Этика человеческих отношений 3 страница

— Здравствуйте! — сказал я. — Вы, кажется, не перуанец? Не можете ли вы мне помочь? Я разыскиваю своего друга. Его зовут Билл Джеймс.

— Присаживайтесь! — ответил он со скандинавским акцентом. — Я профессор Эдмонд Коннор.

Мы обменялись рукопожатием, и он добавил;

— Но я, к сожалению, не знаком с вашим другом Биллом.

Я представился и на всякий случай объяснил — у меня вдруг мелькнула надежда, что для него это будут не пустые слова, — что Билл ищет Девятое откровение.

— Я знаком с Рукописью, — сообщил он. — Я приехал сюда, чтобы убедиться в ее подлинности.

Вы один?

— Я должен был встретиться с неким профессором Добсоном. Но он так и не появился. Не понимаю, что могло его задержать. Он уверял, что встретит меня здесь.

— Как! Вы знаете Добсона?!

— Да. Он один из пионеров научного исследования Ру­кописи.

— Так с ним всё в порядке? Он сюда приедет? Профессор удивленно взглянул на меня.

— Так мы договаривались. А разве что-то случилось?

Энергия отхлынула от меня. Всё ясно, Добсон встречался с Коннором до его ареста.

— Я встретился с ним в самолете, — объяснил я, — когда летел в Перу. Его арестовали в Лиме. Я понятия не имею, что было дальше.

— Арестовали! Господи Боже!

— Когда вы разговаривали с ним в последний раз?

— Несколько недель назад. Но мы твердо договорились встретиться здесь. Он обещал позвонить, если что-то изменится.

— А почему вы решили встретиться здесь, а не в Лиме?

— Он сказал, что поблизости отсюда есть развалины и он рассчитывает увидеться здесь с другими учеными.

— А где именно, не помните? Где он думал увидеть этих ученых?

— Он говорил... дайте припомнить... В Сан-Луисе, кажется. А что?

— Да так... Я просто спросил.

И тут случились две вещи одновременно. Во-первых, мне пришла мысль о Добсоне — о том, что я обязательно его уви­жу снова. Мне представилось, что мы встречаемся на какой-то дороге, по сторонам которой растут высокие деревья.

И тут же, выглянув в окно, я, к своему крайнему удивлению, увидел отца Санчеса. Он поднимался по ступенькам на ве­ранду. Он выглядел усталым, одежда была в грязи. На стоян­ке у старого автомобиля стоял еще один священник.

— Кто это? — спросил Коннор.

— Отец Санчес! — ответил я, не в силах побороть волнение.

Я повернулся к Хулии, но ее уже не было за столиком. Я встал, и в эту минуту Санчес вошел в ресторанный зал. Уви­дев меня, он удивился и замер на месте, но тут же подбежал ко мне. Мы обнялись.

— Ну, как вы? — спросил он.

— Всё в порядке! — ответил я. — Что вы тут делаете? Несмотря на усталость, он рассмеялся.

— А мне больше некуда было ехать. Я и сюда-то еле добрался. Дорога забита военными.

— Зачем военные едут сюда? — спросил Коннор, подходя к нам.

— Извините, — ответил Санчес, — я не знаю, что у них на уме. Я знаю только, что их очень много.

Я представил их друг другу и объяснил Санчесу, что дела­ет здесь Коннор. Последний был очень напуган новостями.

— Мне надо немедленно уезжать! — объявил он. — Только у меня нет водителя.

— Там, у машины, стоит отец Пол, — ответил Санчес. — Он сейчас едет в Лиму. Если хотите, поезжайте с ним.

— Конечно, хочу!

— Не думаю, что отца Пола задержат, — заметил Санчес. — Его никто не знает.

Тут вернулась Хулия, увидела Санчеса и бросилась его обнимать. Я познакомил ее с Коннором. Его испуг рос с каждой минутой. Наконец, Санчес объявил, что отцу Полу пора ехать. Коннор быстро сбегал в свою комнату за вещами.

