еферативное изложение книги: David Е. Kaplan and Alec Dubro. Yakudza. The Explosive Account of Japan’s Criminal Underworld. Readings (Mass.): Addison-Wesley, 1986. 336 р.

ЯКУДЗА.

ОЧЕРКИ ЯПОНСКОГО ПРЕСТУПНОГО ПОДПОЛЬЯ

Книга, написанная двумя американскими журналистами, представляет собой первое и до сих пор единственное детальное исследование феномена якудза – японского аналога итальянской и американской мафий, коза ностра, китайских триад и других крупнейших преступных сообществ мира. Превышая по численности своих американских “коллег” почти в 20 раз, японские гангстеры создали за внешне благополучным фасадом страны, “свободной от преступности”, многомиллиардную по доходам криминальную империю, влияние которой давно уже вышло за пределы Японии.

Криминальный промысел якудза в общем похож на то, чем занимаются гангстеры в других западных странах: игорный бизнес, проституция, наркотики, ростовщичество, вымогательство, контрабанда оружия, контроль над профсоюзами, инвестирование в строительный и шоу-бизнес. Национальной особенностью якудза является невиданная в других странах степень общественной терпимости к якудза, позволяющая им поддерживать партнерские отношения с полицией и открыто демонстрировать принадлежность к тем или иным гангстерским группировкам.

В глазах общества современные японские бандиты стараются (и в целом им до сих пор это удается) поддерживать имидж своего рода робин гудов, наследников традиционных моральных ценностей. Их тесные связи с крайне правыми националистическими организациями и группами позволили якудза превратиться в самостоятельный центр силы, влияющий на экономику, крупный бизнес и политиков самого высокого уровня.

Само слово “якудза” переводится как комбинация чисел 8-9-3, т.е. “я-ку-са”. Согласно наиболее распространенной версии происхождения названия, в ханафуда (досл. “цветочные карты”), одной из азартных игр, распространенных в старой Японии, каждый игрок получает три карты, а комбинация карт, дающая в сумме 20, означает проигрыш. Отсюда – обозначение чего-то совершенно бесполезного, ненужного. Потерянными для общества считались и члены банд бакуто – профессиональных игроков в карты; в эпоху сёгуната Токугава их было особенно много вдоль крупных дорог и при постоялых дворах. Именно среди игроков-бакуто термин “якудза” и появился, до сих пор в Японии можно встретить мнение, что якудза – это профессиональные игроки. Бакуто привнесли в традицию якудза не только важнейшую часть своего ремесла – игорный бизнес, но и обычай отрубания фаланги пальца как наказания за нарушение правил банды.

Другим источником традиции якудза следует признать группы текия – уличных торговцев. В отличие от игроков, эти люди зарабатывали на жизнь более или менее законно. Японские власти еще в середине XVIII в. наделили руковолителей групп торговцев полуофициальным статусом, поручив им контроль за своими подчиненными во избежание широкомасштабного обмана покупателей и войн за территории. Тем не менее группы текия сохраняли криминальные черты – они принимали в свои ряды объявленных в розыск преступников и подрабатывали рэкетом и вымогательством. Группы текия пополнялись буракумин – наследственными неприкасаемыми в традиционной Японии. Несмотря на отмену правительственным декретом официальной дискриминации этих людей в 1871 г., они остаются объектом общественного остракизма в Японии и по сию пору, что продолжает стимулировать прилив значительного их количества в криминальное подполье (с. 23).

Различение бакуто и текия существует и сегодня. Полиция Японии классифицирует тех или иных членов криминального мира как принадлежащих либо к бакуто, либо к текия (хотя после Второй мировой войны к двум традиционным группам добавилась третья – гурентай, дословно – “громила”, “хулиган”, “бандит”) (с. 18).

Эти две группы в токугавской Японии по социальному составу относились к низам общества, в текия и бакуто попадали различные категории обездоленных и отверженных. Но обе эти группы продолжали длительное время сохранять свою специализацию, каждая на своей территории: бакуто – на крупных дорогах и в городах, текия – на рынках и ярмарках страны.

Как и в итальянской мафии, якудза создавали квазиродственные “семьи”, где новые члены входили в группу как “младшие братья” и “сыновья”. Специфика японских объединений заключалась в чрезвычайно важной роли отношений оябун-кобун (дословно – “роль отца – роль сына”). В японском обществе XVIII в. система оябун-кобун, смоделированная по принципу патриархальной семьи, была основой множества взаимоотношений, таких как учитель и ученик, князь и вассал, босс и рядовой член банды. Эта традиция не ослабла, несмотря на модернизацию, и в современных условиях. Ролевая функция неофита в организации (кобун) – это действия по принципу тепподама (“пули”) в столкновениях с враждебными бандами, нахождение на переднем крае схватки под дулами вражеских пистолетов, риск собственной жизнью, часто взятие на себя вины и отсидка в тюрьме за правонарушение, совершенное оябуном (с. 19).

Как и у всех гангстерских объединений, у якудза имеются специальные ритуалы и церемонии для инициации новых членов организации. Скажем, обряды китайских Триад предусматривают принесение в жертву петуха, зачитывание 36 клятв перед алтарем и прокалывание серебряной иглой среднего пальца. Якудза практикуют обряд обмена чашами с саке, который символизирует вступление в отношения оябун-кобун и осуществляется перед синтоистским святилищем. Причем количество налитого в чашу саке зависит от статуса участников церемонии. Если участвуют равные “братья”, – например, при заключении соглашений между боссами двух банд, – то количество саке в двух чашах одинаково. Неравное количество напитка отражает асимметрию статуса сторон.

