Vedere napoli e poi - pro patria - mori 7 страница

Я вытянула вперед руку; но героин исчез, как будто фокусник сделал свой хитрый трюк.

МакКолл облокотился всем своим весом о спинку стула и слегка наклонил его. Его уродливое проницательно-фальшивое лицо зависло в футе от моего.

- Может быть вы действительно поможете мне получить его? - дрожащим голосом спросила я. - Сэр Питер очень богат. Мы в состоянии позволить себе заплатить любую цену, какой бы она ни была.

Он издал забавный смешок. Я вся сжалась при виде этого вытянутого вонючего рта, висевшего надо мной, жадно открытого, обнажившего два белых ряда острых, длинных клыков.

Меня тошнило от запаха выдохшегося виски в его дыхании.

Он немедленно это понял; позволил моему креслу вернуться в нормальное положение, и отошел назад к своему столу. Сев там, он с нетерпением наблюдал за мной, как охотник за приближающимся зверем во время облавы. Как бы неумышленно он держал в руках бутылочку и бесцельно с ней забавлялся.

Своим спокойным лакированным голосом он начал рассказывать мне о том, что называл романом всей его жизни. Впервые, когда он увидел меня, он страстно влюбился; но он был женатым человеком, и осознание своей чести помешало ему уступить своей страсти. Он не испытывал, конечно, никакой любви к своей жене, которая совершенно его не понимала. Он женился на ней из жалости; но исходя из того, что он был ограничен пониманием своего правильного чувства, то помимо прочего осознавал, что если дать волю страсти, хотя и богоданной, это могло означать социальное крушение для меня, для женщины, которую он любил.

Он продолжал говорить о близости и о духовных друзьях, и о любви с первого взгляда. Он укорял себя за то, что сказал мне правду только сейчас, но искушение было слишком сильным. Ирония судьбы! Трагическая абсурдность социальных ограничений!

В то же самое время он будет чувствовать определенное тайное наслаждение, если бы знал, что я, со своей стороны, испытывала тогда сходное чувство по отношению к нему. И все это время он продолжал играть с героином. Один или два раза он почти уронил его из-за своего нервного возбуждения.

Это тут же навело меня на мысль об опасности, в которой находится драгоценный порошок. Было очевидно - чтобы получить его, надо подстроиться под старого развратника.

Я позволила своей голове склониться на грудь и посмотрела на него искоса уголками глаз.

- Вы не можете ожидать от молодой девушки, что она будет признаваться во всем, что чувствует, - прошептала я с глубоким вздохом, - особенно если она вынуждена убивать эти чувства в своем сердце. Нет ничего хорошего в том, чтобы обсуждать подобные темы, - продолжила я. - На самом деле я не должна была сюда приходить. Но как я могла догадаться, что вы, такой замечательный врач, обратили внимание на такого глупого ребенка, как я?

Он возбужденно вскочил на ноги.

- Нет, нет, - сказала я печально с жестом, который заставил его снова сесть в крайнем смущении. - Я не должна была приходить сюда. Это была абсолютная слабость с моей стороны. Героин - единственное мое оправдание. О, не заставляйте меня чувствовать себя такой пристыженной. Но я просто должна сказать вам правду. Настоящим мотивом моего прихода было то, что я хотела видеть вас. Сейчас, давайте поговорим о чем-нибудь еще. Позволите ли вы мне получить этот героин, и сколько он будет стоить?

- Разговор о деньгах среди друзей за такую небольшую услугу неуместен, - ответил он высокомерно. - Единственное мое сомнение заключается в том, что правильно ли будет для меня позволить вам им воспользоваться.

Он снова поднял его и прочел этикетку, крутя бутылочку между своими ладонями.

- Это очень опасный препарат, - продолжил он очень серьезно. - И я не совсем уверен, оправдано ли то, что я даю его вам.

Что за абсолютная чушь и пустая трата времени, эта социальная комедия! Все в Лондоне знали хобби МакКолла затевать интрижки с леди, обладавшими титулом. Он придумал глупую историю о любви с первого взгляда тут же на месте. Это был просто рискованный ход, как в шахматной игре.

Что касается меня, то мне был отвратителен вид этого человека и он понимал это. И он понимал также, что мне отчаянно нужен этот героин. Истинная природа этой сделки была столь же очевидной, как и тюремный сливовый пудинг.

