Восстания у Мидилпю и Стамбула 5 страница

 

Походы 1630—1640-х гг.

 

Инициаторами первого похода к Босфору в четвертом деся­тилетии XVII в. выступили запорожцы. 16 марта 1630 г. их от­ряд из 500 человек прибыл на Дон, «и учали... атаманом и ясау-лом, и казаком те черкасы говорить, чтоб итти на море для до­бычи; и... атаман Епиха Радилов велел атаманом и ясаулом, и казаком сбиратца, и собралось... тысяча человек». 5 апреля 1,5 тыс. донцов и запорожцев на 28 стругах, приблизительно по 54 казака на судно, вышли в Азовское море.

Казаки наверняка «пошарпали» его побережье, а 29 апреля, войдя в Керченский пролив, приступали к городу Керчи, но были отбиты с потерями — «черкас и казаков побили и перера­нили человек со ста и больши». Нападавшие отошли от Керчи, направились к выходу в Черное море, «шли... морем неделю и приходили... на крымские и греческие деревни», и вообще «во­евали... крымские юрты... во все лето». Во время погрома на­званных «деревень» неприятелю удалось захватить двух участ­ников похода, примкнувших к казакам белгородских крестьян, руских людей Ваську Иванова, Федьку Семенова», которые и дали крымским властям и московским послам в Крыму сведения об этой экспедиции.

31 мая с казачьей флотилией встретились две турецкие гале­ры, среди пассажиров которых находились и русские — послы дворянин Андрей Савин и дьяк Михаил Алфимов. Перед Кафой эти корабли предупредили с берега, чтобы они шли «бережно», так как «за горой за лиманом» стоят будто бы 46 донских стругов, пришедших из Керченского пролива и громивших суда и селения близ Кафы. «Каторжный бей» повернул назад, струги его преследовали, но не смогли догнать, «потому что на катаргах гребля большая» (на борту было 500 гребцов). И.Ф. Быкадоров, изложив этот эпизод по статейному списку послов, говорит, что, согласно словам взятого в плен казака, в казачьей флотилии на­считывалось 26 стругов с 1100 доннами и 500 запорожцами. Без сомнения, речь шла о той экспедиции, что началась 5 апреля. В.Д. Сухорукое поворачивает флотилию от крымских бере­гов домой, на Дон («били на крымские греческие деревни и по­том со значительною добычею возвратились в жилища свои»), и одновременно замечает, что летом того же года еще одна партия донцов «разорила несколько других греческих деревень, под­властных турецкому султану, как то: Айсерее, Арпаты и Небола, за три дня езды от Царяграда отстоящие, и иные».

Однако историк ошибается относительно времени нападений на «другие» греческие селения, равно как неточен в определении их местоположения. В приводимом же в сочинении В.Д. Сухору-кова, в примечаниях, статейном списке русских послов³⁵ сказано: «Да... казаки воевали в 138 году весною турскова салтана грече­ские села и деревни, которые живут блиско Крыму, село Айсерес (у Н.А. Мининкова Аскерень. — В. К.), село Арпаты и иные села и деревни, и имали у них войною животы их и животину, а в полон... гречен не имали; да втурской же земле... казаки повоевшш... село Небыла (у Н.А. Мининкова Инебала. — В.К.) и многих людей в полон и животы поймали, и издобылись они в той войне гораздо, и то... село (Инебала. — В.К.) сидит подле моря блиско города Си-няпы (Синопа — В.К.), от Царягорода в трех днищах».

Послы имели в виду Инеболу, заметный населенный пункт, а впоследствии немалый город, расположенный на черноморс­ком побережье Малой Азии, между Синопом и Эрегли, ближе к первому.

