СМИ – Самый Могущественный Институт 6 страница

 

 

Глава 3

НЕСОСТОЯВШАЯСЯ СКАЗКА

 

На грани нервного срыва

 

Как в капле воды отражаются все свойства Мирового океана, так и медовый месяц стал для Дианы воплощением всех тех чувств, которые ей придется пережить за пятнадцать лет брака. Здесь будут и расслабляющая нега любви, и обжигающий душу огонь ревности, и испытывающие на прочность мытарства души. Самым же страшным станет прозрение. Едва замочив ноги в прохладно-безразличном озере королевской действительности, принцесса начнет сознавать, как меняется и ломается ее жизнь. Привычную радость и веселье заменит долг, невинное проявление эмоций – дворцовый церемониал, жажду общения – тоскливое одиночество.

Бедной двадцатилетней девушке королевская жизнь со всеми ее условностями и правилами напоминала бездну. Диана испугалась, что со временем бездна отразится и в ней, уничтожив все черты индивидуальности.

«Принцесса поняла, что со временем станет такой же, как королева Елизавета, – самой одинокой женщиной в этой стране, – комментирует один из близких помощников Чарльза. – И это, конечно, ее очень пугало»[1].

Чем дальше Диана погружалась в туннель супружества, тем больше ее поглощала тьма разочарования. Вместо того чтобы проводить как можно больше времени рядом с женой, принц предпочитал заниматься своими делами. Так, пока молодожены гостили три дня в Бродлендсе, Чарльз ловил форель в реке Трест, а когда они отправились в свадебное путешествие по Средиземноморью на королевской яхте «Британия», он в «полном восторге»[2] погрузился в труды любимого философа-мистика Лоуренса Ван дер Поста.

По простоте душевной Чарльз решил разделить свое увлечение философией с Дианой. Но едва он предложил ей познакомиться с книгами Ван дер Поста и Карла Юнга, не менее любимого им швейцарского психолога, как принцесса пришла в ужас.

«Это был самый худший момент нашего медового месяца, – вспоминает Диана. – Все стало вдруг так мрачно, зловеще. У меня были такие надежды на этот брак, но Чарльз умудрился все разбить вдребезги. Последней каплей стало, когда, после чтения вечером, он принимался обсуждать прочитанное за ланчем»[3].

Мировоззрение и жизненные позиции супругов оказались слишком разными, чтобы Диана и Чарльз смогли существовать вместе. Чарльз был слишком стар для своего истинного возраста, Диана, наоборот, – слишком юна. Принц Уэльский обожал философию, психологию, социальные науки. Он с радостью мог поговорить о глобальном потеплении или загрязнении окружающей среды. На Диану же все эти заумные беседы наводили скуку.

«Стоит в присутствии принцессы заговорить о каких-нибудь абстрактных понятиях, как ее веки начинают тяжелеть, а глаза покрывает дымка безразличия», – отметил архиепископ Кентерберийский Роберт Ранси[4].

Уже спустя годы, обсуждая медовый месяц с одной из фрейлин Балморала, Диана скажет:

– Единственное, что советую тебе, – не позволяй своему мужу проводить все время за чтением старины Юнга[5].

Расхождение в интеллектах оказалось не единственным препятствием на пути счастливой семейной жизни. Второй причиной стало поведение Дианы, которая сознательно пыталась загнать себя в созданную ей же самой сказку, не желая взглянуть на происходящее трезвым взглядом.

«Она прошла путь от обычной школьницы до принцессы с небывалой скоростью, так и не поняв, что основу взаимных отношений составляет компромисс, – считает Симона Симмонс. – У нее были слишком романтичные, слишком нереалистичные, я бы даже сказала, детские представления о любви и браке. По своей наивности она хотела видеть Чарльза таким, каким он на самом деле никогда не был»[6].

Третьим камнем преткновения стало незримое присутствие миссис Паркер-Боулз. Если Диана предполагала, что сможет с такой же легкостью вычеркнуть Камиллу из своей жизни, как она сделала это со списком приглашенных на свадебный банкет гостей, то она глубоко ошибалась. Однажды, во время круиза на «Британии», Чарльз перелистывал свой дневник, и вдруг из него выпали две фотографии Камиллы. Диана была в шоке.

