общественное мнение на любые нарушения прав че­ловека, на проявления неспровоцированного насилия, коррупции, злоупотреблений, ибо все это оказывается направленным против абстрактных принципов чело­вечности — равенства прав и свобод личности в об­ществе, и молчаливое неучастие в этом случае обора­чивается соучастием и саморазрушением.

Понятно, что любое общество, основанное на изна­чальной социальной иерархии и субординации, на не­равноправии и признании необходимости и естествен­ности для одних руководить и управлять, а для дру­гих — исполнять и повиноваться, никак не могло при­нять мораль, защищающую ценности абстрактной че­ловеческой личности.

 

Особенно досталось буржуазной морали со сторо­ны теоретиков коммунизма, в интерпретации которых сам термин «буржуазная мораль» приобрел зловещий смысл.

Главным теоретическим средством борьбы с нею стала идея классовой сущности морали, подчинившая ее социально-классовым интересам и политической борьбе и лишившая тем самым автономной самоцен­ности и специфики. Мораль стала рассматриваться как средство оправдания складывающейся практики общес­твенных взаимоотношений в том или ином обществе.

Буржуазной моралью стали именовать само течение событий в частнособственническом обществе, практи­куемые там формы и способы общественных связей и отношений, направленность человеческих интересов и стремлений, любые ценностные установки и ориента­ции и принципы поведения.

Так, действительно существующая там сильнейшая мотивация на приобретение собственности, богатства, добывание денег, ориентация на достижение успеха и собственного благополучия, напористый эгоизм, страсть к наживе, алчность и тщеславие, стремление к разжи­ганию и удовлетворению своей чувственности и потре­бительских инстинктов, то есть действительных последствий господства частнособственнических отноше­ний, были объявлены... главными ценностями буржу­азной морали. Учебники по марксистской этике пере­полнены гневными инвективами против подобной бес­человечной морали, якобы требующей от человека во имя торжества ее высших ценностей — частной соб­ственности, денег, богатства и успеха — быть алчным, злобным, подлым существом, посвящать все свои по­мыслы и стремления погоне за наживой. В этой пого­не человеку «предписывается» буржуазной моралью приносить в жертву «золотому тельцу» естественные человеческие чувства гуманности, милосердия и состра­дания, жалости и сочувствия, дружелюбия и любви.

Там же можно прочесть, что, защищая частную соб­ственность, буржуазная мораль якобы создает враж­дебность интересов, наполняет людей взаимной зло­бой и ненавистью, ложью и лицемерием. Она «требу­ет» от человека во имя богатства и успеха стать про­дажным и превращает честь, достоинство, талант и способности, саму душу человека в товар. Она же «пре­вращает» человека в бездушного хищника, готового силой, хитростью, подлостью или предательством под­чинить и поработить других людей, чтобы их исполь­зовать и нажиться на них.

При этом авторы учебников не устают упрекать бур­жуазную мораль в лицемерии и цинизме, молча обхо­дя вытекающие из этого противоречия.

Ибо, или эта жуткая мораль, прямо настаивающая на всех приписываемых ей мерзостях, до предела ци­нична, но искренна и поэтому нелицемерна, или же, если она лицемерна, она не может призывать и требо­вать от человека быть хищным зверем, и тогда все ра­нее перечисленные упреки повисают в воздухе.

Не нужно быть большим философом, чтобы пони­мать, что буржуазная мораль вовсе не виновата в том, в чем ее обвиняют профессора фило­софии. Что она не только не призывает, а совершенно определенно осуждает все эти дикие и бесчеловечные проявления аморализма и цинизма, жесткости и под­лости, вероломства и продажности, которые действи­тельно обусловлены в значительной степени прису­щими буржуазной цивилизации общественными от­ношениями.

Представляется, что критики буржуазной морали ошибочно или сознательно перепутали ценности, то есть объекты стремлений, задаваемые самим ходом общес­твенной жизни, и ценности, провозглашаемые и отста­иваемые моралью.