Далее в списке говорится: «Да во 138 году поймали турские люди в Турской земле близко города Синяпы... восьм стругов, аказаков было в тех стругах триста человек, и привели тех казаков во Царьгород, и турской салтан тех казаков поймал на себя, на каторги». По Н.А. Мининкову, захват стругов и казаков случил­ся именно возле Инебалы³⁶. Похоже, что сведения об этих поте­рях преувеличены турками. Во всяком случае, жилец Тимофей Владычкин, побывавший в конце лета 1630 г. на Дону, слышал там, что «по лету донские казаки ходили на море и воевали тур-ского (султана. — В.К.) город... и которой юрод повоевали, то... он не ведает. А побили... на море казаков 130 человек, а они... привезли с собою огромного руского полону 240 человек».

Из приведенных материалов видно, что набег на греческие селения относится к весне, и, вероятно, там действовала та же самая флотилия, что нападала на Керчь. К Босфору же и Стам­булу она подходила, очевидно, гораздо ближе «трех днищ». 22 июня русский посол узнал в Кафе, что донские казаки гро­мили села и деревни близ города Легра, «в днище и в двух от Царе града»³⁷. Под «Легром», как уже говорилось, скорее всего, имеется в виду Эрегли.

На помощь селениям, подвергшимся нападению, прибыли сипахи, и в завязавшемся бою оказались «побиты немалые люди с обеих сторон». Но донцы разгромили два турецких корабля, пленили кади и предлагали затем выкупить его за 2 тыс. золо­тых³⁸.

К 1630 г., может быть, относятся действия казаков и в райо­не Бургаса. М. Бодье в одном из изданий своей книги, вышед­шем в 1631 г., сообщал свежие новости на этот счет. «Русские (казаки. — В.К.), привыкшие совершать набеги, — читаем здесь, —продолжают их чинить летом...тысяча шестьсот трид­цатого года... они вновь вышли в Черное море, чтобы, как обыч­но, нанести урон туркам, используя реку Танаис и Борисфен...» До М. Бодье дошли слухи, что в походе участвовали какие-то «несколько отрядов московитов-добровольцев», хотя султан «жил в мире с их народом».

«Русские, — утверждает французски и современник, — вы­садились в Анатолии, захватили там несколько удаленный от моря город Ямбол, ограбили его и увезли богатую добычу, со­стоявшую из разных вещей, но главным образом меди, которая производится в большом количестве в этом крае». Кафинский паша, «видя эти беспорядки», направил в Стамбул гонца с сооб­щением о них и советовал «паше моря» «ввести в Черное море не менее ста галер, если он намерен обуздать дерзость русских, их врагов».

Согласно М. Бодье, капудан-паша «смог собрать лишь ше­стьдесят пять парусов» — галер, галиотов и бригантин — и в июне (22 мая — 20 июня старого стиля) выступил, «чтобы выгнать рус­ских из империи своего государя», но «не добился большого успеха».

Можем предположить, что, несмотря на упоминание Ана­толии, разгрому подвергся болгарский город Ямбол, располага­ющийся на заметном расстоянии в глубь материка от Бургаса. В этом районе, между Бургасом и Ямболом, недалеко от мор­ского побережья, как раз залегают месторождения медной руды. Однако все же не исключен и вариант с Анатолией: в XVI в. порт Инеболу вывозил медь, которую добывали в районе между Си-нопом и Кастамону; в XVII в. основными поставщиками меди в Стамбул являлись анатолийские города Синоп, Амасра, Эрзу­рум, Токат и Гюмюшхане (в районе Трабзона)³⁹. Хотя, кажется, правителя Кафы больше должны были беспокоить «беспоряд­ки» в Болгарии, чем в Анатолии.

23 мая, в разгар военных действий казаков на море, в Моск­ву прибыл посол султана Фома Кантакузин — важная фигура османской дипломатии, потомок византийского аристократи­ческого рода, один из представителей которого, Иоанн VI, в XIV в. даже занимал константинопольский престол и, как счи­тается, «привел османов в Европу». Провозгласив себя импера­тором в противовес законному наследнику трона, Иоанн всту­пил, по определению болгарского царя, в «нечестивый союз» с турками, которые переправились из Малой Азии в Европу и, между прочим, осаждали Константинополь.

