Ha I, II и IV стр. обложки и на стр. 36 и 89 рисунки Ю. МАКАРОВА. 2 страница

Сержант помолчал, собираясь с мыслями, а может быть, вспо­миная сказанное:

— Нигде, как на границе, не чувствуешь, насколько дорог
простой миг бытия, дорог друг, глоток свежей воды. Нигде, как
на -границе, не познаешь, как неестественны трусость, ложь и
лицемерие, — их бессмысленность. Только на границе людям
случается видеть собственную смерть в облике ли респектабель­
ного цивильного человека, или озверевшего, готового на все бан­
дита. За годы службы на границе этот человек видел много
смертей...

— Недозор, что ли? — догадался Агальцов.

— Да. Ива Степанович... Вот ты сегодня первый раз видел
свою смерть. — Гомозков кивнул на мертвого нарушителя. —
Он мог тебя убить...

— А тебя?

— И меня. Но не в первый раз...

— Ладно. Что не случилось, то не считается, — весело ска­
зал Агальцов. — Думаю, что этот гигант был не один, товарищ
сержант, а изображал из себя Буцефала, проще говоря, лошадь
Александра Македонского. Но седок не оставил ля трас...

— Чего не оставил? — вскинулся Гомозков.

— По-французски ля трас — след. Так седок его не оставил.

— Разбираешься... — задумчиво протянул следопыт.

ГОМОЗКОВ И КАПИТАН СТРИЖЕНОЙ

Дожидаясь капитана, Гомозков не сидел без дела. Укутал Мушкета в бушлат, обшарил на всякий случай поляну в поис­ках следов. Не обнаружив таковых, вернулся к мертвому на­рушителю и тщательно обыскал его. Две полные обоймы к бес­шумному пистолету, плитка черного шоколада, белые таблет­ки в целлофановом пакете, сигареты, стеклянная плоская фляж­ка с коньяком. И никаких документов. Похоже, на прогулку со­бирался человек.

Для Гомозкова сегодняшний поиск — повторение пройденного. И все же этот долгий бег по лесу и короткая схватка на поляне как бы заново волновали следопыта, заставляли взглянуть на се-

бя со- стороны, оценить каждый шаг, выявить ошибки. На поля­ну он выскочил опрометчиво, то, что торопился достать нарушите­ля; не оправдание. Возможность засады нужно было предвидеть и обойти стожки по кромке леса. Капитан, конечно, выскажется па поводу контузии и ранения Мушкета.

Строг Стриженой, но справедлив. А последнее время совсем засуровел капитан. И тому есть причина. Уехала жена. Красивая женщина, ничего не скажешь. Полгода всего и прожила на за­ставе. По его, Гомозкова, рассуждению, женщине на границе де­лать нечего — никаких тебе развлечений. Пообщаться, погово­рить — разве что с Агальцовым. Капитан весь в делах и заботах, участок-то трудный, ох, трудный. Гомозков знает это по себе, на таком участке не заскучаешь.

И опять же привычка. Кто вырос в большом городе, к по­граничной тишине трудно привыкает, тут иной раз комара слыш­на. Случаются тревоги — тоже для городского человека не сахар. Шум среди ночи, «газики» ревут, солдаты топают, команды р»ут эту самую пограничную тишину. Захочешь потом уснуть — не успеешь. Все равно ждать будешь — что там, как там. Боль­шой город, большой город... Гомозков и сам тосковал по своему Саратову.

С капитаном у сержанта сложились дружеские, добрые отно­
шения, вместе решали шахматные задачи, до которых Стриженой
был охоч, вместе думали, как плотнее закрыть границу, вместе
бегали тренировочные кроссы — готовились к тому, что случи­
лось сегодня.

