Стихи, написанные с натуры

Июнь никакого года.

Впитываю ночьё

на корме теплохода.

Поласкаю зрачок.

Вот наступают волны,

имя им — легион;

Наподобие молний,

угрожая: "убьем!".

II.

Озлобившись не на шутку,

исподлобья разгля-

дывая наш утлый

коробок корабля,

как в припадке падучей

брызжа пеною рта

на потухшие тучи,

море шло на таран.

III.

Чувствую, мне придется

поддаться. Уйти на дно.

Отраженье прядется,

точно кокон.

В одном

этом поползновеньи

порабощающем, есть

нежность самозабвения

и вдохновения смесь.

IV.

Волны рождают мысли.

В их движении та

неуловимость истин

внешне отражена.

Камушек малым всхлипом

вздрагивая, дает

круговорот извилин

на поверхности вод.

Я вспоминаю детство.

Перебираю дни,

словно четки заместо

вечерней молитвы. Ни

улыбки, ни всхлипа

не выступило. Одно

безразличие либо

мертвое полотно.

VI.

Волнолунье. Огарок

тлеющего луча.

Жидким архипелагом,

раздражая сетчат-

ку, волнуется море.

Захлебывается. Уму

колыбельную вторя

усталому моему.

VII.

Что мне теперь все это?

Эти брызги и высь,

может быть, только средство

поскорее спастись

от волненья, тревоги.

Взгляд находит черты

общие и в итоге —

переходишь на ты.

VIII.

В зазеркальных пенатах,

основавшие вид

инвалидов-пернатых,

крылья переменив

жалкими плавниками,

улетают на юг

рыбы. Но их гортани

более не поют.

IX.

Стая загнанных чаек,

озверевший Борей

за кормою встречая

в рукопашной борьбе,

чтобы выше порхалось —

переходит на хрип.

Но лишь отчаянный хаос

в траектории их.

Снова склоняясь ближе,

к движущейся волне

я больше уже не вижу

отражения в ней.

Я больше уже не помню

ни себя, ни других,

И сжимаю рукою

запястье другой руки.

XI.

Море смещает. Ставит

имя в другой падеж.

Волны моих страданий,

волны моих надежд.

Волны спешат, как время,

каждого в свой черед

на стареющем гребне

выбрасывая вперед.

XII.

В этом и есть весь смысл.

Наперекор — кипеть

волноваться, кружиться

чтоб не заледенеть.

И срываясь с обрыва

из равнины тишизн,

в дребезги биться,

в брызги!..

В этом вся наша жизнь.

ПАМЯТИ НИКИ ТУРБИНОЙ

(Переложение)

Птицы только парами

улетят на юг.

Одиноким — крылья

подрезают, или

молча убивают..

И тревожный звук

протрубит вожак

в вышине.

Мой милый,

ты живым остаться

хочешь. Прячешь клюв

в белое крыло.

Осень закружила

хмурым ветром,

а тебе так хочется в тепло!..

..Только птицы парами

улетят, мой милый.

В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ СОЛНЦА

Это доброе утро в году только раз

среди тысячи прочих людей,

лишь тебе - приоткрывшей немного глаза -

прошепнет, что сегодня

твой день.

Всамомделешний день!

Поздравляю, мой свет,

помнишь как ты умела мурлыкать?..

И, ты знаешь,

во всей красногрудой Москве

я не встретил столь светлой улыбки.

Поздравляю! Сегодня твой день, твой час,

твое время, ты только свистни!

День рождения, знаешь ли,

это начало —

большой,

удивительной жизни.

Дай же мне пожелать тебе,

щедрой рукой,

всего самого-самого, Настя!

И Господь не допустит несчастия той,

чье имя рифмуется с счастьем!...

...Пусть же будет "сегодня"

заместо "вчера" —

твоим самым излюбленным словом.

Пусть же будет перед тобой череда

только белых и розовых полос!

Пусть же светит Солнце твое на зло,

всем посредственностям

и сплетням...

