Терапевтическое воздействие

 

Если мы еще раз окинем взором рассмотренную нами в конце предыдущей главы власть первичного вытеснения и все попытки преодолеть ее, сколь неутомимо, столь же тщетно вновь и вновь предпринимавшиеся человечеством на протяжении тысячелетий, то в первый момент, возможно, у нас возникнет желание присоединиться к пессимистическим выводам, к которым, кажется, повсеместно приводит это понимание, – к мыслям о безнадежности всякой психотерапии. Ибо какая же сила оказалась бы в состоянии склонить бессознательное к отказу от его исконнейшей природы, к прокладыванию иного направления, отличного от того, которое является врожденным в истинном смысле слова? В самом деле, кажется, что из сказанного невозможен никакой иной вывод, кроме того, что такой силы быть не может. С другой стороны, аналитический опыт показывает, что все‑таки должно существовать нечто, что делает возможным освободить невротиков, над которыми власть бессознательного особенно велика, от его могущества в столь значительной степени, что они оказываются в состоянии жить, подобно обычным людям. Это, правда, самое большее, чего удается достичь, очень много и в то же время очень мало, в зависимости от того, с каких позиций рассматривать этот результат. Сегодня, по‑видимому, только сам аналитик склонен расценивать его с первой точки зрения, в то время как пациент достаточно часто занимает вторую. Хотя это противоречие, кажется, не нуждается пока в дальнейшем обосновании, но оно заслуживает того, чтобы исследовать его психологическую мотивировку.

Речь не идет о случаях, когда аналитик субъективно полагает, что сделал не только то, что в его силах, но и вообще все возможное, а реальных успехов так и не было достигнуто; напротив, я имею в виду те случаи, когда пациент, фактически освобожденный от своих страданий, вновь обретший способность к работе и наслаждению, все‑таки проявляет недовольство. Однако из‑за этого мы, разумеется, ни на миг не должны отказываться от нашей задачи и колебаться. Ибо кто сказал нам, что все другие люди, которые вовсе не проходили анализа, у которых, может быть, и не было нужды в нем, более довольны и счастливы? Мы должны помнить высказывание Фрейда о том, что излеченный невротик достаточно часто демонстрирует впоследствии лишь обыкновенное страдание там, где раньше он демонстрировал «невротическое»! Даже в случае физически тяжело больного врач едва ли может удовлетворить его притязания на абсолютное выздоровление, не говоря уже о невротике, который и болен‑то как раз избытком притязаний, причем именно тех притязаний либидо, которые, по данным психоанализа, вообще никогда не могут быть удовлетворены по своей природе. Стало быть, новейшее знание о причинах невроза может подтолкнуть нас к отказу от всяких попыток его излечения, вместо того чтобы дать нам в руки также и средство к их устранению. Не есть ли это полный нигилизм в психотерапии и, более того, отречение от исследования и духа науки как такового, который фактически состоит в практическом применении сократовского положения: «Знание – сила»?

Сегодня психоанализ действительно поколебал веру в этот предрассудок, переданный нам его античным предшественником как итог его мудрости. Психоанализ шаг за шагом вынуждает нас сбросить с себя интеллектуальное высокомерие и придавать все меньшую роль власти нашего сознания над биологическими элементарными силами бессознательного. Я полагаю, что теперь мы должны пойти дальше по тому же пути в области самой психоаналитической терапии, после того как мы приобрели достаточно знаний, чтобы – вопреки Сократу – понять, что все, что мы знаем, – это то, что наши знания не имеют терапевтической ценности, если мы не можем эффективно их применять. Сам Фрейд с самого начала предостерегал от того, чтобы собственное знание и понимание принимать за знание и понимание больного [65,436], когда проводил четкое различие между психоанализом как методом исследования и как терапией. Пока мы знали о бессознательном еще слишком мало, часто естественном образом на передний план с неизбежностью выходило исследование, если уже имеющихся знаний было недостаточно для достижения терапевтического эффекта. Однако богатый опыт последних лет убедил нас, что терапевтические возможности не расширяются соответственно умножению наших знаний в той степени, в какой мы ожидали, и что даже простое терапевтическое вмешательство может тормозиться избытком знания и понимания¹. С другой стороны, опыт уже давно показал, что сообщение нашего знания пациенту и даже интеллектуальное принятие им этого знания ничего не меняет в его симптомах. Анализ вынужден был придать большее терапевтическое значение аффективному принятию, которое, в конечном счете, оказывается эквивалентным отреагированию аффекта и становится возможным лишь после устранения бессознательных сопротивлений. На место возвращения в воспоминания сознания, восходящего еще к гипнотическому методу, вскоре пришло его воспроизведение в позитивном и негативном переносе, сопровождающееся реальной репродукцией аффекта².

Впоследствии оказалось, что этого совершенно не следует избегать, напротив, достаточно часто необходимо прямо провоцировать, когда пациент использует воспоминание как защиту от повторения, т. е. в его биологической функции. Ференци, как известно, первым настоятельно указал на необходимость «активной» терапии [36] и попытался затем в обстоятельном изложении оправдать и обосновать эту рекомендацию, предупреждая ошибочное ее понимание³. Он обоснованно подчеркивает, что активное воздействие, порицаемое как нововведение, издавна негласно практикуется в психоанализе, и я не могу добавить к этому никакого нового аргумента, кроме, самое большее, того, что всякая терапия по своей природе «активна», т. е. так или иначе ставит своей целью направленное влияние, которое призвано вызвать изменения. Превозносимая же в психоанализе «пассивность» является добродетелью исследователя, которое дает ему возможность открыть нечто новое, чего он еще не знал или посредством своего знания выявил. Как врачу нет необходимости обращаться к истории медицины и учебникам для постановки пациенту правильного диагноза, так и аналитику‑практику вовсе не обязательно вместе со своим пациентом, шаг за шагом следуя психоаналитическому исследованию, так сказать исторически, исследовать развитие его душевной жизни. Он должен правильно усвоить сумму всех наработанных до сих пор знаний и затем практически приложить их сообразно требованиям случая. То, что он при этом должен действовать «активно», является само собой разумеющимся, если только он хочет достичь сколько‑либо заметного терапевтического эффекта. Его вмешательство не менее активно, чем вмешательство хирурга, и имеет своей целью умелое высвобождение первичного либидо из его фиксации посредством снятия или ослабления первичного вытеснения, чтобы таким образом освободить пациента от его невротической фиксации. В конечном итоге оно сводится к повторению травмы рождения при вспоможении опытной акушерки. Я намеренно не говорю «врача», ибо мне важно подчеркнуть в данном случае, прежде всего, чисто человеческий и практический моменты.

Если мы задержимся на момент на этой заново зафиксированной терапевтической цели, то с удовлетворением заметим первый проблеск надежды во мраке терапевтического пессимизма, к которому мы, как казалось, пришли. Мы обнаружим, что делали собственно нечто иное, как то же самое, что пациент и без того уже пытался осуществить на протяжении всей своей жизни, только с недостаточным успехом, а именно преодолеть травму рождения в смысле культурного приспособления. Согласно нашему пониманию, новорожденный индивидуум немедленно вернулся бы в только что утраченное состояние, т. е. попросту умер, если бы природа не применила к нему первое «терапевтическое» вмешательство и не поставила бы стремлению вернуться обратно барьер в форме страха.