Серьезный, хитрый и дерзкий прорыв. И то, что нарушитель
отравлен медленно действующим ядом, подтверждало опасения
следопыта — где-то затаился второй, тот, что не оставил следа.
Придётся вызывать отрядного проводника с собакой. И пройти
по обеим сторонам ручья. Дождь и время — вот что работает на
втцрого. А может быть, вспугнутый боем на поляне, он уже вы­
скользнул за рубеж. '

Обследовать контрольно-следовую на всем протяжении—та­кую задачу поставит капитан, если уже не распорядился осмот­реть: КСП.

Капитан С Заборовым вынырнули из зарослей с юга, откуда Гомозкрв их не ждал. Привалились к крайнему стожку, давая отдых, натруженным ногам, не спеша закурили, первым капитан, потом солдат.

Стриженой выслушал доклад Гомоэкова, недовольно нахмурил­ся, узнав о ранении Мушкета, и подошел к лежавшему на боку нарушителю.

— На пикник собирался... И заметь, Гомозков, погоду для это­
го выбрал подходящую. «Лошадка», что и говорить, мощная...
И все же не поверили там, что при крайней необходимости чело­
век этот воспользуется ампулами с цианом, подстраховались...
роено настолько, чтобы дать второму уйти, а «носильщику» нас­
ледить,..

— Выходит, «рядовой» тут лежит, а «генерал» ушел, — вста­
вил Гомозков..

— Выходит так, Глеб. Отряд поднят по тревоге, дружинники
тоже не спят... ' '

Капитан аккуратно спрятал окурок s портсигар, -- Куда ж ему деваться...

— Возьмем, товарищ кацнтан, — улыбнулся Ггаюэиов, — вот
только дождь некстати,»

гомозков

Дождь размыл контрольно-следовую полосу до стыка с сосед­ней заставой. В низинах стояли огромные лужи, и ни о каком прочтении следа не могло быть и речи. В двух местах дикие свиньи так вспахали полосу, что даже Гомозков только развел руками, глядя на глинистое месиво. Отрядный следопыт Тарас Карун с собакой Найдой метался вдоль КСП, поглядывая иа вы­сокое начальство с опаской, но все это были пустые хлопоты. Со­бака, как и предполагалось, след не взяла.

Офицеры из отряда во главе с начальником штаба подполков­ником Жуховым поглядывали на Гомозкова, ожидали, что ска­жет лучший следопыт. Они прошли пешком весь участок, подол­гу ждали, пока сержант колдовал над мяло-мальским отпечат­ком на залитом водой КСП. То он долго измерял и исследовал лунку, образовавшуюся на самой середине полосы, то уходил не­много в тыл и просил Каруна поработать с Найдой. Гомозив едва не стер колени, ползая вдоль размытой КСП.

Он двигался впереди группы, чтобы видеть дозорную трону
чистой, веэатоптанной, и остро чувствовал отсутствие Мушкета.
Н«т ничего хуже слепого поиска. Гомозков не верил в обратный
прорыв. Предчувствие подсказывало ему, что второй где-то ря­
дом, затаился и ждет, пока затихнет шум, поднятый дерзким на­
рушением..

А шуметь бы не нужно. Все должно быть наоборот, тихо, не­заметно, без суеты. Засады на тропах, ведущих в тыл, наглухо закрытые подходы к шоссе. И ждать. Второй сам обнаружит се­бя. Сколько можно сидеть в убежище — день, два, неделю? Вы­ходить-то все равно придется. Прочес силами отряда, соседних застав и сельских дружинников не дал желаемого результата. Ни следа, ни даже намека на след, ни малейшей детали, которая хоть как-то сказала бы, что второй здесь, в этих четырех квад­ратах леса, гор и болота.

'Гомозков вс«чаще возвращался мыслями к ручью, куда пер­воначально направился «носильщик». Разгадка исчезновения вто­рого крылась где-то здесь. Но ведь сержант сам пропахал чуть ли не на животе пространство, примыкающее к ручью. Прокля­тый дождь...

— Ну что? — спросил Жухов, как только следопыт вернулсяк
кабаньим следам.

— Обратной дороги не было, товарищ подполковник, — твёрдо
сказал Гомозков.

— Может быть, ты и прав... — задумчиво произнес Жухов, —
но все же стопроцентных гарантий нет. А?

