Ленин В.И. Полное собрание сочинений Том 39 О ГОСУДАРСТВЕ

Задание.

В разные исторические периоды философы по-разному отвечали на вопросы определения природы человека, равенства людей между собой и, соответственно, политического устройства общества. Прочитайте отрывки из работы Платона «Государство» и лекцию В.И. Ленина «О государстве» и подумайте над следующими вопросами:

1. Равны ли люди от природы? Если нет, то в чем именно?

2. Чем обусловлено социальное неравенство: «природой человека» или социально-экономическими условиями?

3. Управление государством должно быть: уделом немногих профессионалов или правом каждого человека?

4. Возможно ли «каждую кухарку научить делу государственного управления» и нужно ли создавать для этого условия?

5. Чья позиция из двух философов Вам ближе? Ответ обоснуйте несколькими аргументами.

Из работы Платона «Государство».

Книга шестая

Раз философы - это люди, способные постичь то, что вечно тождественно

самому себе, а другие этого не могут и застревают на месте, блуждая среди

множества разнообразных вещей, и потому они уже не философы, то

спрашивается, кому из них следует руководить государством?...

А чем лучше слепых те, кто по существу лишен знания сущности любой вещи

и у кого в душе нет отчетливого ее образа? Они не способны, подобно

художникам, усматривать высшую истину и, не теряя ее из виду, постоянно

воспроизводить ее со всевозможной тщательностью, и потому им не дано, когда

это требуется, устанавливать здесь новые законы о красоте, справедливости и

благе или уберечь уже существующие.

Относительно природы философов нам надо согласиться, что их страстно

влечет к познанию, приоткрывающему им вечно сущее и не изменяемое

возникновением и уничтожением бытие....

И надо сказать, что они стремятся ко всему бытию в целом, не упуская из

виду, насколько это от них зависит, ни одной его части, ни малой, ни

большой, ни менее, ни более ценной...

Посмотри вслед за этим, необходимо ли людям, которые должны стать

такими, как мы говорим, иметь, кроме того, иметь в своем характере...

правдивость, решительное неприятие какой бы то ни было лжи, ненависть к ней

и любовь к истине.

Когда же хочешь отличить философский характер от нефилософского, надо

обращать внимание еще вот на что... мелочность - злейший враг души, которой

предназначено вечно стремиться к божественному и человеческому в их

целокупности....

Если ему свойственны возвышенные помыслы и охват мысленным взором

целокупного времени и бытия, думаешь ли ты, что для такого человека много

значит человеческая жизнь?...

Значит, такой человек и смерть не будет считать чем-то ужасным?...

А робкой и неблагородной натуре подлинная философия, видимо,

недоступна.

Значит, кроме всего прочего требуется и соразмерность, и прирожденная

тонкость ума, своеобразие которого делало бы человека восприимчивым к идее

всего сущего.

Тут вступил в разговор Адимант:

- Против этого-то, Сократ, никто не нашелся бы, что тебе возразить. Но

ведь всякий раз, когда ты рассуждаешь так, как теперь, твои слушатели

испытывают примерно вот что: из-за непривычки задавать вопросы или отвечать

на них они думают, что рассуждение при каждом твоем вопросе лишь чуть-чуть

уводит их в сторону, однако, когда эти "чуть-чуть" соберутся вместе, ясно

обнаруживается отклонение и противоречие с первоначальными утверждениями.

Как в шашках сильный игрок в конце концов закрывает неумелому ход и тот не

знает, куда ему податься, так и твои слушатели под конец оказываются в

тупике и им нечего сказать в этой своего рода игре, где вместо шашек служат

слова. А по правде-то дело ничуть этим не решается. Я говорю, имея в виду

наш случай: ведь сейчас всякий признается, что по каждому заданному тобой

вопросу он не в состоянии тебе противоречить. Стоило бы, однако, взглянуть,

как с этим обстоит на деле: ведь кто устремился к философии не с целью

образования, как это бывает, когда в молодости коснутся ее, а потом бросают,

но, напротив, потратил на нее много времени, те большей частью становятся

очень странными, чтобы не сказать совсем негодными, и даже лучшие из них под

влиянием занятия, которое ты так расхваливаешь, все же делаются бесполезными

для государства.

Сократ:

- По отношению к государству положение самых порядочных людей настолько

тяжелое, что ничего не может быть хуже.

..."Ты верно говоришь, что для большинства бесполезны люди, выдающиеся

в философии". Но в бесполезности этой вели ему винить тех, кто не находит им

никакого применения, а не этих выдающихся людей. Ведь неестественно, чтобы

кормчий просил матросов подчиняться ему или чтобы мудрецы обивали пороги

богачей... Естественно как раз обратное: будь то богач или бедняк, но, если

он заболел, ему необходимо обратиться к врачам; а всякий, кто нуждается в

подчинении, должен обратиться к тому, кто способен править.

По таким причинам и в таких условиях нелегко наилучшему занятию быть в

чести у занимающихся как раз противоположным. Всего больше и сильнее обязана

философия своей дурной славой тем, кто заявляет, что это их дело -

заниматься подобными вещами. -

Так разве не будет уместно сказать в защиту нашего взгляда, что

человек, имеющий прирожденную склонность к знанию, изо всех сил устремляется

к подлинному бытию? Он не останавливается на множестве вещей, лишь кажущихся

существующими, но непрестанно идет вперед, и страсть его не утихает до тех

пор, пока он не коснется самого существа каждой вещи тем в своей душе, чему

подобает касаться таких вещей, а подобает это родственному им началу.

Сблизившись посредством него и соединившись с подлинным бытием, породив ум и

истину, он будет и познавать, и по истине жить, и питаться, и лишь таким

образом избавится от бремени, но раньше - никак.

Да, надо присмотреться к порче такой натуры, к тому, как она гибнет у

многих, а у кого хоть что-нибудь от нее остается, тех считают пусть не

дурными, но все же бесполезными. Затем надо рассмотреть свойства тех, кто им

подражает и берется за их дело, - у таких натур много бывает промахов, так

как они недостойны заниматься философией и это им не под силу; из-за них-то

и закрепилась за философией и за всеми философами повсюду та слава, о

которой ты говоришь.

- О какой порче ты упомянул?...

- Таких людей мало, но зато посмотри, как много существует для них

чрезвычайно пагубного.

Относительно всякого семени или зародыша растения или животного мы

знаем, что, лишенные подобающего им питания, климата и места, они тем больше

теряют в своих свойствах, чем мощнее они сами: ведь плохое более

противоположно хорошему, чем нехорошему....

Есть ведь разумное основание в том, что при чуждом ей питании самая

совершенная природа становится хуже, чем посредственная.

Так не скажем ли мы, Адимант, точно так же, что и самые одаренные души

при плохом воспитании становятся особенно плохими? Или ты думаешь, что

великие преступления и крайняя испорченность бывают следствием

посредственности, а не того, что пылкая натура испорчена воспитанием? Но

ведь слабые натуры никогда не будут причиной ни великих благ, ни больших

зол....