С этого момента собственно всякая дальнейшая деятельность индивидуума на протяжении жизни имеет «терапевтический» характер, продолжительное время поддерживая «оставленного» пациента в этом мире вопреки возвратным тенденциям, хотя, разумеется, и не навсегда. Мы не можем не указать в этой связи на высокую «катарсическую» ценность, которой явственно обладают действия, кажущиеся менее всего полезными, т. е. служащие выражению бессознательных тенденций: от детской игры [84] до игры взрослых, которая в трагедии обретает свое наивысшее катарсическое выражение. Ведь, как смог показать Фрейд, в случае психозов то же самое происходит в искаженной форме, и мы должны воспринимать их, скорее, как попытку излечения, которая, точно так же, как и аналитическая попытка, демонстрирует регрессивные тенденции. Этого же направления движения должен придерживаться и анализ, чтобы вообще получить возможность оказывать на них влияние. Только анализ в состоянии постоянно обеспечивать пациенту ровно столько удовольствия, чтобы не поставить под угрозу окончательный отказ от злоупотребления либидо. При этом анализ описанным выше способом замещает ему утраченный первичный объект, мать, суррогатом, от которого он тем скорее сможет отказаться, чем отчетливее сознает, что это лишь суррогат. Высокая ценность, которой, несмотря на это, обладает для него этот суррогат и которая проявляется в феномене переноса, заключается в его реальности, т. е. в том, что аналитик не только позволяет пациенту на некоторое время фиксировать на себе его либидо, но и прямо провоцирует это посредством терапевтических условий и процедур. Таким образом, невротическая интроверсия парализуется аналитической ситуацией, и тем лекарством, к которому прибегает психоанализ, является человек, который, подобно шаману с его магическими приемами, прямо апеллирует к бессознательному пациента⁴. Если кто‑либо захочет называть это суггестией, то против этого нечего возразить, кроме того, что при этом психологически понятный отныне процесс заменяется бессодержательным искусственным термином [66, 395].

Не только аналитическая, но и всякая терапия, в том числе и медикаментозная, в конечном счете, действует «суггестивно» в том же самом смысле, поскольку она адресуется к бессознательному пациента. Это проявляется уже в выборе врача и в личностном отношении к нему, которое, как правило, основывается на переносе [32] и таким образом придает осуществляемым им терапевтическим мероприятиям необходимое подкрепление со стороны бессознательного. Однако мы в состоянии объяснить механизм этого бессознательного действия переноса на основе обширного аналитического опыта.

Мы знаем, что в жизни ребенка «доктор» играет совершенно определенную, четко фиксированную роль, которая однозначно проявляется в известной игре в доктора: он репрезентирует бессознательный идеал ребенка, поскольку, кажется, доподлинно знает, откуда берутся дети и что вообще происходит внутри тела. Прослушивает ли он или выстукивает, проверяет ли выделения или оперирует, он всегда при этом затрагивает первичную травму. Психоаналитическая ситуация, в которой этот «перенос» вынужденно становится осознанным, показывает нам с полной ясностью, в какой степени бессознательное даже самого взрослого пациента в течение всей его жизни остается фиксированным на «игре в доктора», которая непосредственно связана с первичной травмой. Попросту говоря, каждый больной явно ведет себя как испуганный ребенок в темной комнате: как известно, одного лишь появления врача со словами утешения достаточно для того, чтобы в значительной мере успокоить его. Хотя сегодня большинство врачей не хотят этого признавать – а многие и вовсе не могут, так как в бессознательном сами еще в значительной степени «играют в доктора» – поскольку опасаются нанести тем самым ущерб своей научной репутации, тем не менее, они имеют возможность поучиться у тех немногих аналитически грамотных медиков и специализированных врачей, которым серьезное признание и практическое применение этого факта принесло немало неожиданных преимуществ. Анализ, который привел, однако, не только к признанию этого факта, но и к просвещению пациента в этом вопросе, по всей видимости, доказывает, что этот эффект не только не вреден, но и является единственной возможностью придать терапевтическому результату долговременный характер. Так как отстранение от аналитика, которое является существенным моментом аналитической работы, осуществляется под знаком репродукции травмы рождения, то больной одновременно со своим врачом теряет и свой недуг, или, даже лучше сказать, должен отказаться от своего врача, чтобы вместе с ним оставить и свои страдания.

Понимание этого параллельного процесса остро ставит вопрос о динамике излечения, о его механизме и технике, которую надлежит при этом использовать. Эти проблемы поддаются изучению только на основе детального анализа конкретного материала, который я вскоре намерен опубликовать⁵. Здесь я хотел бы высказать лишь несколько замечаний относительно роли бессознательного, с одной стороны, и часто неправильно понимаемого сознательного знания, с другой стороны.

Здесь мы должны быть особенно осторожными, чтобы не впасть в справедливо раскритикованный Ницше «сократизм» – сам Сократ в конце концов избежал этой опасности лишь ценой огромных усилий. Все мы до сих пор тяготеем к «теоретизированию» и склонны полагать, будто знание уже само по себе есть добродетель. Однако психоанализ прямо доказал, что это совершенно неверно. Познание есть нечто совершенно отличное от лечебного фактора.

Глубинное бессознательное так же мало может изменяться по своей сущности, как и другие жизненно важные органы человека; единственным, чего мы можем достичь в психоанализе, является изменение установки Эго по отношению к нему. Это, однако, само по себе очень много и даже, как показывает история развития человечества, практически все, что требуется. Ибо психическое здоровье и успешность человека зависят от отношения его Эго к бессознательному, к Ид⁶. У нормального дееспособного человека различные тормозящие Эго‑инстанции, которые соответствуют сократическому «демониону», в состоянии держать бессознательное в узде посредством критического осуждения и эмоционального отвержения (совесть и чувство вины). При неврозах истерического типа для того, чтобы сдержать бессознательное, которое увлекает происходящее из него Эго по пути регрессии, вновь и вновь мобилизуется более сильное средство, а именно страх первичной травмы; при неврозах навязчивого типа тот же самый эффект достигается в результате гипертрофирования Эго‑инстанции; тогда как при психозах мы видим ужасающие последствия того, что Ид оказывается слишком сильным, а Эго слишком слабым⁷. Сфера терапевтического воздействия анализа охватывает, таким образом, все те случаи, в которых речь идет о том, чтобы так отрегулировать отношение Эго к Ид, чтобы посредством адекватного распределение либидо добиться их гармоничного сосуществования, которое мы называем нормальной дееспособностью. Эта область охватывает не только все невротические нарушения и начальные стадии психозов⁸, но и все, что можно было бы назвать психическим «вторичным аффектом»: сексуальные конфликты и до известной степени аномалии характера, т. е. не только грубые нарушения отношений между Эго и Ид, но и ряд более тонких функциональных нарушений внутри этих отношений.

Принимая во внимание значение травмы рождения, можно было бы разработать новое учение о характерах и типах, которое имело бы перед предыдущими попытками этого рода⁹ то преимущество, что позволило бы глубже понять индивидуальные детерминанты и возможности влияния на них. Интровертированному и экстравертированному типам невроза (названия по Юнгу) соответствуют аналогичные типы характера, которые можно вывести из первичной травмы или же из реакции на нее. Слабым, чувствительным детям, среди которых часто встречаются рожденные преждевременно, рождение которых протекало легко, присущ, вероятно, интровертивныи характер, тогда как полностью выношенные и потому в большинстве своем сильные дети часто относятся к противоположному типу. Это объясняется тем, что у первых, вследствие относительно более слабой травмы рождения, первичный страх не так силен, и регрессивное стремление встречает меньшее сопротивление; если эти люди становятся невротиками, им свойственен обычно интровертированный депрессивный характер. Вторые направляют остро переживаемый первичный страх вовне, и в случае невроза они будут менее склонны к репродукции первичной ситуации, чем к воспроизведению самой травмы рождения, на которую наталкивает их возвратное стремление.

