Лекции.Орг


Поиск:




Глава 9 Документирование сведений




 

Недостаточно, чтобы вас осенила некая догадка, – ее следует сформулировать и записать. И вот оказывается, что в написанном виде большая часть подобных озарений и подозрений представляют собой то, чем они и являются на самом деле, то есть мусором, достойным лишь того, чтобы его выбросили в колодец неисполнимых желаний, а не заносили в файл.

 

«Дело о краже двенадцатого ноября»: ну разве могло такое зародиться даже в самом темном уголке сознания, там, где положено быть памяти? Кто бы не похолодел от ужаса, совершенно ничего при этом не понимая? Вести о подобных происшествиях просачиваются сквозь все как чернила, пачкают руки, особенно кончики пальцев. И кто только не пытался их потом отмыть? Сайварт в своем рапорте писал:

 

Я вел себя точно так, как все вы вели бы себя на моем месте. Я был одурачен. Меня провели. Но потом, за завтраком, меня вдруг осенило. Ну и что с того, что догадки и озарения отнюдь не поощряются в Агентстве? На меня снизошло озарение, дорогой мой клерк, и я начал действовать в соответствии с ним. К тому же это был самый удачный выход из положения, самый удачный для всех нас.

 

Никто никогда не подключал Агентство к расследованию данного преступления, поскольку никто и не знал, что оно было совершено. Анвин заснул в понедельник, одиннадцатого ноября, а проснулся в среду, тринадцатого. Он проехал на своем велосипеде все семь кварталов до здания Агентства. В течение одиннадцати лет четырех месяцев и нескольких дней он был образцовым служащим, и на данном этапе карьеры ему никогда не приходило в голову совершить несанкционированную поездку, руководствуясь лишь своими интересами.

У себя на четырнадцатом этаже он обнаружил, что никаких новых вводных курьеры ему не доставляли, поэтому провел утро за окончательным оформлением дела, оставшегося с прошлой недели. Оно пока еще не имело названия. Анвину нравилось давать делам названия, хотя система перевода документов в архив, принятая в Агентстве, этого не требовала. Каждое дело имело свой номер, и только он значился в официальных бумагах. Тем не менее давать делам названия было для него маленьким невинным удовольствием, иногда оказывавшимся еще и полезным. Если у коллеги-клерка возникали какие-то вопросы относительно того или иного дела, обращение к названию могло здорово сэкономить время им обоим.

За ленчем Анвин все еще рассматривал и обдумывал разные варианты. Сандвич он принес на работу из дома в портфеле. Это был ломоть ржаного хлеба с сыром и куском индюшатины – его обычная трапеза по средам. Самый лучший способ скоротать время, думалось ему в тот день, – это заняться сопоставлением различных названий над сандвичем с сыром и индейкой.

Дело было не особенно интересное и в газеты не попало, так что никто из клерков, сидящих за соседними столами, не пялился в сторону Анвина в моменты, когда они полагали, что он их просто не видит. Он, однако же, всегда и на все обращал внимание, все замечал. И только когда он заканчивал оформление дела – а для Анвина это означало, что оно обретало свое название, – только тогда его коллеги получали возможность ознакомиться с его содержанием.

Покончив с ленчем, он принялся снова за работу, но тут ему вдруг показалось, что на четырнадцатом этаже в данный момент ведется уж слишком много телефонных разговоров. Клерки по большей своей части приникли к телефонным трубкам и что-то в них бормотали. Он уловил в их голосах определенную настороженность.

Может, это им звонят члены их семей или друзья, желающие что-то разузнать об этом деле? Такое явление было совершенно беспрецедентным. Анвин смял пакет из-под сандвича и швырнул его в мусорную корзину. К этому моменту он уже знал, как назовет это дело – «Происшествие с облицовочными зеркалами», что должно ассоциироваться с самой значительной уликой, содержащейся в деле, – но это демонстративное неуважение заставило его отложить завершение процедуры оформления по меньшей мере еще на час.

Пока Анвин разбирал другие бумаги и просматривал свои старые записи, в офисе раздавались все новые и новые телефонные звонки. Те, кому они предназначались, к тому же начали переговариваться между собой, склоняясь друг к другу через проходы и что-то шепча. Если бы Анвин был сейчас глубоко погружен в изучение дел, то счел бы это весьма отвлекающим фактором.

