Шесть выстрелов в лунном свете 9 страница

С наступлением темноты я прекратил поиски и присел отдохнуть. В данный момент пишу при свете фонаря и в ближайшее время намереваюсь лечь спать. На завтрашний день я возлагаю все свои последние надежды — моя фляга почти пуста, а лаколевые таблетки не могут в достаточной мере заменить собой воду. Прекрасно зная, что вода в болотистых районах планеты годится для питья только после дистилляции, я не рискну попробовать влагу, добытую из хлюпающего под ногами грязного месива. Именно ввиду этого обстоятельства мы вынуждены протягивать такие длинные водопроводные линии к местам залегания желтоземных пород — или же обходиться исключительно дождевой водой в тех случаях, когда паршивые туземцы выводят из строя наши трубопроводы. Мой запас хлоратовых кубиков не так уж велик, и мне придется уменьшить подачу кислорода. Попытка подкопа и недавние панические метания по коридорам поглотили огромное количество энергии. Завтра я намерен сократить физическую активность до необходимого минимума, сохраняя силы для встречи с рептилиями. Мне потребуется много кислорода на обратный путь до Терра-Новы. Враги по-прежнему окружают меня; я вижу кольцо слабо тлеющих факелов. Огоньки эти наводят на меня гнетущий страх, и я вряд ли смогу заснуть.

 

Ночь — VI.14

Еще один день поисков — и вновь без успеха! Меня все больше беспокоит проблема воды — к полудню фляга опустела окончательно. По счастью, после обеда пошел сильный дождь; я поспешил возвратиться в центральную камеру, где валялся в грязи мой шлем, и, используя его как чашу, набрал до полулитра воды. Большую ее часть я сразу же выпил, остальное слил во флягу. Лаколевые таблетки мало помогают против настоящей жажды, и остается лишь надеяться на повторный ливень этой ночью. На всякий случай я положил шлем раструбом кверху, чтобы не упустить ни капли. Пищевых таблеток тоже осталось немного, но пока что ситуация с едой не внушает серьезных опасений. Отныне я уменьшу рацион вдвое. Гораздо хуже дело обстоит с хлоратовыми кубиками; несмотря на мои старания быть предельно экономным, целый день бесконечной ходьбы весьма ощутимо сказался на их запасе. Я чувствую себя ослабевшим — как вследствие постоянного недостатка кислорода, так и по причине все возрастающей жажды. Сокращение рациона, безусловно, ослабит меня еще больше.

С этим лабиринтом творится что-то неладное. Я могу поклясться, что исследовал все боковые ответвления каждого коридора, но всякая новая попытка опровергает правильность моей схемы, внося в нее дополнения или исключая уже нарисованные ходы. Никогда раньше меня не посещала мысль о том, как беспомощны мы в своей повседневной жизни без привычных зрительных ориентиров. Слепому человеку было бы сейчас куда легче, но для большинства из нас зрение является венцом всех чувств. Осознав тщетность своих усилий, я совсем пал духом. Теперь я могу себе представить, каково было бедняге Дуайту. От его тела ныне остался один скелет; сификлиги, акманы и мухи-фарноты сделали свое дело и удалились прочь. Им на смену пришли представители флоры, чьи побеги дотянулись наконец до бренных останков — они росли куда быстрее, нежели я предполагал — и сейчас рвут на части кожаный комбинезон. Между тем новая партия злорадствующих зрителей расположилась по периметру прозрачного барьера, беззвучно хохоча и наслаждаясь видом моих страданий. Еще один день в этой ловушке, и я сойду с ума, если только прежде не скончаюсь от потери сил и отсутствия жизненно необходимых веществ.