Санчес с Хулией проводили его к машине, а я, попрощавшись с ним, остался ждать за столиком. Я не сомневался, что встре­ча с Коннором не случайна и что отец Санчес тоже не зря появился именно сейчас, но что это всё значит, догадаться не мог.

Скоро вернулась Хулия.

— Я говорила вам, что нас ждут здесь важные события! — сказала она. — Не остановись мы здесь, не встретили бы Санчеса, да и Коннора, коли на то пошло. Кстати, что вы узнали от Коннора?

— Еще не понял, — ответил я. — Где отец Санчес?

— Снял номер и пошел немного отдохнуть. Он не спал двое суток.

Я отвел глаза. Я понимал, что Санчес валится с ног, и всё же, меня расстроило, что я не могу немедленно поговорить с ним. Мне очень хотелось услышать, что он думает о про­изошедших событиях, особенно о нашествии солдат. Мне было не по себе, и какой-то частью души я не прочь был бы убраться отсюда вместе с Коннором.

Хулия сразу поняла, что у меня на душе.

— Не надо волноваться, — сказала она. — Успокойтесь. Лучше расскажите мне, что вы успели усвоить из Восьмого откровения.

Я поглядел на нее и постарался сосредоточиться и со­браться.

— Не знаю, с чего начать.

— Просто скажите, как вы понимаете содержание откро­вения.

Я подумал.

— Оно о том, как относиться к людям — к детям и взрос­лым. О том, что, сталкиваясь со сценарием, надо называть его по имени и преодолевать. О том, как, сосредоточившись на человеке, посылать ему энергию.

— Ещё о чем?

Я сосредоточился на ее лице и сразу понял, чего она до­бивается.

— И что мы, если будем наблюдательны и правильно выберем собеседника, получим сообщения, которые помогут решить стоящие перед нами задачи.

Хулия широко улыбнулась.

— Ну, как, усвоил я откровение? — спросил я.

— Почти. Осталось еще одно. Вы поняли, как один человек может прибавить сил другому. Вам еще нужно увидеть, что происходит в группе людей, где все этому обучены.

Я вышел на веранду и сел на один из крашеных железных стульев. Через несколько минут ко мне присоединилась Ху­лия. После неспешно съеденного обеда, за которым мы мно­го разговаривали, мы решили посидеть на свежем воздухе, подышать вечерней прохладой.

С тех пор, как Санчес уда­лился в свой номер, прошло три часа, и я изводился от не­терпения. Велико было мое облегчение, когда он вышел на веранду и сел рядом с нами.

— Вам удалось что-нибудь разузнать про Билла? — первым делом спросил я.

Санчес поставил свой стул так, чтобы сидеть лицом и ко мне, и к Хулии. Я заметил, что при этом он специально по­старался устроиться на одинаковом расстоянии от нас.

— Да, — наконец ответил он. — Удалось.

Он снова замолчал, задумавшись, а меня снедало нетер­пение.

— Что же вы узнали?

— Давайте-ка я расскажу вам всё по порядку, — начал он. — Когда мы с отцом Карлом ехали в мою миссию, мы думали, что застанем там Себастьяна и военных. Мы были готовы подвергнуться допросу. Но когда мы явились туда, оказалось, что и Себастьян, и военные срочно отбыли за несколько часов до этого, получив какое-то известие.

Целые сутки мы были не в курсе происходящего. Но вче­ра нас посетил отец Костос, с которым, как я понял, вы встре­чались. Он объявил, что приехал по совету Билла Джеймса.

Билл, очевидно, узнал о местонахождении моей миссии из прежнего своего разговора с отцом Карлом, и интуиция подсказала ему, что для нас будет важно узнать то, что может рассказать отец Костос. Дело в том, что отец Костос решил примкнуть к сторонникам Рукописи.