Если установленная нами природа философа получит надлежащую выучку, то,

развиваясь, она непременно достигнет всяческой добродетели; но если она

посеяна и растет на неподобающей почве, то выйдет как раз наоборот, разве

что придет ей на помощь кто-нибудь из богов. Или и ты считаешь, подобно

большинству, будто лишь немногие молодые люди испорчены софистами - некими

частными мудрецами и только об этих молодых людях и стоит говорить?

Каждое из этих частных лиц, взимающих плату (большинство называет их

софистами...), преподает не что иное, как те же самые взгляды большинства и

мнения, выражаемые на собраниях, и называет это мудростью. Это все-равно,

как если бы кто-нибудь, ухаживая за огромным и сильным зверем, изучил его

нрав и желания, знал бы, с какой стороны к нему подойти, каким образом можно

его трогать, и в какую пору и отчего он свирепеет или успокаивается, при

каких обстоятельствах привык издавать те или иные звуки и какие посторонние

звуки укрощают его либо приводят в ярость. Изучив все это путем обхождения с

ним и длительного навыка, тот человек называет это мудростью и, как бы

составив руководство, обращается к преподаванию, по правде сказать, не зная

взглядов большинства и его вожделений что в них прекрасно или постыдно,

хорошо или дурно, справедливо или несправедливо, но обозначая перечисленное

соответственно мнениям этого огромного зверя: что тому приятно, он называет

благом, что тому тягостно - злом и не имеет никакого другого понятия об

этом, я но называет справедливым и прекрасным то, что необходимо. -

А чем же отличается от него тот, кто мудростью считает уже то, что он

подметил, что не нравится, а что нравится собранию большинства самых

различных людей - будь то в живописи, музыке или даже в политике? А

действительно ли это хорошо или прекрасно - разве слышал ты когда-либо,

чтобы кто-то из них отдавал себе в этом отчет и чтобы это не вызывало бы

смеха?...

Так вот, учитывая все это, припомни то, о чем говорили мы раньше:

возможно ли, чтобы толпа допускала признавала существование красоты самой по

себе, а не многих красивых вещей или самой сущности каждой вещи, а не

множества отдельных вещей?...

Следовательно, толпе не присуще быть философом.... И

значит, те, кто занимается философией, неизбежно будут вызывать ее

порицание.

Как и порицание со стороны тех частных лиц, которые, общаясь с чернью,

стремятся ей угодить.

И вообще-то подобные натуры редкость, как мы утверждаем. К их числу

относятся и те люди, что причиняют величайшее зло государствам и частным

лицам, и те, что творят добро, если их влечет к нему; мелкая же натура

никогда не совершит ничего великого ни для частных лиц, ни для государства.

...

Когда, таким образом, от философии отпадают те люди, которым всего

больше надлежит ею заниматься, она остается одинокой и незавершенной, а сами

они ведут жизнь и не подобающую, и не истинную. К философии же, раз она

осиротела и лишилась тех, кто ей сродни, приступают уже другие лица, вовсе

ее недостойные. Они позорят ее и навлекают на нее упрек...

Ведь иные людишки чуть увидят, что область эта опустела, а между тем

полна громких имен и показной пышности, тотчас же, словно те, кто спасаясь

от тюрьмы, бежит в святилище, с радостью делают скачок от ремесла к

философии - особенно те, кто половчее в своем ничтожнейшем дельце. Хотя

философия находится в таком положении, однако сравнительно с любым другим

мастерством она все же гораздо больше в чести, что и привлекает к ней многих

людей, несовершенных по своей природе: тело у них покалечено ремеслом и

производством, да и души их сломлены и изнурены грубым трудом; ведь это

неизбежно. -

Остается совсем малое число людей, Адимант, достойным образом

общающихся с философией: это либо тот, кто, подвергшись изгнанию, сохранил

как человек, получивший хорошее воспитание, благородство своей натуры...

либо это человек великой души, родившийся в маленьком государстве: делами

этого государства он презрительно пренебрежет.... О моем собственном случае

- божественном знамении - не стоит и упоминать: такого, пожалуй, еще ни с

кем раньше не бывало.

Все вошедшие в число этих немногих, отведав философии, узнали, какое

это сладостное и блаженное достояние; они довольно видели безумие

большинства, а также и то, что в государственных делах никто не совершает,

можно сказать, ничего здравого и что там не найти себе союзника, чтобы

вместе с ним придти на помощь правому делу и уцелеть. Напротив, если

человек, словно очутившись среди зверей, не пожелает сообща с ними творить

несправедливость, ему не под силу будет управиться со всеми дикими своими

противниками, и, прежде чем он успеет принести пользу государству или своим

друзьям, он погибнет без пользы и для себя, и для других. Учтя все это, он

сохраняет спокойствие и делает свое дело, словно укрывшись за стеной из

пыли, поднятой ураганом. Видя, что все остальные преисполнились беззакония,

он доволен, если проживет здешнюю жизнь чистым от неправды и нечестивых дел,

а при исходе жизни отойдет радостно и кротко, уповая на лучшее.

- Значит, он отходит, достигнув немалого!

- Однако все же не до конца достигнув того, что он мог, так как

государственный строй был для него неподходящим. При подходящем строе он и

сам бы вырос и, сохранив все свое достояние, сберег бы также и общественное.

Так вот насчет философии - из-за чего у нею такая дурная слава (а между

тем это несправедливо), - по-моему, уже сказано достаточно, если у тебя нет

других замечаний.

- Я ничего не могу к этому добавить. Но какое из существующих теперь

государственных устройств ты считаешь для нее подобающим?

- Нет такого. На это-то я и сетую, что ни одно из нынешних

государственных устройств недостойно натуры философа. Такая натура при них

извращается и теряет свой облик. Подобно тому как иноземные семена,

пересаженные на чуждую им почву, теряют свою силу и приобретают свойства

местных растений, так и подобные натуры в настоящее время не осуществляют

своих возможностей, приобретая чуждый им склад. -

А что большинство людей не верит словам другого, это не диво. Ведь они

никогда не видали того, о чем мы сейчас говорим, для них все это какие-то

фразы, умышленно подогнанные друг к другу, а не положения, вытекающие, как

сейчас, само собой одно из другого.

Да и не довелось им, мой милый, стать благодарными слушателями

прекрасных и благородных рассуждений, усердно и всеми средствами

доискивающихся истины ради познания и ничего общего не имеющих с чванными

препирательствами ради славы или из-за соперничества в судах и при личном

общении.

Вот почему... ни государство, ни его строй, так же как и отдельный

человек, не станут никогда совершенными, пока не возникнет некая

необходимость, которая заставит всех этих немногочисленных философов...

принять на себя заботу о государстве, желают ли они того или нет...

Между тем, Адимант, тому, кто действительно направил свою мысль на

бытие, уже недосуг смотреть вниз, на человеческую суету, и, борясь с людьми,

преисполняться недоброжелательства и зависти. Видя и созерцая нечто стройное

и вечно тождественное, не творящее несправедливости и от нее не страдающее,

полное порядка и смысла, он этому подражает и как можно более ему

уподобляется.

Общаясь с божественным и упорядоченным, философ также становится

упорядоченным и божественным, насколько это в человеческих силах. Оклеветать

же можно все на свете.