Не успела она прийти в себя, как произошел новый инцидент. Их яхту, всего за несколько месяцев до убийства, посетил президент Египта Анвар Садат со своей супругой.

«Мне было чертовски скучно, – признается Диана, описывая совместный обед с главой АРЕ. – Такое ощущение, что я оказалась в обществе восьмидесятилетнего старика»[7].

После обеда внимание принцессы привлекли запонки Чарльза со сдвоенными латинскими буквам „С“.

– Это подарок Камиллы? – возмутилась принцесса.

– Да, – спокойно ответил Чарльз, – но все уже в прошлом[8].

Все только ухудшилось, когда после круиза молодожены переехали в Балморал.

«Я была полностью поглощена мыслями о Камилле, – говорит Диана. – Она мне снилась в ночных кошмарах. Я перестала доверять своему мужу. Мне казалось, что каждые пять минут он звонит ей, чтобы узнать, как ему лучше вести себя в браке»[9].

Чтобы помочь жене, Чарльз порекомендовал ей самую лучшую (по его мнению) психологическую терапию – чтение Лоуренса Ван дер Поста. Не помогло. У Дианы началась депрессия, сопровождавшаяся булимией.

«Приступы булимии были ужасны, – вспоминает принцесса. – Сначала я ела все, на что только падал взгляд, а уже через пару мгновений впадала в тоску.

Настроение менялось каждую минуту. От приступов булимии я становилась все тоще и тоще. „У тебя уже кости видны!“ – недоумевали очевидцы. Я действительно была чертовски худа»[10].

За семь месяцев, прошедших с момента помолвки, Диана похудела на тринадцать килограммов. При росте 178 сантиметров ее вес составил менее пятидесяти килограммов. Большую часть времени в Балморале она проводила в своей комнате, днем – тихо рыдая, свернувшись калачиком, ночью – борясь с бессонницей и приступами булимии.

До поры до времени Диане удавалось скрывать от супруга свою болезнь. Чарльзу приходилось теряться в догадках, списывая необычные перепады настроения и резкое снижение веса у жены на послесвадебную адаптацию. Не зная истинных причин, он не мог предоставить ей адекватную помощь.

Не успела общественность прийти в себя после пышных торжеств брачной церемонии, как в отношениях между супругами появился настораживающий симптом – в какой-то момент у Дианы развилась идио синкразия по отношению к собственному супругу. Принцессу терзали смешанные чувства. С одной стороны, она нуждалась во внимании и поддержке мужа, с другой – все его попытки помочь вызывали у нее еще большее отвращение.

Неудивительно, что Чарльз полностью запутался в поведении своей благоверной. Всякий раз, когда принцесса начинала плакать, он хватался за голову и восклицал:

– Ну что произошло на этот раз, Диана?

Или:

– Что я такое сказал, почему ты снова плачешь?[11]

Отчаявшись, Чарльз пригласил сэра Лоуренса Ван дер Поста, но южноафриканский гуру оказался бессилен. Тогда принц обратился за помощью к подругам Дианы по Уэст Хит Вирджинии Питман и Кэролин Бартоломью. Однако и те не смогли изменить эмоциональное состояние Дианы.

«Мне требовалось время, чтобы адаптироваться, – признавалась принцесса позже. – Люди говорили, что я доставляю много хлопот своему мужу и веду себя как испорченный ребенок. Но все, что мне нужно было, – это отдых, сочувствие и время, чтобы приспособиться ко всем изменениям, произошедшим в моей жизни»[12].

Времени, однако, не было. Диане нужно было приспособиться к новым условиям буквально в течение месяца-двух.

Отношения между супругами потеплели, только когда Чарльз предложил покинуть на время Балморал и переехать в более отдаленное и спокойное местечко Крейгевон.

«Принцесса была счастлива в Крейгевоне, – констатирует Стивен Барри. – Наконец-то она получила возможность вести свое хозяйство и отдалиться от королевской системы!»[13].

Упоминание о «королевской системе» является не случайным, поскольку непосредственно относится к четвертой причине, разрушившей знаменитый супружеский союз.

Шотландский замок Балморал был не самым идеальным местом для проведения медового месяца. Особенно это касалось тех нескольких недель в августе – октябре, когда в его стенах собирались члены королевской фамилии и множество придворных. Вместо того чтобы проводить время наедине со своим возлюбленным, Диане приходилось присутствовать на бесчисленных обедах, выслушивая многочасовые лекции принца Филиппа о социальных катаклизмах или рассказы сестры Чарльза, принцессы Анны, о ее охотничьих трофеях.

