Глава 10 Проникновение и внедрение во враждебную среду

 

Убежище, безопасная «малина», оперативная база – вы можете заведомо исходить из того, что у вашего противника все это имеется, однако искать и обнаруживать все эти замечательные места вовсе не в ваших интересах.

 

У входа на территорию бродячего луна-парка «Дальше некуда» возвышался огромный и кривоногий гипсовый клоун. Краска, когда-то покрывавшая его, облупилась и выцвела до жалких оттенков коричневого и пурпурного; арка, образованная его ногами, служила воротами, сквозь которые должны были проходить посетители. Клоун приглашающе улыбался, но это была улыбка здорово проголодавшегося индивидуума.

За ним простирался залитый водой лабиринт. Между еще действующими аттракционами стояли лужи грязной воды, через которые были перекинуты доски; само слово «аттракционы» вряд ли соответствовало этим объектам, не отличавшимся особой привлекательностью. Циклопические механизмы, когда-то крутившиеся, вертевшиеся и качавшиеся, ныне попусту ржавели, и их искореженные остовы валялись между рухнувшими палатками и тентами и разваливающимися будками и павильонами. Территория была заполнена брошенным и забытым хламом, поглотившим теперь и Эдвина Мура. Глядя на все это, Анвин и сам чувствовал себя всеми оставленным и покинутым. Но он твердо знал, что никак не может бросить бывшего клерка в этом мрачном месте.

Он миновал ворота, но не сделал и нескольких шагов, как окошко ближайшей будки с треском распахнулось. Сквозь вырвавшееся оттуда облако желтого дыма на него смотрел мужчина с сигаретой в зубах. У него были густые седые усы, косматые волосы до плеч, а одет он был в клеенчатый плащ, наглухо застегнутый у горла. Из-под воротника вылезали угловатые узоры татуировки, похожие на корни перевернутого дерева, и тянулись вверх по его морщинистой шее, доходя до нижней челюсти.

– Билет, – требовательным тоном изрек он.

Анвин подошел к будке, мужчина же, все так же сложив руки, сидел, задумчиво глядя на него. На руках были точно такие же татуировки, они вылезали из манжет и доходили до самых костяшек пальцев.

– Сколько? – спросил Анвин.

– Точно, – ответил мужчина.

– Сколько точно?

– Это вам будет стоить.

– Да-да, но сколько?

– Вот и правильно, – не сдавался мужчина, обнажая в улыбке желтые зубы.

Анвин почувствовал, что угодил в какую-то неприятность, но не мог понять, в какую именно.

Несговорчивый кассир дымил своей сигаретой и молчал как сфинкс. Потом он прищурился и посмотрел мимо Анвина в сторону входа.

Под ногами огромного клоуна проходил кто-то еще. Женщина. Она держала над головой развернутую газету и, прихрамывая, направлялась под потоками дождя прямо к будке. Это была мисс Гринвуд, завернувшаяся в красный дождевик. Быстро оказавшись у Анвина под зонтиком, она отбросила в сторону насквозь промокшую газету. Выглядела она еще более усталой, чем когда-либо, – разгульное веселье вчерашней ночи окончательно вымотало ее.

Мужчина в будке расстегнул ворот своего плаща. Под ним оказалась портупея с ножнами из потертой кожи, из которых торчало не менее дюжины кинжалов. Он ловко извлек один из них и взял двумя пальцами правой руки за кончик лезвия. Анвин по памяти сравнил оружие с тем, что фигурировало в оружейном справочнике Агентства: небольшой кинжал с узким лезвием и сбалансированной рукояткой. Это был метательный нож.

– Мистер Брок, – с укором в голосе обратилась мисс Гринвуд к тому, кто столь искусно выдавал себя за кассира, – не будете же вы в такой день требовать у людей входные билеты!

Анвин вспомнил это имя, оно часто встречалось в рапортах Сайварта, – Теодор Брок. Он тоже приехал в город вместе с бродячим цирком Калигари в качестве метателя ножей и пребывал в должности одного из заместителей Хоффмана. Это именно его неудачный бросок много лет назад оставил Клео хромой. Он выплюнул сигарету им под ноги и процедил сквозь зубы:

– Смотрите-ка, да это же сама несравненная Клеопатра Гринвуд! Не иначе как явилась проведать старых друзей!

– Я здесь вовсе не для того, чтобы восстанавливать прежние отношения. Это просто небольшая прогулка с моим новым другом, кажется, несколько меня опередившим. – И она бросила на Анвина игриво-сердитый взгляд.

– Вот поэтому вам и нужен входной билет. Это стоит денег – полюбоваться на уродцев. – Он улыбнулся. – Вы же сами это знаете, Клео. Как ваша нога? По-прежнему болит в дождливую погоду?

Она придвинулась ближе к его оконцу.

– Мой гость – частный детектив из Агентства, – строго пояснила она. – И пришли мы сюда по делу, расследуемому им в данный момент. Я думаю, мне удастся убедить его не замечать кое-чего, пока мы будем гулять по парку, но для этого вам следует быть вежливым.

– Из Агентства? – переспросил Брок. – Но шляпа-то у него неправильная!