Итак, теперь, когда мы уже начали думать, что пришли к первой травме, являющейся причиной возникновения неврозов, мы должны проявить осторожность, чтобы не впасть в то заблуждение, которого, по меткому наблюдению Фрейда, психоанализу с самого начала и неоднократно впоследствии своевременно удавалось избежать благодаря прогрессу в исследовании и познании. Так же, как ранние «травмы», которые считаются основой невротических симптомов, оказались общечеловеческим нормальным переживанием, как еще одно аналитически открытое ядро неврозов, эдипов комплекс, было признано типичной нормальной установкой ребенка и культурного человека, так и получившая теперь аналитическое понимание травма, травма рождения, является наиболее универсальным человеческим переживанием вообще, предопределяющим, как мы показали выше, ход развития индивидуума, как равно и человечества. Очевидно, не случайно, раз за разом, стоит лишь нам подумать, что мы нашли ключ к пониманию неврозов, этот ключ оказывается инструментом, более пригодным для того, чтобы открывать неизвестные до сих пор аспекты психологии нормального человека. Этим объясняется также и то, что главная заслуга Фрейда состоит собственно в понимании нормальных психологических феноменов (сновидение, остроумие, обыденная жизнь, сексуальная теория) и создании первой общей психологии, которая, правда, в своей основе имеет патологический материл, полученный посредством психоаналитического метода и техники.

Также и мы склонны рассматривать наши размышления о значении травмы рождения для психоанализа лишь как дополнение к фрейдовскому зданию психологии нормы, в лучшем случае как его опорный столб, при этом мы, разумеется, полагаем, что внесли существенный вклад в учение о неврозах и расширили терапевтические возможности психоанализа.

Мы, однако, хотим до конца прояснить для себя, в какой степени нам это удалось, ибо от этого зависит постановка дальнейших проблем. Мы полагаем, что мы смогли рассмотреть все формы и симптомы неврозов как средства выражения регрессии от ступени сексуального приспособления к пренатальному первичному состоянию или ситуации рождения, которую необходимо преодолеть. Значимость этого исследовательского результата для медицинского понимания и терапевтического вмешательства ни в коем случае нельзя недооценивать, сколь бы неудовлетворительным он ни казался, с точки зрения теории неврозов, в связи с тем, что специфическое в каждом случае симптомообразование он сводит к чему‑то столь общему, как травма рождения, хотя внутри самой этой травмы и остается достаточно – и даже можно было бы, пожалуй, сказать, слишком много – места как для наследственных влияний зародышевой плазмы, так и для возможных индивидуальных особенностей акта рождения. Но все же наше понимание призвано заменить теорию различных точек фиксации, определяющих форму невроза, одной‑единственной точкой фиксации – актом рождения, который может сопровождаться различными травматическими повреждениями. С нашей точки зрения, существует только одно место фиксации, а именно материнское тело, и все симптомы в конечной точке анализа можно отнести к этой первичной фиксации, которая дана нам через психобиологический факт нашего бессознательного. Мы, таким образом, полагаем, что в травме рождения открыли первичную травму, и мы вовсе не нуждаемся в том, чтобы в каждом отдельном случае пытаться проследить «патогенный травматизм» путем продолжительного аналитического исследования – нам достаточно определить специфическую форму репродукции травмы рождения и продемонстрировать ее взрослому Это пациента как инфантильную фиксацию. При этом действующий в травме рождения утешительный механизм (наиболее известный из сновидения экзамена: «В тот раз все прошло гладко!») представляет собой целебный фактор, который не следует недооценивать, дающий основания для решительного терапевтического оптимизма.

Итак, хотя наше новое знание о существе и характере бессознательного (Оно) дает нам значительное практическое преимущество, мы должны признать, что сначала нам следует разработать соответствующую теорию неврозов. Пока мы лишь увидели в неврозах, во всем их многообразии, воспроизведение травмы рождения и реакцию на нее, которая, однако, наряду с этим закладывает основы нормального культурного приспособления и обусловливает также и все высшие достижения человека. Здесь мы возвращаемся к давнему положению Фрейда о том, что психоневрозы, собственно, не являются заболеваниями в строго медицинском смысле слова¹⁰, а представляют собой задержку процесса сексуальной адаптации человека; они, как и успешная адаптация, представляют собой попытки преодоления травмы рождения, хотя и потерпевшие крах. В культурном приспособлении, со всеми его нормальными и высокоценными достижениями, мы видим в большей или меньшей степени удавшиеся попытки преодоления травмы рождения, самой удачной из которых мы должны считать психоанализ – и не только в его терапевтическом приложении.

Так, в конце концов, проблема неврозов редуцируется, по‑видимому, к проблеме формы. Ибо, как мы видим, в биологическом приспособлении к внематочной ситуации, в нормальном приспособлении культурного человека, равно как и в его компенсаторных сверхдостижениях в искусстве (в широчайшем смысле слова) разыгрывается в сходных формах попытка преодоления травмы рождения; правда, с тем единственным существенным различием, что культурный человек, и еще в большей степени «художник», могут объективно репродуцировать эту ситуацию в многообразных формах, строго детерминированных первичной травмой, тогда как невротик вынужден вновь и вновь одним и тем же способом воспроизводить ее на собственном теле¹¹. В этом навязчивом «воспроизведении одного и того же» на собственном теле заключена, вероятно, суть большинства патологических процессов. Таким образом, невротик вновь и вновь отбрасывается назад к реальной травме рождения, тогда как нормальный и превышающий норму индивиды, так сказать, выбрасывают ее вперед и проецируют вовне, т. е. могут ее объективировать.

Если мы в заключение хотим еще раз коротко описать механизм терапевтического воздействия и лечебные факторы, мы должны принять аналитические знания и путь к ним как данность. Сегодня анализ в значительной степени освободился от необходимости исследовательской работы, поскольку не только совокупное содержание бессознательного и психические механизмы, но и конечный элемент, первичная травма, уже известны. И поскольку у пациента, как правило, сразу же возникает перенос, технически имеется возможность начинать с раскрытия первичной травмы вместо того, чтобы позволять пациенту вновь и вновь автоматически воспроизводить ее вплоть до конца анализа.

В результате этого оказывается возможным разрубить гордиев узел первичного вытеснения одним сильным ударом, вместо того чтобы изнурительно трудиться над его развязыванием, которое потому так трудно дается, что всякая петелька, распутанная на одной стороне узла, лишь туже затягивается на другой его стороне. Реконструкция инфантильной истории производится затем, после раскрытия ее фундамента, с опорой на твердо обрисованный план этого фундамента, так сказать, от цоколя вверх, без усилия, при этом начинают всплывать чувства и воспоминания, которые были вытеснены вместе с первичной травмой. Таким образом, речь идет о том, чтобы в ходе анализа дать пациенту, который в своем неврозе спасается бегством назад, в фиксацию на матери, возможность повторить и осознать травму рождения в переносе и при его разрешении не позволить ему бессознательно репродуцировать то же самое при отделении от аналитика. Огромное терапевтическое преимущество, которое достигается за счет этого своевременного раскрытия первичной фиксации, состоит в том, что в конце анализа вместо репродукции травмы рождения в чистом виде всплывают сексуальные конфликты, от которых пациент спасался бегством (эдипов комплекс и т. д.), и связанное с ними чувство вины (вместо страха), что позволяет разрешить их, избежав действия механизма регрессии. Вспомогательным средством здесь является вытекающая из переноса идентификация с аналитиком, либидинозный аспект которой помогает пациенту преодолеть страх, вызванный сексуальным аспектом переноса. Стало быть, в конечном итоге, навязчивость повторения (репродукции) первичной травмы или первичной ситуации устраняется в терапии, и при этом одновременно направление либидо изменяется в сторону стремления к приспособлению.