Любимая дочь своего отца, Диана с детства привыкла к вниманию. Здесь же, в Балморале, она была всего лишь винтиком в сложном механизме.

«Все гости смотрели сквозь меня, как будто я была сделана из стекла!» – возмущалась Диана[14].

Ничего удивительного. Королевская семья представляет собой весьма необычную группу людей, которая делит мир на «нас» и на «всех остальных». Что касается последней категории – не важно, являетесь ли вы членом семьи герцога Мальборо или обычном клерком из Сити.

У венценосной семьи свои устои и свои правила. «Они испорчены, но не в обычном понимании этого слова. Они испорчены постоянным проявлением уважения, почтения и пиетета к своим персонам, – считает лондонский антрепренер Марк Ллойд. – Они идут по жизни, где постоянно раздается „Да!“, „Да!“, „Да!“. Если они отпускают едва заметную шутку, все тут же начинают смеяться. Если же кто-то рискнет выразить неодобрение, они тут же обижаются»[15].

Кроме необычного общества в Балморале существовали и необычные правила. Чего только стоила смена нарядов – по четыре раза за день: для завтрака, ланча, чаепития и, наконец, самого ответственного мероприятия – обеда. Или, к примеру, скопидомство Виндзоров, доходившее порой до курьезов, – стоило гостю выйти из комнаты, как непонятно откуда появлявшаяся прислуга тут же выключала свет[16]. Нам это может показаться забавным, но Диане было не до смеха. Особенно когда в результате экономии на отоплении она стала мерзнуть.

Один из друзей юной принцессы, чья семья много лет служила во дворце, сказал ей:

– Ты не можешь судить их в соответствии с нашими стандартами. Они живут словно на другой планете. Вещи, которые нас восхищают, на них не производят никакого впечатления. И то, скорей, потому, что они их просто не замечают[17].

Но Диана, похоже, не придала этим словам большого значения. В письме к одной из подружек она писала:

«Здесь я пришлась не ко двору. Иногда я ловлю себя на мысли – и зачем я вообще в это ввязалась? Я кажусь себя такой маленькой и такой одинокой. Эта ноша совершенно не для меня»[18].

В довершение всего у Дианы возникли сложности в ведении так называемых светских бесед.

«Люди ловили каждое мое слово, а у меня их просто не было», – с грустью комментировала она сложившуюся ситуацию своей подруге Розе Монктон[19].

Диана никогда не отличалась излишней болтливостью.

«Когда она посещала детские сады, то обычно не донимала мамаш излишними приветствиями, – вспоминает один из ее друзей. – Если она была в хорошем расположении духа, то могла поболтать с нянями, если же нет – просто играла с детьми»[20].

Подобная социальная неприспособленность не могла не вызвать удивление у многих гостей, а также недовольство у некоторых членов королевской семьи. К числу последних относилась Елизавета II.

– Посмотрите на Диану! – возмутилась однажды королева. – Сидит, нахохлилась. Ее лицо оживает только тогда, когда с ней начинает разговаривать Чарльз.

– Но обратите внимания на гостей, – заметил один из присутствующих. – Они же все намного старше ее…

– Мне все равно, – оборвала его Елизавета. – Диана обязана быть светской девушкой[21].

Не считая этой ремарки, Виндзоры не собирались акцентировать внимание на поведении двадцатилетней девушки. В их кругу вообще не принято обсуждать чужое поведение, и если кто-то совершает какую-то оплошность, ее предпочитают просто не замечать. Они даже придумали для этого отдельное слово – «страусирование».

В случае с Дианой подобное отношение запустило механизм обратного действия. Чем меньше на нее обращали внимания, тем больше развивался ее комплекс неполноценности. В конечном счете состояние принцессы достигло той стадии, что она готова была (по ее собственному признанию) совершить акт суицида и перерезать себе вены[22].

На этот раз Чарльзу ничего не оставалось, как обратиться за помощью к профессиональным психиатрам и отправить жену в Лондон.

