В оригинале — «четырехбуквенные».

меня, я не принимаю ваших оскорблений, а если я их не принимаю, они бессмысленны.

Когда тебя кто-то оскорбляет, ты должен стать вос­принимающим; ты должен принять то, что он говорит, лишь тогда ты можешь реагировать. Но если ты не при­нимаешь, если ты просто остаешься непривязанным, если соблюдаешь расстояние, если остаешься спокойным, что он может сделать?

Будда сказал:

— Кто угодно может бросить горящий факел в реку. Он останется горящим, пока не коснется реки. В то время, как он упадет в реку, огня не станет — река охладит его. Я стал рекой. Вы кидаете в меня оскорбления — они горят, когда вы их кидаете, но в то мгновение, как они достигают меня, в моей прохладе огонь гаснет. Они боль­ше не ранят. Вы кидаете шипы — падая в мое молчание, они становятся цветами. Я действую из своей собствен­ной внутренней природы.

Это спонтанность.

Человек осознанности, понимания действует. Человек, который неосознан, бессознателен, механичен, подобен роботу, реагирует.

И дело не в том, что человек осознанности только наблюдает, наблюдение — это одна сторона его сущест­ва. Он не действует без наблюдения. Но не понимайте неправильно — вся Индия, например, неправильно пони­мала таких людей, как Будда; поэтому вся страна потеря­ла активность. Думая, что все великие мастера говорят:

«Сиди в молчании», эта страна стала ленивой, запущен­ной. Эта страна потеряла энергию, силы, жизнь. Она стала совершенно тупой, неразумной, потому что разум обост­ряется, лишь когда ты действуешь.

И когда ты действуешь от мгновения к мгновению из своей осознанности и наблюдательности, возникает вели­кий разум. Ты начинаешь сиять, ты становишься светя­щимся. Но это происходит благодаря двум вещам: на­блюдению и действию из этого наблюдения. Если на­блюдение становится бездействием, ты совершаешь са­моубийство.

Наблюдение должно вести тебя к действию, к новому об­разу действия. Новое качест­во приводится в действие. Ты наблюдаешь, ты совершенно тих и молчалив. Ты видишь, какова ситуация, и из этого видения отвечаешь. Человек осознанности отвечает, он от­ветственен — буквально! Он отвечает, он не реагирует. Его действие рождается из его осо­знанности, не из твоих мани­пуляций; в этом разница. По­этому нет никакой несовмести­мости между наблюдением и спонтанностью. Наблюдение — это начало спонтанности; спонтанность — осуществле­ние наблюдения.

Настоящий человек понимания действует — дейст­вует безмерно, действует тотально, но он действует в мгновении из своего сознания. Он подобен зеркалу. Обычный человек, бессознательный человек похож не на зеркало, а на фотопленку. В чем разница между зер­калом и фотопленкой? Фотопленка, как только она за­свечена, становится бесполезной. Она получает отпеча­ток, подвергается впечатлению — она несет картину. Но помни, картина эта — не реальность, реальность про­должает расти. Ты можешь пойти в сад и сфотографи­ровать куст розы. Завтра эта фотография останется преж­ней, и послезавтра тоже. Пойди и снова посмотри на куст розы — он больше не прежний. Старых роз не стало, появились новые розы. Случилась тысяча и одна вещь.

Жизнь никогда не статична, она постоянно меняется. Твой ум действует, как фотоаппарат, продолжает накап­ливать изображения — это альбом. И из этих изображе­ний ты продолжаешь реагировать. Поэтому ты никогда не верен жизни, потому что все, что бы ты ни делал, неправильно. Что бы ты ни де­лал, говорю я, неправильно. Это никогда не подходит.

Одна женщина показывала своему ребенку семейный аль­бом, и им попалась фотография красивого молодого человека — густые волосы, борода, очень молодой, очень живой. Мальчик спросил:

— Мама, кто этот человек?

— Разве ты его не узна­ешь? — сказала женщина. — Это же твой папа!

Мальчик выглядел озада­ченным, он сказал:

— Если это мой папа, кто же тогда этот лысый человек, который живет с нами?

Фотография статична. Она всегда остается как есть, никогда не меняется.

Бессознательный ум действует, как фотоаппарат, как фотопленка. Наблюдательный ум, медитативный ум дей­ствует, как зеркало. Он не воспринимает отпечатков; он остается совершенно пустым, всегда пустым. Что бы ни оказалось перед зеркалом, оно отражается. Если ты сто­ишь перед зеркалом, оно отражает тебя. Если ты ухо­дишь, не говори, что зеркало тебя предало. Зеркало — это просто зеркало. Когда ты уходишь, оно больше тебя не отражает; у него больше нет обязательства тебя отра­жать. Теперь перед ним стоит кто-то другой — оно отра­жает кого-то другого. Если нет никого, оно никого не отражает. Оно всегда верно жизни.

Фотопленка никогда не верна жизни. Даже если фо­тографию снять прямо сейчас, к тому времени, как фо­тограф извлечет ее из фотоаппарата, ты больше не та­кой! Много воды уже утекло в Ганге. Ты вырос, изме­нился, стал старше. Может быть, прошла одна минута, но одна минута может быть большим делом — может быть, ты умрешь! Лишь минутой раньше ты был жив; через минуту ты можешь умереть. Фотография никог­да не умирает.

Но в зеркале, если ты жив, ты жив; если ты умер, ты умер.

Научись сидеть в молчании — стань зеркалом. Мол­чание делает твое сознание зеркалом, и тогда ты дейст­вуешь от мгновения к мгновению. Ты отражаешь жизнь. Ты не носишь в голове фотоальбом. Тогда твои глаза ясны и невинны, у тебя есть ясность, у тебя есть видение, и ты никогда не неверен жизни.

Это подлинное проживание жизни.

 

Будь Спонтанным

 

Когда ты действуешь, ты всегда действуешь из прошло­го. Ты действуешь из опыта, который накопил, ты дейст­вуешь из заключений, к которым пришел в прошлом, —

как ты можешь быть спонтанным?

Прошлое главенствует, и из-за этого прошлого ты не можешь даже видеть настоящего. Твои глаза так полны прошлым, дымом прошлого, что такое великое видение невозможно. Ты не можешь видеть! Ты почти совершен­но слеп — слеп из-за дыма, слеп из-за прошлых заключе­ний, слеп из-за знания.

Знающий человек — самый слепой человек в мире.

Поскольку он действует из своего знания, он не видит, что происходит. Он просто продолжает механически дей­ствовать. Он чему-то научился; это стало в нем заготов­ленным механизмом, и он действует из него. Есть одна знаменитая история.

В Японии было два храма, враждебных друг другу, как во все века было со всеми храмами. Священники до та­кой степени не выносили друг друга, что перестали даже смотреть друг на друга. Если они сталкивались на дороге, они не смотрели друг на друга. Они перестали разгова­ривать; многие века священники этих двух храмов не

разговаривали друг с другом.

Но у каждого из священников был маленький маль­чик — чтобы им служить и выполнять поручения. Оба священника боялись, что мальчики, в конце концов, есть мальчики, и они могут подружиться друг с другом.

Один священник сказал своему мальчику:

— Помни, другой храм нам враждебен. Никогда не разго­варивай с мальчиком из друго­го храма. Это опасные люди — избегай их, как опасной болез­ни. Беги от них, как от чумы!

Мальчику стало интересно... потому что он уставал, слушая проповеди. Он не мог их понять. Читались странные писания, он не понимал их язык; обсужда­лись великие, извечные пробле­мы. Ему было не с кем играть, не с кем даже поговорить. И когда ему сказали: «Не разгова­ривай с мальчиком из другого храма», в нем возникло боль­шое искушение. Именно так возникают искушения. В тот день он не мог удержаться от того, чтобы не заговорить с другим мальчиком. Увидев его на дороге, он спросил:

— Куда ты идешь?

Другой мальчик был немного философ; слушая всю эту великую философию, он стал философом. Он сказал:

— Иду? Никто не приходит и не уходит! Все случает­ся... Туда, куда меня несет ветром...

Он слышал, как мастер много раз говорил, что именно так живет будда — как мертвый лист, и движется туда, куда его несет ветер. И мальчик сказал:

— Я не иду! Нет никакого делающего, как я могу идти? Что за ерунду ты говоришь? Я мертвый лист. Куда бы меня ни принес ветер...