Все это осуществляется посредством разработанной Фрейдом техники ассоциаций и интерпретаций, а в качестве главной движущей силы мы предлагаем бессознательному пациента наше собственное бессознательное¹². Это единственное средство, которым мы можем воздействовать на его либидо. При этом мы даем ему возможность в достаточно большой степени, так сказать, восстановить первичную ситуацию, одновременно побуждая его бессознательное посредством «депривации» (Фрейд) к тому, чтобы тотчас же после этого посредством вскрытия инфантильного характера этой тенденции убедить его сознательное Эго в недостижимости и неприемлемости этой цели, вместо того чтобы позволять ему отвращать себя от нее путем беспрерывного продуцирования страха.

Важнейшее техническое средство, отделение от замещающего объекта либидо, от аналитика, применяется впервые не на пике развертывания переноса посредством категоричного установления срока курса, а открыто вступает в действие с самого начала совершенно автоматически. Пациенту не только всегда известно, что курс однажды должен будет закончиться, но и каждый отдельный сеанс требует от него повторения фиксации и отрыва в миниатюре до тех пор, пока он не окажется в состоянии осуществить его окончательно. Аналитик, как учитель ученику, показывает пациенту, как это делается, и он, так же как ученик, может освоить этот навык лишь в том случае, если идентифицирует себя с учителем, т. е. акцептирует установку аналитика по отношению к бессознательному, воспринимая ее как Эго‑идеал. Здесь мы касаемся проблемы отцовского переноса, терапевтическая значимость которого выдвигает его на первый план в аналитической технике. В ходе анализа пациент должен научиться посредством «переноса» настолько ослаблять привязывающее его к матери первичное вытеснение, чтобы он мог перенести ее на реальный замещающий объект, не сопровождая этот процесс первичным вытеснением. Эту попытку, которая в нормальном развитии удается с большим или меньшим успехом автоматически, невротик должен сознательно осуществить в анализе, при этом мы, используя все средства осознания его бессознательных регрессивных тенденций, апеллируем к его сознательному Эго, чтобы укрепить его в борьбе против могущественного Ид.

При этом следует отметить, что пациент, в конечном счете, должен сделать не что иное, как наверстать упущенный или неудачно пройденный момент развития (так называемое «перевоспитание» Фрейда). Это именно тот фрагмент социального развития человечества, который в результате травмы рождения, с одной стороны, необходим, а с другой стороны, чрезвычайно затруднен, а именно отказ от фиксации на материи посредством переноса либидо на отца («мужское право» Бахофена), т. е., с аналитической точки зрения, это фаза, предшествующая развитию эдипова комплекса. От этого перевоспитания бессознательное пациента защищается посредством сопротивления либидо, т. е. стремления к полному материнском удовлетворению либидо, теперь уже аналитиком – будь то в гетеросексуальном или в гомосексуальном повторении эдиповой ситуации. Тот факт, что его Эго в состоянии, посредством идентификации с аналитиком, преодолеть эти актуально‑либидинозные тенденции переноса так же, как оно в состоянии преодолеть регрессивно‑материнские, объясняется тем, что его Эго уже с самого начала было создано и развилось из бессознательного для решения этой особой задачи. В анализе это нормальное вспомогательное средство развития, в конце концов, усиливается в результате сознательного изменения, так как пациент, в конце концов, осознает факт своей идентификации с аналитиком и в результате становится независим от него.

И хотя мы вынуждены в итоге прибегнуть к помощи столь слабого орудия, как сознание, мы можем утешить себя следующими соображениями: пусть сознание является лишь слабым оружием, но оно единственное, что доступно нам в борьбе против невроза. Психическое закрепление в сознании ощущения страха, вызванного актом рождения, в качестве биологического терапевтического средства против регрессивного стремления обусловливает, как мы попытались показать, человеческое становление, и сознание, стало быть, является человеческой характеристикой par excellence. Так неужели при этих обстоятельствах недостаточно аналитического снятия первичного вытеснения, укорененного в сознании, для того, чтобы сделать невротика взрослым в той ограниченной степени, в какой им фактически является сегодня обыкновенный культурный человек, сам еще «бегающий в коротких штанишках»? Невротик является лишь чуть более незрелым индивидом, фиксированным на травме рождения, и все, что требуется от терапии, – привести его на ту самую стадию «коротких штанишек», из которых еще не выросло человечество в целом.

 

Апрель 1923 г.

 

Литература

 

1. Abraham К. Die psychosexuellen Differenzen der Hysterie und Dementia praecox. – Zentralblall fur Nervenheilkunde und Psychiat., 1908, Bd.19.

2. Abraham K. Referat. – Jahrbuch f. psychoan. und psychopath. Forschungen, 1909, Bd. I.

3. Abraham K. Spezielle Pathlogie und Therapie der nervosen Zustiinde und der Geistesstorungen (Referat). – Jahrbuch der Psychoan., 1914, Bd. VI.

4. Abraham K. Bericht iiber die Fortschritte der Psychoanalyse in den Jahren 1914–1919.– Wien; Leipzig: 1921.

5. Abraham K. Zwei Beitriige zur Symbolforschung. – Imago, 1923, Bd. IX.

6. Alexander E Der biologische Sinn psychistcher Vorgange. Eine psycho‑analytische Studie iiber Buddhas Versenkungslehre. – Imago, 1923, Bd. IX, H. I.

7. Alsberg P. Das Menschheitsratsel. Versuch einer prinzipiellen. Losung. – Dresden: 1922.

8. Apfelbach H. Das Denkgefiihl. Eine Untersuchung iiber den emotionellen Charakter der Denkprozesse. – Wien: 1922.

9. Bachofen J.J. Das Mutterrecht. Eine Untersuchung iiber die Gynaikokratie der alten Welt nach ihrer religiosen und rechtlichen Natur. – Stuttgart: 1861.

10. Bachofen J.J. «Oknos, der Seilflechter». Erlosungsgedanken antiker Grabersymbolik. – Neuausgabe. – Munchen: 1923.

11. Ballr H. Expressionismus. – 1916.

12. Balint A. Die mexikanische Kriegshierogliphe atl‑tlachinolli. – Imago, 1923, Bd. IX.

13. Berny A. Zur Hypothese des sexuellen Ursprungs der Sprache. – Imago, 1913, Bd. II.

14. Bertschinger H. Illustrierte Halluzinationen. – Jahrbuch f. psychoan. u. psychopath. Forschungen, 1911, Bd. III.

15. Bleuler Е. Dementia praecox oder Gruppe der Schizophrenien. – Leipzig; Wien: 1911.

16. Boehm F. Beitrage zur Psychologie der Homosexualitat. – Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1922, Bd. VIII.