Однако даже эти меры не принесли нужного результата. Диана скрыла от врачей приступы булимии, а предписанный ей транквилизатор валиум пить отказалась. По мнению принцессы, предлагая ей успокоительное, доктора просто отмахивались от нее. Как она сама выразилась: «Мне прописывали различные пилюли с одной-единственной целью – мы спокойно отправимся спать, зная, что принцесса Уэльская не будет нас беспокоить»[23].

Трудно сказать, чем бы закончилась вся эта история, если бы в середине октября не произошли три важных события: медовый месяц наконец-то подошел к концу, Диана обнаружила, что беременна, и состоялась первая официальная поездка супругов, принесшая новые проблемы в их взаимоотношениях.

Однажды, еще во время круиза на «Британии», молодожены решили просмотреть отснятые во время свадьбы видеоматериалы. Присутствующие были поражены обаянием Дианы, которое никого не могло оставить равнодушным. Принцесса смотрелась намного эффектнее своего мужа. По словам Стивена Барри, «Диане удавалось все, кроме одного – не затмевать своего супруга»[24].

Но если бы только это! На фоне блистательной жены стали заметны недостатки принца, которые до этого не привлекали особого внимания.

«Впервые стало отчетливо видно, что поведение Чарльза лишено естественности и теплоты, – комментирует биограф принцессы Тина Браун. – Открытость Дианы поставила под вопрос многие качества, которые оказались недоступны ее супругу. При этом для того, чтобы затмить Чарльза, Диане не требовались никаких дополнительных усилий – она просто должна была оставаться самой собой»[25].

Если близкие люди всё поняли после знаменательного просмотра видеохроники, то для общественности подобные метаморфозы стали очевидны во время трехдневного визита в Уэльс, в ходе которого Чарльз и Диана впервые предстали на публике как супруги.

Принцесса чувствовала себя неважно. Она была беременна, и ее постоянно поташнивало. Кроме того, ей казалось, что все идет не так:

«Неправильно выбранная одежда, неправильно выбранное расписание, да вообще все пошло кувырком – пепельно-серый цвет лица, неестественная худоба и ощущение тошноты. Я ждала ребенка, но была вынуждена скрывать свою беременность от публики. И все это только ради того, чтобы муж мог гордиться мной»[26].

Когда они ехали в машине к замку Карнарвон,[26] она то и дело восклицала:

– Я не смогу выйти из автомобиля! Я не смогу справиться со своими чувствами!

На что Чарльз строго произнес:

– Бояться нечего. Ты просто выйдешь, и дальше все пойдет как положено[27].

Диана переживала напрасно. Едва она появилась из машины, как тысячи людей, пришедшие только ради того, чтобы засвидетельствовать почтение молодоженам, закричали:

– Вот она! Вот она![28]

Все были поражены открытостью Дианы, ее естественностью и красотой. Совершенно непохожая на других Виндзоров, принцесса источала душевную теплоту и человеческое понимание.

«Диана спокойно могла наклониться и поговорить с детьми или пожилыми людьми в инвалидных креслах, – вспоминает австралийская журналистка Джуди Уэйд. – Она была совершенно другой, поразительно близкой к обычным людям»[29].

Когда Диана поменялась со своим мужем местами и перешла с одной стороны улицы на другую, люди стали скандировать:

– О нет! Ди, вернись![30]

– Сожалею, но она вернется к вам через несколько минут, – принялся успокаивать собравшихся Чарльз[31].

В глубине души принц был уязвлен. Садясь в свой «роллс-ройс», он пнул ногой лежащий на дороге камень и недовольно фыркнул:

– Они не хотят меня видеть![32]

«Безусловно, он ревновал меня к вниманию толпы, – вспоминала Диана. – Это точно, ревновал. Но Чарльз так и не понял, что я не просила людей оказывать мне знаки внимания. Это была их естественная реакция»[33].

Принцу было вдвойне обидней оттого, что все это произошло в Уэльсе. Здесь он взрослел, имя этой земли было закреплено в его титуле, и вдруг его затмили на собственной территории! Неудивительно, что вместо слов благодарности – несмотря ни на что, во время своего первого официального визита Диана держалась уверенно, – по ее собственному признанию, она получила лишь «по шее»[34], и не более того.

«Диана была потрясена, – свидетельствует один из членов ее команды. – Никто не сказал ей одобрительного слова, даже королева не стала снимать трубку, чтобы произнести всего два слова: „Все получилось!“»[35].

