Диана Гэблдон и Сэмюел Сайкс 4 страница

Нет, что за дивное создание, в самом деле!

Последний по счету торговец, удиравший прочь без оглядки, очень не понравился Вици.

— И ожерелье, которое он принес, было бездарным, — сказала она. — Антоний, я хотела бы полетать!

— Я уже тебе объяснял, радость моя, что какой-нибудь тупой стражник, чего доброго, пустит в тебя стрелу, — ответил Антоний, обдирая апельсин.

До чего он докатился! Даже и это приходилось теперь делать самому; рабы перестали убегать только после того, как он клятвенно пообещал — иметь дело с драконицей им не придется.

— Не волнуйся, милая, — добавил он. — Скоро у тебя будет простора в достатке.

Двор и так уже очистили от украшавших его когда-то скульптур, но это была мера сугубо временная. Вици и так уже выросла втрое против своих первоначальных размеров, и это всего за две недели. По счастью, гибкий ум Антония успел отыскать достойное решение.

— Господин! — донесся из глубины дома опасливый голос Маракла. — Катон пришел!

— Вот и отлично, — отозвался Антоний. — Прошу! Входи, Катон, мой добрый сосед. — Он приподнялся с дивана при виде старика, замершего у входа во двор. — Благодарю за то, что согласился прийти. Я бы сам тебя навестил, но, понимаешь ли, слуги места себе не находят, когда я оставляю ее с ними одну.

— Я не принимал слухи на веру, но теперь вижу, что ты воистину пропил последний ум, — ответил Катон. — Спасибо за приглашение, но я, пожалуй, здесь постою. Пусть зверюга проглотит сперва тебя, но, надеюсь, винные пары из твоих внутренностей одурманят ее достаточно, чтобы я смог спастись.

— И вовсе не собираюсь я Антония есть, — обиделась Вици.

Глаза Катона полезли из орбит.

— Маракл, принесли кресло Катону и поставь его там, — распорядился Антоний. Растянулся на диване и стал гладить атласную шейку драконицы.

— А я и не знал, что они разговаривают, — сказал наконец Катон.

— Слышал бы ты, как она декламирует «Приапею», да с выражением, — усмехнулся Антоний. — Заслушаешься! Так вот, я пригласил тебя, чтобы…

— Не больно-то хороши эти стихи, — перебила Вици. — Мне больше понравились те, что ты читал в тот раз у себя дома. Про сражения.

— Что?.. — изумился Катон.

— Что?.. — изумился Антоний.

— Я слышала их вчера. Сквозь стену, — пояснила драконица. — Они были… такие волнительные. — Потом добавила: — И язык ни в какое сравнение не идет. Те, первые, про бесконечное прелюбодейство, а персонажей одного от другого не отличишь.

Антоний молча таращил на нее глаза. Это немножко смахивало на предательство.

— Ну, Антоний, — фыркнул Катон. — Ты, конечно, вполне спятил, иначе не решил бы завести у себя дракона. Но у твоей питомицы, по крайней мере, вкус лучше, чем у тебя.

— О да, она существо примечательное во всех отношениях, — сквозь зубы ответил Антоний. — Но, как видишь, в нынешних владениях нам становится тесновато, так что, боюсь…

Вици вновь перебила.

— А ты других стихов не знаешь? Вроде тех? — обратилась она к Катону.

— Уж не хочешь ли ты, чтобы я прямо здесь наизусть прочитал тебе Энниевы «Анналы»? — поинтересовался Катон.

— Да, если можно, — сказала она и свернулась поудобнее, приготовившись слушать.

— Э-э-э, — встрял Антоний. — Вот что, сердечко мое…

— Тихо, тихо, я стихи слушать буду, — сказала она.

Катон выглядел несколько ошарашенным. Однако потом он покосился на Антония — и улыбнулся. После чего приступил к декламации длиннейшей поэмы. От начала и до самого конца.

