В поисках фаллоса: Приап и Инфляция Мужского

Джеймс Уайли

 

 

ББК 88.5

У22

 

Джеймс Уайли

 

У22 В поисках фаллоса: Приап и Инфляция Мужского.

 

Пер. с англ. 2-е изд., перераб. и доп. — СПб.: Б.С.К.,

1996.—128 с., ил.

 

Люди стремятся к большему пониманию психологической подоплеки своего пола и своей сексуальности. Некоторые думают, что в патриархальном обществе мужчины постигают основы своего мужского начала естественным и спонтанным образом. Увы, это далеко не так.

Приап был древнегреческим богом, известным огромными размерами своих гениталий. В данной книге Приап рассматривается в качестве соответствующей метафоры инфляции (мании величия) нынешнего патриархата — его высокомерия, напыщенности и неудержимого стремления ко все большей власти. Автор предпринял впечатляющий историко-литературный анализ, дополненный примерами из собственной клинической практики.

 

ISBN 5-88925-003-5

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

Предисловие к русскому изданию.. 5

Введение. 7

Часть 1. Общая предыстория

Глава 1. Мифология Приапа. 19

Глава 2. Приап в классической литературе.. 29

Глава 3. Приап в истории XX века... 53

Глава 4. Физический приапизм. 69

Часть 2. В поисках фаллоса

Глава 5. Стадии фаллического поиска.. 78

Глава 6. Фаза I: Экспозиция.. 80

Отделение.. 80

Инфляция.... 84

Глава 7. Фаза II: Развитие. 87

Обрезание (pruning)... 81

Поиск.. 89

Прекращение поиска. 94

Глава 8. Фаза III: Разрешение... 99

Божественное вмешательство... 99

Трансформация.. 105

Заключение.... 111

Библиография.... 127

Предметный указатель.. 130

 

Marie-Louise von Franz, Honorary Patron

 

Studies in Jungian Psychology by Jungian Analysts

 

Daryl Sharp, General Editor

 

Джеймс Уайли

 

В поисках фаллоса:

 

 

Приап и Инфляция Мужского

 

 

 

Джеймс Уайли

 

The Phallic Quest

 

 

 

Priapus and Masculine Inflation

 

 

Перевод с английского Р. Березовской и В. Зеленского. Общая редакция Валерия Зеленского.

 

 

 

 

JAMES WYLY

 

 

Санкт-Петербург

 

 

 

 

Предисловие к русскому изданию

 

Для меня большой радостью является возможность увидеть свою работу, опубликованную на русском языке для российского читателя. Поразительно осознавать, что это стало возможным, поскольку в мире, в котором я вырос, считалось, что мы навечно разделены непреодолимой пропастью. Поэтому, я очень признателен русским издателям, Санкт-Петербургскому Психоаналитическому Обществу, переводчику и, в особенности, своему другу, редактору и переводчику аналитической серии Валерию Зеленскому, сделавшим эту публикацию зримой реальностью. Это ли не ощутимое доказательство того, что многое изменилось, а мы оказались гораздо более похожими друг на друга.

 

Остается понять, какие аспекты маскулинной психологии, которые я попытался продемонстрировать в этой небольшой книге, смогут оказаться узнаваемыми читателями на другой стороне планеты. Смею предположить, что они обнаружат и значимые различия, и поразительные сходства с самими собой. Но вне зависимости от этого, я надеюсь, что моя работа сможет стать чем-то средним между линзой и зеркалом, позволяющей моим российским читателям увидеть нечто новое и поразмышлять над этим новым в плане индивидуальной психологии: стремлением к самораскрытию, которое, поистине, универсально для всего человечества и навсегда останется одной из самых восхитительных неотвязных идей.

 

Джеймс Уайли, Чикаго, март 1994 г.

 

 

 

 

Терракортовая маска в форме поилки для скота (I век н.э. Помпеи; Национальный музей, Неаполь)

 

 

 

Сознание в состоянии инфляции всегда эгоцентрично и не осознает ничего кроме собственного сущест-вованш Оно загипнотизировано самим собой и поэтому не может быть оспорено. Оно неизбежно обрекает себя на беды, грозящие уничтожением.

 

- К.Г.Юнг. Психология и алхимия.

 

Мужчины, противящиеся серьезным раздумьям, касающимся напыщенности и инфляции патриархальных предрассудков относительно собственного превосходства, относятся к психологическому приапическому типу.

 

- Евгения Моник. Фаллос' священный образ мужского

 

00.htm - glava01

ВВЕДЕНИЕ

 

Собираясь повесить на окна шторы, мужчина среднего возраста залез на окно и внезапно убедился, что может стоять в полный рост в его проеме, который он до этого тщательно измерял. Результат показывал, что рама имеет в высоту 66 дюймов или 5 футов и 6 дюймов. По меньшей мере это было неприятным сюрпризом, поскольку с некоторых зрелых пор мужчина был уверен, что его рост 68 дюймов. Стремясь понять, как же он мог более 30 лет неправильно оценивать свой рост, этот человек вспомнил как пришел к подобному преувеличению. Будучи взрослым человеком, он попросту сравнивал себя с двумя другими мужчинами, которых знал лучше всего: со своим дедом, рост которого, как считалось, был 5 футов и 7 дюймов, и по сравнении с которым он был немного выше, и с отцом, в сравнению с которым он оказывался несколько ниже, чей рост, как утверждал отец, был 5 футов и 9 дюймов.

 

Так как различия в росте, вероятно, были правильными, то оконная рама и продемонстрировала наличие инфляции в районе двух дюймов. Не только этот мужчина пронес через всю

 

 

 

свою взрослую жизнь уверенность, что он на два дюйма выше, чем на самом деле, но и его дед и отец, очевидно, думали точно также.

 

Поразмыслив над всем этим, можно понять, что все трое мужчин выросли с культурными представлениями, согласно которым, чем выше, больше, тяжелее и сильнее мужчина, тем большей мужественностью он обладает. И если подобные представления приводят к игнорированию столь фундаментального личного начала, каковым является собственный рост человека, то мы можем задать себе вопрос, что же еще в нашей коллективной культуре было искажено в силу этой явной потребности усилить природу и увеличить размеры мужского. Разрушительная озабоченность современных мужчин потребностью во все большей и большей власти, бесконечное соревнование, machismo («самчество» от macho — исп. «самец») и насилие выступают как один из важных результатов инфляционного процесса.

 

Но при всем при том непомерно большой, «инфляциированный» phallus остается физиологическим инструментом мужского созидания. В этом смысле он создает метафору для мужественности с тех самых пор как человечество сделалось способным к метафорическому мышлению. Инфляция — это процесс, который существенен для функционирования мужского, и в своей основе это вовсе не патологичный феномен. Поэтому ее неотделимость от того, что мы называем мужским, является и причиной той легкости, с которой современные мужчины поддаются ее деструктивному воздействию.

 

Phallos — это название, используемое Евг.Моник и другими авторами, для уточнения данной концепции. Рассуждения Моник об этом показывают неотделимость инфляции от достижения творческой автономности мужчинами.*

 

В данной работе наша главная задача в основном будет заключаться в рассмотрении деструктивного аспекта инфляции. Целью книги является продемонстрировать этиологию разрушительной инфляции мужского и предложить ту установку (аттитыод), которая поможет ее преодолеть.