Мисс Гринвуд подняла руку и прикрыла ладонью губы. Отгородившись таким образом от Анвина, она что-то сказала Броку шепотом на ухо. Тот наклонился вперед, потом отпрянул, размахивая ножом и дико вращая глазами. Что она ему сказала, Анвин не расслышал. А Брок между тем прикрыл глаза, опустив дрожащие веки. Кинжал выпал у него из пальцев и вонзился в подоконник; голова Брока с тяжким стуком склонилась рядом с ним. Метатель ножей уснул.

Мисс Гринвуд оглянулась по сторонам, потом закрыла оконце кассы.

– Пошли, быстро! – скомандовала она.

Они направились по дорожкам, усеянным битыми бутылками, сломанными игрушками, перьями, театральными афишами. Сооруженные много лет назад и расположенные по обе стороны центральной аллеи, павильоны парка имели вид гигантских животных, точнее, их голов с разинутыми пастями, через которые открывался доступ к экспонатам, выставленным под сводами их черепов. Рыло свиньи служило тоннелем, ведущим в зловонную темноту, глаза рыбы выступали в роли выпирающих наружу окон, клыки кошки являли собой сталактиты.

Они миновали эти павильоны и вышли к узкому тротуару, сбитому из досок, уложенных на шлакобетонные блоки. Мисс Гринвуд возглавила шествие, Анвин следовал за ней.

– Что вы сделали с Броком?

– Я велела ему спать, – ответила она.

В своих рапортах Сайварт не раз намекал на то, что Клео Гринвуд обладает некоторыми странными способностями, доведенными до совершенства за годы работы в странствующем цирке. Анвин тогда решил, что детектив просто чудит, фантазирует или даже прибегает к поэтическим преувеличениям («Воистину, – написал он однажды, – эта леди – совершенно сногсшибательная женщина!»), так что Анвин убрал все подобные характеристики. По всей видимости, он был не прав, когда это делал.

Они сошли с тротуара и пошли вдоль ларьков и шатров. Под сводами каждого из них был оборудован тир. Там на ржавых подставках сидели механические утки, все в дырках от настоящих пуль. Дождь барабанил по брошенным тележкам для продажи поп-корна и неподвижно застывшим каруселям, отбивая свою меланхоличную мелодию.

– Господи, как же это отличается от парка развлечений, с которым я когда-то приехала, – заметила мисс Гринвуд.

Это было истинной правдой: шестнадцать лет назад Анвин видел шумную и веселую кавалькаду красных, оранжевых и желтых грузовичков, проехавших через его район в направлении ярмарочной площади, где с тех пор и располагается луна-парк. Западный мост в то утро был закрыт для муниципального транспорта, чтобы не чинить помех проходу через него слонов. В газетах тогда часто встречались фотографии животных, вставших на дыбы на потеху публике. Весь город украшали афиши, обещавшие непривычные и хватающие за душу развлечения: Николаи, читающий мысли, великанша Хильдегард, «Тот, кто все помнит». Но более всего посетителей луна-парка привлекал чревовещатель Енох Хоффман.

Анвин никогда не видел его выступлений, но много слышал про них еще в те времена. «Человек с тысячей и одним голосом» являл собой необычное зрелище – никогда не носил ни колпаков, ни шляп, предпочитая одеваться в мешковатый, плохо сидящий на нем серый костюм и засучивать рукава пиджака. Выступая на сцене со своими номерами, он всегда небрежно отставлял в сторону мизинец; он быстро завоевал огромную популярность, причем его фокусы и иллюзионистские номера реализовывались как бы независимо от него самого, его магия словно бы проявляла себя совершенно самостоятельно. Те, кто видел его выступления, в один голос утверждали, что это нечто совершенно небывалое и невообразимое: по сцене разгуливали призраки, животные и неодушевленные предметы разговаривали со зрителями голосами знакомых им людей – родственников и друзей, живых и уже умерших. И этим призракам были известны самые заветные тайны и секреты, и многие из публики при их разглашении падали в обморок.

– Прием, только что примененный мной к Броку, известен мне с тех времен, когда я здесь работала, – пояснила мисс Гринвуд. – У нас с Енохом был отдельный номер. Гипноз, предсказание судьбы – нечто в этом роде. Конечно, все здесь теперь переменилось. А эти бренные останки отнюдь не могут служить местом развлечения.

Руины луна-парка Калигари неоднократно упоминались во многих рапортах, которые годами подшивал Анвин. Все бывшие работнички этого заведения оставались рассадником гнусных интриг, являлись порождением криминального прошлого; здесь обосновались отъявленные негодяи, заговорщики и воры – такими тут были все и каждый. Без них Хоффману никогда не удалось бы захватить власть в здешнем уголовном мире. Анвин заметил, что они внимательно наблюдают за ними с момента, когда они с мисс Гринвуд миновали билетную кассу. Эти люди-призраки стояли в своих обтрепанных пальто под навесами крыш игровых павильонов или прятались в тени заброшенных конюшен, готовили себе на открытом огне завтрак – мрачно скалящиеся бывшие униформисты, озлобившиеся клоуны, страдающие от артрита акробаты. Одни о чем-то разговаривали между собой шепотом, другие гоготали или разгуливали поодиночке, сплевывая на ходу. Анвин чувствовал запах жарящихся сосисок и видел дым, тонкими струйками поднимающийся от них в пропитанный дождем воздух.

– Все они ненавидят Агентство, – пояснила мисс Гринвуд. – Но со мной вы в безопасности, пока я не изменю отношение к вам.