Примерно через полчаса Антония сморил сон. Когда он проснулся, они горячо обсуждали тонкости поэтического языка. Катон даже как-то сумел уговорить домашних слуг вынести ему столик — хлеб, вино, оливковое масло. Ради хозяина они на подобное давно уже не соглашались. Смелости не хватало.

Антоний поднялся на ноги.

— Хотелось бы все же перейти к делу, — проговорил он с нажимом, в упор глядя на драконицу.

Винцитат намека не поняла.

— Катон может остаться на ужин, — сказала она.

— Нет, он не может, — возразил Антоний.

— Так что ты хотел предложить мне, Антоний? — спросил Катон.

— Я хочу купить твой дом, — без обиняков заявил Антоний.

Он-то собирался постепенно подвести к этому разговор да еще полюбоваться физиономией Катона, когда до того дойдет суть происходившего. Однако сейчас он был слишком раздражен для хитрых многоходовых комбинаций.

— Этот дом выстроен моим прадедом, — ответил Катон. — И ты хочешь, чтобы я тебе его продал для оргий и всяких бесчинств?

Антоний подошел к столу, взял кусок хлеба и обмакнул его в масло. Кажется, напоследок ему все же удастся повеселиться.

— Боюсь, — сказал он, — других покупателей, кроме меня, тебе не найти. И гости к тебе скоро совсем перестанут ходить. Слухом, знаешь ли, земля полнится.

Катон в ответ фыркнул.

— Напротив, — сказал он. — Я думаю, мой дом сильно вырастет в цене, как только ты съедешь отсюда.

— Боюсь, я совсем не намереваюсь куда-то переезжать, — ответил Антоний.

— Бояться незачем, — сказал Катон. — Полагаю, сенат вознамерится вместо тебя.

— Катон говорит, в Галлии сейчас идет война, — вставила Винцитат. — Совсем как в поэме. Вот здорово было бы отправиться посмотреть настоящую войну!

— Что?.. — удивился Антоний.

 

— Итак, Антоний, — сказал мировой судья, — тебя можно поздравить.

— С тем, что выжил после того приговора? — поинтересовался Антоний.

— Нет, — сказал судья. — С самым необычным преступлением. Никогда раньше подобного не встречал.

— Что-то не припомню закона, который воспрещал бы держать дома дракона!

— Раньше не было, а теперь есть, — сказал мировой судья и уставился в бумаги. — Вопрос об установлении вины в данном случае не стоит. Следует только решить, что делать с этим созданием. Жрецы из храма Юпитера полагают, что подобное животное окажется очень значимым как жертвенное. Нужно лишь подыскать способ.

— Да я ее для начала выпущу прямо на форуме! — рявкнул Антоний. — Нет, погоди, я совсем не имел в виду… — Он перевел дух, заставил себя улыбнуться и наклонился к судье через стол. — Полагаю, мы можем договориться.

— Для этого у тебя даже сейчас денег не хватит, — ответил судья.

— Послушай, — сказал Антоний. — Я заберу ее на свою виллу в Стабии. — Судья вскинул бровь, и он поправился: — Или куплю кусок земли возле Арминии. Там полно места, она никому не будет мешать.

— Ну да, а потом у тебя кончатся деньги или пьянство вгонит в могилу, — сказал судья. — Ты хоть понимаешь, что эти твари по сто лет живут?

— В самом деле? — безучастно проговорил Антоний.

— Кроме того, осведомители сообщают, что она уже длинней Брундизийского дракона, который уничтожил почти половину отряда четырнадцатого легиона.

— Да она же кроткая, как ягненок, — сделал последнюю попытку Антоний.

Мировой судья молча смотрел на него.

— Остается Галлия? — спросил Антоний.

— Остается Галлия, — ответил судья.

 

Слуги весело упаковывали вещи Антония. Весьма постный вид был только у тех, кого он решил взять с собой.

— Ну? Теперь ты счастлива? — с горечью обратился он к Винцитат.

— О да, — ответила она, доедая очередную козу.

Антонию было велено отбыть в ночи и притом под стражей.

Но когда прибыл вооруженный эскорт — опытные солдаты в латах и с копьями, — обнаружилось неожиданное препятствие. Вици уже не помещалась на городской улице.

