Диана Гэблдон и Сэмюел Сайкс 16 страница

— Я уж вовсе молчу про то, — сказала Армеция, — что демон дрался бы не в пример лучше.

— Ну так останови его уже наконец! — потребовал Нитц, с болью осознавая, что его голос готов постыдно сорваться всякий раз, стоит ему попытаться употребить хоть какую-то власть. — Ты ведь приказываешь ему?

— Только не сейчас, потому что он не покурил. — И, заметив его непонимание, она закатила глаза. — Вижу, ты продвинулся в своем чтении недостаточно далеко. Вселяя демона…

— Духа?

— Я солгала. Никакой разницы нет, — отмахнулась Армеция. — В общем, это существо неземного происхождения, так что оно не может существовать в живом теле… в таком, которое когда-то было живым… без того, что называется якорями.

— Ага. Без чего-то, что привязывает его к этому миру, — кивнул Нитц. — До этой главы я добрался. Ведьмы используют языческие мощи, ставя духов себе на службу.

— Ага, если у них на это денег хватает. Мне, когда я нашла его тело, пришлось чем попало довольствоваться!

— И ты пустила в ход… зелье дьявольское?

— Ну, — вздохнула она. — Саваэль был славен тремя вещами: травкой для курения, женщинами и песнями. К тому времени, когда я обнаружила Ленни с копьем меж ребер, на одно он был уже не способен, на другое тоже. — Армеция поежилась. — Что к чему относилось, додумывай сам.

— Поди угонись за твоей мыслью. — Нитц потер подбородок. Сложно выглядеть философом, когда у тебя на лице, хоть тресни, не произрастает ни волоска. — Книги в один голос твердят, что дух обретает осмысление и долг лишь в присутствии каких-либо мощей. Только это может принудить его к повиновению.

— Для большинства назж-назж это и впрямь верно. Впрочем, ведьмы в основном используют демонов гордости.

— Значит… значит, существуют разновидности демонов?

— А без этого было бы не так интересно, — с набитым ртом проговорила Армеция. — Демоны гордости, они же, по терминологии древних рукописей, духи металла, без цели повиноваться не будут. Им требуются мощи, чтобы обрести долг и что-то, чем можно было бы гордиться, — как вытекает из самого их имени. Иначе у тебя получится безжизненная скорлупа, особо ни на что не пригодная.

— Тогда как сэру Леонарду…

— Дает движение демон гнева, — объяснила она. — Дух бури. Этому нужно что-то такое, что бы его немного смягчало. Иначе будет прямо противоположное тому, что случается с демонами гордости.

— Он сам себя разнесет?

— Нет. Он разнесет меня.

— И вот поэтому…

— Вот поэтому я и даю ему травку. — Она просияла, явно довольная собой. — И знаешь, это работает! Чем больше он курит, тем разумнее его поведение и тем проще им управлять. Но существует проблема.

— Оживлять мертвые тела, да еще чтобы проблем не было? Мы хотим слишком многого, — сказал Нитц.

— Вот и я о том же. — Она ткнула его в плечо кулаком, пропустив сарказм мимо ушей. — Демоны гнева очень не любят, когда их сажают на цепь. Они все время пытаются сами управлять телом хозяина. Так вот, проблема в том, что тело дает сдачи! То есть чем больше он курит, тем меньше дерется.

— А чем меньше он дерется, тем больше бьется хозяин?

— Вот именно. Так вот, если победит демон, он начнет им управлять и убьет меня. А если у демона не получится, управлять начнет сэр Леонард.

— И тоже тебя убьет.

— А разве не так всегда все кончается?

— В книгах — всегда.

— А ведь там шла речь об опытных ведьмах, притом чистокровных, а не полукровках, как я.

— Ну так не проще ли было бы отделаться от него? Для начала, возможно, вообще не стоило его оживлять, но раз уж…

— Нет, — сказала Армеция. — На данный момент он мне еще нужен. Надо лишь бдительно следить, чтобы он вовремя покурил.

— Нужен тебе? Но зачем?

