Психоэстетическая пропорция

Шизоидные темпераменты Общая часть

Циклоидные люди — прямые несложные натуры, чув­ства которых в естественной и непритворной форме всплывают на поверхность и в общем каждому вполне понятны. Шизоидные люди имеют поверхность и глубину. Язвительно-грубая, или ворчливо-ту­пая, или желчно-ироническая, или моллюскоподобно-робкая, бесшум­но скрывающаяся — такова эта поверхность. Или поверхности нет, мы видим человека, который стоит на пути как вопросительный знак, мы ощущаем нечто шаблонное, скучное и неопределенно про­блематичное. Какова глубина за этой маской? Она может быть ни­чем, пустотой мрака — аффективной тупостью. За безмолвным фа­садом, который слабо отражает угасающее настроение,— ничего, кро­ме обломков, зияющей душевной пустоты или мертвящего дыха­ния холодной бездушности. Мы не можем по фасаду судить, что скрывается за ним. Многие шизоидные люди подобны римским до­мам и виллам с их простыми и гладкими фасадами, с окнами, зак­рытыми от яркого солнца ставнями, но где в полусумраке внутрен­них помещений идут празднества.

Цветы шизофренической внутренней жизни нельзя изучать на крестьянах, здесь нужны короли и поэты. Бывают шизоидные люди, относительно которых после десятилетий совместной жиз­ни нельзя сказать, что мы их знаем. Робкая, кроткая, как ягне­нок, девушка служит в течение нескольких месяцев в городе, она ослушна, нежна со всеми. Однажды утром находят троих детей Убитыми в доме. Дом в пламени, она не расстроена психически, на знает все. Улыбается без причины, когда признается в пре-^гУплении. Молодой человек бесцельно проводит свои молодые Ды. Он так вял и неуклюж, что хочется растолкать его. Он пада-> когда садится на лошадь. Он смущенно, несколько иронически

улыбается. Ничего не говорит. В один прекрасный день появля­ется томик его стихотворений, с нежнейшим настроением; каяс дый толчок, полученный от проходящего неуклюжего мальчигц. ки, перерабатывается во внутреннюю трагедию; ритм строго вы­держан и отличается стильностью.

Таковы шизоидные люди. Аутизмом называет это Блейер жизнью в самом себе. Нельзя знать, что они чувствуют; иногда они сами этого не знают... Но все, что они чувствуют, банальность ли это, прихоть, низость или сказочные фантазии,— все только для них одних, ни для кого другого...

Психоэстетическая пропорция

Из шизоидных качеств характера, наблюдаемых на по­верхности, выделены из нашего материала следующие:

1) необщителен, тих, сдержан, серьезен (лишенный юмора),
чудак;

2) застенчивый, боязливый, тонко-чувствующий, сентименталь­
ный, нервен, возбужден, друг книги и природы;

3) послушен, добродушен, честен, равнодушен, туп, глуп...

Черты первой группы — наиболее частые, так как они крас­ной нитью проходят через всю шизоидную характерологию, а так­же через вторую и третью группы. Они объединяют кроме лишен­ной юмора серьезности главным образом то, что Блейер называ­ет аутизмом. Вторая и третья группы стоят в известном противо­положении друг к другу; они образуют такую же контрастную пару, как у циклоидов качества веселых, живых гипоманиаков и тяжеловесных, мрачных меланхоликов. Вторая группа рисует все­возможные оттенки психической чрезмерной чувствительности, от мимозоподобной тонкости чувств до гневной возбужденности. Третья группа обнаруживает, наоборот, признаки известной пси­хической нечувствительности, тупости, понижения способности к самопроизвольным актам. Она приближается к тому полюсу, который Крэпелин при очень тяжелых психотических случаях называет аффективным отупением.

Если мы хотим кратко охарактеризовать шизоидные темпе­раменты, то мы должны сказать: шизоидные темпераменты нахо­дятся между полюсами раздражительности и тупости, так же как циклоидные темпераменты находятся между полюсами веселости и печали...