Как бы то ни было, я намерен бороться до конца. Дуайт спасся бы, продержись он еще пару-другую минут. Скоро будет трое суток с той поры, как я покинул Терра-Нову; пройдет еще немного времени, и наши люди, хватившись меня, начнут поиски. Все мышцы болят, лежание в этой проклятой грязи вряд ли можно назвать отдыхом. Прошлой ночью, несмотря на страшную усталость, я спал лишь урывками; и сегодня, похоже, повторится то же самое. Я пребываю в каком-то бесконечном кошмаре на грани между явью и сном — не в силах пробудиться или заснуть по-настоящему. Писать становится все труднее из-за дрожи в руках. Кольцо тлеющих факелов — это невыносимо.

 

Конец дня — VI. 15

Наконец-то дело сдвинулось с места! Еще ничего не потеряно. Правда, я очень ослаб; я почти не спал этой ночью, а задремав уже на рассвете, проснулся в полдень совершенно разбитым. Дождей больше не было, и я ужасно страдаю от жажды. Принял еще одну таблетку сверх назначенной себе нормы, но без воды от нее мало толку. Попробовал было выпить немного болотной жижи, но меня сразу же вывернуло наизнанку, а жажда после этого стала еще более мучительной. С целью экономии хлоратовых кубиков я настолько снизил подачу кислорода, что рискую потерять сознание от удушья. Уже не пытаюсь подняться на ноги и передвигаюсь по грязи на четвереньках. Около двух часов пополудни мне начали попадаться знакомые коридоры, я подобрался к трупу — точнее, к скелету — значительно ближе, чем в прошлые заходы. Однажды только я забрел в тупик, но быстро разобрался в ситуации, сверившись со своей схемой. Главная трудность с этими чертежами заключается в их невероятной громоздкости. Они занимают целых три фута свитка, и мне каждый раз приходится, остановившись, подолгу искать на плане нужный отрезок пути. Жажда, усталость и удушье отразились и на моих умственных способностях, так что мне не всегда удается расшифровать даже собственные пометки. Эти пакостные зеленые твари продолжают наблюдать за мной, иронически жестикулируя щупальцами — порой мне кажется, будто в этакой шутливой форме они обсуждают мои шансы на спасение и только что не делают ставок «за» и «против».

В три часа дня я наконец напал на верный след. Я обнаружил проход, не обозначенный в моей схеме, и, двигаясь по нему, начал круг за кругом приближаться к опутанному побегами растений скелету. Коридор раскручивался по спирали, все больше напоминая тот, по которому я в первый раз дошел до центра здания. Встречая боковые ответвления или перекрестки, я старался придерживаться маршрута, повторяющего мой первоначальный путь. В то время как я все ближе и ближе подползал к своему жуткому ориентиру, оживление снаружи нарастало, зрители заметно активизировались, повсюду, куда ни глянь, меня преследовали бурная жестикуляция и беззвучный сардонический хохот. Очевидно, они находили мою настойчивость весьма забавной, полагая меня совершенно беспомощным и рассчитывая легко взять верх, когда дело дойдет до открытого столкновения. Я предоставил им веселиться, сколько влезет; сознавая свою физическую слабость, я полагался на лучевой пистолет с его многочисленными запасными обоймами: в случае чего это оружие поможет мне пробиться сквозь целую фалангу подлых и кровожадных уродов.

Надежды мои крепли с каждой минутой, но я не спешил подниматься на ноги, предпочитая ползти на четвереньках и экономить силы для решающей схватки с рептилиями. Продвигался я очень медленно; возможность сбиться с пути, забредя в тупиковую ветвь коридора, была велика; и все же я видел, как расстояние, отделявшее меня от цели, неуклонно сокращается. Близость избавления взбодрила меня, и я временно забыл о своей боли, жажде и нехватке кислорода. Все рептилии теперь собрались толпой у входа, возбужденно размахивая конечностями, переминаясь с ноги на ногу и не прекращая своего дурацкого смеха. Очень скоро мне предстоит непосредственное знакомство со всей этой шайкой — а возможно, и с подкреплениями, которые подоспеют из леса.