Она тотчас опустила голову и отвела взгляд. И сама как будто сделалась меньше, съежившись, точно щенок, которого отругали.

«Нет, — мысленно поправился Нитц. — Как дитя. Испуганное дитя. Испуганное дитя, при всем том обладающее огромной, смертельно опасной, уродливой однорукой куклой».

В голове у него роились всевозможные обвинения, которые ему следовало бросить ей в лицо. Какое там, он был просто обязан камнями ее закидать. Схватиться за факел.

А вместо этого он сидел и молчал, не в силах выговорить ни слова.

И еще. Ее поза была странным образом знакома ему. Точно в зеркале, он увидел в этой женщине себя самого. Он и сам точно так же съеживался, вянул и никнул, как растение, лишенное света в чьей-то громадной, всепоглощающей тени. И вот теперь он и ее увидел в такой же тени. И ему захотелось улыбнуться ей, ободряюще улыбнуться — подарить ту улыбку, которой он сам в свое время не дождался из окружавшего его мрака.

Из тени, отбросить которую был способен только отец.

— Он необходим мне очень для многого, — ответила она, не заметив бесконечно долгого молчания, прервавшего их разговор. — И одна из причин — он должен убить для меня дракона.

— Дракона? Зейгфрейда?

— Ты тоже слышал о нем? — Моргнув, она стукнула сама себя по голове. — Ну конечно же слышал! А иначе что бы ты тут делал!

— Ну-у-у… — Он покосился на зловещее убранство устья логова. — Может, видами любуюсь!

— Если честно, я бы не удивилась. Но дело обстоит так, что я вынуждена возражать против твоего присутствия здесь. — Она поднялась, отряхнула юбку и приняла позу, изобразив, насколько он мог понять, очень грозный вид. — Потому что Зейгфрейда должны убить мы!

— Что-что? — фыркнул Нитц и указал ей на ту сторону поляны, где Мэдди увлеченно принуждала сэра Леонарда страстно целовать большой камень. — Тот твой приемчик с морозным глазом даже не задержал Мэдди.

— У меня есть и другие, более могущественные. — Армеция ответила фырканьем на фырканье. — И потом, это же дракон, а не какая-то сумасшедшая варвариянка.

— Она… — Нитц глянул на свою одноглазую воительницу и поморщился. — Она просто в какой-то мере чужда утонченности. Кстати, а зачем тебе, собственно, Зейгфрейда убивать?

— Ради книги.

— Ради книги?

— А что, у тебя причина более веская?

— Господь и страна, — ответил он, стараясь подобрать правильные слова. — Повеление свыше, приказ ордена. Зейгфрейд есть порождение дьявола, зло в чистейшей форме, а потому должен быть уничтожен.

Армеция вскинула бровь — чуть-чуть, чтобы он не счел это оскорблением, но понял, что она не особенно верит. А может, подумалось ему, просто увидела, как он пыжится и надувает грудь, еле удерживаясь от смеха.

— Не верю я тебе, — сказала она.

При этих словах он почувствовал облегчение. Которого не должен был бы чувствовать.

— Почему, собственно? Я на самом деле очень даже неплохой крестоносец-вассал.

— Я видывала многих из ваших, — сказала она. — И слышала все, что касалось «повелений свыше» и необходимости убивать язычников. Ваши люди говорили об этом с таким убеждением. — Армеция протянула руку и, ткнув пальчиком, заставила разом сдуться его напыженную грудь. — Но ты… ты не такой. Не в такой мере.

И он уступил, всячески пытаясь себя убедить, что ее слова были причиной неожиданной боли в груди, там, где сердце. Он ощутил ее пристальный взгляд, только не знал, которым глазом она сейчас на него смотрела. Он отвернулся. Оба ее глаза одинаково бередили.

Ощутив ее руку у себя на плече, он поднял взгляд и увидел, что она улыбалась ему. Он подумал, что улыбка у нее была хорошая. На удивление белозубая, но при смуглой коже, темных волосах и разных глазах, и это смотрелось красиво.