Однако, я предполагаю, что это развлекло его в некотором смысле, и он мог позволить себе попаясничать. Он понимал, что моя скромность, смущение и стыдливость были отброшены, как у накрашенной проститутки на Пикадилли. Его тщеславию даже не повредит, если он узнает, что я думаю о нем, как о хамливом старом чудовище. У него было то, что хотела я, у меня было то, что хотел он, и его не беспокоило, если я доведу себя завтра до смерти тем, за что заплачу ему сегодня.

Бездушный цинизм обоих сторон возымел удивительный эффект с моральной точки зрения. Я не стала тратить свое время на попытки обмануть его.

МакКолл вернулся к своим ухищрениям. Он объяснил, что благодаря моему браку ситуация в корне изменилась. При разумной осторожности, для которой у нас есть все условия, не существует ни малейшего риска оскандалится.

И тут одна единственная мысль пронзила мое сознание, и вступила в сражение с натиском героинового голода. После того, как Царь Лестригонов ушел тем утром, Питер и я сильно поругались. Я предала Бэзиля, я предала саму идею прожить достойную жизнь, я отдалась монстру, чьи руки отвергала, и с широко открытыми глазами шла за ним в темницу, увлекаемая тягой к наркотику, и почему? Я была женой сэра Питера. Потеря моей добродетели, независимости, самоуважения были обусловлены моей верностью ему. Теперь моя верность потребовала неверности другого рода.

Отвратительный парадокс. Питер послал меня к МакКоллу все превосходно предвидя. Я достаточно хорошо понимала, чего он ожидал от меня, и я блистала в свой подлости - частично для его собственного блага, но частично, пока я лгала самой себе, потому что моя деградация доказывала преданность ему.

Я уже больше не слышала то, что говорил МакКолл, но видела, как он достал маленький перочинный ножик и разрезал веревочку на бутылке. Он вытащил пробку и погрузил ножик в порошок. Он отмерил дозу со странным коварно-вопросительным блеском в глазах.

Мое дыхание участилось и стало поверхностным. Я быстро кивнула в знак согласия. Я кажется, услышала со стороны свой голос: "Еще немного". По крайней мере, он добавил еще порошка.

- Предлагаю немного взбодрится, - сказал он похотливо и встал на колени напротив моего стула, протягивая мне руку словно жрец, делающий подношение своей богине.

Затем я помню, как лихорадочно шагаю, почти бегу вверх по Слоэн Стрит. Мне казалось, что меня преследовали. Может правда та старая греческая сказка о Фуриях? Что же я натворила? Что натворила?

Мои пальцы в спазматической судороге сжимали маленькую, янтарного цвета бутылочку. Я хотела избавиться от всех и вся. Я не знала, куда шла. Я ненавидела Питера до глубины души. Я бы отдала все в этом мире - за исключением героина - чтобы никогда больше не увидеть его снова. Но у него имелись деньги, так почему бы нам не наслаждаться вместе нашим жалким падением, как мы наслаждались нашим романом? Почему бы нам не барахтаться вместе в склизкой, теплой грязи?

 

 

ГЛАВА V

НА ПУТИ К БЕЗУМИЮ

Я обнаружила, что привлекаю внимание на улице своим нервным поведением. Вид полицейского вызывал во мне дрожь. Положим меня арестуют или отнимут порошок... Что тогда?

И затем я припомнила, какая же я глупая... Ведь у Мейзи Джекобс квартира в Парк Мэншенз. Она, я уверена, все поймет правильно и не станет болтать.

Слава богу, она была дома. Не знаю, какую сказку я ей рассказала. Не знаю, отчего я оказалась достаточно глупа, чтобы напрягать голову, выдумывая всякие небылицы. Она - наш человек, Мейзи, и не лезет в ваши дела, пока вы ей не мешаете.

У нее нашелся белый шелк и мы зашили героин в пакетики, а потом уже последние в оборки моего платья. Половину я отложила в старый конверт, чтобы помириться с Питером. Но мне понадобилось два или три приема на месте.

Меня охватил истерический плач и дрожь. Со мной должно быть случился легкий обморок. Я очнулась на софе, Мейзи стояла на коленях рядом и держала у моих губ бокал шампанского.

Она ни о чем не спрашивает. Ей нет дела до моей истории, даже если все в ней вранье. Чуть погодя мне стало лучше. Она заговорила о Кинге Ламе. Она увлеклась им с первой встречи, около года назад, и сделалась усердной его ученицей. Она может делать, что ей нравится; она была свободна, у нее было много денег, и никого, кто бы мог помешать.