Сейчас я нахожусь в нескольких ярдах от скелета; я задержался ненадолго, чтобы дополнить свои дневниковые записи, прежде чем выйти наружу и вступить в бой с этими отвратительными существами. Я уверен, что, собрав остатки сил, смогу обратить их в бегство или уложу всех до одного — убойная сила моего пистолета практически не ограничена. Затем последует ночевка на сухом мху у края плато, а с утра — утомительный переход через джунгли до Терра-Новы. Я буду страшно рад снова увидеть живых людей и нормальные, построенные человеческими руками здания. Обглоданный череп скалит свои ярко-белые зубы в зловещей ухмылке.

 

Ближе к ночи — VI. 15

Ужас и отчаяние. Вновь неудача! Закончив предшествующую запись, я направился было к скелету, но, приблизившись почти вплотную, ударился головой о преграду. Вновь я обманулся; это, похоже, было то же самое место, куда я уже попадал три дня назад во время первой своей безуспешной попытки выбраться из лабиринта. Не помню, кричал ли я что-нибудь в это момент, — впрочем, скорее всего, я был слишком измучен для того, чтобы издать хоть малейший звук. Я просто распластался в грязи и долго-долго лежал без движения, глядя прямо перед собой, а зеленые твари за перегородкой меж тем веселились пуще прежнего.

Спустя некоторое время я полностью пришел в сознание. Усталость, жажда и удушье навалились на меня свинцовой тяжестью. С огромным трудом я поднял руку и вставил в электролизер новый кубик, не думая об экономии и о предстоящем переходе до Терра-Новы. Свежий приток кислорода меня подкрепил, и я смог оглядеться уже более осмысленно.

Мне показалось, что на сей раз я нахожусь несколько дальше от останков злосчастного Дуайта, чем это было при моей самой первой попытке: может быть, я попал в другой, параллельный изначальному коридор? Надежда была крайне слабой, но все же, подтягиваясь на руках, я прополз еще немного вдоль стены и — оказался в том же самом тупике, что и три дня назад.

Это уже был конец. Трое суток борьбы отняли у меня все силы, не приведя ни к какому результату. Скоро я обезумею от жажды, да и с кислородом дела обстоят неважно — оставшихся кубиков явно не хватит на обратный путь. А все-таки странно: почему эти кошмарные создания собрались всей толпой у наружного входа, будто поджидая меня? Впрочем, они могли это сделать просто насмешки ради, чтобы тем самым направить меня по заведомо ложному маршруту и вдоволь повеселиться, глядя на мои мучения.

Долго мне не продержаться, хотя я и не собираюсь торопить события, как это сделал Дуайт. Как раз в эту минуту его ухмыляющийся череп, сдвинутый одним из растений, пожирающих лохмотья кожаного комбинезона, повернулся в мою сторону. Призрачный взгляд этих пустых глазниц пугает меня гораздо больше, чем целая сотня глаз гнусных рептилий. Он придает какой-то особый, зловещий смысл мертвому оскалу черепа.

Я неподвижно лежу в грязи, экономя последние силы. Эти записки, которые, я надеюсь, когда-нибудь попадут людям и послужат им предостережением от повторения моих ошибок, скоро будут завершены. После этого я отдохну и затем, дождавшись темноты, которая скроет меня от туземцев, попробую перебросить свиток через стену и промежуточный коридор на открытую равнину. Надо будет послать его как можно левее, чтобы не угодить в толпу этих неутомимых весельчаков, по-прежнему блокирующих выход. Возможно, все это окажется напрасным, и свиток затеряется, потонет в жидкой грязи; но не исключено, что он упадет на одну из многочисленных травянистых кочек и впоследствии будет подобран людьми.