— Ладно, ладно, только без суеты, — замахал руками Антоний, отгоняя драконицу обратно во двор. Пока обошлось без разрушений, дом на той стороне лишь слегка покосился. — Пусть она перелетит в порт Аврелия и встретит нас на той стороне!

— Еще не хватало, чтобы эта тварь летала над городом, — ответил центурион. — Прикинь, вдруг возьмет да сграбастает с улицы знатную даму или почтенного торговца! А мы отвечай!

Он был за то, чтобы прикончить Винцитат прямо на месте, и безотлагательно. Антоний был за то, чтобы его самого пришибить, и недолго думая перешел от слов к делу. Солдаты оттащили его и, приперев к стене дома, вытащили мечи.

В этот момент Вици перегнулась к ним через стену и сказала:

— Антоний, мне кажется, я наконец поняла, как выдыхать пламя! Хочешь, покажу?

Солдаты мигом выпустили его и в ужасе отскочили подальше.

— Ты же вроде говорила — не можешь, — глядя вверх, прошипел Антоний.

Признаться, он был этим обстоятельством немало разочарован.

— А я и не могу, — сказала она. — Но я подумала, что так они верней отвяжутся от тебя.

Протянув — опять-таки через стену — изящную переднюю лапку, она взяла его и подняла над землей. Потом махнула другой — и подцепила отчаянно заверещавшего вьючного мула вместе с поклажей.

И прыжком взвилась в воздух.

— Юпитер прищеми тебе печенку, ты спятила! — крикнул Антоний и судорожно ухватился за ее когти. Земля под ним плавно кружилась, уходя все ниже.

— Теперь ты видишь, как это здорово? — спросила она. — Куда приятнее, чем тащиться по пыльной земле!

— Осторожнее!.. — заорал Антоний, заметив внезапно надвинувшийся храм Сатурна.

— Ой, — спохватилась Вици и заложила вираж. Откуда-то сзади донесся ослабленный расстоянием треск каменной кладки. — Она и так рассыпаться готова была, — сказала драконица и торопливо захлопала крыльями, забираясь повыше.

Пришлось Антонию согласиться, что путешествие по воздуху было в самом деле куда быстрей обычных способов передвижения. Кроме того, мул, захваченный Вици, был навьючен золотом. Другое дело, драконице очень не хотелось, чтобы он это золото тратил. Что ж, ему в любом случае приходилось оставлять ее самое малое за полмили от того места, где он собирался что-нибудь покупать. Спустя некоторое время такие предосторожности ему надоели, и он, наоборот, стал направлять Вици к самой симпатичной вилле или поместью из числа замеченных с воздуха — и там она спускалась с наибольшим шумом и переполохом, какой только могла произвести. После такой посадки Вици вволю лакомилась скотиной, Антоний же ночевал полным хозяином в доме, начисто покинутом прежними обитателями.

В самый первый вечер, сидя за чашей вина и краюхой хлеба, он начал раздумывать, а надо ли ему тащиться в эту богами забытую Галлию. Кто мог подумать, каким поистине стремительным оказалось воздушное путешествие!

— А может, нам просто в таком духе и продолжать? — лениво заметил он, обращаясь к драконице. — И пусть ловят нас сколько душе угодно! До конца дней не поймают.

— Мне это не кажется правильным, — ответила Винцитат. — Если вот так сломя голову носиться с места на место, ни одного яйца высидеть не удастся. И потом, я же собралась войну посмотреть!

Антоний без сожаления передернул плечами, допивая вино. Честно говоря, он и сам предвкушал, как явится в действующие войска. Во рожа будет у полководца, когда он приземлится у него во дворе верхом на драконе и закаленное воинство разбежится, точно стайка мышей! И если поразмыслить хорошенько, жизнь объявленного вне закона бродяги с драконом была вовсе не такой уж привлекательной. Где бы он, скажем, подружку на ночь себе раздобыл?..