Шум достиг апогея и превратился в крещендо, когда Лоррэн, один из недавно принятых на работу клерков, с грохотом опустил трубку на рычаги аппарата, откинул голову назад и испустил продолжительный вопль, переходящий в завывание. И словно в ответ на это остальные клерки начали стучать по своим столам стопками бумаги, греметь выдвигаемыми ящиками, бить по клавишам пишущих машинок. Многие подбежали к окнам за глотком свежего воздуха. Анвин, пораженный и ничего не понимающий, бросился грудью на свои папки с делами, стараясь их прикрыть и уберечь.

Что произошло?!

Открылась дверь кабинета старшего клерка, и на пороге материализовался мистер Даден – в первый раз на этой неделе. Но появился он вовсе не для того, чтобы всех успокоить, – с его появлением одним буйствующим стало больше.

– Прекратить заниматься всеми текущими делами! – выкрикнул он прямо с порога. – Все неправильно! Сегодня не среда, сегодня вторник!

Анвин еще крепче прижал к себе свои папки. Мистер Даден абсолютно прав – сегодня действительно вторник, прошло только два дня с того утра, когда Анвин проснулся от воскресного звона колоколов городской церкви. И его ленч вчера состоял из сандвича с огурцом и редиской, а это его обычный сандвич по понедельникам.

Он сосчитал, сколько раз успел зафиксировать сегодняшнюю дату с момента прихода на работу нынче утром. Тринадцатое ноября: эта дата стояла везде – в его записях, в докладных, в цифровом обозначении не менее четырех дел, в официальном журнале регистрации, в его персональном операционном ежедневнике, в последних абзацах дела о «Происшествии с облицовочными зеркалами». Он попытался умножить в уме число ошибок, допущенных всеми сотрудниками, работающими на его этаже, на число этих несчастных, а полученное произведение еще и на количество этажей в здании Агентства, но так и не смог – его вычислительные способности дали сбой. Потребуется несколько недель, чтобы устранить причиненный ущерб, а последствия этой катастрофы, несомненно, еще неопределенно долго будут сказываться на их работе.

К середине дня эта информация просочилась во все отделы, и клерки собирались группками возле того или иного стола, делясь последними новостями. Из города то и дело звонили разные люди, те, кто заметил это несоответствие, – там была среда, а во всех остальных местах вторник. В порту царил хаос: одни корабли были задержаны у причала, другим сбитые с толку таможенные чиновники не давали «добро» на швартовку, товары и грузы скапливались на пирсах, поскольку никто их не принимал, грузчики бранились с матросами, радисты обменивались ругательствами на всех частотах. Движение по большей части мостов остановилось, поскольку грузовики, развозящие товары, заблокировали всю проезжую часть в обоих направлениях, а их водители, бросив свои машины и ничего не понимая, разъяренные, смешались с толпой в этом всеобщем светопреставлении. В журналах предварительной записи посетителей в салонах красоты, бюро занятости, приемных врачей и судах все перемешалось. В школах ученики рыдали на экзаменах, так как им не хватило на подготовку не одного дня, как обычно, а целых двух.

Анвин оставался на своем месте, стараясь не вникать в то, что приносил поток поступающих новостей; вместо этого он уже готовил список поправок, которые придется внести вдела. (В конце дня он куда-то засунул этот список и потерял его, и ему пришлось составлять его заново на следующее утро.)

То, что во всем этом виноват Хоффман, не стало сюрпризом ни для кого из служащих четырнадцатого этажа, но на Анвина эта весть легла дополнительным бременем, еще более усилившим его ужас перед грядущей неминуемой расплатой. По всей видимости, криминальная сеть, раскинутая этим мошенником, простиралась далеко за пределы полуразбитых повозок и павильончиков бродячего парка развлечений «Дальше не поедем». Его агенты каким-то образом просочились в редакции всех наиболее влиятельных газет, на радиостанции, в муниципальные учреждения, имея задание перевести время на день вперед. Но это не объясняло, каким образом во всех настенных календарях во всех домах по всему городу исчез один день. «Этот мерзкий иллюзионист мог притвориться одним из нас, – думал Анвин, – но мы, несомненно, далеко не все на него работаем!»

