Блаженство — это сейчас. К чему ждать.

Что такое отречение?

И каково его место в Твоем понимании религиозности?

И

дея отречения — одна из фундаментальных идей любой псевдорелигии. Ее происхождение следует понять очень глубоко. Все религии проводят разделение между этим миром и тем, который за пределами смерти; разделение между телом и душой. Тело принадлежит этому миру, а душа принадлежит тому, и потому, если ты намерен достичь мира за пределами смерти, мира вечного, где царит нескончаемое счастье, тогда это счастье не стоит даже называть счастьем; оно преходяще, оно ускользает, подобно сну. Оно приходит, и не успеешь ты его схватить, как оно уйдет. Это иллюзия, мираж в пустыне.

Когда ты еще далеко, тебе кажется, что ты видишь озеро. Тебе хочется пить и в тебе рождается великая надежда. Озеро кажется абсолютно реальным, вот доказательства: ты видишь воду, отраженные в воде деревья. Если вокруг есть горы, ты видишь в воде и их отражение. Какие еще нужны доказательства? Если бы воды не было, то не было бы и отражения. Ты устремляешься туда с великой надеждой, но чем больше ты приближаешься, тем дальше отодвигается озеро — расстояние между вами остается неизменным. Это была всего лишь иллюзия, созданная солнечными лучами, отраженными от раскаленного песка. Когда лучи отражаются от песка, они движутся вверх, подобно волнам, что издалека воспринимается как вода. И в этом движущемся состоянии они приобретают способность отражать, они становятся подобными зеркалу. И это — половина из того, что создает мираж.

Вторая половина — твоя жажда. Если бы ты не хотел пить, то, возможно, смог бы распознать, понять, что это мираж. Ты видел раньше подобные явления, ты знаешь, что мираж может казаться совершенно реалистичным, — но ты так хочешь пить... Пятьдесят процентов этого миража составляет феномен отражения солнечных лучей. Другая, и гораздо более важная, половина создается тобой и твоей жаждой. Тебе хочется верить, что это так. Даже если кто-то начнет убеждать тебя, что воды не существует, ты разозлишься на этого человека: тебе хочется пить — и вот она вода, а он пытается доказать, что это иллюзия. Он не знает, что такое жажда; возможно, он просто не хочет пить. Жаждущего человека невозможно убедить в нереальности того, что он видит. Все, что ты видишь, не обязательно существует в реальности. Кажущееся не означает действительность.

Религии на протяжении миллионов лет говорили людям, что счастье в этом мире имеет ту же природу, что мираж в пустыне. Вот почему тебе никогда не удается удержать счастье. Ты не можешь зажать его в кулаке — оно приходит и уходит. Ты можешь ощутить его, как дуновение ветерка, но как только ты осознаешь, что оно есть, оно уже ушло. Возможно, оно еще больше нереально, чем мираж. У миража по крайней мере есть какие-то объективные причины — наполовину его составляют отраженные солнечные лучи, и лишь наполовину — твоя жажда. Но твое так называемое счастье — на сто процентов твой вклад, больше в нем ничего нет.

И ты знаешь это.

Сегодня некая женщина кажется тебе настолько прекрасной, что Клеопатра не идет с ней ни в какое сравнение, — ты считаешь ее самой красивой на свете. Ты не можешь представить, что где-то или когда-то встретишь женщину большей красоты. Это всего лишь твоя проекция, ибо для других эта женщина не представляет никакого интереса, и завтра она станет никем и для тебя. И тогда ты будешь изумлен, шокирован — что случилось? Что произошло с этой женщиной? С женщиной ничего не произошло, она осталась прежней — это с тобой что-то произошло.

Вчера ты испытывал жажду, и страсть создавала проекцию. Сегодня страсть удовлетворена — и биологической проекции больше нет. Эта женщина — обычная женщина, и счастье, что ты испытывал, было всего лишь твоей проекцией — ты сам создал всю эту игру. Самое большее, что сделала женщина, — это сыграла в ней пассивную роль; она позволила тебе спроецировать что-то на нее. Возможно, она тоже проецировала на тебя что-то, так что это была двухсторонняя проекция. Рано или поздно это должно закончиться — как только пропадает причина проекции, она не может больше существовать.

А причина твоей проекции — в биологии, а биология не заботится о любви, поэзии, романтике и прочих вещах, биология означает бизнес! Ее не интересуют прелюдии и эпилоги — это пустые траты. Ее интересует воспроизводство. Как только проекция сделала свое дело, она исчезает. И тогда ты здесь, и эта женщина тоже здесь, но прежнего больше нет. Куда же ушло счастье?

Вы чувствовали себя на вершине Эвереста, а теперь упали в глубины океана... Женщина обманула тебя, и она тоже считает тебя обманщиком, вы оба обвиняете друг друга. Но никто никого не обманывал — просто оба обмануты биологией. И инстинкты — это не что-то за пределами тебя, это неотъемлемая часть твоего тела. Ты спроецирован двумя другими биологиями — твоей матери и твоего отца, каждый из которых спроецирован биологиями своих родителей. Это непрерывность, подобный реке поток.

И религии пытались использовать эту фундаментальную истину. Верно, что романтика и поэзия... Все твои так называемые любовные истории — всего лишь тень биологии. Все не так уж сложно: определенная инъекция гормонов прямо сейчас способна создать всю поэзию и романтику. А другая инъекция может швырнуть тебя в глубины Тихого океана! Теперь мы знаем, что мужчина может стать женщиной, а женщина может стать мужчиной — нужно всего лишь небольшое изменение в соотношении гормонов, изменение химического состава.

Религии эксплуатировали эту простую истину. Она проста, но вместо того, чтобы объяснить ее, они ее использовали. Они говорили: «Это преходящее счастье. Не гонись за ним, ты тратишь свое время. Истинный мир — за пределами смерти». Почему за пределами смерти? Потому что смерть разрушит всю твою биологию, физиологию, химию, она унесет с собой все материальное. Останется только духовное, а духовное знает вечное. Материальное, физическое знает только преходящее.

Это выглядит очень логичным; первая часть верна, а вторая часть — полный обман. Да, это верно: счастливые моменты в жизни очень быстротечны, но это не значит, что где-то за пределами смерти есть другая жизнь, где они длятся вечно. Этому нет никаких доказательств. Эти моменты по крайней мере существуют, и их испытывает каждый. Какими бы короткими и быстротечными они ни были, но они есть — никто не сможет этого отрицать. Ты можешь сказать, что они сотканы из той же ткани, что и сны, — но они существуют. Даже сны обладают своей особой реальностью. Они случаются и они воздействуют на тебя; а когда что-то воздействует на тебя, оно реально.

Например, ты голоден. Весь день тебе не удавалось ничего съесть, но ты устал и уснул. Тело голодно и требует пищи. Твой ум создает прекрасный сон, что ты приглашен на пир. Таким образом ум помогает тебе, потому что, если он не будет создавать эти картины, ты проснешься от голода и твой сон будет нарушен. Но ему как-то удается убедить тебя, что ты ешь и больше не голоден, и ты можешь продолжать спать. Сон совершает с тобой нечто реальное. Разве нереальное может создавать нечто реальное? У сна есть своя собственная реальность. Да, она отличается от реальности камня, но цветок розы тоже отличается от камня. А сон отличается еще больше; но он воздействует на тебя, воздействует на твою жизнь, твой образ жизни — и эти изменения реальны.

Следует запомнить одну вещь: в этой жизни бывают моменты удовольствия, быстротечные моменты счастья, внезапные взрывы радости — но ты не можешь удержать их. Ты не можешь положить их на депозит, не можешь сделать их постоянными. И именно потому, что ты не можешь сделать их постоянными, религии эксплуатируют тебя. Это очень хитрая стратегия. Ты хотел бы, чтобы это длилось постоянно; в глубине души больше всего тебе бы хотелось вечно оставаться счастливым, — не зная боли, печали, мучений, — вечно. Все время пребывать в раю — вот твоя мечта.