Если только эти записки будут прочитаны, они должны сделать больше, нежели просто предупредить людей о ловушке, в которой я волей судьбы оказался. Я хочу обратиться к представителям моей расы с предложением оставить в покое эти удивительные кристаллы. Они принадлежат Венере и никому больше. Наша родная планета не так уж нуждается в этом источнике энергии, и я думаю, что, пытаясь захватить побольше кристаллов, мы нарушаем какой-то таинственный закон, неведомым нам образом заложенный в самой природе космоса. Кто знает, какие темные могущественные и всепроникающие силы побуждают этих рептилий столь ревностно охранять свои сокровища. Дуайт и я уже заплатили своими жизнями, и многие другие наверняка заплатили тоже, и многие еще заплатят. Но кто может поручиться, что эта череда смертей не является всего лишь прелюдией к грядущим великим и страшным событиям? Так оставьте же Венере то, что может и должно принадлежать только ей.

 

* * *

 

Я чувствую приближение смерти и боюсь, что с наступлением темноты не смогу перебросить свиток через стену. Если мне это не удастся, свиток станет добычей рептилий, которые, возможно, догадаются о его назначении. Они, разумеется, не захотят оставлять людям ключ к разгадке тайны невидимого лабиринта: откуда им знать, что письмо это может в конечном счете положительно отразиться на их судьбе. Только в преддверии смерти я начинаю понимать, что был несправедлив к этим созданиям. В космических масштабах бытия никому не дано судить о том, чей уровень развития выше, а чей ниже и какая из цивилизаций — их или наша — больше соответствует нормам вселенского разума.

 

* * *

 

Я только что извлек кристалл из накладного кармана, чтобы видеть его перед собой в последние минуты жизни. Он сияет каким-то мрачным, враждебным светом в красноватых лучах уходящего дня. Заметив его, группа туземцев заволновалась, характер их жестов решительным образом изменился. Не понимаю, почему они продолжают стоять у входа, вместо того чтобы переместиться в ближайшую ко мне точку по ту сторону внешней стены.

 

* * *

 

Тело мое немеет, я не могу больше писать. Голова сильно кружится, но сознание не замутнено. Смогу ли я перекинуть свиток через стену? Кристалл сияет с прежней яркостью, хотя сумерки уже подступают ко мне со всех сторон.

 

* * *

 

Темнота. Очень ослаб. Они продолжают толпиться у входа, запалив свои дьявольские факелы.

 

* * *

 

Что это — они уходят? Мне как будто послышался звук… какой-то свет с небес…

 

* * *

 

Донесение Уэсли П. Миллера,

командира группы А,

Венерианская Кристальная компания

(Венера, Teppa-Hoвa — VI.16)

На рассвете VI. 12 наш сотрудник Кентон Дж. Стэнфилд (личный номер А-49; земной адрес: Виргиния, Ричмонд, Маршалл-стрит, 5317) отправился с базы Терра-Нова в ближний поисковый рейд, согласованный с данными детекторной съемки. Должен был возвратиться 13-го или 14-го числа. Не появился к вечеру 15-го, и в 20.00 я с пятью своими людьми вылетел на самолете-разведчике «FR-58» по обозначенному детектором курсу. Стрелка не показывала каких-либо отклонений от результатов произведенных накануне замеров.

Следуя в направлении Эрицийского нагорья, мы постоянно освещали местность прожекторами. Трехствольные лучевые пушки и цилиндры D-излучения были готовы к применению против традиционно враждебных нам туземцев или опасных скоплений хищников.

Пролетая над голой равниной на плато Эрикс, мы заметили группу огней, в которых распознали характерные факельные лампы туземцев. С нашим приближением они бросились врассыпную, спеша укрыться в близлежащих лесных массивах. Детектор показал наличие кристалла в том месте, где они только что группировались. Спланировав ниже, мы высветили на поверхности равнины два отдельных объекта: скелет человека, опутанный ползучими побегами растений, и неподвижное тело футах в десяти от него. На повторном заходе мы снизились еще больше и врезались концом крыла в какое-то препятствие, которого мы не смогли разглядеть.