Система оябун-кобун на рубеже XX в. пронизывала структуру политических партий, социальных движений, армию, бизнес и криминальный мир.

Еще один компонент, определяющий ценностную шкалу якудза, – унаследованный от самурайских времен комплекс бусидо (код самурайской доблести) и связанные с ним понятия гири и ниндзё. Гири – это комплекс этических представлений японцев, включающий верность, благодарность и моральный долг. Соблюдение гири является ключевым для отношений оябун-кобун. В каком-то смысле гири – это то, что в целом цементирует японский социум. Ниндзё примерно соответствует понятиям “человеческие чувства” и “сочувствие”. Один из аспектов ниндзё – щедрость и сострадание к слабым или обездоленным. “Гири в паре с ниндзё, так же как и напряжение, создаваемое этими двумя началами, – долг как антитеза сострадания – занимают центральное место в японской литературе. Восприняв ценностную систему гири – ниндзё, якудза серьезно подняли свой социальный престиж в обществе, демонстрируя, что, подобно лучшим самураям прошлого, они могут сочетать воинскую доблесть с состраданием и щедростью” (с. 29).

В эпоху Мэйдзи на пути ускоренной модернизации расширялась и трансформировалась сфера деятельности якудза. Гангстеры освоили контроль за строительством в бурно росших крупных городах, за рикшами, число которых только в Токио составляло 50 тыс. Для банд бакуто центральным оставался игорный бизнес, хотя совершенствующаяся полицейская система заставила его уйти в подполье.

Усиление современного государства вынудило банды бакуто и текия искать защиту от преследований власти, сотрудничество с последней предоставляло такие возможности. С другой стороны, правительство находило сферы, где можно было использовать бандитов. Первоначально идеология не играла никакой роли в этом сближении политиков с уголовным подпольем; это был прагматический сговор, не выходивший за пределы традиционного консерватизма. В конце XIX в. этот консерватизм начинает крениться в правую сторону, по мере того как Япония становится на путь милитаризма во внешней политике и авторитарного правления во внутренней. Параллельно с элементами современной демократии в стране рождается зловещая сила – ультранационализм.

Базой радикально националистических взглядов к 80-м годам XIX в. становится Кюсю, наиболее южная из четырех основных частей страны, в то время – бедный район по преимуществу рыбаков и угольщиков. В Кюсю оказалось много бывших самураев. Их недовольство новым социальным порядком легко было использовать политикам, эксплуатировавшим тему коррупции и забвения традиций. Центром радикально-националистического движения был город Фукуока. Оттуда родом человек, оказавший ключевое воздействие на все последующее развитие оргпреступности в Японии и стоявший у истоков сращивания криминала с ультраправым движением, – Тояма Мицуру.

Член одной из первых националистических групп – Кёсися (“Общество гордости и патриотизма”), – Тояма уже в молодые годы завоевал репутацию “короля трущоб”, организуя на улицах Фукуямы шайки городских громил, используемых затем для подавления выступлений рабочих.

Известность на общенациональном уровне Тояме принесло “Общество темного океана” (Гэнъёся), основанное им в 1881 г. Это объединение уже существовавших националистических групп стало прототипом многих последующих тайных обществ и патриотических организаций. Статьи устава Гэнъёся были сформулированы весьма расплывчато: почтение к императору, любовь и уважение к нации и защита народных прав; но за ними скрывались более конкретные и опасные цели. Используя средства, накопленные вымогательством и рэкетом, Тояма и его последователи из “Общества темного океана” развернули кампанию запугиваний, террора, политических убийств с целью изменения социального порядка в Японии. Члены “Общества темного океана” провели немало акций. Именно они бросили бомбу в экипаж министра иностранных дел Сигэнобу Окума, который потерял ногу из-за взрыва, именно они закололи либерального политика Тайсукэ Итагаки и убили Тосимити Окубо, возможно, наиболее талантливого государственного деятеля эпохи Мэйдзи.

Агенты общества направлялись в качестве шпионов в Китай, Корею и Маньчжурию. Там содержались школы, воспитавшие целые поколения ультранационалистов, создавшие разветвленную шпионскую сеть в Дальневосточном регионе.

В 1892 г. в Японии впервые проводились всеобщие выборы. Тояма и компания встретили их беспрецедентным по масштабу и по степени координации между правыми ультра и криминалом террором. Это самые кровавые выборы в истории Японии: десятки людей были убиты, сотни ранены. В Фукуоке банды гангстеров были дополнены местной полицией, посланной не кем иным, как министром внутренних дел. “Общество темного океана” открыто заявило о том, что целью кампании в Фукуоке является ликвидация всех демократических и либеральных организаций (с. 35).

Другой сферой деятельности этого общества стало прямое участие в провокациях японских военных. По поручению военного министра Тояма должен был “устроить пожар” в Корее, создав тем самым предлог для ввода японских войск. В 1895 г. группа агентов Гэнъёся, владевших искусством диверсионных операций в духе ниндзя, проникла в императорский дворец в Корее и убила королеву, что действительно предварило японское вторжение в Корею.