Она даже не озаботилась как-то замаскировать эту угрозу – сейчас она была хозяйкой положения, проводником Анвина и его надсмотрщиком. В этом логове преступников Хоффман рекрутировал всех своих агентов и убийц, поэтому здесь предоставляемое ею прикрытие трудно было переоценить. Сколько негодяев из бывших служащих парка было взято под стражу благодаря усилиям Агентства? Больше, чем можно было бы предположить. Он стиснул зубы и постарался, чтобы в голосе не прозвучали горькие нотки.

– Эта история, что вы мне рассказали, про открытые окна и розы. Вы же с самого начала знали, в чем тут дело.

– Я не одна такая, кто прибегает ко всяким уловкам, детектив Анвин. Мне же нужно было увидеться с Эдом Намеком, вы не забыли?

– Но вы намеревались заманить меня в клуб «Кот и тоник».

– Мне нужен был кто-то способный стать там моими глазами.

– И что я должен был там увидеть?

– Ну, всякие странные вещи, – уклончиво ответила она. – Начальный этап весьма масштабного и страшного преступления. Мог повстречаться и сам Хоффман.

– В придачу к убийству.

Мисс Гринвуд на секунду потеряла равновесие, и Анвин подхватил ее под локоть и помог устоять на ногах. Она подогнула больную ногу.

– О чем это вы? – переспросила она.

– Сэмюела Пита. Братишки Рук застрелили его.

Она отвернулась.

– Это ужасно. Не поймите меня неправильно. Сэм всегда был просто чучелом, напыщенным ничтожеством. К тому же он знал, чем рискует. Но тут он был совершенно ни при чем, если уж совсем откровенно. Должно быть, правила игры изменились.

– А в ней есть какие-то правила?

– Агентство не единственная организация, требующая от своих сотрудников строгой дисциплины, детектив Анвин. А теперь расскажите, что еще произошло вчера ночью.

– Вы спели пару песен, – напомнил Анвин.

Она остановилась и повернулась к нему так, что лица их под зонтиком сблизились чуть ли не вплотную.

– Вы ведете себя как детектив, – заметила она. – А вы только-только начали мне нравиться.

Целая свора циркового отребья следовала за ними, укрываясь теперь за углом павильона кривых зеркал. Их было с дюжину, а может, и меньше, но искаженные отражения в зеркалах создавали иллюзию толпы. Они стояли, скрестив руки на груди, и настороженно наблюдали.

– И что бы вы хотели узнать? – спросил Анвин.

– Для начала – что вы здесь делаете.

– Хочу увидеться с братьями Рук.

– Не существует, по крайней мере в живых, того, кто хотел бы увидеться с братьями Рук, детектив Анвин. Они были милыми ребятишками, когда прибыли сюда вместе с парком развлечений. Но тогда они еще были сиамскими близнецами. После того как Енох заплатил за операцию и их разделили, они научились ходить каждый по отдельности, но это их обоих во многом изменило.

– Что вы имеете в виду?

– Они что-то утратили, – ответила мисс Гринвуд. – Не знаю, как это назвать. «Совесть» – не совсем то слово. Некоторые люди проявляют жестокость, но братья Рук – это сама жестокость, воплощение жестокости, они звери, монстры. И они никогда не спят.

– Никогда?

– Во всяком случае, за последние семнадцать лет они не спали ни минуты.

Анвин решил, что это кое-что может объяснить, но не совсем понимал, что именно.

– Вы тоже уже долгое время не спали, – осторожно заметил он.

– Это совсем другое дело. Братья Рук не более чем орудия в руках их хозяина. А теперь все же расскажите, что произошло вчера ночью.

По-своему расценив его замешательство, она повернулась и махнула рукой бывшим циркачам, стоявшим возле павильона розыгрышей. Те выдвинулись на несколько шагов вперед, и кривые зеркала многократно повторили их маневр. Сайварт, возможно, придумал бы выход из такого положения, но Анвину это было не под силу.

– Хорошо, я расскажу вам, что видел, – стараясь не выдавать своего волнения, сказал он, и она снова махнула рукой, давая банде сигнал подождать.

Анвин описал ей игорный зал, столы, будильники, ее собственное выступление, каким-то образом привлекшее лунатиков на эту вечеринку. Рассказал, как близнецы наблюдали за всей операцией и как уборщик играл на аккордеоне, аккомпанируя ей.

Все это ее страшно заинтересовало, но у него возникла уверенность, что она пытается уяснить нечто другое.

– Я хочу, чтобы между нами была полная ясность, – заявила она. – Я, вероятно, кажусь вам чем-то вроде бандитки и убийцы. А правда заключается в том, что я вернулась в ваш город, чтобы помочь одному человеку. Вы ошибались, когда обвиняли меня в том, что я раскрыла вашему другу правду касательно «Старейшего убитого человека». Дело в том, что это была моя дочь.

Анвину не пришлось долго вспоминать содержимое досье Клеопатры Гринвуд, хранящееся в Агентстве, чтобы осознать, что там нет ни слова ни о какой дочери. Либо мисс Гринвуд лжет, либо только что открыла Анвину нечто, до чего Сайварт так и не докопался.

– Боюсь, она попала в какую-то беду, – продолжала мисс Гринвуд. – Она выросла очень похожей на меня – вот в чем главная проблема.

