Чем мельче шрифт — тем важней инфа, блять! 13 страница

— Заткнись! — зло крикнул Грегори и даже подбежал к Кейси.

— Ударь меня и тебе определённо станет легче. Напишешь ещё пару строк своих «шедевров»!

— Нет... Спасибо... Я, пожалуй, просто... Я сяду... Рози... — тихо сказал Грегори. — Неужели тебе и правда ничего не понравилось?.. — он посмотрел ей в глаза и немного покраснел.

— Нет. Это нельзя никому показывать! Это ужасно, Грегори... Люди не вынесут такого ужаса! Как это можно читать и... улыбаться?! Неужели искусство создано для того, чтобы ужасаться от увиденного?

— Босх... — произнёс другой голос, который до этого не участвовал в беседе. Это был Себастьян. — Босх был тоже не очень приятным человеком... хотя, может быть, человеком он был и приятным, а вот искусство его отражало далеко не приятную линию жизни... или смерти. Или досмертия... Кто как может это определить внутри себя...

— Тогда уж «предсмертия», Сёба, — заявил Кейси.

— Тебе всегда было приятно поправлять других. Считаешь себя умным? — вскрикнул Грегори.

— Ты слишком разгорячён, дорогой... Тебе нужно успокоиться, — сказала тихо Рози.

Лин зашла тихо и села рядом с Рози, которая вытирала слёзы. «Что случилось?» — только спросила она её. Та ничего не ответила, просто обняла Лин и заплакала ещё сильнее.

Кейси в этот день исполнилось двадцать шесть лет. И он начал встречаться с семнадцатилетней Мией около двух недель назад, с которой уже всё было плохо; они решили расходиться и сегодня был день их встречи, где они всё решили обсудить. Грегори было уже 29, а Сёбе лишь 25. Лин было 25 тоже, а Рози 27.

— Я обещаю, что прочту это и вынесу свой вердикт, — ответил Себастьян; будучи художником, он привык к неприятным картинам, поэтому был примерно готов к тому, что можно было бы увидеть у Грегори на «полотне»; Себастьян ночами сидел в наушниках за компьютером Кейси и слушал его музыку; почему-то после этих дней, проведённых ночами в комнате Кейси, Себастьян переключился на живопись и стал рисовать.

 

— Ты идиот! — громко заявила Миа. Она сидела напротив Кейси в баре, где было довольно-таки много людей. Кейси нисколько не смутил данный прогноз, поэтому он подсел ближе и хотел прикоснуться пальцами к её губам; она отмахнулась...

— А вчера ты позволяла мне делать так!.. — с хохотом заявил Кейси.

— Вчера я была глупа и влюблена, а сегодня я поумнела и разлюбила тебя! — она плюнула в его лицо; кто-то из парней подошёл к ним и спросил «всё ли в порядке?»; Миа ласково сказала, что всё в порядке, но не хотите ли меня защитить от этого маньяка; тот, кто подошёл, сказал, что хотел бы защитить больше того, в кого она плюнула; Кейси расхохотался и пожал руку подошедшему, заказал ему выпить и ушёл напиваться вместе с ним; Миа оставалась одной недолго, к ней подошёл кто-то, и она ушла вместе с ним.

 

— Это она? — произнёс тихо полицейский глядя в глаза Кейси.

— Да. Хотя лицо её сильно обезображено, — он был вне себя. Оказывается, тот человек, который увёл её из бара потом убил её и изнасиловал (он изнасиловал её после смерти), наверное, можно сказать, что он просто трахнул труп; труп не имеет свойств сопротивляться.

 

— Вот о чём тебе нужно было написать, — кричал пьяный Кейси Грегори на следующий день.

— Может быть, и напишу... Бедная девочка... Она же такая юная.

— Теперь ко мне и подходить близко не будут, — сказал тихо Кейси и к нему кто-то обратился милым, женским голосом. Это была Дора.