Еще одним обществом, тесно связанным с якудза, было “Общество реки Амур” (Кокурё-кай) (в западной литературе оно известно в дословном переводе как “Общество черного дракона”), основанное первым помощником Тоямы Утида Рёхэем в 1901 г. и наследовавшее традиции, заложенные Гэнъёся. Главной целью этого общества объявлялось установление контроля над всей Азией. Провозглашался лозунг “хакко ити у” – “восемь углов мира под одной крышей”, причем “крыша” – это император Японии, являвшийся, согласно традиционной националистической мифологии, прямым потомком Бога Солнца. За почти 30 лет существования “Общества реки Амур” оно не раз способствовало сталкиванию Японии на путь внешнеполитических авантюр: война с Россией, продолжение агрессии в Корее и Китае. “Общество реки Амур” вело яростную пропаганду против капитализма, большевизма, демократии и влияния Запада. “Все это время Тояма и Утида были по сути дела Марксом и Лениным японского ультранационалистического движения” (с. 36).

Следующим “достижением” Тоямы было создание в 1919 г. “Общества национальной сущности Великой Японии” (Дай Ниппон Кокусай-кай) – по сути всеяпонской федерации гангстеров. Организация насчитывала 60 тыс. якудза, рабочих, ультра, использовавшихся своими лидерами как ударная штрейкбрехерская группировка, а также сила, аналогичная “черным рубашкам” в муссолиниевской Италии. “Общество национальной сущности Великой Японии” полностью поддерживали Министерство внутренних дел, полиция и высокопоставленные военные. Постепенно оно эволюционировало в военизированную группировку на службе у партии Сейюкай – одной из двух основных политических партий в японском парламенте. Воздействие этого примера оказалось настолько впечатляющим, что вскоре конкурент Сейюкай в парламенте – партия Минсейто – организовала из якудза, входящих в строительные банды, свою военизированную гангстерскую организацию – Ямато Минро-кай.

К 30-м годам зерна, посаженные Гэнъёся и Кокурё-кай, дали бурные всходы: различные группы правого толка расплодились в необычайных масштабах, одновременно институты демократии исчезали из жизни японского общества. По мере того как сообщники Тоямы приобретали власть, страна погружалась в период репрессий и террора, известный японцам как “Курой танима”, т.е. “долина мрака”.

Якудза продолжали оказывать серьезную помощь, предоставляя своим патронам в правительстве и армии людей и организационные ресурсы. Группы якудза были направлены в Маньчжурию для участия в “освоении земель” и помощи в налаживании там опиумной монополии, преследовавшей двойную цель, – получение денег и ослабление сопротивления китайского населения. Ежегодно доходы японцев от наркотизации оккупированных районов Китая составляли около 300 млн. долл. (с. 38).

С началом войны на Тихом океане “роман” японского правительства с ультраправыми и якудза внезапно закончился – к этому времени правительство сместилось так далеко вправо, что больше не нуждалось в ультра или гангстерах как самостоятельной силе. У якудза в условиях военного времени был выбор: надеть форму или наблюдать за войной из-за тюремной решетки.

С капитуляцией Японии началась американская оккупация (1945-1952). Оккупационная администрация, возглавлявшаяся генералом Дугласом Макартуром, имела мандат на проведение широкомасштабных социальных реформ, которые сделали бы невозможным возрождение милитаризма. Несмотря на то что проблема якудза была хорошо известна ведущим чиновникам оккупационной администрации, с задачей ликвидации преступного подполья американцы не справились. Более того, часть высокопоставленных деятелей администрации Верховного главнокомандующего союзными силами (SCAP) активно помогала бандам якудза, поощряла их деятельность и даже субсидировала деньгами (с. 44). Несмотря на данные о том, как быстро в условиях послевоенной разрухи, расцвета черного рынка и т.д. росли банды якудза, предпринимать сколько-нибудь заметных действий в отношении преступных групп оккупационные власти не хотели.

Объяснение этому следует искать в изменении политики Макартура в 1947 г. вследствие усиливавшейся “холодной войны” и глобального противостояния с СССР. В той обстановке все, что укрепляло позиции США в противостоянии с коммунизмом, следовало поддерживать.

Этот поворот в политике оккупационной администрации получил в Японии название гяку косу (reverse course) – “изменение курса”. Все, что было начато до этого: чистка госаппарата от военных преступников, гангстеров и ультра, уничтожение тайных обществ, секретной полиции (Кемпей тай), а также пресловутой токко – “полиции мыслей”, введение свободы печати, легализация профсоюзов, женская эмансипация, земельная реформа, ликвидация дзайбацу, – теперь не представлялось самым важным, сторонники этого курса постепенно были отстранены от своих постов. На повестку дня встала чистка “красных” и прочие мероприятия, которые могли бы предотвратить усиление левых сил.

Хотя основной мишенью стала компартия Японии, давлению, репрессиям или компрометации подверглись профсоюзы, независимые газеты и радиостанции, университетская профессура левых взглядов. Разукрупнение финансовых механизмов было остановлено, политика демилитаризации была сочтена нереалистичной. Именно с этом контексте оказалось возможным возрождение влияния якудза в прежнем симбиозе с крайне правыми.

Ничего необычного в такой политике не было. Тогда примерно то же самое осуществлялось американцами в Европе. Во Франции, например, ЦРУ финансировало корсиканских гангстеров для срыва организовываемых коммунистами забастовок и ослабления влияния французской компартии. В Японии же американские спецслужбы руками якудза фактически начали секретную войну против левого движения. Во главе этой кампании стоял руководитель разведслужбы G-2 администрации Макартура генерал-майор Чарльз Уиллоуби (с. 58).

На счету руководителей американских спецслужб, действовавших руками гангстеров и правых, было несколько крупных провокаций, таких, как инцидент в Мацукаве в 1949 г., где якобы коммунисты организовали железнодорожную аварию с большим количеством жертв.