Хотя отрицательные последствия этого кошмара были видны повсеместно, истинная цель разыгранной Хоффманом партии стала понятной только после скандала в Центральном банке. Туда в середине дня должен был прибыть конвой бронированных машин с грузом золота. Но поскольку его прибытия ожидали во вторник, а не в среду, никто из сотрудников банка не появился, чтобы его принять. А вот агенты Хоффмана, одетые соответствующим образом, были вполне готовы сыграть их роль. Золото перегрузили из одних машин в другие, и оно так бы и исчезло, если бы не вмешался Сайварт.

Вся эта история «взорвалась» на следующий же день в ранних выпусках газет, датированных средой, тринадцатым ноября. Анвин просмотрел сообщения в лифте и быстро направился к своему столу. Он прибыл на работу пораньше и был первым, кто появился на четырнадцатом этаже, не считая мистера Дадена, выглянувшего из своего кабинета и с признательностью ему кивнувшего. По темным кругам под глазами старшего клерка Анвин догадался, что тот просидел здесь всю ночь.

Рапорт Сайварта уже лежал на столе Анвина. Он был необычно короткий и, согласно примечанию на первой странице, был первым и последним по данному делу.

Сайварт писал:

 

Не думаю, что мне вообще следовало подавать рапорт по этому происшествию, поскольку я над ним работал не по заданию Агентства и не за его денежки. Если хотите, можете написать, что я был на больничном. И все же я привожу здесь некоторые подробности, а уж вы можете делать с ними все, что вам угодно.

 

В рапорте содержались некоторые подробности, дополняющие то, что уже появилось в газетах. Сайварт писал, что не имеет понятия о том, как Хоффману удалась эта мистификация; более того, он и не собирался это выяснять. Анвина ужаснула такая перспектива – оформлять дело, даже и не расследовавшееся и, соответственно, не раскрытое! – но он продолжал читать дальше.

Сайварт, действуя на основе собственных догадок и предположений, уведомил о них нескольких других детективов со своего этажа и вызвал их всех на парковочную площадку за Центральным банком. Они устроили засаду, заняв позиции вокруг парковки, где и прождали целый час. И не напрасно. Туда все-таки приехали агенты Хоффмана, но не в своих обычных раздолбанных колымагах, позаимствованных из парка развлечений, а в черных грузовиках, вытянувшихся в стройную колонну. При этом все мошенники были одеты как сотрудники банка. Сайварт обратил особое внимание на одного из них.

 

Эта хромота была мне знакома.

Я велел своим людям окружить парковку. После чего пробрался к головному грузовику и открыл дверцу его кабины. Водитель ковырялся в зубах, глядя в зеркало. Я нейтрализовал его одним ударом и засунул тело под машину. Потом занял его место и принялся ждать.

Они быстро управились со своей работой. Видимо, хорошо подготовились. Тот, вернее, та, кто ими руководил, подскочила, ко мне и сняла шляпу, распустив волосы по плечам. «О'кей, – объявила она. – Закончили».

– Ну, не совсем так, вернее, совсем не так, – ответил я.

Клео Гринвуд не слишком мне обрадовалась. И я заметил на ее лице выражение, какого не видал никогда прежде. Думаю, это было не просто удивление.

– Тут полно золота, моя милая. И сколько обломится лично тебе?

– Сейчас покажу, – ответила она, но я был готов встретить ее кинжал и схватил ее за запястье.

Я сообщил ей, что вокруг уже сидят мои коллеги. Я дал ей понять, что игра окончена, что птичка попалась и так далее. В конце концов она со мной согласилась, но не скажу, что я испытал при этом особую радость.

А теперь вот что, дорогой мой клерк. Мне этого задания не давали. Никто не назначал меня расследовать это дело. И то, что я сделал после этого, я сделал как гражданин этой бесчестной страны. Полагаю, что нарушил при этом какие-то законы. Если кто-то возжелает прийти и арестовать меня за это, ну и отлично. Я слишком устал, чтобы волноваться по такому поводу.