После аварийной посадки мы пешком направились в сторону упоминавшихся выше объектов, но на подходе к ним были остановлены гладким на ощупь и абсолютно невидимым барьером. Данное обстоятельство чрезвычайно нас озадачило. Двигаясь вдоль преграды, неподалеку от скелета мы обнаружили входное отверстие, за которым оказался узкий коридор с еще одним отверстием, выведшим нас непосредственно к скелету. Одежда последнего была полностью уничтожена растениями-некрофагами, но рядом в грязи лежал шлем, который, как мы установили по его номеру, принадлежал сотруднику Фредерику Н. Дуайту, личный номер В-9, из отряда Кенига, ушедшему с Терра-Новы два месяца тому назад в автономный поисковый рейд.

Между скелетом и неподвижным телом находилась еще одна невидимая стена, но мы без труда опознали во втором человеке Стэнфилда. В левой руке он держал свиток для записей, а в правой — перо; судя по всему, в момент своей смерти он что-то писал. Кристалла нигде не было видно, но детектор показал присутствие очень крупного экземпляра где-то рядом со Стэнфилдом.

Добраться до него оказалось намного труднее, но в конечном счете нам это удалось. Тело было еще теплым, а огромный кристалл лежал у его ног под слоем жидкой грязи. Первым делом мы ознакомились с тем, что было написано в свитке, и приняли необходимые меры на основании полученных сведений. Содержание свитка представляет собой довольно длинное повествование, приложенное в качестве предисловия к данному отчету; достоверность приведенных в нем фактов подтвердилась проверкой на практике, что позволяет считать эти записки документальным свидетельством. Последние фрагменты записок несут на себе следы интеллектуальной деградации, но большая их часть вполне заслуживает доверия. Причиной смерти Стэнфилда явилось сочетание жажды, удушья и нервного перенапряжения с глубокой психической депрессией. Его маска была на месте, кислород продолжал поступать, хотя и в объеме значительно ниже нормального.

Поскольку наш самолет получил повреждение, мы вызвали по радио Андерсона, который вскоре доставил на самолете технической поддержки «FG-7» аварийную бригаду, а также специальное оборудование для резки и взрывных работ. К утру «FR-58» был отремонтирован, и Андерсон увел его на базу, захватив с собой тела погибших и найденный кристалл. Дуайт и Стэнфилд будут похоронены на кладбище компании, а кристалл отправится в Чикаго с первым же космическим лайнером. В ближайшем будущем мы намерены последовать совету покойного Стэнфилда — тому, что был им дан в начальной, более здравой части записок, — и перебросить с Земли регулярные войска для окончательного и полного устранения туземной опасности. Расчистив себе таким образом поле деятельности, мы сможем спокойно наладить добычу кристаллов в таком количестве, какое сочтем нужным.

После полудня мы приступили к всестороннему и тщательному изучению невидимого здания — или, точнее сказать, ловушки. Пользуясь длинными шнурами для маркировки коридоров, мы составили подробную схему лабиринта для наших архивов. Сложность замысла и мастерство исполнения были воистину впечатляющими; образцы невидимого вещества мы направили в лабораторию для химического анализа — сведения эти нам очень пригодятся при штурме многочисленных туземных городов. Наш алмазный бур типа «С» смог углубиться в прозрачную стену, и сейчас рабочие заняты закладкой динамита, подготавливая сооружение к взрыву. Оно должно быть разрушено до основания, поскольку представляет серьезную угрозу для воздушного и других видов транспорта.

Внимательно рассматривая план лабиринта, нельзя не отметить ту злую шутку, которую он сыграл не только с Дуайтом, но и со Стэнфилдом. Пытаясь найти доступ ко второму телу, мы не смогли проникнуть туда, заходя с правой стороны, но Маркхейм обнаружил выход из первого внутреннего помещения примерно в пятнадцати футах от Дуайта и в четырех-пяти футах от Стэнфилда. Отсюда начинался длинный коридор (целиком обследованный нами уже позднее), в стене которого, сразу же по правую руку, оказалось еще одно отверстие, приведшее нас прямо к телу. Таким образом, Стэнфилд мог выбраться наружу, пройдя всего двадцать с небольшим футов, если бы он воспользовался выходом, находившимся непосредственно позади него, — выходом, которого он так и не достиг, будучи побежден собственной слабостью и отчаянием.