— А почему Себастьян так внезапно уехал? — спросил я.

— Он решил поскорее осуществить свой замысел. Известие, которое он получил, состояло в том, что отец Костос готов объявить публично, что Себастьян хочет уничтожить Девятое откровение.

— Неужели Себастьян его нашел?

— Пока нет, но вот-вот найдет. Обнаружился какой-то документ с указанием, где оно находится.

— И где же оно? — спросила Хулия.

— В Селестинских развалинах.

— А где это? — спросил я.

Ответила мне Хулия:

— В шестидесяти милях отсюда. Там ведутся раскопки, но, допускают туда только перуанских ученых и результаты держатся в тайне. Там лежат развалины древних храмов в нескольких слоях — есть слой майя, а сверху слой инков. Ви­димо, для обеих цивилизаций это место было священным.

Неожиданно я понял, что Санчес необычно сосредоточен на нашей беседе. Когда я что-то говорил, он поворачивался ко мне и неотрывно смотрел на меня. Когда реплику пода­вала Хулия, он уделял всё свое внимание ей.

Было видно, что он глубоко продумывает каждое произнесенное слово. Я за­думывался, что бы это значило, и как раз в эту минуту в раз­говоре возникла пауза. Я увидел, что оба смотрят на меня с ожиданием.

— В чем дело? — спросил я.

Санчес улыбнулся.

— Ваша очередь говорить.

— Мы что, по очереди говорим? — удивился я.

— Нет, — ответила Хулия. — Но мы ведем осознанную беседу. Каждый собеседник говорит, когда энергия перемеща­ется к нему. Мы видим, что сейчас она у вас.

Я не знал, что сказать. Санчес посмотрел на меня с теплым участием.

— В Восьмом откровении есть место, где говорится о ведении осознанной беседы. В ней принимает участие несколько человек. Смущаться не надо, просто постарайтесь понять, как это происходит.

Когда беседуют несколько чело­век, то в каждую минуту только один из них может сказать нечто такое, что именно в этот момент важнее всего.

Если остальные сосредоточены на разговоре, они чувствуют, кто сейчас должен заговорить, и они, фокусируя внимание на этом собеседнике, посылают ему энергию, помогая ему вы­разить свою мысль со всей возможной ясностью.

Потом важная мысль появляется у кого-то другого, и все уделяют внимание и энергию ему. И так далее. Если вы сосре­доточены на разговоре, вы чувствуете, когда приходит ваша очередь говорить. Вам в голову приходит важная мысль.

Санчес повернулся к Хулии, и она спросила у меня:

— О чем вы думали, когда мы замолчали?

Я стал припоминать.

— Я удивлялся, почему отец Санчес так пристально смот­рит на того, кто сейчас говорит. Я не понимал, что это значит.

— Главное, чему надо научиться, — сказал Санчес, — это говорить, когда настает ваша очередь, и посылать энергию другому, если говорить надо ему.

— Многие ведут беседу неправильно, — сказала Хулия. — Участие в беседе наполняет их восторгом. Им приходит в голову замечательная мысль, они ее высказывают, и прилив энергии так им приятен, что они говорят и говорят, когда на самом деле, давно пора отдать энергию другому. А они пы­таются завладеть разговором.

Другие, наоборот, слишком сдержанны. Даже чувствуя, что им пришла в голову хорошая мысль, они не решаются ее высказать. Это плохо, потому что беседа распадается и дру­гие участники не получают всех сообщений, адресованных им.

То же самое происходит, когда некоторые участники беседы не приемлют других. Тогда они не посылают им энергию, и из-за этого опять может случиться, что важное сообщение не дойдет до адресата.

Хулия умолкла, и мы оба обратили глаза к Санчесу, кото­рый перевел дыхание и в свою очередь заговорил:

— Важно знать, что бывает, когда мы кого-то не прием­лем. Если какой-то человек нам не нравится или мы чувствуем исходящую от него угрозу для себя, мы невольно концен­трируем внимание на тех его чертах, которые нас раздража­ют.