Я сказал ей:

– Мы сейчас повяжем всех ваших помощничков, прямо здесь и сейчас, а эту блестящую дрянь затащим в банк. Но вы, леди, немедля отсюда исчезнете. И чтоб больше я вас в этом городе не видел.

– После этого, – ответила она мне, – вы станете не единственным, кто этого желает.

Я убрался оттуда вместе с ней, предоставив остальным возможность смыться. Они оказались вполне приличной бандой дуболомов, никто даже не пытался меня остановить. Я проводил ее на Центральный вокзал. По дороге мы съели по крендельку, прямо как в старые добрые времена, если не считать того, что у меня с ней не было никаких общих старых добрых времен, так что пришлось срочно их изобрести. Весь город словно сошел с ума, но поезда пока что ходили. Я заплатил за ее билет в одну сторону, после чего мы немного постояли на платформе. Не буду останавливаться на содержании наших разговоров. Не стану сообщать и о том, что произошло перед тем, как я посадил ее в поезд. Какое вам дело, о чем мы говорили?

Я смотрел вслед поезду, пока он не исчез в тоннеле.

Сейчас я сижу у себя в кабинете. Здесь темно и невозможно дышать из-за сигаретного дыма. Я уже подумываю о досрочном выходе в отставку. Я ошибался на ее счет, дорогой мой клерк. Как обычно. Все было неправильно.

 

Анвин еще раз просмотрел рапорт в поисках хоть каких-то более внятных разъяснений. Откуда Сайварт узнал о том, что в действительности произошло в то утро, когда все остальные были одурачены? Самое вразумительное объяснение из тех, что он мог бы предложить, и единственный вывод, достойный того, чтобы быть занесенным в его файл, заключался в том утверждении Сайварта, что он просто вспомнил.

 

Зонтик Анвина лежал сложенный на застеленной кровати рядом с ним, черная ткань вся в капельках воды. Скомканные одеяла промокли, так же как и вся его одежда. Портфель валялся рядом на полу. Из кухни донесся звук открывшейся, а потом закрывшейся морозилки. Женщина что-то тихо напевала, и Анвин узнал песню, которую вчера вечером исполняла мисс Гринвуд.

Голову было не повернуть – она тут же начинала болеть, – так что он поднес часы к глазам. Шесть тридцать две, все еще очень рано. Рано для чего? Чтобы отправляться на работу? Да его там сразу прихватят, едва он успеет втащить свой велосипед в холл. А как насчет того, чтобы испить кофе на Центральном вокзале? Его могут ждать повсюду: в очереди к буфету, рядом со справочным бюро, под аркой выхода на четырнадцатый перрон. Даже женщина в клетчатом пальто, кажется, была полностью в курсе всех его дел.

И тут он почему-то подумал об Эдвине Муре, вспомнил, как жалко тот выглядел в кузове парового грузовика, как дрожал, лежа среди всех этих будильников. «Они непременно явятся за мной», – сказан ему Мур в запаснике музея, и оказался прав – они за ним явились. Осмелятся ли братки Рук убить его, как убили детектива Пита?

– Завтрак готов, – сообщила из кухни Эмили.

Он с трудом сел. Что это его ассистентка делает в его квартире? Сон окончательно выветрился из головы и, порождая тошнотворный эффект, опустился куда-то в область желудка. Он стянул с ног влажные носки и бросил их на пол рядом с ботинками. Ему нужно найти Эдвина Мура, и найти быстро.

Он поднялся, пошатываясь, и прошел на кухню. В центре стола красовалась горка намазанных маслом тостов, на тарелке лежала пара жареных яиц. Эмили хотя и легла спать очень поздно, выглядела вполне отдохнувшей. Сейчас она была в серой юбке и блузке в полосочку. Карандаши, коими она скрепляла волосы, были свежезаточены.

– Надеюсь, вы не против, что я тут немного похозяйничала, – обратилась она к нему с еле заметной улыбкой. – Я нашла у вас в столе запасные ключи, еще вчера, и, поскольку не могла вернуться в офис, пришла сюда. Я решила, что вам захочется прямо с утра заняться этим делом, если вообще называть вещи своими именами.