Только тот владеет ключом к пониманию шизоидных темпе­раментов, кто знает, что большинство шизоидов отличаются не одной только чрезмерной чувствительностью или холодностью» но обладают тем и другим одновременно, и при этом в совершен­но различных комбинациях. Мы можем из нашего шизоидного материала образовать непрерывный ряд, который начинается тем, что я обычно называю «типом Гельдерлина»,— теми крайне сентиментальными, чрезмерно нежными, постоянно обидчивыми мимозоподобными чертами, «состоящими только из нервов»,— и оторый прекращается на тех холодных, застывших, почти без­жизненных типах тяжелой dementia praecox, прозябающих, как животное», в углах больницы. И мы тем не менее у нежнейших представителей этой мимозоподобной группы ощущаем еще лег­кий незаметный налет аристократической холодности и неприс­тупности, аутическое сужение сферы чувствований ограниченным кругом избранных людей и вещей, и мы слышим иногда резкое замечание о людях, находящихся вне этого круга, по отношению к которым аффективная откликаемость совершенно умолкает: «Между мной и людьми завеса из стекла»,— сказал мне недавно такой шизоид с неподражаемой четкостью. Эту тонкую, холод­ную, остро колющую стеклянную завесу мы чувствуем у сделав­шегося кататоником Гельдерлина, представителя мимозоподоб­ной группы, и еще яснее у шизофреника Стриндберга, который о себе говорит: «Я тверд, как железо, и все-таки полон чувств до сентиментальности >>...

От этого мимозоподобного полюса шизоидные темпераменты во всевозможных оттенках идут к холодному и тупому полюсу.

Но и среди половины Haniero материала с бедностью аффекта мы находим довольно часто в глубине души нежное ядро личности с крайне уязвимой нервозной сентиментальностью. «Вы не знаете, как мне все это больно»,— сказал недавно своим родителям юный гебефреник, который по внешним проявлениям отличался равно­душием, вялостью и полным отсутствием темперамента.

Комбинацию соотношений, при которой у отдельного шизои­да гиперэстетические элементы переплетаются с анэстетическими элементами шизоидной шкалы темпераментов, мы называем пси­хоэстетической пропорцией.

Пропорция настроения циклоидов колеблется волнами. Психо­эстетическая пропорция шизоидов перемещается. Это значит, что отношение между гиперэстетическими и анэстетическими частями темперамента меняется в течение всей жизни у многих шизоидов толчкообразно, но больше не возвращается к исходному пункту. Социальная установка

Аутизм, рассматриваемый как шизоидный симптом темперамента, имеет оттенки в зависимости от психоэстетичес-кои шкалы отдельного шизоида. Бывают случаи, когда аутизм является преимущественно симптомом повышенной чувствитель­ности. Такими крайне раздражительными шизоидами сильные Раски и тона реальной жизни воспринимаются как резкие, не-Расивые, грубые, неприятные и даже с душевной болью, между

 

тем как для циклоида и для нормального человека они желанны и составляют необходимый возбуждающий жизненный элемент Их аутизм проявляется в том, что они уходят в самих себя, они стремятся избегнуть всяких внешних раздражений, заглушить их они закрывают окна своего дома, чтобы в нежном, тихом полу­мраке своего внутреннего Я вести фантастическую, «бездеятель­ную, но полную мыслей» жизнь в грезах (Гельдерлин). Они ищут как красиво о себе сказал Стриндберг, одиночества, чтобы заку­таться в шелк своей собственной души...

Аутизм большинства шизоидов и шизофреников представля­ет комбинацию обоих элементов темперамента: это — равноду­шие с налетом боязливости и враждебности; это — холод и в одно и то же время страстное желание быть оставленным в покое. Су­дорога и паралич в одной картине.

Шизоидные люди или абсолютно необщительны, или общи­тельны избирательно, в узком замкнутом кругу, или поверхност­но-общительны без более глубокого внутреннего контакта с окру­жающим миром. Необщительность шизоидов имеет различней­шие оттенки. Эта антипатия к общению с людьми варьирует от нежной тревоги, робости и застенчивости через иронический хо­лод и угрюмую причудливую тупость до резкого, грубого, актив­ного человеконенавистничества. И самое любопытное — это то, что эмоциональная установка отдельного шизоида в отношении ближнего переливается замечательными цветами радуги между застенчивостью, иронией, угрюмостью и жестокостью. Красивым характерологическим примером такого рода служит Робеспьер.