Двумя неделями позже они выбрались из альпийских предгорий. Теперь внизу была уже Галлия. И только тут до Антония постепенно дошло, что он, собственно, даже отдаленно не представлял себе, где оно находилось — действующее римское войско.

На то, что ему любезно подскажет дорогу какая-нибудь галльская домохозяйка, рассчитывать не приходилось, и еще две недели они с Вици просто летали туда и сюда, опустошая местные дворы. Еда здесь была жуткая, а вино вовсе не заслуживало называться вином. В довершение всех бед какая-то сумасшедшая бабка не сочла нужным удирать от своего дома и, когда Антоний вошел, чуть не выпустила ему кишки кухонным ножом. Пришлось ему самому позорно бежать, уворачиваясь от нацеленных в спину горшков и бешеной ругани, и они с Винцитат поспешно взлетели.

— Неприветливые тут края, — сказала драконица, разглядывая тощего поросенка — свою единственную добычу. Все-таки она сжевала его и, хрустя косточками, добавила: — А что там за такое странное облако?

Это был дым. Девять или десять густых столбов. Антоний даже не представлял себе, что когда-нибудь так обрадуется виду бранного поля. Отчим нередко грозил отправить его на границу, и стремление избежать подобной судьбы отчасти предопределило его уход из дому. На самом деле хорошей драки он не боялся, равно как и крови — чужой ли, своей. Было бы за что ее проливать!

Веская причина для кровопролития, как он ее себе представлял, была связана с выгодой. Его, Антония, выгодой.

Бой на земле между тем был в самом разгаре, и скоро они с Вици услышали грохот и лязг — весьма немузыкальный, кстати сказать. Летя в ту сторону, драконица все наддавала и наддавала ходу, так что Антонию пришлось прижмурить глаза — ветер выжимал из них слезы. Потом — с порядочным запозданием — до него дошло, что Вици держала направление не на лагерь в тылу римского войска. Она неслась непосредственно на врага.

— Эй, какого ты… — начал было Антоний, но тут Вици спикировала вниз, да так круто, что у него дыхание оборвалось.

Он судорожно вцепился в веревку, обвязанную кругом ее шеи — эх, ни до чего лучшего не додумался, пока было время! — и, как мог, постарался влипнуть в ее шкуру.

Винцитат испустила яростный рев, и Антоний испытал миг удовлетворения при виде моря вскинутых лиц — на них были ужас и потрясение. Причем как с одной стороны, так и с другой. А в следующий миг Вици ворвалась в ряды галлов, как вихрь. Те шли в бой плотной толпой, и когти драконицы заработали на полную мощь, производя страшное опустошение.

Она приземлилась на бегу и, умерив скорость, развернулась так резко, что Антоний съехал со спины ей под шею и повис, вцепившись в веревку. Потом его пальцы, онемевшие в воздухе, разомкнулись, и он свалился на землю. Вици же снова взлетела, даже не заметив, что потеряла седока. Антоний кое-как встал на весьма нетвердые ноги, перед глазами все плыло. А когда он проморгался, то обнаружил, что на него смотрело все галльское войско.

— Гадес ме феллат, — вырвалось у него. Непосредственно у его ног валялось не менее десятка мертвецов — Винцитат стряхнула их с когтей, чтобы не мешали. Антоний подхватил чей-то меч и щит, оказавшийся лишь самую малость надколотым, и завопил вслед драконице: — Немедленно вернись и забери меня отсюда, ты, нечестивое порождение Этны!..

Но Винцитат была слишком увлечена дальнейшим разгромом неприятеля и не обратила на его крики никакого внимания. Покосившись через плечо, Антоний заметил толстое старое дерево и поспешно прижался к нему спиной, готовясь к последнему бою.

Войско галлов не было армией в правильном понимании этого слова. Их боевые порядки больше напоминали уличную банду, орудующую в лесу. Однако мечи у варваров были острые до безобразия. Сразу пятеро из них кинулись на Антония, ревя во всю силу легких. В одного он пинком запустил разбитый шлем, свалившийся с кого-то, павшего от когтей Вици. Когда налетели остальные четверо, Антоний припал к земле и, прикрываясь щитом, стал метить им по ногам.