К сожалению, при этом, мы — вместо того, чтобы увидеть внутреннюю красоту этого человека и послать ему энергию, — отбираем энергию у него и, тем самым, причиняем ему вред.

Сам этот человек при этом чувствует, что вдруг он мгновен­но подурнел и утратил уверенность в себе, — а дело всё в том, что у него отобрали энергию.

— Поэтому, — заговорила Хулия, — так важно уметь вес­ти осознанную беседу. Люди и старятся так быстро потому, что теряют энергию в яростном соперничестве.

— Но помните, — добавил Санчес, — что при правильном ведении беседы всё должно быть наоборот: энергия каждого собеседника должна возрасти благодаря вкладу всех остальных. При этом, индивидуальные энергии всех участников смешиваются, образуя один общий запас.

Получается, как бы, одно тело с несколькими головами. То одна голова говорит от имени тела, то другая. При этом, каждый знает, когда ему говорить и что сказать, потому что его осознание жизни проясняется.

Это и есть сверхличность, о которой Восьмое откровение говорит в связи с романтическими отношениями между мужчиной и женщиной, но которая может возникнуть и в групповой беседе.

Слова отца Санчеса заставили меня вспомнить отца Костоса и Пабло. Не могло ли быть заслугой Пабло то, что отец Костос изменил свое отношение к Рукописи и стал ее сто­ронником? Не мог ли Пабло переубедить его благодаря Восьмому откровению?

— А где сейчас отец Костос? — спросил я.

— Вопрос этот, кажется, удивил моих собеседников, но отец Санчес немедленно ответил:

— Он отправился в Лиму вместе с отцом Карлом. Они за­думали поговорить с церковными властями о замыслах кар­динала Себастьяна.

— Я думаю, отец Карл именно поэтому настоял на том, чтобы ехать в миссию вместе с вами. Он знал, что там его ждет важное дело.

— Именно так, — подтвердил Санчес.

Разговор на мгновение прервался, и каждый из нас по­смотрел на остальных, ожидая новых мыслей.

— Сейчас надо решить, — сказал наконец Санчес, — что делать нам?

Заговорила Хулия.

— Ко мне давно уже приходят мысли о Девятом открове­нии, о том, что я буду как-то вовлечена в его обнаружение... Но всё это я вижу как-то неясно.

Мы с Санчесом внимательно смотрели на нее.

— Мне представляется место, где это случится... — продолжала она. — Подождите-ка! Это место... Это на развалинах. Да, это на Селестинских развалинах, среди храмов. Я чуть не забыла! — Она торжествующе посмотрела на нас. — Вот куда мне надо отправиться! Я еду к Селестинским развалинам!

Хулия договорила, и они с Санчесом повернулись ко мне.

— Я не знаю... — проговорил я. — Меня очень интересовало, почему Себастьян и иже с ним так настроены против Рукописи. Потом я понял, что их пугает идея внутренней эво­люции... Но сейчас я не знаю, куда мне податься.

Солдаты едут сюда... И похоже, что Себастьян найдет Девятое откровение раньше нас... Не знаю. Мне отчего-то кажется, что моя задача — уговорить его не уничтожать откровение.

Я замолчал. Мне пришел на мысль Добсон, а потом — Де­вятое откровение. Внезапно меня осенило, что в Девятом откровении будет объяснена цель эволюции. Перед этим я всё размышлял, как люди будут относиться друг к другу под влиянием Рукописи.

Восьмое откровение ответило на этот вопрос. А вслед за ним, логично возникал следующий: куда приведет нас эволюция, какие общественные перемены воз­никнут в результате? Следующее откровение и должно было прояснить это.

Каким-то образом я понял, что именно это знание долж­но помочь развеять страхи Себастьяна перед эволюцией... Если он только захочет слушать.