Я тебе благодарен

всем сердцем за то,

что ты существуешь на свете.

А.К.

СЕРЕДИНА АВГУСТА

Август — месяц одиночества и бреда.

Популяции мурашек. Целлофаном

перетянутое небо,

и как фара

"Жгули" сияет лунный круг. На время

и не смотришь, ибо осенью иное

ощущение распада.

Только тщетно

все надеешься и ждешь, подобно Ною,

выпускающему птицу из ковчега.

ФАНТОМНОСТЬ

Что называется утро. Я,

напялив глаза на нос

и язык завязав за гортань, понять

пытаюсь, что там стряслось

в черепе. То есть, наверно, мозг.

Мозг, так и есть. В дрова.

Ладно. Дальше опять пришлось

с полов подбирать слова.

Нашлось не более тридцати.

Всякие "спать", да "лечь",

да "устал"... и куда вот теперь идти

с ними? Еще одну вещь

приметил в тапке в углу. Смотрю,

это ступня. Плевать!

И без ступни я почти в строю.

Нечего горевать.

Итак, полтора землекопа. Где-

то раковины ушей

со вчерашнего дня завалялись. Две

раковины. Ужель

выбросил? Ладно, невелика

потеря (по три см).

Что называется утро. Акт

пробуждения в семь.

Головокрушение, хаоса ось!

Кверхтармашками шаг!

Ни врагу, ни другу б не довелось

тем же, чем я — дышать.

Тем же перегорать, громя

ребер каркас.

Купола мозгов

разруинивая, паки мя

не превратят в разгром.

В бред.

В барельеф на кирпич-стене,

в кляксу на белолист.

Я существую в частице "не",

запятующей жизнь.

И даже за полмиллиона миль,

лье столетий спустя,

я расскажу, что любил,

любил — только самих себя.

И день был, день, был день, был день,

как эхо, эхо, эх...

Слепые фигурки людей, людей,

где гордость, радость, гнев

и смех, и смех, и улыбки, как

корки арбуза. Грусть

во всем. В их лицах, в их париках.

Я глух. Я не обернусь.

Был камень, а камень — дома, дома,

да масленый солнцепек.

И был человек,

человек был два,

был три. Человек идет.

МРАМОР

(Сонет)

Смотри на мою руку и вокруг.

Пространство ото льда окаменело,

и комната, холодная как труп,

дрожаньем заражает мое тело.

Смотри, вот уже мрамор со стены

сползает, обволакивает пальцы.

И лишь зрачок, боящийся застыть,

не устает летать, сопротивляться.

Но камень не отступится назад.

Смотри, как белый мрамор, леденея,

оковывает тело уже за

плечами. Опечатывает темя...

И лишь слеза, сползающая с глаз,

по статуе течет, не каменея.

"VERRA LA MORTE"

(Перевод)

Смерть придет, у нее будут твои глаза.

Эта смерть, что за нами с утра до ночи

бродит повсюду, не зная сна;

глухая, как ноющая совесть, точно

дурная привычка или абсурд.

В глазах твоих будет безмолвный вопль,

слово, брошенное в пустоту.

Тишина. И каждое утро снова,

склоняясь к зеркалу, ты видишь их.

О, дорогая надежда, в этот

день мы сможем понять, что ты,

ты ничего, и ты жизнь.

У смерти

взгляд на каждого свой. Но смерть

придет с твоими глазами. Это,

как бросить привычку, как посмотреть

в лицо умершего прямо в зеркало,

как слышать зажатые губы. Мы

немыми увязнем в водовороте.

"VERRA LA MORTE", CESARE PAVESE

Verrа la morte e avrа i tuoi occhi-

questa morte che ci accompagna

dal mattino alla sera, insonne,

sorda, come un vecchio rimorso

o un vizio assurdo. I tuoi occhi

saranno una vana parola

un grido taciuto, un silenzio.

Cosм li vedi ogni mattina

quando su te sola ti pieghi

nello specchio. O cara speranza,

quel giorno sapremo anche noi

che sei la vita e sei il nulla.