В некотором роде, я ненавидела ее независимость. В действительности это была зависть к ее свободе. Я чувствовала, что Бэзил был единственный важный для меня человек, но я упустила свой шанс, оказавшись недостойной. Наконец, я полностью потеряла его, и в этом заключалась жуткая ирония: ведь я лишилась его через свою преданность Питеру, как раз в тот самый момент, когда Питер не вызывал во мне ничего, кроме тошноты и презрения.

Все же я верила, что Бэзил оценил бы и полюбил меня за саму преданность, как таковую. Это было первое, что я продемонстрировала ему. И мое единственное достояние разорило меня на века!

Пока я все это обдумывала, Мейзи продолжала рассказывать. Я прислушалась, отвлекшись от своих мыслей. Она как раз дошла до середины, объясняя свои отношения с Бэзилем.

- Он изображает крайний эгоизм, - вибрировали ее напряженные связки, - потому что он каждую личность включает в свое представление о себе. Он не может чувствовать себя свободным, пока вокруг рабы. Конечно, некоторые люди по природе своей рабы; они и должны остаться ими. Но много среди нас и королей, только они об этом не догадываются; страдая от заблуждения, что они якобы обязаны склоняться перед общественным мнением, перед всевозможной внешней волей. Он отдает всю свою жизнь, сражаясь за освобождение людей от этой ложной зависимости, потому что они являются частями его личности. Он не ведает, что такое мораль. Даже чувство чести, как таковое, ничего для него не значит. Просто так вышло, что он родился джентельменом. "Если бы я был собакой, - сказал он мне однажды, - я бы лаял. Если бы я был совой, я бы ухал. Ни в том, ни в другом нет ничего, что само по себе хорошо или дурно. Вопрос лишь в том, что есть естественное поведение?" Он считает, что его миссия в этом мире - установить Закон Телемы.

Она поймала мой озадаченный взгляд.

"Твори, что ты желаешь да будет то Законом, - процитировала она с весельем. - Ты должна была слышать эти слова раньше!"

Я призналась, что да, и мы вместе посмеялись над чудачествами нашего друга.

- Он говорит их каждому встречному, - пояснила Мейзи, - чтобы не только на них влиять, но и также, чтобы напоминать самому себе о своей миссии, предотвращая трату времени на посторонние вещи. Нет, он не фанатик, и за год, что я с ним знакома, я определенно продвинулась в музыкальном отношении дальше, чем за предыдущие пять лет. Он доказал мне, - или скорее показал, как доказать, к моему же удовлетворению, что мое Истинное Стремление было стать певицей. Мы принялись рассматривать все факты моей жизни от моего происхождения до воспитания, ведь мой слух и голос физиологически превосходят слух и голос среднего музыканта, и обстоятельства, позволяющие мне полностью посвятить себя упражнениям, могут позволить мне развить мои способности до наилучших образцов. Даже то, что мой опекун был великий композитор! Лам не считает это случайностью.

Он утверждает, что совпадение стольких обстоятельств служит доказательством некоего замысла; и коль скоро большая часть этого за пределами человеческого разумения, это заставляет предположить существование некой особы, которая трудится за пределами наших чувств, и которая сотворила меня певицей, а не модисткой.

- Да, но Мейзи, - перебила я, - это же старый довод, что само мол устройство Вселенной доказывает существование Бога; и люди перестали верить в Бога главным образом из-за очевидного несоответствия Его замысла с представлением о Нем.

- О, разумеется, - спокойно согласилась Мейзи, - очевидно наличие множества различных Богов, и у каждого есть своя цель, которую он преследует, и метод, которым он пользуется. Возможно, что примирение их сталкивающихся амбиций (что выглядит необходимым с философской точки зрения) остается вне сферы наших сегодняшних исследовательских возможностей. Бэзил умолял меня не забивать голову никакими такими теориями. Он попросту расхохотался мне в лицо и прозвал меня своим любимым соловьем. "Ты не для гибели рожден, бессмертный Птах, - произнес он с ухмылкой, - но и не для прохождения курса по Неоплатонизму". Главное, с его точки зрения, не сойти с накатанного пути. Если уж я убедила себя в том, что мое призвание петь, не могу ли я любезно воздержаться от вмешательства в остальные дела?