Другой мальчик лишился дара речи. Он не смог даже ответить. Он не смог найти никаких слов. Он был очень смущен, ему было стыдно, и он почувствовал:

«Мой мастер был прав, запрещая мне разговаривать с этими людьми — они действительно опасны. Что это за разговор? Я задал простой вопрос: «Куда ты идешь?» Фак­тически я уже знал, куда он идет, потому что мы оба идем на рынок купить овощей. Хватило бы простого ответа».

Он вернулся домой и сказал своему мастеру:

— Извини, прости меня. Ты запретил мне, но я тебя не послушался. Фактически из-за твоего запрета возникло искушение. В первый раз я заговорил с этими опасными людьми. Я только задал простой вопрос: «Куда ты идешь?», а он стал говорить странные вещи: «Никто не приходит, никто не уходит. Кто приходит? Кто уходит? Я полная пу­стота»; он говорил: «...Я точно, как мертвый лист на вет­ру. И куда бы меня ни нес ветер...»

Мастер сказал:

— Я же тебе говорил! Ну ладно, завтра встань на том же месте, и когда он придет, спроси его снова: «Куда ты идешь?» И когда он скажет все эти вещи, просто скажи: «Это правда. Да, ты мертвый лист, как и я. Но когда ветер не дует, куда ты идешь? Куда тогда ты мо­жешь идти?» Скажи только это, и это его смутит — а его нужно смутить, его нужно победить. Мы постоянно соперничаем, и этим людям до сих пор удавалось побе­дить нас в каждом дебате. Поэтому завтра победить должны мы!

Встав рано утром, первый мальчик подготовил ответ и повторил его много раз, прежде чем выйти из дома. Потом он встал на том же месте, где второй мальчик появился вчера, еще несколько раз повторил ответ, и вот он увидел второго мальчика. Он сказал про себя: «Ну, сейчас я ему покажу!»

Второй мальчик приблизился. Первый спросил:

— Куда ты идешь?

И он надеялся, что сейчас придет возможность...

Но второй мальчик сказал:

— Куда меня несут ноги...

Никакого упоминания о ветре, никаких разговоров о пустоте, никакой речи о не-действии... Что делать? Весь его готовый ответ выглядит абсурдным. Теперь гово­рить о ветре будет неуместно. Он снова потерпел пора­жение, и теперь ему стало действительно стыдно от соб­ственной глупости, и он подумал: «Этот мальчик, несо­мненно, знает странные вещи. Теперь он говорит: „Куда меня несут ноги..."»

Он вернулся к своему мастеру.

Мастер сказал:

— Я же просил тебя не разговаривать с этими людь­ми! Они опасны, мы знаем это по многовековому опыту. Но теперь мы должны что-то предпринять. Поэтому за­втра снова спроси: «Куда ты идешь?», и когда он скажет:

«Куда меня несут ноги», скажи ему: «А если у тебя нет ног, что тогда?..» Так или иначе его нужно заставить умолкнуть.

Поэтому на следующий день он снова спросил:

— Куда ты идешь? — и стал ждать ответа. И второй мальчик сказал:

— Я иду на рынок купить овощей.

Человек обычно действует из прошлого — а жизнь продолжает меняться. У жизни нет обязательства соот­ветствовать вашим заключениям. Именно поэтому жизнь так сбивает с толку — сбивает с толку знающего челове­ка. У него есть все заготовленные заранее ответы, Бхагавад-Гита, Святой Коран, Библия, Веды. У него все заготов­лено, он знает все ответы. Но жизнь никогда не задает дважды одного и того же вопроса; поэтому знающий человек никогда не дотягивает до жизни.

Будь решительным

Ум всегда не решителен. Дело не в уме одного или дру­гого человека; ум есть нерешительность. Действие ума состоит в том, чтобы колебаться между двумя полярны­ми противоположностями и пытаться найти правильный выход. Это все равно что закрыть глаза, чтобы найти дверь. Конечно, ты почувствуешь, что висишь между дву­мя возможностями — пойти в ту или в эту сторону; ты будешь всегда в состоянии или-или. Именно это и есть природа ума.

Сирен Кьеркегор был великим датским философом. Он написал книгу «Или-Или». Это был его собственный жизненный опыт — он не мог принять решения ни в чем! Все было всегда так, что если он решал в пользу одного, правильным казалось другое. Если он решал в пользу другого, правильным казалось первое. Он остал­ся холостым, хотя одна женщина очень любила его и сде­лала ему предложение. Но он сказал:

— Я должен это обдумать: женитьба — это большое дело, и я не могу сразу сказать «да» или «нет».

И так он и умер с этим вопросом, и так и не женился.

Он прожил долго, может быть, семьдесят лет, и все это время постоянно спорил и дискутировал, но не нашел ника­кого ответа, о котором можно было бы сказать, что это предельный ответ, у которого нет равнозначной противопо­ложности. Он никогда не смог стать профессором. Он за­полнил заявление, у него были самые лучшие из возмож­ных квалификации — у него на счету было много книг, такой огромной важности, что даже через столетие они все еще современны, не устарели, не отстали от времени. Он заполнил заявление, но не смог его подписать — из-за или-или... поступить в университет или нет? Это заявление было найдено, когда он умер, в маленькой комнате, где он жил.

Он останавливался на перекрестках, чтобы решить, повернуть направо или налево, на много часов!.. Весь Копенгаген знал о странностях этого человека, и дети дали ему кличку «Или-Или», и куда бы он ни шел, его провожали криками: «Или-Или!» Видя эту ситуацию, пе­ред смертью его отец ликвидировал весь бизнес, собрал все деньги, положил их на счет и организовал таким об­разом, чтобы каждый месяц первого числа Кьеркегор по­лучал определенную сумму денег. Таким образом, всю жизнь он мог, по крайней мере, выжить... и вы удивитесь:

в тот день, когда он возвращался домой, взяв последнюю сумму денег первого числа — деньги кончились — он упал на улице и умер. С последней суммой денег! Это был правильный поступок. Что еще делать? — что он мог сделать, когда кончится этот месяц?

Он пытался писать книги, но не мог решить, опублико­вать их или нет; он оставил все свои книги неопубликован­ными. Они имеют огромную ценность. Каждая книга — это глубокое проникновение в природу вещей. Он писал о каждом предмете, он добрался до самых корней, до мель­чайших деталей... гений, но гений от ума.

В этом состоит проблема ума — и чем лучше у тебя ум, тем больше будет эта проблема. Меньшие умы не сталкиваются до такой степени с этой проблемой. Имен­но ум гения застревает между двумя полярностями и не может выбрать. И тогда он чувствует себя в подвешен­ном состоянии.

Но вот что я вам говорю: быть в подвешенном со­стоянии — в природе ума. В природе ума быть между полярными противоположностями. Пока ты не перемес­тишься из ума и не станешь свидетелем всех его игр, ты никогда не будешь решительным. Даже если иногда ты что-то решишь — вопреки уму, то раскаешься, потому что тебя будет преследовать другая половина, против которой было решение: может быть, правильно было это, а твой выбор был неправилен. И теперь узнать это невозможно. Может быть, выбор, который ты отложил в сторо­ну, был лучше. Но даже если бы ты выбрал то, ситуация ока­залась бы прежней. Тогда тебя преследовал бы этот выбор, от­ложенный в сторону.

Ум — это в своей основе начало сумасшествия. И если ты слишком в нем, он сведет тебя с ума.

В моей деревне я жил на­против дома ювелира.Я сидел перед его домом, и я узнал, что у него была любопытная привычка: он запирал лавку, а затем два или три раза дергал дверь, чтобы проверить, действительно ли она за­перта. Однажды я возвращался с реки, и он как раз за­крыл лавку и шел домой. Я сказал:

— Но ты же не проверил!

— Что? — сказал он.

— Ты не проверил замок!

Он его проверил — я видел, как он дернул его три раза, но теперь я создал ситуацию, и ум всегда готов... И он сказал мне:

— Может быть, я забыл — я должен вернуться. Он вернулся и стал снова проверять замок. Это стало моей радостью — каждый раз, когда он уходил... он поку­пал на рынке овощи, и я подходил к нему и говорил:

— Что ты здесь делаешь? Ты же не проверил замок! Он бросал свои овощи и говорил:

— Я сейчас вернусь; я только должен пойти и прове­рить замок.