Так вот, если у философа возникнет необходимость позаботиться о том,

чтобы внести в частный и общественный быт людей то, что он усматривает

наверху, и не ограничиваться собственным совершенствованием, думаешь ли ты,

что из него выйдет плохой мастер по части рассудительности, справедливости и

всей вообще добродетели, полезной народу?

...Никогда, ни в коем случае не будет процветать госу- дарство, если

его не начертят художники по божественному образцу....

Взяв, словно доску, государство и нравы людей, они сперва бы очистили

ох, что совсем не легко.

Смешивая и сочетая качества людей, они создадут прообраз человека,

определяемый тем, что уже Гомер назвал боговидным и богоподобным свойством,

присущим людям....

И я думаю, кое-что они будут стирать, кое-что рисовать снова, пока не

сделают человеческие нравы, насколько это осуществимо, угодными богу.

...Ни для государства, ни для граждан не будет конца несчастьям, пока

владыкой государства не станет племя философов или пока на деле не

осуществится тот государственный строй, который мы словесно обрисовали.

Осмелимся же сказать и то, что в качестве самых тщательных стражей

следует ставить философов.

Ты часто уже слышал: идея блага - вот это самое важное знание; через

нее становятся пригодными и полезными справедливость и все остальное.

...Идею эту мы недостаточно знаем. А коль скоро не знаем, то без нее, даже

если у нас будет наибольшее количество сведений обо всем остальном, уверяю

тебя, ничто не послужит нам на пользу: это вроде того, как приобрести себе

какую-нибудь вещь, не думая о благе, которое она принесет. Или ты думаешь,

главное дело в том, чтобы приобрести побольше имущества, не думая о том,

хорошее ли оно?

Но ведь ты знаешь, что, по мнению большинства, благо состоит в

удовольствии, а для людей более тонких - в понимании....... Оно есть

понимание того, что хорошо.

Разве не ясно и это: в качестве справедливого и прекрасного многие

выбрали бы то, что кажется им таковым, хотя бы оно и не было им на самом

деле, и соответственно действовали бы, приобретали и выражали бы свои

мнения; что же касается блага, здесь никто не довольствуется обладанием

мнимого, но все ищут подлинного блага, а мнимым всякий пренебрегает....

К благу стремится любая душа и ради него все совершает; она

предчувствует, что есть нечто такое, но ей трудно и не хватает сил понять, в

чем же оно состоит.

Мы считаем, что есть много красивых вещей, много благ и так далее, и мы

разграничиваем их с помощью определения....

А также, что есть прекрасное само по себе и так далее в отношении всех

вещей, хотя мы и признаем, что их много. А что такое каждая вещь, мы уже

обозначаем соответственно единой идеей, одной для каждой вещи....

И мы говорим, что те вещи можно видеть, но не мыслить, идеи же,

напротив, можно мыслить, но не видеть.

Какими бы зоркими и восприимчивыми к цвету не были у человека глаза, ты

ведь знаешь, он ничего не увидит и не различит цвета, если будет

пользоваться своим зрением без наличия чего-то третьего... что ты называешь

светом.

...Чем будет благо в умопостигаемой области по отношению к уму и

умопостигаемому, тем в области зримого будет Солнце по отношению к зрению и

зрительно воспринимаемым вещам....

Ты знаешь, когда напрягаются, чтобы разглядеть предметы, озаренные

сумеречным сиянием ночи, а не те, цвет которых предстает в свете дня, зрение

притупляется, и человека можно принять чуть ли не за слепого, как будто его

глаза не в порядке....

Между тем те же самые глаза отчетливо видят предметы, освещенные

Солнцем: это показывает, что зрение в порядке.

Считай, что так бывает и с душой: всякий раз, когда она устремляется

туда, где сияют истина и бытие, она воспринимает их и познает, что

показывает ее разумность. Когда же она уклоняется в область смешения с

мраком, возникновения и уничтожения, она тупеет, становится подверженной

мнениям, меняет их так и этак, и кажется, что она лишилась ума. -

Так вот то, что придает познаваемым вещам истинность, а человека

наделяет способностью познавать, это ты и считай идеей блага - причиной

знания и познаваемости истины. Как не прекрасно и то и другое - познание и

истина, но, если идею блага ты будешь считать чем-то еще более прекрасным,

ты будешь прав. Как правильно было бы считать зрение и свет солнцеобразными,

но признать их Солнцем было бы неправильно, так и здесь: правильно считать

познание и истину имеющими образ блага, но признать что-либо из них самим

благом было бы неправильно: благо по его свойствам надо ценить еще больше.

Считай, что и познаваемые вещи не только могут познаваться лишь

благодаря благу, но оно дает им и бытие, и существование, хотя само благо не

есть существование, оно - за пределами существования, превышая его

достоинством и силой.

Для сравнения возьми линию, разделенную на два неравных отрезка. Каждый

такой отрезок, то есть область зримого и область умопостигаемого, раздели

опять таким же путем, причем область зримого ты разделишь по признаку

большей или меньшей отчетливости. Тогда один из получившихся отрезков будет

содержать образы. Я называю так прежде всего тени, затем отражения в воде и

в плотных, гладких и глянцевитых предметах - одним словом, все подобное

этому....

В другой раздел, сходный с этим, ты поместишь находящиеся вокруг нас

живые существа, все виды растений, а также все то, что изготовляется....

И разве не согласишься ты признать такое разделение в отношении

подлинности и неподлинности: как то, что мы мним, относится к тому, что мы

действительно знаем, так подобное относится к уподобляемому.

Один раздел умопостигаемого душа вынуждена искать на основании

предпосылок, пользуясь образами из получившихся у нас тогда отрезков и

устремляясь поэтому не к началу, а к завершению. Между тем другой раздел

душа отыскивает, восходя от предпосылки к началу, такой предпосылки не

имеющему. Без образов, какие были в первом случае, но при помощи самих идей

пролагает она себе путь.

...Те, кто занимается геометрией, счетом и тому подобным, предполагают

в любом своем исследовании, будто им известно, что такое чет и нечет,

фигуры, три вида углов, и прочее в том же роде. Это они принимают за

исходные положения и не считают нужным отдавать в них отчет ни себе, ни

другим, словно это всякому и без того ясно. Исходя из этих положений, они

разбирают уже и все остальное и последовательно доводят до конца то, что

было предметом их рассмотрения....

Но ведь когда они вдобавок пользуются чертежами и делают отсюда выводы,

их мысль обращена не на чертеж, а на те фигуры, подобием {знаком} которых он

служит. Выводы они делают только для четырехугольника самого по себе и его

диагонали, а не для той диагонали, которую они начертили. Так и во всем

остальном. То же самое относится к произведениям ваяния и живописи: от них

может падать тень, и возможны их отражения в воде, но сами они служат лишь

образным выражением того, что можно видеть не иначе как мысленным взором.

...

Вот об этом виде умопостигаемого я тогда и говорил: душа в своем

стремлении к нему бывает вынуждена пользоваться предпосылками и потому не

восходит к его началу, так как она не в состоянии выйти за пределы

предполагаемого и пользуется лишь образными подобиями, выраженными в низших

вещах...