Ф. Кантакузин привез московскому царю удивительный план решения «казачьего вопроса» путем перевода донских казаков на службу не только Михаилу Федоровичу, но и Мураду IV. Н.А. Мининков полагает, что этот проект не случайно выдвинул именно в 1630 г. главнокомандующий османским фло­том Дели Хюсейн-паша. Здесь следует уточнить, что капудан-пашой в названном году был не Дели Хюсейн-паша, который займет этот пост позже, а Фирари Хасан-паша, ярый недруг ка­заков⁴⁰, энергичный адмирал и администратор, прилагавший много усилий для улучшения и увеличения турецких военно-морских сил и опиравшийся на свою жену Фатиму, сестру Му-рада IV, и на тещу, султаншу-валиде (мать султана), однако все же отставленный в 1631 г.

Несмотря на то что, согласно вестям, пришедшим из Стам­була и распространившимся в Европе, турки в 1630 г. «претер-пели большой урон от казаков на Черном море», идея Фирари Хасан-паши не являлась следствием лишь одной этой кампа­нии, только начинавшейся, когда посол с упомянутым планом отправлялся в Москву. Идея была результатом всех предшеству­ющих кампаний, в первую очередь, конечно, казачьих опера­ций третьего десятилетия XVII в., которые охватили весь Бос­фор вплоть до самой османской столицы, не говоря уже о других районах Причерноморья.

Капудан-паша с целью прекращения тяжелой войны пред­лагал совместную российско-турецкую выплату жалованья каза­кам, а в случае ее невозможности — организацию их переселе­ния в османскую землю, на побережье Средиземного моря.

Излагая это предложение, Ф. Кантакузин сообщил отцу государя, патриарху Филарету, что имел беседу с Фирари Ха-сан-пашой, и тот спрашивал его, посла, как знатока России, «для чево царское величество не велит донских казаков по­бить или з Дону их збить, чтоб от тех донских казаков меж Мурат-салтанова величества и царскова величества ссоры и нелюбви не было». Дипломат, по его словам, отвечал адмира­лу, что «царскому величеству на донских казаков ратных лю­дей послать немочно, потому что на Дону места крепкие и лесные, и как на них послать ратных людей, и они разбегутца врознь или пойдут к недругу, и учинить над ними никакова наказанья немочно».

Получив такой ответ, главнокомандующий «о том думал много и говорил, чтоб казаком донским давать жалованье обоим государем — Муратову б салтанову величеству давать им от себя, а царскому величеству тем казаком велеть давать от себя, чтоб от тех казаков войны не было... А будет де царское величество тем донским казаком своего государева жалованья давать не изво­лит, ино де казаком донским яз учну давать Мурат-салтанова жалованья из Мурат-салтановы казны, будет на то царсково ве­личества изволенье».

И, наконец, план капудан-паши завершался следующими предложениями: «И перевесть бы их з Дону всех на Белое море на житье. А около де Белово моря Мурат-салтанову величеству многие недруги, и они б на тех недругов ходили и под ними добывались. И ныне б, дав им жалованье, послать их войною на полского короля вместе с сердаром (турецким главнокомандую­щим. — В. К.)».

Белым морем (Акдениз) турки и вслед за ними казаки назы-вачи Средиземное море и отдельные его части. В данном случае имелось в виду не ближайшее Мраморное море, которое было тогда внутренним османским «озером» без каких-либо врагов на его берегах, а Средиземное море вообще.

Хотя в принципе турецкие власти могли поселить казаков и на Мраморном море, из которого можно было Дарданелльским проливом выходить «добываться» в Эгейское море. Впоследствии османское правительство разместит казаков-некрасовцев срав­нительно недалеко от Стамбула, на побережье именно Мрамор­ного моря — у озера Майноса, в 25 км от южномраморномор-ского порта Бандырмы⁴¹. Однако гипотетическое поселение бес­покойных донцов первой трети XVII в. на Эгейском море, на его турецком или греческом побережье или на многочисленных ос­тровах, пожалуй, имело бы больше удобств для Турции — по­дальше от столицы и поближе к «недругам».