– Вы украли мои запасные ключи?

– Украла? Вовсе нет, это некорректная формулировка, – заметила она. Потом выбрала еще одно яйцо из открытой упаковки, разбила его и вылила на сковородку.

– Эмили, у нас нет времени на завтрак. Один из моих основных информаторов… его похитили.

– Похитили? А кто он такой?

Анвин не мог понять, искренне ли она этим интересуется или нет. Эмили, кажется, всегда знала больше, чем казалось на первый взгляд. И все же пока что помощь ему оказывала только она, и ему придется ей доверять.

– Он служитель в музее. Его…

– Вы ешьте, пока рассказываете, детектив. Я не сочту это проявлением плохого тона.

Ее слова прозвучали в большей мере как приказ, а не предложение. Анвин пододвинул к себе тарелку, взял тост и стал его есть стоя, видимо, памятуя о том, что так больше войдет. Оказалось, что он проголодался сильнее, чем он думал, а глазунья была действительно отлично приготовлена.

– Его зовут Эдвин Мур, – пояснил Анвин, продолжая жевать. – Он поведал мне о том, что раньше работал в Агентстве.

Она с минуту обдумывала услышанное.

– Значит, он многое должен знать… если говорит правду. Где он сейчас?

– Его похитили братья Рук.

Она замерла на месте, водя кончиком языка по своим кривоватым зубам. Потом, словно спохватившись, посыпала яичницу перцем.

– Никто не видел братьев Рук с тех пор, как Хоффман залег на дно.

– Эмили, вы что-нибудь помните про вчерашнюю ночь? Про заведение «Кот и тоник»?

Он заметил, как дернулось у нее веко, увеличенное стеклом очков. Что-то подсказывало ей, что она имеет отношение к тому, о чем он говорит, но она смогла дать лишь несколько не очень связных разъяснений:

– Я поехала прямо домой, после того как высадила вас возле «Гилберта». Дома повозилась часок с кроссвордом, а потом легла спать. Кот, тоник… Что-то очень знакомое… Вы отгадывали тот же кроссворд? Наверное, «кот» – один из ответов, и «тоник» тоже. Они могли пересекаться на букве «тэ». Я, правда, не совсем уверена – не помню, что там было, в этом кроссворде.

Значит, она не помнит и про то, как они танцевали, и про все прочее, чему вчера была свидетельницей.

– Енох Хоффман вернулся, – заметил Анвин. – Братья Рук снова работают на него, и они что-то задумали. Нехорошее задумали, мне кажется. Если мы рассчитываем когда-нибудь найти Сайварта, нам необходимо выяснить, что именно он расследовал, когда пропал.

Она с минуту молчала. Потом сбросила яичницу со сковороды на тарелку и сказала:

– В таком случае вам придется отправиться в луна-парк «Дальше некуда».

Анвин знал, что она права. Братья Рук всегда действовали, используя этот бродячий цирк в качестве оперативной базы, – с ним они и прибыли в город тринадцать лет назад. Они не повезли бы Мура в забегаловку «Вздремни часок»: там задают слишком много вопросов и почти не дают ответов. А вот в беспросветном мраке, что всегда царит в центре парка развлечений Калигари, они могут без помех разрабатывать свои планы.

Эмили поставила свою тарелку на стол и села, потом разложила на коленях салфетку.

– Я надеюсь, этот детектив хотя бы стоит всех затраченных усилий, – заметила она.

 

Они шагали рядом, укрываясь под зонтом Анвина. Они еще не видели утренних газет, но оба были уверены, что фотография Анвина скорее всего уже красуется на первых полосах. Они держались глухих переулков и боковых улиц, а на поворотах Эмили проходила вперед, чтобы заглянуть за угол. Она взяла его за руку, ведя за собой, а он придерживал зонтик пониже, прикрывая лицо.

– Мы правильно идем? – спросил он.

– Я полагаю, что самый близкий подъезд находится через квартал к северу от нас.

Он решил не допытываться, что она имела в виду, а кроме того, Эмили отлично справлялась с тем, чтобы продвигаться совершенно незаметно. Они никого не встретили по пути, да и машин на улицах не было. И тем не менее Анвину казалось, что за ними кто-то следит. Он попытался успокоить себя тем, что Сайварт считал это хорошим признаком. «Значит, я правильно делаю свое дело», – частенько отмечал он.