17. Bousset W. Gnosis. Gnostiker. – In: Real‑Enzyklapiidie der klassischen Altertumswissenschaft. Bd. VII, Halbband 14 / Hrsgb. Pauly, Wissowa, Kroll. – Stuttgart, 1912.

18. Boven W. Alexander der Grosse. – Imago, 1922, Bd. VIII.

19. Brun R. EJelektionstheorie iind Lustprinzip. – Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1923, Bd. IX, H. 2.

20. Cumont F. Die Mysterien des Mithra– 3 AufL–Leipzig; Berlin: 1923.

21. Danzel T.W. Mexiko. Bd. I. – Darmstadt: 1922.

22. Danzel T.W. Mexiko. Bd. II. – Darmstadt: 1922.

23. Dejong J. Das antike Mysterienwesen. – 1909.

24. Dieterich A. Eine Mithrasliturgie– 1903.

25. Eisler M.J. Hysterische Erscheinungen am Uterus. – Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1923, Bd. IX.

26. Eppinger H. Kongressbericht. Wiener klinische Wochenschrift, Mai 1923, Nr. 18.

27. Fechheimer H. Die Plastik der Agypter. – In: Die Kunst des Ostens. Bd. I. Berlin, 1914.

28. Federn P. Uber zwei typische Traumsensationen. – Jahrbuch der Psychoan., 1914, Bd. VI.

29. Federn P. Die vaterlose Gesellschaft. Zur Psychologieder Revolution. – Wiens, 1919.

30. Fendt L. Ein Beitrag zur Geschichte des christlichen Gottesdienstes. – Milnchen: 1922.

31. Felszeghy B. Panikund Pan‑Komplex. – Imago, 1920, Bd. VI.

32. Ferenczi S. Introjektion und Ubertragung. – Jahrbuch f. psychoan. u. psychopath. Forschungen, 1909, Bd. I.

33. Ferenczi S. Entwicklungsstufen des Wirklichkeitssinnes. – Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1913, Bd. I.

34. Ferenczi S. Schwindelempfindung zum Bchlusseder Analysenstunde. – Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1914, Bd. II.

35. Ferenczi S. Zur Psychogenese der Mechanik. – Imago, 1919, Bd. V

36. Ferenczi S. Technische Schwierigkeiten einer Hysterienanalyse. – Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1919, Bd. V

37. Ferenczi S. Erklarungsversuch einiger hysterischer Stigmata. – In: Ferenczi S. Hysterie und Pathoneurosen. – Leipzig; Wien: 1919.

38. Ferenczi S. Hysterische Materialisationsphanomene. – In: Ferenczi S. Hysterie und Pathoneurosen. – Leipzig; Wien, 1919.

39. Ferenczi S. Hysterie und Pathoneurosen. – Leipzig; Wien, 1919.

40. Ferenczi S. Weiterer Ausbau der «aktivenTechnik» in der Psychoanalyse– Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1921, Bd. VII.

41. Ferenczi S. Versuch einer Genitaltheorie (Kongressbericht). – Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1922, Bd. VIII.

42. Ferenczi S. Zur Symbolik des Medusenhauptes. – Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1923, Bd. IX, H. 1.

43. Ferenczi S. Traum vom gelehrten Saugling. – Intern. Zeitschr. f. Psyqhoan., 1923, Bd. IX.

44. Ferenczi S. Versuch einer Genitaltheorie. – Leipzig; Wien: 1924.

45. Ferenczi S., Rank O. Entwicklungsziele der Psychoanalyse. Zur Wechsel‑beziehung von Theorie und Praxis. – Leipzig; Wien; Zurich, 1924.

46. Frensdorff E. (Hrsgb.) Neudrucke literarhistorischer Sellenheiten. Nr. 2.– Berlin: O.J.

47. Freud S. Drei Abhandlungen zur Sexualtheorie. – Leipzig; Wien, 1905.

48. Freud S. Der Dichter und Phantasieren. – 1908.

49. Freud S. Hysterische Phantasien und ihre Beziehung zur Bisexualitat. – 1908.

50. Freud S.Traumdeutung. – 2 AufL– Wien, 1909.

51. Freud S. Allgemeines iiber den hysterischen AnfalL–1909.

52. Freud S. Die Abwehrneuropsychosen. – In: Freud S. Sammlung kleiner Schriften zur Neurosenlehre, I Folge.

53. Freud S. Weitere Bemerkungen iiber die Abwehrneuropsychosen. – In: Freud S. Sammlung kleiner Schriften zur Neurosenlehre, I Folge.

54. Freud S. Traumdeutung. – 3 AufL– 1911.

55. Freud S. Totem und Tabu. – 1912.

56. Freud S. Zur Geschichte der psychoanalytisehen Efewegung. – Jahrbuchder Psychoan., 1914, Bd. VI.

57. Freud S. Das Unbewusste. – 1915.

58. Freud S. Metapsychologische Ergiinzung zur Traumlehre. – 1917.

59. Freud S. Das Unheimliche. – Imago, 1917–1919, Bd. V

60. Freud S. Das Tabuder Virginitat. – In: Freud S. Sammlung kleiner Schriften zur Neurosenlehre, IV Folge, 1918.

61. Freud S. Sammlung kleiner Schriften zur Neurosenlehre. IV Folge.‑1918.

62. Freud S. Zur Psychopathologie des Alltagslebens. – 1905.

63. Freud S. Aus der Geschichte einer infantilen Neurose. – In: Freud S. Sammlung kleiner Schriften zur Neurosenlehre, IV Folge, 1918.

64. Freud S. Weitere Ratschlage zur Technik der Psychoanalyse: zur Einleitung der Behandlung. – In: Freud S. Sammlung kleiner Schriften zur Neurosenlehre, IV Folge, 1918.

65. Freud S. Weitere Ratschlage zur Technik der Psychoanalyse. 2. Erinnern, Wiederholen und Durcharheiten. – In: Freud S. Sammlung kleiner Schriften zur Neurosenlehre, IV Folge, 1918.

66. Freud S. Zur Dynamik der Ubertragung. – In: Freud S. Sammlung kleiner Schriften zur Neurosenlehre.

67. Freud S. Massenpsychologie und Ich‑Analyse. – Leipzig; Mien; Zurich, 1921.

68. Freud S. Jenseits des Lustprinzips. – 2 Aufl. – Leipzig; WIen; Zurich, 1921.

69. Freud S. Das Ich und das Es. – Leipzig; Wien; Zurich, 1923.

70. Freud S. Die infantile Genitalorganisation. – Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1923, Bd. IX, H. 2.