Однажды, даже на вокзале... он покупал билет, чтобы куда-то ехать, и я подошел к нему и сказал:

— Что ты делаешь? Замок!

— Боже мой, разве я его не проверил? — сказал он.

— Нет! — сказал я.

— Теперь ехать невозможно... — сказал он. Он вер­нул билет, пришел домой и проверил замок. Но тогда возвращаться на вокзал было уже слишком поздно —

поезд уже ушел. И он мне ве­рил, потому что я всегда сидел перед домом.

Постепенно это узнали все, и куда бы он ни пришел, люди говорили:

— Куда ты? А ты проверил замок?

В конце концов он разо­злился на меня. Он сказал:

— Наверное, это распрост­раняешь ты, потому что, куда бы я ни пришел, все говорят мне об этом замке...

— Не слушай их, — сказал я. — Пусть себе говорят, что им угодно...

— Что значит не слушай! Если они правы, я пропал наве­ки. Я не могу так рисковать. Поэтому, прекрасно зная, что этот человек, может быть, лжет, я все равно пришел проверить этот замок. Я где-то внутри знаю, что прове­рил его, но кто знает точно?

Ум никогда ни в чем не уверен.

Если ты остаешься между двумя полярностями ума, в промежутке — всегда: делать или не делать? — ты сойдешь с ума. Ты сошел с ума! Прежде чем это случит­ся, выпрыгни и посмотри на ум снаружи.

Осознавай ум — его светлую сторону, его темную сторону, его правоту, его неправоту. Какой бы ни была полярность, просто осознавай ее. Две вещи произойдут из этой осознанности: во-первых, ты не ум, и во-вторых, эта осознанность имеет решительность, которой никогда не бывает у ума.

Ум в своей основе нерешителен, а осознанность в своей основе решительна. Поэтому любое действие из осознанности тотально, полно, лишено раскаяния.

Я никогда в жизни ни о чем не раздумывал снова, не было ли лучше вместо этого сделать что-то другое. Я никогда не раскаивался. Я никогда не думал, что совершил какую-то ошибку, потому что не оставалось никого другого, чтобы говорить все эти вещи. Я действовал из осознанности — и это все мое существо. Тогда все, что происходит, — это все, что возможно. Мир может назы­вать это правильным или неправильным, это его дело, но это не моя проблема.

Таким образом, осознанность выведет тебя из подве­шенного состояния. Вместо того чтобы висеть между двумя полярностями ума, ты выпрыгнешь за пределы обеих, и ты сможешь увидеть, что эти полярности — полярнос­ти, только когда ты в уме. Если ты снаружи его, ты будешь удивлен тем, что это две стороны одной и той же монеты — нет речи ни о каком решении.

С осознанностью у тебя есть ясность, тотальность, позволение* — существование решает внутри тебя. Тебе не приходится думать, что правильно и неправильно. Су­ществование берет тебя за руку, и ты движешься рас­слабленно. Это единственный способ, правильный спо­соб. И это единственный способ быть в здравом рассуд­ке; иначе ты останешься затуманенным.

Сирен Кьеркегор — великий ум, но, так как он был христианином, у него не было никакой концепции осо­знанности. Он может думать, и думать очень глубоко, но не может просто быть в молчании и наблюдать. Этот бедняга никогда не слышал ни о чем, подобном наблюде­нию, свидетельствованию, осознанности. Мышление было всем, о чем он когда-нибудь слышал, и он вложил всю свою жизнь в мышление. Он произвел великие книги, но не смог произвести для себя великой жизни. Он прожил жизнь в совершенном страдании.

Завершай Каждое Многвение

Зачем нужно сновидение? Ты хотел кого-то убить и не убил — ты убьешь его во сне. Это расслабит ум. Утром ты будешь свежим — ты убил. Я не говорю, что ты должен пойти и убить, чтобы не нужен был сон! Но по­мни это: если ты хочешь кого-то убить, закрой двери своей комнаты и медитируй на убийство, сознательно убей его. Когда я говорю «убей его», я подразумеваю «убей подушку», сделай чучело и убей его. Это сознательное усилие, эта сознательная медитация даст тебе большое прозрение в самого себя.

Помни одно: сделай каждое мгновение законченным. Проживай каждое мгновение так, словно оно последнее. Лишь тогда ты закончишь его. Знай, что смерть может случиться в лю­бой момент. Это мгновение мо­жет быть последним. Чувствуй:

«Если я должен что-нибудь сде­лать, я должен это сделать здесь и сейчас, полностью!"

Я слышал историю об од­ном греческом генерале. Ко­роль почему-то был против него — какой-то дворцовый заговор. Это было в день рож­дения генерала. Он праздновал своими друзьями. Внезапно пришел посланец короля и ска­зал генералу:

— Извини, мне тяжело тебе это говорить, но король решил, что в шесть часов тебя должны повесить. Подго­товься к шести часам.

Собрались друзья, играла музыка. Все пили, ели и тан­цевали. Это было в его день рождения. Это послание изменило всю атмосферу. Все опечалились. Но генерал

сказал:

— Не печальтесь, потому что это будет последней

частью моей жизни. Давайте закончим танец, который мы танцевали, и давайте закончим наш пир. У меня те­перь нет возможности закончить все это в будущем. И не провожайте меня в такой печальной атмосфере; ина­че мой ум будет жаждать жизни снова и снова, и оста­новленная музыка, и прерванный праздник станут бреме­нем в моем уме. Давайте это завершим. Сейчас не вре­мя останавливаться.

Из-за него они продолжали танцевать, но это было

трудно. Он один танцевал с еще большим пылом; он один пришел в более праздничное настроение — но всей остальной группе было просто не по себе. Его жена пла­кала, но он продолжал танцевать, продолжал разговари­вать с друзьями. И он был так счастлив, что посланец вернулся к королю и сказал:

— Это редкий человек. Он услышал послание, но не опечалился. И он воспринял его совершенно по-другому — абсолютно непостижимо. Он смеется и танцует, и он в праздничном настроении, и он говорит, что, поскольку эти мгновения для него последние, и теперь будущего нет, он не может тратить их впустую — он должен их прожить.

Сам король пошел посмотреть, что происходит. Все были печальны и плакали. Только генерал танцевал, пил, пел. Король спросил:

— Что ты делаешь? Генерал сказал:

— Это было моим жизненным принципом — посто­янно осознавать, что смерть возможна в каждое мгнове­ние. Благодаря этому принципу я проживал каждое мгно­вение как можно более тотально. Но, конечно, сегодня ты сделал это абсолютно ясным. Я благодарен, потому что до сих пор я только думал, что смерть возможна в каж­дое мгновение. Я просто думал. Где-то позади пряталась мысль, что этого не произойдет в сле­дующее мгновение. Было буду­щее. Но ты полностью отбро­сил для меня мое будущее. Этот вечер — последний. Жизнь те­перь так коротка, что я не могу ее откладывать.

Король был так счастлив, что стал учеником этого чело­века. Он сказал:

— Научи меня! Это алхи­мия. Именно так и нужно про­жить жизнь; это искусство. Я тебя не повешу, будь моим учи­телем. Научи меня жить в мгновении.

Мы откладываем. Это откладывание становится вну­тренним диалогом, внутренним монологом. Не отклады­вай. Живи прямо здесь и сейчас. И чем более ты жи­вешь в настоящем, тем менее тебе будет нужно это по­стоянное «умствование», это постоянное мышление. Оно будет нужно меньше! Это происходит именно из-за от­кладывания, а мы постоянно откладываем все. Мы все­гда живем в завтра, которое никогда не приходит и не может прийти; это невозможно. То, что приходит, прихо­дит всегда сегодня, а мы продолжаем жертвовать сегодня ради завтра, которого нигде нет. Потом ум продолжает думать о прошлом, которое ты разрушил, которым ты пожертвовал ради чего-то, что не пришло. И он продол­жает откладывать его на дальнейшие завтра.

Ты продолжаешь думать, что то, что ты упустил, ты сможешь наверстать когда-то в будущем. Ты никогда этого не наверстаешь! Это постоянное напряжение между прошлым и будущим, это постоянное упускание на­стоящего, этот внутренний шум... Пока он не остановится, ты не можешь упасть в молчание. Поэтому первое:

попытайся быть тотальным в каждое мгновение.