Другим следствием американской политики было массовое возвращение на ответственные посты в государственных органах и крупном бизнесе националистов и милитаристов. Резко увеличился приток людей в группировку ультраправых.

Наиболее ярким примером сотрудничества американских спецслужб с эксмилитаристами, националистами и гангстерами является история возвышения Кодама Ёсио – человека, ставшего целой эпохой в послевоенном развитии якудза. Карьера Кодама началась в 20-е годы, когда он стал одним из последователей Тоямы Мицуру из “Общества темного океана”. Кодама успел побывать членом нескольких радикально-националистических организаций, за участие в попытках убийства членов кабинета отсидел в довоенный период в различных тюрьмах в общей сложности около шести лет. Впоследствии он попадает в Китай, где собирает для японской армии разведданные, создает агентурную сеть. В обстановке войны Кодама, не гнушаясь грабежом имущества и сырьевых материалов на захваченных территориях, торговлей героином и пр., сколачивает огромное состояние, оценивавшееся в 175 млн. долл. (с. 65). С 1946 до конца 1948 г. Кодама был заключенным тюрьмы Сугамо в Токио. Там он находился вместе с другими военными и ультранационалистами, осужденными Международным военным трибуналом за военные преступления.

Американцы так и не выдвинули против Кодама никаких обвинений. Его выпустили на свободу, что, по всей видимости, было связано со сделкой с чиновниками G-2, заинтересованными как в деньгах Кодама, так и в информации, которой он обладал.

Еще находясь в тюрьме, Кодама начал влиять на формирование нового правого политического блока. На его деньги, награбленные в Китае, другой влиятельный деятель правого толка Цудзи Кароку, известный также как “японский Аль Капоне”, создал Либеральную партию, в 1955 г. слившуюся с Демократической партией. Так возникла Либерально-демократическая партия (ЛДП), правившая Японией почти всю вторую половину XX в. Деньги прочно цементировали отношения Кодама с ведущими консервативными политиками страны на протяжении последующих десятилетий. Таким образом коррумпированная структура политической власти сохранялась неизменной на протяжении десятилетий. Якудза заняли важнейшее место в этой структуре, получив в свое распоряжение крупные сегменты японской экономики, обеспечивая своих политических патронов финансовыми ресурсами и являясь ударной организованной силой на службе у крупного бизнеса и правых политиков.

По мере того как страна справлялась с разрушениями и трудностями первых послевоенных лет, гангстеры должны были менять способы работы: черный рынок, эта вотчина якудза, исчез, зато появились новые источники получения денег – наркотики, проституция и индустрия развлечений.

Во время войны Япония для поддержки боевого духа солдат производила большие количества слабонаркотического вещества амфетамина. Наиболее известными потребителями этого наркотика были летчики-самоубийцы камикадзе. После войны его запасы на военных складах позволили якудза наладить широкую продажу наркотика, тем более, что у деморализованных жителей поверженной страны он пользовался большим спросом. Этот спрос не уменьшился и после того, как трудности первых послевоенных лет были преодолены; рынок для гангстеров оставался необыкновенно прибыльным.

Многие формы проституции в довоенной Японии не входили в сферу бизнеса бандитов, так как они не считались нарушением закона. Послевоенное законодательство сделало проституцию уголовным деянием, что перевело весь бизнес, базирующийся на сексуальных услугах, в подполье, а следовательно, под контроль якудза.

Азартные игры, такие, например, как скачки, гонки велосипедов и катеров, прежде находившиеся в руках бакуто, наоборот, были легализованы, что обеспечило правительству дополнительный источник денежных поступлений. Бакуто были вынуждены расширять сферу деятельности в других направлениях. Такие развлечения, как профессиональный спорт, театры, кабаре, кинематограф и т.д., стали попадать под контроль преступных группировок.

Реакция правительства на эти процессы была неоднозначной. С одной стороны, полиция часто проводила рейды и облавы, арестовывала гангстеров. Однако высокопоставленные государственные деятели, особенно консервативных взглядов, были не очень озабочены проблемой якудза, а некоторые и заинтересованы в союзе с ними. Многие политики поднялись или приобрели большие состояния именно благодаря таким связям. В общественной жизни Японии примерно в конце XIX в. получили широкое распространение “куромаку” – влиятельные политики, незаметно манипулирующие событиями из-за кулис. Буквально это слово переводится как “черный занавес” и пришло из японского классического театра Кабуки. В политической области “куромаку” – человек, служащий связующим мостом между миром гангстеров/ультра и миром крупного бизнеса и официальной политики. Наиболее известным из довоенных куромаку был Тояма Мицуру, патриарх ультраправого движения и руководитель “Общества темного океана”.

В послевоенный период было несколько крупных куромаку, но наиболее известными стали три человека, все оказавшиеся в тюрьме Сугамо за военные преступления в период войны (преступления категории А, т.е. наиболее серьезные) и имевшие в послевоенный период тесные связи с ЛДП: Кодама Ёсио, Сасакава Рёити и Киси Нобусукэ.

Кодама, стоявший у истоков создания ЛДП в послевоенные годы, помимо своего ремесла политического брокера, продолжал успешно заниматься бизнесом, он владел риэлтерской фирмой, несколькими спортивными газетами, баскетбольной командой, имел долю в судоходной компании и в империи ночных клубов на знаменитой токийской улице Гиндза. Кроме того, Кодама продолжал снабжать американские спецслужбы необходимой информацией, а также оказывал услуги крупным промышленникам в случаях забастовок, трудовых конфликтов и тому подобных проблем.