– Вы полагаете, что она каким-то образом вовлечена в планы Хоффмана, да?

Она оглянулась через плечо, дабы убедиться, что бывшие коллеги ее не слышат, потом тихо сказала:

– Я помогу вам остановить его.

– Мисс Гринвуд, я вовсе не собираюсь останавливать Еноха Хоффмана.

На ее лице вновь проявилась снедавшая ее усталость. Со стороны гавани налетел сильный порыв насыщенного запахами моря ветра с дождем, и она прищурилась.

– А вам не приходило в голову, что Трэвис к настоящему времени уже мертв? – спросила она, повышая голос, чтобы перекричать усилившийся ветер. – Единственный для вас выход из создавшегося положения – сделать то, что он не сумел.

Звук, похожий на гром, заставил их обернуться. Это было громыхание огромной тяжелой колымаги по разбитой, ухабистой дороге. Анвин попытался разглядеть ее, но ряд рваных палаток и тентов загораживал обзор. Циркачи-расстриги уже подходили ближе к ним. Даже при том что отражение этого сброда осталось в зеркалах далеко позади, их было очень много.

– Сайварт был слишком глуп, чтобы понять, что проиграл, – вздохнула мисс Гринвуд. – Не допустите такой же ошибки.

Анвин сложил зонтик и бросился бежать. В следующий момент толпа отпетых весельчаков оказалась всего в нескольких шагах от него; они кричали и вопили, наслаждаясь погоней под проливным дождем. Анвин подбежал к ближайшей палатке и юркнул внутрь. Здесь сильно пахло плесенью, через дыры в брезенте внутрь заливалась дождевая вода. Он пробежал к задней стенке и ударил по ней зонтиком, проткнув ткань, потом еще одним ударом разорвал полотнище до самой земли.

А сзади к нему по дороге уже приближался паровой грузовик братьев Рук. Он раскачивался на ухабах и проваливался в рытвины, выбрасывая из своей трубы клубы черного дыма, а его фары пронзали пропитанный дождем воздух двумя лучами желтого света. Анвин пробежал вдоль стены палатки, а грузовик тем временем замедлил ход, чтобы совершить поворот. Анвин вскочил на его задний бампер, открыл зонтик и пристроил его над головой. Свободной рукой он держался за дверцу грузовика.

А позади него мисс Гринвуд осталась стоять посредине дорожки вместе с бывшими коллегами. Ее красный дождевик ярким пятном выделялся в толпе обтрепанных и оборванных людей. Она наблюдала за ним, пока грузовик снова не свернул, миновав ряд заброшенных сценических площадок, и не направился к самому центру парка «Дальше некуда».

 

Первое столкновение детектива Сайварта с парком развлечений и бродячим цирком Калигари случилось вскоре после прибытия парка в город, за несколько месяцев до начала событий, связанных с «Делом о старейшем убитом человеке». В рапортах, поступавших в то врем в Агентство, указывалось, что глава шайки может представлять угрозу безопасности города. Он давно уже числился в розыске более чем в дюжине городов за разнообразные преступления, от грабежа до контрабанды, от шантажа до подделки документов. Поговаривали, что даже имя у него краденое – он позаимствовал его у своего предшественника в криминальном бизнесе, к тому времени бесславно сошедшего со сцены.

Сайварт был одним из тех, кому поручили сбор информации и расследование этого дела. Придя в луна-парк, он предпринял неторопливую прогулку по его центральной аллее, а потом забрался в один из павильонов в отдаленном углу ярмарочной площади. Там сидела огромная женщина – ростом футов восемь. Склонившись над столом, она отмеряла и смешивала отвратительно пахнувшие порошки, черпая их из бочонков и коробок.

 

Им бы следовало подобрать этой бабе помещение побольше, – писал потом Сайварт в своем рапорте. Хильдегард, а именно так и прозывали великаншу, как он выяснил, отвечала за пиротехнические номера труппы. – Мы легко сошлись с ней, прямо как старые приятели, и через некоторое время уже сидели и выпивали. Ну, сказать «выпивали» было бы не совсем правильно, потому что она осушила мою фляжку одним глотком. Я отправился отыскивать что-нибудь еще и в итоге притащил бочонок чего-то очень экзотического, заплатив за него деньгами Агентства – за что последнему отдельное большое спасибо. Если уж приходится пить на работе, платить за это я не намерен.

 

Они просидели вдвоем несколько часов. Хильдегард, кажется, отлично знала, что ему нужно и каковы его задачи, и охотно рассказывала о своих ролях в бродячем цирке, о городах, посещаемых в ходе гастролей. Пока они беседовали, она продолжала составлять свои смеси из черного пороха, засыпать их в корпуса ракет и вставлять капсюли-детонаторы. Когда Сайварт слишком уж настырно начал совать нос в ее дела, она просто оттолкнула его своей огромной ручищей.

 

Самая милая девушка из всех, с кем я беседовал в последние месяцы, – писал Сайварт. – С ней все в порядке, она не в курсе здешних темных делишек.

 

И только когда Сайварт подвел разговор к самому Калигари, великанша начала проявлять признаки неудовольствия и скрытничать. Бочонок со спиртным уже почти опустел, так что ему пришлось попробовать более прямой подход. Правда ли то, что парк и цирк служат убежищем для всяких уголовников и преступников? И что именно на Калигари лежит ответственность за все коррупционные и прочие скандалы во всех местах, где он появлялся?