 

Monick Eugene. Phallos: Sacred Image of Masculine. Toronto, 1987.

 

 

 

Чтобы достичь этого, необходимо свободно передвигаться между областью физиологии и пространством воображения, фактом и метафорой, психологией и мифологией, все время оставаясь при допущении, что за всем этим лежит архетипическая основа, для которой все прочие вещи действуют лишь как метафора, которые в свою очередь могут быть узнаны лишь через свое метафорическое образное воплощение. Эмпирические данные, представленные на коллективном уровне мифами и другими культурными феноменами, а на индивидуальном — снами современных мужчин, проходящими курс психоанализа, дают нам те образы, на которых и будет базироваться моя аргументация.

 

Архетип, о котором идет речь.впервые появляется еще в античной культуре в виде фигуры Приапа — бога с огромными гениталиями. Его появление и осознание необходимости иметь с ним дело в культурном восприятии представляет собой феномен, определяющий границы данного исследования.

 

Приап оказался относительно поздним приобретением античного религиозного сознания. Обширные доказательства существования этого культа сохранились в Древнем Риме, начиная лишь с эпохи Августина, в греческих же государствах его культ не обнаруживается до времени Македонского господства.* Это должно, вероятно, означать, что в античном психорелигиозном сознании произошел своего рода сдвиг, который и создал потребность в том, в чем раньше не было необходимости, а именно, потребность в образе бога с невероятно большим фаллосом.

 

Если появление образа подобного бога можно сравнить с осознанием некоторого психического содержания, которое может быть отделено или отщеплено от своего носителя, тогда такое появление можно оценить как символическое, то есть, как изменение в способе осознания культурой той архетипической основы, на которой она базируется. С этой точки зрения античная культура нуждалась в образе Приапа для реинтеграции той части мужественности, которая оказалась от нее отщепленной.

 

Так, если отщепление бессознательных содержаний приводит к их способности действовать самостоятельно в окружающем

 

"Ed. Trip, The Meridian Handbook of Classical Mythology, p.497.

 

 

 

 

Умоляющий перед храмом Приапа (из монастыря святого Эвремонта, Сатирические работы Тита Петрония Арбитера)

 

 

 

мире, как это показано в юнгианской психологии *, то отщепление инфляционно-творческой стороны мужского будет являться причиной его самостоятельного поведения до тех пор, пока оно не привлечет внимание сознания Здесь мы должны быть особенно осторожны, помня, что рассматриваем не подавление мужского в целом, а подавление осознания лишь специфической его части Сам результат может рассматриваться как психологическое искажение, в котором фаллический аспект мужского отделен от своего целого Оставшаяся же в сознании часть обязательно стремится к экспансии, то есть становится инфляциированной Но тем не менее, это фрагмент и искажение мужского в целом Лицемерная инфляция обетов некоторых христианских священников, с их оправдывающим безуспешным отречением от сексуальных побуждений, является хорошим примером такого процесса

 

Здесь мы могли бы утверждать, что инфляция и маскулинность неотделимы друг от друга Но инфляция, скорее всего, — это характеристика фаллического, и в этом заключается ее творческий характер Когда фаллическое отделено и недосягаемо, оставшаяся часть подвергается инфляции Именно такая опасная инфляция и является предметом нашего исследования

 

Когда происходит отщепление, то можно ожидать, что приапический комплекс потребует реинтеграции Это происходит благодаря разрушению инфляционной эго-позиции, которая, по-видимому, сопровождает само отщепление Подобное происходит как с отдельными индивидами, так и с самими культурами Обнаружение вышеупомянутым мужчиной инфляции на два дюйма в собственном росте было невозможно проигнорировать На культурном же уровне фаллос будет представлять себя в виде божества, требующего реинтеграции, как это делает Приап

 

 

Я склонен предположить, что разрушительная психологическая инфляция, являющаяся предметом обсуждения в данной книге, оказывается результатом современного, всекультурного отщепле-

 

См эмпирические данные Юнга, показывающие существование и автономность психологических комплексов, особенно «Исследование словесных ассоциаций» во втором томе его Collected Works (Собрания сочинений) «Экспериментальные исследования» CW 2 (далее все ссылки, относящиеся к Собранию сочинений К Г Юнга обозначены как CW)

 

 

 

ния данного приапического архетипа и проистекающего из него требования внимания и осознанной реинтеграции. Нечто похожее происходило и в античное время. Античная мифология предоставляет в наше распоряжение метафоры, которые, если рассмотреть их с точки зрения глубинной психологии, покажут нам способы борьбы с этим опасным явлением как для культуры в целом, так и для отдельного человека.

 

Вначале было бы полезно определить некоторые понятия Предметом нашего исследования является инфляция, поэтому необходимо ясно представлять, что же она обозначает. Карл Юнг часто ссылается на эго-инфляцию, представляющую собой неизбежный результат ассимиляции эго бессознательных содержаний

 

«Присоединение более глубоких слоев бессознательного, которые я назвал коллективным бессознательным, является причиной возрастания личности, ведущему к состоянию инфляции Такое положение достигается простым продолжением аналитической работы Осуществляя анализ, мы добавляем к личностному сознанию некоторые фундаментальные, всеобщие и безличностные характеристики человеческого рода, приводя, таким образом, к вышеописанной инфляции Последняя может рассматриваться как одно из неприятных последствий становления более полной сознательности» *

 

И дальше: «Большая психическая опасность, всегда связанная с индивидуацией или развитием Самости, заключается в идентификации эго-сознания с Самостью Это приводит к инфляции, угрожающей эго-сознанию распадом» **

 

В «Исследованиях феноменологии Самости» (CW 9и) и в других работах Юнг называет даннный вид инфляции результа-

 

• Two essays on Analytical Psychology, CW 7, par 243, см также Юнг К Г

 

Психология бессознательного М Канон, 1994, с 139 и далее ** «Concerning Rebirth», The Archetypes and the Collective Unconscious, CW 9i, par 254 Русский пер см К Г Юнг Душа и миф Киев, Port-Royal, 1996, с 285

 

 

 

том ассимиляции эго Самостью.* Это не тот вид инфляции, который будет обсуждаться в данной книге. Наша задача связана как раз, наоборот, с инфляцией, вызванной противоположным процессом. Юнг называл это ассимиляцией Самости эго(м), здесь это ассимилирует Самость. Он описывает это следующим образом: «Хотя этот процесс совершенно противоположен тому, который мы только что описали, он приводит к сходному результату, другими словами, к инфляции Мир сознания должен быть уравнен в пользу реальности бессознательного В первом случае реальность должна быть защищена от архаических, «вечных» и «повсеместных» грезоподобных состояний, во втором, — пространство для сна должно быть отведено за счет мира сознания. В первом случае налицо мобилизация всех добродетелей, во втором — самонадеянность эго может быть притушена только в результате морального поражения. Это необходимо, поскольку иначе никогда не достичь того среднего уровня умеренности и сдержанности, которые существенно нужны для поддержания состояния равновесия. Вопрос не в ослаблении самого моралитета, как можно было бы подумать, но в приложении моральных усилий в другом направлении. Например, недостаточно сознательный мужчина должен постоянно предпринимать моральные усилия, чтобы оставаться на должной высоте. Тогда как для того, кто достаточно укоренен в мире посредством собственных усилий, нет никакой особой заслуги в нанесении удара по своим добродетелям, в потере известной связи с окружающим миром и в ослаблении свого адаптивного поведения».**

 

Поэтому, говоря об инфляции, я имею в виду возрастание эго, причиной которого является присвоение эго функций Самости, за исключением тех случаев, когда это понятие определяется иначе.