Пойми также, что вторым разделом умопостигаемого я называю то, чего наш

разум достигает с помощью диалектической способности. Свои предположения он

не выдает за нечто изначальное, напротив, они для него только предположения

как таковые, то есть некие подступы и устремления к началу всего, которое

уже не предположительно. Достигнув его и придерживаясь всего, с чем оно

связано, он приходит затем к заключению, вовсе не пользуясь ни чем

чувственным, но лишь самими идеями в их взаимном отношении, и его выводы

относятся только к ним.

- Я понимаю, хотя и не в достаточной степени: мне кажется, ты говоришь

о сложных вещах. Однако ты хочешь установить, что бытие и все умопостигаемое

при помощи диалектики можно созерцать яснее, чем то, что рассматривается с

помощью только так называемых наук, которые исходят из предположений.

Правда, и такие исследователи бывают вынуждены созерцать область

умопостигаемого при помощи рассудка, а не посредством ощущений, но поскольку

они рассматривают ее на основании своих предположений, не восходя к

первоначалу, то, по-твоему, они и не могут постигнуть ее умом, хотя она

вполне умопостигаема, если постичь ее первоначало. Рассудком же ты

называешь, по-моему, ту способность, которая встречается у занимающихся

геометрией и им подобных. Однако это еще не ум, так как рассудок занимает

промежуточное положение между мнением и умом.

- Ты высказал полнейшее понимание. С указанными четырьмя отрезками

соотнеси мне те четыре состояния, что возникают в душе: на высшей ступени -

разум, на второй - рассудок, третье место удели вере, а последнее -

уподоблению, и расположи их соответственно, считая, что, насколько то или

иное состояние причастно истине, столько же в нем и достоверности.

 

 

Ленин В.И. Полное собрание сочинений Том 39 О ГОСУДАРСТВЕ

О ГОСУДАРСТВЕ

ЛЕКЦИЯ В СВЕРДЛОВСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ 11 ИЮЛЯ 1919 г.19

Товарищи, предметом сегодняшней нашей беседы по тому плану, который у вас принят и мне был сообщен, является вопрос о государстве. Я не знаю, насколько знакомы вы уже с этим вопросом. Если я не ошибаюсь, курсы ваши только что открыты, и вам приходится в первый раз систематически к этому вопросу подходить. Если это так, то очень может быть, что в первой лекции об этом трудном вопросе мне не удастся достигнуть достаточной ясности изложения и понимания для многих из слушателей. И если бы это оказалось так, то я прошу вас этим не смущаться, потому что вопрос о государстве есть один из самых сложных, трудных и едва ли не более всего запутанных буржуазными учеными, писателями и философами. Поэтому никогда не следует ждать, чтобы можно было в краткой беседе, за один раз достигнуть полного выяснения этого вопроса. Следует после первой беседы об этом отметить себе непонятные или неясные места, чтобы вернуться к ним второй, третий и четвертый раз, чтобы то, что осталось непонятным, дополнить и выяснить дальше, впоследствии, как из чтения, так и из отдельных лекций и бесед. Я надеюсь, что нам удастся собраться еще раз, и тогда по всем дополнительным вопросам можно будет обменяться мнениями и проверить, что осталось наиболее неясного. Я надеюсь также, что в дополнение к беседам и лекциям вы посвятите известное время чтению хотя бы некоторых из главнейших

О ГОСУДАРСТВЕ 65

произведений Маркса и Энгельса. Нет сомнения, что в указателе литературы и в пособиях, которые учащимся советской и партийной школы предоставлены в библиотеке, которая у вас имеется, — несомненно, что вы эти главные произведения найдете, и хотя опять-таки сразу кое-кого, может быть, и отпугнет трудность изложения, — надо опять предупредить, что этим не следует смущаться, что непонятное на первый раз при чтении будет понятно при повторном чтении, или когда вы подойдете к вопросу впоследствии с несколько иной стороны, ибо еще раз повторяю, что вопрос такой сложный и так запутан буржуазными учеными и писателями, что к этому вопросу каждому человеку, который хочет его серьезно продумать и самостоятельно усвоить, необходимо подходить несколько раз, возвращаться к нему опять и опять, обдумывать вопрос с разных сторон, чтобы добиться ясного и твердого понимания. А возвращаться вам к этому вопросу будет тем легче, что это такой основной, такой коренной вопрос всей политики, что не только в такое бурное, революционное время, как переживаемое теперь нами, но и в самые мирные времена вы каждый день в любой газете по любому экономическому или политическому вопросу всегда натыкаетесь на вопрос: что такое государство, в чем его сущность, в чем его значение и каково отношение нашей партии, партии, борющейся за свержение капитализма, партии коммунистов, каково отношение ее к государству, — каждый день вы к этому вопросу по тому или иному поводу вернетесь. И самое главное, чтобы в результате ваших чтений, бесед и лекций, которые вы услышите о государстве, вы вынесли уменье подходить к этому вопросу самостоятельно, так как этот вопрос будет вам встречаться по самым разнообразным поводам, по каждому мелкому вопросу, в самых неожиданных сочетаниях, в беседах и спорах с противниками. Только тогда, если вы научитесь самостоятельно разбираться по этому вопросу, — только тогда вы можете считать себя достаточно твердыми в своих убеждениях и достаточно успешно отстаивать их перед кем угодно и когда угодно.

66 В. И. ЛЕНИН

После этих небольших замечаний я перейду к самому вопросу, что такое государство, как оно возникло и каково в основном должно быть отношение к государству партии рабочего класса, борющейся за полное свержение капитализма, — партии коммунистов.

Я уже говорил о том, что едва ли найдется другой вопрос, столь запутанный умышленно и неумышленно представителями буржуазной науки, философии, юриспруденции, политической экономии и публицистики, как вопрос о государстве. Очень часто этот вопрос смешивают до сих пор с вопросами религиозными, очень часто не только представители религиозных учений (от них-то это вполне естественно ожидать), но и люди, которые считают себя от религиозных предрассудков свободными, смешивают специальный вопрос о государстве с вопросами о религии и пытаются построить — очень часто сложное, с идейным философским подходом и обоснованием — учение о том, что государство есть нечто божественное, нечто сверхъестественное, что это некоторая сила, которой жило человечество и которая дает людям или имеет дать, несет с собой нечто не от человека, а извне ему данное, что это — сила божественного происхождения. И надо сказать, что это учение так тесно связано с интересами эксплуататорских классов — помещиков и капиталистов, — так служит их интересам, так глубоко пропитало все привычки, все взгляды, всю науку господ буржуазных представителей, что с остатками его вы встретитесь на каждом шагу, вплоть до взгляда на государство у меньшевиков и эсеров, которые с негодованием отрицают мысль, что они находятся в зависимости от религиозных предрассудков, и уверены, что могут трезво смотреть на государство. Вопрос этот так запутан и усложнен потому, что он (уступая в этом отношении только основаниям экономической науки) затрагивает интересы господствующих классов больше, чем какой-нибудь другой вопрос. Учение о государстве служит оправданием общественных привилегий, оправданием существования эксплуатации, оправданием существования капитализма, — вот почему ожидать

О ГОСУДАРСТВЕ 67

в этом вопросе беспристрастия, подходить в этом вопросе к делу так, как будто люди, претендующие на научность, могут здесь дать вам точку зрения чистой науки, — это величайшая ошибка. В вопросе о государстве, в учении о государстве, в теории о государстве вы всегда увидите, когда познакомитесь с вопросом и вникнете в него достаточно, всегда увидите борьбу различных классов между собой, борьбу, которая отражается или находит свое выражение в борьбе взглядов на государство, в оценке роли и значения государства.