— Я по-прежнему думаю, что кардинала Себастьяна можно убедить поверить в Рукопись, — твердо сказал я.

— И вы думаете, что именно вы его убедите? — спросил Санчес.

— Нет... Нет, не совсем... Я буду не один. Я буду с кем-то, кто может пробиться к нему... Кто знает его и говорит с ним на одном языке.

— При этих словах, мы с Хулией дружно повернули головы к отцу Санчесу.

Он попытался улыбнуться. Потом покорно заговорил:

— Мы с кардиналом Себастьяном долгое время избегали разговоров и споров о Рукописи. Я долго служил под его началом. Он покровительствовал мне, и я, должен признаться, смотрел на него снизу вверх.

Но, пожалуй, я всегда знал, что этим кончится. Как только вы заговорили об этом, я сразу понял, что убеждать его придется мне. Вся моя жизнь подготовила меня к этой задаче.

Он внимательно посмотрел на нас и продолжал:

— Моя мать была свободомыслящей христианкой. Она терпеть не могла, когда людей обращали в веру принуждением или угрозами. Она считала, что людей должна приводить к религии любовь, а не страх.

А мой отец был строгий и суровый человек. Впоследствии он стал священником. Как и Себастьян, он убежденно ратовал за подчинение традициям и авторитету власти. Поэтому я, как их сын, хочу оставаться в рамках церковной организации, но, в то же время, смягчать ее суровость и стремиться к высшему духовному опыту.

Разговор с Себастьяном станет моим следующим шагом. Не хотелось мне этого делать, но я, как теперь знаю, должен отправиться в Икитос, в миссию Себастьяна.

— Я еду с вами, — сказал я.

Новая духовная культура

Дорога на север вилась среди густой сельвы, пересекая не однажды полноводные реки — притоки Амазонки, как объяснил мне отец Санчес. Мы встали на рассвете, наскоро попрощались с Хулией и пустились в путь на машине, кото­рую отец Санчес одолжил у одного друга. Это был мощный грузовик-внедорожник с громадными шинами. Дорога шла слегка в гору. Здесь деревья росли посвободнее и были выше и стройнее.

— Напоминает окрестности Висьенте, — заметил я.

Санчес улыбнулся и ответил:

— Мы сейчас находимся на особой земле, где энергетический уровень чрезвычайно велик. Этот участок — пример­но пятьдесят миль на двадцать — тянется до самых Селестинских развалин, а со всех сторон его окружает дикая сельва.

Далеко справа, на границе сельвы, показалась полоса рас­чищенной земли.

— А это что? — спросил я.

— Ах, это? Это наше правительство так представляет себе развитие сельского хозяйства.

Деревья были повалены бульдозерами и кое-как свалены в кучи, часть стволов была обуглена. На обнаженной почве, поросшей дикой травой, паслось стадо. Несколько коров под­няли головы на шум мотора и проводили нас равнодушным взглядом.

Дальше я заметил участок, где деревья повалили совсем недавно, — и понял, что, если так и пойдет, бульдозе­ры скоро доберутся до тех стройных красавцев-деревьев, мимо которых мы проезжали.

— Какой ужас! — воскликнул я.

— Да, — ответил Санчес. — Даже кардинал Себастьян не одобряет этого.

Я вспомнил Фила — может быть, именно эти места он ста­рался защитить. Что с ним, где он? И тут мне опять неожи­данно вспомнился Добсон. Коннор говорил, что Добсон обещал приехать в гостиницу.

Явно неспроста я получил от Коннора это сообщение. Где сейчас Добсон? Держат его под замком или выслали из страны? От моего внимания не ускользнуло, что мысль о Добсоне явилась мне сама собой, стоило мне подумать о Филе.

— Далеко отсюда миссия Себастьяна? — спросил я.

— Около часа езды, — ответил Санчес,— Как вы себя чувствуете?

— В каком смысле?

— Я имею в виду энергетику.