— Их почти никогда нет, товарищ подполковник, но в данном
случае... такую погоду использовали для прорыва и вдруг обрат­
но... И смерть «носильщика»... Человеком пожертвовали...

— Все правильно, сержант, — сказал подполковник, — боюсь только, не спугнули ли вы с Агальцовьм второго стрельбой у

стожка. Ведь прорыв-то рассчитан был чисто, шум в планы не входил.

Гомозков слушал Жухова и думал о Мушкете. Ему нужно бы­ло подтверждение своей версии, а подтвердить ее мог только старый четвероногий друг, которого он так неосторожно подста­вил под пулю.

ПОВАЖНЫЙ

Начальник отряда Серафим Ильич Поважный сидел в комнате Стриженого напротив хозяина и сокрушенно покачивал крупной бритой головой.

— Что же получается, Андрей Павлович, — хитро помаргивая большими чуть навыкате глазами, говорил Поважный, — нару­шитель глотнул яду на сопредельной стороне, а к нам пошел умирать...

— Он всего лишь «носильщик», товарищ полковник, — спокой­
но сказал Стриженой, — спасенного человека пес. Думаю, ему не
хватило времени нарушить границу в обратном направлении...

— Все это так, товарищ капитан. Но где второй?
Полковник быстро взглянул на Стриженого, насупился.

— Выкладывай свои соображения и без фантазий.

 

— Есть выкладывать соображения, — подчеркнуто серьезно
сказал Стриженой, — тщательное изучение обстановки, данные
поиска, анализ следов на контрольно-следовой полосе — все го­
ворит о том, что второй нарушитель проник далеко в наш тыл
до того, как был заблокирован участок.

— На крыльях он летел... — сыронизировал Поважный.

— Может быть, и на крыльях, — невозмутимо отозвался ка­
питан, — а может быть... ему ведь важно было выиграть время.
И если он местный, а Гомозков считает его таковым, то к шос­
сейке нарушитель бежал кратчайшим путем.

— Так уж и бежал все двадцать километров... — проворчал
полковник.

— Гомозков это расстояние покрывает за час с небольшим,
тренированный человек с хорошо поставленным дыханием сможет
пробежать дистанцию быстрей...

— Ночью, в дождь, по скользким тропам, — усмехнулся- По­
важный, — фантазируешь, Апдрюша... Вари свой знаменитый ко­
фе и прикажи принести сюда карту участка. Будем ставить точки
на уязвимых местах, искать и думать. Я не верю, как, впрочем,
и твой Гомозков, что нарушитель ушел обратно за кордон. Не
за тем его посылали. Твоя версия ближе к истине, но и' в ней не
все сходится. Есть думка, что он затаился и сделал это так хит­
ро, что мы прошли мимо. Нужно бы как следует посмотреть всё
крупные деревья, пригодные для оборудования «гнезда».
На участке много столетних грабов с большими дуплами. А кое-
где прощупывать землю, как делали это в сорок седьмом и сорок
девятом, когда искали оуновские схроны. И развалины замка.
Они хоть и на виду, но стены простучать еще раз нелишне. Кста­
ти, в хозяйстве Недозора есть сарай для сена или чего там еще.
Стоит на отшибе. Небось не догадались заглянуть?

Стриженой улыбнулся.

 

— Не шучу, — сказал полковник, — загляни, и сделай это ос­
торожно. Не было в твоей практике? А в моей было. Так что
считай, что я приказал осмотреть сарай.

— Есть, осмотреть сарай...

Поважный наблюдал, как Стриженой разжигал крошечную спиртовку и потом колдовал с джезвой, засыпая в нее из банок смолотый кофе и сахар.

— По-турецки, товарищ полковник?

— Давай по-турецки... Главное, чтобы покрепче... Когда еще к
тебе в гости выберешься?..

Начальник отряда маленькими глотками отпивал кофе и раз­глядывал карту участка, принесенную расторопным Агальцовым.