Per tutti la morte ha uno sguardo.

Verrа la morte e avrа i tuoi occhi.

Sarа come smettere un vizio,

come vedere nello specchio

riemergere un viso morto,

come ascoltare un labbro chiuso.

Scenderemo nel gorgo muti.

СУБТИТРЫ

Сердце бьется о края ребер,

как о клетку слепая птица.

Но "неправильно набран номер".

Я не смог до тебя дозвониться.

Этот номер, как же обидно!

Ты сама ведь его диктовала,

когда я уезжал, дня на два,

до Москвы, где тебя не видно.

Просто роуминг. Такая нелепость..

Да, какой бы подчас искрою

вдруг решимость не разгорелась,

всегда мелочи все испортят.

Мне хотелось тебя услышать.

Одно слово, одно только слово!

А из трубки какой-то голос

- ледяной, неживой и лишний -

повторяет, мол я ошибся.

Жалко я наизусть не знаю,

а то крикнул бы ей в динамик

все одиннадцать твоих цифр!..

Солнце, если ты это читаешь,

то теперь попытайся вспомнить

хоть немного мой голос, чтобы

ты УСЛЫШАЛА то, что дальше

не сказалось по телефону:

Настя, где бы ты не находилось,

я люблю тебя сильно-сильно,

моя радость,

и долго-долго.

Я люблю тебя. Это выше

всего бывшего со мной раньше.

Я люблю тебя. И так важно,

чтоб тебе это было

слышно.

А.К.

МИНУТА

Одна из тех минут,

когда на душе тепло и солнце,

радостно улыбаясь, лижет мое лицо.

Так хочется жить

долго-долго.

Так хочется подарить Вам

кусочек своего сердца,

ведь оно расцветет еще больше

от ваших рук.

Как сказала одна

голубоглазая девочка:

"счастьем нужно делиться"..

Но вокруг никого.

И в тяжелой гортани стеснились слова,

словно стая святых голубей

в непроглядной темнице.

РЕЧЬ ЗУБНОЙ БОЛИ

Бессонница. Заугленный овал

лица немеет полностью от боли.

Ломает так, что лезешь на обои,

которых даже нету. Голова,

как колокол на ветхой колокольне,

что затрещит нещадно поутру.

От духоты воротит. И во рту

жестоко отдает каменоломней.

II.

Все это доказательство и повод,

по случаю, на практике узнать,

что если забирается зубная

боль, смешно и думать о любовной.

Бессонница. Такая темнота,

что ярче — если жмуриться. И где бы

ты не стоял, останешься раздетым

дотла, хотя бы в майке и штанах.

III.

Почесывая за ухом, волна

просачивает шум в иллюминатор.

Я чувствую себя неадекватным

психически. Душа искажена

такими, скажем, безднами, о коих

иной подлец не слыхивал. С тех пор

они на меня пялятся в упор.

Оставьте меня! дайте мне покоя!

и тишины, и тишины...

IV.

Вокруг —

все та же тьма и та же боль слепая.

Я улыбаюсь всем, но улыбаясь

натягиваю губы в тетиву.

Мне почему то жаль моей улыбки.

От нее веет странной красотой...

Что до любви, любовь это лишь то,

что, как и смерть, случается с другими.

Тут не изобрести велосипед.

Чуть ли ни каждый ощущал такое:

в толпе ли, за компом, за алкогольной

стопкой (жидкой жалостью к себе).

Ведь не про нас придуманное солнце!

Живешь одной надеждою на то,

что на последний поворот — в никто,

тебе, быть может, кто-то обернется..

VI.

Но нужно жить. И все перебороть,

перекурить, пережевать и сплюнуть!

Да, надо жить. Все минусы и плюсы

когда-нибудь, да сложатся в равно.

Но нужно жить! Мир все таки прекрасен

со всем его страданием, со всем

несовершенством, коего совсем

и не было бы, если бы не сапиенс.

ДЕВОЧКА, ПЕС И ЗАРЕВО

Может быть, ты услышишь утром,

как о ком-то зазвонит колокол,

золотого - над миром - круга.