Великанша молчала. Она снова занялась своей работой, полностью его игнорируя.

 

Тогда я взял сигару, откусил ее кончик и поднес к ней зажигалку. Но прежде чем я успел крутануть колесико, она обхватила мою руку своей ладонью, сжав ее в кулак. Я предъявил ей мою самую любезную улыбку и сказал: «Я вполне понимаю, что тебе не хочется об этом говорить, мой ангел. Тогда, может быть, мне самому побеседовать с этим человеком?»

 

Хотя рапорт Сайварта, описывавший это расследование, не был напрямую связан ни с каким конкретным делом, он имел важное значение как единственный документальный отчет о встрече детектива с Калигари. Владелец парка сидел в палатке, где располагалась конюшня для слонов. По описанию Сайварта, это был юркий седобородый мужчина в старом, сильно тронутом молью костюме, с голубыми глазками, прятавшимися за круглыми стеклами очков в тонкой металлической оправе. Он сообщил Сайварту, что тот явился как раз вовремя, чтобы помочь с уборкой.

Маленькая девочка – лет семи – вручила Сайварту швабру и сказала: «Они любят, когда им чешут за ушами».

Далее в рапорте говорилось:

 

По всей видимости, Калигари и его юная помощница сами выполняют тут всю грязную работу, убирая почти ежедневно. Это вряд ли назовешь приятным развлечением, да и разит от тебя после этого отнюдь не благовониями. Если вы когда-нибудь заметите, что я в скверном настроении, дорогой мой клерк, напомните мне, что я всегда могу поступить на работу в цирк.

– Уши! – еще раз напомнила мне девочка. Я тер с мылом спину этого огромного малого, а девочка держала стремянку, чтобы я не свалился, что было очень мило с ее стороны, поскольку у меня в брюхе так и переливалось спиртное.

– Ага, помню, – сказал я ей. – Уши.

Мы все время разговаривали, все трое, и Калигари успел скормить мне пару-тройку порций всякого вздора. Сообщил, что особенно внимательно заботится о слонах, потому что сны у них прозрачные как хрусталь.

Это вызвало у меня смех.

– И что вы с ними делаете? – спросил я. – Отверзаете им веки и светите туда фонариком?

– Все, что я вам рассказываю, истинная правда, – ответил он. – И все, что вы видите, такое же реальное, как вы сами.

Я уже читал это в одной из их афиш, что они расклеили по всему городу. Это была коронная фраза этого малого, и я не стал на нее реагировать. Потом, позднее, когда мы доставали из цистерны свежую воду, я все-таки заставил его сообщить мне кое-что интересное. «Люди, попавшие в трудное положение, не верят тем, кому повезло ни во что подобное не угодить, – сказал он. – Мой цирк многие годы служил объектом самых чудовищных обвинений, и все они оказались совершенно беспочвенными. Мне уже надоело выслушивать одни и те же старые истории».

– Истории – это как раз то, за чем я сюда пришел, – ответил я ему. – Или вы хотите сказать, что нам совершенно не о чем беспокоиться?

Дорогой мой клерк, вам бы следовало оказаться рядом, чтобы увидеть, как блеснули его глаза!

– У вас есть множество поводов для беспокойства, детектив. Можете не сомневаться, я ваш враг. Вы полагаете, что можете контролировать и то, что известно, и то, что неизвестно? Могу вас уверить, неизвестное никогда не имеет границ и никогда не будет их иметь. Это заведение существует за счет тайн; мы ими здесь просто наслаждаемся, процветаем благодаря им. Весь остальной мир – простаки, сущая деревенщина, и те, кто пытается доказать обратное, станут первыми, кто разбудит в нас ответную ненависть, после чего они обратятся в объект наших вполне справедливых насмешек.

Он здорово разошелся, так что ему пришлось сесть, чтобы отдышаться. Девочка выбежала и через минуту вернулась с чашкой какао. Он пил, наблюдая за слонами. Животные теперь жевали сено, захватив хоботами целые его охапки.

– Они все помнят, – тихо сказал Калигари. – Не знаю, что стану делать без них. И без их снов. Вот так, детектив. Минута в одном из их снов – это как месяц на открытых равнинах, бескрайних, бесконечных.

Не знаю, что он хотел этим сказать и вообще хотел ли что-то сказать. Но вот что я понял: нам следует не спускать глаз с этого субъекта.

Луна-парк к тому времени уже закрылся, везде и повсюду выключали свет. Девочка взяла меня за руку и повела прочь, обратно к входным воротам. Там она взяла мою ладонь и стала внимательно ее рассматривать. «У вас будет долгая жизнь, – пояснила она, – только большая ее часть не будет вашей собственной жизнью. Спокойной ночи, Трэвис».

Это меня несколько задело: не предсказание, конечно – вздор какой! – а тот факт, что ей известно мое имя. Я ведь им не представлялся, ни единому человеку во всем этом цирке.

 

Пять месяцев спустя Калигари исчез. Его работнички так никогда и не покидали город, но в конечном итоге парк развлечений пришлось закрыть силовыми методами. Но бывшие работнички отказывались уезжать, несмотря на многочисленные аресты. Они нашли иные способы зарабатывать на жизнь и с распростертыми объятиями принимали к себе в банду всех, кто мыслил в унисон с ними. Для всех остальных вход был закрыт, а передвижной парк развлечений превратился в парк «Дальше некуда».