Поважный служил в отряде с конца войны. Начинал началь­ником заставы. Как говорится, знал службу изнутри. Порой был резок, вспыльчив, но вряд ли кто за долгие годы сделал для границы столько, сколько он. Рассказывали, что Поважный мог нарисовать словесно, как выглядит каждый погранзнак района и когда его подновляли последний раз. Лощинки, бугорки и не­глубокие ущелья в счет не шли. Граница долгие годы лепила и закаляла этого человека, учила выдержке и воле.

И сейчас он сидел и хмурился, растирая бугристый лоб ла­донью, словно хотел стереть многочисленные глубокие морщи­ны — следы давних ночных раздумий. И Стриженой подивился внезапно переменившемуся лицу Поважного, на нем застыло выражение твердости и холодной вдумчивости.

— Расширим петлю на двадцать километров по окружности и
будем снова тщательно прочесывать местность, каждую щель,
каждую копешку и каждое дупло. Шоссе закроем до конца по­
иска. Щупы привезут саперы. Гомозков возглавит поиск, пусть
ищет так, как подсказывают ему опыт и интуиция. Выделить
ему в помощь двух следопытов с собаками.

Поважный положил тяжелую руку на карту.

— Нет у нас другой альтернативы, Андрей Павлович. Волк
заброшен к нам матерый, и, по всему видать, живым не
дастся.

— А если повторный прочес окажется холостым? — осто­
рожно спросил Стриженой.

— Не окажется. Не должен оказаться. Будем искать, если
нужно, неделю, а то и две. Мы отвечаем за границу. И должны
использовать все средства...

Поважный запнулся, по лицу его прошла легкая судорога, и он, стряхивая с себя суровость, улыбнулся и весело спросил:

— Ксения Алексеевна в гости не собирается?

— Мама написала, что приедет в конце месяца, перед выез­
дом даст телеграмму.

— Опять Недозор встречать будет?

— Он, Серафим Ильич. У них с матерью традиция — обяза­
тельно пройти через Черный бор.

— Да-а, — протянул полковник. — Такая уж удивительная
женщина Ксения Алексеевна. Всегда завидовал твоему отцу...
Рад буду встрече. Меня-то она первого навестит, тоже, знаешь,
по традиции — первому представляться начальству. Давай-ка
еще по чашечке твоего знаменитого, да поеду к соседям...

 

АГАЛЬЦОВ И ГОРДЫНЯ

Прошло двенадцать суток, как поднятые по тревоге погра-ничники вели поиск. На тринадцатые пришел приказ адряду вер­нуться на исходное. Массированные прочесы, засады на тропах не дали результатов. Но заставы продолжали жить напряжен­ной жизнью. Стриженой патрулировал близкий тала, оставив секреты на лесных потайных тролах, сам спал урывками, про­вода все время на участке. Он не верил устал овившейся тшда-не. Гомозкову прислали Барса, широкогрудого красивого пса, и он пропадал с ним у разбухшего от дождей ручья, на что-то надеясь, а может быть, просто приучая собаку к заболоченному квадрату земли.

После длительных проливных дождей наконец установилась теплая, солнечная погода. Ефрейтор Иван Гордыня и Агальцов совершали очередной дозорный поиск в ближайшем к КСП тыяу. Молчаливый неулыбчивый Гордыня шел впереди головным до­зора и всматривался в полегшую, уже начинавшую жухнуть траву. Всякую пограничную работу он делал сосредоточенно и добросовестно. А работы этой на границ* Иван переделал «а два года столько, что вспомнить приятно. У себя в «ояхозе Рордшш слыл отличным трактористом, и здесь, на заставе, ни­кто лучше его не мог вспахать и заборонить ленту земли, нв-эъжаемую контрольно-следовой полосой.

Иван умел сложить печь, поставить дом, настлать пол, сварить отменный обед на всю заставу. Он пользовался безграничным доверием старшины Недозора и уважением всех, кто жид с шт бек о бок.