Второе: твой ум такой шумный, потому что ты всегда Думаешь, что его создают другие, что ты не ответственен.

Поэтому ты продолжаешь ду­мать, что в лучшем мире: с лучшей женой, с лучшим му­жем, с лучшими детьми, в луч­шем доме, в лучшем районе — все будет хорошо, и ты бу­дешь в молчании. Ты думаешь, что ты не в молчании, потому что все вокруг тебя неправиль­но; как ты можешь быть в молчании?

Если ты думаешь таким образом, если это твоя логика, тогда лучший мир никогда не придет. Где бы ты ни был в этом мире, везде есть соседи, и везде есть жены, и везде есть

мужья и дети. Ты можешь создать иллюзию того, что где-то существует рай, но везде один только ад. С таким видом ума везде лишь ад. Этот ум и есть ад.

Однажды Мулла Насреддин с женой пришли домой поздно ночью. Дом обокрали, и жена стала причитать и плакать. Потом она сказала Мулле:

— Это ты виноват! Почему ты не проверил замок,

когда мы уходили?

К этому времени собралась вся округа. Это была та­кая сенсация — обокрали дом Муллы Насреддина! Все присоединились к ее песне. Один сосед сказал:

— Я всегда этого ожидал. Почему ты этого не ожи­дал? Ты так беспечен! Второй сказал:

— У тебя были открыты окна. Почему ты их не за­крыл, прежде чем уйти из дома?

Третий сказал:

— Кажется, у тебя плохие замки. Почему ты их не заменил?

И все они показывали пальцами на Муллу Насреддина.

Он сказал:

— Одну минуту! Я не виноват.

Все соседи сказали в один голос:

— Кто же тогда, по-твоему, виноват?

— Как насчет самого вора? — сказал Мулла.

Ум продолжает во всем обвинять кого-то другого. Жена перекладывает ответственность на Муллу Насред­дина, вся округа перекладывает ответственность на Мул­лу Насреддина, а этот бедняга не может переложить ее ни на кого из присутствующих, поэтому он говорит: «Как насчет вора?»

Мы постоянно во всем обвиняем других. Это дает тебе иллюзорное ощущение собственной правоты. Кто-то другой сделал что-то неправильное — А, Б, В. Этот подход — один из основных подходов ума. Во всем не прав кто-то другой, и каждый раз, когда мы можем най­ти козла отпущения, нам становится легче; бремя сбро­шено.

Для ищущего такой ум ничем не помогает; это пре­пятствие. Такой ум — препятствие. Мы должны осо­знать, что, какой бы ни была ситуация, что бы с тобой ни происходило, ответствен ты и никто другой. Если ты ответствен, тогда что-то возможно. Если ответствен кто-то другой, тогда невозможно ничего.

Это основной конфликт между религиозным и нере­лигиозным умом. Нерелигиозный ум всегда думает, что ответствен кто-то другой: измените общество, измените обстоятельства, измените экономические условия, изме­ните политическую ситуацию, измените что-то, и все будет в порядке. Мы изменяли все столько раз, но ничто не в порядке. Религиозный ум говорит, что, какой бы ни была ситуация, если у тебя такой ум, ты будешь в аду, ты будешь в страдании. Ты не сможешь достичь молчания.

Прими ответственность на себя. Будь ответственным, потому что только тогда что-то можно сделать. Ты можешь сделать что-то только с самим собой. Ты не можешь изме­нить никого другого в этом мире, ты можешь изменить только самого себя. Это единственная возможная революция. Единственная возможная трансформация — это транс­формация самого себя. Но об этом можно думать, лишь когда мы чувствуем себя ответственным.

 

Перестань Пытаться Быть Хорошим

 

Единственный грех — это неосознанность, а единственная добродетель — осознанность. То, чего нельзя сделать без неосознанности, — грех. То, что можно сделать только в осознанности, — добродетель. Невозможно убить, если ты осознан; невозможно вообще никакое насилие, если ты осознан. Невозможно насиловать, красть, мучить — все это невозможно, если есть осознанность. Лишь когда ца­рит неосознанность, в ее тем­ноте в тебя входят всевозмож­ные враги.

Будда сказал: «Если в доме горит свет, воры его избегают;и если сторож бодрствует, воры даже не попытаются в него войти. А если люди ходят и говорят внутри, и дом еще не спит, совершенно невозможно, чтобы воры даже подумали об этом».

Точно то же самое и с то­бой: ты в доме, где нет ника­кого света. Обычное состояние человека — это состояние ме­ханического функционирова­ния: homo mechanicus. Ты че­ловек только по названию — во всем остальном ты просто умелая, обученная машина, и все,что бы ты ни делал, будет не­правильно. И помни, я говорю все, что бы ты ни делал, — даже твои добродетели не бу­дут добродетелями, если ты не­осознан. Как ты можешь быть добродетельным, если ты неосо­знан? Позади твоей добродете­ли будет стоять огромное, гигант­ское эго — это неизбежно.

Даже твоя святость, выра­ботанная и привитая с большим трудом и усилиями, тщетна. Потому что она не принесет простоты и скромности, не при­несет того великого опыта бо­жественности, который проис­ходит, только когда исчезает эго. Ты будешь жить рес­пектабельной жизнью святого, но останешься таким же бедным, как и любой другой, — гнилой внутри, ты будешь вести бессмысленное существование. Это не жизнь, это только овощное существование. Твои грехи будут греха­ми, грехами будут и твои добродетели. Твоя безнравст­венность будет безнравственной, и равно безнравствен­ной будет и твоя нравственность.

Я не учу нравственности, я не учу добродетели — потому что знаю, что без осознанности это только при­творство, лицемерие. Они делают тебя фальшивым. Они не освобождают тебя, они не могут тебя освободить. На­против, они заключают тебя в тюрьму.

Достаточно только одной вещи: осознанность — это главный ключ. Он отпирает все замки существования. Осознанность означает, что ты живешь от мгновения к мгновению, бдительный, осознающий себя и все, что во­круг тебя происходит, в отклике, от мгновения к мгнове­нию. Ты как зеркало, ты отражаешь — и отражаешь так тотально, что, какое бы действие ни родилось из этого отражения, оно будет правильным, потому что оно подхо­дит к существованию и с ним гармонично. Оно на самом Деле возникает не в тебе — ты его не делаешь. Оно возникает в тотальном контексте — ситуации, тебя и всего остального, что в нее вовлечено. Из этой цельнос­ти рождается действие — это не твое действие, ты не решил сделать это таким образом. Это не твое решение, это не твоя мысль, это не твой характер. Ты этого не делаешь, ты только позволяешь этому случиться.

Это точно так, словно ты просыпаешься рано утром, солнце еще не взошло, и на пути ты видишь змею — нет времени думать. Ты можешь только отражать — нет времени решать, что делать и чего не делать, — ты тот­час же отскакиваешь! Обратите внимание на слово тот­час же — не теряя ни единого мгновения, ты тотчас же отскакиваешь с дороги. Позднее ты можешь сесть под деревом и подумать о том, что случилось, и как ты это сделал, и похлопать себя спине за то, как хорошо это по­лучилось. Но, фактически, ты этого не сделал — это слу­чилось. Это случилось во всей полноте контекста. Ты, змея, опасность смерти, попытка жизни защитить себя... в это вовлечена еще тысяча и одна вещь. Вся целост­ность ситуации вызвала это действие. Ты был просто

проводником.

И это действие подходит. Ты его не делаешь. В ре­лигиозных терминах мы можем сказать, что Бог сделал это посредством тебя. Это только религиозный способ это сказать, вот и все. Целое действовало посредством части.

Это добродетель. Ты никогда в этом не раскаешь­ся. И это по-настоящему освобождающее действие. Как только оно случилось, с ним покончено. Ты снова сво­боден действовать; тебе не придется носить это дейст­вие в голове. Оно не станет частью твоей психологиче­ской памяти; оно не оставит в тебе раны. Оно было так спонтанно, что не оставит в тебе никакого следа. Это действие никогда не станет кармой. Это действие не оставит на тебе никакой царапины. Действие, которое становится кармой, — это действие, которая на самом деле не действие, а реакция, которая приходит из про­шлого, из памяти, из мышления. Ты решаешь, выбира­ешь. Это происходит не из осознанности, а из неосо­знанности. Тогда это грех.