Религии используют это. Они говорят: «Такое место существует, но за все нужно платить». Это выглядит очень прагматичным, математическим. Они советуют тебе распять эту жизнь, чтобы достичь вечного рая, который находится за пределами смерти. И это ничего не стоит, потому что ты распинаешь всего лишь преходящий, изредка случающийся, быстротечный опыт. Если подсчитать все моменты счастья за семьдесят лет твоей жизни, возможно, их наберется не больше семи.

За семьдесят лет — и не больше семи мгновений?.. Тогда чем ты тут занимаешься — мучаешь себя и других? Да, ты не сможешь насчитать более семи таких моментов, потому что природа их такова, что, когда они случаются, они полностью захватывают тебя — и это верное слово — они полностью овладевают тобой. Но когда они проходят, они уходят бесследно, полностью освобождая тебя от себя, — остаются только воспоминания. А как долго можно жить воспоминаниями, которые ко всему прочему, оказались обманчивыми?

Через несколько дней ты начинаешь сомневаться, а было ли это вообще: «Может быть, мне показалось?» По отношению ко всей твоей жизни эти моменты настолько редки... проходят годы и случается лишь один момент... Да и это не в твоей власти: ты не можешь решать, когда и где это произойдет. Годы прозябания — и всего лишь момент, который оставляет одно только воспоминание... Постепенно след от этого воспоминания тоже начинает исчезать.

Если спросить семидесятилетнего человека, он не сможет назвать даже семь таких мгновений. И чем старше ты становишься, тем меньше вероятность того, что они случатся. Все больше разочарования и все меньше иллюзий. Впереди

только смерть и мрак, а позади — сплошной обман. Религии нашли прекрасное поле для эксплуатации людей и занимаются этим по всему миру. На протяжении тысячелетий они ведут отличный бизнес — лучше, чем у кого бы то ни было: они продают тебе рай — и практически бесплатно.

Они просят только одного: «Отрекись от этой преходящей жизни — и мир блаженства твой». Вот из-за чего отречение превратилось в основу веры: чем больше ты отрекаешься, тем большего ты достоин и тем больше твоя уверенность в том, что ты приближаешься к Богу. Потому люди пытаются отречься от всего.

Махавира должен был стать царем. Его отец был стар и постоянно просил его: «Позволь мне отойти от дел, я устал. А ты молод, хорошо образован и подготовлен — меня это полностью удовлетворяет. Где еще я найду лучшего сына, чем ты? Подготовься, чтобы отпустить меня».

Но у Махавиры были другие планы. Пока он учился у священников и монахов, они отравили его ум. Он внушили ему, что, если он отречется от царства, «... царство Бога будет твоим». Чем больше отречение, тем, естественно, больше и награда. Вот почему все двадцать четыре великих джайнских Мастера были царями.

Я спрашивал у джайнских монахов: «В чем секрет? Неужели во всей стране не нашлось больше никого, кто мог бы стать великим мастером, — ни одного воина, брамина или ученого — почему одни только короли?» И им нечего было ответить. И я говорил им: «Я спрашиваю вас не для того, чтобы получить ответ, — я его знаю, — но для того, чтобы вы задумались об этом».

А ответ прост: они отреклись от королевств — и в их руки попала величайшая из наград. Бедняк может отречься от всего, что имеет. Но что у него есть? Он не может стать тиртханкарой, наивысшим Мастером. Даже если он попадет в рай, он будет жить где-то за пределами города. Он не сможет войти вовнутрь, поскольку у него спросят: «От чего ты отрекся? В первую очередь — что у тебя есть для отречения?»

Поэтому, конечно, короли будут ближе всего к дворцу Бога, затем последуют богатейшие, супербогатые люди;

затем — средний класс; потом — низшие слои, и позади всех — те, кому не от чего отрекаться, у них уже ничего нет. В действительности, так как у них ничего нет, они уже должны быть рядом с Богом. Но они останутся за чертой рая, так как не смогут показать, каков их банковских счет в ином мире.

Все индийские аватары — короли: Рама, Кришна... Будда также был принцем. Странно, что все они — выходцы только из королевских семей, но если понять структуру, стратегию священников, то все становится ясным: они отреклись от самого большего, и, естественно, им больше и дается. Никто не знает, получит ли он что-то после смерти или нет, но эта идея пустила глубочайшие корни. И все потому, что в ней есть зерно истины: в этом мире все является преходящим.

По моему мнению, если что-то является преходящим, в этом нет ничего плохого. В действительности именно из-за своей быстротечности оно так волнующе, настолько наполнено блаженством. Сделай это постоянным — и оно умрет.

Утром бутон розы раскрывается — он так свеж, так ароматен, его лепестки покрыты капельками росы. Ты представить не можешь, что вечером эти лепестки опадут и цветок исчезнет. Тебе бы хотелось, чтобы он был таким всегда, но в таком случае тебе необходим пластиковый цветок — живой цветок на это не способен. Настоящий цветок должен быть временным. Быть живым — значит быть временным, только пластиковые вещи могут быть постоянными. Пластмасса была открыта недавно. Во времена Будды, Махавиры, Мухаммада, Иисуса о ней никто не знал, но я могу сказать, что рай, о котором они говорят, скорее всего, сделан из пластика. Если рай где-то и существует, он может быть сделан только из пластмассы, потому что она обладает качеством вечности и никогда не умирает.

Сейчас ученые беспокоятся — особенно экологи. Из-за того что пластик стоит очень дешево, люди постоянно его выбрасывают. Стекло не было настолько дешевым — ты сохранял бутылки или сдавал их и получал обратно деньги. Пластмасса стоит так дешево, что все, что из нее изготавливается, подлежит выбрасыванию: вещью пользуются один раз и выбрасывают. Но тебе не известно, куда она поступает дальше. Дальше она скапливается в океанах, в реках, подземных озерах, и природа не в силах переработать ее, потому что она для этого не приспособлена.

Если Бог и создал этот мир, он определенно знал не все. По меньшей мере, он точно не учел одного: что однажды будет изобретена пластмасса. Он не создал в природе никаких веществ, которые могли бы перерабатывать пластик, поэтому он продолжает накапливаться. Скоро его станет так много, что это нарушит плодородие Земли, отравит воду. Его ничто не может уничтожить, а он уничтожает все.

В индуистском раю апсары — знаешь, как переводится это слово? Так называют девушек, предназначенных для великих святых, живущих в раю. Конечно, этим святым необходимы девушки. Эти девушки, апсары, — самые прекрасные из прекрасных, и так и должно быть. Они всегда остаются молодыми — вот почему я предположил, что они сделаны из пластика. Они застряли в возрасте шестнадцати лет; на протяжении миллионов лет им все еще шестнадцать. В индийском понимании это возраст самого расцвета женщины, поэтому они остаются шестнадцатилетними.

Апсары не потеют; ни Махавира, ни Будда, ни Иисус, ни Мухаммад не имели представления о дезодорантах, поэтому единственное, что можно было придумать, — это то, чтобы эти девушки не потели. Но ты не будешь потеть только в том случае, если твое тело сделано из пластика, а иначе потение неизбежно. И эти девушки не стареют, не умирают.

В раю ничто не умирает, ничто не старится, ничто не изменяется — должно быть, это жутко скучное место. Представь себе, какая это скука, когда изо дня в день все остается неизменным! Нет никакой необходимости в газетах. Я слышал, что там была издана всего лишь одна газета. Ее издали, и после она закрылась, потому что больше ничего не происходило! Они описали все в первом издании. Оно же стало последним.

Эта жажда постоянства — некая болезнь, но поскольку она имеет место, эти корпорации — да, я называю их корпорациями — христианство, индуизм, мусульманство — веками вели отличный бизнес. И они все еще продолжают его, и, возможно, так будет продолжаться все время по одной причине: они продают тебе невидимый товар. Они забирают у тебя ощутимые вещи и дают невидимые, в которые ты должен верить.

