Выступление царевны Софьи Алексеевны, сестры Петра I

Я, царевна Софья, дочь царя Алексея Михайловича и Марии Милославской, признаю, что в 1682 году, воспользовавшись ситуацией, стала фактически править русским государством, и на то были достаточные основания.

По русскому обычаю престол российский переходил от отца к старшему сыну, не мог младший из сыновей занять место государя при жизни своих братьев. Но нашлись люди, пожелавшие изменить исконные традиции.

Мой отец, женившись на представительнице древнего знатного рода Милославских, Марии Ильиничне, имел всего 13 детей, но в основном дочерей. После смерти матери вскоре последовала смерть и двух моих старших братьев, Алексея и Дмитрия (один из них был наследником) и младшего Семена. Законными наследниками престола стали мои младшие братья Федор и Иван. Вскоре после смерти Марии Милославской отец во второй раз женился на Наталье Нарышкиной, происходившей из незнатного дворянского рода, родившей незадолго до смерти мужа сына Петра, которому было почти невозможно рассчитывать на престол. Петра и не готовили к царствованию. Напротив, Федор и Иван получали хорошее образование, у Симеона Полоцкого, приобретали знания, необходимые для управления огромным государством.

Эта очередная дворцовая интрига (женитьба отца на Наталье) привела к возвышению под предводительством Артамона Матвеева семьи Нарышкиных, которые стали теснить законных наследников и остальных Милославских. Рождение Петра только укрепило их положение. Предвидя скорую кончину царя, рискуя жизнью молодого Петра, Матвеев и его сподвижники задумали короновать ребенка, минуя старших братьев, и окончательно утвердиться как самовластные правители. Но не суждено было сбыться этому заговору. Казни и ссылки сопровождали восшествие на престол нового царя Федора Алексеевича. Вам также известно, что Матвеев и несколько Нарышкиных были сосланы, но младшего брата и его матери опала не коснулась. Но не смирились Нарышкины, а смерть царевича Ильи Федоровича, прощение сосланных заговорщиков, повторная женитьба царя на Марфе Апраксиной, увеличившая число их сторонников, оказались им на руку.

Недолгое правление брата приблизило день переворота – вместо законного наследника, 16-летнего Ивана, на престол был посажен 10-летний Петр.

У меня оставалось только два пути: либо сдаться и присягнуть малолетнему Петру, тогда мне, может быть, и простили прежнюю вражду, но чтобы обезопасить себя и молодого царя, Нарышкины попытались бы удалить меня от государственных дел, заточив в монастырь; либо бороться за признание государем Ивана. В случае победы, судьбы Нарышкиных оказались бы в моих руках, а если нет, то единственным спасением для нас оказалась бы смерть или прозябание. В любом случае милости ждать не приходилось – смириться с незаконным воцарением было невозможно. Таковы законы политической борьбы.

Но не личный интерес был для меня главным. Главным для меня был вопрос, что ждет русское государство с приходом к власти Нарышкиных? Никто не знал, каким царем станет Петр, за что он будет бороться? Ведь тогда он был еще ребенком. Но одно было ясно, что его взросление будет сопровождаться правлением бояр. Деятельность Языковых, Лихачевых, Апраксиных, Нарышкиных не осталась незамеченной, она олицетворялась с произволом местных властей, особенно стрелецких голов и полковников, присваивавших жалование служилых людей, вымогавших взятки, принуждавших их работать на себя и жестоко наказывавших стрельцов за любую провинность. Царская казна стала для бояр удобным способом "прокормиться". Но власть в их руках надолго бы не задержалась, рано или поздно народ сказал бы свое слово, да и все более очевидным становилось, что России нужны перемены.