Сзади бесшумна скользил Агальцов. Почти две недели поиска иссушили его и без того поджарое тело, под главами залегли синие тени. Он сдружился с Гомоэковьш и по его рекомендации стал «верхолазом». Следуя по маршруту, «и выбирал самое вы­сокое дерево и делал его своеобразной обзорной вышкой, взби­рался на самую вершину и замирал там с биноклем надолго. Придумка Гомозкова позволяла вести наблюдения за обширным квадратом территории, где всякое движение должно быт* эа-мечено.

Агальцов облюбовал старый в три обхвата бук -е раскидистей кроной.

— Стой! Смири гордыню, о Гордыня, ты будешь рядовым ют-
ныне... — громким шепотом продекламировал пограничник.

— Ну и трепач, — восхищенно "пробормотал ефрейтор.
Захлестнуть веревочную петлю на толстом суку было дедом

привычным и не заняло много времени. Когда Агальцов исчез среди ветвей, Гордыня бесшумно лег в траву.

Агальцов устроился на вершине бука почти с комфортом — крона оказалась своеобразным зеленым, слегка пружинящим креслом. Алексей подстраховал себя веревкой и крутнул на би­нокле барабанчики наводки. Сильные линзы мгновенно прибли­зили дальнюю кромку Черного бора, блеснувшее зеркальце не­большого озерца. Некоторое время Агальцов всматривался в про­секу, ведущую к шоссе, потом развернулся в «кресле» и обратил свой взор на юг. Взгляд его заскользил вдрль ручья и дальше,

дальше, к зиакомой ольхе, где он две недели как обнаружим след.

С такого» ракурса Алексею еще не приходилось просматривав!» склоны вдоль, ручья. Он взял выше, где склоны холма падали подай отвесно, и увидел щель. Она лежала как рубец на теле горы. Ее словно нарисовали. Агальцов увидел и большие цара­пины на гладкой, каменистой поверхности склона и догадался, что все это проделал камнепад, вызванный ливневыми дождями. Камнепад что-то сдвинул в огромном теле горы и образовал щель, Агальцов был уверен, что сможет просунуть туда руку по> локоть» Смутная догадка пронзила мозг: «Может быть, это-...»

Алексей заспешил вниз. Он только и сказал, отвечая на удив­ленный вопросительный взгляд Гордыни:

Теперь быстро...

Никогда в- жизни Агальцов не бегал так быстро. Тяжелый ефрейтор безнадежно отстал. Алексей успел крикнуть ему, чтобы оя подключился в розетке и сообщил на заставу о воз­можной убежище второго нарушителя на крутом склоне возле ручья.

' Агальцов не был до конца уверен, что открыл убежище вто­рого, но что-то подсказывало ему — тревога будет поднята не напрасно.

Чувство опасности заставило его залечь на подходе к склону.
Остаток пути• Алексей проделал ползком, сняв автомат с пред­
охранителя. Пограничник уже поднялся, чтобы сделать послед­
ний рывок к щели; когда увидел след. Он был еле заметен
на скользкой хвойной подстилке, но дальше, в низине где
подстилку смыло дождем, след отчетливо пропечатался, и, при­
пав -к земле, Алексей различил то, чему его учил Гомозков, -
след уводил от склона в наш тыл. Значит, второй ушел и бун-
кер пуст. Все еще не веря в неудачу, Агальцов- взбежал по
склону и рванул сдвинутый камнепадом обломок скалы, скры-
вающий лаз в пещеру. Заглянул внутрь и отшатнулся — таки»
смрадом, ударило-из: каменного- схрона. И все же, преодолевая
тошноту, он спустился в--пещеру.¹

Она была пуста, если не считать спального мешка и десятка пустых консервных банок..;

Агальцов выбрался наружу, достал из подсумка ракетницу. Две- подряд выпущенные красные ракеты вонзились в небо, оповещая границу о новой тревоге.