 

Зверь в пещере [145]

(перевод И. Богданова)

 

Ужасная истина, длительное время едва брезжившая в моем усталом, воспаленном мозгу, теперь уже не вызывала сомнений. Я заблудился — окончательно и безнадежно заблудился в огромном лабиринте Мамонтовой пещеры.[146]Куда бы я ни устремлял свой взгляд, я не мог различить ничего, что помогло бы мне найти путь наружу. Я более не мог тешить себя тщетной надеждой на то, что когда-нибудь перед моими глазами вновь предстанет благословенный свет дня и я снова смогу наслаждаться созерцанием милых моему сердцу холмов и долов внешнего мира. Надежда оставила меня. Однако, к своему немалому удовлетворению, в этой трагической ситуации мне удавалось сохранять самообладание и хладнокровие, воспитанное долгими годами философских штудий. Мне доводилось читать и слышать о том, что жертвы подобных ситуаций частенько впадают в состояние, близкое к безумию, но в отличие от них я не испытывал ничего подобного: напротив, едва осознав, что у меня не осталось ни единого шанса на спасение, я даже как будто успокоился.

Мое присутствие духа не смогла поколебать и мысль о том, что я, скорее всего, зашел в своих скитаниях столь далеко, что очутился в не исследованных еще областях пещеры, куда не заходили поисковые партии. Что ж, размышлял я, если мне суждено умереть, то это мрачное, но в то же время и великолепное подземелье послужит мне не менее удобной гробницей, чем склеп на церковном кладбище.

Я ни минуты не сомневался в том, что мне предстоит смерть от голода. Другие могут сходить с ума, сколько им угодно, но мне-то эта участь не грозила. В моем нынешнем положении мне некого было винить, кроме себя. Воспользовавшись тем, что гид не мог запомнить всех экскурсантов в лицо, я отделился от своей группы и, пробродив около часа по закрытым для туристов туннелям пещеры, обнаружил, что не могу восстановить в памяти все бесконечные повороты и хитросплетения пройденного пути.

Мой фонарь мало-помалу угасал, и вскоре мне предстояло очутиться в кромешной и почти физически осязаемой тьме земных недр. Наблюдая за тусклым, подрагивающим язычком пламени, что еще теплился под стеклом лампы, я пытался обрисовать себе все детали собственного конца. В моей памяти всплыла газетная статья, повествующая об ужасной судьбе колонии туберкулезников,[147]которые, найдя атмосферу этого гигантского подземелья на редкость оздоровительной (и в самом деле, ее отличали свежий сухой воздух, отсутствие температурных колебаний и, конечно же, полный покой), решили устроить тут нечто вроде курорта, но вместо желанного исцеления нашли жуткую и во многом необъяснимую погибель. Я видел жалкие останки их грубо сколоченных хижин, когда проходил мимо с экскурсией, и, помнится, даже задумался над тем, какой эффект могло бы произвести длительное пребывание в пещере на такого здоровяка, как я. Что ж, мрачно говорил я себе, теперь у тебя есть реальная возможность выяснить это, ибо отсутствие еды как раз и означает весьма длительный переход в мир иной.