 

Дора росла бок о бок с Лин и Рози, но они её не сильно-то и замечали. Они чаще бегали за Мией, их сестрой. Дора завидовала Мие, потому что та постоянно липла к Кейси, который только начинал учиться игре на гитаре. Она верила в него, хотя Мия постоянно говорила ей, что Кейси ничего не сможет добиться; когда в истории был Курт Кобейн и Биттлз, уже невозможно что-то добавить своей музыкой. «Ты определённо дура!» — заявляла ей Дора: «Твой парень сможет стать великим, если ты его будешь поддерживать!»

— Я думаю, что ничего не получится... Я в него просто влюблена, но фанатеть от него я не собираюсь. Я знаю, что есть другие идолы, до которых он даже не достанет; рост маловат. — Кейси был около 180 сантиметров. Сама Миа достигала ростом 160-ти. Дора была ростом в 180 сантиметров тоже (именно поэтому она считала, что они с Кейси должны быть в одной упряжке). Грегори был высок, под 190 сантиметров, в то время как его суженная, Рози, была ростом всего 170. Сёба был ниже других, 172 сантиметра, против 155 сантиметров его милой Лин. За это время лишь Миа подросла и к моменту смерти была ростом в 164 сантиметра.

Дора считала, что Кейси с Мией будут очень долго встречаться, но они были вместе около двух недель. Даже сексом они начали заниматься рано и боялись, что это приведёт к беременности. Представьте, как Доре было невыносимо это слушать от Мии, которая постоянно ей всё говорила, считая её лучшей подругой.

А теперь Мию убили. Рози и Лин, узнав это, испугались не на шутку и предположили поначалу, что охотятся за всей их семьёй. Отец и мать были в долгах, а маньяки-коллекторы постоянно угрожали им расправой: они хотели то поджечь дом, то убить их живность (у них был пёс и три кота). Первое время они даже не решались рассказать это всё своим родителям. Однако, рассказав это им, они удивились, так как придя к родителям в следующий раз, они просто не застали их дома — родители куда-то сбежали, оставив своих деток на произвол судьбы. Конечно, детки были уже взрослыми, работали и вполне могли сами себя прокормить, однако их могли убить; родителям была важна своя собственная шкура, хотя у отца уже была полностью лысой голова, а у матери полностью изморщинилось лицо. Тем не менее, они сбежали, не оставив ни записки, ни весточки, ни единой подсказки о том, где они могли бы быть.

— Это ужасно. Я и не знала, что наши родители настолько уродливы, — говорила маленькая Лин.

— Ты просто не замечала насколько они злы! — успокаивала её Рози. — Теперь с нами Дора...

— С ним! Может быть, это из-за него!? — разгорячённо добавила Лин, но тут же одумалась и сказала: — Простит меня Себастьян, я так дурно выразилась о его брате. Это невозможно, чтобы Кейси был хоть капельку виновен в этом. Они просто разлюбили друг друга, и она попалась в сети другому... какому-то извращенцу!!! Надеюсь, он не подойдёт к нам и близко.

 

— Грегори!

Это Кейси зажёг свет в комнате и громко кричит.

Никто ему не отвечает, поэтому он кричит ещё громче: «Хей, Грегори!»

Тишина.

Кейси поднимается на второй этаж и видит полураскрытую дверь. Он входит и видит, что Грегори лежит в какой-то странной позе на полу.

Улыбаясь, Кейси интересуется:

— Что ты делаешь, Грег?

— Пробую медитировать…

— Получается? — Кейси еле сдерживает смех, потому что поза Грегори действительно заставляет смеяться.

— Получается, однако всё-таки крайне сложно избавиться от мыслей… Я всё думаю о том, чтобы написать роман, — он открывает глаза и смотрит на Кейси, который обходит его со стороны и садится на диван, что расположен возле окна: там яркая Луна.

Кейси смотрит на Луну и пытается анализировать слова своего брата, однако не понимает, что ему нужно отвечать, поэтому он переходит на следующую тему:

— Не хочешь с нами завтра сходить в одно очень милое местечко?

Кейси поворачивается, чтобы закрыть окно, но Грегори его останавливает и садится рядом.