Многие беспрестанно вопрошали: «А как же слоны? Что с ними-то произошло?»

Многие годы от разных свидетелей поступали сведения о том, что им довелось слышать, особенно тихими ночами, когда из темноты доносились, словно дурное предзнаменование, трубные призывы.

Что не давало Анвину покоя сейчас, так это упоминание о маленькой девочке, помощнице Калигари, знавшей имя Сайварта и разговаривавшей подобно какой-нибудь сивилле. Может, это была дочь Клеопатры Гринвуд?

 

Тиканье будильников в кузове парового грузовика братьев Рук напоминало стрекот тысяч насекомых. Часы погромыхивали и звонили, когда грузовик преодолевал ухабы, и Анвину даже на миг показалось, что они вот-вот вырвутся на свободу и бросятся прочь огромным тикающим потоком. Заглянув под брезент, он увидел, что Мура в кузове нет, как нет там и тела Пита. Интересно, сколько раз вывозился полный кузов будильников, украденных сомнамбулами?

Вскоре они въехали в самый отдаленный конец луна-парка. Здесь, рядом с гаванью, палатки пока еще сохраняли свою яркую полосатую раскраску, а электрические фонари вдоль всего берега горели красным, синим и оранжевым светом. Временные павильоны были перестроены и превращены в коттеджи, а между ними торчали хибарки и лачуги. Здесь все было не похоже на передвижной парк развлечений – это скорее напоминало трущобы, в которые в конечном итоге превратился этот бродячий цирк. Грузовик остановился перед самым большим павильоном, и почти тут же рядом появилась группа мужчин с лопатами.

Анвин соскочил с бампера и обошел грузовик, встав ближе к кабине. Мужчины сразу же принялись за работу, выгребая будильники лопатами и забрасывая их в павильон, где уже кучами лежали тысячи таких же изделий. Исходящий от них шум напоминал штормовой ветер. А внизу, на пирсах, работали бульдозеры, сгребая кучи будильников в трюм барж.

Паровой двигатель грузовика кашлянул и замолк, и один из братьев Рук вылез из кабины, держа в руке блокнот. Анвин, согнувшись в три погибели, укрылся за задним колесом. В просвете под грузовиком Анвин увидел тяжелые ботинки докера, приближающиеся к разноразмерным сапогам Исайи Рука.

– Так все-таки, что Хоффман собирается с ними делать?

– Мне кажется, у вас в контракте четко сказано насчет вопросов и о том, следует ли их задавать, – заметил Исайя.

– Верно, верно, – поспешно согласился докер. Он щелчком открыл зажигалку и пошел следом за Исайей к павильону. – Пока мне платят, я молчу.

Грузовик стоял не так далеко от коттеджей. Они были построены близко друг от друга, некоторые почти касались соседнего. Анвин пошел по тропинке между ними, низко пригибаясь перед окнами, хотя вокруг было темно. Он двигался как можно быстрее, сжимая в руке закрытый зонт и пытаясь отыскать хоть малейший след Эдвина Мура.

Обогнув угол, он чуть не столкнулся с огромным животным, настоящим, вовсе не гипсовым чучелом. Это был слон, серый, совершенно дико смотрящийся под дождем. Его глаза, упрятанные в темные, испещренные морщинами впадины, отсвечивали в темноте ярко-желтыми отблесками. Анвин поскользнулся и упал в грязь у ног слона. Испуганное животное встало на дыбы и задрало хобот в воздух.

Анвин замер на месте, когда слон начал размахивать передними ногами прямо перед ним. Он чувствовал мускусный запах, исходящий от животного, слышал хриплое дыхание. В конце концов слон перестал дергаться и медленно и мягко опустил колонны своих передних ног на землю.

Анвин поднялся на ноги и нашел свой зонтик. Рядом, в загоне, стояли еще два слона. Эти были постарше и лежали на земле, распластавшись животами в навозной жиже. Все трое были привязаны цепями к одному и тому же столбу, и эти цепи переплелись и завязались узлами. Самый крупный слон со свисающей складками кожей – несомненно, от старости – поднял голову и расставил уши в стороны, но с места не сдвинулся. Другой выпучил на Анвина глаза и поднял хобот, вытащив его из грязи. Его кончик мотнулся в сторону детектива, выпуская под дождем клубы пара и затягивая воздух. Самый младший начал нетерпеливо раскачиваться, шлепая огромными круглыми ступнями по мягкой почве.

Видимо, животных выселили из их постоянного жилища, чтобы освободить место для будильников. Анвин вспомнил, с какой нежностью о слонах говорил Калигари, и ему стало очень неприятно из-за того, что они сейчас пребывали в таком жалком виде. Ему захотелось выпустить их на свободу, но даже если бы ему удалось отомкнуть их от столба, это вряд ли изменило бы их положение к лучшему. Если уж служители, отвечающие за животных, так мало о них заботятся, что бросили их здесь, они скорее всего просто их убьют, если те вырвутся на свободу и станут разгуливать по территории парка. Придется вернуться к ним попозже, решил Анвин, а сейчас ему следует сосредоточиться на поисках Эдвина Мура.