Мне вспомнилась одна история. Один король завоевал весь мир и озаботился: что делать теперь? Ему казалось, что как только он завоюет весь мир, то будет отдыхать; он никогда не думал, что будет так обеспокоен, — никогда ранее его не охватывало такое беспокойство. Пока он воевал, вторгался в разные государства — ведь всегда где-то оставалось незанятое место, неразгромленный враг, незавоеванная страна, — у него не было времени для беспокойства, он был занят. Но теперь он завоевал весь мир и полностью потерял покой: что теперь делать?

Об этом прослышал один мошенник. Он пришел во дворец и сказал:

— У меня есть лекарство от этого беспокойства, — и попросил аудиенции с королем. Его тут же впустили, гак как все врачи уже потерпели фиаско. Король не мог ни спать, ни сидеть, он ходил взад-вперед и постоянно волновался. Он вопрошал: «Что же делать? Может, где-то есть другой мир? Нужно найти. Мы завоюем его!»

Мошенник вошел, встал перед королем и сказал:

— Не беспокойтесь. Вы первый человек, завоевавший весь мир. Вы заслужили одежды самого Господа Бога — и я могу их вам доставить.

Это была роскошная идея. Король тут же заинтересовался. Он сказал:

— Ступай же! Одежды самого Бога... Когда-нибудь раньше они уже бывали на Земле?

— Нет, — ответил человек, — никто ранее не был этого достоин. Вы первый. Поэтому впервые я привезу их из рая для вас.

— Нужно все как следует подготовить... А сколько потребуется денег?

— Это выше любой цены, — ответил человек, — потребуются миллионы рупий, однако это ничтожная сумма...

— Не беспокойся о деньгах, это не проблема. Но не взду май меня обмануть! — сказал король.

— Никакого обмана, — ответил человек. — Я останусь у вас во дворце, и вы можете окружить его кольцом стражи. Я буду работать отсюда, и моя комната может быть заперта до тех пора, пока я не постучу изнутри. Можете закрыть ее на замок, чтобы быть полностью уверенными, что я не сбегу. Однако сколько бы денег я ни попросил, вы должны будете немедленно отослать их человеку, имя которого я назову. Это не займет более трех недель.

И за три недели он вытянул у короля миллионы рупий. Каждый день, утром, днем и вечером он называл имя... срочно! Немедленно!

Король понимал, что это сложная работа... И этот человек не мог его обмануть — куда он денется? Он закрыт на замок. Без сомнения, он не мог убежать. Через три недели тот постучал в дверь изнутри. Ее открыли. Он вышел, держа в руках огромный великолепный ларец.

— Мне нужно взять его с собой, — сказал он, — чтобы положить в него одежду, которую я вам принесу.

Чтобы исключить обман, король заглянул вовнутрь и убедился, что ларец пуст. Его вернули аферисту.

Тот ушел и снова вернулся:

— Ларец будет открыт в присутствии всего двора и придворных — мудрецов, ученых, генералов, королевы, короля, принца и принцесс — все должны присутствовать, ведь это уникальное событие.

Должно быть, это был очень смелый человек — как и все мошенники. Он подозвал короля:

— Подойдите ближе, сейчас я открою ларец. Отдайте мне вашу чалму. Мне нужно положить ее в ларец — такие мне были даны указания: сначала я кладу туда вашу чалму, а затем вынимаю ту, что отдал Бог. И вы сами наденете ее. И еще один нюанс: это божественные одежды, поэтому их смогут увидеть только те, кто рожден от своих отцов. Те же, кто родился вне брака, ничего не увидят. Таково условие.

Но все сказали:

— Ничего страшного! Мы все родились от своих отцов.

Чалма короля была отправлена в комнату; мошенник вышел с пустыми руками, говоря:

— Посмотрите, какая великолепная чалма!

У него в руках ничего не было, но все зааплодировали и, пытаясь перекричать друг друга, восклицали, какой невиданной красоты эта вещь.

Король задумался: «Если я скажу, что его руки пусты, значит, я внебрачный ребенок, а все эти байстрюки на самом деле родились от собственных отцов! Лучше молчать».

И в такой же ситуации был каждый присутствующий: каждый видел, что руки того человека пусты, но разве кто-то решился бы выдать себя и быть осужденным, в то время как другие видели что-то? Они начали сомневаться: «Возможно, я родился вне брака, поэтому лучше молчать. Зачем без надобности подвергаться насмешкам?» И они начинали кричать еще громче, восхваляя красоту чалмы.

Король надел несуществующую чалму на голову. Но это было только начало. Постепенно, одна за другой, все его одежды начали исчезать. И в конце концов он остался стоять в одном только нижнем белье. На мгновение король задумался: «Что дальше?» Но отступать было слишком поздно. «Если я увидел чалму, кафтан и рубашку, почему тогда я не вижу белья? Лучше увидеть и его. Дороги назад нет. Этот человек...»

А человек, держа в руках невидимое белье, расхваливал его:

— Посмотрите, сколькими бриллиантами оно украшено!

Двор аплодировал:

— Такого еще не случалось в истории человечества!

Нижнее белье короля также было унесено. Но это был

еще тот мошенник!

Он сказал:

— Когда я уходил, Бог сказал мне: «Эти одежды впервые отправляются на Землю, поэтому передай от меня королю, что, когда он их наденет, он должен прошествовать в них по всей столице, чтобы все люди увидели их. По-другому эти бедные люди не смогут их увидеть». Колесница готова, пожалуйста, садитесь.

4 - 4013

С каждым шагом повернуть назад было все труднее. Король подумал: «Нужно было прекратить все это еще на чалме, но сейчас уже поздно. Если я скажу, что я гол... но ведь все аплодируют».

И он сказал:

— Да, сэр, ты прав. Если Бог так сказал, так и нужно сделать. Это достойный ритуал чествования Его одежд.

Улицы были заполнены людьми — молва о том, что скоро все увидят божественные одежды, распространялась, как огонь. Король согласился. Обнаженный, он стоял в своей колеснице, а стоящий перед ним слуга объявлял:

— Эти одежды могут видеть лишь те, кто рождены от собственных отцов.

Поэтому все видели их, кроме маленького мальчика, который пришел вместе со своим отцом. Сидя на плечах у отца, он закричал:

— Да! — «Да» означает «папа». — А король-то голый!

— Тише, глупец! — сказал отец. — Когда вырастешь, тогда сможешь увидеть. Для этого требуется определенная зрелость, а такой ребенок, как ты, не может видеть их. Замолчи, если хочешь увидеть. Не зря я не хотел брать тебя с собой!

Но ребенок не мог удержаться. Снова и снова он говорил:

— Но я ясно вижу, что он голый.

Отец с ребенком вынужден был уйти, ведь другие все слышали и могли подумать, что ребенок родился от кого-то другого.

С помощью невидимого товара очень легко манипулировать людьми, заставлять их поступать против самих себя — и именно это означает отречение. Это мошенничество, совершенное священниками во имя Бога, истины, мокши, нирваны.

Названия могут быть разными, но священники — это величайшие в мире мошенники.

Другие мошенники — всего лишь мелкие преступники. В чем они могут провести тебя? Но священники, пророки, мессии, аватары, тиртханкары — это величайшие мошенники.

Они продают то, чего никто никогда не видел и никогда не увидит. Нет ни единого свидетеля. Никто не возвращался после смерти и не говорил: «Да, существует вечное блаженство, вечная радость, вечная тишина, вечный мир». Этот бизнес продолжается, поскольку никто не может ничего возразить. Если ты возразишь, тогда ты не прав, ибо в это верит весь мир.

Но доля истины, которую религии попытались впечатать в свою стратегию эксплуатации, все же существует. И она в том, что все в мире меняется. Но в этом нет ничего неправильного, так и должно быть. Если бы было по-другому, жизнь была бы невыносимой.

Все меняется, и это хорошо — в противном случае все было бы просто мертвым. Изменение — это жизнь.

Ты меняешься постоянно. Помнишь ли ты тот день, когда ты выпрыгнул из детства и стал молодым человеком? Или когда закончилась юность и ты состарился? Ты не сможешь провести черту между детством и юностью, юностью и зрелым возрастом, зрелостью и старостью. Разве сможешь? Нет, ты меняешься каждый момент, это непрерывный процесс.