Судя по ударам, сыпавшимся на щит, к первой четверке врагов подоспела подмога с секирами. Ох, эти секиры!.. Антоний пырнул кого-то в бедро, другому попал в живот, сумел подняться и даже на какое-то время отшвырнуть троих уцелевших. И улыбнулся сквозь зубы, размахивая мечом.

— Прямо игры в войнушку в Марсовых лагерях, а, ребята?

Галлы оказались начисто лишены юмора. Эти простаки лишь оскалились — и снова бросились на него.

Пот заливал Антонию глаза, он в какой-то мере утратил счет времени, у него текла кровь из ран на руке и ноге. Потом один из его противников зашатался и упал, в его спине торчала стрела. Двое оставшихся оглянулись. Антоний сделал выпад и попал одному в шею, а второго свалила метко пущенная стрела.

Третья стрела бухнула Антонию в щит.

— Смотри, чучело, куда целишь!.. — заорал он и живо укрылся за деревом. Иначе его просто затоптали бы галлы, удиравшие от ливня стрел и яростного драконьего рева.

— Антоний! — прямо рядом с ним приземлилась Винцитат. И небрежным взмахом крыла отшвырнула последних нескольких галлов, пробегавших слишком близко. — Вот ты где!

Какое-то время он смотрел на нее, тяжело переводя дух. Потом бросил меч и щит и сполз наземь, привалившись к боку драконицы.

— Ну нельзя же вот так без предупреждения спрыгивать, — глядя на него сверху вниз, укоризненно проговорила драконица. — Тебя же поранить могли!

Он был слишком обессилен, чтобы ответить как подобало. Смог лишь беспомощно погрозить ей кулаком.

 

— Да плевал я, хотя бы сам Юпитер желал видеть меня! — сказал Антоний. — Для начала я намерен сожрать половину быка… конечно, при условии, сердечко мое, что вторую половину скушаешь ты… после чего желаю принять хорошую ванну. Вот тогда, пожалуй, и посетителей можно будет принимать.

Улыбаясь, он облокотился о переднюю лапку Винцитат и стал любовно поглаживать коготь. Легионер неуверенно покосился на чудовищный изогнутый клинок и отступил еще дальше.

Польза войны состоит в том, что рабы здесь дешевы и очень, очень послушны. Пускай даже они совсем ничему не обучены. Невелика наука — наполнить водой лохань и принести, куда скажут. Под щедрыми прохладными потоками Антоний в охотку соскребал с себя грязь, после чего залез в эту самую лохань, и у него вырвался вздох наслаждения.

— Неделю бы отсюда не вылезал, — пробормотал он, опуская разом отяжелевшие веки.

— Ммм… — сонно отозвалась Винцитат и рыгнула со звуком, подобным отдаленному грому. Ей достались на обед две трофейные лошади.

— Эй, ты там! Еще вина. — Антоний не глядя щелкнул пальцами.

— Позволь, я налью, — прозвучал спокойный голос, принадлежавший, несомненно, патрицию. Антоний распахнул глаза и рывком сел, увидев плащ военачальника. — Нет-нет, отдыхай. — Рука, опустившаяся на плечо, остановила его движение. — Ты так уютно устроился, что жаль беспокоить. — Полководец уселся в кресло, которое принесли ему рабы, налил вина себе и Антонию и взмахом руки отослал прочь слуг. — Позволь небольшое замечание? Твое появление подкупило своей внезапностью, но кое-что можно было бы доработать.

Антоний взял кубок и поднял его приветственным жестом, представившись:

— Марк Антоний, к твоим услугам.

— Так-так, — отозвался военачальник. Природа была к нему не слишком щедра: узкое лицо, тощая шея и волосы надо лбом, которые вели отступление по всему фронту и готовились перейти к бегству. — Внук консула, как я понимаю?

— Точно, — кивнул Антоний.