— Я даже не упоминаю о том, — сказала она, — что ты меня не убил, пока я была без сознания. Не хочу показаться неблагодарной, но настоящий крестоносец, хотя бы и вассал, вряд ли упустил бы возможность лишить жизни язычницу. Хотя бы и полукровку.

Ее прикосновение и эти слова неожиданным образом подарили ему утешение. Ну да, язычница. Враг Божий. Язычники проливали кровь крестоносцев и убивали этих святых людей. А еще она была богомерзкой колдуньей. И стояла за матриархат и вообще за все, против чего всякий добрый житель королевств должен был бороться не щадя живота.

Она была врагом. Она была его врагом. Самым что ни на есть вражьим врагом.

Но вот она спросила его:

— За что же ты бьешься, Нитц?

И он не смог удержаться и не ответить ей. Он со вздохом проговорил:

— За Фраумвильт.

— Как-как?

— За Фраумвильт, — повторил он. — Это булава моего отца.

— Ты готов рисковать жизнью ради оружия?

— Это как сказать. На самом деле жизнью будет рисковать Мэдди. И речь идет не просто об оружии, это ведь Фраумвильт.

— Слушай, — сказала она. — Не знаю, что у вас тут болтают про хашуни, но, Богом клянусь, врожденной способности понимать слово, если его тысячу раз повторят, у нас нет! Кто был твой отец и почему его булава столько для тебя значит?

Нитц скривился, как от боли. Он-то надеялся утаить от нее некоторые обстоятельства. Уж всяко не стоило говорить об отце с этой язычницей, вполне способной лишить его жизни. Ибо эта Армеция, напомнил он себе, была как-никак язычницей, а будучи таковой, не могла не быть премного наслышана о деяниях его отца.

И снова он не смог удержать в себе правду.

— Его звали Калинц, — сказал он и затаил дыхание, ожидая, что будет.

Она моргнула, и он перевел дух. Он вообще-то ждал худшего.

— Калинц, — повторила она.

— Калинц.

— Тот самый Калинц?

— Да, тот самый.

— Калинц по прозвищу Блаженный Убивец?

— Да.

— Калинц, которого называли Божьим Бичом Юга?

— Ну да.

— Калинц, который…

— Божественный Разрушитель и Славный Мясник, он же Смиренный Убийца и Скромнейший Палач, — Нитц прокашлялся, — равно как и Насильник Свыше, особенно в последние годы.

Он ждал, что она вот-вот обрушит на него всю свою магию. Заморозит его, сожжет, превратит в жабу. Или сделает так, что из его яичек проклюнутся желтенькие цыплята. Во всяком случае, хотя бы отзовет сэра Леонарда из его нынешнего сражения и просто велит по-быстрому свернуть ему шею.

Вот чего он совершенно не ждал, так это того, что она почешет затылок, проглотит остатки вяленого мяса… а потом — пукнет.

— Вот это да, — сказала она.

— Так ты меня не… — Он прикусил язык, не ведая, как продолжить и верить ли нежданному счастью. — В смысле, ты на меня не слишком разозлилась? Ведь ты же полу…

— О чем мне и напоминают ежедневно и ежечасно все, кому только не лень. — Усмешка Армеции обрела горький оттенок. — Причем с обеих сторон. У родни со стороны отца, по крайней мере, был повод меня презирать. — И она вновь улыбнулась Нитцу. — Довольно будет сказать, что принадлежность к семье не всегда является тем благословением, которого мы ждем.

— А я, кажется, начинаю понимать, каким образом книга может стоить схватки с драконом.

Армеция вновь потянулась за кусочком вяленого мяса.

— По-моему, — сказала она, — я выразилась изящней.

— Да, наверное.

— Однако послушай, — начала Армеция. — Дракон, он ведь большой. Его можно разделить на много кусочков поменьше. По крайней мере, мы оба сможем доказать, что именно мы убили его.

— Если только мы вообще сумеем сразиться с ним, — сказал Нитц и посмотрел на вход в логово. — Не туда же за ним лезть, право слово!