Для того чтобы наиболее научным образом подойти к этому вопросу, надо бросить хотя бы беглый исторический взгляд на то, как государство возникло и как оно развивалось. Самое надежное в вопросе общественной науки и необходимое для того, чтобы действительно приобрести навык подходить правильно к этому вопросу и не дать затеряться в массе мелочей или громадном разнообразии борющихся мнений, — самое важное, чтобы подойти к этому вопросу с точки зрения научной, это — не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь.

Я надеюсь, что по вопросу о государстве вы ознакомитесь с сочинением Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Это — одно из основных сочинений современного социализма, в котором можно с доверием отнестись к каждой фразе, с доверием, что каждая фраза сказана не наобум, а написана на основании громадного исторического и политического материала. Нет сомнения, что в этом сочинении не все части одинаково доступно, понятно изложены: некоторые предполагают читателя, обладающего уже известными историческими и экономическими познаниями. Но опять скажу: не следует смущаться, если это произведение по прочтении не будет понято сразу. Этого никогда почти не бывает ни с одним человеком. Но возвращаясь к нему впоследствии, когда

68 В. И. ЛЕНИН

интерес пробудится, вы добьетесь того, что будете понимать его в преобладающей части, если не все целиком. Напоминаю об этой книге потому, что она дает правильный подход к вопросу в указанном отношении. Начинается она с исторического очерка, как государство возникло.

Чтобы правильно подойти к этому вопросу, как и ко всякому вопросу, например, к вопросу о возникновении капитализма, эксплуатации между людьми, к социализму, к тому, как появился социализм, какие условия его породили, — ко всякому такому вопросу можно солидно, с уверенностью подойти, лишь бросив исторический взгляд на все развитие его в целом. По этому вопросу прежде всего надо обратить внимание на то, что государство не всегда существовало. Было время, когда государства не было. Оно появляется там и тогда, где и когда появляется деление общества на классы, когда появляются эксплуататоры и эксплуатируемые.

До тех пор как возникла первая форма эксплуатации человека человеком, первая форма деления на классы — рабовладельцев и рабов, — до тех пор существовала еще патриархальная, или — как ее иногда называют — клановая (клан — поколение, род, когда люди жили родами, поколениями) семья, и следы этих первобытных времен в быту многих первобытных народов остались достаточно определенно, и если вы возьмете какое угодно сочинение по первобытной культуре, то всегда натолкнетесь на более или менее определенные описания, указания и воспоминания о том, что было время, более или менее похожее на первобытный коммунизм, когда деления общества на рабовладельцев и рабов не было. И тогда не было государства, не было особого аппарата для систематического применения насилия и подчинения людей насилию. Такой аппарат и называется государством.

В первобытном обществе, когда люди жили небольшими родами, еще находясь на самых низших ступенях развития, в состоянии, близком к дикости; в эпоху, от которой современное цивилизованное человечество

О ГОСУДАРСТВЕ 69

отделяют несколько тысячелетий, — в то время не видно еще признаков существования государства. Мы видим господство обычаев, авторитет, уважение, власть, которой пользовались старейшины рода, видим, что эта власть признавалась иногда за женщинами, — положение женщины тогда не было похоже на теперешнее бесправное, угнетенное положение, — но нигде не видим особого разряда людей, которые выделяются, чтобы управлять другими и чтобы в интересах, в целях управления систематически, постоянно владеть известным аппаратом принуждения, аппаратом насилия, каковым являются в настоящее время, как вы все понимаете, вооруженные отряды войск, тюрьмы и прочие средства подчинения чужой воли насилию, — то, что составляет сущность государства.

Если от тех так называемых религиозных учений, ухищрений, философских построений, тех разнообразных мнений, которые строят буржуазные ученые, отвлечься и поискать настоящей сути дела, то увидим, что государство сводится именно к такому выделенному из человеческого общества аппарату управления. Когда появляется такая особая группа людей, которая только тем и занята, чтобы управлять, и которая для управления нуждается в особом аппарате принуждения, подчинения чужой воли насилию — в тюрьмах, в особых отрядах людей, войске и пр., — тогда появляется государство.

Но было время, когда государства не было, когда держалась общая связь, самое общество, дисциплина, распорядок труда силой привычки, традиций, авторитетом или уважением, которым пользовались старейшины рода или женщины, в то время часто занимавшие не только равноправное положение с мужчинами, но даже нередко и более высокое, и когда особого разряда людей — специалистов, чтобы управлять, не было. История показывает, что государство, как особый аппарат принуждения людей, возникало только там и тогда, где и когда появлялось разделение общества на классы — значит, разделение на такие группы людей, из которых одни постоянно могут присваивать труд других, где один эксплуатирует другого.

70 В. И. ЛЕНИН

И это деление общества на классы в истории должно стоять перед нами ясно всегда, как основной факт. Развитие всех человеческих обществ в течение тысячелетий во всех без изъятия странах показывает нам общую закономерность, правильность, последовательность этого развития таким образом, что вначале мы имеем общество без классов — первоначальное патриархальное, первобытное общество, в котором не было аристократов; затем — общество, основанное на рабстве, общество рабовладельческое. Через это прошла вся современная цивилизованная Европа — рабство было вполне господствующим 2 тысячи лет тому назад. Через это прошло громадное большинство народов остальных частей света. У наименее развитых народов следы рабства остались еще и теперь, и учреждения рабства, например, в Африке, вы найдете и сейчас. Рабовладельцы и рабы — первое крупное деление на классы. Первая группа владела не только всеми средствами производства — землей, орудиями, как бы слабы, примитивны они тогда ни были, — она также владела и людьми. Эта группа называлась рабовладельцами, а те, кто трудился и доставлял труд другим, назывались рабами.

За этой формой последовала в истории другая форма — крепостное право. Рабство в громадном большинстве стран в своем развитии превратилось в крепостное право. Основное деление общества — крепостники-помещики и крепостные крестьяне. Форма отношений между людьми изменилась. Рабовладельцы считали рабов своей собственностью, закон укреплял этот взгляд и рассматривал рабов как вещь, целиком находящуюся в обладании рабовладельца. По отношению к крепостному крестьянину осталось классовое угнетение, зависимость, но крепостник-помещик не считался владельцем крестьянина, как вещи, а имел лишь право на его труд и на принуждение его к отбыванию известной повинности. На практике, как вы все знаете, крепостное право, особенно в России, где оно наиболее долго держалось и приняло наиболее грубые формы, оно ничем не отличалось от рабства.