— А я — Гай Юлий, также именуемый Цезарем, — ответил полководец и слегка поклонился. Потом добавил задумчиво: — Выходит, мы с тобой дальние родственники. По линии твоей матери.

— Ну да. Куда ни плюнь, полным-полно любящей родни, — усмехнулся Антоний.

Насколько ему было известно, дядя этого самого Цезаря ухайдакал его дедушку-консула где-то на позапрошлом витке гражданских разборок.

Гай Юлий, однако, следил за выражением его лица, и в уголке рта играла улыбка, ясно говорившая, что ему это было тоже известно.

Он сказал:

— А почему бы и нет?

Антоний громко расхохотался.

— И правда, почему бы и нет, — проговорил он, отсмеявшись. — Знаешь, мне вообще-то дали письмо для передачи тебе, но так уж получилось, что я забыл его в Риме. Там предписывается, чтобы мы… — И он жестом обозначил себя вместе с Вици. — Чтобы мы были тебе каким-то боком полезны.

— Будете. Еще как будете, — негромко отозвался Цезарь. — Слушай-ка, а ты не думал о том, чтобы разместить стрелков у нее на спине?..

 

Джонатан Страуд

Боб Чой: последнее задание

 

 

Джонатан Страуд на сегодняшний день является одним из наиболее признанных и популярных авторов новой волны взрослого фэнтези. Самое известное его сочинение — трилогия о джинне Бартимеусе, его приключениях и злоключениях. Она включает книги «Амулет Самарканда», «Глаз голема» и «Врата Птолемея». Есть у Страуда и произведения вне сериалов, например «Победители чудовищ» («The Heroes of the Valley»), «Последняя осада» («The Last Siege»), «The Leap» и «Тайный огонь» («Buried Fire»). Его перу принадлежат также иллюстрированные книжки-игры для юных читателей, в том числе «The Viking Saga of Harri Bristlebeard» и «The Lost Treasure of Captain Blood». Им написана и научно-популярная книга «Древний Рим» для серии «Sightseers series». Писатель живет в Великобритании.

В захватывающем рассказе, предлагаемом вниманию читателя, он отправляет нас на опасное задание вместе с исполненным мрачной решимости охотником на драконов. По ходу дела этот последний обнаруживает, что предстоящее дело сулит оказаться гораздо рискованнее, чем он мог полагать.

 

 

* * *

 

От тела жертвы осталась лишь кучка обгорелых костей. Они были аккуратно сложены в мусорный мешок, приготовленный для выкидывания. В самом низу располагалась тазовая кость, поверх нее, крест-накрест, — кости рук и ног, служившие подставкой для черепа. Ребра, позвонки и мелкие косточки образовывали аккуратные слои кругом черепа. Когда Боб Чой открыл мешок, укладка рассыпалась.

Боб грустно и подавленно зашипел сквозь зубы. Сняв перчатку, он кончиками пальцев ощупал свод черепа, ощутив последние остатки гаснущего тепла. Значит, тварь кормилась примерно час назад, самое большее — два. Теперь ее, вероятно, клонит ко сну.

Боб низко пригнулся, так, что его длинный плащ зашуршал по переулочной грязи. Запах, сохраненный мешком, был свеж и силен. Разило флюолитом, медным купоросом, тонкой смесью других минеральных остатков. Стало быть, вылупился не вчера. Взрослая особь, умная и опытная. Боб Чой прищелкнул языком.

Выпрямившись, он сквозь завесу дождя оглядел жилое здание, высившееся перед ним. Сам Чой был худощавым, сутулым мужчиной с темными редеющими волосами. Капли влаги стекали по его лбу и щекам, но он их не смахивал — стоял неподвижно, вглядываясь и вслушиваясь в окружающее. Одутловатое, ничем не примечательное лицо, усталые глаза в сетке мелких морщин…

В окошке пятого этажа он заметил желто-оранжевое свечение. Возможно, простой фонарь, а возможно, и нет. Боб Чой тряхнул головой и надул щеки. Ну почему они не желают ограничиваться законно приобретаемым мясом? У них не было никакой необходимости убивать. Кому было бы хуже, если бы они вели себя потише? Их плащи и так отлично работали. Так нет же, твари оставались тварями, снедаемыми неуправляемым голодом. И каждый раз они заводились по полной. Иным, чтобы засветиться, требовались годы, но финал был неизменен. Рукой в перчатке Боб прошелся по карманам своего плаща, проверяя, на месте ли оружие. Финал был неизменен.