СТАРШИНА НЕДОЗОР

Ива шел ходким ровным шагом, радуясь возможности побыть наеддане с лесом. Извечное чувство пограничника — тревога — не оставляло старшину, и поэтому Недозор заметил след, веду­щий к росстани. Там, где земля не была прикрыта прошлогод­ней листвой, четко, словно печать, выделялся совсем свежий след. Человек, обутый в спортивные туристские ботинки сорок четвертого размера, прошел здесь каких-нибудь десять минут назад.

«Лесничий», — подумал Ива и тут же прогнал нелепую мыелы Лесничего Ивана Сороку старшина знал ед№ ли не с мо-

 

I8

лодых лет, и, сколько Ива помнил, тот всегда был в сапогах. Может, кто из приезжих забрел.,. По грибы... Надо бы пого­ворить в сельсовете, а может, и на общем собрании, чтобы приезжих гостей без сопровождения местных в лес не пускали. Так, чего доброго, и к контрольно-следовой прибредут. Опять же тревога, выяснение личности и все прочие формальности. Прав капитан Стриженой, сказавший на прощанье: «Черный бор сейчас не тыл, а самая что ни на есть граница. Быть вни­мательным и осторожным. Считать себя в поиске».

Трава в лесу не успела пожухнуть, но была вся покрыта палым листом — желтым, буровато-красным. Та же листва, которая осталась на деревьях, сильно поредела и истончилась, и только кусты стояли нетронутыми — иногда темно-зеленые, как летом, а иногда багряные или с оттенком меди.

Ива вошел в чащобу. Лес обласкал его влажным теплым дыха­нием. Гущар-гущаром лес, полон загадок и тайн. В самой сере­дине его открылось озерцо. Солнце сюда не доставало — такой рослый дубняк с разлапистыми грабами вокруг, — и озерцо лежало притемненное, таинственное, как сказка. И совсем уже как в сказке, бродили на другом берегу две белые кобылицы и рыже-огненный жеребенок. Чуть позвякивали колокольца.

Ива застыл от восхищения. Он не знал и не понимал живо­писи, зато умел ценить живую красоту природы. А то, что он видел, было прекрасно — тихое прозрачное озерцо и белые ло­шади с неспутанным, резвящимся, рыжим как огонь жеребен­ком.

Ива подошел к озерцу, зачерпнул в пригоршню воды, умыл­ся, а потом и напился.

Лошади были с кордона, Иван Сорока выпустил их на луг полакомиться последним разнотравьем.

От солнца ли, томливо висевшего в безоблачном синем небе, от лесных ли осенних запахов, оттого ли, что увидел он двух кобылиц и рыжего жеребенка, по всему телу Ивы тихо разли­лась нежащая лень. И мысли его неспешно вязались в нехитрый узор. Вспоминалось прошлое. Настоящее-то, повседневное, было просто как необходимость. А думать о прошлом он любил. Да и человека он шел встречать из прошлого — породнились они в том памятном бою пролитой кровью, а она, может быть, та кровь, роднее родной.

Ксения Стриженая приезжала на заставу каждый год и вся­кий раз осенью. Для Ивы ее приезд был настоящим праздни­ком. И по давнему уговору встречал он ее на развилке трех дорог, где Ксения Стриженая высаживалась из отрядного «га­зика» и ждала его у столетнего граба, выбежавшего на боль­шак да так и застывшего часовым на перекрестке.

Потом они вместе шли к заставе, пересекая угрюмоватый Черный бор, разговаривая о новостях, о жизни и о разных раз­ностях, накопившихся за целый год. И если бы кто увидел их со стороны, подумал бы — вот встретились брат с сестрой, и нет у них другой заботы, как наговориться вдосталь, полюбо­ваться друг другом, порадоваться, что живы еще и держатся на земле крепко.

Ива любил осень грустью своего одаренного счастливого сердца. Любил слушать начальный монотонный шум дождя. Ко-

гда он шумит, всегда думается: как хорошо, что есть крыша над головой, молодые веселые ребята вокруг, с упругими силь­ными телами.