Я родился числа такого-то,

веснoсенью в сирый апрябль.

В непонятное время суток.

Но по сути, рождался я,

когда ты, умирая от скуки,

иногда призывала к ноге,

тем игриво-щенячьим свистом.

И так трудно остановиться,

и кривить из себя Акел,

даже зная, что там капканы...

Все равно я ищу надежду

совершенно очерствевшими

руками...

Ты, конечно, простишь мне эту

не любовь, но почти элегию

в день не мой, но почти рождения,

слишком лишнего человека.

Но за мною одно желание,

но за мною одна несбыточность,

и картина изобразившая

девочку, пса

и зарево.

24.04.14

А.К.

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Это мысли вслух. Настоящий дождь

иглоукалывает, не льет.

Жизнь, как сумма событий — сквозит нулем,

попробуй-ка подытож!

За миллиарды лет ни одна волна

не повторилась в себе самой.

Одногорбый верблюд так походит на

всадника с головой!

У природы пасмурные черты.

Каждый раз, зевая, орет немой.

Лес походит чем-то на монастырь,

в особенности зимой.

Гроб обращается в апогей

одиночества, коему медный грош.

Существование тем одней,

чем сильнее

кого-то

ждешь.

СЦЕНА ИЗ ФЛОТСКОЙ ЖИЗНИ

Посмотришь, вроде все и хорошо.

Работа не особо тяжела

и я уже нашел здесь свою нишу.

Но, в принципе, недалеко ушел

от прежних знаквопросов и желаний,

о коих умолчать не будет лишним.

Каюта три на два, а то и меньше.

Стакан трещит в вибрации мотора.

Напротив входа: стол, иллюминатор

и над кроватью, что не знала женщин,

прибито расписанье по тревогам.

Я вспоминаю, как однажды рано

утром (где то около семи)

вдруг страшно заорал этот звонок..

Спросонья мне подумалось, что сдуру

нас будят на работу, но звонки

не прекращались. И в конце концов:

"тревога объявляется по судну!"

Я выбежал на палубу, смотрю,

Витальевич (мой вахтенный) из шланга

льет воду у надстройки на соседнем

судне. Но чужому кораблю,

вообще-то ничего не угрожало.

Команда инсценирует спасенье.

..........................

СРЕДИ ПЕРНАТЫХ

Я стою в третий раз у твоей Москвы,

дорогая.. Жаль, но дождя совсем

не случилось. Поэтому осовел

мой взгляд, который не знал совы.

Ты, наверное, спишь еще. Я звонил

раза три-четыре и до краев...

Так строка заканчивается одним

многоточием, черным как воронье.

Я теперь не плачу. Зрачок иссох.

И Москва не верит уже слезам.

Попадает голубь под колесо,

это значит нет у него гнезда.

Не видать кукушки и оттого

набирая номер твой, я хотел

угадать, количество лет..

И мне

двенадцать твоих гудков.

А.К.

ГНИЛОЕ ФОРТЕПИАНО

"До диез - до - ре бекар"

Чайковский, октябрь.

Настроенье раздроблено, точно шифер,

разбросанный с осени в облака,

облокачивающиеся в ширь и

вкось на строения, помяв бока.

Октябрь. Не знаю какая дата.

Прохожий настолько охрип, огруб

от холода, что не выйдешь — даже когда там

никого воокруг.

II.

Сентиментально склонясь, дрожат

березки. Листва - нежива, пожухла -

лежит, что яблочная кожурка

под ними, счищенная с ножа.

Ничего не жаль. Только я стал старше

за это лето. И чаще к полу

опускаю больные глаза, как полу-

расколотые фисташки.

III.

Итак, октябрь. Повсюду осень.

Ни близким людям, ни даже — вещам

не выходит сказать "прощай",

"прости", "замолчи" и так далее. То есть

мир для тебя вообще оглох.

Остается окошко и чашка чая,

по подобию англичанина

в этот его — о'клок.