 

Пример инфляции подобного типа можно найти в своего рода эго-психологии, предполагающей, что эго само может ставить цели и управлять жизнью, не взирая на бессознательные процессы. Обратной крайностью, по утверждению Юнга, будет отказ от эго в пользу бессознательного, представленного в виде грандиозного

 

«The Self», Аюп, CW 9n, par 45 ** Там же, par 47

 

 

 

религиозного порабощения, часто встречающегося среди посвященных и преданных членов так называемых религиозных культов.

 

Другим термином, по отношению к которому следует четко определиться, является фаллос. В широком смысле, под фаллосом имеется в виду все то, к чему может быть отнесен символ фаллоса (phallus). Юнг рассматривал его как основу символа либидо.

 

«Фаллический символ, - писал Юнг, - обозначает не сексуальный орган, а либидо: хотя, несомненно, встречается и в таком значении, он не означает самого себя, а всегда выступает как символ либидо».*

 

Либидо энергизирует и вдохновляет (оживляет) подобно тому как сперма оплодотворяет яйцеклетку, и то, что оно возбуждает (питает энергией) является его психологической противоположностью: материнским потенциалом, маткой. Как указывал Юнг: «Мать» — это архетип, который относится к месту зачатия, к природе... Он также обозначает и бессознательное, нашу естественную и инстинктивную жизнь, физиологическую сферу, тело, в котором мы живем или в которое мы заключены; так как «мать» — это также и матка, полая форма, сосуд, который вынашивает и кормит, и таким образом, он (архетип) психологически стоит у истоков сознания».**

 

Именно поэтому под термином phallos *** имеется в виду энергия, с помощью которой можно мобилизовать индивидуальность, которая существует в психическом как матка, как «пустая форма», с тем, чтобы отделить чью-либо самость от коллективного. Это, вне всяких сомнений, уникально для мужчин. Требует доказательств точка зрения, что функция анимуса или внутреннего мужчины в женщине, как полагает Юнг, может во многом соответствовать той функции фаллоса, которую мы здесь рассматриваем.

 

• Symbols ofTransfonnation, CW 5, par 329.

 

* The Practical Use of Dream-Analysis, 'The Practice of Psychotherapy, CW 16, par. 344.

 

** В дальнейшем в этой работе мы будем использовать написание ФАЛЛОС в русской транскрипции, в то время, как за phallus оставим его латинское написание.

 

 

 

Но в данном случае речь идет о мужчинах. Для них фаллос — это энергия, с помощью которой происходит процесс созидания, и хотя в подобном творческом процессе не создается ничего нового, тем не менее фаллос дает жизнь тому, что имплицитно заключено в космосе или в психическом. Мифически эта энергия представлена громовым ударом Зевса или стрелами Эроса, или жезлом Аарона. Поэтому первым мужским творением оказывается необходимость осознать самого себя (всегда потенциально существующее, оно изначально неведомо сознанию); творением, которое может противостоять нападкам и проекциям окружающей среды, без необходимости прибегать к грандиозным и нереалистичным состояниям и позам, то есть (иначе говоря) без обращения к инфляции.

 

 

 

Часть 1

 

 

 

 

Приап, взвешивающий сим себя (Помпеи, I век н.э.)

 

 

 

00.htm - glava02

Глава 1 Мифология Приапа

 

Отправной точкой для нас послужат истории о Приапе, имевшие хождение в Древней Греции и Риме, начиная примерно со второго века до нашей эры и до четвертого века нашей эры. Разбросанные и немногочисленные сами по себе, они содержат такие темы и ссылки, которые расходятся по всем направлениям, относящимся к содержанию классической мифологии в целом. Отслеживая разнообразные связи, можно получить богатый материал, состоящий из нескольких дополнительных историй. Позже мы еще не раз столкнемся с подобными разработками, когда будем рассматривать инфляцию с точки зрения клинического материала и различных феноменов культуры.

 

Согласно Пафсанию, Приап является ребенком Диониса и Афродиты * хотя в качестве его отца также упоминаются Адонис, Гермес и Пан, а в качестве матери — Хиона ** Гера то ли из ревности к Афродите, то ли в ярости от ее промискуитета, добилась того, чтобы Приап родился с огромными гениталиями В мифах иногда также упоминается большой живот и другие телесные несуразицы. Мать оставила его, и Приап воспитывался пастухами.***

 

В двух историях Приап ассоциируется с ослом. Так, например, Роберт Грейвс (Robert Graves) цитирует Овидия: «Однажды пьяный Приап попробовал обесчестить ее (Гестию), спящую, на сельском празднике. Там присутствовали все боги, которые уже так пресытились, что повалились спать. Однако в тот момент, когда Приап приготовился совершить свое черное дело, громко закричал осел, Гестия пробудилась, призвала на помощь богов, и Приап вынужден был в страхе бежать».!

 

Pausanius Guide to Greece, vol 1,р374,см также Пафсаний Описание Эллады, т1

 

* Larousse Encyclopedia of Mythology, p 183 *•* Kerenyi С, The Gods of the Greeks, p 176 t (Грейвс Р Мифы Древней Греции, с 52)

 

 

 

Эдвард Трип (Edward Trip) приводит другую точку зрения, согласно которой Приап вступает в спор с ослом, которому Дионис дал человеческий голос. Трип пишет: «История в целом лишь дает намек, но можно предположить, что Приап и осел (животное отличающееся своей эротической удалью) спорили об относительных размерах физических придатков, которые и служили предметом их особой гордости. Подобное хвастовство привело к спору, в котором бог выбрал самое наихудшее. Придя в ярость из-за поражения, Приап забил осла до смерти палкой. Дионис же обессмертил осла, поместив его на небеса как одну из двух звезд, называемых Ослами». *

 

Кереньи рассказывает нам, что, по всей видимости, Приап в конце концов сыскал некоторую благосклонность Геры, которая сделала его учителем танцев Ареса.** Изображение Приапа обычно устанавливалось в парках и фруктовых садах, где тот «стоял во главе плодородных полей и садов, покровительствуя разведению пчел, ловле рыбы и мастерству создания вина».***

 

В книге Funk и Wagnall читаем: «В жертву ему приносились первые фрукты в хозяйстве».")" Далее Грейвс пишет, что «Приап — садовник, не расстающийся с садовым ножом»,Ц а также известен как «обрезатель грушевого дерева» fff — священного дерева Геры.

 

Громадный половой орган Приапа помогает нам найти точку отсчета для психологической разработки этих историй. Его размер означает также, что мы должны учитывать и скрытый смысл фаллического преувеличения. Но в эти истории вовлечены и некоторые другие темы, каждая из которых развивается как своего рода метафора, приобретающая более важное значение позже, когда мы переведем мифы на психологический язык.