— Ты прочитал мои рассказы? Рози считает, что мне нужно сходить к психотерапевту… — он наклоняет голову и смотрит на свои пальцы; его улыбка нервна и предельно напряжена — он ищет ушами одобрительные слова брата, но тот продолжает гнуть свою линию:

— Место так себе, на самом деле, — Кейси смеётся. — Однако мы можем извлечь из этого места выгоду… там собирается всякий сброд идиотов, которые разными способами наслаждаются жизнью. Я могу дать тебе пароль от нескольких секретных комнат, в которые я порой заходил с Дорой… Если честно, то ей не понравилось… Эта девчонка ещё не созрела, чтобы быть со мной. Иногда мне кажется, что я трачу время и мог бы найти кого-нибудь получше.

— Ты слышишь меня? — спрашивает Грегори. Он медленно переводит взгляд на Кейси и пытается разглядеть в нём хоть что-то такое, что поможет ему понять, прочитал ли Кейси его рассказы.

— Я прочитал.

Возникает молчание.

Грегори старше брата, однако тот достиг немалых успехов на поприще музыканта; Грегори в то время был беден и безызвестен; а Кейси посещал злачные места, да ещё и получал немалые деньги за свои выступления — он писал не только злую музыку, но и пробовал себя в жанре психоделического рока, что у него, кстати, хорошо получалось.

Кейси привстал и сказал: «Кажется, ты согласен пойти с нами завтра!? Думаю, неплохо было бы пригласить и твою подружку?!»

— Я пойду, если ты скажешь, что думаешь насчёт моих рассказов! — Грегори был взволнован, поэтому резко привстал и схватил Кейси за локоть. Кейси обернулся и схватил глаза Грегори своим вниманием.

— Хорошо. Они, на самом деле, вроде бы не так паршивы. Они умны, красивы и изящны, однако нет в них ничего такого, что могло бы зацепить меня… Я не буду говорить о читателях, которым, может быть, всё это будет интересно. Всего лишь я хочу сказать тебе о том, мой брат, что все эти слова, которые ты тратишь на внимание глупцов провоцируют других людей тоже что-то написать своё…

— Что? Ты хочешь что-то сказать мне или мне лишь кажется?

— Тебе не кажется, Грегори; я начал писать один рассказ, который поведает тебе о жизни принца. Тебе он должен понравится! — говорит Кейси и хлопает Грегори по плечу; тот нервно улыбается и берёт со стола сигарету.

С лестницы слышится голос Рози и Лин; они были в магазине и что-то покупали. Кажется, Дора тоже с ними. «Она вписалась в это сборище неясных девиц?» — подумал Кейси.

— Приветствую вас, дамы! — говорит эпатажно Кейси и кланяется девушкам. — Идите и поддержите Грегори — он крайне опечален тем, что его рассказы не имеют никакого у публики успеха; поэтому он даже начал медитировать, — смеётся Кейси и уходит, добавляя: — А я, пожалуй, пойду сейчас к Себастьяну и попытаюсь его уговорить пойти с нами в то жуткое местечко! — он подмигивает Доре, которая мигает ему в ответ — это значит, что она смогла уговорить Мию пойти в то место.

— Себастьян, — говорит тихо Кейси и постукивает в дверь.

— Приветствую тебя, братишка! — говорит очень громко Себастьян и улыбается во всю широту своих зубов; белоснежная улыбка не спасает Себастьяна от провокаторского тона Кейси, который сообщает ему:

— Может быть, не стоит улыбаться так сильно своими кривыми зубами? (смеётся)

— Ты всегда знаешь, что сказать такого, чтобы убить самооценку ближнего! Ты пришёл для чего-то или просто решил наведать своего братца, который занят делом? — он перевёл взгляд на картину, которую почти закончил.

— Тебе осталось несколько мазков, я вижу?! — и Кейси подошёл к картине так близко, как только мог; однако Себастьян быстро подошёл к нему и отодвинул его от картины.