— Да, там уж больно темно, — согласилась Армеция.

— А он, похоже, совсем не намерен вылезать, — сказал Нитц и вздохнул, потому что Мэдди с Леонардом, продолжая волтузить друг дружку, вновь выкатились на видное место. — Хотя мог бы и вылезти. Неужели не любопытно взглянуть, что тут за шум такой?

— Да, пожалуй.

Армеция в задумчивости поскребла подбородок, и в сердце Нитца шевельнулась тень ревности. Ну почему у нее при этом был настолько более умный вид? Вот что интересно было бы знать.

— Кажется, я что-то придумала, — сказала она. Повернулась к дерущимся и рявкнула приказным тоном: — Ленни, прекрати драться!

Едва прозвучали эти слова, как рыцарь опустил отсеченную руку, недоуменно уставившись на хозяйку. Оскорбленное достоинство, впрочем, немедленно сменилось ненавистью, ибо обмотанный кожей кулак Мэдди тотчас врезался ему в челюсть, распластав рыцаря на земле. Она уже занесла топор, но тут Нитц, стряхнув изумление, выкрикнул:

— Мэдди, стой! Не смей его убивать!

— По мне, так у нас с тобой разные мнения о том, кто тут командует, — не спеша опускать топор, отозвалась воительница. — Почему бы мне его, собственно, не убить? Хотя бы для смеха?

— Он нам пригодится, чтобы повергнуть дракона, — сказал Нитц и посмотрел на Армецию. — Ты ведь примерно это хотела сказать?

— Верно.

— Слышишь, Мэдди? — спросил Нитц. — Между прочим, он совсем не чувствует боли. Он неживой!

Выражение ее лица мигом переменилось. Путаница шрамов словно бы оплыла, точно у готового заплакать ребенка. Вздохнув, она уложила топор на плечо, отвернулась и пнула землю.

— Какой же тогда смысл…

Нитц про себя улыбнулся. Обычно требовалось куда больше усилий, чтобы ее остановить. Тут ему пришло в голову кое-что еще, и он резко обернулся к Армеции.

— Погоди, — проворчал он. — Ты, помнится, только что говорила, что сейчас не можешь им управлять, поскольку он не покурил.

— Ну, приврала немножко, и что с того? Так уж совпало.

— Это не совпадение! Это значит, что ты…

— Как я только что говорила, — перебила она, — нам необходимо заставить дракона выйти наружу. Приманки для этого у нас нет. И в достаточной мере раздразнить его тоже вряд ли получится.

— В вежливой беседе такого обычно не говорят, но, скажи на милость, что нам следует предпринять?

Ее зубы опять сверкнули в улыбке, и Нитц отметил, что на сей раз улыбка получилась не слишком приятной.

Армеция сказала:

— А мы его выкурим.

 

Чуть позже она рассматривала несколько мешков, кое-как скрепленных вместе и набитых куревом, что придавало им вид каких-то уродливых овец зеленовато-джутовой масти. Куда больше Нитца привыкшая к едкому запаху, Армеция обратила на сэра Леонарда свирепо-подозрительный взгляд.

— Говоришь, это все?

Рыцарь ответил очень неохотно — в самый первый раз с тех пор, как Армеция поставила его себе на службу. Глаза у него были удивительно ясные и вменяемые, и это не могло не беспокоить ее. Он еще и стоял пугающе прямо. Свежеприращенная рука дрожала от сдерживаемого гнева.

— Ленни, — проговорила она, для вида отступая на шаг, — это весь твой запас?

— Это все, чем я могу поделиться, — отрезал он. — Впрочем, если хочешь меня как следует разозлить, что же, забирай последний кисет.

— Я бы не отказалась посмотреть на тебя обозленного, — с весьма несимпатичной улыбкой заметила Мэдди.

— Не сейчас, — покосившись на нее, прорычал Нитц. Он внимательно смотрел на Армецию, избегая раздраженного взгляда рыцаря. — Дракон, он очень большой. Нам понадобятся все силы до капли.