По отношению к чужим, вновь появляющимся людям пробу­ется весь регистр психоэстетической шкалы с нервозностью и неуверенностью.

Циклоидное добродушие — это добросердечие, готовность раз­делить горе и радость, активная доброжелательность или друже­любное отношение к ближнему. Добродушие шизоидного ребенка слагается из двух компонентов: боязливости и утраты аффекта. Это есть уступка желаниям окружающих, вследствие равноду­шия, смешанного с робкой боязливостью оказать им сопротивле­ние. Циклоидное добродушие — это дружеское участие, шизоид­ное — боязливая отчужденность. В соответствующих конститу­циональных соединениях и это боязливое шизоидное добродушие может получить черты истинной доброты, приятной нежности, мягкости, внутренней привязанности, но всегда с элегической чертой болезненной отчужденности и уязвимости.

Мы встречаем среди необщительных шизоидов характерную фигуру угрюмого чудака, который, замкнувшись от внешнего мира в своей келье, всецело поглощен своими собственными мыслями,

все равно будь то ипохондрические телесные упражнения, технические открытия или же метафизические системы. Эти оригина-

и чудаки внезапно покидают свой угол как «озаренные» и обращенные в новую веру», отпускают себе длинные волосы, об-азуют секты и проповедуют, в пользу человеческих идеалов, сы-оой пищи, гимнастики и религии будущего, или все это вместе.

Наряду с простой необщительностью характерной чертой не­которых высокоодаренных шизоидов является избирательная об­щительность в замкнутом кругу. Многие чувствительные аутис-ты отдают предпочтение определенной социальной среде, опреде­ленным сторонам своей психической атмосферы, которые они считают своим жизненным элементом. Это прежде всего изящ­ные светские формы жизни, аристократический этикет.

В строго выдержанном, выхолощенном формализме его нежная душа находит все, что ей нужно: красивую линию жизни, кото­рая нигде и ничем не нарушается, и заглушение всех аффектив­ных акцентов при общении с людьми. Затем этот безличный культ формы прикрывает то, что так часто отсутствует у шизоида,— он прикрывает за этой холодной элегантностью недостаток сердеч­ности и непосредственной душевной свежести, что вскрывает так­же и в этих тонко чувствующих натурах начинающееся охлажде­ние эмоции. Аристократическое некоторых шизоидных натур вы­является и у простых людей в потребности к высокомерию, в желании быть лучшими и иными, чем другие.

Существенное в этой характерологической тенденции — это стремление к замкнутому кругу. Дружба таких шизоидов — это избирательная дружба к одному. Неразделимый союз двух меч­тающих чудаков или союз юношей, эфирный, торжественный, уда­ленный от народа; внутри его — экстатический культ личности, вне его — все резко отвергается и презирается. История юности Гельдерлина является наглядным примером в этом направлении.

Так же обстоит дело и с эротикой. Не горячее естественное влечение, но экстаз и резкая холодность.

Ищут не красивую девушку, но женщину вообще, «абсолют­ное»: женщину, религию, искусство — в одном лице. Или святая, или мегера — середины нет. Стриндберг является красивым при­мером такого типа.

Третья социальная установка шизоидов — поверхностная об-Щительность без более глубокого психического раппорта. Такие ^Д1оди могут быть очень ловкими, расчетливыми дельцами, суро­выми властелинами, или холодными фанатиками, или же равно-ДУшными, вялыми, ироническими натурами, которые вращаются Р^еДи людей всякого круга, но при этом ничего не ощущают.

Словом, шизоид не растворяется в среде. Всегда здесь — стек-'Нная завеса. При гиперэстетических типах развивается иногда

резкая антитеза: Я и «внешний мир». Постоянный самоанализ и сравнение: как действую я? Кто поступает со мной несправедли­во? Кому я сделал уступку? Как теперь я пробьюсь?