71. Freud S. Vorlesungen zur Einfiihrung in die Psychoanalyse. – Taschenausg.

72. Frabenius L. Das unbekannte Afrika. – Munchen, 1923.

73. Fuhrmann E. Das Tier in der Religion. – Munchen, 1912.

74. Fuhrmann E. Mexiko. Bd. Ill– Darmstadt,1922.

75. Fuhrmann E. Peru. Bd. I– 1922.

76. Fuhrmann E. Peru. Bd. II– 1922.

77. Fuhrmann E. Reich der Inka. – Hagen, 1922.

78. Fuhrmann E. Der Grabbau. – Munchen, 1923.

79. Fuhrmann E. Der Sinn im Gegenstand. – Munchen, 1923.

80. Giese F. Sexualvorbilder bei einfachen Erfindungen. – Imago, 1914, Bd. III.

81. Groddeck G. Psychische Bedingtheit und psychoanalytische Behandlun‑gorganischer Leiden. – 1917.

82. Groddeck G. Der Symbolisierungszwang. – Imago, 1922, Bd. VIII.

83. Groddeck G. Das Buch von Es. – Wien, 1923.

84. Grooss K. Das Spiel als Katharsis. – Zeitschr. f. piidagog. Psychol, 1912, Bd. XII.

85. Hahn G. Die Probleme der Hysterie und die Offenbahrungen der Heiligen Therese.‑1906.

86. Hauer J.W. Die Anfange der Yogapraxis. Eine Untersuchung iiber die Wurzeln der indischen Mystik. – 1922.

87. Hebbel F. Maria Magdalena. – 1844.

88. Heiler F. Die Buddhistische Versenkung– 2 Aufl. – Miinchen, 1922.

89. Held H.L. Schlangenkultus. – In: Atlas Afrikanus, H. III. – Miinchen, 1922.

90. Hofer G. Kongressbericht. – Wiener klinische Wochenschrift, Mai 1923, Nr. 18.

91. Hollos S., Ferenczi S. Zur Psychoanalyse der paralytischen Geistesstorung. – Beihefte der Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1922, Nr. 5.

92. HopfnerT. Uberdie Geheimlehrenvonjamblichus. – In: Quellenschriften der griechen Mystik, Bd. I. – Leipzig, 1922.

93. Hug‑Hellmuth H. von. Aus dem Seelenleben des Kindes. – 2. erw. Aufl. – Leipzig; Wien, 1921.

94. Jacoby A., Spiegelberg W. Der Frosch als Symbol der Auferstehung bei den Agyptern. – Sphinx, VII.

95. Jekels L. Der Wendepunkt im Leben Napoleons. – Imago, 1914, Bd. III.

96. Jung C.G Uber die Psychologie der Dementia praecox. – Halle, 1907.

97. Jung C.G. Der Inhalt der Psychose– Leipzig; Wien, 1908.

98. Jung C.G. Referat. – Jahrbuch f. psychoan. u. psychopath. Forschungen, 1910, Bd. II.

99. Jung C.G. Wandlungen und Symboleder Libido. – Jahrbuch f. psychoan. u. psychopath. Forschungen, 1912, Bd. IV

100. Jung C.G. Psychologische Typen. – 1921.

101. Kampfer E. Hystory of Japan. – London, 1727.

102. Kielholz A.Jakob Boehme. Ein pathographischer Beitrag zur Psychologie der Mystik. – 1919.

103. Kielholz A. Zur Genese und Dynamik des Erfinderwahns (Kongressvortrag, Berlin, 1922). \

104. Klein M. Eine Kinderentwicklung– Imago, 1921, Bd. VII.

105. Klima A. Die Technik im Lichte der Karikatur.Wien, 1913.

106. Koler W. Zur Psychologie der Schimpansen. – 1911.

107. Korte A. Zu den eleusinischen Mysterien. – Archiv fur Religionswissen‑schaft, 1915, Bd. XVIII.

108. Krause E. Die nordische Herkunftder Trojasage. – Glogau, 1893.

109. Krause E. Die Trojabur gen Nordeuropas. – Glogau, 1893.

110. Krauss F.S. Sreca. Gluckund Schicksal im Volksglauben der Siidslaven. – Wien, 1886.

111. Krauss F.S. Der Doppelgangerglaube im alten Agypten und bei den Siidslaven. – Imago, 1920, Bd. VI.

112. Kretschmer Е. Korperbau und Charakter. – 1921. ИЗ. Kuhn Н. Die Maierei der Eiszeit– 1922.

114. Langer M.D.G. Die Erotik der Kabbala. – Prag, 1923.

115. Lorenz E. Der politische Mythus. Beitrage zur Mythologie der Kultur. – Imago, 1920, Bd. VI.

116. Lowenstein R. Zur Psychologie der schwarzen Messen. – Imago, 1923, Bd. IX, H.I.

117. MacCurdy J.T. Die Allmacht der Gedanken und die Mutterleibsphantasie in den Mythen von Hephastos und einem Roman von Bulwer Lytton. – Imago, 1914, Bd. III.

118. Mannhardt W. Antike Feld– und Waldkulte. Bd. I– 2 Aufl. ‑Berlin, 1904.

119. Mathews W. Myths of Gestation and Parturition. – American Anthropology, 1902, Vol. IV

120. Meisenheimer S. Geschlecht und Geschlechter im Tierreich. Bd. I. – Jena, 1921.

121. Moxon C. Mystical ecstasy and hysterical dream states. – The Journal of abnormal Psychology, 1920/21.

122. Nachmansohn M. Freuds Libido‑Theorie verglichen mit der Eroslehre Platos– Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1915, Bd. III.

123. Napoleon. Brevier / Hrsgb. Von Helmolt H.E– Gorlitz, 1923.

124. Nietzsche E Die Philosophie im tragischen Zeitalter der Griechen. – 1873.

125. Nietzsche E Gotzendammerung. – 1888.

126. Niggemann H. Frau Welt. – Mitra, 1914, Bd. I, H.10.

127. Ninck M. Die Bedeutung des Wassers im Kult und Leben der Alten. Eine Symbolgeschichtliche Untersuchung. – Philologus (Supplement), 1921, Bd. XIV, H. 2.

128. Nunberg H. Uber den katatonischen AnfalL–Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1920, Bd. VI.

129. Oldenburg H. Religion des Veda– 2 Aufl– Stuttgart; Berlin, 1917.

130. Otto R. Das Heilige. Uber das Irrationale in der Idee des Gottlichen und Sein Verhaltnis zum Rationales– 11 Aufl. – Stuttgart, 1923.

131. Panzer E [Abhandlung].– Beitrage zu der Mythologie, II.

132. Pfeifer S. Musikpsychologische Problerne. – Imago, 1923, Bd. IX.

133. Pfister O. Die Frommigkeit des Grafen Ludwig von Zinzendorf. Ein psychoanalytishen Beitrag zum Kenntnis der religiosen Sublimierung‑sprozesse und zur Erkliirang des Pietismus. – Wien, 1910.

134. Pfister О. Der psychologische und biologische Untergrund des Expressionismus. – 1920.

135. Pfister O. Hysterie und Musik bei Margareta Ebner (1291–1351). – In: Zum Kampf um die Psychoanalyse. Kapit. V. – 1920.

136. Pfister O. Plato als Vorliiuferder Psychoanalyse. – Intern. Zeitschr. f Psychoan., 1921, Bd. VII.

137. Preuss K.T. Die Nayaritexpedition. I. Religion der Cora. – Leipzig, 1912.

138. Prinzhorn H. Bildnerei der Geisteskranken. – Berlin, 1922.

139. Rado S. Die Wege der Naturforschung im Lichte der Psychoanalyse. – Imago: 1922, Bd. VIII.

140. Rank B. Zur Rolle der Frau in der Entwicklung der menschlichen Gesellschaft (Vortrag in Wiener psychoanalytischen Vereinigung, Mai 1923).

141. Rank O. Der Kunstler. Ansatze zu einer Sexualpsychologie. – Wien, 1907.

142. Rank O. Mythus von der Geburt des Helden. – Leipzig; Wien: 1909.

143. Rank O. Die Lohengrinsage. Ein Beitrag zu ihrer Motivgestaltung und Deutung– Leipzig; Wien, 1911.

144. Rank O. Die Nacktheit in Sage und Dichtung. – Imago, 1913, Bd. II.

145. Rank O. Volkerpsychologische Parallelen zu den infantilen Sexualtheo‑rien. – Zentralblatt fur Psychoanalyse, 1911, Nr. 2.