О ГОСУДАРСТВЕ 71

Далее, — в крепостном обществе, по мере развития торговли, возникновения всемирного рынка, по мере развития денежного обращения, возникал новый класс — класс капиталистов. Из товара, из обмена товаров, из возникновения власти денег возникала власть капитала. В течение XVIII века, вернее — с конца XVIII века, и в течение XIX века произошли революции во всем мире. Крепостничество было вытеснено из всех стран Западной Европы. Позднее всех произошло это в России. В России в 1861 году тоже произошел переворот, последствием которого была смена одной формы общества другой — замена крепостничества капитализмом, при котором деление на классы осталось, остались различные следы и пережитки крепостного права, но в основном деление на классы получило иную форму.

Владельцы капитала, владельцы земли, владельцы фабрик и заводов представляли и представляют во всех капиталистических государствах ничтожное меньшинство населения, целиком распоряжающееся всем народным трудом и, значит, держащее в своем распоряжении, угнетении, эксплуатации всю массу трудящихся, из которых большинство является пролетариями, наемными рабочими, в процессе производства получающими средства к жизни только от продажи своих рабочих рук, рабочей силы. Крестьяне, разрозненные и придавленные еще в крепостное время, с переходом к капитализму превращались частью (в большинстве) в пролетариев, частью (в меньшинстве) в зажиточное крестьянство, которое само нанимало рабочих и представляло собою буржуазию деревенскую.

Этот основной факт — переход общества от первобытных форм рабства к крепостничеству и, наконец, к капитализму — вы всегда должны иметь в виду, ибо, только вспоминая этот основной факт, только вставляя в эту основную рамку все политические учения, вы в состоянии будете правильно оценить эти учения и разобраться, к чему они относятся, ибо каждый из этих крупных периодов человеческой истории — рабовладельческий, крепостнический и капиталистический —

72 В. И. ЛЕНИН

обнимает десятки и сотни столетий и представляет такую массу политических форм, разнообразных политических учений, мнений, революций, что разобраться во всей этой чрезвычайной пестроте и громадном разнообразии, — особенно связанном с учениями политическими, философскими и прочими буржуазных ученых и политиков, — можно в том только случае, если твердо держаться, как руководящей основной нити, этого деления общества на классы, изменения форм классового господства и с этой точки зрения разбираться во всех общественных вопросах — экономических, политических, духовных, религиозных и т. д.

Если вы с точки зрения этого основного деления посмотрите на государство, то увидите, что до деления общества на классы, как я уже сказал, не существовало и государства. Но по мере того, как возникает и упрочивается общественное разделение на классы, по мере того, как возникает общество классовое, по мере этого возникает и упрочивается государство. Мы имеем в истории человечества десятки и сотни стран, переживших и переживающих сейчас рабство, крепостничество и капитализм. В каждой из них, несмотря на громадные исторические перемены, которые происходили, несмотря на все политические перипетии и все революции, которые были связаны с этим развитием человечества, с переходом от рабства через крепостничество к капитализму и к теперешней всемирной борьбе против капитализма, — вы всегда видите возникновение государства. Оно всегда было известным аппаратом, который выделялся из общества и состоял из группы людей, занимавшихся только тем или почти только тем, или главным образом тем, чтобы управлять. Люди делятся на управляемых и на специалистов по управлению, на тех, которые поднимаются над обществом и которых называют правителями, представителями государства. Этот аппарат, эта группа людей, которые управляют другими, всегда забирает в свои руки известный аппарат принуждения, физической силы, — все равно, выражается ли это насилие над людьми в первобытной дубине, или в эпоху рабства

О ГОСУДАРСТВЕ 73

в более усовершенствованном типе вооружения, или в огнестрельном оружии, которое в средние века появилось, или, наконец, в современном, которое в XX веке достигло технических чудес и целиком основано на последних достижениях современной техники. Приемы насилия менялись, но всегда, когда было государство, существовала в каждом обществе группа лиц, которые управляли, которые командовали, господствовали и для удержания власти имели в своих руках аппарат физического принуждения, аппарат насилия, того вооружения, которое соответствовало техническому уровню каждой эпохи. И, всматриваясь в эти общие явления, задаваясь вопросом, почему не существовало государство, когда не было классов, когда не было эксплуататоров и эксплуатируемых, и почему оно возникло, когда возникли классы, — мы только так находим определенный ответ на вопрос о сущности государства и его значении.

Государство — это есть машина для поддержания господства одного класса над другим. Когда в обществе не было классов, когда люди до рабской эпохи существования трудились в первобытных условиях большего равенства, в условиях еще самой низкой производительности труда, когда первобытный человек с трудом добывал себе средства, необходимые для самого грубого первобытного существования, тогда не возникало и не могло возникнуть и особой группы людей, специально выделенных для управления и господствующих над всем остальным обществом. Лишь когда появилась первая форма деления общества на классы, когда появилось рабство, когда можно было известному классу людей, сосредоточившись на самых грубых формах земледельческого труда, производить некоторый излишек, когда этот излишек не абсолютно был необходим для самого нищенского существования раба и попадал в руки рабовладельца, когда, таким образом, упрочилось существование этого класса рабовладельцев, и чтобы оно упрочилось, необходимо было, чтобы явилось государство.

И оно явилось — государство рабовладельческое, — аппарат, который давал в руки рабовладельцев власть,

74 В. И. ЛЕНИН

возможность управлять всеми рабами. И общество и государство тогда были гораздо мельче, чем теперь, располагали несравненно более слабым аппаратом связи — тогда не было теперешних средств сообщения. Горы, реки и моря служили неимоверно большими препятствиями, чем теперь, и образование государства шло в пределах географических границ, гораздо более узких. Технически слабый государственный аппарат обслуживал государство, распространявшееся на сравнительно узкие границы и узкий круг действий. Но был все же аппарат, который принуждал рабов оставаться в рабстве, удерживал одну часть общества в принуждении, угнетении у другой. Принуждать одну преобладающую часть общества к систематической работе на другую нельзя без постоянного аппарата принуждения. Пока не было классов — не было и этого аппарата. Когда появились классы, везде и всегда вместе с ростом и укреплением этого деления появлялся и особый институт — государство. Формы государства были чрезвычайно разнообразны. Во времена рабовладельческие в странах наиболее передовых, культурных и цивилизованных по-тогдашнему, например, в древней Греции и Риме, которые целиком покоились на рабстве, мы имеем уже разнообразные формы государства. Тогда уже возникает различие между монархией и республикой, между аристократией и демократией. Монархия — как власть одного, республика — как отсутствие какой-либо невыборной власти; аристократия — как власть небольшого сравнительно меньшинства, демократия — как власть народа (демократия буквально в переводе с греческого и значит: власть народа). Все эти различия возникли в эпоху рабства. Несмотря на эти различия, государство времен рабовладельческой эпохи было государством рабовладельческим, все равно — была ли это монархия или республика аристократическая или демократическая. Во всяком курсе истории древних времен, выслушав лекцию об этом предмете, вы услышите о борьбе, которая была между монархическим и республиканским государствами, но основным было то, что рабы

О ГОСУДАРСТВЕ 75

не считались людьми; не только не считались гражданами, но и людьми. Римский закон рассматривал их как вещь. Закон об убийстве, не говоря уже о других законах охраны человеческой личности, не относился к рабам. Он защищал только рабовладельцев, как единственно признававшихся полноправными гражданами. Но учреждалась ли монархия — это была монархия рабовладельческая, или республика — это была республика рабовладельческая. В них всеми правами пользовались рабовладельцы, а рабы были вещью по закону, и над ними возможно было не только какое угодно насилие, но и убийство раба не считалось преступлением. Рабовладельческие республики различались по своей внутренней организации: были республики аристократические и демократические. В аристократической республике небольшое число привилегированных принимало участие в выборах, в демократической — участвовали все, но опять-таки все рабовладельцы, все, кроме рабов. Это основное обстоятельство надо иметь в виду, потому что оно больше всего проливает свет на вопрос о государстве и ясно показывает сущность государства.