Она махнула рукой в сторону станции подземки и достала из кармана юбки пару жетонов. Пройдя через турникет, она подняла над головой свою коробку для ленча. Анвин проделал то же самое со своим зонтиком. Портфель остался в квартире – там он был в большей сохранности, чем с ним.

Подошел поезд, и он проводил Эмили в вагон. Анвин хотел было занять свободное место, но она ухватила его за руку и потащила к двери в конце вагона. Потом быстрым движением выхватила у него зонтик и, вставив его между створками двери, открыла их и вывела его на противоположную платформу. Они прошли по ней до входа в помещение, предназначенное только для рабочих и служащих муниципального транспорта. Эмили потрогала рукой висячий номерной замок.

– Я знаю кое-какие коды, – хвастливо заявила она. – В случае такой вот чрезвычайной ситуации это весьма нелишне.

Она повернула несколько колец на замке, в нем что-то щелкнуло, и дверь раскрылась. Как только они вошли, она просунув руки сквозь прутья, вновь навесила и защелкнула замок. В помещении было холодно и пахло плесенью, из глубины его доносился низкий гул работающих электрогенераторов. Они спустились по ступеням одного лестничного пролета и стали медленно продвигаться, давая глазам привыкнуть к царящему здесь полумраку.

Так они вышли на другую платформу подземки, расположенную ниже первой. Из протекающих труб капала вода, образуя на полу, между кучами мусора, грязные лужицы. Эмили сделала несколько шагов, потом повернулась к рельсам. Она ухватилась за его руку с часами и поднесла ее к глазам. Аромат ее лавандовых духов почти заглушил царивший здесь смрад.

– Восьмой поезд всегда приходит вовремя, – пояснила она.

– Вы имеете в виду восьмичасовой поезд?

Эмили надула губки, потом сказала:

– Я имею в виду восьмой поезд. Насколько я понимаю, в вашей инструкции ничего об этом не говорится. Это старая линия, ее вывели из эксплуатации много лет назад. Но Агентство сумело договориться с городскими властями. По этой линии дозволяется мотаться только детективам.

Он кивнул, словно говоря «да, конечно», потому что уже вспомнил про это.

– Даже ассистентам не разрешается ею пользоваться, – продолжала она. – По сути дела, нам даже не полагается знать о ее существовании.

Рельсы начали вибрировать, потом в тоннеле появился свет приближающегося поезда. В отличие от запущенной станции поезд выглядел чистеньким и ухоженным. Он подкатил к платформе, двери с шипением раскрылись. Анвин вошел в вагон, потом обернулся к ассистентке, так и не сдвинувшейся с места.

– Говорят, что каждый детектив обладает необыкновенно острой проницательностью, позволяющей ему раскрывать тайны человеческого разума, – с некоторым вызовом обратилась она к нему. – Вы можете похвастаться такой феноменальной проницательностью, детектив Анвин? Вот скажите, что у меня в коробке для ленча?

Он уже пытался ее проверить; теперь она проверяла его. Интересно, подумал он, а в «Руководстве по раскрытию преступлений» есть раздел, содержащий рекомендации, помогающие в ответах на подобные вопросы? Глядя на ее коробку для ленча, он не мог даже определить, то ли это деталь общей картины, то ли улика. В конечном итоге он сделал попытку просто угадать:

– Там ваш ленч?

Двери вагона закрылись. Сквозь стекло окна, покрытого дождевыми каплями, было совершенно невозможно прочитать что-либо в ее глазах, скрытых к тому же толстыми линзами очков. Она неподвижно застыла на краю платформы, а поезд уже уносился прочь.

Он, видимо, оказался единственным пассажиром не только в этом вагоне, но и во всем поезде. Анвин сел и принялся рассматривать стену тоннеля, пролетающую за окном.