Это — люди постоянного душевного конфликта, жизнь кото­рых представляет собой цепь трагедий и протекает по одному только тернистому пути. Они, если можно так выразиться, обла­дают талантом к трагическому. Циклотимик вовсе не в состоя­нии обострить ситуацию, если она трагична; он уже давно приспо­собился, и окружающий мир к нему приспособился, так как он его понимает и в контакте с ним.

Резкий, холодный эгоизм, фарисейское самодовольство и чрез­мерное самомнение во всех вариациях мы находим в шизофрени­ческих семьях.

Но они не являются единственной формой аутизма. Другой формой его служит стремление осчастливить людей, стремление к доктринерским принципам, к улучшению мира, к образцовому вос­питанию своих собственных детей при полном игнорировании сво­их собственных потребностей. Альтруистическое самопожертвова­ние высокого стиля, особенно в пользу общих идеалов (социализм, воздержание от алкоголя), является специфическим качеством не­которых шизодов. В одаренных шизофренических семьях мы иног­да встречаем прекрасных людей, которые по своей искренности и объективности, непоколебимой стойкости убеждений, чистоте воз­зрений и по твердой настойчивости в борьбе за свои идеалы превос­ходят самих полноценных циклотимиков; между тем они уступают им в естественной, теплой сердечности в отношении к отдельному человеку и в терпеливом понимании его свойств.

Тип холодного деспота

(нравственное помешательство)³

Эрнест Кат, 23-летний студент, преследует своих роди­телей с фанатической ненавистью и жесточайшей бранью, назы­вает своего отца бродягой, свою мать — проституткой, угрожает избить их кнутом, крадет и выжимает деньги у них, насколько он может. Их существование — это сплошное мучение. Они ни на один момент не уверены в своей жизни. На столе перед матерью лежит бумажник. Эрнест Кат с папироской в руках небрежно бе­рет бумажник, вынимает оттуда все деньги, кладет их спокойно в карман и возвращает ей обратно бумажник. Отец не желает пла­тить его долгов. Он берет несколько серебряных ложек, тщатель-

Другие примеры шизоидного темперамента, подробно описываемые Кречме-ром,— «Сентиментальный, лишенный аффекта тип», «Тонкочувствующии холодный тип аристократа», «Патетический тип идеалиста», «Гневно-ту­пой тип», «Тип никчемного бездельника».

но рассматривает их и прячет их у себя. Он конфискует ценные вещи в доме до тех пор, пока не удовлетворят его требований. Если ему угрожают полицией, он пожимает плечами: он знает, что отец не желает скандала. Он насилует кельнерш и образован­ных молодых девушек, которых он ночью приводит в дом своего отца, в свою комнату. Когда возмущаются его поведением, он только холодно улыбается. Если напоминают ему о работе, он приходит в бешенство. После таких выступлений он покидает комнату, весь покрытый потом.

Его университетские занятия без всякой цели и плана, он по­ступал на все факультеты, изучал философию, психологию, эсте­тику, но кутил и ничего не достигал. Наконец, он пришел к зак­лючению: «Я исключительный человек, обычная профессия не для меня, я хочу сделаться артистом».

Вне дома он совершенно иной, весьма любезен, считается мо­лодым человеком с изящными манерами, умеющим себя держать в обществе. Он любим в кругу своих товарищей и играет в хоро­шем обществе известную роль maitre de plaisir. По отношению к молодым женщинам в нем есть нечто подкупающее, со многими он состоит в нежной переписке. Он постоянно носит монокль, у него удивительная слабость к дворянскому обществу, в его соб­ственной личности проглядывают черты дворянского происхож­дения. «Я не могу вращаться в кругах, где живут мои родители». Его политические убеждения крайне консервативны. Тем не ме­нее его охватило внезапное настроение играть роль пролетария, который имеет желание расстрелять всю буржуазию.