Все мое послание состоит в том, что тебе нужно сознание, не характер. Сознание — это су­ществующая реальность, характер — ложная сущность. Характер нужен только тем, у кого нет сознания. Если у тебя есть глаза, тебе не нужно трости, чтобы находить дорогу, нащупывать дорогу. Если ты можешь видеть, ты

не спрашиваешь других: «Где дверь?»

Характер нужен только тем людям, которые бессоз­нательны. Характер — это только смазка; она помогает тебе сглаживать свою жизнь. Георгий Гурджиев часто говорил, что характер похож на буфер. Буферы применя­ются в соединении железнодорожных поездов; их поме­щают между вагонами. Если что-то случится, эти буфе­ры не дадут вагонам врезаться друг в друга. Или рессо­ры: в машинах есть рессоры, чтобы движение было бо­лее гладким. Рессоры поглощают шок, это шокопоглощатели. Именно это и есть характер — шокопоглощатель.

Людям говорят быть скромными. Если ты научишься быть скромным, это будет шокопоглощателем — научив­шись быть скромным, ты научишься защищать себя от эго других людей. Они не смогут тебя так сильно ранить;

ты скромный человек. Если ты эгоистичен, ты обяза­тельно снова и снова будешь ранен — эго очень чувстви­тельно, и ты прикрываешь свое эго одеялом скромности. Это помогает, это дает тебе своего рода гладкость. Но это не трансформирует тебя.

Моя работа заключается в трансформации. Это алхимиче­ская школа; я хочу, чтобы вы были трансформированы из бессознательности в сознание, из темноты в свет. Я не могу дать тебе характер; я могу дать только прозрение, осознан­ность. Мне хотелось бы, что­бы ты жил от мгновения к мгновению, не согласно образ­цу, данному мной или общест­вом, церковью, государством. Мне хотелось бы, чтобы ты жил согласно собственному маленькому свету осознан­ности, согласно собственному сознанию.

Будь откликающимся в каждое мгновение. Характер означает, что у тебя есть определенный, заготовленный заранее ответ на все вопросы жизни, и каждый раз, когда возникает ситуация, ты откликаешься согласно установ­ленному образцу. Поскольку ты откликаешься согласно заранее заготовленному ответу, это не истинный отклик, это только реакция. Человек характера реагирует, чело­век сознания откликается: он впитывает ситуацию, он отражает реальность, как она есть, и из этого отражения действует. Человек характера реагирует, человек созна­ния действует. Человек характера механичен; он функ­ционирует, как робот. У него в уме работает компьютер, полный информации; спроси его о чем угодно, и из ком­пьютера выкатится заранее заготовленный ответ.

Человек сознания просто действует в мгновении, не из прошлого и не из памяти. Его отклик красив, естест­вен, его отклик верен ситуации. Человек характера ни­когда не дотягивает до ситуации, потому что жизнь по­стоянно меняется; она никогда не остается прежней. А твои ответы всегда остаются прежними, они никогда не

растут — они не могут расти, они мертвы.

В детстве тебе говорили определенные вещи; они в тебе остались. Ты вырос, жизнь изменилась, но этот от­вет, данный тебе родителями, или учителями, или священ­никами, по-прежнему есть. И если что-то случится, ты будешь действовать согласно этому ответу, который был дан тебе пятьдесят лет назад. А за пятьдесят лет столько воды утекло в Ганге; это совершенно другая жизнь.

Гераклит говорит: «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку». А я вам говорю: «Нельзя войти в одну и ту же реку даже однажды, потому что река течет так быстро». Характер застоен; это грязный водоем. Сознание — это река.

Именно поэтому я не даю людям никакого кодекса поведения. Я даю им глаза, чтобы видеть, сознание, чтобы отражать, подобное зеркалу существо, чтобы откликаться на любую возникающую ситуацию. Я не даю им никакой подробной информации о том, что им делать и чего не делать; я не даю им десяти за­поведей. Если же начать давать им заповеди, нельзя останавли­ваться на десяти, потому что жизнь гораздо сложнее.

В буддистских писаниях есть тридцать три тысячи правил для буддистского монаха. Тридцать три тысячи правил! Для каждой возможной ситуации, которая только может возникнуть, у них есть заготовленный ответ. Но как ты можешь держать в па­мяти тридцать три тысячи пра­вил поведения? И если человек достаточно хитер, чтобы запом­нить тридцать три тысячи пра­вил, он и достаточно сообрази­телен, чтобы всегда найти способ их обойти; если он не хочет делать определенную вещь, он найдет способ. Если он хочет делать определенную вещь, он найдет способ.

Я слышал историю об одном христианском святом:

кто-то ударил его по лицу, потому что в этот день на утренней лекции он сказал: «Иисус говорит, что если кто-то ударит тебя по одной щеке, подставь другую». И этот человек захотел это проверить и ударил его, изо всех сил ударил по щеке. И этот святой был действительно ис­тинным, верным своему слову: он подставил ему Другую щеку. Но этот человек был тоже непрост: он ударил и по второй щеке, еще сильнее. Тогда его ждала неожидан­ность — этот святой набросился на него и стал бить его так сильно, что этот человек сказал:

— Что ты делаешь? Ты же святой, и утром ты ска­зал, что если кто-то ударит тебя по одной щеке, подставь

Другую.

Он сказал:

— Да — но у меня нет третьей щеки. И Иисус на этом останавливается. Теперь я свободен: теперь я буду Делать, что мне хочется. Иисус не дает об этом больше никакой информации. Похожий случай был в жизни Иисуса. Однажды он сказал своему ученику:

— Прощай семь раз. Ученик сказал:

— Ладно.

То, как он сказал: «Ладно», вызвало у Иисуса подозре­ние; он сказал:

— Я говорю, семьдесят семь раз.

Ученик был немного встревожен, но он сказал:

— Ладно — потому что числа не кончаются на семи­десяти семи. Как насчет семьдесят восьмого раза? Тогда я свободен, тогда я могу делать, что хочу!

Сколько правил можно дать людям? Это глупо, бес­смысленно. Именно таким образом люди религиозны, и все же не религиозны: они всегда находят способ избе­жать этих правил поведения и заповедей. Они всегда могут найти обходной путь, черный ход. И характер может дать, самое большее, ложную маску, не глубже кожи — даже не на глубину кожи: лишь поцарапайте немного ваших святых, и вы найдете скрывающееся позади животное. На поверхности они выглядят красиво, но только на по­верхности.

Я не хочу, чтобы вы были поверхностными; я хочу, чтобы вы действительно изменились. Но настоящая перемена происходит из центра твоего существа, не из периферии. Характер — это рисунок на периферии, со­знание — это трансформация центра.

В то мгновение, когда ты начинаешь ви­деть свои недостатки, они падают, как сухие листья. Тогда не нужно больше ничего делать. Доста­точно их видеть. Просто осознавать свои недостатки — вот все, что нужно. В этой осознанности они начинают исчезать, они испаряются.

Человек может продолжать делать определенную ошибку, только если он остается в отношении ее бессоз­нательным. Бессознательность является обязательным условием, чтобы снова совершать одни и те же ошибки, и даже если ты попытаешься это изменить, то совершишь ту же ошибку в другой форме, в другой ситуации. Ошибки бывают всех размеров и форм! Ты их видоизменяешь, заменяешь одни ошибки другими, но не можешь их от­бросить, потому что глубоко внутри не видишь, что это ошибочно. Может быть, тебе скажут другие, потому что они могут видеть...

Именно поэтому каждый считает себя таким краси­вым, таким разумным, таким добродетельным, таким свя­тым — но никто с ним не соглашается! Причина про­ста: ты смотришь на других, видишь их реальность, а в отношении себя придерживаешься вымыслов, красивых вымыслов. Все, что ты знаешь о себе, это в большей или меньшей мере миф; это не имеет ничего общего с реальностью.

В то мгновение, когда человек начинает видеть собст­венные недостатки, устанавливается радикальная переме­на. Поэтому все будды веками учили только одному — осознанности. Они не учат характеру — характеру учат священники, политики, но не будды. Будды учат тебя со­знанию, не совести.