Н.А. Смирнов предполагает, что частые поездки Ф. Канта-кузина в Москву через Дон (визит 1630г. был третьей такой по­ездкой) свидетельствуют об изучении послом казачьего вопроса и «изыскании средств к отвлечению донских казаков от набегов на турецкую землю».

«Хотя никаких прямых документов о деятельности в этом направлении Фомы Кантакузина не имеется, — пишет исто­рик, — но сопоставление отдельных фактов и событий не остав­ляет сомнений в том, что Фома Кантакузин видел разрешение донской проблемы в натравливании московского правительства и его представителей на казаков с тем, чтобы вызвать между ними вооруженное столкновение. Он через своих агентов искусно пус­кал слухи о готовящемся погроме донских казаков со стороны Москвы; его же агенты спровоцировали убийство воеводы Кара-мышева, посланного с 50 стрельцами на Дон сопровождать ту­рецкое посольство. В конце концов этот великий интриган пал жертвой собственных интриг».

На фоне сказанного явно неудачно выглядит мнение Н.А. Смир­нова же о «наивности» предложения Фирари Хасан-паши: по­сол «высказал наивную мысль, которая якобы пришла в голову капудан-паше». Эту идею можно воспринимать как нереальную, даже фантастическую, но не наивную хотя бы с точки зрения упомянутого историком натравливания Москвы на Войско Дон­ское. Не видим мы и основания характеризовать видного турец­кого дипломата как интригана, поскольку он делал свое дело в интересах государства, которому служил (другой вопрос, что донцы считали такую активную службу «зазорной» для право­славного грека), равно как и отрицать принадлежность идеиФирари Хасан-паше. Почему бы «великому адмиралу» не могла прийти в голову мысль о прекращении войны «на два фронта» — умиротворении на Черном море и подключении казаков к вой­не против средиземноморских неприятелей Турции?

Между прочим, в том же 1630 г. дипломаты Шарль Талей-ран князь де Шале и Жак Руссель, прибывшие в Москву из Стам­була и вынужденные по пути на Черном море заплатить выкуп перехватившим их донским казакам, предлагали царю проект союза Турции, вассальной ей Венгрии, Швеции и России про­тив Австрии, Испании и Польши.

Замысел перетянуть Войско Донское на свою сторону не ос­тавлял османские власти и позже. Такой переход на службу сул­тану, согласно «Поэтической» азовской повести, предлагал ка­закам в 1641 г., в первый день осады Азова, турецкий парламен­тер — «янычарский голова».

«А естьли вы, люди божий, — говорил парламентер, — слу­жить похочете... государю нашему царю Ибрагиму-салтану, его величеству, принесите тако ему... винныя свои головы раз-бойничи в повиновение на службу вечную. Радость будет: от­пустит вам государь наш... и паши его всиваши казачи грубо­сти прежние и нонешние и взятье азовское. Пожалует вас, казаков, он, государь наш турецкой царь, честию великою. Обогатит вас... он... многим и неисчетным богатством, учи­нит вам... у себя во Цареграде покои великий во веки, поло­жит на вас, на всех казаков, плате свое златоглавое, печати подаст вам богатырские золоты с царевым клеймом своим. Всяк возраст вам... в государьстве его во Цареграде будет кла-нятся, станут вас всех... называти — Дону славного рыцари знатныя, казаки избранныя».

Донцы отвечали: «Как служить можем ему, царю турскому неверному, оставя пресветлой здешней свет и будущей? Во тму (в ад. — В.К.) итти не хощем! Будем впрямь мы ему, царю тур­скому, в слуги надобны, и как мы отсидимся от вас в Азове-городе, побываем мы у него, царя, за морем под ево Царемгоро-дом, посмотрим мы Царяграда строенье и красоты ево. Там с ним, царем турским, переговорим речь всякую, —лише бы ему... наша казачья речь полюбилась! Станем мы служить ему... пищалми казачими да своими сабелки вострыми».