— Ты же понимаешь, мне не очень хотелось бы сейчас его принуждать. — Колдунья вздохнула, но тем не менее повернулась к своему спутнику и, морщась, проговорила: — Да, Ленни. Он нам нужен.

Ответ рыцаря можно было разделить надвое. Для начала он обвел всю троицу долгим яростным взглядом. И Нитц не без робости признался себе, что взгляд этого человека, когда его не застилало сплетение багровых вен, мог с кого угодно сбить спесь. Ясный, свирепый, пугающе синий. У всех без исключения пробежал по спине холодок. Попятилась даже Мэдди, впрочем, варвариянка тотчас притворилась, будто всего лишь топчется.

Напряжение его взгляда было физически ощутимо, заставляя воображать картины того, что вполне могло произойти. А что, если, подумали разом Нитц и Армеция, возбуждение битвы и отсутствие курева доведут его до предела и один из двух вполне кровожадных духов, борющихся за его тело, одержит верх и подчинит его себе полностью? Вот он потянулся к поясному ремню. Что, если его рука передвинется чуть дальше — и вместо кисета достанет из ножен меч?

И в этот самый момент сэр Леонард скинул штаны.

Они не успели отвести взгляды — слишком сильно они к нему прикипели. Сунув себе между ног руку в перчатке, рыцарь принялся шарить в промежности. Вытащил мешочек, наскоро отряхнул, торопливо заначил щепотку зеленоватого порошка… И, свирепо оскалившись, бросил кисет в общую кучу.

— Вот. — И, не обращая внимания на то, что нижняя часть его тела продолжала сверкать наготой, он вытащил мятую бумажку и принялся сворачивать самокрутку. — Последний запас. — Сунув импровизированную сигару в рот, он наклонился к Армеции. — Пока не зажжешь, штанов не надену!

— Ну да. Да, конечно.

Она привычно щелкнула пальцами, вызывая огонек. Дала рыцарю прикурить и без промедления обратила палец в сторону кучи. Ее глаза сузились, а огонек превратился в длинный язык пламени, который сорвался с ее руки и поджег сухое зелье, запустив в воздух клубы удушливого дыма. Нитц едва успел прикрыть рукой рот, колдунья же взмахнула кистью, сотворив порыв ветра, который вогнал дымную тучу прямо в устье пещеры. Такой вот достаточно вонючий призрак охотничьей собаки, которую послали в нору за кроликом. Весьма крупным и вполне огнедышащим.

— И что теперь? — не очень-то спеша исполнять обещание, поинтересовался сэр Ленни.

— Теперь мы…

— Теперь мы будем ждать, — перебила Нитца Армеция. — Когда зверь выйдет наружу, ты, Ленни, станешь его отвлекать, а Мэдди его убьет. Или я. Потом мы отрубим ему голову, выручим мою книгу и эту, как ее, палицу…

— Фраумвильт.

— Да-да. Потом распрощаемся — и бегом пополнять твои травяные запасы.

— Что, прямо так и… — поднял бровь Нитц.

— А ты думал, обниматься над его телом начнем?

— Вообще-то… — Нитц торопливо откашлялся. — Вообще-то я собирался спросить: а я-то что буду делать?

— А ты можешь книжку почитать или еще что, — пожала плечами Армеция. — Сам смотри. Может, обед нам приготовишь, небось, проголодаемся, дравшись.

— Но я тоже драться могу! — сказал он, и Всевышний, похоже, вздумал над ним подшутить, только шутка вышла жестокая, ибо голос сорвался как раз в этот момент. Прочистив горло, он продолжил: — Что до нас с Мэдди, она — сила. А я из нас двоих — думающий мужчина.

— Во-первых, — сказала Армеция, — мужчиной тебя называть пока еще рановато. А во-вторых, ключевым в твоем утверждении было слово «двое». Так вот, замысел был мой, мне его и в жизнь воплощать. — Она легонько постучала себя по виску. — Не говоря уже о том, что я лед из зрачка испускать могу. У тебя с этим как?

— Я…

— Умеешь или нет?

— Нет, не умею.