Совесть — это трюк, который играют с тобой другие, — другие тебе говорят, что правильно и что неправильно. Они навязывают тебе свои идеи, и навязывают их постоянно с са­мого детства. Когда ты так не­винен, так уязвим, так деликатен, что на тебе можно оставить от­печаток, след, они тебя обуслов­ливают — с самого начала. Эта обусловленность называется «со­вестью», и эта совесть продол­жает управлять всей твоей жиз­нью. Совесть — это стратегия общества, направленная на то, чтобы тебя поработить.

Будды учат сознанию. Со­знание означает, что ты не учишься у других тому, что пра­вильно и что неправильно. Не нужно учиться ни у кого друго­го, нужно просто идти вовнутрь.И внутреннего путешествия до­статочно — чем глубже ты идешь, тем больше высвобожда­ется сознания. Когда ты дости­гаешь центра, ты так полон све­та, что эта темнота исчезает.

Когда ты вносишь в ком­нату свет, тебе не приходится выталкивать из комнаты тем­ноту. Присутствия света в ком­нате достаточно, потому что темнота — это только отсут­ствие света. Как и все твои не­нормальности, безумия.

Человек, переодетый Адоль­фом Гитлером, пришел к психиатру.

— Как вы видите, у меня нет никаких проблем, — сказал он. — У меня самая лучшая в мире армия, все деньги, которых я только могу пожелать, и вся возможная роскошь, которую только можно себе представить.

— Что же тогда кажется вам проблемой? — спросил доктор.

— Моя жена, — ответил этот человек. — Она думает, что она миссис Томпсон.

Не смейтесь над этим беднягой. Это не кто иной, как вы сами.

Человек пришел в ателье и увидел, что посередине потолка на одной руке висит человек.

— Что он там делает? — спросил он портного.

— А, не обращайте внимания, — сказал портной. — Он думает, что он лампочка.

— Почему же вы не скажете ему, что это не так? — спросил смущенный клиент.

— Что? — ответил портной. — Работать в темноте?

В то мгновение, когда ты знаешь, что ты сумасшед­ший, ты больше не сумасшедший. Именно это и есть кри­терий здравого рассудка. В то мгновение, когда ты зна­ешь, что невежествен, ты становишься мудрым.

Дельфийский Оракул объявил Сократа самым муд­рым человеком в мире. Люди поспешили к Сократу и сказали ему:

— Радуйся, празднуй! Дельфийский Оракул объявил тебя самым мудрым человеком в мире. Сократ сказал:

— Все это чепуха. Я знаю только одно: я ничего не знаю.

Эти люди были сбиты с толку и смущены. Они при­шли обратно в храм и сказали Оракулу:

— Ты говоришь, что Сократ — самый мудрый чело­век в мире, но он сам это отрицает. Напротив, он говорит, что он совершенно невежествен. Он говорит, что знает только одно: что он ничего не знает.

Оракул рассмеялся и сказал:

— Именно поэтому я объявил его самым мудрым человеком в мире. Именно поэтому — в точности пото­му, что он знает, что невежествен.

Невежественные люди считают себя мудрыми. Су­масшедшие считают себя самыми здравомыслящими.

И частью человеческой природы является то, что мы продолжаем смотреть наружу. Мы наблюдаем всех, кро­ме самих себя; поэтому мы знаем о других больше, чем о самих себе. Мы ничего не знаем о самих себе. Мы не свидетельствуем действие нашего собственного ума, мы не наблюдательны внутри.

Тебе нужен поворот на сто восемьдесят градусов — именно это и есть медитация. Тебе нужно закрыть глаза и начать наблюдать. Поначалу ты найдешь только тем­ноту и ничего больше. И многие люди пугаются и броса­ются обратно наружу, потому что снаружи светло.

Да, снаружи светло, но этот свет не сделает тебя про­светленным, этот свет совершенно тебе не поможет. Тебе нужен внутренний свет, свет, источник которого находит­ся в самом твоем существе, свет, который не может по­гасить даже смерть, свет, который вечен. И он у тебя есть, потенциал есть! Ты с ним рождаешься, но держишь его позади себя; ты никогда на него не смотришь. И поскольку веками, много жизней, ты смотрел нару­жу, это стало механической привычкой. Даже во сне ты видишь сны, а сны — это отражение внешнего. Когда ты закрываешь глаза, ты снова начинаешь видеть сны наяву или думать; это означает, что тебя снова интересуют дру­гие. Это становится такой хронической привычкой, что нет даже небольших интервалов, небольших окон в твое собственное существо, сквозь которые ты мог бы уви­деть проблеск того, кто ты такой.

Поначалу это тяжелая борьба, это тяжело. Это труд­но — но не невозможно. Если ты решителен, если ты предан внутреннему исследованию, тогда рано или позд­но это случится. Тебе нужно только продолжать копать, тебе придется продолжать бороться с темнотой. Вскоре ты пройдешь темноту и войдешь в царство света. И этот свет — истинный свет, гораздо более истинный, чем свет Солнца или Луны, потому что все источники света снару­жи временны; они есть только на время. Даже Солнце однажды умрет. Не только небольшие светильники ис­черпывают свои ресурсы и умирают к утру, но даже Солн­це, располагающее такими огромными ресурсами, с каж­дым днем умирает. Рано или поздно оно станет черной дырой; оно умрет, и от него не придет никакого света. Как бы долго оно ни жило, оно не вечно. Внутренний свет вечен; у него нет начала, нет конца.

Я не заинтересован в том, чтобы говорить тебе отбро­сить недостатки, стать хорошим, улучшить свой характер — нет, совсем нет. Меня совершенно не интересует твой ха­рактер; меня интересует только твое сознание.

Стань более бдительным, более сознательным. Про­сто иди глубже и глубже в себя, пока не найдешь центр своего существа. Ты живешь на периферии, а на перифе­рии всегда царит хаос. Чем глубже ты идешь, тем глуб­же воцаряется молчание. И в этих опытах молчания, света, радости твоя жизнь начинает двигаться в другое измере­ние. Ошибки и заблуждения начинают исчезать.

Поэтому не волнуйся об ошибках, заблуждениях и недостатках. Пусть тебя заботит только одна вещь, одно­единственное явление. Вложи всю свою энергию тотально в одну цель: как стать более сознательным, как стать более пробужденным. Если ты вложишь в это тотально всю свою энергию, это случится, это неизбежно. Это твое право от рождения.

Мораль озабочена хорошими качествами и плохими качествами. Хороший человек, согласно морали, — это человек честный, правдивый, подлинный, достойный доверия.

Человек осознанности — это не только хороший че­ловек, он гораздо большее. Для хорошего человека его добро — это все; для человека осознанности добро — это только побочное следствие. В то мгновение, когда ты сознаешь свое существо, добро следует за тобою, как тень. Тогда не нужно совершать никакого усилия, чтобы быть хорошим; добро становится твоей природой. Точно, как деревья зеленые, ты хороший.

Но «хороший человек» не обязательно осознан. Он прилагает большие усилия, чтобы быть хорошим, он бо­рется с плохими качествами — ложью или воровством, неправдой, нечестностью, насилием. Они есть в хорошем человеке, но в подавленной форме, и могут извергнуться в любое мгновение.

Хороший человек может превратиться в плохого очень легко, без всякого усилия — потому что все эти плохие качества есть, но только сверну­ты, подавлены усилием. Если он устранит усилие, они немедлен­но извергнутся в его жизнь. И эти хорошие качества только выработаны, не естественны. Он изо всех сил пытается быть че­стным, искренним, не лгать — но это усилие, это утомительно.

Хороший человек всегда серьезен, потому что он боится всех тех плохих качеств, кото­рые подавил. И он серьезен, потому что глубоко внутри желает, чтобы его почитали за его добро, чтобы его наградили. Он жаждет респектабельности. Ваши так называе­мые святые, самое большее — «хорошие люди».

Есть лишь один способ выйти за пределы «хорошего человека»: привнести больше осознанности в свое суще­ство. Осознанность — не что-то, что должно быть приви­то; она уже есть, ее нужно только разбудить. Когда ты полностью разбужен, что бы ты ни сделал, хорошо, а все, чего ты не делаешь, плохо.