Предложения перейти на службу Турции делались и запо­рожцам. В частности, в 1648 г. игумен Петроний Ласко, ездив­ший к Б. Хмельницкому с письмом от брацлавского воеводы Адама Киселя, сообщал, что «если бы казаки не хотели воевать с Польшей», то крымский хан мог бы обещать им «от имени ту­рецкого царя хорошее жалованье с тем, чтобы они отправились из Запорожья на море в наибольшем количестве, хоть и сто ты­сяч, чтобы отплыли и помогли (туркам. — В. К.) воевать с вене­цианцами».

Действия казаков на море в 1630 г. вызвали отнюдь не со­вместный русско-турецкий патронаж, а царскую опалу на Войс­ко Донское. Последовали арест и ссылка зимовой станицы во главе с атаманом Н. Васильевым и убийство на Дону упомянуто­го выше царского представителя, присланного к казакам с опаль­ной грамотой и неприемлемыми требованиями. Утверждение Н.А. Смирнова о том, что агенты Ф. Кантакузина спровоциро­вали убийство Ивана Карамышева, — это лишь версия истори­ка, но по крайней мере косвенно турецкий дипломат сыграл определенную роль в трагическом конце воеводы. Похоже, что именно посол склонил московское правительство выдвинуть тре­бование к донцам идти вместе с турками на поляков.

Это было единственное предложение капудан-паши, кото­рое приняла Москва, однако и оно оказалось невыполнимым. Долголетняя ожесточенная война донцов с Турцией и их на­строения, хорошо видные из азовской повести, не позволяли никаких совместных казачье-турецкихдействий, не говоря уже о службе Войска Донского султану и тем более о переселении казаков в глубь Турции. Здесь не могли помочь и предприни­мавшиеся, по-видимому, попытки Ф. Кантакузина склонить к «взаимопониманию» атамана Е. Родилова, который был дав­ним знакомцем посла и сопровождал его в предыдущих поезд­ках в Москву в 1622 и 1627 гг.

Московское же правительство, всячески открещивавшееся от «разбоев» донцов на море и враждебно относившееся к воль­ным порядкам на Дону, было заинтересовано в существовании Войска Донского — своего фактического защитника на юге и необходимого противовеса Османской империи и Крымскому ханству. И даже если бы в Москве вдруг приняли самоубийствен­ное решение отказаться от этого противовеса, то для переселе­ния казаков требовалось сначала «сбить» их с Дона. Как раз одну из причин невозможности этого Ф. Кантакузин объяснял Фи­рари Хасан-паше. Другая причина заключалась в том, что у Мос­ковского государства просто не было сил, способных произвес­ти означенное «сбитие». Естественно, план капудан-паши и Ф. Кантакузина не был принят и остался в истории в качестве забавного, но характерного эпизода.

У В. Миньо говорится, что в 1634 г. главнокомандующий османским флотом боролся с казаками в Дарданеллах (о чем сказано в предыдущей главе), но мы не имеем никаких сведений о босфорском походе этого года.

Затем набег к Босфору совершили запорожцы. Весной 1635 г., несмотря на сопротивление властей Речи Посполитой и запорожских «старших», некоторое число сечевиков пошло в дальний морской поход. 17 июня османский каймакам Байрам-паша сообщал польскому королю Владиславу IV, что в месяце зилькаде, т.е. между 18 апреля и 17 мая⁴², «разбойников казац­ких днепровских семь лодок, вышедши на Черное море, при­шли даже сюда до устья морского (до входа в Босфор. — В. К.), потому что галеры и армата цесарская были на Белом море, а иные военные корабли по делам военным пошли в Трапезунт». Заходили ли запорожцы в сам пролив, неизвестно. Соглас­но каймакаму, они «много зла наделали несчастным поддан­ным, немало забрали имущества; галеры, которые были на устье морском, вышли на них и погнались, и захватили две лодки, которые, убегаючи, были выброшены на берег, а другие темной ночью бежали и пошли в свои стороны».