 

Начнем с происхождения, а именно, родословной Приапа.

 

• The Meridan Handbook of Classical Mythology, p.497. *• The Gods of the Greeks, p. 176. *** Larousse Encyclopedia of Mythology, p. 184. f Funk and Wagnall's Standard Dictionary of Folklore, Mythology and Legend, p.886.

 

ft The Greek Myths, vol. 1, p.69. fl-f Там же, vol.2, p.406.

 

 

 

Было бы очевидным отклонением в сторону развивать только тему Диониса как отца, ибо сама связь с экстатическим, инстинктивным: танцами, вином, природой и Паном — выступает как противоположность той стороне мужского, которую олицетворяет Аполлон: рассудочность, благоразумие, взвешенность, осмотрительность, дисциплина и так далее — и может быть в достаточной мере понята и без последнего. Приап был рожден инстинктивным физическим экстазом и сексуальностью со стороны матери. Поэтому, как считает Грейвс, единственной священной обязанностью Афродиты было творить любовь. *

 

Если же учесть, что наряду с Дионисом, отцовство Приапа приписывают Адонису и Гермесу, то можно обнаружить и кое-что еще: похоже на то, что Приап является плодом прекрасной, юношеской, даже женоподобной мужественности, хотя его несоразмерные гениталии компенсируют только еще нарождающуюся мужественность, благодаря которой Афродита без ума влюбилась в его отца. Так что роль Геры в «уродовании» Приапа можно рассматривать как попытку восстановить своего рода баланс в чувственной привязанности Афродиты; за видимостью возмездия из чувства ревности скрывается своего рода компенсаторная интрига.

 

С учетом полученного Приапом наследства можно понять, почему из всех богинь он попытался изнасиловать именно Гестию. Ведь Гестия считалась девственной покровительницей домашнего очага и семейной жизни. В некотором смысле именно мира и покоя семейной жизни и было лишено детство Приапа, так как мать от него отказалась. Его мать, отъявленная совратительница, по-видимому, поняла, что преуспеть в роли матери не так-то легко, — наши дни полны схожих примеров — как следствие не удивительно, что подобно любому, пережившему оставленность матерью, Приап испытывал гнев по поводу своей утраты.

 

Кроме этого, являясь детищем Диониса и Афродиты, Приап воплощает в себе союз двух сил, известных своими разрушительными воздействиями на стабильность и спокойствие в доме и семье, содержащих в себе угрозу распада при кажущемся стрем-

 

Там же, vol.1, р.70.

 

 

 

 

Афродитй и Адонис (Овидий «Метаморфозы»)

 

 

 

лении к объединению и установлению взаимоотносительного

 

понимания

 

Но почему же животным, выдавшим намерение Приапа изнасиловать Гестию — можно сказать, подтвердить свое начало — оказался осел, с которым Приап по традиции ассоциируется^

 

Думаю, что ряд ассоциаций в работе Грейвса объясняет это, так как приводит нас к теме кастрации, которая на протяжении всего нашего исследования выступает как противоположность приапическому и как конкретизация отщепления фаллического Грейвс считает, что дикий осел олицетворяет дух пустынного ветра, сирокко, известного как «дыхание Дикого Осла, или Тифона приносящего дурные сны, убийственные наклонности и жажду изнасилования» *

 

Грейвс далее говорит, что «бог Сет, дыханием которого, как считалось, является Тифон [сирокко], искалечил Озириса» ** И расчленение Озириса в конечном итоге обернулось необратимой утратой его пениса, единственного из четырнадцати фрагментов, на которые он был расчленен, — только пенис богиня Изида не смогла обнаружить и восстановить на место

 

И это не единственная мифическая «дорога», ведущая от Приапа к теме кастрации Другой путь, как можно было бы догадаться, был открыт в предназначении Приапа, как «обрезателя грушевого дерева» Снова цитирую Грейвса «Фаллическими символами, посвященными Приапу, часто служили деревянные колонны, деревья Груша считалась священным деревом Геры как верховной богини Пелопоннеса»,*** и «наиболее древний образ богини смерти Геры в Heraeum в Микенах был сделан из дерева груши» f

 

Грейвс также указывает на то, что «Апис происходит от apios, гомеровского прилагательного, обозначающего «отдаленный» только в случаях, когда речь идет о Пелопоннессе, во всех других же случаях обозначающего грушевое дерево (Aeschylus, Suppliants, 262)» ft В переводе с латинского apis обозначает пче-

 

Тамже,р 133 **Там же, р 135 •*• Там же, р 71 + Там же, р 252 ft Там же, р 211

 

 

 

лу, и для латинянина Пелопоннес, — место обитания Геры, — обычно ассоциировался с пчелами, королевой которых и почиталась Гера. Существовали ритуалы, посвященные Кибеле, широко практиковавшиеся в Риме в первые века нашей эры. Римляне верили, что Кибела — жена Сатурна, который оскопил Урана. Эти ритуалы берут свое начало от гибели священного царя от рук Афродиты Урании.

 

Царь (Rex Sacrorum) «сочетался с ней браком на вершине горы. Будучи королевой пчел, она уничтожила трутня, вырвав его половые органы. С тех пор существует поклонение Кибеле, фригийской Афродите горы Ида как королеве пчел, и жрецы совершают в экстазе акт самооскопления в память о ее любовнике Аттисе»-*

 

Кастрация, таким образом, тема, имеющая прямое отношение к Приапу, и следует всегда помнить, что его нож для обрезания несет в себе неявный символ оскопления. Кроме того, Аттис и связанная с ним тема самокастрации как результат безумной любви к гермафродичной матери-любовнице, имеют скрытое значение, заслуживающее своего развития в отношении к некоторым формам современного гомосексуализма с его завороженностью фаллическими образами. (Интересно, что кровь из раны Аттиса превратилась в фиалки, которые выросли под сосновым деревом, под которым Аттис и поранил себя).**

 

Именно цвет фиалок имеет длительную и устойчивую ассоциацию с гомосексуальной направленностью. Чтобы завершить поток мифологических ассоциаций, добавим еще некоторый материал, относящийся к теме дерева, и уже упоминавшийся в контексте деревянных фаллических образов Приапа и грушевого дерева, которое он обрезал. Установив ассоциацию с Великой Матерью Кибелой, можно использовать следующий отрывок из Юнга, чтобы объединить вместе разбираемую часть нашего материала: «...дерево жизни, есть материнский символ- Этимологическая связь указывает на слияние по смыслу скрытой за словами символики матери и зачатия. Под деревом жизни, оче-

 

Там же, р.71. •* Kerenyi, The Gods < Greeks, p.90.

 

 

 

 

Священное дерево Аттиса (рельеф алтаря Кибелы)

 

 

Озирис в кедровом гробу (рельеф, Дендара, Египет)

 

 

 

видно, надо прежде всего разуметь плодоносное родословное дерево, то есть материнский образ. Многочисленные мифы свидетельствуют о том, что люди будто бы происходят от деревьев; много мифов рассказывают о том, как герой скрывается в дереве-матери, — так, например, мертвый Озирис в кедровом столбе, Адонис — в миртовом дереве и т.д. Многочисленные женские божества почитались в образе деревьев, откуда произошел культ священных рощ и отдельных деревьев. Весьма прозрачно значение того факта, что Аттис оскопляет самого себя под сосной, — это явное указание на то, что он делает это ради матери.