- Я знаю, - вставила я, - как ответил капитан, перебившему его помощнику: "Все, чего я хочу от вас, мистер Мейт, это молчание, причем драгоценная его малость".

Нас снова разобрал хохот. В самом деле, было нечто экстраординарное в том, как манера общения Бэзиля со своими учениками оживляла рассудок. Я начала понимать, почему он внушает такое недоверие и неприязнь. Люди вечно делают вид, что хотят подняться над самими собой, но на самом деле они ужасно опасаются, как бы с ними ничего такого не случилось.

И Бэзил всегда ударяет в корень чьей-то дубовой души. Он хочет, чтобы кто-то стал самим собой, а цена этого - отказ от фальшивых представлений о самом себе. Людям нравится учителя-аферисты, одурманивающие их наркотическими банальностями. Реальность в любом обличии внушает им страх. Вот настоящая причина, почему преследуют пророков.

Разумеется, меня переполнял героин, но на мгновение Мейзи заставила меня совсем об этом забыть.

- А что это за худая девушка там у него постоянно? - спросила я у нее.

Это был автоматический всплеск ревности.

- О, Лала, - промолвила Мейзи, - она ничего. Чудная девочка, одна из самых чудных, пожалуй. Она шведка или что-то вроде, как я полагаю. Он занимается ей все три последних года. Как-то, впрочем я не знаю, как именно они познакомились, он попросил ее позировать ему. Однажды она рассказала мне, как испугала ее причина, по которой он к ней обратился. "Вы написали этот псалм? - спросил он у нее - Я могу различить каждую кость, они пожирают меня взглядом?" Ты же знаешь, на теле девочки нет и унции мяса. Причем она совершенно здорова; так просто, каприз природы. А пока он делал набросок, то попросил подсказать название для картинки. "Изобрази меня как мертвую душу", - предложила она. Он ухватился за фразу, преисполненный энтузиазма, и приступил к работе над огромным полотном, триптихом с диковинными зверьми, и птицами, и лицами, все были расположены так, что стремились к ней, как к центральной фигуре. Она стоит голая с несоразмерно большой головой, и отвратительно улыбается. Ее тело - почти скелет, обтянутый зеленоватой кожей. Картина вызвала нездоровую сенсацию. Странно, что ты ее не видела.

Между прочим, я видела ее на фото в какой-то газете, а теперь я еще и припомнила, как Биль Вальдорф выделил ее, рокоча от смеха, как Королеву Мертвых Душ. Бэзил сказал, что в Лондоне полно мертвых душ.

- Гоголь с его историей здесь не причем, - пояснила Мейзи. - Бэзил считает, и это только правда, пускай и слишком жуткая, что большая часть людей, которые бродят вокруг нас, пьют, едят и танцуют, на самом деле - мертвецы, "мертвые в поступках и грехах", как говаривал мой дядя-старик - во грехе незнания, что они являются Звездами, Истинные и Живые Боги Высочайшего...

Я вздохнула не без грусти. Ведь я также была мертвая душа, и я оставила Хозяина Жизни Вечной в то утро из верности к всего лишь еще одной мертвой душе. И - в тот же день! Фу, что за покойницкая эта жизнь! Какой сырой, знобящий ядовитый воздух! Сколько пота на стенах от тех, кто проклят и агонизирует!

- И посмотри на Лалу теперь! - продолжала Мейзи. - Он подверг ее ряду страшнейших испытаний, потому что она и в самом деле была весьма мертвая - но она прекрасно добралась до конца туннеля. Она - Великая Душа, если таковые вообще водятся в этом мире, и он вознес ее смертную до бессмертия. Ее испорченность сменила нетленность, и она излучает и свет, и жизнь, и любовь, летя сквозь годы в полной свободе...

- Но что она делает сейчас? - задала я вопрос с глухою болью в сердце.

- Как что, свою истинную Волю, конечно! - последовал пламенный ответ. - Она знает, что явилась на эту планету свидетельствовать о Законе Телемы собственной персоной, и оказывать помощь своему Титану в его трудах!

Слова Мейзи ставили меня в тупик. Поразительно, но всем известно, что она была влюблена в Бэзиля, любит и будет любить его вечно. Как так выходило, что она в состоянии говорить о другой женщине, которая тоже любит его, без ревности и, судя по всему, без зависти. Вероятно все-таки правду говорили о грандиозной силе его гипноза, с помощью которой он держал их беспомощных, расставленных как множество писем в картотеке в алфавитном порядке. Однако Мейзи буквально пузырилась энергией и радостью, и было бы абсурдно думать о ней, как о жертве вампиризма.