М.С. Грушевский, ошибочно датируя само послание меся­цем зилькаде, упоминает и письмо короля польному гетману Николаю Потоцкому от августа 1635 г. о том, что казаков, хо­дивших на море вопреки запрещению, надо поймать и пока­рать, и замечает: не знаем, о том же или о другом походе писал король, но таких походов в то время, вероятно, было несколько; Львовская летопись даже категорически говорит, что именно в 1635 г. казаки пять раз ходили на море, «хотя на достоверность этой цифры, разумеется, нельзя сильно полагаться».

В составленном в 1634 г. «Описании Черного моря и Тата­рии» Э. Дортелли сообщал о причинении запорожцами нема­лого вреда «прибрежным местам Татарии и проливу Черного моря» (Крыму и Босфору) и замечал, что казаки «наводяттакой страх не только в Татарии и всем Черном море, но и в Констан­тинополе», и что «из-за них там вооружают ежегодно флот, час­тью или весь». С 1637 г., после взятия донскими казаками Азова и перехода в их руки господства на Азовском море, резко усили­лись опасения турок перед ожидавшимися донскими и доно-запорожскими набегами на Черное море, Босфор и, вполне воз­можно, сам Стамбул.

Образно эти опасения охарактеризовал А.И. Ригельман: «Как скоро Амурату (Мураду IV. — В.К.) о потере Азова весть дошла, вообразилось ему тотчас, что по этим обстоятельствам соединившиеся козаки (донцы и запорожцы. — В.К.), естьли похотят, то легко уже и в Серале посетить его могут». В самом деле, в Стамбуле говорили, что отныне туркам никогда не быть в покое и всегда ожидать погибели, а по умножении казаков и укреплении захваченной ими крепости, «не взяв Азова, и... во Царегороде не отсидетца», и что Азов поэтому стал «пуще и тош­нее Багдада»⁴³.

Тревога в османской столице возросла в связи со слухами о возможном восстании греков, которые могли соединиться с ка­заками. В июне 1638 г. по подозрению в государственной изме­не и связях с казаками был умерщвлен константинопольский патриарх Кирилл Лукарис, о чем подробно расскажем в даль­нейшем. В предшествовавшем месяце прибывший в Москву грек Петр Юрьев, гонец от сучавского митрополита, говорил в По­сольском приказе, что султан «сам, остерегаяся от Запорог и от донских казаков, на проходе к Царюгороду с Черного моря 10 000 янычан поставил для обереганья».

Неудача азовской осады 1641 г. еще больше усилила пани­ческие настроения в Стамбуле. Весь город, сообщали находив­шиеся там русские дипломатические гонцы Богдан Лыков и Афанасий Буколов, состоит в «великом смятении», «и ни от ко­торой стороны такого спасенья не имеют, как от Азова». Сведе­ния о ходе осады засекретили: была «великая заповедь, чтоб нихто про Азов ничего не говорил». Великий везир приказал немедленно казнить двух гонцов, разгласивших «в миру» ин­формацию о неудачной осаде. Пленники рассказывали москов­ским представителям, что секретность поддерживалась, чтобы рабы «и всякие християне не взволновались на басурман», но великий везир скрывал информацию и от султана.

Молдавский гонец, будущий посол в России Атанасе Иоан поведал в Москве, как на его глазах 28 октября 1641 г. в Стамбул «пришли испод Азова 26 катарг с побитыми и с ранеными людь­ми, а иные порожжие, и в те поры... во Царегороде у турок добре было кручинно». «И салтан... велел было гречан во Царегороде всех побить. И то... отговорили салтану мать же ево салтанова да муфти, что у них по их турской вере в патриархово место».

По словам гонца, те воины, «которые были под Азовом, го­ворили: будет де салтан и с ним и везирь пойдут под Азов (в новый поход. — В.К.) сами, и они с ними будут готовы, а будет де они, салтан и везирь, сами под Азов не пойдут, и им никакие хаживать, лутче де им во Царегороде всем помереть, а под Азов без салтана и без везиря не хаживать, то де не богдатцкая (баг­дадская. — В. К.) служба, под Богдатом де было туркам гулянье, а под Азовом кончина бусурманская».