 

Многочисленны и разнообразны примеры, когда богинь почитали в образе дерева или части его. Так Юнона феспийская была древесным суком, Юнона Самосская — обшивной доской, Юнона Аргосская воплощалась в виде деревянной колонны, Диана Карийская была «неотесанным куском дерева, линдская Афина — гладкой колонной. Тертуллиан называл Цереру из Фароса «rudis palus et informe lignum sine effigie» (грубым и бесформенным деревянным столбом без резьбы изображений). Атеней отмечал, что Латона Делосская была «аморфным (бесформенным) куском дерева». Тертуллиан также описывал и Аттическую Палладу, как «crucis stipes» (крестообразный столб или мачта). Лишенный листвы голый деревянный столб, как указывает само слово, составляет фаллическое значение».*

 

Далее Юнг отмечает, что греческое слово phallos может обозначать «столб, ритуальный лингам, эмблему фаллического культа, вырезанную из фигового дерева». Римские статуи, изображающие Приапа, также изготавливались из фигового дерева. A phallos и phalanx (фаланга), обозначающая костный сустав — имеют общий корень. ** Суставы руководят кастрацией, равно как и фаллическим самоуправлением, и когда мать и любовница Аттиса умоляла Зевса возвратить ему жизнь, то единственное, что тот смог оживить — это самый маленький сустав пальца, который продолжал действовать сам по себе. ***

 

Действительно, Юнг распространил корень phal на phallos,

 

Юнг К.Г. Либидо, его метаморфозы и символы, СПб. 1994, с.223. •* Там же. ••• Kerenyi The Gods of Greeks, p.90.

 

 

 

который, по его мнению, означает «яркий, светящийся». Он также отметил, что этот «индо-европейский корень означает — bhale, т.е., «переполняться, распухать, наливаться, расти, раздуваться». «Кто, — спрашивает Юнг, — не вспомнит при этом Фауста»: «Он светится, сверкает, он сияет и растет в моей руке!» * Юнговское ассоциативное усилие проясняет окружающий контекст, в котором проявляется двусмысленность фаустовских слов, цитируемых Юнгом в другом месте: Мефистофель: Перед разлукой должен я сказать, Что черта ты успел-таки узнать. Вот ключ.

 

Фауст: К чему мне эта вещь пустая? Мефистофель: Возьми, взгляни: не осуждай, не зная. Фауст: В руке растет, блестит, сверкает он. Мефистофель: Теперь ты видишь, чем он одарен. Ступай за ним, держи его сильнее И к Матерям иди ты с ним смелее. **

 

Для Юнга скрытый смысл этих слов заключается в том, что само фаллическое вводит нас в «царство матерей... [которое] имеет достаточно связей с материнской утробой, с маткой, зачастую символизирующей созидательный аспект бессознательного».***

 

В этом последнем наблюдении Юнг дал понять, что наше мифологическое пояснение работает в различных метафорах, демонстрирующих, что правильное отношение к фаллосу, по-видимому, приводит нас к коньюкции (coniunctio), созидающей встрече фаллоса и матки, мужского и женского. Отделение от фаллоса, — фактически, кастрации, — ведет к бесплодию, а также к очарованности phallus'oM, который стремится к обретению себя вновь. Но сам поиск, естественно, возвеличивает значимость искомого объекта. И, по мере того, как ищущий утрачивает психологическое осознавание и путает конкретный символ и цель, его поиск становится бесконечным бесплодным фаллическим исканием, что рано или поздно приводит многих мужчин к психоаналитику.

 

• Юнг, 1994, с.223.

 

•* Щит. по: Юнг К.Г. 1994, с. 127).

 

•• Там же.

 

 

 

 

 

Приап наливающий (бронзовая скульптура, I век н.э.)

 

 

00.htm - glava03

Глава 2 Приап в классической литературе

 

Мифология, связанная с образом Приапа, представляет его как отделенный фаллос. Такое отделение — результат союза (объединения) между женским (Афродита, Кибела, Агдитис) и юношеским или женоподобным мужским (Дионис, Адонис, Аттис), которое не может привнести в их взаимоотношения вполне сформировавшуюся фаллическую силу.* Этот специфический союз мужского и женского затем кастрируется; то есть он подавляет фаллос. И тогда фаллос приобретает автономную жизнь сам по себе как комплекс, символом которого и является Приап с его огромным пенисом.

 

Если Приап — бог, обретающий форму, когда внимание сконцентрировано на относительно нефаллической стороне мужского, то он выступает как некий компенсаторный феномен; и, поскольку он одновременно являет собой и священное и преувеличенное, то несет в себе собственную контр-компенсацию — нож, с помощью которого можно обрезать дерево, придав ему здоровую форму. Таким образом, в фигуре Приапа заложено некоторое равновесие.

 

Но обычные смертные отличаются от богов и не имеют автоматического доступа к успешным компенсаторным механизмам. Человеческая компенсация склонна, в большей степени, устремляться к противоположной крайности, нежели к поддержанию равновесия. (По этому поводу можно даже поспорить, что подобное отсутствие непроизвольного уравновешивания является главной отличительной чертой богов по отношению к смертным). У обычных людей компенсация, по-видимому, успешно работает только тогда, когда она стала осознанной, а это требует инсайта и известного волевого усилия. Осознание психологически компенсаторных образов как раз и составляет цель юнгианского анализа.

 

Преувеличенно невыразительная по мужским качествам скульптура античных времен, возможно, является проявлением как раз такого идеала мужчины в поздней эллинистической и римской эстетике.

 

 

 

Поэтому нельзя ожидать, что культура или индивид в дальнейшем превзойдут приапическую форму, — то есть маскулинность, в которой фаллический потенциал осознанно недооценивается, а бессознательно обожествляется — и выйдут к новому равновесию. Скорее, они — он или даже она* — будут бросаться из одной крайности в другую, чередуя фазы опасной инфляции с убийственно избыточной упрощенностью и примитивностью, оставаясь в скрытом очаровании самого отрицаемого, фаллического, в каких бы формах оно ни пыталось предъявить себя для реинтеграции.

 

Наша следующая задача далее будет состоять в описании параллелей, к этой мифо-психологической ситуации на основе примеров, взятых, в первую очередь, из литературы, а затем уже из современного медицинского и психологического материала.

 

В рассматриваемый период (примерно с 100 г. до нашей эры до 200 г. нашей эры) нашего внимания заслуживают три документа: «Сатирикон» Петрония, «Золотой Осел» Апулея и собрание главным образом, анонимной латинской поэзии, известной как Приапейя или Кармина Приапейя. Рассмотрим их в вышеуказанном порядке.

 

Поскольку «Сатирикон» сохранился лишь в виде отдельных фрагментов, а также потому что его сатирическая форма делает затруднительным на таком временном расстоянии получение убедительных выводов о том, с чем же мы имеем дело, следует обращаться с ним весьма осторожно. Но основная сюжетная линия все же достаточно четко демонстрирует фаллический поиск как раз самим типом предложенного в первой главе мифического материала.