Он перехватил мешок и, не обращая внимания на стук и потрескивание костей, поволок его через переулок туда, где виднелась дверная арка, защищенная от дождя. Закинув мешок в угол, Боб устроился на ступеньке и стал наблюдать за домом. Прошло несколько минут. Дождь, сочившийся с серо-стального неба, постепенно иссяк. В сотне ярдов от него, на Брайс-стрит, шумела толпа — то громче, то тише. Сидя в тихом переулке, Боб позволил себе сунуть руку за пазуху и извлечь серебряную фляжку. Время было не самое подходящее, но холод и страх требовали скромного допинга. Все равно никто не узнает. Он поднес флягу ко рту.

— Мистер Чой?

Боб Чой подавился, закашлялся и рывком обернулся, бросая правую кисть под плащ. Перед ним — совсем рядом, рукой достать можно — стоял молодой человек. И выглядел в точности так же, как нынче утром и накануне: голубые глаза, очки без оправы, зачесанные назад светлые волосы. Безупречный, без единой морщинки костюм и лицо, начисто лишенное выражения. И как и в предыдущих случаях, в руке у него красовался бумажный пакет.

Боб торопливо спрятал флягу на место.

— Как только ты это делаешь? Мне бы полагалось услышать тебя.

— У тебя нет такой способности, — ответил молодой человек. Лоб над аккуратным носиком собрался морщинами. — Ты знаешь, что не должен был снимать перчатки, Боб Чой. Таковы правила. Ты нарушил пятый пункт протокола и тем самым подверг меня риску.

Боб вернул перчатку на руку. Он сказал:

— Ну и что там для меня, Парсонс?

— Сычуаньская лапша с имбирем и говядиной. И еще кофе. — Молодой человек развернул бумажный пакет и вытащил пластиковое корытце, обернутое пленкой.

— Отлично. А то я уже думал, что единственный из всех здесь так и останусь голодным.

Боб кивнул на мешок.

Парсонс оглядел содержимое мешка, морщась от отвращения.

— Никак агент по недвижимости?

— Похоже на то. Давай сюда харч, пока я от голода не околел!

Несмотря на то что его рука была надежно зачехлена в перчатку, молодой человек с видимой опаской передал Бобу подносик. И быстро отдернул руку, постаравшись, чтобы их руки не соприкоснулись. Боб на это ничего не сказал. Слегка наклонившись вперед, чтобы сырость не попала в лапшу, он взял пластиковую вилку и принялся за еду. Молодой человек стоял рядом, молча наблюдая за тем, как горячий пар, поднимавшийся от лапши, резко отклоняется в сторону, избегая соприкосновения с лицом Боба, быстро повторяет контуры его головы и уходит вверх. Кожу Боба окружал прозрачный слой холодного воздуха, непроницаемый для теплого пара.

Боб начал было говорить с набитым ртом, закашлялся, проглотил и продолжил:

— Так ты говорил что-то про кофе?

— Ну да.

Боб кивнул, продолжая стремительно накручивать лапшу на вилку и отправлять ее в рот.

— Вот и отлично.

— Я вернусь к девяти, — сказал молодой человек. — Где ты собираешься быть? Здесь — или снова на улицу выйдешь?

Покачав головой, Боб управился с остатками еды, подобрал соевый соус и отбросил корытце.

— Ждать незачем, — сказал он. — Я знаю, который из них тут отметился.

Молодой человек брезгливо нагнулся и поднял подносик. Потом вскинул глаза, взгляд сделался острым.

— В самом деле? И кто же?

— Старик в квартире четыре А. Он и сейчас там — отсыпается, точно сытый удав.

Морщины на бледном лбу сделались глубже.