Для королевы и ее окружения Диана сделала то, что должна была сделать. Не важно, что она была в плохой физической форме и беременна, – это не помешало посетить ей двадцать три мероприятия. В понимании королевской семьи – таков и был ее долг.

Однако хотела того Елизавета или нет, но вскоре ей пришлось обратить внимание на свою невестку. Вернее, на ту популярность, какой она пользовалась у «плебса». Конечно, в популярности Дианы были и свои плюсы – например, репутация королевской семьи среди подданных. Но все должно быть в меру – если кто-либо из членов семьи вызывает симпатии публики, он не должен затмевать старших членов. Но именно это и произошло. И если в Уэльсе Диана «украла» частичку общественного внимания у своего супруга, то 4 ноября, на открытии ежегодной сессии парламента, «жертвой» ее популярности стала сама королева.

 

В мае 1982 года Диана и Чарльз переехали в Кенсингтонский дворец, или, как его часто называла сама принцесса, – Кэй-Пи[36]. Дворец был знаменит тем, что именно в его стенах 24 мая 1819 года свой первый крик издала Королева-эпоха Великой Британии Виктория.

Кенсингтонский дворец, состоящий из нескольких пристроенных друг к другу зданий, всегда был знаменит численностью своих обитателей, за что во времена Георга VI и его старшего брата Эдуарда VIII даже получил милое прозвище «Тетушкина куча».

За прошедшие несколько десятилетий мало что изменилось. К моменту переезда супругов Уэльских, которые заняли апартаменты «8» и «9», расположенные в северной части, во дворце проживали четыре члена королевской семьи, и каждый со своим обслуживающим персоналом: секретарями, конюшими, охраной, водителями, поварами, дворецкими и горничными. В апартаментах «1А» жила сестра королевы принцесса Маргарет, в апартаментах «10» – двоюродный брат Елизаветы II принц Майкл Кентский со своей супругой Мари. Помимо них – восьмидесятилетняя принцесса Эллис, герцогиня Глостерская, ее невестка Биржитт и сын Ричард.

Соседи есть соседи, и члены королевской семьи не исключение. Так, принцесса Кентская имела зуб на Маргарет за то, что та чуть не отравила ее кошку, пока боролась с местными белками.

Принцесса Уэльская в первое время была для Мари загадкой, поэтому она предпочитала наблюдать за новой соседкой сквозь узкие щели между шторами в гостиной. Диана платила супруге Майкла Кентского тем же, следя за «фюрером»[37][27] (как она любила ее называть) при помощи маленького театрального бинокля.

Но все эти мелкие несуразицы были не столь важны. Главное, что теперь у Дианы появился собственный дом, в котором она могла почувствовать себя полноправной хозяйкой. Теперь она могла сама решать, какого дизайнера пригласить для отделки комнат, какой цвет выбрать для гостиной или спальни, как расставить мебель и какими картинами украсить стены. Разве мог с этой свободой сравниться Букингемский дворец, где молодоженам были отведены спальня, гостиная, кабинет, ванная комната и две комнатки для переодевания? Последние (вернее, одна из них) были единственными помещениями, где Диана могла побыть наедине сама с собой.

«Букингемский дворец совершенно не приспособлен для самых обычных вещей. Например, куда пригласить принцессе своих подружек? – комментировал один из ее помощников. – Да что там подружки, даже просто выпить чашку кофе. Если ей хотелось кофе, чая или еще что-нибудь, она должна была вызвать прислугу»[39].

Справедливости ради следует отметить, что апартаменты в Кенсингтоне также не отличались просторностью.

«В этих помещениях невозможно было вести личную жизнь, – вспоминает пресс-секретарь Дианы Патрик Джефсон. – Если вам хотелось уединиться, этого просто негде было сделать»[40].

Но какими бы маленькими ни были эти комнаты, главное, что они принадлежали принцессе. Что же до соседей, то с ними можно было найти общий язык. А близость с принцессой Маргарет имела даже свои преимущества. Все дело в том, что ее дверь, выходящая на Кингс-корт, была единственной во дворце, на которую не были выведены видеокамеры. Сделано это было специально, чтобы оградить младшую сестру королевы от излишнего внимания охраны. Напротив вышеуказанной двери имелся тайный проход, ведущий к заднему входу в помещения Дианы. Таким образом, при желании принцесса Уэльская могла спокойно провести к себе какого-нибудь человека, не боясь, что его заметят. Впоследствии она не раз будет пользоваться этой возможностью.