— Тогда делай то, в чем ты мастак, — произнесла она тоном, не терпящим возражений. И указала подбородком в сторону ближайшей скалы. — Если что пойдет не так, позаботься о тех, кто сумеет туда дохромать.

Нитц собрался ответить, но обнаружил, что не может подыскать слов. Армеция, конечно, вела грубые и резкие речи, но он не мог не признать: кое в чем она была права. Он то планы строил, то иголкой орудовал. А вот мозги вышибать и время от времени делать ожерелья из выбитых зубов — это была вотчина Мэдди. Армеция, похоже, занималась примерно тем же, что и он, только с поправкой на магию. Вот такой пирожок с начинкой. Смуглокожий такой. И довольно опасный.

Он попытался утешиться мыслью, что мог бы доказать свою ценность как человека изобретательного — если бы сумел изобрести что-нибудь получше, чем предложила Армеция. На худой конец, мог бы поставить себя как человека остроумного, сразив ее наповал убийственным ответом. Желательно таким, чтобы у нее подогнулись коленки, чтобы она упала к его ногам в обморок… а он подхватил бы ее одной рукой, а второй — сразил бы дракона.

«Да, именно так все и должно было бы произойти, — сказал он себе, усаживаясь на скалу. — Ладно, мечтать так мечтать: вот бы мне гаремом обзавестись».

— Ты думаешь, это сработает?

Армеция подняла голову и встретила устремленный на нее взгляд единственного глаза воительницы. Колдунья нахмурилась, будучи не в состоянии уловить в этом взгляде никаких чувств.

«А ведь людям кажется, что уцелевший глаз должен обладать выразительностью обоих».

Вслух Армеция сказала совершенно другое:

— Полагаю, это может сработать. В особенности если ты как надо сработаешь своим топором!

Мэдди передернула плечами:

— Твой дружок — ходячее свидетельство тому, хорошо ли я им владею.

Армецию так и подмывало оглянуться на Леонарда, но она подавила этот порыв. Она понятия не имела, откуда и каким образом к ней пришло инстинктивное знание о том, спущены ли у него штаны, но теперь оставалось только возблагодарить судьбу за такую способность. В любом случае она оглянулась через другое плечо — туда, где на камне с отрешенным видом восседал Нитц.

— Расстроился, — заметила она. При этом в ее голос нечаянно прокралось куда больше сочувствия, чем она считала должным.

— А чему ты удивляешься? — удивилась Мэдди. — Ты ж ему только что объяснила, насколько он бесполезен.

— Благодарствую, — пробормотала Армеция. — Я-то думала, ты поддержишь меня.

— Ну еще бы. — Мэдди выставила в улыбке желтые неровные зубы. — Я же тут всеобщая нянька. Всем сопли утираю.

— Да нет, на няньку ты не слишком похожа, — наморщила лоб Армеция. — И это побуждает задать тебе вопрос: почему вообще ты с ним держишься, интересно бы знать?

— Есть же люди, которым не хватает своих собственных дел, и они суют нос в чужие дела, не задумываясь, что носы-то им однажды прищемят. — Мэдди пожала плечами. — Я ему кое-чем обязана. А он — мне. Когда здесь все отгремит, мы расплатимся по счетам и каждый отправится дальше своей дорожкой, понятно?

— Долги, долги… — У Армеции вырвался невольный смешок. — Ты знаешь, именно так я…

— Честно, мне наплевать.

— Ну ладно. Как хочешь.

Вонь горящего зелья густо висела в воздухе. Пламя поглощаю и мешковину, и травяной порошок, превращая их сперва в серые завитки, потом — в черный прах, и все это, подгоняемое искусственным ветром, втягивалось в пещеру дракона. Черепа потихоньку раскачивались, стукаясь один о другой. Сэр Леонард шумно втягивал воздух, стараясь уловить толику дурмана.

И только в пещере ровным счетом ничего не происходило. Ничто не шевелилось в непроглядной глубине.

— Итак. — Армеция поковыряла ногой землю. — С чего вы взяли, что его зовут Зейгфрейд?