Может, потому, что Ива вырос в деревне и детство его про­шло возле тихой и теплой реки, любил старшина желтое жнивье, сосновые перелески и робкие незаметные тропки в чащобах.

Но больше всего на свете любил Ива лошадей. Когда он ви­дел лошадей, он вспоминал детство, ту счастливую раскован­ную пору, когда мир кажется светлым и чистым, а люди в нем красивыми и добрыми.

Когда же это было, и было ли все так, как представлял себе свое детство старшина сейчас, отгороженный от него четырьмя десятками лет, кровопролитной войной и строгой беспокойной службой на границе?

«Самый старый я в отряде, — думал о себе Недозор, — и полковник Поважный давно приглядывается ко мне, но что-то мешает ему сказать прямо и строго: «Пора уходить в отставку, товарищ Недозор».

И то правда, пора. Последние три года Ива чувствовал себя неважно. Не то, чтобы где-то болело, — так, легкое недомога­ние, после бессонной ночи ныло в левой стороне груди.

«Неужели сердце сдает? — думал Недозор. — Отдохнуть бы надо, на курорт, что ли, съездить?»

В последнем поиске, когда старшина возглавлял «тревожную», случился конфликт. Искали забредшего с сопредельной стороны крестьянина (это уже потом выяснилось, что он крестьянин), час длился поиск. Мушкет взял след, и Гомозков оторвался от группы. Старшина знал способности следопыта вести «куцев-ский» бег, но далеко отставать нельзя, и Недозор приказал прибавить ходу. На втором километре он остановился, удив­ленно посмотрел на догонявших его пограничников и рухнул на землю, так и не поняв, что же произошло.

Но все обошлось. Придя в сознание, Ива приказал обоим пограничникам следовать за Гомозковым и, может быть, впер­вые в жизни соврал, что подвернул ногу.-

Старшина лежал на мокрой после дождя земле с таблеткой валидола под языком и слушал свое сердце. Оно билось натуж­но, словно кто-то сдавил его сильными пальцами и забыл потом разжать их.

Ива впервые за долгую жизнь испугался. Съездил в город в платную поликлинику. Врач, низкорослый тщедушный чело­век с неправдоподобно белой седой шевелюрой, долго и внима­тельно слушал бухающее в груди сердце, потом так же тща­тельно исследовал длинную бумажную ленту с непонятными Недозору чернильными закорючками и наконец изрек: «Страш­ного пока ничего нет. А вот покой нужен, покой, понимаете, милейший? Пора. Займитесь огородничеством, больше спите. У вас есть семья?»

Ива не ответил, поблагодарил доктора, взял выписанные ре­цепты, а перед самым уходом спросил: если выдерживать ре­жим, пройдет ли болезнь? На что доктор вежливо ответил, что болезнь Ивы — это возраст и что неприятные ощущения оста­нутся теперь до конца дней.

«А в каком дне он, этот конец?» — сердито подумал Недозор

и решил жить просто, как жил. Только для лекарств вшил Ива внутрь бриджей небольшой карманчик и заполнил его самыми аффективными современными препаратами. А чтобы сберечь их подольше, сделал старшина нечто вроде кожаного кисета и не расставался с ним ни днем, ни ночью.

Недозор снова углубился в чащобу. Набухшая влагой ста­рая кора сосен и грабов здесь была черной. И весь лес казался подкрашенным сажей до половины своей высоты. А там, где кора была молодая, деревья казались бронзовыми.

Ива шел теперь не спеша и тихонько напевал полюбившуюся еиге <: войны песню:

Матули, я тут завтра не буду,
Искай меня, где сонейко взойдет,
Буду за него я биться,

Чтоб в полон не отдать, Иль могилу мне отроешь, Иль ворог туда войдет.

На примятую траву старшина и не обратил бы внимания, ес­ли бы не пепел, сразу сделавший травинки седыми. Он склонил­ся вад ними и увидел на земле характерное, едва заметнее' уг­лубление. Человек сидел здесь, отдыхая, и курил. Нет, не ку­рил, а что-то сжигал — для -одной сигареты -слишком много тема.