 

Главный герой — Энколпий (что приблизительно означает «crotch» — «развилина», «промежность»** — явление одиссеи невоздержанности, а сам «Сатирикон» представляет сознательную пародию на гомеровский оригинал. Естественно, что Энколпий

 

Так как мужчины не обладают монополией на силу влечения, то, следовательно, не только они подвержены инфляции. В терминах юнгианской психологии приапическая инфляция у женщин может быть описана как характеристика ее анимуса.

 

* Petronius,Satyricon, p.xii.

 

 

 

 

 

 

столь сильно напыщен (инфляционен): он пребывает в высочайшем мнении о себе как любовнике, распутнике, интригане и обманщике. Его образ жизни оскорбителен для Приапа, который делает Энколпия импотентом, создавая, таким образом, угрозу его самооценке и взаимоотношениям с его любовником Гитоном.

 

Гитон — раб, с внешней характеристикой, описываемой в романе, как «мальчик, шестнадцати лет, кудрявый, нежный и привлекательный». * Он олицетворяет тот вид мужского, который у большинства литературных персонажей, как мужчин так и женщин, почитается, как весьма привлекательный. Здесь же речь идет о том виде мужского, которое — в отщепленном виде — порождено Приапом. Это отщепление, как указывалось выше, и приводит к подобной остаточной инфляции.

 

Энколпий испытывает любые средства, чтобы избавиться от своей рецидивирующей импотенции, кроме одного — пожертвовать своей напыщенностью, претенциозностью. Естественно, ему ничего не помогает. Как результат, фаллический поиск создает канву для всех действий и событий в плутовском романе. По-видимому, Петроний вкладывает в это такой психологический смысл, что если подлинное взаимодействие с фаллосом отсутствует, то инфляция как раз и оказывается тем путем, по которому идет мужское, чтобы хоть как-то себя утвердить. Автор нашел множество примеров инфляции в своем окружении и достаточно полно использовал их в сатире на культуру своего времени. Непотребное излишество домашнего хозяйства Трималхиона и незадачливая поэзия Евмолпа, странствующего компаньона Энколпия, — лишь два примера из множества других.

 

На пиршестве, столь долгом, что приглашения рассылались не на конкретное время, а на два дня, Трималхион разглагольствует о своих владениях на знакомом нам всем языке: «Я теперь большой любитель серебра. У меня одних ведерных сосудов штук около ста. На них вычеканено, как Кассандра своих сыновей убивает: детки мертвенькие — про-

 

Важно отметить, что принадлежность Гитона к мужскому полу вовсе не означает, что он или Энколпий являются гомосексуалистами в современном значении этого слова. Они относятся к обоим полам в том же самом духе, в котором Дон Жуан двадцатого века порхает от блондинок к брюнеткам и обратно.

 

 

 

сто как живые лежат. Потом есть у меня целая тысяча жертвенных чаш, оставленных моему патрону Муммием: а на них — Дедал Ниобею прячет в Троянском коне. Имеется у меня на бокалах и бой Петранта с Гермеротом: и все они претяжелые. Я знаток в таких вещах, и это мне дороже всего».*

 

А фрагмент из поэтического рассказа Евмолпа «Падение Трои» демонстрирует ту степень, до которой он напыщен в своих метафорах: «Но вот влекут по слову бога Делосского Деревья с Иды. Вот под секирой падают Стволы, из коих строят коня зловещего, И, отворив во чреве полость тайную, Скрывают в ней отряд мужей, разгневанных Десятилетней бойней. Скрылись мрачные В свой дар данайцы и затаили месть в дуще. О, родина! Мы верим: все корабли ушли, Земля от войн свободна. Все нам твердит о том: И надпись, что на коне железном вырезана, И Синон, во лжи могучий на погибель нам.**

 

В то же время, естественно, продолжается и поиск фаллоса. Энколпий мечется с места на место, от одного знахаря к другому, пытаясь восстановить свою потенцию. Здесь удивительно то, что Приап все время неумолим. В конце концов тем, кто возвращает потенцию Энколпию, оказывается Гермес.

 

Обсуждение этого важного момента необходимо отложить до тех пор, пока мы не будем располагать дополнительными фактами. Здесь же следует отметить, что длительные и бесполезные поиски Энколпием Приапа не так уж разнятся от длительных и также бесплодных поисков чувства мужской всесильности, которые можно наблюдать в ночных барах и в конце XX века.

 

Цит. по: Античный плутовской роман. Л., 1991 с.39.

 

* Там же, с. 70.

 

 

 

 

 

 

 

Напыщенный Эвмолпий (Петроний «Сатирикон»)

 

 

Перед тем, как подробно разобраться в том, почему Приап не вернул того, что отнял, обратимся к другим нашим документам. «Золотой Осел», по-видимому, представляет собой тот же вид поиска, но здесь он представлен совершенно по-иному.

 

О жизни Апулея известно немного, но достаточно для того, чтобы предположить, что в ней также присутствовали взаимоотношения между молодым и красивым мужчиной и зрелой женщиной, послужившие основой для рождения Приапа и необходимости фаллического поиска. Сам Апулей, красивый блондин, мог выглядеть довольно экзотично для мужчины в Северной Африке. Он женился, когда ему еще не было 29 лет, на 40-летней женщинеМария-Луиза фон Франц, интерпретируя эту историю, предположила, что у Апулея, по всей видимости, был положительный материнский комплекс: «Он был из тех мужчин, которые избегают борьбы со своей матерью, с целью высвободить собственную маскулинность. Они ищут спасения в гомосексуальности или в интеллектуальном образе жизни,* достигая тем самым исключения женского принципа; как человек, обладавший достаточной долей предприимчивости, он, тем не менее, не мог воплотить свои начинания в жизнь, не смог и преодолеть свою борьбу против материнского принципа. Сам роман и есть тот своеобразный способ, которым Апулей наверстывает то, что ему не удалось в других начинаниях».**

 

Главный герой Апулея — Луций, предстает перед нами как весьма напыщенный молодой человек, соблазняющий Фотиду, служанку колдуньи, пользующейся дурной славой. Он уговорил ее позволить ему подсмотреть, как ее хозяйка, Памфила, колдовским образом превращается в сову. Естественно, что он пытается

 

Часть гомосексуальной поэзии Апулея сохранилась Нет полной уверенности в том, что в культуре его времени гомосексуализм был предметом каких-либо обсуждений, — в том смысле, как это делает фон Франц, — поскольку он практиковался достаточно широко и не составлял повода для рефлексии ** М - L von Franz A psychological Interpretation of the Golden Ass ofApuleius 1980, p 20

 

 

 

испробовать те же самые чары и на себе, но тут происходит путаница, и вместо совы Луций превращается в осла.