Действительно, частная собственность как структу­рообразующая основа буржуазной цивилизации не толь­ко обеспечивает автономию и достоинство личности, защищает ее права и свободы, раскрепощает иници­ативу и творческие силы, но и порождает самые низ­менные человеческие страсти, влекущие человека на край пропасти и толкающие на самые страшные и грязные дела.

Но мораль, как и право, призвана как раз остановить человека на этом краю, предотвратить неизбежные отрицательные последствия частнособ­ственнических отношений и порождаемых ими моти­ваций, и направить действия человека в общественно полезное русло.

Подлинными и главными ценностями буржуазной морали являются также обусловленные господством частной собственности свобода и достоинство челове­ка, личная независимость и равенство людей в своих правах и обязанностях. Именно этим ценностям служат принципы и нормы должного поведения и отно­шений, образующие систему буржуазной, а по сути дела, общечеловеческой морали.

А жизненные ценности буржуазного общества — собственность, богатство, деньги, социальное положе­ние и высокий статус — являются лишь средством для обеспечения цивилизованных условий жизни, сущес­твования эффективного саморазвивающегося и само­регулирующегося общественного производства этой жизни. Как всякое средство, они могут с одинаковым успехом служить как добру, общественному и лично­му развитию человека, так и злу, препятствующему этим процессам.

Это обстоятельство и делает необходимым сущес­твование морали, права, религии, образующих систе­му сдержек и противовесов дезинтеграционным и де­структивным тенденциям, вытекающим из частнособ­ственнической обособленности людей. Ведь частная собственность не только разделяет и противопоставля­ет людей, что только и замечают ее критики и обличи­тели, но и соединяет, связывает их системой разделе­ния и.взаимного обмена деятельностями. Причем де­лает это много лучше, чем кровное родство, отноше­ния господства и подчинения и зависимости индивида от своей принадлежности той или иной общности. Все эти типы связи людей должны были уступить место более эффективному, основанному на равноправии и добровольном, взаимовыгодным обмене деятельностью типу. Именно такой тип отношений нуждается в ду­ховных ценностях, моральных требованиях, которые защищают не одних людей против других, а интересы и благо абстрактного человека вообще. Он нуждается в такой беспристрастной и общечеловеческой морали, как бы парящей над взаимоотношениями и столкнове­ниями интересов, и он ее вырабатывает.

В отношении буржуазного частнособственнического общества можно было бы повторить так называемый «парадокс Черчилля», высказанный в отношении демократии, что это весьма плохой и несовершенный способ осуществления государственной власти, однако лучше исто­рия еще не выдумала.

Поэтому же буржуазная мораль столь щепетильна в отношении того, каким образом добываются жизнен­ные ценности буржуазного общества — богатство, капитал, собственность, положение, власть, — честно, то есть не только легально, но с соблюдением правил свободной и равной конкуренции, уважением прав и интересов других участников соперничества, или нечестно, обходя и нарушая общие для всех условия. И как бы ни пыталось определенное общественное мнение представить «успех любой ценой» абсолютной ценностью, стоящей выше всякой критики и морали, такая позиция квалифицируется буржуазной моралью как цинизм и аморализм, влекущий в условиях демо­кратии и рынка к краху политической карьеры, а зачастую и деловой репутации, успеха в бизнесе.

В противном случае, если считать, что буржуазная мораль насаждает насилия и жестокости, то само разграничение хорошего и плохого в ее рамках теряет смысл и становится невозможным отличить моральное поведение от аморального.