А первые шаги были уже сделаны. В период правления брата Федора была произведена подворная перепись и реформа налогообложения, облегчавшая налоговое бремя, издан указ о введении европейской одежды для дворян и служащих, развернулось каменное строительство городов. Я поддерживала политику брата и сделала все возможное, чтобы Россия пошла по прогрессивному пути развития. А сделать шаг в эту сторону было не так легко. Я бросила вызов всем тем обычаям, привычкам и мнениям, прочно закрепившимся в умах людей. Природа одарила меня силой воли, мужеством, самообладанием и живым умом, которые помогли свершить мною задуманное.

Не было ничего более угнетающего в то время, чем уклад жизни царевен. Чем выше было положение родителей девушки, тем сильнее стеснялась ее свобода. Московские царевны воспитывались в строгости, жизнь их заключалась в воздержании, соблюдении постов, чтении молитв и была сравнима с жизнью в монастырях. К ним в терема не могли заходить посторонние мужчины, кроме пожилых ближайших родственников, патриарха и духовника, а врачи не допускались к ним даже в случае болезни. Если и бывали такие дни, что выезжали они за пределы кремля, то никто не должен был видеть их лиц. Никогда не присутствовали они ни на одном празднике, а на людях могли находиться лишь во время похорон отца или матери, но только в непроницаемых покрывалах. Об образовании и говорить не проходилось – оно сводилось к простому обучению грамоте. Судьба их решалась либо выдачей замуж, либо постригом в монахини.

Трудно было смириться мне с уготовленной участью, глядя на своих теток и сестер. Мне хотелось другой жизни, неограниченной столь строгими рамками. Поэтому по собственному желанию обучалась я у Симеона Полоцкого и стремилась приобрести знания, дающие возможность не только стать образованной женщиной, но и возможность управлять государственными делами наравне с мужчинами.

Так я сделала все возможное, чтобы достичь поставленной цели. Признаю, что добивалась я этого порой жесткими и даже жестокими мерами, но нельзя проявлять мягкость и слабость там, где речь идет о власти и государственных интересах. В результате, используя стрельцов и следуя их требованиям, трон заняли оба брата, а я стала правительницей при несовершеннолетних царях. Я стала первой русской женщиной, положившей начало череде женских царствований. Я нарушила все прежние каноны и с открытым лицом вошла в мир мужчин, мир высокой политики.

Я со своими сподвижниками стремилась вести курс, направленный на стабилизацию внутреннего положения страны. С одной стороны путем реформирования законодательства мы боролись с произволом местных властей, способствовали развитию торговли, а с другой стороны укрепляли позиции дворянства, нашей основной опоры. Были и проекты отмены крепостного права, разработанные Голицыным. При мне было открыто первое высшее учебное заведение в Москве – Эллино-греческая академия (позже известная как Славяно-греко-латинская академия). Во внешней политике был достигнут ряд успехов; важное значение имело заключение в 1686 году Вечного мира с Речью Посполитой, что позволило в союзе с ней продолжать войну на юге; были признаны вечные права России на Киев. Имели место и неудачи, но не было еще ни одного правителя, который бы не делал ошибок.

В конце моего правления постепенно образовалось два правительства: одно возглавляемое мной в Москве, а другое в Троице-Сергиеве монастыре во главе с Петром. Молодой царь взрослел и начинал понимать, что он имеет полное право занять единолично престол. В этой решающей схватке я потерпела поражение. Но я не считаю свою деятельность ошибочной и пагубно сказавшейся на судьбе России. Посудите сами, у меня и брата моего были одни и те же цели, видели мы Россию, развивающуюся в одном направлении. Но разница заключалась в выбранных средствах, в цене, которую пришлось заплатить нашей отчизне. Если бы у власти осталась я, столько ли людей пострадало и погибло, сколько загубил мой брат; было бы крепостное право в той форме, каким оно стало в результате политики Петра; забыли ли люди о самоуважении и личном достоинстве, если бы их так не унижали? Много еще можно задавать подобных вопросов. Но я убеждена в одном, что если бы мне дали шанс продолжить мною начатое дело, русский народ заплатил бы не такую страшную цену.

Варварин И. А., студент

2 курса юридического факультета