— Осторожней, — говорит он. — Это настоящее произведение искусство, которое порвёт современный мир! Я знаю, что ты тоже рисуешь, однако все твои рисуночки никогда не смогут даже приблизиться к этой работе; я видел их…

— Их рисовала Дора. Она просила меня никому об этом не рассказывать, однако я вчера нарисовал картину, которую хотел бы тебе продемонстрировать.

Себастьян засмеялся.

— Ты гениальный музыкант и певец! В этом я даже не сомневаюсь, Кейси… Но картины… Чего ты ещё решил поделать? — Себастьян продолжает смеяться.

— Я решил написать рассказ — завтра он будет готов, и я хочу показать его вам с братом перед походом в одно жуткое местечко.

— Мне понравились рассказы брата, однако в нём не хватает жёсткости! А что… я ослышался… Погоди… Ты нарисовал картину, а завтра ты решил продемонстрировать нам ещё и свой рассказ? Это смешно! — и Себастьян засмеялся ещё громче.

— Ты мой младший брат, однако иногда я не понимаю твоих причуд; да, я, может быть, начинающий писатель и живописец, однако почему я не могу воспользоваться своим свободным временем, чтобы написать что-то?

— Ты прекрасный музыкант, Кейси, и тебе стоит продолжать заниматься своей музыкой! Зачем ты лезешь туда, где тебя совсем не ждут? — он нахмурился и пожал плечами. — Я не понимаю тебя, Кейси.

— Зато я себя начинаю понимать, когда рисую и пишу то, что мне нравится! — он усилил тон так, чтобы брат не стал вновь смеяться.

— Я понимаю тебя, Кейси, — промолвил брат и утих. — Посмотрим завтра на твои амбиции… Быть может, в них лежит талант?! — он не удержался от улыбки и закончил свою картину одним мазком.

 

Весь вечер Кейси был явно неспокоен.

— Днём я был уверен в своих силах, однако сейчас я понимаю, что не гожусь ни на что… Я думал, что Себастьян меня поддержит, но когда он начинает рисовать свои картины, он становится безумцем! Я делаю это спокойно и медленно… будто пишу симфонию для очередной оперной постановки, а он всё делает быстро и бежит к следующей картине. Он создал множество потрясающих трудов, однако все они похожи как два пальца! На его месте я написал бы одну картину, которая и была бы вечно шедевром, словно «Мона Лиза». С помощью этого труда я пытаюсь заглянуть не только в свою душу, но и в рамки бытия, которые нас окружают и заковывают в цепи, из которых просто так не выбраться… Кажется иногда, что лишь в следующей жизни мы будем готовы понять, что является настоящей реальностью… Сейчас мы ещё не готовы. Проблема эволюции заключается в том, что никакой следующей жизни нет; есть вечноживущие гены, но нет вечноживущих людей. Религия говорит нам, что наши души будут жить вечно, а всё, что выходит из религии превращается в жажду наживы и насилия! Когда я уходил, я незаметно сфотографировал последний шедевр брата… Он сам его так назвал. Он даже не разрешил мне его потрогать…

Он говорил так тихо, что Дора даже не заметила, когда он перестал. Она почти не слушала его, а когда он заткнулся, она просидела ещё минут двадцать в тихом молчании. Когда она очнулась, она посмотрела на спящего Кейси и отвернулась: в последнее время он её жутко доставал со своими картинами, которых он нарисовал за последний месяц около пяти штук и все порвал; он раз пятнадцать исправлял свой рассказ о принце, но никак не мог прийти к заключению, нужно ли его оставлять, поэтому выкидывал листы… Его комната превратилась в разбросанные бумаги и порванные холсты; Дора ходила прямо по ним; по ним ходил и сам Кейси, потому что ненавидел их; а Доре это просто было неинтересно… то, чем он занимался — она ждала результата, а не того, что происходило с ним сейчас.

 

Дом, где встретились три пары был высок: с виду это был нормальный дом, который не выделялся ничем из остальных. Вход был расположен на втором этаже; первый этаж был библиотекой.