Ты изменяешься с самого момента зачатия. В утробе матери, за эти девять месяцев ты изменился чрезвычайно; в последующие девять лет жизни изменения будут не столь велики. Если тебе показать твои фотографии тех девяти месяцев, проведенных в утробе матери, ты не поверишь, что это твои фотографии. Или ты думаешь, что сможешь узнать себя? Ты изменился полностью, и ты меняешься каждый момент; и не только ты — все вокруг тебя меняется. Все звезды движутся и изменяются. Ежедневно несколько звезд умирают и исчезают — возможно, они прожили миллиарды лет, — а другие звезды рождаются. Это происходит ежедневно.

Жизнь — это поток, движение, непрерывность. Наслаждайся моментом, который приходит и уходит. Испей из него все, что сможешь, потому что он быстротечен — поэтому не трать времени на раздумья. Не начинай думать о его быстротечности. Не беспокойся о том, что произойдет завтра, останется это с тобой или нет; и не думай также о вчера.

Пока длится этот момент, выпей из него весь сок, осуши его полностью. Тогда будет ли тебя заботить, останется он или пройдет? Если останется, мы будем пить его дальше. Если пройдет, мы будем пить другой момент.

Зачем стремиться к тому, чтобы этот момент длился вечно? Откуда тебе знать, что наступил уже самый лучший момент? Еще мгновение назад ты и не думал о нем. И кто знает: когда он пройдет, возможно, настанет еще лучший момент. На самом деле он уже в пути, и если ты полностью растворишься в текущем моменте, ты научишься чему-то, что обладает чрезвычайной важностью, и ты будешь использовать это в следующий момент. Каждое мгновение твоя зрелость растет. Каждое мгновение ты становишься все более и более центрированным, все более здесь-и-сейчас, более бдительным и более способным жить.

А тогда кто будет волноваться о смерти? Когда мы будем умирать, мы будем наслаждаться этим. Смерть — это также момент жизни. Это не окончание, а только момент трансформации, ибо ничто не умирает. Невозможно что-либо разрушить, можно лишь произвести изменение вида, формы. Сегодня наука способна уничтожить Хиросиму, Нагасаки, весь мир... Но это не совсем так. Она не может уничтожить даже кусочек камня; она не в силах полностью его уничтожить, истребить — он будет продолжать существовать. Ты можешь раскрошить его на кусочки, но эти кусочки никуда не исчезнут. Ты можешь спалить его, нагрев до такой степени, как если бы солнце спустилось прямо на него, — он расплавится, но все равно будет существовать. Да, можно изменить форму, но нет способа вышвырнуть его из существования.

Ничто не рождается и ничто не умирает.

Рождение всего лишь означает, что форма, в которой ты существовал, не такая, как эта, и ты не можешь узнать ее. Ты не можешь узнать себя даже на фотографиях внутриутробного периода. Если я покажу тебе твой облик в прошлой жизни, думаешь, ты его узнаешь? Что говорить про внутриутробный период! Ты не узнаешь себя даже на фото, где тебе три, шесть, девять месяцев. Все постоянно меняется.

Смерть — это великая трансформация.

Ты спрашиваешь, каково место отречения в моем представлении о религиозности. Прежде чем ответить, я хочу обратить твое внимание еще на один момент: эта идея отречения настолько укоренилась в умах людей, что даже те, кто отрицает жизнь после смерти, все равно используют эту логику. Логика стала практически универсальной.

Например, в Индии есть школа атеистов, которых называют чарваками. Стоит разобраться в значении слова чарвака. Их противники — а все религии являются противниками чарваков — сожгли все их книги, так что ты не найдешь ни одной книги чарваков. Все, что о них известно, можно прочесть в критикующих их писаниях индуистов, джайнов и буддистов. То есть кое-что о них можно почерпнуть из этих писаний, но это не даст полной картины. И это религиозные люди! Они сожгли все писания чарваков, а возможно, даже убили многих из них, потому что сейчас в Индии ты не найдешь ни одного чарваки. И все религии настолько яро выступают против них, что скорее всего они обладали огромной силой — а иначе зачем было так критиковать тех, чьей философии никто не следует?

Все три основные религии постоянно выступали против чарваков и обвиняли их. Должно быть, это была очень популярная философия. И надо сказать, что она до сих пор популярна во всем мире, но из-за того, что люди лицемерны, они не признают этого. Просто послушай, о чем они говорят, и ты убедишься, что из ста человек девяносто девять — чарваки. Не важно, христиане они, индуисты или мусульмане — это всего лишь маски.

Итак, вражески настроенные писания разъясняют смысл слова «чарвака» следующим образом: оно означает есть, пить и состоять в браке. Чарвака означает того, кто верит в еду, в еду и еще раз в еду — во всех смыслах этого слова. Я не утверждаю, что чарваки говорили именно так, но это возможно. Писания цитируют чарваков следующим образом: «Даже если тебе придется красть деньги, не переживай — ешь, пей и женись. Продолжай воровать, потому что после смерти не будет ни тебя, который должен будет вернуть украденное, ни другого, который спросит: «А где мои денежки?» Смерть — это конец всему, потому не слушай священников, пугающих тебя кармической расплатой.

Получай удовольствие любым возможным способом. Не пропускай удовольствий!»

Это то, как описывают их противники, но в одном из писаний — должно быть, над ним работал очень либеральный человек — сказано, что это определение противников, наше определение, но сами чарваки по-другому разъясняют смысл своего названия. Оно означает того, кто исповедует философию сладости, — еще одно значение этого слова — «тот, чьи уста источают сладкие слова». И они действительно говорили сладкие слова, но они попали в капкан той же самой логики.

Религии заявляют: «Если хочешь наслаждаться тем миром, отрекись от этого», а чарваки говорят: «Отрекись от того мира, если хочешь наслаждаться этим». Но логика одна и та же. Они смотрят на вещи с разных сторон, но и те, и другие советуют тебе отречься от одного во имя другого. Чарваки говорят, что нужно отречься от того мира; нет ни Бога, ни нирваны, ни рая — отрекись от этого. Этот мир — все, что есть. Наслаждайся!

В Греции Эпикур исповедовал ту же философию и был заложником той же логики. Даже Карл Маркс был пойман в ту же ловушку: он считал, что другого мира не существует. Первое, что нужно сделать, — отречься от того мира, и только после этого ты сможешь получать удовольствие от этого. Поэтому прежде всего отриньте тот мир — нет ни бога, ни рая, ни небес, ничего. Нет никакой души, которая живет после смерти; вместе с телом умирает все остальное. Ты не более чем твое тело, твоя химия, биология, физиология — ты производная всех этих процессов, собранных вместе. Это похоже на часы, которые продолжают идти, — что не значит, что это душа внутри них двигает стрелки. Разбери часы — и ты не обнаружишь никакой души, а просто определенное соотношение частей. Собери их — и они снова начнут идти.

Карл Маркс сказал: «Сознание — это всего лишь производная, оно не обладает независимым существованием». Когда умирает тело, сознание исчезает. Откуда такое настойчивое отрицание иного мира? Причина проста: до тех пор пока ты не отречешься от него, ты не сможешь получать удовольствие от этого мира.

Но, пожалуйста, увидь мою точку зрения, которая тотально отличается от мнения всех этих людей — религиозных, антирелигиозных, теистов, атеистов. Я не отношусь ни к кому из них. Я утверждаю, что жизнь продолжается, но нет необходимости называть это другим миром. Это тот же самый мир, та же непрерывность.

Ганг берет свое начало в Гималаях, там это всего лишь маленький ручеек. По мере того как он спускается вниз, к нему присоединяются другие ручьи и потоки, и постепенно он становится все больше, и в месте выхода из Гималаев это уже огромная река. Трудно представить, что это тот же самый ручей. Но ты можешь посмотреть на его исток. Индусы установили на том месте голову коровы, сделанную из камня, — корова почитается индусами как мать. И Ганг тонкой струей вытекает из этой головы — насголько он мал, настолько тонок.