После того как мой фонарь испустил из себя последний луч света, я решил со всей тщательностью возобновить поиски выхода, не пренебрегая никакими средствами спасения. А потому, набрав в легкие максимально возможное количество воздуха, я разразился серией протяжных воплей в надежде на то, что хотя бы один из них достигнет ушей нашего гида. Но при этом я втайне был уверен, что все мои крики абсолютно напрасны и что мой голос, усиленный и многократно отраженный от бесчисленных складок нависающего над моей головой темного свода, не будет услышан никем, кроме меня. Однако во время очередной краткой передышки, понадобившейся мне, чтобы захватить в легкие побольше воздуха, я вдруг остановился и замер с открытым ртом: где-то вдалеке мне почудились легкие шаги, почти бесшумно приближавшиеся ко мне по каменному полу пещеры. Неужели избавление пришло ко мне так скоро? Так, значит, все мои дурные предчувствия оказались сущей чепухой! Скорее всего, наш гид, обнаружив пропажу одного из экскурсантов, немедленно направился по моим следам и все это время был где-то неподалеку. Обуреваемый этими радостными мыслями, я уже совсем было приготовился издать еще пару-другую воплей, чтобы облегчить задачу своему спасителю, как вдруг весь мой восторг обратился в непередаваемый ужас, ибо мой и без того острый слух, теперь еще более отточенный царившим вокруг меня вечным безмолвием, наконец донес до моего неповоротливого сознания непостижимую и парализующую истину: шаги, которые я слышал, не могли принадлежать человеку. В могильной тишине этого исполинского подземного грота тяжелые туристские ботинки должны были производить резкие, грохочущие звуки, а то, что я слышал, было мягкими вкрадчивыми шажками, характерными для грациозной поступи представителей семейства кошачьих. Кроме того, напряженно вслушиваясь в окружавшую меня тьму, я иногда различал поступь четырех, а не двух ног.

Теперь я уверился в том, что мои дурацкие вопли привлекли внимание какого-то хищного зверя — возможно, пумы, — который случайно забрел в пещеру. Возможно, подумал я, Всемогущий решил подарить мне более скорую и милосердную смерть, нежели мучительное увядание от голода. Несмотря на все эти мысли, никогда не дремлющий инстинкт самосохранения уже завладел мною, и, проигнорировав то обстоятельство, что избавление от этой новой опасности лишь обречет меня на длительные смертные муки, я решил как можно дороже продать свою жизнь. Как это ни странно, но я ни на секунду не усомнился в том, что моим неведомым визитером движут исключительно враждебные намерения. Учитывая ситуацию, я затаил дыхание в надежде на то, что неизвестный зверь, утратив звуковые ориентиры, собьется с пути и проследует мимо меня по одному из соседних коридоров. Однако этой надежде не суждено было сбыться — странные шаги неуклонно приближались. Очевидно, животное выследило меня по запаху, что вовсе не удивительно, принимая во внимание чистоту здешнего воздуха и отсутствие в нем свойственных наружному миру примесей.