— Я думал, ты сегодня принесёшь нам свои талантливые работы, — ехидно заявил Себастьян.

— Нет… Я вчера уснул очень рано, а сегодня я проспал целый день; возможно, мне придётся потратить на эту работу ещё немного времени.

— Я и не сомневался, — ответил Себастьян и посмотрел на задумчивого Грегори, который рылся в своих записях.

— Отдохни от этого, брат… — сказал Кейси, но Себастьян схватил его за руку и шёпотом сказал, что Грегори всю ночь не мог уснуть и сегодня никак не может выкинуть из головы то, что Кейси пишет рассказ.

— Мне кажется, — сказал шёпотом Себастьян, — Что Грегори боится, будто ты его переплюнешь в писательском навыке… Я ему тысячу раз за этот день говорил, что ты неудачник ещё и не достиг и толики мастерства, которая есть у Грегори. Ты знаешь, что он пишет уже десять лет?

— Нет, — удивлённо заявил Кейси. — Получается, что он не очень хороший писатель… Или мне предстоит перечитать его рассказы… Может быть, я не нашёл в них что-то… Боже, Себастьян, ты поверг меня в шок.

— Конечно. Я сам долго занимаюсь своим искусством… Расскажи лучше, как ты мог так быстро добиться успеха, хотя музыке почти не уделял внимания?

— Просто я вижу мир по-другому. Это не я всё делаю, а что-то внутри меня. Я просто плыву по течению, потому что моя лодка, похоже, сама управляет собой.

— Интуиция, значит…

— Я знаю, что это ошибочная стратегия, но я ещё молод, чтобы пытаться переосмыслить свою жизнь…

— Ты всегда будешь таким молодым? У тебя есть фанаты, но ты не известен во всём мире… А теперь ты решил распыляться на то, что тебе совсем не нужно! Мне кажется, что ты напишешь дерьмовый рассказ и нарисуешь дерьмовую картину. Это всё потому, что твоя музыка тоже дерьмо, если честно! Этот стиль жёсткий и неизвестный большому кругу людей… это не попса и не психоделический рок, это сладж, где ты громко кричишь. Я не говорю, что твоя музыка плоха… Я много слушал то, что ты хочешь передать и пришёл к заключению, что роман Томаса Манна о тебе. Только о тебе, который живёт в современном мире, где подобная музыка возможна и существует! Она не будет никогда популярна у миллионов людей!

— Я уже занялся психоделическим роком…

— У тебя не получится никогда уже написать нормальной музыки… Что такого должно произойти в твоей жизни, чтобы твой взгляд резко поменялся? Невозможно писать жестяк, а потом создавать миленькую попсу. У тебя низкий голос — ты не сможешь стать новыми Биттлз, ни Тэйм Импалой, ни МГМТ. Я даже не знаю, что тебе делать среди психоделики; если, конечно, Биттлз можно отнести к этой теме…

— У них есть песня про Люси, которая в небесах плавает. Она весьма психоделична.

— Кроме этой песни у них ничего и нет, поэтому я зря назвал их психоделикой.

— Честно говоря, я не знаю к какому стилю относить их новый альбом…

— Ты про Тэйм Импалу? Мне вообще плевать на них, потому что мы говорим о тебе. Чем займёшься, Кейси?

— Чем займусь я? А чем ты займёшься, Себастьян? За свои картины ты не имеешь денег!

— Но ты видел вчера ту самую картину, за которую я получу огромную сумму денег!

— Тебе не дадут за неё ни копейки! Тебе ещё рано требовать денег за свои работы…

Себастьян ничего не сказал и отвернулся к Мии.

— Чашку кофе, — сказал голос Грегори бармену.

Бармен аккуратно взял чашку и налил из аппарата кофе; с волос его упал комок перхоти и угодил прямо в кружку; бармен всё тщательно размешал и отдал кружку Грегори — тот с удовольствием начал пить горячую жидкость.