Я спросила ее об этом в упор.

- Моя милая Лу, - рассмеялась Мэйзи, - ну не будь до такой степени дурочкой! Мое Желание - петь... А Желание Лалы помогать Бэзилю в его работе - с чего-бы нам враждовать? Откуда взяться дурным чувствам? Она помогает мне, помогая ему помогать мне; и я ей помогаю, демонстрируя, как его Закон помог мне, и способен помочь другим. Мы - лучшие в мире подруги, Я и Лала; да и могло ли быть иначе?

Ну конечно она сама совершала столь очевидно невозможный подвиг. Ведь в представлениях обывателей о Бэзиле и его окружении все перевернуто вверх дном. В то же самое время нельзя отрицать, что результат поразительно впечатляющий и над ним стоило поразмыслить. Я вполне могла бы понять его идею развития человечества в некую новую породу, наделенную небывалыми способностями, и навсегда отбросившее старые страхи, суеверия и дорогостоящие капризы.

Я бы не вынесла такое и две секунды. Мэйзи отказалась и от себя и от него, и все же обладала и собою, и им; Я льнула к нему и себе, и потеряла обоих - потеряла навек! Я встала, чтобы уйти, и прежде чем выйти на улицу, я осознала с безутешным отвращением и отчаяньем степень моей деградации, моего проклятья; и я подавила отчаяньем мою извращенную гордость за мою страшную судьбу, и возрадовалась, когда ужасный героиновый голод снова дал о себе знать, глодая мои внутренности. Я облизнула губы при мысли, что я направляюсь к человеку, которого так разрушила моя любовь - и меня вместе с ним.

Для начала, больше никаких дневников - почему это я должна обнажать себя ради Царя Лестригонов? "Каждый след его шагов вымазан кровью", - как сказала однажды Гретель. Да, в неком инфернальном смысле ему удалось сделать меня одной из его жертв. "Что же, ладно, ты получишь достаточно слов в магическом дневнике, чтобы дать тебе знать, что я вырвалась из твоих клещей; я буду заносить в него только те вещи, которые будут говорить тебе, как я тебя ненавижу, как я сумела тебя перехитрить - и ты прочтешь их только тогда, когда моя Мертвая Душа получит Мертвое Тело себе подстать".

 

14 сентября

Я ожидала застать Питера дома; жаждущего узнать, удалось ли мне выклянчить что-нибудь у МакКолла. Вместо этого он явился после двенадцати, накачанный шампанским и - СНЕЖКОМ!

Черт возьми, какой удачный день!

В нем так и кипела страсть, он схватил меня точно ястреб.

- Ну что, старина, - заорал он, - с МакКоллом все удачно?

Я извлекла мой сверток.

- Ура, все наши беды позади!

Мы откупорили наши три последние бутылки шипучего, чтобы отпраздновать событие, и он угостил меня кокаином. И я еще думала, что мне это не нравится! Да это лучшее из веществ на свете. Нюх левой, нюх правой и большой холмик прямо на язык, но и это еще не все.

- Я расскажу тебе, что было неправильно, - сказал Питер утром. - От кого можно ожидать здравого поведения в подобном месте? Я понял, в чем тут дело. Больше мы не будем голодать. Мы отправляемся в Барли Грандж и устроим себе второй медовый месяц. Ты - моя жимолость, и я - твоя пчелка.

Он распахнул дверь и крикнул служанке, чтобы паковала наши вещи, пока мы сходим позавтракать, и пусть приготовят счет.

- Что за инфернальные мы дураки, - восклицал Питер, когда мы шли по улице, точно на парусах, в сторону "Глицинии", где подают настоящий французский кофе, и настоящий английский бекон.

Мы посмотрели на себя в высокое зеркало. Было видно, как сильно мы болели, но все это миновало.

Решимость и уверенность в себе возвратились, а с ними и любовь. Я чувствовала, как любовь смешивается с моей кровью в бурном потоке, словно воды Роны и Арва в Женеве.

Мы заглянули в магазин и с ходу купили автомобиль. В поместье уже был один, но мы хотели гоночный.