Сасакава Рёити в довоенный период был не просто ультранационалистом, он был поклонником Муссолини, боевики созданной им группировки носили в подражание итальянским фашистам черные рубашки. После выхода из тюрьмы Сугамо Сасакава занялся игорным бизнесом, сумев заключить сделки с рядом местных правительств. К 1980 г. компания Сасакава имела оборот в 7,4 млрд. долл. – больше, чем ВНП многих стран мира. По сообщениям газет, Сасакава выступал арбитром в конфликтах между бандами якудза и сам пользовался их услугами в проталкивании тех или иных коммерческих проектов. Сасакава установил прочные контакты с правыми за пределами Японии: вместе с Ли Сынманом и Чан Кайши он был в числе основателей Всемирной антикоммунистической лиги, в 1963 г. он стал советником японского филиала Церкви объединения преподобного С.М.Муна (с. 80). В 1974 г. Сасакава в интервью журналу “Тайм” называл себя “самым богатым фашистом на свете”.

Наиболее примечательна, пожалуй, карьера третьего деятеля – Киси Нобусукэ. Он заявил о себе как последователь довоенного фашистского теоретика Кита Икки, а в конце 30-х годов стал вторым в иерархии гражданским чиновником в искусственно созданном японцами на северо-востоке Китая марионеточном государстве Маньчжоу-го. Позднее он занимал ряд важных постов в военном правительстве адмирала Тодзио.

Киси был заключенным тюрьмы Сугамо, но вместе с другими военными преступниками таинственным образом обрел свободу в декабре 1948 г. В результате серии хитроумных маневров Киси оказался в центре политической интриги и в 1955 г. стал генеральным секретарем ЛДП, затем заместителем премьер-министра, а в марте 1957 г. – премьером.

Киси помог вернуться в большую политику и занять важные посты целой плеяде довоенных правых и якудза. Одним из его ближайших сподвижников был Бамбоку Оно, правый националист старой закваски, контролировавший влиятельную фракцию внутри ЛДП. Вплоть до своей смерти в 1965 г. Оно занимал должность генерального секретаря правящей партии. Этот человек не находил необходимым скрывать свои связи с якудза. В 1963 г. он публично продемонстрировал это, выступив с приветственной речью на собрании около 2500 якудза в Кобэ.

И все же до 1976 г., пока не разгорелся скандал по поводу взяток американского авиационного концерна “Локхид”, мало кто представлял себе подлинные масштабы грязных сделок, коррупции и сращивания политики и организованной преступности в Японии. Скандал вокруг “Локхид” стал японским Уотергейтом, он и произошел примерно одновременно с Уотергейтом, а его прямым следствием была отставка премьер-министра Какуэя Танаки. Список высших чиновников, уличенных во взяточничестве, включал премьер-министра, генерального секретаря ЛДП, министров промышленности и транспорта, председателя Специальной комиссии ЛДП по авиации, ряд видных парламентариев. Однако наиболее шокирующими для рядовых японцев были не размеры взяток или уровень вовлеченных в махинации лиц, а то, что “это дело возвращало их назад во времени, к событиям и людям, о существовании которых общество хотело бы забыть... к ультраправым и гангстерам” (с. 103). Скандал поднял на поверхность имя пресловутого Ёсио Кодамы.

Отношения Кодамы с корпорацией “Локхид” начались еще в 1958 г. Обеспокоенные тем, что продажа истребителя F-104 “Старфайтер” (Starfighter) идет плохо, представители корпорации стали подыскивать людей, которые могли бы лоббировать дело в японском правительстве. В результате на содержании корпорации в виде секретного “консультанта” появился Кодама. Его работа в этом качестве продолжалась 18 лет.

Кодама энергично взялся за дело и добился блестящих результатов. Оборонное ведомство Японии предпочло продукцию локхидовского “Старфайтера”. Ключевыми фигурами, через которых действовал Кодама, были три наиболее тесно связанные с криминалитетом политика: Бамбоку Оно, в то время один из лидеров парламента и зампред ЛДП; Итиро Коно, еще один из лидеров ЛДП; и Нобусукэ Киси, занявший должность премьера при мощнейшей поддержке Кодамы.

В 1971 г. война между компаниями, производящими пассажирские самолеты, была в полном разгаре, и президент “Локхида” К.Котчиян лично встретился в Токио с Кодамой, чтобы обговорить детали продажи Японии самолетов типа “Тристар” (TriStar) L 1011. В решении поставленной задачи Кодама прибег к помощи друзей, нажал на различные педали, порой подключая группы сокайя – финансовых вымогателей, как, например, в случае, когда возникла необходимость сменить на более покладистого человека президента “All-nippon airways” (ANA) Тэцуо Оба. Одновременно растут цифры премиальных Кодамы (в 1972 г. – 2,2 млн. долл.) (с. 107). События начали приобретать стремительный оборот после того, как в июле 1972 г. премьером стал Какуэй Танака. Уже в сентябре было объявлено, что ANA закупит “тристары”, и “Локхид” через свой офис в Токио начал секретно переводить Кодаме огромные суммы денег. Буквально через несколько дней после обнародования решения о закупках Танака получил 3 млн. долл.

Шел уже 1973 г., сделка по “тристарам” была надежно обеспечена, но “черные деньги” “Локхида” продолжали широким потоком литься в Японию. Причина – возможность новой, еще более прибыльной сделки – продажи японским силам самообороны противолодочного штурмовика Р-₃С Orion в количестве 100 единиц на сумму 1 млрд. долл. Кодаме причиталось 9 млн. долл. – частично как премиальные, частично на взятки различным лицам в правительстве. Именно в этот момент руководители “Локхида” были вызваны в конгресс для дачи показаний о незаконных платежах за границей.