— По-моему, уровень достаточно высок. Еще бы, такая красота вокруг!

— Что вы думаете о нашей вчерашней беседе втроем?

— Это было удивительно!

— А вы хорошо поняли, что там происходило?

— Вы имеете в виду то, что идеи появлялись у нас по очереди?

— Это само собой, но я имею в виду высший смысл всего этого.

— Я вас не понимаю.

— Я как раз об этом думал. По-моему, такое осознанное общение, когда каждый не стремится подчинить себе остальных, а, наоборот, помогает им проявить всё лучшее, что в них есть, — это модель отношений, которую со временем усвоит всё человечество. Подумайте только, как это подни­мет всеобщий энергетический уровень и ускорит эволюцию.

— Вот именно, — подхватил я, — я тоже размышлял, к чему придет наша цивилизация, когда повысится общий уровень энергии.

По его взгляду я понял, что попал в точку.

— Это и я хотел бы знать!

Наши взгляды встретились, и я понял, что мы оба ждем мысли, что придет кому-то из нас. Наконец он сказал:

— Ответ на это должен быть в Девятом откровении. Оно объяснит, куда приведет нас эволюция.

— Я тоже так думаю.

Санчес затормозил. Мы приближались к развилке, и он, кажется, был не совсем уверен, куда нам сворачивать.

— А Сан-Луис нам не по дороге? — спросил я.

Он посмотрел мне прямо в глаза.

— Только если мы свернем налево. А что?

— Коннор говорил, что Добсон собирался проезжать Сан-Луис по пути в гостиницу. Я думаю, это было сообщение для меня.

Мы продолжали смотреть друг на друга.

— Вы ведь притормозили перед этой развилкой, — ска­зал я. — Почему?

Он пожал плечами.

— Сам не знаю. Самый короткий путь на Икитос — прямо. А я вдруг заколебался почему-то.

У меня дрожь пробежала по телу. Санчес поднял бровь и широко улыбнулся.

— Пожалуй, придется ехать через Сан-Луис, а?

Я кивнул и ощутил прилив энергии. Теперь я видел, что остановка в гостинице и встреча с Коннором наполняются глубоким смыслом. Санчес свернул налево и покатил в сто­рону Сан-Луиса, а я смотрел на дорогу и чего-то ждал.

Мы уже проехали тридцать или сорок миль, и ничего не про­изошло. Потом внезапно раздался гудок, и мы увидели дого­няющий нас серебристый джип. Водитель изо всех сил ма­хал нам. Мне он показался знакомым.

— Это Фил! — воскликнул я.

Мы подъехали к обочине. Фил выскочил из джипа, под­бежал к нашему грузовику и схватил меня за руку, кивнув Санчесу.

— Не знаю, куда и зачем вы едете, — сказал он, — но дорога впереди забита солдатами. Вам лучше вернуться и пе­реждать с нами.

Откуда вы узнали, что мы тут проедем? — спросил я.

— Я не знал этого! Я просто случайно взглянул на дорогу и увидел вас. Мы в полумиле отсюда. — Он посмотрел вокруг и добавил: — Лучше побыстрее съехать с этой дороги.

— Мы поедем за вами, — сказал отец Санчес.

Мы развернулись вслед за Филом и поехали назад. Он свернул на другую дорогу, отходящую на восток, и вскоре остановился. Из-за купы деревьев навстречу нам вышел че­ловек. Я не верил своим глазам — это был Добсон! Я вылез из грузовика и побежал к нему. Он был удивлен не меньше меня. Мы обнялись.

— Как здорово, что я снова вас вижу! — воскликнул он.

— Взаимно! — ответил я. — Я думал, вас убили.

Добсон похлопал меня по спине и сказал:

— Убить не убили, но перетрусил я здорово. Меня просто задержали. Но и среди чиновников кое-кто почитывает Руко­пись, — меня потихоньку отпустили. С тех пор я в бегах. — Он помолчал, улыбаясь мне.