Хороший человек должен прилагать безмерные уси­лия, чтобы делать хорошее и избегать плохого; плохое остается для него постоянным искушением. Это выбор:

каждое мгновение он должен выбирать хорошее, не вы­бирать плохого. Например, такой человек, как Махатма Ганди, — он хороший человек, всю жизнь он изо всех сил пытался быть на стороне добра. Но даже в возрасте се­мидесяти лет ему снились сексуальные сны, и он был в большой тревоге: «Что касается часов бодрствования, я могу удерживать себя совершенно свободным от секса. Но что я могу сделать во сне? Все, что я подавил днем, приходит ночью».

Это показывает лишь то, что это никуда не делось;это осталось внутри тебя и только ждало правильного момента. В то мгновение, когда ты расслабляешься, в то мгновение, как ты устраняешь усилие — а во сне ты должен, по крайней мере, расслабиться и удалить усилие быть хорошим, — все плохие качества, которые ты подав­лял, начинают становиться твоими снами. Твои сны — это твои подавленные желания.

Хороший человек находится в постоянном конфлик­те. Вся его жизнь — не жизнь радости; он не может смеяться от всего сердца, он не может петь, не может танцевать. Во всем и всегда он выносит суждения. Его ум полон осуждения и суждений — и поскольку он сам изо всех сил пытается быть хорошим, он судит и других по тем же критериям. Он не может принять тебя таким, как есть; он может тебя принять, лишь если ты удовле­творишь его требованиям и будешь хорошим. И поскольку он не может принимать людей такими, как есть, он их осуждает. Все ваши святые полны осуждения в отноше­нии всех; согласно им, все вы грешники. Это не качества подлинно религиозного человека. В под­линно религиозном человеке нет суждений, нет осуждения. Он знает одно: что ни одно дей­ствие не плохо и не хорошо — осознанность хороша, а неосо­знанность плоха. Ты можешь даже сделать что-то — неосо­знанно, — что кажется хорошим для всего мира, но для религиоз­ного человека это не хорошо. И ты можешь сделать что-то плохое, и тебя осудят все, кроме

религиозного человека. Он не может тебя осудить — по­тому что ты бессознателен; тебе нужно сострадание, не суждение. Не осуждение — ты не заслуживаешь ада, никто не заслуживает ада.

Когда ты приходишь к точке абсолютной осознаннос­ти, нет речи о выборе — ты просто делаешь то, что хоро­шо. Ты делаешь это невинно, точно так, как за тобой сле­дует твоя тень, — без усилия. Если ты бежишь, тень бе­жит; если ты останавливаешься, тень останавливается — но тень не прилагает никаких усилий.

Человека осознанности нельзя считать синонимичным хорошему человеку. Он хороший — но совершенно по-дру­гому, под совершенно другим углом. Он хороший не потому, что пытается быть хорошим; он хороший, потому что он осознан. И в осознанности все осуждающие слова, такие как «плохое», «злое», исчезают, как темнота исчезает в свете.

Религии решили оставаться только моральными ко­дексами. Это этические кодексы; они полезны для обще­ства, но не полезны для тебя, не полезны для индивиду­альности. Это удобства, созданные обществом. Естест­венно, если каждый начнет воровать, жизнь станет невоз­можной; если каждый начнет лгать, жизнь станет невоз­можной; если каждый будет нечестен, вы вообще не смо­жете существовать. Поэтому, на самом низшем из уров­ни, мораль нужна обществу, это социальное удобство, но не религиозная революция.

 

Не удовлетворяйся тем, чтобы только быть хорошим.

Помни: ты должен прийти к точке, где тебе не нужно даже думать о том, что хорошо и что плохо. Сама твоя осознанность, само твое сознание просто приводят тебя к тому, что хорошо, — нет никакого подавления. Я не назо­ву Махатму Ганди человеком осознанности, только хоро­шим человеком — и он действительно изо всех сил пы­тался быть хорошим. Я не подвергаю сомнению его на­мерения, но он был одержим тем, чтобы быть хорошим.

Человек осознанности ничем не одержим — в нем нет одержимости. Он просто расслаблен, спокоен и тих, в молчании и безмятежности. Из этого молчания, что бы ни расцвело, это хорошо. Это всегда хорошо — он живет в невыбирающей осознанности.

Таким образом, выйди за пределы обычной концеп­ции хорошего человека. Ты не будешь хорошим, ты не будешь плохим. Ты будешь просто бдительным, созна­тельным, осознанным, и тогда все, что последует, будет хорошо. Другими словами я могу сказать, что в тоталь­ной осознанности ты приобретешь качество божествен­ности, и хорошее — это лишь небольшой побочный про­дукт божественности.

Религии учили тебя быть хорошим, чтобы однажды ты смог найти Бога. Это невозможно — ни один хоро­ший человек никогда еще не находил божественности. Я учу прямо противоположному: найди божественность, и хорошее придет само собой. И когда хорошее приходит само собой, в нем есть красота, изящество, простота, скром­ность. Оно не просит награды ни здесь, ни в мире ином. Оно — само по себе награда.

 

 

Эксперименты в наблюдении

Люди наблюдают только других; они никогда не забо­тятся о том, чтобы наблюдать самих себя. Каждый наблю­дает — и это самое поверхностное наблюдение, — что дела­ет другой человек, какую одежду носит, как выглядит... Каж­дый наблюдает: наблюдение — не что-то новое, представля­емое в твоей жизни. Оно только должно быть углублено, отозвано от других и направлено на свои собственные чув­ства, мысли, настроения и в конце концов — на самого на­блюдателя.

Еврей сидит в поезде напротив священника.

— Скажите, Ваша Святость, — спросил еврей, — почему вы носите воротник задом наперед?

— Потому что я Отец, — отвечает священник.

— Я тоже отец, но не ношу воротник, как вы, — говорит еврей.

— Но, — говорит священник, — я отец многих тысяч.

— Тогда, — говорит еврей, — может быть, вам стоило бы носить задом наперед штаны, а не воротник!

Люди очень наблюдательны в отношении всех других. Двое идут с работы; внезапно начинается дождь.

— Скорее, — говорит первый, — раскрой зонт.

— Не поможет, — отвечает второй, — мой зонт полон дырок.

— Зачем же тогда ты его вообще принес?

— Я не думал, что пойдет дождь.

Вы можете очень легко смеяться над нелепыми поступка­ми других людей, но смеялись ли вы когда-нибудь над собой? Не ловили ли вы себя когда-нибудь на том, что делаете что-то нелепое? Нет, себя вы совершенно не наблюдаете. Все ваше наблюдение направлено на других, и это ничем не поможет.

 

Настрой Себя На Без Временное

Если ты просто полежишь рядом часы с секундной стрел­кой и будешь смотреть на секундную стрелку, ты уди­вишься — ты не сможешь продолжать помнить даже полную минуту. Может быть, пятнадцать секунд, двад­цать секунд, самое большее — тридцать секунд, и ты за­будешь. Ты потеряешься в какой-то идее — и тогда вне­запно вспомнишь, что пытался помнить. Даже в течение минуты поддерживать осознанность трудно, поэтому че­ловек должен осознавать, что осознанность — не детская игра. Когда ты пытаешься осознавать мелочи жизни, ты должен помнить, что много раз забудешь. Ты уйдешь да­леко прочь, во что-то другое. Но в то мгновение, как ты снова вспомнишь, не чувствуй себя виноватым — это одна из ловушек.

Если ты начнешь чувствовать себя виноватым, то не сможешь вернуться к осознанности, которую практико­вал. Не нужно чувствовать себя виноватым; это естест­венно. Не раскаивайся — это естественно, это происхо­дит с каждым ищущим. Прими это как естественное; иначе ты попадешься в ловушку и начнешь чувствовать раскаяние, чувство вины от того, что не смог помнить и нескольких секунд, что продолжаешь забывать.

Джайнский мастер Махавира был первым человеком в истории, который открыл, что если человек может по­мнить, быть осознанным, непрерывно сорок восемь минут, этого достаточно — он станет просветленным, никто не может ему помешать. Всего сорок восемь минут — но это трудно даже на сорок восемь секунд! Столько отвлечении...