 

Внешний вид Луция до и после превращения достаточно точно демонстрирует нам юношеское расщепление Диониса/Приапа. Когда Луций встречает свою старую няню Биррену, служившую ему еще до превращения, та узнает его только благодаря сильному сходству с его матерью, Сальвией: «...благородная честность покойной Сальвии, матери, и правильная пропорциональность тела, соразмерный рост, стройность без худобы, умеренная красота в лице, светлые от природы вьющиеся волосы, глаза голубые, но зоркие, орлиный взгляд, смягченный нежностью, очаровательная и свободная поступь!» *

 

Но после превращения в центре внимания оказывается, собственно, приапическое: «... волосы мои (на руках) утолщаются до шерсти, нежность кожи моей грубеет до шкуры, да на конечностях моих все пальцы, потеряв разделение, соединяются в одно копыто, да из конца спинного хребта вырастает большой хвост. Уж лицо огромно, рот до ушей, и ноздри открылись, и губы висят, к тому же и уши несоразмерно вытягиваются кверху, покрытые шерстью. И ничего утешительного в злостном превращении моем я не видел, если не считать того, что мужское естество мое увеличилось, хотя я и был лишен возможности обладать Фотидой».**

 

В таком унизительном виде он прошел через ряд фантастических, часто носящих сексуальный оттенок приключений. Из этого, по-видимому, следует, что Луций в образе осла олицетворяет психологическое отделение фаллической энергии героя повествования Апулея, и, что сам роман представляет поиск воссоединения. И вновь все завершается не самим фаллическим богом, а,

 

Цит. по: Апулей. Метаморфозы и другие сочинения. М., 1988, с, 126. ••Там же, с. 155;,

 

 

 

 

Луций. наблюдающий как Пимфила превращается в сову (Петроний «Сатирикон»)

 

 

 

в данном случае, богиней Изидой, которой, в конечном счете и посвящает себя целиком Луций. Таким образом, фаллический поиск превращается в своего рода бессознательную побочную сюжетную линию в соотношении с сознательным поиском Луцием магической силы, которая, так сказать, выступает как поиск эгоудовлетворения путем инфляции.

 

Нам никогда не удастся узнать, насколько сам Апулей осознавал то, о чем он писал, или где он находился в своем собственном психо-религиозном путешествии (он был посвящен в некоторые тайные культы), когда описывал это. Но фаллический поиск мужчины, изначально застрявшего в психологической юности, явно прослеживается в виде психологического фундамента самой работы.

 

«Приапейя» — это собрание латинских эпиграмм и стихотворений, посвященных Приапу, составленное неизвестным редактором, который сам, по-видимому, написал первое, вступительное стихотворение», — писал один из первых переводчиков Митчел Бак (Mitchel S.Buck) *. Ниже приводится отрывок из его короткого вступления, так как в нем хорошо описано это пока еще слишком слабо освещенное произведение: «Неясно, насколько широко распространялись или передавались многие из этих стихотворений. Несомненно, что значительная их часть была собрана, благодаря фольклорной связи с образом бога Приапа и сохранившимися начертаниям на его статуях. Некоторые выходят за рамки сюжета и, по всей вероятности, являются легкомысленным дополнением более позднего периода. III поэма взята из Овидия, LXXXII и LXXXIII — написаны Тибуллом, а авторство трех последних приписывается либо Виргилию, либо Катуллу. Авторство же всех остальных стихотворений неизвестно.

 

Хотя в них и ощущается некоторый недостаток той простоты и строгости, которая была присуща древним грекам,

 

«Приапейя», введе'"'е, страницы не пронумерованы

 

 

 

тем не менее, в стихах Нриап по-прежнему представлен как покровитель садов, и в общем, хотя и с необязательностью, как деревенское божество. Статуи, посвященные Приапу, обычно изготавливались из дерева, с основанием, весьма схожим с герметическим постаментом — гермой. Возможно, что в дополнение к своему прямому назначению, они часто служили тем же целям, что и огородное «пугало» а иногда и как вешалка для крестьянской косы.

 

Основное же назначение статуи или алтаря, находящихся среди обилия фруктов и овощей, — это, конечно же, воздать молитвенное благословение приапическим атрибутам и символам плодородия произрастающим плодам. Данный атрибут, имеющий определенную связь с принципом воспроизводства, нашел свое место в большинстве греческих мистерий — таинств — которые узнавались, буквально, благодаря присутствию phallus'a огромных размеров. В более поздний период, такой «телесный знак» неизбежно вызывал веселье и отношение к себе, как к средству наказания воров. Тема последнего проходит через всю антологию. Примечательно, что в большинстве стихотворений совершенно отсутствует предсказание или прорицание по поводу чего-либо, кроме совершенно очевидных вещей.

 

Характер юмора данного произведения, как уже отмечалось, носит явно мужской и раблезианский характер, а сама книга полна иронии и сатиры. Именно в этом смысле Приапейя является классическим источником, играющим значительную роль в истории культуры».*

 

До недавнего времени Приапейя была совершенно недоступной. Английский перевод книги, сделанный Баком в 1937 году, был издан частным образом тиражом в 150 экземпляров. Появившееся же в последние годы вполне научное издание Паркера (в 1988 году) дало, наконец, возможность познакомиться как с латинским текстом, так и с новым переводом Паркера. **

 

Там же.

 

* Priapeia: Poems for a Phallic God

 

 

 

Новая (Паркеровская) версия радикально отличается от перевода, сделанного Баком, но, с другой стороны, вовсе не облегчает задачу психологически ориентированного читателя, так как «лаконичная изысканность оригинала», на которую ссылается один из критиков данного перевода,* по-видимому, была безвозвратно утеряна среди грубых ассоциаций, неотделимых от сексуального словаря английского языка. Из этого следует, что вдумчивый читатель должен очень осторожно приступать к его изучению. Тем не менее, стихотворения эти дают нам ценный материал для понимания того места, которое Приап занимает в античной Римской культуре.

 

Здесь мы приводим два стихотворения из Приапейи. Одно из них дано в переводе Паркера, другое — в переводе Бака. (На русский язык оба отрывка переведены петербургским поэтом Виктором Кривулиным - - прим. русск. ред.).

 

Hey, you, who the temptation can hardly withstand Upon our rich orxhard to lay a deft hand; This watchman'll go in and out your back door With gusto until you can't stand any more; Two more will come afterwards, from either side, With beautiful penises richly supplied, And they'll set to work, and dig deeper in; An ass with huge member on you'll then begin.

 

It surely makes sense not to play any tricks, When it means being punished by so many pricks! **

 

Эй ты, кому так трудно устоять

 

Над садом яблоневым, брошенным в кровать, Чей страж, проникнув через заднюю калитку, Налившись соком, полный преизбытка, Выходит сквозь парадные ворота

 

С прекрасными орудьями Эрота, Все эти пенисы, дрожа от нетерпенья, Вопьются в жопу, словно пчелы. Наслажденье

 

От множества работающих членов

 

Пусть изнурительно, зато оно священно!

 

Hugh Lloyd-Jones, «Members only», in New York Review, Nov. 10, 1988, p. 23. ** Priapeia, trans. Parker, p. 151.

 

 

 

This stupid mentule does not grow in length

 

As once it did, nor stand with proper strength, Although by hands assisted. Woe is me.

 

For passionate girls, it's a catastrophe

 

Of tiny uselessness. This strange new shame

 

And damage will disgust them with my game.

 

Of much more use, Tydeus was, if Homer's tale is true, Who, small in body, had a nature nothing could subdue. *

 

Дурак, ты не становишься длиннее, Не помогают даже руки змею

 

Восстать, налиться силою, как раньше...

 

Для распаленных девок ты — обманщик, Беспомощный малыш. Сгореть им со стыда

 

И отвращения! Не лучше ли тогда

 

Быть как Тидей, хотя и малый ростом, Но взявший мужеством и царским первородством.