Мы доехали до Грик-Стрит, утопая в восторге. То было ясное, свежее, осеннее утро, все вновь обретало свои оттенки. Зима не наступит никогда. И ночь существовала лишь как бэкграунд для звезд и Луны, да еще, чтобы служить декорацией к нашему райскому аду.

 

17 сентября

Грандж, определенно, лучший дом на свете. Правда есть один изъян. Мы не желаем видеть гостей. Сельское общество по-своему ничего; но тигры не охотятся стаями, особенно в медовый месяц. Поэтому мы пустили по округе слух, что хрупкое состояние моего здоровья не позволяет нам принимать гостей. Довольно очевидная ложь, если учесть на какой скорости мы прикатили. Гидроплан тоже вернулся из Диля, но мы совсем на нем не летали.

Петушок выдвигал разные доводы, но все они были неубедительны. Мы хохотали над их абсурдностью. Но правда заключалась в том, что он нервничал.

Мы этого не стыдились. После того, что он сделал, он мог сложить весла и отдыхать. Разумеется все это было временно. Мы довели себя до гниения в этом чокнутом, болезненном месте на Грик-Стрит. Нельзя было ожидать возвращения в отличную форму за какую-то неделю.

И кроме того, мы не хотели перевозбуждаться. Нам хватало других способов. Мы обнаружили, что можем видеть духов. Бэзил, этот осел, постоянно твердил об опасностях магии, о предосторожности, о научных методах и о прочей чуши! Да мы видим больше демонов и духов каждый день, чем ему довелось за десять лет. Их совсем нечего бояться. Я не прочь увидеть самого Старого Джентльмена. Я бы...

 

18 сентября

Одним дождливым днем мы отыскали в библиотеке книгу. В ней говорилось о том, как заставить Дьявола появиться.

Дедушка Петушка был в этих делах дока. В северной башне имеется комната, где он проделывал свои трюки.

Мы поднялись туда после обеда. Там все было более или менее в нетронутом виде. Дядя Мортимер не заботился о каких-либо переменах.

Об этой комнате существовала также и легенда. Во-первых, дедушка был дружен с Бульвер-Литтоном. Мы обнаружили там первое издание "Странной Истории" с дарственной надписью.

Литтон выбрал деда прототипом для Сэра Филиппа Дерваля, белого мага, которого убивают. Об этом он сам написал в предисловии к этому изданию.

Все это было очень жутко и волнующе. В комнате имелось множество самых странных предметов. Там был стол, расписанный загадочными рисунками и буквами, а также огромный меч с рукояткой-крестом; два серебряных месяца, разделенные двумя же медными сферами, и третий, как эфес... Лезвие было обоюдоострое, с выгравированными арабскими или еще какими-то словесами.

Коки начал ими размахивать. Нам показалось, что вспышки света исходят с острия, сопровождаемые гудением и треском.

- Возьми это, - предложил Коки, - в нем есть что-то подозрительно дьявольское.

Я взяла меч из его руки. Конечно, это был лишь мой каприз, но мне показалось, что он совсем не имеет веса, и по моей руке до плеча пробежала странная дрожь.

Еще там была золотая чаша с рубинами вдоль края. Тоже с надписями.

И еще - маленький жезл из черного дерева с изогнутым пламенем на конце; три языка - золотой, серебряный, и из металла, ранее нами невиданного.

Далее шли рядами старинные книги, большей частью на латыни, греческом и еврейском.

Высилась алебастровая статуя Ганеши, слоновьего божества.

- Вот то самое место, - вымолвила я, - где вызывают дьявола.

- Отлично, - ответил Петушок, - но как насчет чертовки для меня?

- О, если я не гожусь, - сказала я, - тебе лучше выдать мне недельное жалованье вместо предупреждения.

Мы оба хохотали как безумные.

В комнате было нечто, отчего у нас кругом пошла голова. Мы принялись бороться и целоваться друг с другом.

Хорошо смеяться над магией, но в конце концов определенные мысли вызывают определенные явления, и мысль может начать работать, если вы подумали ее в месте, подобном этому...

 

(Дневник Леди Пендрагон прерван в этом месте примечанием, написанным

позднее рукою Мистера Бэзиля Кинга Лама. Изд.)

 

Лу, чорт ее возьми, все понимает правильно. Она заставила меня вспомнить об Анатоле Франсе - La Rotisserie de la Reine Pedauque - старый Куаньяр был предупрежден Розенкрейцером не произносить вслух имени "Agla", и в момент, когда он его все-таки произнес, у кареты отвалилось колесо, что привело в дальнейшем к его гибели от руки Моисея.