Но к моменту, когда Ганг достигает Бенареса, он достигает невероятных размеров. А в месте, где он впадает в океан, недалеко от Калькутты, он сам становится океаническим. Находясь там, невозможно определить, океан это или еще река, — настолько он огромен. Он встречается с океаном, но и после этого он продолжает существовать. Куда он может деться? Да, он больше не река — часть воды испаряется и превращается в облака, часть воды превращается в лед и направляется к Арктике, — но он продолжает жить, ничто не утрачивается.

Потому я не говорю, что нужно от чего-то отрекаться: от этого мира ради того или от того во имя этого. Не нужно ни от чего отрекаться.

Нужно жить! Ты должен жить интенсивной полной жизнью, где бы ты ни был, кем бы ты ни был.

И если ты наслаждаешься этим временем, этим пространством, этой данной тебе возможностью во всей ее полноте, твое сознание неизбежно будет двигаться к большим высотам. Ты будешь развиваться, учиться, понимать, становиться более осознанным. Жизнь будет продолжаться. Какую форму

она примет, зависит от твоей осознанности — более высокую или низкую, будет ли она больше тяготеть к страданиям или к блаженству — это зависит от текущего момента. Потому я не говорю, что нужно отвергнуть этот мир.

В каком-то смысле я странный человек, так как я против религий. Индийские религиозные деятели в книгах и статьях выступают против меня, и против меня же в книгах и статьях выступают коммунисты.

Однажды я путешествовал, и со мной в купе ехал президент коммунистической партии Индии С. А. Данге. Его племянник только что опубликовал свою книгу, написанную против меня. Он спросил меня:

— Вы видели книгу моего племянника, где он выступает против вас?

Я ответил:

— Я так увлечен жизнью, что меня не заботит, кто и что про меня пишет. Те, кто пишут обо мне, должно быть, дураки, ведь они тратят на это свое время. Им следовало бы жить! Или, если им так хочется писать, они должны писать о себе. Почему я должен читать эту писанину? Он ваш племянник — вы и читайте. Мне это не интересно.

Он собирался дать мне эту книгу.

Я сказал:

— Выбросьте ее в окно. Против меня написано столько книг — я не собираюсь тратить на них свое время. Просто чтобы вы знали: странно, но против меня пишут как религиозные люди, так и антирелигиозные, коммунисты. Этого никогда не случалось ранее.

Но суть в том, что я пытаюсь дать тебе совершенно новую точку зрения, которая противоречит всей этой старой логике. И то, и другое направление — это партнеры по одной и той же игре, а я пытаюсь разрушить всю эту игру, всю эту логику.

Оба они верят в то, что один мир нужно отвергнуть; какой именно — это другой вопрос. Но в одном они сходятся: что от одного из миров необходимо отречься. Религиозные люди утверждают, что отречься нужно от этого ради того, а коммунисты — что отречься нужно от того ради этого, и в этом единственное различие между ними. Но основа логики сходна: можно иметь лишь какой-то один мир. А я говорю: почему бы не иметь оба? Я не вижу никаких противоречий, я обладаю каждым из этих миров. И мой опыт показывает, что чем больше ты обладаешь одним миром, тем больше у тебя и другого мира, потому что ты становишься более опытным.

Если рай и существует, ясно одно: ваши монахи не смогут им наслаждаться. Чем они будут наслаждаться? Всю жизнь они осуждали и обличали женщин, а там они встретят прекрасных девушек. Они начнут нервничать, у многих случится сердечный приступ. В этом мире они от всего отрекались: не следует есть с удовольствием, ведь это создает привязанность к пище, а там им предложат самые изысканные блюда — их будет тошнить. Весь образ их жизни был против этого.

Только мои люди смогут в полную силу насладиться раем!

На это не способны ни религиозные люди, ибо они разрушили и искалечили себя, ни коммунисты, ибо они не смогут открыть своих глаз. Они отвергают существование жизни после смерти, потому будут держать глаза закрытыми, чтобы убедиться, что там действительно ничего нет, а иначе вся их жизненная философия окажется неверной. Лучше не открывать глаз — именно это и делают люди, если возникает что-то против их убеждений, если происходит какое-то событие, вызывающее беспокойство. Они просто стараются избегать всего этого. Коммунисты будут идти с закрытыми глазами — они не смогут принять, что Карл Маркс заблуждается и Das Kapital — ошибка.

Но с самыми большими проблемами в раю столкнутся верующие люди — им будет трудно на каждом шагу. Кажется, в раю тоже существует разделение. Мусульманский рай по описанию отличается от индуисткого, христианского или джайнского — наверное, предполагается, что разные типы людей должны распределяться по разным зонам. В мусульманском раю текут реки вина. Можно пить, сколько угодно: плавать, нырять, растворяться в вине — делать все, что вздумается. Но в этом мире мусульманам к вину нельзя и прикасаться! Это кажется очень нелогичным. В этом мире люди должны тренироваться и готовиться к такому величайшему опыту — иначе они не выдержат и умрут. Сидя на берегу реки, в которой течет шампанское, они не смогут пить, ведь это противоречит всему их образу жизни — в прошлой жизни они тренировались и обучались совсем другому. Ни в одном писании не упоминается река с обычной водой; в мусульманском раю все реки из вина. Почему? Потому что если доступно вино, к чему беспокоиться о воде? Они или умрут от жажды, или начнут пить через силу. Это будет воистину дилемма для них; многие сойдут с ума — что же это за награда? Это наказание!

Только мои люди будут способны фланировать в любой зоне. В мусульманском раю они не растеряются — они будут наслаждаться. Они приспособятся к любому месту, ведь они не придерживаются какого-то конкретного порядка, фиксированного образа жизни.

И все, чему я учу, — это оставаться гибкими, свободными, доступными, открытыми к новому опыту, к новым исследованиям, Потому мои люди не отправятся в какую-то одну область. Они будут пользоваться всеми зонами и насладятся всеми сторонами рая; никто не сможет им помешать.

Ты можешь иметь оба мира — так зачем калечить людей? Преврати эту жизнь в опыт, в обучение, в эксперимент, тогда и после смерти тебе откроется нечто неизведанное, и тебе нужно подготовиться к этому со всех возможных сторон. Не упускай ни одной возможности жить. Кто знает, что за жизнь ждет тебя после смерти?

Я не даю тебе никаких определенных идей — если бы я это делал, я был бы твоим врагом; я сделал бы из тебя неподвижного человека, негибкого, жесткого, мертвого. Будь гибким, и тогда ты сможешь двигаться в любом доступном направлении.

В моем видении нет места отречению.

С санскрита отречение переводится как санньяса — идея отречения стала настолько важной, что само слово «санньяса» было отдано под это значение. Но я даю ему новый смысл. Люди, которые назвали отречение саннъясой, подразумевают под этим словом «правильный способ отречения от жизни». Я под саннъясой понимаю «правильный способ проживания жизни». Слово санньяса может означать и первое, и

второе. Если она означает правильный способ жить, тогда зачем калечить людей, отсекать их от собственной жизни, разрушать их естество, их спонтанность? Почему бы не помочь им испытать все, какие только возможно, аспекты и измерения жизни?

Мое видение имеет множество измерений. Перед тобой целая жизнь. Люби ее, проживай ее в полную силу. Это единственный способ правильно подготовиться к смерти.

Тогда ты сможешь прожить во всей полноте также и смерть; и это один из самых прекраснейших опытов. Кроме глубокой медитации, ничто не может сравниться с переживанием опыта смерти.

Поэтому те, кто познали медитацию, познали нечто из смерти — только таким способом можно узнать что-то о ней еще при жизни.

И если я говорю, что в жизни не существует более значительного переживания, чем смерть, я говорю это не потому, что после смерти я вернусь назад, чтобы рассказать тебе, а потому, что я познал: в медитации ты движешься в то же самое измерение — где ты больше не являешься ни психологией, ни биологией, ни химией, ни физиологией. Все это остается позади.