— Потому что это его имя, — ответила Мэдди.

— Верно, — сказала колдунья. — Но кто его ему дал? Он сам так назвался? Или соседи назвали?

— Если бы от этого что-то зависело, я бы… — Голос Мэдди прервался, а единственный глаз полез вон из орбиты. — Ох, мать твою!

Она услышала бестию задолго до того, как та сделалась видна. Рев дракона начался с почти неуловимого звука, с содрогания земли под ногами, с дрожи древесных ветвей. И лишь потом сделался слышен низкий рык, от которого птицы снялись с деревьев, а из-под корней во все стороны кинулись удирать грызуны.

Когда рев достиг достаточной силы, чтобы облако дыма серой волной вылетело назад из пещеры, он уже был способен кого угодно насмерть перепугать.

Армеция так и села прямо на землю: у нее внезапно подломились коленки. Туча одуряющего дыма, чудовищной силы рев. Армеция кое-как вскинулась на четвереньки, будучи не слишком уверена, что это именно ее руки и ноги. Она собственного сердца-то как следует не слышала — все заполонила ядовитая мгла, содрогавшаяся от жуткого рыка.

Армеция хотела закричать, но голос наружу не пошел. Кажется, слух ее тоже оставил — она звала на помощь своих спутников, но ничего в ответ не услышала. Она пыталась отмахиваться от дыма, силясь найти хоть кого-то, хоть что-то спасительное. Когда ей и этого не удалось, она повернулась и поползла прочь, надеясь, что рано или поздно во что-нибудь упрется.

И уперлась.

Но это что-то сразу начало мощно вздыматься, так что она отлетела прочь и растянулась на травке. С трудом проморгавшись, Армеция различила перед собой толстенный палец, закованный в красную чешую и увенчанный могучим острием черного когтя. Потом откуда-то налетел ураганной силы шквал, тучу дыма мигом унесло в сторону, и Армеция увидела нависший над ней чешуйчатый холм.

Да-а-а, Всевышний определенно был не на ее стороне.

Между тем Зейгфрейд — для существа, способного размазать человека по земле не то что одной лапой, а вообще одним коготком, и притом еще вдохнувшего больше зелья, чем целое племя хашуни, — вел себя не слишком-то возбужденно. С длинной красной морды смотрели два огромных золотых глаза. Он — если предположить, что драконы таки делились на самок и самцов, а не как-нибудь по-другому и перед Армецией был действительно «он», — так вот, он взирал на нее этими золотыми глазами совершенно бесстрастно.

Армеция подобного позволить себе не могла.

Она не могла позволить себе и ограничиться одним поверхностным взглядом. Вместо этого она принялась внимательно рассматривать дракона во всех подробностью. Громадные перепончатые крылья. Тяжелые извитые рога. Лоснящиеся алые чешуи и змеящийся хвост.

Кажется, она поступила правильно. Сосредотачиваясь на мелких подробностях, она таким образом удерживала свой разум от краха при виде столь огромного и сокрушительно запредельного гиганта.

Но вот наступил момент, когда она увидела зубы Зейгфрейда.

Последние остатки дыма, еще витавшие кругом, исчезли бесследно, когда дракон наклонил голову, приоткрыл пасть и испустил рев, от которого волосы Армеции заметались, а опавшие листья понеслись к небесам, точно золотые ангелы, внезапно призванные назад в рай.

После чего в мире осталась только Армеция — и зубы дракона.

Она поползла прочь задом наперед, точно ушибленный краб, бросаясь вправо и влево в попытке уйти от разинутой пасти страшилища. Уйти не удавалось. Зейгфрейд шагал медленно, но расстояние, которое она за это время успевала проползти, покрывал всего один его шаг. Армеция чувствовала, как содрогалась земля.

Она все пыталась как следует наполнить воздухом легкие и обрести голос, но эти глаза цвета расплавленного золота поглощали все. Чешуйчатые губы и розовый раздвоенный язык придвигались ближе и ближе.