Было семь часов утра, и в обычный день он был бы уже на пути к Центральному вокзалу. Он подумал о женщине в клетчатом пальто. Появилась ли она, как обычно, у входа на четырнадцатый перрон, ждет ли там кого? Что, если человек, поджидаемый ею, выберет именно сегодняшний день, чтобы приехать? Тогда Анвину никогда уже не встретить ее там, никогда не узнать, что там произойдет. Кто она такая, почему взялась за работу на четырнадцатом этаже, оказалась на его месте? Почему пила молоко в «Коте и тонике»? Енох Хоффман пришел в ярость, когда Анвин упомянул о ней. Неужели они знают друг друга?

Колеса поезда заскрежетали на повороте. Анвин видел, как мимо проползают безлюдные станции – это уже не реальные объекты, просто всеми покинутые, забытые пустоты, разваливающиеся во мраке под городом. Поезд остановился на одной из них, двери открылись. Но это была не его остановка.

Все это происходит, решил он, не потому, что Сайварт исчез, а Ламек повысил его в должности, и не потому, что Хоффман выкрал все будильники в городе. Причина всему то, что женщина в клетчатом пальто уронила свой зонтик, а он не успел нагнуться и поднять его. Если бы он поднял его, она бы с ним заговорила. Тогда они могли бы уйти с вокзала вместе, рядом друг с другом, и поговорить. А он вел бы свой велосипед по тротуару.

А велосипед-то! Он ведь по-прежнему стоит, примкнутый цепью к пожарной лестнице отеля «Гилберт». А цепь в такую погоду наверняка уже могла подхватить ржавчину.

Дверь в конце вагона открылась, и внутрь, шаркая ногами, ввалилась фигура в сером комбинезоне, толкая перед собой тележку с ведром. Это был Артур, уборщик. Такое впечатление, что этот человек был повсюду – сперва на Центральном вокзале, потом на сцене в «Коте и тонике», а теперь и в подземке. Поезд прошел еще один поворот, и Артур пошатнулся. Анвин встал, чтобы помочь ему, но Артур отскочил в сторону, удержался на ногах и возобновил движение вперед.

Глаза уборщика были закрыты, он по-прежнему похрапывал. И тем не менее он подошел прямо к Анвину, судя по всему, вполне сознательно и намеренно, сжимая в своих огромных ручищах швабру. Костяшки пальцев даже побелели от усилия. Руки у него были очень чистые, ногти широкие и плоские.

Свет выключился, наступила полная темнота. Анвин слышал поскрипывание колес приближавшейся тележки с ведром. Когда свет наконец включился, Артур был всего в нескольких шагах – шел, оскалив стиснутые зубы.

Анвин отступил назад, наткнулся на трубчатый стояк и чуть не упал, крутанувшись вокруг него. И чего этому Артуру от него надо? Может, он винит Анвина в смерти детектива Пита или, что еще хуже, действует в союзе с теми, кто убил беднягу? Анвин бросился бежать, но этот вагон был первым – бежать было некуда. Сквозь переднее окно открывался вид на тоннель, на рельсы, освещаемые огнями поезда.

Артур приблизился, его лицо словно превратилось в одну огромную пасть. Анвин не мог разобрать издаваемого им бормотания, но звучало оно в лучшем случае как выражение неудовольствия. Анвин стукнул кулаком в дверь кабины машиниста. Единственным ответом на это были статические разряды из устройства двусторонней связи, и ему показалось, что он слышит знакомые звуки – шорох газетной бумаги и воркование голубей.

Поезд, замедлив ход, въехал на следующую станцию. Анвин, размахивая перед собой зонтиком, обошел уборщика и направился к двери. Проходя мимо, он заглянул в ведро Артура. Оно было заполнено красными и оранжевыми листьями.

Как только поезд остановился и открылись двери, Анвин выскочил и помчался по платформе к выходу. Стены станции были отделаны керамической плиткой, выложенной узором, изображавшим качели, карусели и палатки с развевающимися на шестах флажками. Это была та самая станция, что ему нужна. Перед рядом сломанных турникетов он остановился и оглянулся назад.

Поезд отъезжал от станции. Уборщик и не пытался за ним увязаться.

 





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2017-02-11; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 269 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Настоящая ответственность бывает только личной. © Фазиль Искандер
==> читать все изречения...

814 - | 693 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.01 с.