146. Rank O. Inzestmotiv in Dichtung und Sage. – Leipzig; Wien, 1912.

147. Rank O. Die Symbolschichtung im Wecktraum. – Jahrbuch f. psychoan. u. psychopath. Forschungen, 1912, Bd. IV

148. Rank O. Die Matrone von Flphesus. – Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1913, Bd. I.

149. Rank O. Um Stadte werben. – Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1913, Bd. I.

150. Rank O. Der Doppelganger. – Imago, 1914, Bd. III.

151. Rank O. Psychologische Beitrage zur Entstehung des Volksepos. I. Homer (Das Problem). – Imago, 1917–1919, Bd. V

152. Rank O. Psychologische Beitrage zur Entstehung des Volksepos. II. Die dichterische Phantasiebildung. – Imago, 1917–1919, Bd. V

153. Rank O. Die Don Juan‑Gestalt.‑Imago, 1922, Bd. VIII.

154. Rank O. Mythus von der Geburt des Helden. – 2 erw. Aufl. – Leipzig, Wien: 1922.

155. Rank O. Perversion und Neurose. – Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1922, Bd. VIII.

156. Rank O. Psychoanalytische Beitrage zur Mythenforschung. Gesammelte Studien aus den Jahren 1911–1914.‑2 verand. Aufl. – 1922.

157. Rank О. Zum Verstiindnis der Libido entwicklung in Heilungsvorgang. – Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1923, Bd. IX, H. 4.

158. Reik T. Die Pubertatsriten der Wilden– Imago, 1915–1916, Bd. IV.

159. Reik T.Odipus und die Sphinx. – Imago, 1920, Bd. VI.

160. Reik T. Der eigene und der fremde Gott. Zur Psychoanalyse der religiosen Entwicklung. – 1923.

161. Reik T. Tabnit, Konig von Sidon (Vortrag in Wiener psychoanalytische Versinigung, Marz 1923).

162. Rextzenstein F. Hellenistische Mysterienkulte – 2 Aufl – 1920.

163. Reitzenstein F. Aberglaube. – In: Handworterbuch der Sexualwissenschaft, Lieferung 1 / Hrsgb. M. Marcuse. – Bonn, 1923.

164. Roheim G. Die Bedeutung des Uberschreitens. – Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1920, Bd. VI.

165. Roheim G. Primitive Man and Environment. – Intern. Journal of Psychoanalysis, 1921, Vol. 11.

166. Roheim G. Das Selbst– Imago, 1921, Bd. VII.

167. Roheim G. Nach dem Tode des Urvaters. – Imago, 1923, Bd. IX.

168. Robitsek A. Symbolisches Denken in der chemischen Forschung. – Imago, 1912, Bd. I.

169. Roscher W (Hrsqb.) Ausfuhrliches Lexikon der griechischen und romischen Mythologie. Bd. I–VL–Leipzig, 1884–1937.

170. Scheltema EA. van. Der Kreis als Mutterform der Bronzezeitornamentik. In: Die altnordische Kunst. – Berlin, 1923.

171. Schilder P. Seele und Leben. – Berlin, 1923.

172. Schmidt R. Fakire und Fakirtum. – 1908.

173. Schmidt R. Die Kunst der Eiszeit– 1922.

174. Schmitz O.A. Psychoanalyse und Yoga. – Darmstadt, 1923.

175. Schneider H. Die jungsteinzeilliche Sonnenreligion im allesten Babylonien und Agypten. – Mitteilungen der Vorderasiatisch‑Agyptischen Gesellschaft, 1922, 3, Jg. 27.– Leipzig, 1923.

176. Schopenhauer A. Die Welt als Wille und Vorstellung. Bd. 1–2.– Leipzig, 1905.

177. Schroeder T. Prenatal psychism and mystical pantheism. – Intern. Journal of Psychoanalysis, 1922, Vol. III.

178. Schultz W Dokumente der Gnosis – Jena, 1910.

179. Silberer H. Spermatozoentraume. – Jahrbuch f. psychoan. u. psychopath. Forschungen, 1912, Bd. IV

180. Silberer Н. Zur Frage der Spermatozoentraume. – Jahrbuch f. psychoan. u. psychpath. Forschungen, 1912, Bd. IV.

181. Silberer H. Der Homunkulus. – Imago, 1914, Bd. III.

182. Silberer H. Probleme der Mystik und ihrer Symbolik. – Wien, 1914.

183. Silberer H. [Mitteilung].– Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1922, Bd. VIII, H. 4.

184. Sperben H. Uber den Einfluss sexueller Momente auf Entstehung und Entwicklung der Sprache. – Imago, 1912, Bd. I.

185. Spiss K. Die Krote, ein Bild der Gebauter– 1914.

186. Sterke A. Psychoanalyse und Psychiatrie. – The International Journal of Psychoanalise, 1912.

187. Stein L. Wiener Klin. Wochenschrift, 1923.

188. Stekel W. Die Sprache des Traumes. Eine Darstellung der Symbolik und Deutung des Traumes in ihren Beziehungen zur kranken und gesunden Seele. – Wiesbaden, Bergmann, 1911.

189. Storch A. Uber das archaische Denken in der Schizophrenie. – Berlin, 1922.

190. Storfer A.J. Zur Sonderstellung des Vatermordes. Eine rechtsgeschicht‑liche und volkerpsychologishe Studie. Leipzig; Wien, 1911.

191. Tausk V Uber die Enstehung des Beeinflussungsapparates in Shizophre‑nie. – 1919.

192. Szilagyi G. Der Junge Spiritist. Ein psychoanalytisches Lebensbild. – Intern. Zeitschr. f. Psychoan., 1923, Bd. IX, 3.

193. Vaerting M. Die weibliche Eigenart im Mannerstaat und die Mannliche Eigenart im Frauenstaat. – Karlsruhe: Braunsche Hofdruckerei, 1921.

194. Weidner E.E Zur babylonishen Eingeweideschau. Zugleich ein Beitrag zur Geschichte des Labyrinths. – 1917.

195. Wettich H. Die Maschine in der Karikatur. Ein Buch zum Siege der Technik. – 1913.

196. Winterstein A. von. Psychoanalytische Anmerkungen zur Geschichte der Philosophie. – Imago, 1913, Bd. II.

197. Winterstein A. von. Zur Entstehung der griechischen Tragodi. – Imago, 1922, VIII.

 

Примечания

 

Аналитическая ситуация

 

1. См. [157].

2. См. связанную с этим дискуссию в статье Фрейда «Из истории одного инфантильного невроза» [63], которую мы попытаемся продолжить и завершить в предпоследней главе.

3. К сходному допущению смог прийти и Ференци для органического процесса разложения при прогрессивном параличе [91].

4. Этот доказательный материал в том виде, в каком он был доступен моему наблюдению, я приведу в публикации «Техника толкования сновидений в психоанализе».

5. Гипнотический сон, который, как и все подобные состояния в сновидениях о «повторном» рождении, является типичным элементом внутриматочного состояния, наталкивает на догадку, что сущность самого гипноза и гипнотической подверженности влиянию извне сводится к первосвязи ребенка с матерью. Впрочем, уже много лет назад сходные мысли высказывал Поль Бьер («Das Wesen der Hypnose»).