Однажды Эрнест Кат пришел к нам сам. Худая жилистая фигу­ра. Лицо очень длинное, бледное, холодное, спокойное, каменное. Почти отсутствует мимика. Поза небрежная, аристократическая, речь сдержанная, усталая, лишенная акцента. Иногда нечто деревянное, напыщенное. Некоторые выражения странные, приводящие в ту­пик. Когда он говорит дольше, ход его мышления становится рас­плывчатым. Когда он составляет предложение, чувствуется, что его мысль соскальзывает, его нельзя фиксировать на конкретном воп­росе, он постоянно впадает в общее, абстрактное: идеалистические обороты о личности, мировоззрении, психологии, искусстве почти хаотически переплетаются между собой, нанизываются среди отры­вистых предложений: «Я установлен к конфликтам»; «Я стою на психической почве, я психически совершенно сознателен».

Его внешность обнаруживает эмоциональную холодность и бесчувственность, в нем проглядывает душевная пустота и разор­ванность с чертами отчаяния и трагического чувства. «Внутрен-яя безнадежность и расщепленность», как он говорит. Он стре-^[ится «к спорту, к сцене и к психологии». Только никакого заня-

тия для заработка, ничего такого, что «может делать и другой». Родители всюду мешают развернуться его личности. Они должны давать ему средства, которые ему нужны, чтобы он мог жить в «своей сфере», т. е. в такой среде, которая удовлетворяла бы его художественные наклонности. Он ничего не может достигнуть. Его «влечет к красоте к общению с людьми». Он пишет много писем. Но всякое чувство в нем умерло. Это «чисто искусствен­ная жизнь», которую он ведет, «чтобы насильственно приспосо­биться к социальной среде, самому пережить». Он судорожно рыдает: «У меня отсутствует человеческое и социальное».

У него никогда не было юмора, это он сам чувствует. Всегда он был занят только своей собственной личностью. «Мир — это для меня театр, в котором только я сам играю». Друзей у него никогда не было, юношеское не находит в нем отзвука. Он никог­да не был серьезно влюблен в женщин. У него было много поло­вых сношений, но внутренне при этом он оставался холодным: «Для меня невозможно уйти от себя». Все другое в жизни — «тех­ника», «обман». Крайне холодные театральные манеры. Сильная наклонность к эстетическому доставляет ему удовольствие.

Он разыгрывает из себя интересного, избалованного человека, стоящего над жизнью. Иногда он внезапно говорит: «Я — Ива­нушка-дурачок».

Раньше Эрнест Кат был другим: слабым, тихим, нежным ре­бенком. Его отец рассказал нам о нем следующее: он принадле­жал к лучшим ученикам. В его характере наряду с крайней доб­росовестностью отмечались несвойственная его возрасту серьез­ность, чрезмерная основательность и работоспособность. Его мол­чаливость, грусть и странность уже тогда вызывали опасения.

В общем он был добросердечным, послушным, любвеобильным мальчиком, особенно нежным к матери. Наступление периода со­зревания несколько запоздало, и он долго не обнаруживал ни малей­шего чувства к девушкам. В последних классах гимназии началось резкое изменение его характера: он сделался угрюмым, нервозным и ипохондричным. Терпение и умственная продуктивность заметно ослабели. Место усиленных занятий заняло легкомысленное чте­ние, безграничное философствование и неудачные попытки писать стихи. Он перестал заботиться о чистоте тела — нужно было его принуждать умываться и причесываться. Часами он бесцельно про­водил время в мечтах. Плохо сданный им выпускной экзамен рас­сеял все возлагавшиеся на него надежды.

Одновременно с этим изменился также и его характер. Рань­ше добродушный, тихий мальчик сделался недовольным, сумрач­ным, упрямым. Он ненавидел своего отца. Еще долгое время он был сильно и нежно привязан к матери, а также и к своей сестре, 444

дока та не вышла замуж и не умерла от туберкулеза. Под влияни­ем бредовых идей ревности к зятю он вбил себе в голову, что родители виноваты в ее смерти, и начал теперь преследовать с фанатической ненавистью и мать.

Каким образом могло произойти, что холодный тиран Эрнест Кат в детстве был кротким, нежным ребенком?