Ты приходишь к своему сокровенному центру, где существует только чистейшая осознанность. И эта чистейшая осознанность останется с тобой после смерти, отнять ее невозможно. Все, что может быть отнято, отпадает само во время медитации.

Так что медитация — это опыт смерти во время жизни.

И это так прекрасно, так неописуемо прекрасно, что относительно смерти можно сказать только одно: это тот же самый опыт, но помноженный на миллионы. Переживание медитации, увеличенное в миллионы раз, и есть переживание смерти.

И когда ты уходишь, ты просто оставляешь свою форму позади. Ты абсолютно не затронут и впервые выходишь из заточения физиологии, биологии и психологии.

Стены пали — и ты свободен. Впервые ты можешь раскрыть свои крылья Сущему.

Глава 6

ТРАНСФОРМАЦИЯ, А НЕ ОТРЕЧЕНИЕ

Действительно ли в Твоем видении абсолютно нет места отречению? Вопрос возник, потому что с тех пор, как я в контакте с Тобой, многие вещи в моей жизни полностью отпали. Я не имею ничего общего даже со своим старым «я».

В

моем видении действительно абсолютно нет места отречению. Мне понятен этот вопрос и затруднение спрашивающего. Он не смог провести различие между отбрасыванием чего-то и теми вещами, которые отпадают сами по себе.

Отречение — это насильственное отбрасывание чего-то. А когда ты делаешь это насильственно, в действительности ничего не отбрасывается. Оно просто погружается в более глубокие слои бессознательного и превращается в еще большую проблему. Теперь оно будет пытаться выйти наружу различными способами — в виде разных обличий и масок, — и ты даже не сможешь его распознать. Но оно будет заявлять о себе, и очень настойчиво. Когда ты заставлял уйти все это в подсознательное, ты наделил его силой.

Когда ты делаешь нечто с усилием, ты наделяешь его силой. Нечто становится крепче и превращается во врага, скрывающегося внутри тебя, в темноте, — там, где ты более всего уязвим. Пока оно находилось в сознании, оно было на свету и ты был менее уязвим по отношению к нему.

Отречение — это подавление. И это верное психологическое определение: подавление. Как можно отречься от секса, кроме как с помощью подавления? А подавленный секс становится извращением.

Гораздо легче понять секс, все больше и больше осознавая его и позволяя ему отпасть самому по себе, чем когда он извращен, ведь тогда он принимает неестественные формы. Во-первых, становится трудно распознать, что это именно секс. Человек, слишком жадный до денег... Можешь ли ты предположить, что эта страсть к деньгам имеет нечто общее с подавленным сексом? Это тянется настолько издалека, что необходим Зигмунд Фрейд, чтобы это увидеть. Обычный человек не сможет увидеть связи. Каким образом? Деньги и секс кажутся настолько разными вещами! Но на самом деле они не так далеки друг от друга.

Если ты подавляешь секс, он возвращается в виде амбиций. Он превращается в политику. Политик может полностью забыть о сексе, поскольку вся его сексуальность, его сексуальная энергия полностью трансформируется в политические амбиции. Достигая все более и более высоких постов на иерархической лестнице, он будет получать сходное удовольствие. Чем выше он поднимается, тем больше ощущает некое подобие сексуального удовольствия, чего тебе не понять.

■ Как-то мне пришлось пожить в доме одного очень богатого человека. Он был холост и абсолютно не интересовался женщинами. Единственный его интерес представляли деньги — дни напролет он работал ради них, но так как я жил в его доме, он заинтересовался и моими идеями. У него был огромный дом, и он жил один; его родители уже умерли. Он не был женат, у него не было детей — одна только прислуга. Мне нравилось это место, поскольку там меня никто не беспокоил — ни дети, ни старики, ни ссоры, ведь жены там не было. Там было по-настоящему тихо; прислуга уходила вечером, и в таком большом доме мы оставались практически вдвоем.

Его не интересовало ничто, кроме денег. Поэтому вечером он закрывался в своей комнате — там не было никого, кроме меня, но он все равно закрывался изнутри — и начинал работать: подсчитывать, сколько он заработал, сколько потерял; сколько денег принес этот бизнес, сколько — тот. И только после этого он ложился спать — иногда в два, иногда в три ночи. Бывало, в это время я вставал, чтобы прогуляться, а он только ложился спать.

Однажды я спросил его:

— Ты когда-нибудь задумывался над тем, что ты будешь делать с этими деньгами? Ты не расточителен, ты скупец. У тебя нет детей, кому можно было бы оставить все эти деньги. Ты не настолько щедр, чтобы раздать их друзьям или тем, кто нуждается. Ты не участвуешь ни в каких предприятиях. Что ты собираешься с ними делать? Возьмешь с собой в могилу? Какой смысл во всех этих деньгах?

Поскольку смысл денег в том, чтобы их тратить, вся их ценность заключается в том, как их расходуют. У тебя может быть столько же денег, сколько и у меня, но если ты будешь тратить их особым образом, ты будешь богаче меня. Ценность денег измеряется их использованием. Тот, кто умеет тратить деньги, использует их в тысячу раз эффективнее, чем тот, кто не умеет. У него может быть столько же денег — но он беден.

И этот человек тоже был беден. Его деньги лежали в сейфах, в банках, в акциях — но он был беден.

Я сказал ему:

— Кажется, тебе не нужно больше зарабатывать, у тебя уже достаточно денег. Даже если ты проживешь двести лет, их хватит вполне. А с твоим скупым образом жизни их хватит на две тысячи лет. Двести — это если бы ты жил, как я; а так — тебе не истратить их и за две тысячи лет. С этого момента просто из интереса ты мог бы попробовать жить вечно. Почему ты так беспокоишься? Ты не можешь нормально спать, у тебя ни на что не хватает времени — ты когда-нибудь задумывался, каким образом с тобой приключилась эта болезнь, где ты подхватил этот рак?

— Я никогда не думал об этом, но ты прав. У меня достаточно денег, и я мог бы жить... Конечно, я не собираюсь жить две тысячи лет — семидесяти или восьмидесяти вполне хватит. Мой отец умер в семьдесят, его отец тоже умер в семьдесят, так что и я проживу не больше семидесяти, в крайнем случае — восьмидесяти, лет. Да, в этом есть смысл... Но не скажешь ли ты мне, почему я продолжаю делать все это?

— По одной простой причине: всю свою жизнь ты избегаешь женщин.

— Но какая связь между женщинами и деньгами? — спросил он.

— Это мы обсудим позже. А для начала позволь мне объяснить, почему ты избегаешь женщин.

А причина очень проста. Он наблюдал, как бабушка постоянно изводила, пилила и терзала его деда. Он наблюдал в этой же ситуации своего отца, а также дядю. Все они страдали, и он подумал, что причина их страданий — женщины. С самого детства он стал женоненавистником. А позже он попал под влияние джайнских монахов, так как его отец был очень религиозным человеком. Мужчины, которых изводят жены, становятся религиозными. Кроме религии, для них не остается никакого прибежища. Только она может их утешить: «Не беспокойся, это вопрос всего нескольких лет. В следующей жизни не совершай той же ошибки. И начинай отрекаться уже сейчас. Женщина имеет власть над тобой, только если ты в ней заинтересован сексуально. Она использует твою слабость». И это то, что он слышал от джайнских монахов. В джайнизме секс — это первый объект для отречения, ибо вместе с ним автоматически отпадает множество вещей; над ними уже не нужно работать специально. Секс представляется самой важной проблемой.

Видя, в какой ситуации оказался его дед, отец, дядя, соседи, а потом слушая слова джайнских монахов, глубоко внутри он принял решение, что не собирается устраивать себе такую головную боль.

Я сказал:

— Вот откуда твой интерес к деньгам. Энергии необходим какой-то объект для влюбленности, какой-то выход.

И я продолжил:

— Возможно, это тебя заденет, но я видел, как ты пересчитываешь купюры, и должен сказать, что ты касаешься их в точности так, как если бы ты касался своей возлюбленной.