Окна одного из ближайших коттеджей были освещены мигающим розовым светом. Из одного из них торчала загнутая углом труба «буржуйки», установленной в комнате, из нее шел дым; Анвину даже показалось, что из коттеджа доносится музыка. Он подошел к окну и заглянул внутрь. Там и впрямь стояла железная угольная печь, имелся также заваленный книгами стол и несколько ведер, заполненных грязными тарелками и чашками. Играл фонограф, и Анвин узнал мелодию. Это была все та же песня, исполнявшаяся Клеопатрой Гринвуд в «Коте и тонике».

У противоположной стены комнаты стояли почти рядом две кровати, аккуратно заправленные. На них тоже были разбросаны книги, а подушки выглядели как новенькие. К спинке одной из кроватей был прислонен Эдвин Мур. Он был связан по рукам и ногам отрезками толстой веревки, а его одежда была вся в грязи.

Слоны, кажется, утратили интерес к Анвину. Самый молодой прислонился к самому старому и стал тереться об него, а третий опустил свой хобот на землю.

Анвин попробовал дверь и обнаружил, что она не заперта. В нагретом воздухе ощущался запах какой-то смазки. Он поставил зонтик возле двери, потом расстегнул пиджак, чтобы избавиться от леденящего холода, от которого страдал все утро. На столе стояла доска для игры в триктрак, брошенная на середине партии. Белые и коричневые игровые фишки были сгруппированы по две и по три, а кости показывали результат последнего броска – две тройки. Судя по всему, оба игрока загнали друг друга в безвыходное положение: все фишки заперты, все пути отступления перекрыты.

Анвин опустился на колени рядом с Муром и потряс его. Бывший клерк что-то пробормотал во сне, но не проснулся.

Снаружи донесся шум – слоны снова задвигались; один даже испустил жалобный стон. Анвин обошел вокруг кроватей, рассчитывая спрятаться за одной из них, но наткнулся ногой на жестяное ведро, и оно с грохотом покатилось по полу, веером рассыпая угольные брикеты.

Дверь отворилась, и в комнату вошел один из братьев Рук. Это был Джаспер; его левая ступня была короче правой. Он взглянул на Анвина, потом обратил свой взор на опрокинутое ведро, один раз моргнул и закрыл за собой дверь. Подошел к фонографу и выключил его.

Анвин переступил через рассыпанные брикеты, свалив при этом сложенные стопой книги. Пробормотал извинение и стал быстро их собирать, сдувая угольную пыль с обложек, перед тем как уложить их стопкой.

Джаспер сунул руку в карман пальто и достал оттуда карманные часы, проверил время и убрал обратно. Когда его рука вновь вынырнула наружу, в ней был пистолет. Но и с пистолетом в руке Джаспер, кажется, не особенно интересовался тем, что в комнате находится Анвин.

Анвин сложил последние книги и встал. Он вспомнил о своем табельном пистолете, по-прежнему благополучно пребывающем в ящике стола в комнате номер 2919, хотя и отлично понимал, что никакой пистолет ему сейчас не помог бы. У Пита, несомненно, имелся пистолет, но он не озаботился даже извлечь его на свет божий.

 

Надо что-то говорить! – Это он вычитал в одном из разделов «Руководства». – Когда кажется, что все потеряно, начинайте говорить не переставая! Человек никогда не убьет другого человека, который, как он полагает, может сообщить нечто полезное.

 

– Это правда? – спросил Анвин. – Семнадцать лет – и ни минуты сна?

Лицо Джаспера являло собой мрачную и тупую маску, глаза смотрелись как пара светящихся зеленых гнилушек. Он поднял пистолет и направил его Анвину в сердце.

Интересно, что испытывает тот, в кого стреляют? Наверное, как удар пробойников дырокола, подумал Анвин, когда он прошивает нетолстую пачку бумаги. Он сделал шаг ближе к дулу пистолета и спокойно сказал:

– Накапливается такая усталость, что и сравнить не с чем. И все, должно быть, видится как во сне. – Он оглянулся на пару одинаковых постелей у дальней стены. – Когда вы в последний раз пытались заснуть?

Джаспер снова моргнул. Анвин ждал выстрела.

Но выстрела не было.

– Мне страшно интересно, как такое могло получиться, – продолжил Анвин. – Вы сами хотели сделать эту операцию? Или это была идея Хоффмана? Ему были нужны двое, чтобы вы могли находиться в разных местах в одно и то же время, как я полагаю. Однако прежде всего следует отметить, что на самом деле вас было не столько, сколько казалось… Когда-то вы могли видеть сны друг друга, угадывать мысли друг друга. Но это были одни и те же сны, одни и те же мысли.

Он сейчас говорил наобум, выдвигая непроизвольно возникающие предположения о том, какими они были в прежние времена, какую роль играли в самом начале работы передвижного луна-парка Калигари мальчики-близнецы, как их, одетых в одно безразмерное пальто и выставленных на сцену на спаренном табурете и исполняющих дуэтом какие-то куплеты, описывала Клео Гринвуд. Может, так оно и было. Он, видимо, был близок к истине, потому что Джаспер медленно опустил пистолет.

– Один плюс один вовсе не равняется одному, – загадочно заметил Джаспер.