Это та своеобразная связь в наследственности и построении личности, которую мы встречаем постоянно у шизофреников. Мы должны признать эту связь именно потому, что она не столь нео­жиданна, потому что она установлена благодаря опыту, так как мы не могли бы к этому прийти путем спекулятивных психоло­гических дедукций.

Состояйие нашего пациента до периода полового созревания соответствует во всех существенных чертах шизоидному препси-хотическому главному типу сентиментального примерного ребен­ка, лишенного аффекта. То, что с ним произошло в периоде поло­вого созревания, не было тяжелым шизофреническим психозом, но это следует рассматривать, особенно в связи с наследственнос­тью, как биологический эквивалент шизофренического процесса. Личность, которая возникла после, с точки зрения строгой теории надо считать постпсихотической.

Личности до и после периода полового созревания как будто отделены пропастью. И все-таки эта перемена в периоде зрелости не обозначает никакого разрыва с прежней личностью, но пред­ставляет лишь сдвиг в ней. Это типичный пример того, что мы назвали сдвигом психоэстетической пропорции.

Шизоиды, как Эрнест Кат, напоминают нероновские фигуры с их смесью порывистого произвола и содрогающейся ярости, на­пыщенного комедианства и холодной, расчетливой жестокости...

ЦИКЛОТИМИЧЕСКИЕ И ШИЗОТИМИЧЕСКИЕ СРЕДНИЕ ЛЮДИ

Проблема конституции развернется перед нами во всей широте лишь тогда, когда мы приобретенные результаты перене­сем в нормальную психологию. Переходом в нормальную психо­логию мы не делаем никакого скачка. Перенося связующие нити между строением тела и психическим предрасположением на все варианты психопатической личности и отодвигая благодаря это-^МУ на задний план грубые душевные расстройства как исходный ^пУнкт нашего исследования, мы неожиданно оказываемся среди здоровых людей, среди знакомых нам лиц. Здесь у нормальных четко выступают перед нами те черты, которые мы видели там в искаженной форме. Мы находим те же самые типы строения тела, '^е же самые стигматы телесной конституции, и мы находим, что ^За той же внешней архитектурой живет та же психическая сти-

мулирующая сила. Те же самые задатки, которые здесь являются разумными регуляторами здоровой психической установки, там нарушая равновесие, гибнут, подвергаясь расстройству...

Этим путем мы лучше всего освобождаемся от узости психи­атрического кругозора: мы уже не смотрим на мир через боль­ничные очки, пытаясь всюду у здоровых выискивать ненормаль­ные черты, но мы можем свободно стать в большой круг и в нем правильно расчленить и судить о здоровом или, лучше сказать, об общебиологическом и, исходя из этого большого круга, правиль­но понять небольшой круг болезненного. Мы уже больше не ста­нем рассматривать психопатические личности как психопатичес­кие абортивные формы определенных психозов, напротив, мы бу­дем считать определенные психозы карикатурой определенных нормальных типов личностей.

Мы будем считать определенные психозы карикатурой опре­деленных нормальных типов личностей. При таких условиях пси­хозы представляют собой лишь редкие заострения широко рас­пространенных больших конституциональных групп здоровых.

В этом смысле и следует избрать термины. Мы называем лю­дей, принадлежащих к тому большому конституциональному кругу, из которого рекрутируются шизофреники, шизотимическими людь­ми, а тех, которые принадлежат к одной группе с циркулярны­ми,— циклотимическими. Переходные формы между здоровьем и болезнью, или болезненные абортивные формы, целесообразнее всего называть циклоидными или шизоидными, как мы это уже сделали. Нужно, следовательно, с самого начала ясно помнить, что названия шизотимический и циклотимический ничего обще­го не имеют с вопросом: здоровый или больной, но они представ­ляют собой термины для больших общих биотипов, которые зак­лючают в себе огромную массу здоровых индивидуумов и лишь небольшую группу разрозненных, относящихся сюда психозов.

Мы только воспользовались существующими названиями для болезненного, применив их, целесообразности ради, и по отноше­нию к здоровым.