Разоблачения, сделанные в ходе расследования дела “Локхид”, и последующий арест Кодамы символизировали конец целой эпохи. Прежде Кодаме не приходилось беспокоиться ни по поводу полиции, ни по поводу прокуратуры или налоговой инспекции. Теперь обвинение требовало для него тюремный срок в три с половиной года и штраф в размере 3 млн. долл. (с. 113). Последние три года жизни он провел на больничной койке, уже утратив былое влияние, хотя и заявил однажды, что его последнее дело в политике – обеспечение премьерского поста своему протеже Ясухиро Накасонэ (с. 115). Кодама умер в 1984 г.

Влияние “куромаку” на большую политику отнюдь не исчезло с уходом Кодамы. Подозрительные денежные выплаты и связи с миром организованной преступности – по-прежнему неотъемлемая часть мира японской официальной политики. Использование организованных бандитов в политических целях, хотя и не так откровенно, как раньше, продолжается. Сообщения и разоблачения о связях того или иного политика с криминальным миром могут вызвать общественную реакцию, но в целом политики, как правило, игнорируют такие обвинения. Отчасти такая ситуация объясняется длительной монополией на власть Либерально-демократической партии. Другая причина – специфически “публичная” роль якудза в японском обществе, неохотно, но признающим их практически легальное существование. Если в США люди, сражающиеся с оргпреступностью, делают на этом карьеру, то в Японии публичная борьба против якудза не принесет человеку никаких политических дивидендов.

В результате якудза продолжают широко использоваться в японской политике – как сборщики политических пожертвований, телохранители и активисты предвыборных кампаний. Руководители преступных групп вхожи ко многим общенациональным политикам, что помимо прочих выгод фактически легализует их статус. Нередки случаи, когда журналисты застают министров кабинета в компании с известными лидерами криминальных группировок. Хотя это явление распространено не только в ЛДП, для этой партии оно наиболее характерно (с. 117).

Политическая коррупция и контакты с якудза прослеживаются не только на самом верху. На местном уровне якудза не просто связаны с теми или иными политиками, они сами выставляют свои кандидатуры на выборах. Идеология, как правило, играет лишь вспомогательную роль в политической активности якудза, они стремятся за счет политики обеспечить безопасность своего бизнеса. Но все они всегда поддерживают правые, антикоммунистические и радикально-националистические взгляды и лозунги.

Эффект влияния якудза на государственную политику недостаточно изучен. По крайней мере ясно, что там, где контроль якудза достаточно силен, например в отношении мелких ссудных операций или охранного бизнеса, делается все, чтобы затруднить возможность проведения реформ. Голос якудза слышен и в дискуссиях о судьбе японских вооруженных сил. Они постоянно требуют пересмотра или отмены антивоенной ст. 9 Конституции. Однако в целом уход ультранационалистических “куромаку” старого поколения делает деидеологизацию якудза более заметной. Все, как и в других странах, становится подчиненным главной цели – получению прибыли.

Социальные изменения послевоенных лет сказались на методах и структуре группировок якудза. Возросли агрессивность и дерзость преступлений, так как усилилось влияние банды гурентай. Сами банды стали крупнее, расширяясь методом заключения союзов или уничтожения соперников. Если типичные довоенные банды были небольшими – обычно один оябун и до пятидесяти кобунов, то послевоенные группировки включали в себя уже сотни, а иногда и тысячи бандитов, руководимых дюжинами суб-оябунов. В 1958 г. токийская полиция оценивала численность якудза в Японии в 70 тыс. человек. Через пять лет эта цифра увеличилась до 184 тыс. человек, объединенных в около 5200 банд (с. 90).

Характерной в новых условиях была деятельность группировки, ставшей нарицательной для японского криминального подполья, – крупнейшего синдиката, по сути дела, альянса более 500 банд – Ямагути-гуми. Всего в этом синдикате насчитывалось 103 босса различных рангов, из которых на самом верху в соответствии с системой оябун-кобун были четыре “младших брата” (сятэй) лидера синдиката Кадзуо Таоки. Далее шли восемь директоров, вакасира-хоса (“вспомогательные младшие руководители”), из числа которых один назначался вакасира (“младший руководитель”). Как эквивалент консильёри (советник – consigliori) в мафии существовала группа из шести старших советников – санро-кай. Ниже располагались камбу ацукай (администратор) и 83 вакасю (молодцов), каждый из которых командовал подразделением кобунов (детей) и куми-инов (новичков).

В рамках этой структуры циркулировали огромные суммы денег. Сам синдикат и входившие в него банды выпускали ежегодный финансовый отчет. Разумеется, банды, входившие в синдикат, были обязаны делать финансовые отчисления наверх. Так, согласно полицейским оценкам, Таока получал в качестве подношений ежегодно 500 млн. йен (2,1 млн. долл.).

В 1979 г. Национальное полицейское агентство выпустило доклад, согласно которому рядовой якудза мог зарабатывать в год около 14 тыс. долл., что соответствовало средней зарплате японского служащего. Гангстеры, контролировавшие, например, проституток, могли “поднимать” свыше 45 тыс. долл., а старшие якудза ниже ранга босса могли иметь около 90 тыс. долл. “Но настоящие деньги водились у людей на самом верху” (с.133).