— Знаете, я вам могу рассказать одну интересную историю о том, как я наконец-то смог разорвать свою связь со своей мамашей, — заговорил низкий бархатистый голос; когда Грегори повернулся, он увидел огромного бородатого мужчину, на нём был тёмный пиджак и галстук с цветами.

— Я вас не знаю. Разве можно так вот довериться незнакомому человеку? — удивлённо заявил Грегори и немного отодвинулся; стул его скрипуче под его задом тоже отодвинулся.

— Вы знаете, мне сказали, что если я хочу прожить свою жизнь полно, я должен найти в этом месте человека, которому могу открыто всё рассказать. Издалека мне показалось, что вы сидели за тем столом… с Кейси вроде бы.

— Вы знаете Кейси? — спросил вежливо Грегори и, немного нахмурившись, улыбнулся.

— Да, я его знаю. Обычно он находится всегда в той компании, которой можно поведать свои сокровенные тайны…

— Я не знаю даже… Если вы хотите мне что-то рассказать, пожалуйста, однако я не обещаю, что смогу помочь вам с вашей проблемой, если, конечно, она выявится в ходе разговора…

— Проблемы никакой и нет. Просто я хочу выговориться, потому что с утра меня держит в руках плохое настроение. Я бы даже подрался с кем-нибудь, — он бьёт кулаком о стойку бара, а потом пододвигается к Грегори на своём стуле. — Однако в этом месте драться не разрешено, да и если я начну драку, меня больше никогда сюда не пустят.

— Тогда, выходит, вы хотите выговориться? Давайте попробуем, только мне нужна бутылка пива.

Грегори заказал пиво и начал пить; бугай начал:

— В тот день мы, как и всегда, трахались…

— Что, простите? — кажется Грегори подавился пивом. — С кем?

— С моей матерью, — перехватил его бугай.

— Что? — Грегори побледнел.

— О чём вы тут шепчетесь? — спросил только что подошедший Кейси.

Грегори сорвался со стула и сказал что-то непонятное, смутился и ушёл.

— Ты опять решил рассказать эту историю о матери? — спросил Кейси огромного парня.

— Неужели я отпугнул этого парня?

Бугаю на вид было около 50-ти лет.

— Да. Ты его отпугнул. Он не привык слушать такие истории. Даже Маркиз де Сад не стал бы это слушать!

— Я прочитал все работы де Сада и хочу тебе сказать, что он даже спиздил бы у меня пару историй!

— Мне иногда кажется, что ты их выдумываешь… Что ты сегодня пил?

— Кроме кофе я сегодня не пил ничего! Даже ещё и не ел.

— Ты так можешь и похудеть!

— Ещё бы. Моя жена ушла ещё в понедельник к своему бойфренду, поэтому мне приходится находиться здесь и трахать этих блядей; канал с порно дома перекрыли — либо я не успел заплатить, либо канал просто запретили.

— Сочувствую, — сказал Кейси и присел рядом.

— Так ты слышал эту историю про мою мамашу?

— Нет. Ты рассказывал, как у тебя отсасывала твоя старшая сестра, но о матери ты ещё не говорил…

— Странно… Это первое, что я рассказываю психотерапевтам.

— И что они говорят? — усмехнулся Кейси.

— Они просят говорить медленно, чтобы эти сволочи успели всё записать в свои тетради, поэтому я начинаю говорить быстрей, а потом и вовсе ухожу через пару минут. Им лишь бы словить дешёвую историю, а выяснить причину моего беспокойства они не могут!

— Так ты о чём-то беспокоишься? — спросил серьёзно Кейси.

— Да. У меня есть парочка причин для беспокойства. Мой сосед недавно купил ружьё и стреляет ночью по фонарям, да собакам, которые бегают вокруг помоек. Потом он выходит и забирает к себе этих собак. Однажды я шёл по лестнице вверх, он стоял у двери своей и попросил меня зайти к нему; я большой, однако из моих пальцев не вылетает на огромной скорости порох, поэтому всё-таки мне стало немного жутковато; я зашёл, а внутри всё сжалось, и когда он мне предложил суп из костей, я реально готов был обосраться на месте, потому что где-то сбоку валялась разложившаяся собака.