6. См. последнюю главу.

7. Мы слишком далеко уклонились бы от предмета нашего рассмотрения, если бы стали в деталях разбирать эту важную тему. В случае одной пациентки с феноменальными мнемическими способностями легко удалось аналитически установить, что все ее искусство покоится на интенсивном вытеснении тяжелой травмы рождения. Ее ассоциативный аппарат был построен на несметном количестве данных о рождении близких, знаменитых и исторических персон, на основе которых она затем устанавливала дальнейшие содержательные связи. Это проливает новый свет и на проблему анализа наплывов числовых мыслей, в которых почти всегда даты рождения выявляются в качестве ассоциативных центров. См. также сказанное ниже о времени.

8. См. также мои разъяснения в совместной с Ференци работе [45].

9. Известно, сколь часто при этом предпочитается длительность беременности (7‑10 месяцев), что, однако, имеет отношение не только к известной фантазии о беременности (ребенок от отца), но и в самом глубинном слое – к собственному рождению. Сравните с этим также известные курсы лечения у Дежерина, который обращается со своими пациентами как с пленниками: они изолированы от всего мира в затемненном помещении, и даже пищу им можно передавать только через отверстие; по прошествии известного времени они очень рады освободиться из этой темницы.

10. Многие из них не могут дождаться момента, когда аналитик отошлет их и хотят сами назначить этот момент, одни часто смотрят на часы, другие (или те же самые) ждут рукопожатия на прощание и т. д. Сравните с этим также описанный Ференци пассажирский симптом «ощущения головокружения в конце аналитического часа» [34], когда пациенты реагируют на психическую травму внезапного отделения нарушением равновесия (как бы историческим симптомом).

 

Инфантильный страх

 

1. См. сноску в [47, 72].

2. Одна маленькая девочка 3 лет, которая равно пугается как больших, так и маленьких собак, причем последних даже больше, боится также и насекомых (мух, пчел и т. д.). На вопрос матери о том, почему она так боится этих маленьких существ, которые ничего не могут ей сделать, малышка возражает без промедления: «Они же могут меня проглотить!» Но при этом она при приближении маленькой собаки делает такие же характерные защитные движения, как взрослые – при виде мыши: она, плотно стискивая ноги, сгибает колени так, что опускает свое платьице до земли и может укрыться им, как будто хочет не дать в себя «проскользнуть». В другой раз на прямой вопрос матери о причине ее страха перед пчелами она резко поясняет, что она все‑таки по‑прежнему не хотела бы попасть в брюхо к пчеле.

3. См. у Фрейда [63]. Для страха бабочки Фрейд смог показать, что раскрывание и закрывание крыльев является возбуждающим моментом, который вновь однозначно «напоминает» о родильном органе. (Ср. с этим широко распространенный мифический мотив Симплегад, или открывающихся – закрывающихся скал). Паук является отчетливым символом ужасной матери, в чьи сети попадается человек. С этим сопоставима «бессознательная фантазия рождения», которую раскрывает Ференци на основе дневниковых описаний приступов страха одного пациента [32, 450–451]: «Ипохондрия укрывает мою душу, как тонкая завеса, или, скорее, как паутина, как цветы плесени покрывают трясину. У меня чувство, будто я увязаю в болоте, будто я должен высунуть голову, чтобы вздохнуть. Разорвать, разорвать хотел бы я паутину. Но нет, не удается! Паутина где‑то закреплена – нужно выдернуть сваи, на которых она висит. Если это не удастся, то надо медленно пробраться через сеть, чтобы вдохнуть воздуха. Человек живет не для того, чтобы быть опутанным такой паутиной, удушенным, лишенным солнечного света».

4. То, что свойство змей, особенно больших, заглатывать свою добычу живьем и целиком, что сопровождается раздуванием их тела, входит в этот круг представлений, равно как и другая их особенность – линька (второе рождение), представляется мне несомненным.

5. В малайских сказках восточноафриканская змея смерти развивается в червя души, который через 6–8 месяцев выходит из могилы через вставленную в землю бамбуковую трубку [89].

6. То, что в большинстве случаев в этой роли выступает жаба, которая залезает в темные недоступные норы (отсюда происходит ее название),[28]хорошо с этим согласуется. См. работу Карла Шписса «Жаба, образ матки» [185]. Уже в Древнем Египте богиня рождения представлялась с лягушачьей головой [94]; с другой стороны, голова нашей матки‑жабы обнаруживает человеческие черты [185]. О том же значении жабы в Древней Мексике см. у Эрнста Фурмана [74].

7. Клозет выступает в сновидениях как типичный символ материнской утробы (уже у Штекеля [188]).

8. По устному сообщению венского детского врача И.К. Фридьюнга, он мог нередко наблюдать детей, которые появлялись на свет с пальцем во рту. Это обнаруживает тенденцию к непосредственному замещению матери в statu nascendi. В последнее время опыты по рефлекторной возбудимости у плода показали, что уже в 6–7 месяцев может появиться сосательный рефлекс.

9. Я обнаружил, что в сновидениях конечной стадии аналитического курса фаллос чаще всего выступает как «символ» пуповины.

10. См. также у Фрейда [70].

11. См. у Мелани Кляйн [104].

12. Типичная двоякость, которая в качестве защитного или утешительного символа кастрации должна компенсировать потерю единственного незаменимого члена (часто через множественность), изначально принадлежит, вероятно, травме отрыва от груди и сводится к возможности кормления с обеих грудей, причем фактически одна грудь замещает «утрату» другой. Также и «символическое» использование яичка оказывается нередко «посредником» между грудью и пенисом, как вымя (ср. у Штекеля [188] символическое приравнивание «парных органов»). В другом слое двоякость кастрационной защиты служит инфантильной иронии против взрослых (см. ниже в тексте).

13. Те же утешительные механизмы мы находим вновь при ошибочных потерях в состояниях волнения, которые представляют собой действия жертвования: расстаются с ценной частью своего вместо того, чтобы самим стать «отдельными» («Перстень Поликарта», который выбрасывается в море, но в рыбьем чреве возвращается в мир).

14. Обе последние игры имеют прямое отношение к рождению детей (кукла=зародыш в сновидениях).

15. Также и в сказке, например о семерых козлятах, прятанье имеет значение спасения от рождения, т. е. возвращения в материнское тело при внешней опасности.

16. Было бы весьма ценным обратить внимание в анамнезах меланхоликов на то, переживали ли они в детстве случай смерти (в семье).

17. Здесь Юнг слепо проходит мимо биологических фактов, пытаясь защищаться от «аналитической» регрессионной тенденции и при этом проглядев биологическую. Он оппозиционально скользил в этико‑аналогическом направлении, которое ставит в центр идею повторного рождения – идею, которая, однако, является лишь вторичной интеллектуализацией.

18. Такая же форма ухода за потомством, как у хромис, обнаруживается у многочисленных костистых рыб и даже в отдельных случаях среди позвоночных животных. См. об этом у С. Майсенхаймера, глава 20: «Употребление родительского тела на службе ухода за птенцами» [120]. Сюда же относится замечательный инстинкт места у перелетных птиц и мигрирующих рыб, которые из любого чужого места, в которое их принесли или в которое они попали сами, вновь возвращаются к месту своего рождения.

19. Одна американская воспитательница рассказала мне, что маленькие дети, когда играют с пластилином, чаще всего спонтанно изображают птичьи гнезда.