Рядовому японцу, отмечают авторы книги, казалось, что действительно Ямагути-гуми присутствует повсюду. “В мире японских якудза синдикату принадлежала территория Западной Японии. Входящие в него группировки контролировали временных рабочих в портах и на стройках; монополизировали торговцев на уличных лотках; брали дань с любых компаний, начиная от баров и заканчивая крупнейшими корпорациями; и, конечно, не упускали из виду деньги, крутившиеся в игорном бизнесе. Они создавали политические партии и были активистами у правых кандидатов. Они содержали ночные клубы и предлагали клиенту все что угодно из запрещенного законом” (с.133).

Среди других сфер, на которые простирались интересы синдиката, – индустрия развлечений, сумо, профессиональный рестлинг, кино, наркотики (амфетамин), ссудные операции, контрабанда, порнография. Деньги синдиката вкладывались в недвижимость, транспортные компании, услуги мусоровывоза, госпитали, школы английского языка, павильоны игральных автоматов, а также в производство поддельных товаров известных марок.

Ямагути-гуми не представлял собой монолит. Внутри между различными бандами существовали разногласия и противоречия. Между боссами текия и бакуто могли быть трения, как и между группами, начинавшими осваивать новые виды бизнеса. Но все же по стратегическим вопросам в синдикате удавалось сохранять власть центра. Даже после смерти Таоки в 1981 г. и откола от синдиката части организации ее устойчивость в целом сохранилась, а количество членов даже увеличилось до более 13 тыс. человек.

По сравнению с Ямагути-гуми синдикат Сумиёси-ренго (второй по значимости в Японии) представляет собой структуру с несколько иным управлением. Если Ямагути-гуми – пирамида с огромной властью наверху, то Сумиёси – это федерация криминальных “семей”. Хотя оба синдиката имеют много общего, они представляют два полюса организационной структуры в мире якудза. Стиль Сумиёси более современный: меньше денег перечисляется наверх как “феодальная” дань, меньше власть “крестного отца” и больше самостоятельности у банд.

Если сравнить японские гангстерские синдикаты с американской мафией, то становится ясно, что мафия в США уступает японским аналогам по степени внутренней структурированности. В ней меньше администраторов и меньше контроля за отдельными бандами. Криминальные семьи в США просто не могут обойтись без автономии для обеспечения необходимой гибкости и незаметности. В отличие от якудза мафия не признается обществом и действует нелегально. Этим же объясняется значительно меньшая численность мафии: всего от 2 тыс. до 5 тыс. членов, объединенных в 24 семьи по всей Америке (с. 141).

Почти треть новых членов якудза рекрутируются из числа босодзоку – юношеских банд мотоциклистов. Большинство членов этих банд не смогли адаптироваться к жесткой и соревновательной образовательной системе Японии, что автоматически закрыло перед ними возможности обычной карьеры. То, что группировки якудза предлагают своим членам некий суррогат семьи, также привлекает. В каком-то смысле в жесткоструктурированном японском социуме объединения якудза выполняют социальную функцию последнего прибежища для людей, не имеющих нормальной семьи или постоянной работы.

Патерналистский характер криминального мира, таким образом, изоморфичен японскому обществу в целом. Несложно найти много схожих черт между методами, практикуемыми якудза, и, например, крупными корпорациями и банками, управленческие принципы которых постоянно эксплуатируют тему дайкадзоку, т.е. организации как “одной большой семьи”. В духе, напоминающем ритуалы якудза, во время ежегодной церемонии приема на работу в компаниях и корпорациях практикуется символическая передача родителями молодых служащих ответственности за их дальнейшую судьбу в руки руководства компании, представляющей “одну семью”.

Чувство принадлежности к группе, столь распостраненное в Японии, впрочем, не так уж легко дается членам банд якудза. Степень преданности группе, требуемая от членов, в мире якудза, пожалуй, наиболее большая. Многие неофиты не проходят проверку на совместимость с этим стилем жизни и исключаются. “Текучесть кадров” составляет ежегодно примерно 10%, но зато те, кто выдержал несколько первых лет, потом уже остаются в коллективе на всю жизнь?

Образ Японии, какой она воспринимается за границей, включает в себя, помимо прочего, представление об очень высокой эффективности полицейской системы и крайне низком уровне, по сравнению с другими развитыми странами, преступлений, связанных с насилием. Согласно статистике, в Америке шансы стать жертвой имущественных преступлений в 20 раз выше, чем в Японии, изнасилования – в 12 раз и т.д. (с. 161). В то время как японские полицейские заслуженно гордятся имиджем высокоэффективной и дисциплинированной силы, без ответа остается вопрос: как может под носом у такой полиции процветать столь большое количество гангстеров (100 тыс. человек).

Ответ на этот вопрос лежит в особом характере взаимоотношений между полицейским и гангстерами в Японии. На деле речь идет о широкой и глубоко институционализированной форме коррупции. Конечно, то тут то там японская полиция проводит широкомасштабные рейды и облавы на гангстеров, иногда арестовывая одновременно до тысячи бандитов. Для потребителей СМИ все это может выглядеть как серьезная борьба в оргпреступностью. На деле же цель таких акций – припугнуть гангстерскую мелкоту и одновременно устроить показуху для прессы. Бандиты чаще всего заранее получают предупреждение о рейде и для сохранения лица полицейских чинов оставляют на месте задержания несколько пистолетов, чтобы полицейским было что конфисковывать.