В общем, как замечал В.Д. Сухорукое, «в Константинополе проведали о состоянии дел азовских, и ужас объял всех жителей; твердили, что им не усидеть в Цареграде, и страх распростра­нился на все окрестности».

Однако, к радости турок, ожидания массированных атак ка­заков на Анатолию и Босфор не оправдались. Сосредоточен­ность донцов на защите Азова, необходимость проведения в первую очередь разведывательных экспедиций, гибель донской флотилии в Адахунском сражении и блокада османским фло­том Керченского пролива не позволили развернуть казачье на­ступление на Турцию. Дело ограничилось отдельными похода­ми, усиливавшими, правда, тревогу в Анатолии и Стамбуле.

Набег 1638 г. на окрестности османской столицы, живопи­суемый В.Б. Броневским («самый Царьград освещаем был заре­вом пожаров») и за ним С.А. Холмским («зарево пожаров было видно в самом Константинополе»), не находит подтверждения в источниках. Первый известный поход донцов в сторону Стам­була, относящийся к периоду казачьего Азова, датируется 1639 г. Атаман донской станицы в Москве Сидор Алфимов 3 ноября этого года сообщил в Посольском приказе, что «в прошлом... 147-м году (т.е. до 1 сентября 1639 г. — В. К.) из Озова ходили казаки на море судами для языков, и меж... Керчи и Темрюка взяли они полонеников русских людей 123 человека; а после... тово посыл­ка послана из Озова другая, подале, к Царюгороду, для языков подлинных вестей, а при них... та посылка не бывала (не верну­лась на Дон до отъезда станицы в Москву 7 октября. — В. К.)».

К сожалению, ничего больше об этом походе мы не знаем, если не считать, что к данной экспедиции относится сообще­ние в Посольском приказе атаманов двух других донских станиц И. Каторжного и Нефеда Есипова от 16 декабря. Из сообщения видно, что после 1 сентября «посылано из Озова на море каза­ков для языков 9 стругов; и с моря... пришло казаков 7 стругов, а два... струга потопило волною, а языков... не добыли».

Впрочем, скорее всего, эта неудачная экспедиция вовсе не была стамбульским походом. Последний же являлся своего рода исключением из казачьей практики тех лет по дальности марш­рута: разведывательные операции, связанные с обороной Азова, обыкновенно проводились донцами в акватории Азовского моря и Керченского пролива.

В 1640г. казаки, но уже не донские, а запорожские, появи-[лись «супротив Константинополя и перед Трабзоном». В до­рожном дневнике польского посольства в Турцию, возглавляв­шегося В. Мясковским («Диариуше турецкой дороги»)⁴⁴, под 11 (1) мая этого года есть запись о полученном известии с Чер­ного моря:«... запорожские казаки взяли город над морем неда­леко от Константинополя».

Некоторые интересующие нас сведения о тогдашних дей­ствиях казаков имеются в записках Эвлии Челеби. В 1643 г. он вернулся в Стамбул из большого путешествия вокруг Черного моря. Последними пунктами его пути перед столицей были ос­тров Игнеада и крепость Теркоз, располагавшаяся сравнитель­но недалеко от Стамбула. «Поблизости от этого места, — заме­тил Эвлия о Теркозе, — есть покрытый цветами луг и славное место Скумрыджаир, где располагаются лагерем янычары и куруджи (вид привилегированных войск, разновидность янычар. — В.К.) и отсюда следят за безопасностью близлежащих сел, так как несколько лет тому назад эти берега были наводнены каза­ками».

Трудно сказать, к какому из казачьих походов можно отнес­ти эту информацию. Набег 1630 г. как будто бы не укладывается в рамки «нескольких лет», набег 1640 г. произошел, кажется, слишком недавно, а поход 1639 г. был разведывательным. Пред­положительно можно говорить об экспедиции 1635 г. и, вероят­но, о неизвестном нам казачьем набеге к Босфору⁴⁵.