— Я рад, что с вами ничего не случилось. Когда Фил мне рассказал, что видел вас в Висьенте, а потом вас схватили вместе с ним, я не знал, что и думать. А ведь мне следовало бы знать, что мы еще встретимся. Куда вы направляетесь?

— Хотим встретиться с кардиналом Себастьяном. Мы пред­полагаем, что он хочет уничтожить последнее откровение.

Добсон кивнул и хотел что-то сказать, но тут подошел отец Санчес. Я быстро представил их друг другу.

— Кажется, я слышал ваше имя, — сказал Добсон. — В Лиме говорили об аресте двух священников.

— Отца Карла и отца Костоса? — спросил я.

— Да, кажется, так их звали.

Санчес только покачал головой. Потом мы с Добсоном стали рассказывать друг другу наши приключения. Он похвастался, что усвоил все восемь откровений. Ему не терпелось еще о чем-то рассказать, но я его перебил, вспомнив про Коннора. Я рассказал, как встретился с ним и как он уехал в Лиму.

— Боюсь, там-то его и арестуют, — сказал Добсон. — Очень жаль, что я вовремя не попал в эту гостиницу, но мне надо было заехать сначала в Сан-Луис, чтобы встретиться еще с одним ученым. Правда, я его там не нашел, зато увидел Фила, и...

— И что? — спросил Санчес?

— Вы лучше сядьте, — сказал Добсон. — Вы не поверите. Фил нашел список части Девятого откровения!

Мы застыли на месте.

— Это перевод? — спросил отец Санчес.

— Да.

Фил, который всё это время возился с чем-то в джипе, подошел к нам.

— Так вы нашли часть Девятого откровения?! — воскликнул я.

— Не совсем так. Я не сам ее нашел, а мне дали. После того как нас с вами арестовали, меня привезли в какой-то другой город, не знаю, как он называется. Через некоторое время его посетил кардинал Себастьян. Он всё расспрашивал меня о Висьенте и о моей деятельности в защиту леса.

Я не понимал, почему это его интересует. И вдруг надзиратель приносит мне часть Девятого откровения! Он стащил ее у кого-то из людей Себастьяна, который, видимо, только что закончил ее переводить. Там говорится об энергии старых лесов.

— А что именно? — спросил я.

Он задумался, вспоминая, и Добсон снова предложил нам сесть. Он привел нас на прелестную полянку, в центре кото­рой был расстелен брезент. Там было очень красиво. Полян­ка имела около десяти метров в диаметре и была со всех сто­рон окружена высокими деревьями.

На ней росли кусты с ароматными цветами и папоротники — такой яркой зелени я никогда раньше не видел. Мы сели в кружок. Фил посмотрел на Добсона. Добсон обвел взглядом нас всех и начал:

— Девятое откровение рассказывает, как изменится человеческая цивилизация в следующем тысячелетии в результате сознательной эволюции. Там описывается новый образ жизни.

Например, Рукопись предсказывает, что мы добровольно сократим рождаемость и население земли уменьшиться, так что все смогут жить в самых красивых и богатых энергией уголках планеты.

Причём заметьте, что тогда красивых мест станет намного больше: мы перестанем вырубать леса, и они будут спокойно расти, накапливая энергию.

Согласно Девятому откровению, в середине следующего тысячелетия все люди будут жить среди пятисотлетних ле­сов и тщательно ухоженных садов, но, при этом, вблизи от городов, наполненных невероятно сложной техникой.

К тому времени всё, что человеку нужно для жизни — еда, одежда, средства передвижения, — будет изготовляться автоматически и в таких количествах, что их хватит на всех.

Все наши потребности будут полностью удовлетворяться безо всякой необходимости в каких-то денежных расчетах — но без излишеств и потворства лени.

Руководствуясь интуицией, мы будем точно знать, что и когда следует делать, и наши действия всегда будут согласо­ваны с действиями остальных.