Решив, что мне лучше вооружиться на случай внезапного и невидимого нападения, я принялся шарить по каменному полу пещеры, пытаясь выудить из разбросанных по нему скальных обломков кусок помассивнее. Наконец мне удалось обнаружить два подходящих экземпляра. Зажав по одному в каждой руке, я прислонился к стене и принялся хладнокровно ожидать неминуемой развязки. Тем временем звук шагов раздавался все ближе и ближе. Невидимое животное вело себя на удивление странно. По большей части, оно передвигалось как четвероногое, правда, его передние и задние ноги не всегда ступали согласованно; бывали моменты — достаточно редкие и непродолжительные моменты, — когда оно, казалось, использовало всего две конечности. Размышляя над природой своего гипотетического противника, я в конце концов пришел к выводу, что это был какой-то несчастный обитатель здешних гор, подобно мне, расплачивающийся за свое неуемное любопытство пожизненным заключением в исполненной тьмы бездне гигантской пещеры. Без сомнения, все время своего пребывания здесь он питался слепыми крысами, летучими мышами и рыбами, а может быть, и зрячими сородичами последних, обитающими в притоках Грин-ривер, чьи воды неизвестно каким образом связаны с подземными резервуарами гигантского подземного грота. Я скрашивал свое безмолвное ожидание предположениями о том, как мог измениться внешний облик зверя в связи с длительным пребыванием в здешних условиях, и, признаться, не раз содрогнулся, припомнив местные слухи об ужасающем виде бедолаг-туберкулезников, скончавшихся в пещере. Затем я вдруг вспомнил о том, что, даже если мне повезет и я выйду из грядущей схватки победителем, мне все равно никогда не увидеть истинного облика моего противника, ибо мой фонарь давно потух, а спичек у меня при себе не было. Я почувствовал, как овладевшее мною напряжение становится невыносимым. Мой взбудораженный рассудок одну за другой преподносил мне картины самых невероятных существ, затаившихся в окружавшей меня тьме, пока мне не стало казаться, что они и в самом деле прикасаются ко мне. Все ближе и ближе раздавались ужасные шаги. Может быть, мне следовало закричать, но я знал, что, даже если малодушие и подтолкнет меня на это, мой крик все равно останется без ответа. Я попросту окаменел от ужаса и изрядно сомневался в том, что моя правая рука повинуется мне, когда в критический момент я прикажу ей бросить камень в приближающегося зверя. Наконец осторожные шаги послышались в непосредственной близи от меня. Зверь был очень близко. В темноте уже было отчетливо слышно его тяжелое, затрудненное дыхание, и, сколь бы ни велик был мой страх, я все же сообразил, что он пришел откуда-то издалека и порядком устал. И в этот момент сковывавшие меня чары рассеялись. Доверившись своему слуху, я размахнулся и что было сил швырнул кусок известняка с заостренными краями в том направлении, откуда исходили шелест шагов и надсадные хрипы, сопровождавшие дыхание зверя. Замечательно, что в условиях абсолютной темноты я чуть было не попал в цель — во всяком случае, я отчетливо слышал, как животное отпрыгнуло на порядочное расстояние и затаилось.

Сориентировавшись на новую цель, я послал в своего врага еще один обломок скалы и на этот раз не промахнулся: к моей великой радости, я услыхал, как загадочное существо грохнулось на каменный пол и осталось там лежать без движения. Почти обессилев от внезапно нахлынувшего на меня облегчения, я привалился к стене туннеля. Но дыхание во тьме не смолкло — оно лишь стало более хриплым, прерывистым и каким-то стонущим, из чего я заключил, что вовсе не убил, а всего лишь ранил зверя. После этого открытия все мое желание обследовать загадочную тварь моментально улетучилось. Некое странное чувство, родственное безосновательному суеверному ужасу, переполнило все мое существо, и я не только не подошел, чтобы взглянуть на своего поверженного противника, но и не стал предпринимать дальнейших попыток закидать его камнями и таким образом закончить свое дело. Вместо того я повернулся и стремглав бросился по коридору в том направлении, откуда (как мне подсказывал мой почти парализованный страхом и отчаянием мозг) я пришел. Внезапно я услыхал новый звук — вернее, целую последовательность звуков. То был размеренный топот ног, одетых в тяжелые, подбитые железными подковками ботинки. На этот раз сомнений быть не могло. Это был гид! Потом я кричал, вопил, орал и, пожалуй, даже стенал от радости при виде замаячивших на сводах пещеры желтоватых бликов, которые не могли быть ничем иным, как отсветом фонаря. Я бросился на свет и, прежде чем сумел понять, как это произошло, уже лежал у ног своего спасителя, цепляясь за его башмаки, и, забыв про свое хваленое хладнокровие, нечленораздельно выплескивал из себя все пережитые мною страхи пополам с самыми непонятными выражениями благодарности, которые кому-либо на свете доводилось слышать в подобной ситуации. Постепенно я все же пришел в себя и кое-как обрел присутствие духа. Оказалось, что гид заметил мое отсутствие вскоре после того, как мы вошли в пещеру. Руководствуясь свойственным ему инстинктом, он вернулся к тому месту, где мы разговаривали с ним в последний раз, и, обследуя одно за другим все попутные ответвления пещеры, после четырех часов поисков нашел мой туннель.