Никакой вины, никакого раскаяния — в то мгнове­ние, как ты вспоминаешь, что забыл, что делаешь, просто вернись. Просто вернись и снова начни работать. Не плачь и не рыдай о сбежавшем молоке — это глупо.

На это потребуется время, но мало-помалу ты осо­знаешь, что можешь оставаться бдительным больше и больше, может быть, целую минуту, может быть, две ми­нуты. И если ты можешь осознавать две минуты, это так радостно,— но не попадись в ловушку радости, не начинай думать, что чего-то достиг. Это станет препят­ствием. Это пример того, как человек теряется — лишь небольшое приобретение, а он думает, что пришел до­мой.

Продолжай работать медленно, терпеливо. Спешить некуда — в твоем распоряжении вечность. Не пытайся спешить. Это нетерпение не поможет. Осознанность — не однолетние цветы, которые вырастают за шесть не­дель и умирают. Осознанность похожа на ливанские кед­ры, которым нужны сотни лет, чтобы вырасти, но они сохраняются тысячи лет и поднимаются в небо до ста пятидесяти, двухсот футов.

Осознанность растет очень медленно, но растет. Че­ловек должен быть очень терпеливым.

И по мере того как она растет, ты начнешь чувство­вать многие вещи, которых никогда не чувствовал рань­ше. Например, ты начнешь чувствовать, что носишь в теле многие напряжения, которых никогда раньше не осо­знавал, потому что это были тонкие напряжения. Теперь есть осознанность, и ты можешь почувствовать эти очень тонкие, деликатные напряжения. Поэтому каждый раз, когда ты чувствуешь напряжение в теле, расслабь эту часть тела. Если все твое тело расслабленно, осознан­ность растет быстрее, потому что эти напряжения ей пре­пятствуют.

Когда твоя осознанность вырастет еще больше, ты Удивишься, узнав, что ты видишь сны не только во сне; даже когда ты бодрствуешь, подводное течение снов про­должается. Оно продолжается в глубине даже во время бодрствования — закрой глаза в любое мгновение, и ты увидишь, что сон проплывает, как облако по небу. Но только когда ты станешь немного более осознанным, мож­но будет увидеть, что твое бодрствование — не настоя­щее бодрствование. Мимо плывут сны — люди называ­ют их «снами наяву». Если они могут расслабиться в кресле и закрыть глаза на мгновение, немедленно при­дет сновидение. Человек начинает думать, что стал пре­зидентом страны,' или что он делает какие-то великие вещи — или что-то еще, о чем он знает даже во время самого сна, что это чепуха. Ты не президент страны, но все же в этом сне есть что-то такое, что продолжается вопреки тебе. Осознанность заставит тебя осознать эти слои снов в пробужденном состоянии. И они начнут рассеиваться, точно так же, как начинает рассеиваться тьма, когда ты вносишь в комнату свет.

 

Невидимое прикосновение

Что бы ты ни делал: когда идешь, сидишь, ешь или ниче­го не делаешь, просто дышишь, отдыхаешь, расслабляешь­ся на траве, — никогда не забывай, что ты наблюдатель.

Снова и снова ты забудешь. Ты увлечешься какой-то мыслью, каким-то чувством, какой-то эмоцией, каким-то сантиментом — что угодно может отвлечь тебя от на­блюдателя. Вспомни и поспеши обратно в центр свидетельствования.

Сделай это внутренним процессом, постоянно... Ты удивишься тому, как жизнь изменит все свое качество. Я могу сделать движение рукой без всякой осознанности и могу это сделать в абсолютной осознанности, наблюдая все движение изнутри. Эти два движения совершенно разные. Первое — движение робота, механическое дви­жение. Второе — сознательное движение. И когда ты сознателен, ты чувствуешь руку изнутри; когда ты не сознателен, ты знаешь руку только снаружи.

Ты знаешь свое лицо только снаружи, в зеркале, по­тому что ты не наблюдатель. Начав наблюдать, ты по­чувствуешь лицо изнутри, и это такой опыт — наблюдать себя изнутри! Тогда мало-помалу начнут происходить многие вещи. Мысли исчезнут, чувства исчезнут, эмоции исчезнут, и тебя окружит молчание. Ты — как остров посреди океана молчания... просто наблюдатель, словно пламя в центре твоего существа озаряет все существо светом.

Поначалу это будет только внутренний опыт. Посте­пенно ты увидишь, что это сияние, распространяющееся от твоего тела, эти лучи достигают других людей. Тебя удивит и потрясет, что другие люди, если они немного чувствительны, тотчас же осознают, что что-то их косну­лось — что-то невидимое. Например, если ты наблюда­ешь себя... Просто иди у кого-то за спиной, наблюдая себя, и почти наверняка этот человек обернется и посмо­трит на тебя, внезапно, без причины. Когда ты наблюда­ешь себя, наблюдение начинает испускать излучение, и оно обязательно коснется человека, который идет впере­ди. И если его коснется что-то невидимое, он обернется:

«В чем дело?» — а ты так далеко, что не можешь даже дотянуться до него рукой.

Можешь попробовать такой эксперимент: кто-то спит, и ты сидишь рядом, просто наблюдая себя, и внезапно этот человек проснется, откроет глаза и оглянется по сто­ронам, словно кто-то его коснулся.

Мало-помалу ты сможешь также чувствовать и при­косновение лучей. Именно это и называется «вибраци­ей». Это не вымышленная вещь. Другой человек это чув­ствует; ты тоже почувствуешь, что коснулся другого че­ловека.

Английское выражение «тронуть» очень значитель­но. Может быть, вы его используете, не понимая, что оно значит, когда говорите, что «этот человек меня тронул». Может быть, он не сказал тебе ни слова. Может быть, он просто прошел мимо. Может быть, он просто посмотрел тебе в глаза, и ты почувствовал, что он тебя «тронул». Это не просто слово — это происходит в действительно­сти. И те, чьи лучи простираются к людям, животным, деревьям, скалам... однажды ты увидишь, что касаешься изнутри всей вселенной.

Випассана

 

Путем Будды была випассана; випассана — значит свидетельствование. Он нашел одно из величайших из всех существующих средств, средство наблюдения дыхания — просто наблюдение за дыханием. Дыхание — это такое простое и естественное явление, и оно происходит двад­цать четыре часа в сутки. Не нужно совершать никакого усилия. Если ты повторяешь мантру, тебе придется совер­шать усилие, тебе придется себя принуждать. Если ты го­воришь: «Рама, Рама, Рама», тебе придется постоянно на­прягаться. И ты обязательно много раз забудешь. Более того, слово «Рама» — снова что-то от ума, а ничто умствен­ное никогда не может вывести тебя за его пределы.

Будда открыл совершенно другой угол зрения. Про­сто наблюдай дыхание — входящее дыхание, выходящее дыхание.

Есть четыре точки для наблюдения. Сидя в молчании, просто начни наблюдать дыхание, чувствовать дыхание. В первой точке дыхание входит. Затем на мгновение, когда дыхание вошло, оно останавливается — это очень неболь­шое мгновение, оно останавливается на долю секунды;

это вторая точка наблюдения. Затем дыхание разворачи­вается и выходит наружу — это третья точка наблюде­ния. Тогда снова, когда дыхание вышло полностью, на долю секунды оно останавливается. Это четвертая точка на­блюдения. Затем дыхание начинает входить снова... — это круг дыхания. Если ты можешь наблюдать все эти четыре точки, ты будешь удивлен, изумлен чудом такого простого процесса — потому что ум в это не вовлечен.

Наблюдение — это не качество ума; наблюдение — это качество души, сознания. Наблюдение — это совер­шенно не умственный процесс. Когда ты наблюдаешь, ум останавливается, прекращается. Да, поначалу много раз ты забудешь, и ум войдет и начнет играть в старые игры. Но каждый раз, как ты вспоминаешь, что забыл, не нужно чув­ствовать раскаяние, вину — просто вернись к наблюдению, снова и снова возвращайся к наблюдению за дыханием. Мало-помалу ум станет вмешиваться меньше и меньше.

И когда ты сможешь наблюдать за дыханием непре­рывно сорок восемь минут, ты станешь просветленным. Ты удивишься — всего сорок восемь минут? Потому что ты подумаешь, что это не слишком трудно... всего сорок восемь минут! Это очень трудно. Сорок восемь секунд, и ты много раз становишься жертвой ума! По