 

Через все собрание постоянно прослеживается обращение к образу Приапа, которое можно считать общераспространенным в римской культуре того времени. Приап делает природу плодородной, если ему приносят жертвы. Если же его не почитают должным образом, он может и покинуть людей. В результате это может привести к неплодородию, потерянным урожаям и даже импотенции. Приап угрожает также и изнасилованием. Само почитание Приапа осуществляется особым образом: созданием скульптурных изображений и установлением гермоподобных образов, под которыми необходимо принесение жертвы.

 

Главное здесь то, что эти сознательные акты жертвоприношения конкретному фаллическому образу, в значительной степени отличаются от грубых и бесплодных фаллических поисков Энколпия и Луция. В подобных жертвоприношениях олицетворяется рационализация простого признания и почитания, рационализация, используемая бесчисленными эго-удовлетворяющими видами и способами. В действительности, жертвенная установка значительно ближе к тому виду осознанного понимания психологических

 

Priapeia, trans. Buck, No. LXXX (страницы не нумерованы).

 

 

 

фактов, которое воспитывается современным юнгианским анализом, чем установка на эго-инфляцию XX века *

 

Точно такая же установка присутствует и в фаллических украшениях, и статуях, обнаруженных в развалинах Помпеи и Геркуланума. Примеры этих необычных художественных произведений приведены на последующих страницах в этой книге. Подобные образы обычно цитируются как свидетельство распущенности и похотливости (бездуховности) римской культуры первого века нашей эры. Но, если рассматривать их с точки зрения отношения к фаллическому, обнаруженному в «Приапейе» (собственно, а почему они должны не быть?), они не столь уж чувственно-похотливы; скорее, это не похотливость, а осознание — порой даже интуитивное — той психологической истины, к которой они так стремятся. (Это могло бы означать, что некоторые современные представления о сексуальных установках античного Рима могут попросту оказаться проекциями того, что наша культура в себе даже и не замечает).

 

Теперь, на основе вышеизложенного, мы можем вернуться к вопросу, почему Приап не вернул назад то, что до этого сам же и отнял, то есть не восстановил то, что обрезал (pruning). Если вернуться обратно к его родителям, то можно обнаружить, что для

 

Установка на принесение жертв фаллическому богообразу, конечно, очень распространена в восточных религиях Христианство сделало все возможное, чтобы искоренить это в Европе, но, как видим, не до конца, поскольку отчасти это все же сохранилось почти до наших дней в некоторых отдаленных местах. Например, сэр Вильям Гамильтон наблюдал подобные обряды, направленные, очевидно, на восстановление или усиление мужской потенции в Изернии, недалеко от Неаполя в 1780 году Описание этих обрядов было опубликовано Richard Payne Knight в книге «Трактат о поклонении Приапу» Но ни Knight, ни Wnght, опубликовавший сопроводительную статью к этому изданию в 1865 году, очевидно, не заметили никакой связи между Приапом и психологической инфляцией

 

В 1913 году Герман Роршах (Rorschach) производил опрос членов швейцарской секты поклонения фаллосу Но он не завершил свое исследование Сохранившиеся фрагменты (Gesammelte Aufsatze, не переведено) обобщены Элленбергером (Непп Ellenberger) в статье «Жизнь и работа Г Роршаха» Представляется, что обнаруженное им по своей религиозной функции совершенно непохоже на тот вид принесения же"тв Приапу, который мы в данном случае рассматриваем

 

 

 

•ала восстановление потенции было бы действием по воссташснию бессознательного, иными словами, зацикленного на сво[ матери юношеского бессознательного, бессознательного отногельно своего фаллического потенциала и завершенности.

 

Стремление к этому приятному состоянию юношеской и деввенной инфляции — счастливое могущество Энколпия или «жденность Луция в том, что он может стать сверхчеловеком ('помощью магии, — в общем понятно, и оно повторяется всякий

 

•З, когда анализанд выражает подобное желание, чтобы терапия ОССТановила прежнее минувшее счастье, которое основывалось

 

• преувеличенной (инфляционной) эго-позиции. Но это невозioqkho, также как невозможно преднамеренным образом воссозЬп былое состояние бессознательного. Незаживающие раны, КУГОрые приводят человека к психоаналитику, не могут быть уничххкены просто так, поскольку они являются результатом столкновння с окружающей действительностью.

 

Новая реальность требует и новой, более сознательной адап|кщи. Это означает, что необходимо привлечь средства или возможности другого божества. Другими словами, фаллический Цоиск, по-видимому, является поиском путей восстановления бессознательного, и поэтому с самого начала обречен на поражение ||вализ же должен привести к отказу от подобных исканий, с тем, робы «другие боги» — до сих пор дремлющие бессознательные (ютенциальные возможности — могли бы вступить в дело, в результате чего могла бы быть выработана и новая адаптация к изменявшимся жизненным условиям.

 

г Видимо, также следует понимать и сцену восстановления | финале Сатирикона. В этом месте текст особенно фрагментарен | сцене не хватает контекста. Тем не менее понятно, что происг на самом деле: Энколпий: — Великие боги, восстановившие все мои силы! Да, Меркурий, который сопровождает в Тартар (Аид) и выводит оттуда души людей, по милости своей возвратил мне то, что было отнято у меня гневной рукой Теперь ты легко можешь убедиться, что я неотразимее Протесилая (героя Трои) и любого из всех остальных героев древности. С этими словами я задрал кверху тунику и показал себя Эвмол-

 

 

 

 

Бронзовый треножник с юными Панами (I век н.э. Помпеи, Нац. музей. Неаполь)

 

 

 

Морио, терракотовый дрилопус (I век н.э. Геркуланум, Нац. музей. Неаполь)

 

 

 

 

Бронзовый танцор (I век н.э. Цивита, Нац. музей. Неаполь)

 

 

 

 

Терракотовая лампа в форме фавна (I век н.э. Помпеи)

 

 

 

 

Плацентариус

 

(позолоченная бронза, I век н.э. Помпеи, 1: Нац. музей. Неаполь)

 

 

 

 

Полифаллический бронзовый колокольчик (I век н.э. Геркуланум, Нац. музей. Неаполь)

 

 

 

пу во всеоружии. Сначала он даже ужаснулся, а потом, желая окончательно убедиться, обеими руками ощупал дар благодати. *

 

Очевидно, что Энколпий испытывает по отношению к своему исцелению все, кроме скромной застенчивости, и если эту сцену рассматривать на основе всего того, что мы знаем о Приапе, то Энколпий здесь готовит почву для очередного столкновения со своим богом.

 

В «Золотом Осле» восстановление Луция описано более полно. В образе осла, он, естественно, терпит своего рода унижение и затянувшуюся утрату собственной личности. С ним обращались донельзя плохо, да к тому же он еще был вынужден беспомощно наблюдать то, как дурно обращаются и с другими. Поначалу, про себя, он горько оплакивал свою судьбу, но постепенно смирился с этим и, таким образом, превратился в более послушного осла, а впоследствии в довольно-таки изобретательного. В результате с ним стали обращаться более человечно.

 

В конечном счете Луций увидел сон с участием богини Изиды, которая сообщила ему,