— Так он ест собак? — озабочено спросил Кейси.

— Он ест всё, мне кажется. Даже если я насру ему в кастрюлю, он это съест. Он мне начал рассказывать о своей несчастной жизни и о том, как его жена недавно собрала шмотки и ушла от него.

— Кажется, это сильно его стукнуло.

— Да. Сильненько. Он, озабоченный придурок, купил после этого ружьё и ждёт её со дня на день, чтобы замочить, мне кажется!

— А ты спрашивал у него? — задал вопрос Кейси и задел ладонью плечо бугая.

— Нет. Но я видел её портрет, висящий на стене — в него воткнуто парочка ножей и вилок.

— Вилок?

— Представь, этот идиот наточил вилки и теперь жаждет попасть одной из них ей в голову!

— А что с твоей мамой?

— Моей маме было сорок, когда отец подох; эта свинья бухала почти каждый день, а когда приходило время, возвращаться домой, он напивался до тошноты и шёл один ночью по тёмной неосвещённой улице; у нас в деревне все улицы обладают магией… Когда я гулял допоздна и возвращался ноченькой домой, я иногда так сильно боялся, что трусы потом отдавали говном, поэтому порой бывало так, что я бежал до дома и громко стучал в двери… Батя при этом всегда был зол и даже когда слышал меня, не спускался; матери приходилось открывать дверь, и она меня крепко обнимала… Однажды, получилось так, что при объятии у меня встал, и она это почувствовала… Я испугался и убежал в свою комнату. Мать обычно заходила ко мне ночью, чтобы пожелать спокойной ночи, а теперь, в эту ночь, она не пришла. Я удивился, но забыл об этом, однако заметил, что всю неделю она ко мне не заходила. В конце недели, когда отца дома не было, она пришла ко мне и заперла дверь на замок. Она поцеловала меня в щёку и села, начала что-то напевать себе под нос при этом, поглаживая моё бедро. Я не подвал виду, что вижу это, и будто бы заснул; она медленно начала стаскивать с меня штаны и рукой поглаживать член.

— Стой! Погоди. Кажется, мне нужно ещё виски… — сказал Кейси, а огромный парень продолжил; бармен лениво налил виски и тоже продолжал слушать эту историю, совершенно не удивляясь ей.

— Я держал закрытыми глаза, однако в какой-то момент я почувствовал, что мой член что-то обволокло. Я открыл глаза и увидел, что она затолкала мой агрегат в свой рот… Я испугался сильно и оттолкнул её ногой. Она схватила ремень и начала меня бить; очень сильно… Тогда мне было лет 13 или 15; мне было больно, и она спросила, что я хочу испытывать: наслаждение или боль. Я выбрал наслаждение, поэтому она разделась и заставила меня облизывать её грудь. Отца всё не было, и я боялся, что он с минуты на минуту придёт, поэтому облизывал быстро; однако ей это нравилось, и вскоре она начала стонать; я боялся, что кто-то может услышать… тем более, соседняя стена принадлежала одному деду, который недавно вернулся в город и жил себе спокойно тихо; он знал, что я живу за этой стеной, и на следующий день улыбался мне, а когда я спросил, в чём причина его улыбки, он ответил, что прошлой ночью слышал женский стон, и рад, что я наконец-то стал мужчиной; я ничего ему не ответил.

Он достал сигарету, поджёг и затянулся. Кейси обернулся назад, туда, где сидели его браться — Грегори там не было; Дора сидела с ними и не заметила взгляда Кейси. Недавно на сцене показывали стриптиз, а теперь вышел какой-то парень с гитарой и начал играть матершинные песни. Когда Кейси обернулся в следующий раз, он заметил, что Дора теперь сидит одна, однако на Кейси она до сих пор не смотрела; она смотрела на какого-то парня, который общался с полуголой девицей и, кажется, злилась. Кейси повернулся к огромному парню, тот уже говорил.