Между тем приближалось самое важное событие в жизни Дианы: она готовилась стать матерью. Беременность протекала сложно, принцессу постоянно мучили то тошнота, то приступы булимии, то периодически появляющиеся неврозы.

Иногда перепады настроения приводили к ссорам с Чарльзом; некоторые из них заканчивались весьма неприятно. Так, например, во время посещения в январе 1982 года родового поместья графа Спенсера, замка Элторп, между супругами разгорелся такой скандал, что результатом выяснения отношений стали разбитые окно и зеркало старинной работы, а также сломанная ножка от кресла XVIII века.

Именно с беременностью связан и еще один эпизод, вошедший в большинство биографий как проявление настоящей бесчеловечности со стороны Чарльза. Инцидент произошел в начале февраля 1982 года в королевской резиденции Сандрингем. Все началось из-за пустяка. Чарльз собирался поохотиться на фазанов, а Диана была против. Слово за слово. Нервы принца не выдержали, и он закричал:

– Я не собираюсь тебя слушать! Ты себя постоянно ведешь таким образом. Я немедленно отправляюсь на охоту!

Услышав это, Диана решила покончить все разом. Она выбежала из комнаты и бросилась с лестницы.

«Мимо проходила королева, она была очень напугана происходящим, – сказала принцесса в своем интервью Эндрю Мортону. – В результате падения я сильно ушибла живот и была уверена, что потеряю ребенка. Что же до Чарльза, то он спокойно сел на лошадь и умчался на охоту. После возвращения он был демонстративно безразличен ко мне»[41].

Чарльз действительно выглядит в этой истории не лучшим образом. Но так ли было все на самом деле? Известно, что, редактируя записи Эндрю Мортона, Диана заменила слово «королева» на «королеву-мать»[42].

Старшая из Елизавет фигурирует и в другом воспоминании принцессы:

«Как все глупо получилось! Я поскользнулась, упала с лестницы и очутилась прямо у ног королевыматери. Я быстро обратилась к гинекологу, он успокоил меня, заявив: „У вас все в порядке, жизни ребенка ничего не угрожает“»[43].

И это еще не все. С версией, которую принцесса первоначально поведала журналисту Эндрю Мортону, расходятся воспоминания очевидцев. Прислуга рассказала, что Чарльз не только не бросил жену после падения, но вызвал врача, пробыл с Дианой весь день, а затем отвез ее на барбекю на побережье Норфолка[44]. Это несколько меняет расстановку акцентов во всем эпизоде.

Тем временем часы неумолимо двигались вперед, приближаясь к историческому моменту. В девять часов утра, в самый длинный день 1982 года – 21 июня, в больнице Святой Марии в Паддингтоне принцесса произвела на свет мальчика – «уэльского кроху», как она сама его назвала[45].

Рождение Уильяма Артура Филиппа Луи совпало с победой британских войск в Фолклендской войне, объединив страну в едином порыве патриотизма. В честь наследника престола был устроен салют (в Гайд-парке для этого установили 41 орудие), в Вестминстерском аббатстве торжественно звенели колокола, ощущение радости переполняло всю Британию.

Выражая благодарность, принц Уэльский преподнес Диане изысканное ожерелье из бриллиантов и культивируемого жемчуга.

По просьбе супруги все шестнадцать часов, на протяжении которых длились роды, Чарльз провел в больнице. Он стал первым принцем Уэльским, лично присутствующим при появлении своего отпрыска на свет.[28]

В письме Патриции Маунтбетен Чарльз восторженно писал:

«Рождение нашего маленького сына – удивительное событие. Я даже представить не мог, что оно будет столько для меня значить. Если бы вы знали – я так благодарен, что смог стать непосредственным участником этого необычного действа, связанного с появлением ребенка на свет. Я был по-настоящему вознагражден за это видом маленького создания, которое теперь принадлежит нам, ну и всем остальным тоже. Я никогда еще не видел подобного проявления радости и восторга, когда покидал больницу той ночью»[46].