Опять же, все предсказания Розенкрейцера сбылись; он и сам попал в огонь, подобно Саламандре, которую вызвал. Он смотрит на собственную смерть, как на венец своей карьеры - развязку, ради которой он трудился.

Анатоль Франс, в действительности, пишет так, как будто теории Розенкрейцеров верны, хотя его рассудок суетливо разоблачает на каждом шагу абсурдность магии.

Создается впечатление, будто подлинное "Я" художника убеждено в действенности магии, и настаивает на самовыражении вопреки попыткам скептического интеллекта обратить все дело в шутку. В литературе имеются многочисленные примеры подобного конфликта между гением и рассудком, который есть его несовершенный медиум. Для примера - на другом краю шкалы - Мистер У.С.Моэм в "Маге" изо всех своих злобных сил старается показать "злодея" гнусным со всех сторон, объектом презрения и неудачником. И в ту самую минуту, когда его врагам удается убить его и уничтожить труд его жизни, они оказываются вынуждены признать, что он довел до конца Великое Делание - создание Живых Существ! И любой, мужчина или женщина - звезда". - Б.К.Л.

 

Мне не нравится эта комната. Я ничего об этом не сказала Питеру, но старик разгуливает по ней как живой. Нужна специальная подготовка, чтобы видеть подобные вещи.

Петушок же никогда не был духовно умен.

 

18 сентября

Тревога из-за взломщиков прошлой ночью. Мы подняли на ноги весь дом, но не смогли найти следов. Здешние слуги устрашающе глупы. Они все время меня раздражают.

В этом доме нельзя спать. Он слишком старый. Доски то и дело трещат. Только начнешь засыпать, как начинается шорох, и сна как не бывало.

Мне невыносима мысль о прикосновении. Моя кожа очень чувствительна. Эта часть спиритуализации моей жизни, я полагаю.

Я рада, впрочем, что новый медовый месяц и не продлился более трех-четырех дней.

Это раздражает чье-то тщеславие. Но ведь это всего лишь воспоминание. Как может тщеславие сосуществовать со спиритуальной жизнью?

Сегодня я увидела дух Героина, когда поднималась в магическую комнату. Он страшно худой и длинный, в развевающихся рваных лохмотьях, и они превращаются в птичек и разлетаются, чтобы буравить чью-то кожу.

Я лишь ощутила укол клюва, и затем он пропал. Они были посланниками иного мира. У них гнездышко в моей печени. Очень занятно слышать, как они чирикают, когда просят пищи. Я не знаю, что они будут делать так далеко от своей матери.

Ужасно, когда не можешь заснуть. Должно быть, это тоже часть подготовки к новой жизни.

Я забрела совсем одна в магическую комнату, и села, положив руки на стол напротив старика, пытаясь заставить его заговорить.

Его губы шевелятся, но я не могу расслышать, что он говорит.

Конечно, меня побеспокоили. Меня всегда беспокоят. Я так устала. Почему они не оставят меня в покое?

На сей раз то был выстрел. Магическая комната окружена окнами.

Я подошла посмотреть, кто бы это мог стрелять. Луна светила очень ярко, но я ничего не увидела.

Затем последовала еще одна вспышка и звук выстрела. Я перешла к тому окну, откуда он донесся, и стала следить. Стреляли у озера. Я долго наблюдала. Затем скрюченная фигура, скрытая в камышах, подскочила и, прижав ружье к плечу, пальнула дважды. После чего, издав вопль и отбросив ружье, побежала к дому. Гадаю, чтобы это могло быть!

 

20 сентября

Я нашла у деда в комнате манускрипт, в котором говорилось, как надо вызывать Дьявола. Для этого требуются двое, а я сомневаюсь насчет Питера.

Он совсем не чувствует мира духов. Хуже того, он слегка тронулся умом, и вообразил, что видит вещи, которых вообще не существует. Он постоянно чешется.

Он очень странно вел себя за обедом. Мне показалось, что это заметил дворецкий.

В полночь мы поднялись в комнату старика и приступили к проведению ритуала. Многое в нем кажется глупостью, но кульминация превосходна.

Вы говорите без остановки, снова и снова:

"Ио Пан Пан! Ио Пан Пан! Аи Пан Пан!