За долгие годы, проведенные на границе, у Недоэйра «выра­боталась привычка — придавать значение пустякам. Вот велел. И не где-нибудь, а в самой чащобе Черного бора. Вроде бы и «т границы далеко, а если прикинуть, то и не так уж далеко.

Знакомый след старшина обнаружил ие скоро. Человек, ос­тавивший пепел, шел по густотравыо, пока мог, обходя лысин­ки и взгорбки, где исходила легким парком голая влажная земля. Может быть, он нарочно брел вот так наугад по разно­травью. Если он городской житель, то его понять ложно. Обал­дел от тишины и первозданвости природы, почувствовал себя рвбннзоиом и рванул по чащобе, чтобы трава по колено.

И все же старшине хотелось увидеть след. И он увидел его снова на краю оврага, где трава была скошена до самой кромки, и обойти эту своеобразную КСП «робинзон» не мог. Если он, конечно, хотел спуститься в овраг. А он это и сделал. Ива склонился над жнивьем. Все тот же след от спортиввых ботинок с низкой рифленой резиновой подошвой — сорок чет­вертого размера. Вот ведь как устроен человек. Теперь Иве за­хотелось увидеть. владельца столь шикарной спортивной обуви.

Ничего предосудительного не было в том, что человек решил
спуститься в овраг. Только Недозор подумал о том, что овра­
гом можно и скрытно выйти к ближнему проселку, а такое
может знать только человек местный или хорошо знающий такую
возможность. Нет, Ива не стал смеяться над своей подозритель­
ностью. Он принял всерьез возможность встречи с незнакомцем
и переложил макаровский пистолет из кармана брюк в карман
кителя, предварительно сняв с предохранителя и дослав
патрон.

Теперь старшина, осторожно ступая, шел вдоль-оврага-, ста-

раась держаться за кустарником. Он знал, что рано или поздно
незнакомец станет выбираться из этого похожего на гигантский
туннель оврага. Можно было бы опередить «робинзона», при­
бавить ходу и перекрыть ему выход на проселок. Но старши­
ну останавливала мысль, что незнакомец может раньше поки­
нуть овраг и тогда все ожидания его на выходе будут напрас­
ными.

Ива даже почувствовал нечто вроде легкого азарта. «Увижу, проверю документы и... спрошу про пепел. Судя по размеру обуви и па глубине следа, мужчина крупный. Гомозков бы точ­но определил и рост и вес, он ведь профессор по этой части»,— думал Недозор.

Вначале старшина услышал легкое отдаленное вжиканье — так отмахиваются ветками от комаров. Потом услышал треск и шорох, а вскоре и тяжелое дыхание человека, слегка запыхав­шегося от быстрой ходьбы.

Ива лег в кусты так, чтобы видеть край оврага.

Широкоплечий плотный человек вырос из овражного полу­сумрака, не спеша отряхнулся и, не оглянувшись, твердо за­шагал едва.заметной тропкой по самой.кромке.

Ива успел хорошо рассмотреть его, пока незнакомец не. по­
вернулся спиной. Одет он был как истый горожанин: в синий
недорогой джинсовый костюм, на голове легкая белая пляжная
фуражка с длинным козырьком; в руках лукошко, полное
грибов.

Вот Так-то, бдительный старшнйа Недозор, — усмехнулся Ива,—человек грибы собирал, а ты eгo шпионом сделал».

И'вдруг старшину будто током ударило. На незнакомце не
было^; ботинок-. Он уходил по тропе в обыкновенных резиновых
сапогах, в которых ходят в лес все мало-мальски уважающие
себя' грибники...

«Что за черт, — думал старшина, — ведь ясно же видел след спортивного ботинка. Переобулся он, что ли? А где же ботинки?» Кроме лукошка, в руках человека ничего не было.

Й всё же, прежде чем броситься вдогонку за «грибником, старшина осмотрел этот второй, новый, след. Сомнений не бы-ло — человек переобулся. И сделал это в овраге.