Что бы Диана ни говорила впоследствии – будто ее роды специально стимулировали, только бы не нарушить календарь выступлений ее мужа на чемпионате по поло[47], – в тот момент счастливы были все, включая и саму принцессу, и королеву. Увидев своего внука, Елизавета радостно воскликнула:

– Слава богу, он не унаследовал отцовскую лопоухость![48]

Просьба Дианы о присутствии Чарльза на родах весьма показательна. Еще до рождения Уильяма она четко дала понять, что воспитание ее детей будет отличаться от общепринятого в королевской семье. На первое место она ставила теплоту и материнское участие. Когда супруги в марте 1983 года отправятся в официальный шестинедельный визит по Австралии и Новой Зеландии, принцесса настоит на том, чтобы и девятимесячный Уильям поехал с ними. Это превратилось в настоящую головную боль для организаторов поездки. Но Диана не собиралась отступать. Едва ей намекнули, что впоследствии не стоит брать с собой маленьких детей, как она тут же парировала:

– В таком случае я больше не поеду в длительные путешествия. Когда дети находятся в этом возрасте, их нельзя оставлять надолго без матери[49].

 

Появление Уильяма впервые сплотило супругов, появилась даже надежда, что все наладится, гнетущие душу эмоции, депрессии, неврозы останутся в прошлом и семья придет к долгожданной гармонии. Но этого не произошло: принцессу вновь закрутил водоворот королевского долга.

«Диана так и не смогла понять требования, которые стояли за этим коротким словом „долг“, когда твоими соседями по столу может оказаться представитель любой профессии: архитектор, преподаватель или еще ктонибудь, – замечает Майкл Колборн, – и к каждому подобному мероприятию нужно тщательно готовиться»[50].

Драма принцессы заключалась не в том, что ее познания были далеки от энциклопедических, нервы не так прочны, как струны контрабаса, выносливость уступала выносливости шоссейного марафонца, а эмоциональная выдержка – выдержке дипломата. Нет! Беда Дианы заключалась в том, что женщины из ее нынешнего окружения как раз обладали этими качествами.

Выносливость королевы-матери, которая за год до своего девяностолетнего юбилея лично присутствовала на всех торжествах, связанных с 45-й годовщиной высадки союзных войск в Нормандии, где на французском языке много общалась с ветеранами, а после этого пять дней провела на официальных мероприятиях в Торонто, поистине вызывает восхищение.

Не менее выдающимся было и хладнокровие ее знаменитой дочери. В июне 1981 года во время церемонии выноса знамени какой-то семнадцатилетний юноша сделал в направлении королевы шесть холостых выстрелов. Елизавета, находившаяся в тот момент в седле, нисколько не растерялась – в мгновение ока укротив испугавшегося коня, она хлестнула его кнутом и ускакала прочь.

В другой раз, когда к ней в спальню залез посторонний, королева спокойно встала с кровати, надела халат, тапочки, а затем, решительно указав на дверь, произнесла:

– Убирайтесь прочь!

Обнаружив, что сотрудники службы безопасности запаздывают, Елизавета изменила тактику: присев на краешек кровати, в течение пяти минут выслушивала жалобы незнакомца о его семейной жизни.

Затем, когда охрана наконец появилась, королева спокойно сказала:

– Выведите его из моей комнаты и дайте ему сигарету[51].

Диана не была способна на подобное проявление героизма.

«Возникает такое ощущение, что я стала первой женщиной в этой семье, которая не только страдала депрессией, но и не стыдилась своих слез, – скажет она в 1995 году. – Конечно же это их пугало. И неудивительно – они не знали, как им вести себя с тем, чего никогда не видели»[52].

Чарльз поступил так же, как и большинство людей на его месте. Для решения незнакомых головоломок он стал использовать хорошо зарекомендовавшие себя средства. Так в жизни Дианы вновь появился Лоуренс Ван дер Пост.

Столь частое обращение принца к услугам южноафриканского философа впоследствии вынудит Диану произнести сакраментальную фразу:

– В этом браке нас было трое: Чарльз, я и Лоуренс Ван дер Пост[53].

Что же установил семидесятипятилетний друг Чарльза после пространной беседы с Дианой? Ничего. Но это только для непосвященных. Своей же дочери Люсии он сказал следующее:

– Диана – самый настоящий параноик! Ее беда в том, что она слишком много времени проводит, подглядывая в замочные скважины[54].