— В лет 17, когда я уже привык, что у нас с матерью такие отношения, я закрыл её в комнате и начал кричать на неё. Тогда у меня не получалось с одной девушкой, поэтому я злость срывал на матери… Не помню точно, что я кричал, однако отца уже в живых не было, и поэтому я был за отца. Я достал ремень и начал её бить; сначала она наслаждалась, потому что я бил не слишком сильно, но потом я начал делать это сильней, и она начала плакать и пытаться остановить меня. Я продолжал. Она защищалась руками, я ломал их и бил по телу, и лицу. Я говорил, что это она виновата в смерти отца, и в том, что мы сейчас такие.

— Какие?

— Неправильные. Это же было неправильно, не так ли?

— Мне говорили, что ты убивал людей. Это по-твоему правильно?

— Нет, но я отсидел за это. Рассказать, как я убивал свою мать?

— Я послушаю, — сказал Кейси и взял ещё виски.

— Мне было уже двадцать, когда я вернулся домой. Мы были в ссоре с матерью и уже около полугода не общались.

— А как же…

— Секса не было. Я находил его теперь среди своих сверстниц; и знаешь, это мне нравилось больше, чем со взрослой тёткой. Честно говоря, я и сюда прихожу, чтобы отштопать пару молоденьких девиц.

— А знаешь, зачем я прихожу сюда?

— Я знаю. Можешь мне не говорить, но твоя девушка уже растрепала всем, что ты ждёшь горячих историй. Иначе я тут бы не сидел.

— Твоя история не так горяча, как прошлая.

— Ты обещал, что впишешь её в свой рассказ! Помнишь?

— Я впишу, но ты не умеешь читать!

— Мне прочитают. Так вот. Я пришёл домой, а эта стерва была с каким-то отщепенцем. Я выгнал его и избил на лестничной площадке. Потом я зашёл в дом и начал с нею говорить о чём-то. В конце концов, она меня разозлила, я избил её и пошёл на кухню. На полу валялся нож, который я поднял и хотел положить в выдвижной ящик стола… как вдруг, она появилась сзади так резко, что испугался.

— И воткнул в неё нож?

— Нет, — засмеялся он. — Я сильно возбудился и увидел её на свету, такую старую и отвратительную морду… Я не выдержал и полоснул её по лицу. Она отодвинулась от меня, но не закричала, а подошла ближе. Я полоснул её ещё раз, и ещё. Она приблизилась настолько близко, что я решил: ещё шаг, сука, и я воткну этот нож тебе в глаз!

— Был шаг?

— Был. Через минуту на кухонному полу возникла лужица крови, на которую я специально наступил. Потом я начал пинать её лицо, да пинал так сильно, что её рот разорвался и открылся максимально широко. Я снял штаны и насрал ей в рот. Как помнишь, в том рассказе?! Коровы, кажется.

— Я не читал этого.

— Так прочитай! Ты пишешь про принца-извращенца. Почему бы не прочесть этот долбанный рассказ?

— Может быть, может быть. Что было дальше?

— Я завязал её рот скотчем, чтобы говно не выпало и посадил на кухонный стул. Ещё месяца три потом я с нею разговаривал каждый вечер, после работы.

— О чём говорили?

— О разном. Впервые она меня понимала, знаешь! Впервые я чувствовал такое сильное единение, что даже пару раз пожалел, что убил её.

— Говном не воняло?

— Нет. Я не чувствовал. У меня заложен нос с детства, поэтому я просто не чувствовал. Однажды я пригласил домой свою девушку, и та зашла на кухню. Она закричала, и сбежала.

— А ты не думал, что так будет?

— Я забыл о своей матери.

— Забыл, что в твоей кухне труп матери?

— Совершенно вылетело из головы!

— Это забавно.

— Соглашусь. После этого у меня уже не было желания убивать людей, однако в тюрьме кто-то пошутил над этой ситуацией, с матерью… Возникла ещё одна смерть, за которую пришлось посидеть чуть подольше.