— Мистер Янг? Ты что, видел, как он бросил здесь эти кости?

— Нет, я был за углом и упустил этот момент. Дай кофе, будь так любезен.

Молодой человек посмотрел на свои ботинки — черные, изящные. Переступил с ноги на ногу.

— Еще одна ошибка нам совсем ни к чему, Чой.

— Ошибки не будет, — ответил Чой. — Это точно Янг. Я проследил за ним сегодня на Брайс. Он шаркал этими своими шлепанцами, весь такой седенький и тщедушный. Ухты! Горячо! — Боб утер ошпаренные губы. — Все дело, Парсонс, в его походке, вот в чем.

— Я тоже видел, как он ходит, — сказал молодой человек. — И ничего особенного не заметил.

— Все дело в походке, — повторил Боб Чой. — В том, как подергиваются тощие плечи, как изгибается хрупкая шея, когда он голову туда-сюда поворачивает. Ты же видал крокодилов в зоопарке, а, Парсонс? Ну, там, черепах? При случае проследи, как они движутся. Если пристально вглядываться и притом знать, что конкретно высматриваешь, кое-что можно подметить даже сквозь плащ.

Парсонс сказал:

— Не нравится мне все это. Если ты нрав, тут и другие запросто могут ошиваться. Под твое описание вполне подходит и Жу с шестого этажа. Тоже одиночка с трудно прослеживаемым прошлым. Все один к одному. А та женщина, Лау, из квартиры напротив Янга? Если верить записям, она находилась в Шанхае, когда там последний раз происходила охота. Обитала в том же пригородном районе, что и жертвы. А теперь она здесь. И в пользовании авиалиниями не замечена.

Боб Чой пожал плечами, глядя в свою чашку.

— Могла на корабле приехать. Или вовсе пешком прийти.

— Или, — сказал Парсонс, — сама прилетела. — Бледные пальцы аккуратно сложили бумажный пакет и поместили его на опустевший подносик. — Если подождешь до завтра, сюда прибудет Бернс. Его уже везут из Ханоя.

— Не буду я Бернса ждать. Кое-кто только что кормился. Янг сейчас сонливый и заторможенный.

— Когда прибудет Бернс, заторможенность у него еще не пройдет, — сказал молодой человек. — Если только это в самом деле он.

— Я же видел, как он ходит, — упрямо проговорил Боб Чой. — Не двое же их, действительно!

Очки Парсонса блеснули: он вскинул голову и оглядел фасад дома.

— Не буду пытаться переубедить тебя, Чой, все равно без толку, — сказал он со скукой в голосе. — Если это Янг, поди и прикончи его. Но если накосячишь, за помощью ко мне не беги.

Боб, запрокинув голову, допивал остатки кофе. Потом протянул ему чашку.

— Вот, держи. А то я знаю, что ты ни в чем косяков не терпишь.

Но переулок был уже пуст. И молодой человек, и мешок с костями бесследно исчезли.

В широком, ярко освещенном каньоне Брайс-стрит дождь стучал по сплошному морю зонтиков. Сотня алых и золотых дисков крутилась и подпрыгивала над тротуарами и пешеходными переходами, бесконечно множась в зеркальных витринах кафе и развлекательных баров. Шуршали юбки, постукивали трости. Под звуки беззаботного смеха Боб Чой одолел семь ступенек к парадной двери жилого дома — сутулый человечек в длинном черном плаще. Непокрытая голова, мешки под глазами, оставленные застарелой усталостью…

Затянутая в перчатку рука мягко тронула дверь. Экая незадача: она оказалась на электронном замке, открывавшемся из каждой квартиры. На стене красовалась целая панель звонков, каждый при табличке с номером комнаты и фамилией жильца. Одни — аккуратно отпечатанные, другие — кое-как нацарапанные от руки. Табличка, гласившая: «4А: Янг», была написана синими чернилами, наклонным змеящимся почерком с завитушками. Боб коротко оглядел надпись, потом перевел глаза на самую нижнюю табличку: «1С: Мюррей, управдом».