«Я даже предсмертного вопля как следует издать не смогу, — поняла вдруг Армеция. — Самым последним звуком, который я в этом мире издам, будет хруст моих косточек. Ну, может, дракон позже еще воздух испортит, если меня окажется трудно переварить».

Когда ее спина уперлась в ствол дерева, внезапный толчок помог ей пронзительно завизжать:

— ЛЕННИ! ЗАЩИТИ МЕНЯ!

Как ни удивительно, рыцарь тотчас явился на зов. Несколько стремительных прыжков, и он встал над нею с мечом в руке, с самокруткой в зубах, а штаны его пребывали в местах, простым смертным неведомых. Вот он повернулся навстречу Зейгфрейду, обратив к Армеции незагорелые «щеки» ягодиц. Такие вот два щита, все, что прикрывало ее от дракона.

— Так это он и есть? — пробормотал сэр Леонард. Дракон явно не произвел на него того сокрушительного впечатления, что на Армецию. — Я-то ждал, что он побольше окажется.

— Какой уж есть, другого нету, — сказала Армеция. — Слушай, давай переходи к делу! Лупи, колоти, волтузь!

— Волтузь? Какое слово смешное.

Он оглянулся, и Армецию охватил ужас. Его глаза были сплошь в багровых жилках блаженства.

— Слышь, — сказал он, — ну так кто, по-твоему, обозвал его Зейгфрейдом? Народ по соседству или его толстая, уродливая, тупая ма…

Конец фразы — как и весь остальной сэр Леонард — затерялся между двумя тяжелыми плитами алой чешуйчатой плоти. Зейгфрейд свел вместе передние лапы и прихлопнул рыцаря между подушечками лап. Почувствовал ли что-нибудь сэр Леонард?.. Армеция только увидела, как мелькнуло в полете его тело, небрежно запущенное драконом куда-то назад, через плечо.

— Проклятье, проклятье, проклятье, проклятье, проклятье… — бесконечно бормотала Армеция, просто не находя других слов, более подходивших для случая.

Возможно, тут кстати оказалась бы молитва. Предсмертное покаяние в грехах, что-то в этом роде. Армеция, однако, нашла в себе силы только пронзительно выкрикнуть всего одно имя.

— НИТЦ!

Ой, на самом деле она имела в виду совсем не его.

Но как бы то ни было, потрясенную Армецию действительно обняли руки, которым она с радостью пожелала бы гораздо большей силы. Схватив ее в охапку, Нитц съежился вместе с нею под деревом, твердо вознамерившись разделить ее участь.

Глупейший поступок, что уж тут говорить. Тем не менее Армеции смутно польстило, что он не кинулся удирать. Потом ей подумалось, что лучше бы он как-то отвлек чудище и дал ей время спастись.

«Нет, — сказала она себе, плотнее прижимаясь к Нитцу. — Так лучше всего. На миру и смерть красна. — Она почувствовала, как губы растягивает улыбка. — Так отец говорил».

Умереть не в одиночку — уже хорошо. С улыбкой на устах — еще лучше.

Зейгфрейд, кажется, тоже был с этим согласен. Уголки его пасти тронуло нечто подозрительно напоминавшее улыбку. Вытянув шею, он явно без большой спешки приближался к мужчине и женщине под деревом. Прямо перед лицом Армеции поблескивали ряды устрашающих зубов, но улыбка колдуньи становилась все шире. По мере того как дракон опускал голову, все виднее становились блестящая сталь и незагорелая плоть: тот, кто из них состоял, потихоньку переползал все выше по шее дракона.

А потом Мэдди мгновенным прыжком перелетела с лопатки дракона прямо ему на голову и схватилась за его рог левой рукой. Мощные бедра обхватили и стиснули шею чудовища, топор взлетел высоко в воздух.

Еще миг — и Зейгфрейд завизжал. Хрустнули кости, это Вульф глубоко впился ему в череп. Мэдди выдернула топор — во все стороны брызнула алая кровь — и вновь замахнулась. Дракон пошатнулся и рухнул, золотые глаза помутнели, жизнь истекала из его тела.