Потребление не превзойдет разумных пределов, потому что мы изживем слепую страсть к обладанию вещами, и чрезмерная забота о своей безопас­ности тоже отойдет в прошлое. В следующем тысячелетии нас будут заботить совершенно другие вещи.

Согласно Рукописи, — продолжал Добсон, — все наши стремления сосредоточатся на собственной эволюции — каждому будут доставлять огромную радость интуитивные прозрения и их осуществление в его судьбе.

Не будет боль­ше безумной спешки и бега на месте, и все мы будем осоз­нанно ждать значимых совпадений. Мы будем знать, что эти совпадения могут произойти где угодно — на лесной троп­ке, например, или на мосту через горное ущелье.

Представьте себе, как человек встречается с человеком и эта встреча исполнена смысла и значения! Вот двое — они видят друг друга впервые. Для начала каждый из них увидит энергетическое поле другого и убедится в его открытости и искренности.

Потом, они поведают друг другу истории сво­ей жизни, и каждый из них радостно встретит сообщения, которые принес ему другой. А после этого оба пойдут даль­ше своим путем, но совершившаяся встреча оставит в них важные перемены.

Их колебательный уровень станет выше, и они смогут общаться с людьми при следующих встречах еще глубже и осознаннее, чем до этого.

Получая нашу энергию, Добсон говорил об обществе бу­дущего с возрастающим вдохновением и красноречием. Его слова дышали истиной. Я, например, нимало не сомневался в возможности таких достижений.

Но я знал также, что на протяжении человеческой истории многие провидели по­добное будущее — Карл Маркс, например, — но никто не знал, как подступиться к осуществлению утопии. Коммунизм обернулся трагедией.

Даже усвоив первые восемь откровений, я не мог вообра­зить себе, каким же образом человечество достигнет высот, описанных в Девятом. Дождавшись, когда Добсон умолкнет, я высказал свои сомнения.

— Рукопись говорит, что извечное человеческое стремление к истине поддержит нас на пути, — ответил он, улыбаясь мне. — Но чтобы лучше понять, как произойдут перемены, наверное, стоит яснее представить себе будущее тысячелетие — так же, как мы с вами тогда, в самолете, представили себе нынешнее, помните? Так, словно вы сами про­жили его от начала до конца.

Добсон коротко рассказал остальным о нашей беседе в самолете, а потом продолжал:

— Подумайте сначала о том, что происходило за последнюю тысячу лет. В средние века мы жили в простом и понятном мире, где церковь учила нас, что есть добро и что зло. Но в эпоху Возрождения мы освободились от диктата церкви. Мы поняли, что мир устроен сложнее, чем думали священники, и захотели сами добраться до истины.

Мы поручили науке разведать, что же творится во Вселен­ной на самом деле, но, когда наука замедлила с ответами, которые были нам насущно необходимы, мы решили занять­ся своим благоустройством в мире, и так возникла современ­ная этика труда, породившая озабоченность мирскими дела­ми и отодвинувшая внимание к духовности на второй план.

Но сейчас, мы прозреваем природу этой озабоченности, мы видим истинную причину того, что пять столетий были по­священы созданию материальных удобств и ресурсов, — это нужно было, чтобы создать условия для другой, новой жиз­ни — жизни, в которой тайны духовности возвращают свое значение.

Все сведения о мире, которые мы получили, пользуясь научным методом, указывают на то, что целью существова­ния человечества на этой планете является сознательная эволюция. И когда каждый начнет продвижение на собствен­ном пути, постигая истину за истиной, — тогда, предсказы­вает Девятое откровение, вся наша жизнь изменится корен­ным образом.

Он сделал паузу, но все молчали. Нам хотелось и дальше слушать его.

— Как только наше число достигнет критической массы, — продолжал Добсон, — и откровения распространятся по все­му миру, человечество впервые в истории переживет период сосредоточенного созерцания.