Шокированный, он взглянул на меня. Мгновение он хранил молчание, а потом сказал:

— Возможно, ты прав. Я действительно испытываю удовольствие, касаясь этих банкнот. Я трогаю их снова и снова. И даже ночью вновь пересчитываю их, хотя накануне уже делал это. Просто прикасаться к ним доставляет мне странное удовольствие — даже если это чужие деньги.

И действительно: иногда он входил в мою комнату, и если на столе лежали какие-то деньги — а это было единственное место, где я их хранил, — первое, что он делал, это брал их и пересчитывал. Я говорил ему:

— Но это глупо. Это не твои деньги, зачем ты их считаешь?

— Я просто получаю удовольствие — не важно, чьи они, — отвечал он.

Ты можешь уловить смысл? Если тебе понравится замужняя женщина, будет ли тебя волновать, чья именно она жена? Это не имеет значения — она красива, и все, поэтому ты и обратил на нее внимание. За кем бы она ни была замужем, это не твое дело. И случай с этим человеком был в точности таким же: деньги есть деньги, в действительности они ничьи. И просто прикасаться к ним, пересчитывать их, играть с ними...

Я сказал ему:

— Если ты хочешь освободиться от этой одержимости деньгами, которая абсолютно идиотична...

Я не против денег, я против одержимости. Одержимый деньгами человек не может ими пользоваться. На самом деле он разрушает деньги, полностью уничтожает их назначение. В любом языке другое название для денег — «поток», и это очень важно. Деньги нуждаются в том, чтобы течь, быть подобными реке, быстро перемещаться. Чем больше их оборот, тем богаче общество.

Если у меня есть стодолларовая купюра и я просто держу ее в кармане при себе, никогда не используя, тогда какая разница — есть она у меня или нет? Я могу держать в кармане любой клочок бумаги, и он будет выполнять то же назначение. Но если я трачу эту банкноту, и она начинает двигаться, и каждый, кто получает ее, тоже немедленно ее использует, тогда эти сто долларов увеличиваются в сто раз — и именно столько денег теперь в этой комнате.

Скупец в реальности против денег. Он уничтожает саму их суть, так как перекрывает им возможность двигаться.

Я сказал ему:

— Сделай вот что: начни интересоваться женщинами.

— Что?! — воскликнул он.

— Просто попробуй. Я устрою тебе знакомство с несколькими женщинами.

Ко мне приходили из университета много женщин, профессоров колледжей, — поговорить о медитации и связанных с ней вещах.

— Не беспокойся, — сказал я. — Просто дай понять, какая из них тебе интересна, и я тебя познакомлю. Тобой заинтересуется любая женщина.

— Почему? — спросил он.

— Из-за денег. Они заинтересуются не тобой, а твоими деньгами. Но как только ты сам заинтересуешься женщиной, ты начнешь тратить деньги, ты расслабишься. Энергия, которая прежде была извращенной, потечет в естественное русло. И никто лучше женщины не покончит с твоими деньгами. Нет нужды жить две тысячи лет — деньги кончатся гораздо раньше. И как только ты заинтересуешься женщиной, твоя влюбленность в деньги перейдет в естественное русло.

— Я подумаю над этим, — сказал он.

— Подумай, но не трать слишком много времени. Сейчас тебе почти сорок пять. Когда тебе будет шестьдесят, даже мне будет трудно свести тебя с кем-нибудь. Так что не жди пятнадцать лет. Подумай сегодня вечером, а завтра утром, когда мы увидимся, расскажешь мне.

Он не мог уснуть всю ночь. Снова и снова он думал об этом и постепенно ему стало ясно: «Да, это все из-за женщин. Я постоянно занимаю себя деньгами, чтобы их избегать, ведь если у меня нет ни времени, ни свободного пространства внутри, разве женщина может появиться в моей жизни? И теперь ясно, откуда у меня такая одержимость деньгами — это замена женщины».

Так что будет это жажда денег, или власти, или славы — сексуальность может принимать разные формы, — зависит от конкретного типа человека. Знаешь ли ты, что, хотя поэты постоянно слагают стихи о женщинах, большинство из них держатся от женщин в стороне. Большинство писателей не проявляли интереса к женщинам. Большинство великих художников опасались женщин — и все по одной причине: или ты рисуешь, или ты женишься. Невозможно иметь двух жен — вместе они убьют тебя.

В Индии есть одна древняя притча. Вора поймали с поличным при ограблении дома. Он предстал перед судом, и судья спросил:

— Ты признаешь свою вину?

— Я признаю ее полностью, — ответил он, — но я должен кое-что сказать. Назначьте мне любое наказание, только не заставляйте меня жениться на двух женщинах.

— Я никогда не слышал о подобном наказании, — сказал судья. — Всю свою жизнь я выносил разным людям приговоры, но ни одного из них я не наказывал таким способом.

— В таком случае вы воистину хороший человек. Можете приговорить меня к смертной казни, только не...

— Но я хочу знать, откуда такое условие.

— Именно из-за этого я и попался. Я пробрался в дом человека, у которого были две жены. Одна жила на первом этаже, а другая этажом выше. И обе они дергали мужчину — одна вверх, а другая вниз. Мне стало так любопытно, что я забыл, зачем пришел. Мне было интересно узнать, чем все это кончится, кто в итоге победит. Ясно, что у мужчины не было шансов выиграть — его поколачивали с обеих сторон.

Вот почему меня поймали; а так я ни разу не попадался за всю жизнь — разве ранее вы видели меня в суде? Я прирожденный вор; мой отец был вором, отец моего отца был вором — это наше семейное ремесло. И в нашей семье это первый случай, когда кто-либо попался, мне стыдно. Душа моего отца и душа деда стыдятся за меня. Я мог без труда взять ценности и скрыться, но эта история с двумя женщинами и мужчиной... Собралась толпа, и из-за этого меня поймали. Кто-то сказал: «Кто этот человек и что он тут делает? Кажется, он не из этой округи!» Поэтому приговорите меня к смерти или к пожизненному заключению — как вам угодно, — но, пожалуйста, не приказывайте мне жениться на двух женщинах.

И в этом же положении оказываются поэты, художники, музыканты, танцоры — любой человек искусства предпочитает не связывать себя с женщиной или вступает в эти связи лишь время от времени, с незнакомками. Он может заинтересоваться какой-нибудь женщиной в поезде, так как это безопасно — на следующей станции он сойдет. Художники, бывало, рассказывали мне, что вступают в связь только с незнакомками, чьих имен они не знают да и не хотят знать. И своих имен они им не называют; они остаются друг для друга незнакомцами.

Этот страх имеет глубокие корни и свою собственную реальность. И возможно, в этом — одна из причин, почему в прошлом женщины никогда не занимались творчеством: они не могли позволить себе жить в одиночестве в обществе, которое было полностью создано мужчинами. Женщина, живущая в одиночестве, подвергается постоянной опасности. Только недавно за всю историю человечества несколько женщин начали делать карьеру в качестве писателей, поэтов, художников. Всего лишь несколько последних лет — и то только в очень прогрессивных, развитых, авангардных регионах — женщины могут жить независимо, как мужчины. Они начинают рисовать, сочинять стихи, музыку.

Женщины обладают всеми возможными талантами, но в течение тысячелетий единственным их творчеством была сексуальность; а когда вся сексуальная энергия расходуется на рождение детей... Можешь ли ты представить женщину, окруженную дюжиной детей, которая сочиняла бы музыку? Эти дети вокруг нее шалят и безобразничают. Сможет ли она сочинять музыку, писать стихи или рисовать? Ты думаешь, эти двенадцать будут сидеть спокойно? Они начнут рисовать раньше нее!

Это кажется странным, но наименьший опыт общения с женщинами имеют поэты. Возможно, именно из-за этого они и пишут об этом — это извращение. А иначе зачем сочинять о женщинах стихи? Поэтам не хватает реального опыта, они почти монахи. Почему художники продолжают рисовать обнаженных женщин? Почему скульпторы ваяют статуи голых женщин — для чего? Это все извращение — куда более прекрасное, чем накопление денег или уход в политику, — но все же извращение. Они удовлетворяют свои естественные инстинкты неестественным способом. Потому, с одной стороны, они продолжают музицировать, писать стихи и картины, а с другой — ощущают бессмысленность жизни.