Степень взаимной кооперации между полицией и гангстерами в Японии поражает. Местные полицейские знают всех действующих в их районе якудза и поддерживают с ними вполне дружелюбные отношения. Это связано не только с тем, что “колеса” такого рода “бизнеса” всегда хорошо “смазаны”, но и с тем, что многие полицейские чувствуют симпатию к ценностной системе, ассоциируемой с якудза, включая принципы гири и ниндзё, и к экссамурайской тематике. Наиболее любопытным в этих взаимоотношениях является то, что, по сути, якудза в Японии действуют как своего рода альтернативная полиция. “Единственная вещь, которая пугает японскую полицию, – это неорганизованная преступность. Вот почему в Японии так низка уличная преступность. На местах ситуацию держат под контролем якудза, они же и обеспечивают безопасность. Если происходят какие-то нарушения порядка, то не исключено, что первыми порядок наведут представители местной банды. Поэтому полиция предпочитает существование организованной преступности ее отсутствию” (с. 163).

Уникальный симбиоз полицейских и бандитов проливает свет на еще более важную проблему структурной коррупции в Японии. Отчасти, по крайней мере внешне, она напоминает старые традиции коррупции крупных городов Восточного побережья США, отчасти является чисто японским культурным феноменом, аналогичным сердечному союзу гангстеров и правых. Что касается, например, уклонения от налогов или размеров теневой экономики, то в этом отношении Япония в целом не сильно отличается от других стран Запада. Особенность Японии – “беловоротничковая” преступность и связанные с ней махинации, взяточничество, подкуп и вымогательство. Концепция взятки в Японии весьма расплывчата, в основном – из-за чрезвычайно широко распространенного обычая обмена подарками, укорененного в отношениях гири и пр. Полиция и другие правоохранители утверждают, что могут отличить взятку от признаваемого культурными нормами подарка, если сумма превышает необходимую для данного конкретного случая. Но такие определения лишь запутывают ситуацию.

Наряду со взяточничеством и незаконными комиссионными деловая культура Японии пронизана такими явлениями (преступлениями), как шантаж, запугивание и вымогательство. Эти преступления обличены в институциональные формы – саракин, сокайя и др.

Саракин означает “финансисты служащих” (salary man financiers). Это люди или фирмы, практикующие ростовщичество. Только в 1982 г. жертвами контролируемых якудза саракинов стали 2400 покончивших самоубийством. Еще 7300 вынуждены были из-за преследований ростовщиков бежать, бросив семьи и работу. По оценкам, в Японии действует около 42 тыс. фирм-саракинов, занимающихся ссудными операциями с физическими лицами и взимающих непомерно высокий процент (около 60% годовых). Власть этих людей над своими жертвами связана с угрозами применить насилие или использовать различные дискредитирующие методы, которые могут привести жертву к “потере лица”. В некоторых видах бизнеса шантаж и запугивание стали глубоко укоренившейся практикой. Например, в сфере развлечений (бары, рестораны, ночные клубы и проч.) до 70% заведений вынуждено платить местным гангстерам дань за предоставление “защиты” (с. 169).

Но классическим для Японии примером вымогательства по-крупному является сокайя – профессиональные корпоративные вымогатели. Этот термин можно перевести дословно как “специалисты по собраниям акционеров”. Обычно эти вымогатели приобретают акции компаний и корпораций, выискивают информацию, компрометирующую менеджмент и руководство компании, и шантажируют компанию. Согласно обследованиям, 70% прибыли сокайя поступает в гангстерские синдикаты. Разнообразие и изощренность методов сокайя в последние годы прогрессируют.

В настоящее время якудза переживают серьезную трансформацию. Их замкнутый мир гири-ниндзё, татуировок, отрубленных пальцев и прочей атрибутики экссамурайской доблести уходит в прошлое. Как в свое время самураи, отложив в сторону меч, взялись за бухгалтерские книги и балансы, так и нынешним якудза пришла пора расставаться с прежней идеологией и старыми представлениями. В конце XX в. они оказываются в мире, где криминальные методы зарабатывания денег становятся все более тонкими и циничными, а общественный имидж благородных разбойников остается уделом воспоминаний и сюжетом художественных фильмов. Меняется и внутренняя структура управления криминальными группировками, слабеет традиционная система преданности боссу. Новым феноменом является перенос значительной части операций за пределы страны, кооперация с зарубежными преступными сообществами от Гонолулу до Сан Пауло. “Новое поколение гангстеров слишком занято зарабатыванием денег в Гонолулу или Гонконге, чтобы думать об отрубленных фалангах пальцев или церемониях с саке” (с.273).

Современные якудза становятся похожими на своих американских коллег, арсенал их методов приобретает более современный и изощренный характер. Идет тенденция к интернационализации. Растет прослойка интери якудза, “интеллектуальных якудза”, связанных с “беловоротничковой” преступной деятельностью. Полиции эти преступления сложнее отслеживать. При этом степень насильственности и агрессивности криминальных действий не снижается, а, наоборот, возрастает, преступность приобретает более “западный” характер.

В XX в. якудза длительное время играли особую политическую роль, оказываясь для определенных сил ключом к власти. На протяжении десятилетий рядовые японцы привыкли мириться с существованием якудза и создавали мифы, чтобы оправдать это сосуществование. Эта идиллия постепенно рушится. Сумеют ли японцы использовать этот момент, чтобы изменить отношения между обществом и миром оргпреступности и создать новые защитные механизмы от него? Трудно сказать. Организованная преступность была очень сильна весь послевоенный период, и ее почти невозможно ликвидировать. Но дальнейшей экспансии можно поставить эффективный заслон.