– Не равняется, – согласно кивнул Анвин. – Этот человек, которого вы сюда притащили, Эдвин Мур, он не такой, как я. Или, возможно, это я не такой, как он. Мы не очень хорошо знакомы, но, как мне кажется, я хорошо его понимаю. Мы с ним оба раньше были клерками. Теперь вам ясно, почему я пришел сюда, разыскивая его?

Джаспер, кажется, обдумывал услышанное.

– Я намерен вытащить его отсюда, – твердо заявил Анвин. – Я не стану просить вас помочь мне. Я не стану просить вас открыть мне дверь. Я даже не стану просить вас, чтобы вы в меня не стреляли, потому что, если вы не выстрелите, это будет означать, что вы все понимаете, и я буду вам за это благодарен.

Анвин поднял Мура за руки. Двигаясь аккуратно, чтобы не задеть стопки книг, и не глядя на Джаспера, он медленно потащил спящего к двери. Там он опустил Мура на пол и взял свой зонтик. Руки у него дрожали.

В этот момент дверь отворилась и в комнату вошел Исайя, по-прежнему с блокнотом в руках. Он не снял шляпу, даже не моргнул. Взглянул на Анвина, затем на Мура и в конце концов уставился на своего брата. Через какое-то время он положил блокнот на стол и что-то прошептал Джасперу на ухо.

Огонь в печи вспыхнул, и Анвин почувствовал, что в комнате сразу стало теплее. Мур начал бормотать во сне. Мышцы его рук напряглись, и, как только Анвин ослабил хватку, он сполз на пол.

Джаспер подошел ближе и объявил:

– Мой брат посоветовал мне самым решительным образом рекомендовать вам стоять очень спокойно.

Он поднял пистолет над головой Анвина и с силой опустил его. С ударом пришел сон – сон и очень странное сновидение.

 

В этом сне Анвин стоял перед деревом, закрыв ладонями лицо, и считал вслух. Когда он кончит считать, ему нужно будет разыскать каких-то людей, скрывающихся от него. Носки у него были влажные, потому что он перед этим бегал по мокрой траве – разумеется, без ботинок.

Он стоял на холме рядом с небольшим коттеджем, а у подножия холма располагался пруд. Этот коттедж Сайварт описывал в своих рапортах, он сообщал о том, что хотел бы в нем поселиться после выхода в отставку.

– Я иду искать, – выкрикнул Анвин. – Кто не спрятался, я не виноват.

Но его слова как камни упали в пруд и опустились на дно. По поверхности воды взад-вперед носился одноколесный велосипед. Казалось, что кто-то с него спрыгнул секунду назад, и потому педали еще продолжали крутиться. Это, как понял Анвин, не деталь картины. Это улика, ключ к разгадке.

У подножия холма, за густыми зарослями ежевики, он обнаружил в грязи отпечатки чьих-то подошв и пошел по этому следу. Обогнул пруд, потом устремился дальше, в лес, поддевая на ходу красные и оранжевые листья. Он вышел на поляну, посреди которой листья были навалены в кучи, причем достаточно высокие, чтобы скрыть человека среднего роста.

Анвин почувствовал запах чего-то горящего. Из одной кучи поднималась тоненькая струйка дыма. Ее источником был кончик раскуренной сигары. Он опустился на колени и отгреб часть листьев, обнаружив под ними лицо мальчика. Мальчик поморгал, глядя на Анвина, потом вынул изо рта сигару и сказал:

– О'кей, Чарли. Вот вы меня и нашли.

Мальчик вылез из кучи листьев, присел и стряхнул оставшиеся листья со своего серого плаща, потом встал и надел шапку.

– Я помогу вам найти остальных, – сказал он.

Анвин последовал за ним дальше по цепочке следов.

У него уже начали стыть ноги.

– Детектив Сайварт? – спросил он.

– Да, Чарли, – ответил мальчик.

– Я не помню, как называется эта игра.

– Это очень старая игра, – пояснил мальчик. – Более старая, чем шахматы, ругательства и чистка обуви. Не важно, как она называется, раз вы знаете, как в нее играть. Все в это играют, кроме одного малого, и этот малый как раз и есть «кто-то». О'кей?

– Детектив Сайварт?

– Да, Чарли.

– А я как раз «кто-то», не так ли?

– И очень шустрый «кто-то», – не скупясь на пояснения, заметил мальчик.

Они остановились у берега пруда, мальчик продолжал затягиваться своей сигарой. Наверху, в коттедже, включили радио. Анвин слышал доносящуюся музыку, но слов разобрать не мог. Солнце опускалось за холм.

– Вот так день рождения… – Мальчик разочарованно вздохнул. – Итак, кто следующий?

– Нам надо найти фокусника-иллюзиониста, – задумчиво, как бы про себя проговорил Анвин.

– Так они и фокусника наняли? А какие фокусы он умеет показывать?

– Любые, – стараясь быть честным до конца, ответил Анвин.

– Тогда откуда вам известно, что вы его еще не нашли?

Анвин посмотрел вниз. Лицо мальчика изменилось.

Оно теперь стало более квадратным, а глаза приобрели не по-детски тускло-карий оттенок. В руке он по-прежнему держал сигару, но рукава у него были засучены и пиджак на нем выглядел слишком большим. Енох Хоффман снисходительно улыбался.

– Вот видите? – развел он руками. – Фокусником может оказаться любой.