Творческие люди больше других страдают от бессмысленности жизни. Это странно: ведь они создают прекрасные стихи, рисуют великолепные картины, и все же жизнь для них не имеет смысла. Она не потеряла смысл для клерка, но потеряла для Жан-Поля Сартра, выигравшего Нобелевскую премию! Она не потеряла смысла для школьного учителя, который, должно быть, несчастнейший из людей — тридцать детей против одного бедного парня, — но он не ощущает бессмысленности.

На самом деле жизнь бессмысленна для тех, кто живет неестественно, чья энергия приняла искусственный, произвольный оборот. Такие люди никогда не ощутят смысла, потому что они отдалились от самого источника жизни.

Сходным образом монахи, совершенно не имея никакого опыта с женщинами, рьяно выступают против них. Я спрашивал индуистских, буддистских, джайнских, христианских монахов: «Каков у тебя опыт общения с женщинами? Ты высказываешься против них, но для этого необходим еще больший опыт, чем когда ты выступаешь в чью-то пользу. Так каков твой опыт?» Но никто из них не мог сказать, что располагает каким-то опытом... «Тогда почему ты продолжаешь осуждать их?» — спрашивал я.

Да, у монахов есть единственный опыт взаимодействия с женщинами: женщины постоянно стаскивают их с пьедестала под названием «Я более свят, чем ты». Монахи переносят на женщину свой антагонизм — бессознательно, сами того не понимая, — переносят его на любую встречную женщину. Все женщины — зло, агенты дьявола.

У этих людей нет опыта абсолютно. На самом деле, если они перестанут осуждать женщин, есть опасность, что страсть к женщинам может вернуться — она постоянно стучит в дверь. Им необходимо все время быть занятыми, как можно громче осуждать женщин, чтобы только не слышать этот стук, говорящий, что женщина здесь. Если они прекратят выступать против, они его услышат и не смогут не открыть дверь — а это станет для них провалом.

Я сказал тому другу:

— Просто попробуй — в этом нет вреда. Женщины, что приходят ко мне, не бедны; они не станут просить у тебя денег или дорогих подарков. Я представлю тебя просто как друга, чтобы у тебя была хоть какая-то возможность пообщаться с женщиной.

Следующим утром он сказал:

— Я готов. Возможно, ты прав — и я потеряю интерес к деньгам. Всю ночь я обдумывал, взвешивал, что мне делать. Но в итоге я решил, что так все и есть, я коллекционирую мусор.

Я познакомил его с женщиной, которая спустя шесть месяцев стала его женой, — и я покончил с его карьерой! Он собирался стать богатейшим человеком в городе, но эта женщина начала тратить его деньги. Каждый день, встречая меня, он говорил:

— Ты устроил мне проблемы, ее запросам нет конца. И меня больше не интересуют деньги, так что больше я не гонюсь за ними, как сумасшедший. Если они приходят, хорошо, если нет — меня это не беспокоит, но она постоянно их тратит. Двести лет или восемьдесят... Думаю, она покончит со мной около шестидесяти или раньше. Но ты был прав.

Я отвечал:

— Теперь появилась возможность. Раньше ее не было. Отказавшись от денег, ты отрекся от того, что не было естественным инстинктом в тебе. Ты отрекся всего лишь от пути извращения — а оно могло принять и другую форму. Ты мог гнаться не за деньгами, а быть вовлеченным в политику, и тогда той же проблемой стала бы власть. Но сейчас ты стоишь на естественной почве. А любая трансформация способна случиться только с естественным человеческим существом.

Философия отречения состоит в том, что нужно отречься от денег. Но я знаю, что, поскольку деньги — искусственная, созданная человеком вещь, отречение от них никуда не приведет. Эти люди говорят: «Отрекись от дома», но что это даст? Ты начнешь останавливаться в храмах и превратишься в груз для общества. Эти люди говорят тебе: «Перестань зарабатывать сам себе на жизнь» — и ты начинаешь просить милостыню.

В Индии можно встретить множество нищих, но ты никогда не увидишь на их лицах чувства вины из-за того, что они попрошайничают. Я не видел ни разу. 'Проведя в путешествиях тридцать лет, я не встретил ни одного нищего, который бы считал, что он делает что-то неправильное. Если ты не подаешь ему, ты виновен.

Однажды... Это произошло на вокзале в Кандве, на пересадочной станции. Я приехал из Индоры и дожидался отправления поезда в Мумбай. Я был один в купе и просто смотрел в окно; поезд должен был отправиться через час. Ко мне подошел нищий и сказал, что его мать умерла и ему нужно немного денег для погребальной церемонии. Я дал ему одну рупию.

Он не мог поверить — за всю жизнь ему никто еще не подавал целую рупию. Он глянул на меня. Я сказал:

— Я это сделал сознательно. Твоя мать умерла. Ступай домой и займись делом.

«Должно быть, этот человек сумасшедший или простак», — подумал нищий и ушел.

Но через пятнадцать минут он вернулся — уже без пальто — и, притворяясь другим человеком, сказал мне:

— Мой отец очень болен.

— Что ж, бывает, — ответил я и дал ему еще одну рупию. — Пойди и помоги отцу. Несколько минут назад у одного человека умерла мать; твой отец тоже может умереть. Ступай, помоги ему.

Теперь этот человек не мог так просто оставить меня в покое. Через пятнадцать минут он снова вернулся — теперь уже без кепки.

— Что-то с кем-то из семьи? — спросил я.

— Как ты догадался? — спросил он. — Да, моя жена беременна, в любой момент она может родить, а у меня нет ни единого пенни.

— Возьми рупию и поспеши, — сказал я. — Сегодня столько всего случается. У одного человека умерла мать — он носил пальто и кепку. У другого человека отец был при смерти — у него не было пальто, но была кепка. У тебя нет ни пальто, ни кепки, и твоя жена в опасности. Беги!

Через пятнадцать минут он вернулся.

Я спросил:

— Какие-то семейные проблемы?

— Нет, — сказал он. — Я думал, что надуваю тебя, но теперь чувствую себя виноватым.

— Из-за чего? — спросил я. — То были другие люди.

— Нет. Это все был я.

— Не переживай, — ответил я. — Тогда я, должно быть, был другим человеком. Скорее всего, тут сидел кто-то другой — иначе такому невинному человеку, как ты, вряд ли бы все это удалось.

— Это уже слишком, — сказал он. — Возьми свои четыре рупии обратно.

— Нет, это ты возьми еще одну, чтобы тебе не пришлось в следующий раз приходить голым, ведь если ты еще что- нибудь снимешь... И откуда тебе взять еще родственников? С ними будет покончено, они все перемрут!

Я никогда не забуду того, что он сказал. Он ответил:

— Ты первый человек, заставивший меня испытать вину. А так — кто бы нам ни подавал, мы считаем этих людей простаками. Если они ничего не дают нам, мы говорим, что они грешники. Мы никогда не задумываемся о себе.

Ни один нищий не задумывается. Он просто дает тебе возможность быть добродетельным — ты должен чувствовать себя обязанным ему. Он ставит перед тобой лестницу, по

которой ты можешь подняться в рай. Ни один нищий, хотя он и попрошайничает, никогда не чувствует себя ниже тебя.

Ум настолько хитер, что способен принять любое направление и исказить твое простое, естественное существо.

Конечно, никто не хочет попрошайничать, никто не рождается, чтобы просить подаяние. Но сексуальный инстинкт способен принять любую форму — он может превратиться в жадность богатого или в жадность бедного.

Когда я был профессором, один мой студент, обучающийся в аспирантуре философского отделения, всегда приходил в дорогой одежде и выглядел весьма респектабельно. Однажды я выходил из вокзала — я постоянно путешествовал из Джабалпура по всей Индии, двадцать дней в месяц я отсутствовал в городе. Я мог вернуться через три дня на несколько часов — просто чтобы показаться в университете, потому что меня не могли отпускать так надолго и я не мог бра