Государство есть машина для угнетения одного класса другим, машина, чтобы держать в повиновении одному классу прочие подчиненные классы. Форма этой машины бывает различна. В рабовладельческом государстве мы имеем монархию, аристократическую республику или даже демократическую республику. В действительности формы правления бывали чрезвычайно разнообразны, но суть дела оставалась одна и та же: рабы не имели никаких прав и оставались угнетенным классом, они не признавались за людей. То же самое мы видим и в крепостном государстве.

Перемена формы эксплуатации превращала рабовладельческое государство в крепостническое. Это имело громадное значение. В рабовладельческом обществе — полное бесправие раба, он не признавался за человека; в крепостническом — привязанность крестьянина к земле. Основной признак крепостного права тот, что крестьянство (а тогда крестьяне представляли

76 В. И. ЛЕНИН

большинство, городское население было крайне слабо развито) считалось прикрепленным к земле, — отсюда произошло и самое понятие — крепостное право. Крестьянин мог работать определенное число дней на себя на том участке, который давал ему помещик; другую часть дней крепостной крестьянин работал на барина. Сущность классового общества оставалась: общество держалось на классовой эксплуатации. Полноправными могли быть только помещики, крестьяне считались бесправными. Их положение на практике очень слабо отличалось от положения рабов в рабовладельческом государстве. Но все же к их освобождению, к освобождению крестьян, открывалась дорога более широкая, так как крепостной крестьянин не считался прямой собственностью помещика. Он мог проводить часть времени на своем участке, мог, так сказать, до известной степени принадлежать себе, и крепостное право при более широкой возможности развития обмена, торговых сношений все более и более разлагалось, и все более расширялся круг освобождения крестьянства. Крепостное общество всегда было более сложным, чем общество рабовладельческое. В нем был большой элемент развития торговли, промышленности, что вело еще в то время к капитализму. В средние века крепостное право преобладало. И здесь формы государства были разнообразны, и здесь мы имеем и монархию и республику, хотя гораздо более слабо выраженную, но всегда господствующими признавались единственно только помещики-крепостники. Крепостные крестьяне в области всяких политических прав были исключены абсолютно.

И при рабстве и при крепостном праве господство небольшого меньшинства людей над громадным большинством их не может обходиться без принуждения. Вся история полна беспрерывных попыток угнетенных классов свергнуть угнетение. История рабства знает на многие десятилетия тянущиеся войны за освобождение от рабства. Между прочим, имя «спартаковцы», которое взято теперь коммунистами Германии, — этой единственной германской партией, действительно борю-

О ГОСУДАРСТВЕ 77

щейся против ига капитализма, — это имя взято ими потому, что Спартак был одним из самых выдающихся героев одного из самых крупных восстаний рабов около двух тысяч лет тому назад. В течение ряда лет всемогущая, казалось бы, Римская империя, целиком основанная на рабстве, испытывала потрясения и удары от громадного восстания рабов, которые вооружились и собрались под предводительством Спартака, образовав громадную армию. В конце концов, они были перебиты, схвачены, подверглись пыткам со стороны рабовладельцев. Эти гражданские войны проходят через всю историю существования классового общества. Я сейчас привел пример самой крупной из таких гражданских войн в эпоху рабовладения. Вся эпоха крепостного права равным образом полна постоянных восстаний крестьян. В Германии, например, в средние века достигла широких размеров и превратилась в гражданскую войну крестьян против помещиков борьба между двумя классами: помещиками и крепостными. Вы все знаете примеры подобных многократных восстаний крестьян против помещиков-крепостников и в России.

Для удержания своего господства, для сохранения своей власти помещик должен был иметь аппарат, который бы объединил в подчинении ему громадное количество людей, подчинил их известным законам, правилам, — и все эти законы сводились в основном к одному — удержать власть помещика над крепостным крестьянином. Это и было крепостническое государство, которое в России, например, или в совершенно отсталых азиатских странах, где до сих пор крепостничество господствует — по форме оно отличалось — было или республиканское, или монархическое. Когда государство было монархическое — признавалась власть одного; когда оно было республиканское — признавалось более или менее участие выборных от помещичьего общества, — это в обществе крепостническом. Крепостническое общество представляло такое деление классов, когда громадное большинство — крепостное крестьянство — находилось в полной зависимости от ничтожного меньшинства — помещиков, которые владели землей.

78 В. И. ЛЕНИН

Развитие торговли, развитие товарообмена привело к выделению нового класса — капиталистов. Капитал возник в конце средних веков, когда мировая торговля после открытия Америки достигла громадного развития, когда увеличилось количество драгоценных металлов, когда серебро и золото стали орудием обмена, когда денежный оборот дал возможность держать громадные богатства в одних руках. Серебро и золото признавались как богатство во всем мире. Падали экономические силы помещичьего класса, и развивалась сила нового класса — представителей капитала. Перестройка общества происходила таким образом, чтобы все граждане стали как бы равными, чтобы отпало прежнее деление на рабовладельцев и рабов, чтобы все считались равными перед законом, независимо от того, кто каким капиталом владеет — землей ли на правах частной собственности, или это голяк, у которого одни рабочие руки, — все равны перед законом. Закон одинаково охраняет всех, охраняет собственность, у кого она есть, от покушений против собственности со стороны той массы, которая, не имея собственности, не имея ничего, кроме своих рук, постепенно нищает, разоряется и превращается в пролетариев. Таково капиталистическое общество.

Я не могу на этом останавливаться подробно. К этому вопросу вы еще вернетесь, когда будете беседовать о программе партии, — там вы услышите характеристику капиталистического общества. Это общество выступило против крепостничества, против старого крепостного права с лозунгом свободы. Но это была свобода для того, кто владеет собственностью. И когда крепостное право было разрушено, что произошло к концу XVIII — началу XIX века — в России это произошло позднее других стран, в 1861 г., — тогда на смену крепостническому государству пришло государство капиталистическое, которое объявляет своим лозунгом свободу всенародную, говорит, что оно выражает волю всего народа, отрицает, что оно классовое государство, и тут между социалистами, которые борются за свободу всего народа, и капиталистическим

О ГОСУДАРСТВЕ 79

государством развивается борьба, которая привела сейчас к созданию Советской социалистической республики и которая охватывает весь мир.