Безусловно, буржуазная цивилизация, разбудившая «фурий частного интереса» и сделавшая жажду прибыли главной движущей силой современной цивилизации, порождает огромное множество нравственных проблем. Это и моральное отчуждение индивида, ког­да абстрактные принципы человечности, выраженные в моральных ценностях, наталкиваясь на его особый интерес, стремление, жажду, остаются чуждыми чело­веку, выглядят навязанными, вследствие чего утрачи­вается моральная связь между людьми, чувство всеоб­щей сопричастности и доминируют настроения одино­чества и покинутости. Это и превращение многих чис­то человеческих отношений в отношения утилитар­ные, проникнутые холодным безразличием, равно­душием и враждебностью. Это также постоянная опасность превращения индивидуализма как ценнос­ти буржуазной морали в агрессивный, воинствующий эгоизм, из которого вырастает бездуховность потребительства, культ чувственности и тщеславия, насилия и жестокости.

Но мораль как раз и требуется для осуждения и противодействия этим проявлениям аморализма, ци­низма, нигилизма, потребительского отношения к жиз­ни и утверждения между людьми более человечных отношений. Она призвана противостоять отчаянию и безнадежности, охватывающих человека, осознавшего свою уникальность и одиночество бытия, свою обособ­ленность от «коллективов» с присущими им интереса­ми и стремлением поглотить и подчинить себе индиви­да. Она дает силы преодолеть чувство опустошеннос­ти, тоску и бессмысленность существования, возника­ющие в душе человека вследствие осознания им своей отдельности, обособленности вместе с присущей им своекорыстной холодной расчетливостью в отношении к другим людям.

Тем самым мораль помогает человеку не забыть свое призвание — суметь остаться человеком в самых труд­ных, неблагоприятных обстоятельствах, в условиях давления и искушения, угроз и соблазнов, отстояв этим свое человеческое достоинство и самоуважение.

 

Наоборот, историческая практика XX в. со всей убедительностью продемонстрировала, что как только преодоление пороков частнособственнического общес­тва мыслится на путях уничтожения самой частной собственности, начинаются такие последствия, о кото­рых сам Карл Маркс отозвался одной убийственной фразой — «воскрешение всей старой мерзости». При­мечательно, что подобного рода преобразования всег­да имели место в слаборазвитых странах, глубоко увя­зающих в пережитках, связанных с общественными отношениями господства и подчинения, бесправия и зависимости человека.

Действительно, всякие ограничения частной соб­ственности, замена ее «общественной», которой рас­поряжалась и пользовалась партийно-государственная номенклатура, образующая сходную с феодальной лест­ницей иерархию, немедленно приводили к избавлению общества от страсти к наживе, алчности, неуемного стремления к обогащению. Однако вместе с ними тот­час исчезает и заинтересованность в труде, предпри­имчивость и инициатива, личная независимость и до­стоинство, свободы и права человека, а вслед за ними наступают застой и развал общественного производст­ва, бедность, дефициты, нехватка продовольствия, по­иски ответственных за все это «врагов» и репрессии.

Удручающее однообразие и закономерное сходство процессов, происходящих в совершенно разных по своей культуре, менталитету, обычаям и традициям обществах (СССР, ГДР, Польша, Венгрия, Чехословакия, Куба, Вьетнам, КНДР), всегда завершающихся одинаковым крахом, позволяют считать доказанным, что это тупиковый путь.

История развития нравственности подтверждает ее общественно-историческую природу, связь и зависимость от изменения всех сторон единого общественно­го организма. Нравственное развитие общества пред­стает как процесс общественного производства духов­ных ценностей, обретающих по мере углубления и обо­гащения их содержания все более общечеловеческое значение, а также процесс развития человеческой ин­дивидуальности, ее духовного раскрепощения и утвер­ждения свободы и достоинства.

Переход от менее совершенных исторических состо­яний общества к более совершенным, включающий духовное развитие самого человека и его способностей превращать общественные требования и ценности в личностные мотивы поведения, и составляет содержа­ние нравственного развития. Это развитие может быть названо прогрессом, ибо в его результате происходит переход от насильственных и принудительных форм социальной организации к их самоорганизации и саморегуляции на основе гуманистических ценностей.