IV.

Но выходишь в мир, запирая дверь

на поворот от идеи вора,

и кладешь - по размеру ноги - на город

шаги, двустопные как хорей.

Вот теперь настраиваешь свой слух:

ветер свистит из трубы органа,

почти что, как реквием Иоганну

Баху. А на верху,

то есть на небе, — ни звука нот.

Серая масса золы и слизи.

Лишь кроны шороховатых листьев

уши ласкают, как шум банкнот.

На осенней улице лёд и люд

уже ближе в значении, чем по слогу...

Обезумевший с голоду, нищий голубь

землю целует в грудь.

Одушевленным углем ковыляет в метре

ворон, руки сложа за пояс.

И мой микрополис — такая помесь

географии с геометрией,

где сам человек лишь деталь ансамбля.

Архитектура живых материй.

Где даже смерть не острей, чем тени, сползающие по саблям.

Октябрь, 2014.

ИМЕНИ ТЕБЯ

Покуда с металлическим пером,

я скрючившись, сижу перед блокнотом

в неясном ожидании того

далекого и вечного "чего-то",

покуда за плечом водоворот

волнуемого моря, испускает

напыщенное "пщшшшш..", покуда от

тебя я расстоянием (но каюсь

в незнании ни милей, ни минут

нас разделивших) — стало быть, отброшен.

Я твое имя вывожу, но тут

лишь буквы говорящие о прошлом...

Да, твое имя. Только и оно

с тобою мои губы единило.

Прости ж мне этот выделанный тон,

(опять прошу прощения!) не диво,

что и бумага - зеркало души -

мои черты вобравшая в силлабах,

пытается иначе пережить

проклятую лирическую слабость.

А.К.

ЭТА НАИВНАЯ ЖИЗНЬ

Потому что смерть — это только начало бессмертия,

и гроб, походящий на капсулу времени,

стоит за оградой, ожидая в истоме

сладострастного стона гвоздей.

Потому мы и живем в этом мире, и дышим чаще, чем нужно,

и спешим доработать досадных пол дня,

чтобы сесть с мертвецом возле книги.

Чтобы увидеть музыку, как смолу, капающую с пальцев маэстро.

Чтобы успеть написать, может быть, свое

лучшее стихотворение.

Все это — жизнь до начала бессмертия.

Жизнь в самом наивном понимании

этого страшного слова.

Жизнь!...

Солнце знает в лицо миллиарды людей,

но каждый поверил, что Солнце — его только собственность.

Один ветер —

слышал шепот влюбленного поколения.

И только птица, а не цветущая роза,

по настоящему знает цену сырой земле,

ведь, что жизнь для одной,

для другой — поцелуй разложения.

Потому что смерть, это только начало бессмертия,

мы глотаем ее ядовитые капли

каждый день,

каждый миг,

каждый вздох нашей алчущей жизни.

01.09.14

СТИХИ, НАПИСАННЫЕ С НАТУРЫ

(Триптих)

1.*

Как я присел на юте и дышал

пространством проступающего утра.

По правой стороне на брудершафт

росли деревья. Мимо плыло судно

под длинный мост. Он мне напоминал

приплюснутую небом многоножку.

И только ветер флаг переминал,

растачивая волны понемножку.

И что-то отходило от груди

за взглядом на простую перспективу.

Так иногда мы смотрим на квартиру,

собравшись безвозвратно уходить.

2.*

У ночи есть шепот и взгляд в нутро.

Зрак, пронизывающий дотла.

Ночь — это черное полотно,

какое на зеркала

накидывают, если случилась смерть.

Ибо оборачиваясь назад,

смерть могла бы и посмотреть

в собственные глаза.

У ночи есть шепот и пыль чернил.

Ночь — это то, где душа. Дыша

тяжело, оскалился крокодил

проглотивший шар.

3.*

Дрожит мотор. Речная духота

вползала через щель в иллюминатор.

А я глядел, немного подустав,

на берега, к которым нет возврата.

Не потому, что не вернуться вспять,

скорее, я их просто не запомню.