Чтобы понять борьбу, начатую с всемирным капиталом, чтобы понять сущность капиталистического государства, надо помнить, что капиталистическое государство, выступая против крепостнического, шло в бой с лозунгом свободы. Отмена крепостного права означала для представителей капиталистического государства свободу и оказывала им услугу постольку, поскольку крепостное право разрушалось и крестьяне получили возможность владеть, как полной собственностью, той землей, которую они купили путем выкупа, или частицей — из оброка, — на это государство не обращало внимания: оно охраняло собственность, каким бы путем она ни возникла, так как оно покоилось на частной собственности. Крестьяне превращались в частных собственников во всех современных цивилизованных государствах. Государство охраняло частную собственность и там, где помещик отдавал часть земли крестьянину, вознаграждало его посредством выкупа, продажи за деньги. Государство как бы заявляло: полную частную собственность мы сохраним, и оказывало ей всяческую поддержку и заступничество. Государство признавало эту собственность за каждым купцом, промышленником и фабрикантом. И это общество, основанное на частной собственности, на власти капитала, на полном подчинении всех неимущих рабочих и трудящихся масс крестьянства, — это общество объявляло себя господствующим на основании свободы. Борясь против крепостного права, оно объявило собственность свободной и особенно гордилось тем, что будто государство перестало быть классовым.

Между тем государство по-прежнему оставалось машиной, которая помогает капиталистам держать в подчинении беднейшее крестьянство и рабочий класс, но по внешности оно было свободно. Оно объявляет всеобщее избирательное право, заявляет устами своих поборников, проповедников, ученых и философов, что это государство не классовое. Даже теперь, когда

80 В. И. ЛЕНИН

против него началась борьба Советских социалистических республик, они обвиняют нас, будто мы — нарушители свободы, что мы строим государство, основанное на принуждении, на подавлении одних другими, а они представляют государство всенародное, демократическое. Вот этот вопрос — о государстве — теперь, во время начала социалистической революции во всем мире, и как раз во время победы революции в некоторых странах, когда особенно обострилась борьба с всемирным капиталом, — вопрос о государстве приобрел самое большое значение и стал, можно сказать, самым больным вопросом, фокусом всех политических вопросов и всех политических споров современности.

Какую бы партию мы ни взяли в России или в любой более цивилизованной стране, — почти все политические споры, расхождения, мнения вертятся сейчас около понятия о государстве. Является ли государство в капиталистической стране, в демократической республике, — особенно вроде такой, как Швейцария или Америка, — в самых свободных демократических республиках, является ли государство выражением народной воли, сводкой общенародного решения, выражением национальной воли и т. д., — или же государство есть машина для того, чтобы тамошние капиталисты могли держать свою власть над рабочим классом и крестьянством? Это — основной вопрос, около которого сейчас вертятся во всем мире политические споры. Что говорят о большевизме? Буржуазная пресса ругает большевиков. Вы не найдете ни одной газеты, которая бы не повторила ходячего обвинения против большевиков в том, что они являются нарушителями народовластия. Если наши меньшевики и социалисты-революционеры в простоте души (а может быть, и не в простоте, или, может быть, это такая простота, о которой сказано, что она — хуже воровства) думают, что они являются открывателями и изобретателями обвинения против большевиков в том, что они нарушили свободу и народовластие, то они самым смешным образом заблуждаются. В настоящее время нет ни одной из богатейших газет богатейших стран, которые десятки миллионов употребляют на их

О ГОСУДАРСТВЕ 81

распространение и в десятках миллионов экземпляров сеют буржуазную ложь и империалистическую политику, — нет ни одной из этих газет, которая не повторила бы этих основных доводов и обвинений против большевизма: что Америка, Англия и Швейцария, это — передовые государства, основанные на народовластии, большевистская же республика есть государство разбойников, что оно не знает свободы и что большевики являются нарушителями идеи народовластия и даже дошли до того, что разогнали учредилку. Эти страшные обвинения большевиков повторяются во всем мире. Обвинения эти подводят нас целиком к вопросу: что такое государство? Чтобы эти обвинения понять, чтобы в них разобраться и вполне сознательно к ним отнестись и разобраться не по слухам только, а иметь твердое мнение, надо ясно понять, что такое государство. Здесь мы имеем всякие капиталистические государства и все те учения в защиту их, которые создались до войны. Чтобы правильно подойти к решению вопроса, нужно отнестись критически ко всем этим учениям и взглядам.

Я уже назвал вам в помощь сочинение Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Здесь именно говорится, что всякое государство, в котором существует частная собственность на землю и на средства производства, где господствует капитал, как бы демократично оно ни было, — оно есть государство капиталистическое, оно есть машина в руках капиталистов, чтобы держать в подчинении рабочий класс и беднейшее крестьянство. А всеобщее избирательное право, Учредительное собрание, парламент — это только форма, своего рода вексель, который нисколько не меняет дела по существу.

Форма господства государства может быть различна: капитал одним образом проявляет свою силу там, где есть одна форма, и другим — где другая, но по существу власть остается в руках капитала: есть ли цензовое право или другое, есть ли республика демократическая, и даже чем она демократичнее, тем грубее, циничнее это господство капитализма. Одна из самых демокра-

82 В. И. ЛЕНИН

тических республик в мире — Северо-Американские Соединенные Штаты — и нигде так, как в этой стране (кто там побывал после 1905 г., тот наверно имеет об этом представление), нигде власть капитала, власть кучки миллиардеров над всем обществом не проявляется так грубо, с таким открытым подкупом, как в Америке. Капитал, раз он существует, господствует над всем обществом, и никакая демократическая республика, никакое избирательное право сущности дела не меняют. Демократическая республика и всеобщее избирательное право по сравнению с крепостническим строем были громадным прогрессом: они дали возможность пролетариату достигнуть того объединения, того сплочения, которое он имеет, образовать те стройные, дисциплинированные ряды, которые ведут систематическую борьбу с капиталом. Ничего подобного даже приблизительно не было у крепостного крестьянина, не говоря уже о рабах. Рабы, как мы знаем, восставали, устраивали бунты, открывали гражданские войны, но никогда не могли создать сознательного большинства, руководящих борьбой партий, не могли ясно понять, к какой цели идут, и даже в наиболее революционные моменты истории всегда оказывались пешками в руках господствующих классов. Буржуазная республика, парламент, всеобщее избирательное право — все это с точки зрения всемирного развития общества представляет громадный прогресс. Человечество шло к капитализму, и только капитализм, благодаря городской культуре, дал возможность угнетенному классу пролетариев осознать себя и создать то всемирное рабочее движение, те миллионы рабочих, организованных по всему миру в партии, те социалистические партии, которые сознательно руководят борьбой масс. Без парламентаризма, без выборности это развитие рабочего класса было бы невозможно. Вот почему все это в глазах самых широких масс людей получило такое большое значение. Вот почему перелом кажется таким трудным. Не только сознательные лицемеры, ученые и попы поддерживают и защищают эту буржуазную ложь, что государство свободно и призвано защищать интересы всех, но и

О ГОСУДАРСТВЕ 83

массы людей, искренне повторяющих старые предрассудки и не могущих понять перехода от старого капиталистического общества к социализму. Не только люди, находящиеся в прямой зависимости от буржуазии, не только те, которые находятся под гнетом капитала, или которые подкуплены этим капиталом (на службе у капитала состоит масса всякого рода ученых, художников, попов и т. д.), но и л