Несмотря на отступление Войска Донского 1642 и следую­щих лет турки продолжали строго охранять пролив и Стамбул. Тот же Эвлия Челеби, к примеру, описывая местность Мандру поблизости от Теркоза, упоминал находящуюся там роту адже-миогланов (из ленного ополчения) и замечал, что они охотятся за беглецами и русами, которые приходят с Черного моря. На месте оставались и другие части и подразделения османских войск.

Время от времени среди них и населения появлялись новые слухи о возможном приходе казаков. 25 мая 1644 г. русский агент грек И. Петров писал из Стамбула царю Михаилу Федоровичу: «А царствие ваше произволь оберегати накрепко от татар по вся­ко время, а от турского (султана. — В.К.) ни в чем не оберегайся. А турской сам боится и опасается от великого вашего царствия, и как услышит казаков на море, страсть свое емлет».

Не совсем понятные сведения имеются о морской экспеди­ции запорожцев 1646 г. В мае этого года король Владислав IV известил иностранных дипломатов о начале похода сечевиков на Черное море, затем о выходе в море второго отряда казаков и, наконец, об успехах, одержанных первым отрядом. 12 (2) мая и 6 июня (27 мая) австрийский посол в Польше Вальдероде и 4 июня (25 мая) венецианский посол Джованни Тьеполо доно­сили своим правительствам о королевском приказе выйти в море, полученном запорожцами, и о самом их выходе.

28 (18) мая Д. Тьеполо сообщал, что речь идет об экспеди­ции к Стамбулу, а в середине июля (начале месяца по старому стилю) французский посол де Брежи писал из Варшавы, что 8 тыс. казаков пустились на море, чтобы «потревожить Констан­тинополь». Известны и донесения послов из Польши от августа и сентября (июля — сентября по старому стилю) и заявление короля, сделанное в сентябре (августе старого стиля), о том, что экспедиция осуществляется.

Однако польский историк Виктор Чермак, специально изу­чавший турецкую политику Владислава IV, не нашел подтверж­дения его заявлениям об этой экспедиции ни в каких других источниках, помимо посольских реляций, которые были осно­ваны на тех же монарших заявлениях. Августовско-сентябрьские (июльско-сентябрьские) депеши Д. Тьеполо хотя и содержат общие сведения о походе, но в то же время показывают и удив­ление посла, что до него не доходят вести, которые подтвердили бы слова короля. Более того, говорит В. Чермак, из письма гет­мана Н. Потоцкого, писанного 31 (21) марта 1648 г., вытекает, что в 1646 г. казачьего морского предприятия не могло быть, ибо еще и в марте 1648 г. не окончились приготовления к похо­ду. Получается, что Владислав обманывал европейских дипло­матов?

Тем не менее у историка остаются сомнения в таком выводе. В 1646 г. запорожцы приходили на Дон посуше и вместе с дон­цами действовали против Азова. Но, продолжает В. Чермак, со­общение Н. Потоцкого на сей счет можно понять так, что при обложении этой крепости донскими и запорожскими казаками последние облегли ее с моря. Как это могло быть, если запорож­цы пришли сушей? — спрашивает В. Чермак. Выходит, что в указанном году они все-таки выходили в море?

Добавим, что в «Вестях-Курантах» приводится письмо ки­евлянина Михаила Баки от мая 1646 г. из Литвы, неизвестно на чем основанное, но указывающее точную дату выхода запорож­цев в море:«... корол послал казаков 20 000 на море на чолнах, а вышли они на море на Михаилов день 23 майя...» И еще скажем, что в послании Ибрахима I Владиславу IV от 20 ноября того же 1646 г. содержал ось требование укротить днепровских и) донских казаков и не пускать их чаек на Черное море. Но, может быть, это было «дежурное» требование? В итоге вопрос о «королевской» экспедиции к Стамбулу остается открытым⁴⁶.