Смотри на эти камни: они спят

со времени великого потопа..

И вдруг из ниоткуда, гордо ввысь

взлетел, может орел, а может ястреб,

размахивая крыльями, и мысль

мелькнула в голове: "и я, и я с ним!"

Но мой иллюминатор усмотрев

в движеньи этом некую утрату,

свирепо напоследок заскрипел.

И я, вздохнув, закрыл иллюминатор.

* * *

1 - Ранним утром на юте (корма) Волго-Дона.

2 - За полночь в пустой комнате.

3 - В каюте за столом.

ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНАЯ БАСНЯ

Слишком горько, чтобы просто встать и сделать

вид хорошести и нормальности.

Отчаяние обмягчает тело

до какой то унизительной, жалкой слабости,

так, что, кажется, тебя поборет

двухлетний ребенок, не вздернув пальцем...

Выброшенный катастрофой в самые недра моря

яро взбивает пену, орет,

но вскоре — ему отдается

и не спасается..

А бедняк не знал, что спустя минуты

прилетел спасательный вертолет,

а вот ты уже мертв.

Ты уже труп и

тебя никто

уже не спасет.

Да, бедняк на дне. В окруженьи рыбок.

Их же выпученными глазами

поглядев на небо, он верно замер,

да издал пузырик.

НИЩИЕ ДУХОМ

Ведь такого Креста не возложит небо

на человека, чтоб не по силам.

Всем своим депрессиям на рентгено-

вских снимках, я говорю спасибо.

Ибо что не мертвит и не ломит в ломоть

личность, то по закону Гидры

только излечивает. А злого

я не держу. Никакой обиды.

Ты над отчаянием, как над златом

чахнешь. Ну не скупой ли рыцарь?

А богатство — в том, чтобы отказаться

от страдания и раскрыться.

А богатство именно в том, чтоб нищим

духом, то есть вполне свободным

от себя, проходить дорогой,

что дана Всевышним.

Саше Ждановой

И НАКАЗАНИЕ

Знаешь, милая, мне кажется, что перейдя

через наше "было", я хочу, как тогда, в квартире

жить: без дверей, без окон и без тебя.

Но мне нельзя не любить хоть кого-нибудь в этом мире.

А любить тебя — значит замерзнуть, не слышать птиц.

Это прямо глядеть на солнце, терпя распад,

оттого, что земное солнце твоих ресниц

невозможно стерпеть, ни памяти, ни глазам...

Но любить тебя — значит читать приговор, ища

за словом "виновен", не зная в чем,

срок несвободы, и лицо своего палача

на несуществующей картине, где мы вдвоем.

А.К.

POST SCRIPTUM

Прощай, это я, Никто.

Просто — Никто и просто

прощай. В этом слове —

проседь, разрыв, итог.

И то, что было, быть

может, как говорится —

меж нами, на наших лицах

не искривит губы.

Да, между нами нить

на манер вольфрама,

то жгла, то перегорала,

оставляя в тени.

Я был по-щенячьи слеп.

Квадратной, фантомной ночью,

кому я дышал, на ощупь,

ища человечий след?..

Это время ушло.

Теперь между нами только,

словно напоминанье,

тонкий, душевный шов...

Прощай. Отправляю тебе,

упавшие на открытку

капельки слез.

Постскриптум: не присылай ответ.

42.04.1?

А.К.

...Папе и Маме посвящается...

Хочу поблагодарить в первую очередь своего многострадального дизайнера, Ваню Ратушного - за кропотливую и качественную работу над обложкой. Так же выражаю благодарность Кобе и Азамату за морально-духовную поддержку, Саше Ждановой за долгое ожидание, Максу Бредихину, Владу Васильеву, Анечке Цой за помощь с Чайковским, Роме Киселеву, Коле Овлету и Олечке Копьевой - за помощь в оформлении и Саше Джекпоту за полезную статистику.

Спасибо всем, кто меня читает, я вас люблю, хоть вы этого не видите.)

Всего доброго.

2014.