Методический прием при этом был следующий: из нескольких сот физически и психически здоровых людей, мне хорошо извест­ных, я выбрал приблизительно 150, которые в строении своего тела носят яркие и несомненные признаки астенического, атлетического или пикнического типа. Кроме того, я имею в своем распоряжении фотографии большинства из них. Это были, следовательно, соответ­ственно шизофреническому кругу люди с длинными носами и угло­вым профилем, с чрезмерно высокой средней частью лица, с оваль­ными яйцевидными очертаниями его, при этом с худощавой, строи-ной фигурой, с грубо выделяющимся мышечно-костным рельефо

с другой стороны, напротив, хорошо известные из циркулярного

"' уга пикнические фигуры с полными, мягкими лицами, с широки-

^Ки очертаниями в форме щита или пятиугольника и с гармоничным

Устроением профиля, с короткой шеей, округленными формами

ла и склонностью к пикническому отложению жира.

При этом вскоре обнаружились две большие группы темпера-

_еНТов, из которых одна совпадает с пикническими, другая — с

ответствующими шизофреническому кругу формами строенияела; разумеется, и здесь нам приходилось встречать небольшое

количество частичных или полных перекрещиваний...

Преимущественно у пикников наблюдающиеся темпераменты можно разделить на следующие подгруппы, которые связаны между собой широкими переходами и часто одновременно наблюдаются у одного и того же лица:

1. Болтлиьо-веселые.

2. Спокойные юмористы.

3. Тихие, душевные люди.

4. Беспечные любители жизни.

5. Энергичные практики⁴.

Мы можем теперь же дать характеристики людей повседнев­ной жизни, которые по строению своего тела сходны главным образом с шизофрениками.

1. Тонкочувствующие аристократы.

2. Чуждые миру идеалисты.

3. Холодные властные натуры и эгоисты.

4. Сухие и параличные.

Мы видим, что типы, которые получаются на основании изу­чения строения тела здоровых средних людей, не обнаруживают у своих типичных представителей никаких принципиальных от­личий по сравнению с характеристиками, данными в последних главах при помощи материала душевнобольных. Строение тела и эндогенные психозы ведут нас при исследовании общей челове­ческой характерологии приблизительно к тем же целям. Они коррегируют и дополняют друг друга. При комбинации обоих методов возможно, вероятно, общее психологическое учение о тем­пераментах поставить на прочный фундамент... ГЕНИАЛЬНЫЕ

Высокоодаренные вследствие своей малочисленности Малопригодны для статистических исследований, но зато богаче ^езко выраженными типичными личностями. В этой — главе дело не о том, чтобы доказать принципиально новое, а о том, что-

"а каждый из этих типов Кречмер дает краткую характеристику, которую ^МЬ1 вынуждены опустить (прим. ред.).

бы проверить выводы, полученные на большом материале, на н_е многих великих людях и установить у них более тонкие черту

Вожди и герои

На основании нескольких исторических примеров мо«с. но выделить среди циклотимиков следующие типы вождей:

1. Храбрые борцы, народные герои.

2. Живые организаторы крупного масштаба.

3. Примиряющие политики.

Последние ближе примыкают к средним состояниям, между тем как первые две группы обязаны своей силой гипоманиакаль-ным компонентам.

Блестящим примером гениального вождя, который сочетает в себе эти обе стороны циклотимического характера, является Мирабо, разумный руководитель первого периода французской революции. В соматическом отношении — это фигура с округлен­ными формами и короткими членами, полная темперамента и мягкости — словом, типичный пикник (рис. 11).

Рис. 11. Мирабо.

Он обладал тенденциями храброго борца и осторожностью, спо­собностями примиряющего политика: пламенный дух, полный ораторского таланта и пыла­ющей чувственности, пол­ный остроумия и сознания собственного достоинства, но при этом всегда справедлив и примирителен, весельчак, кутила, игрок, постоянный должник, но добродушный, как дитя, человек, который любил пожить и давал дру­гим жить, друг человека, со­вавший каждому нищему деньги в руки, беспечный, до­ступный, всюду пользовав­шийся популярностью и ки­чившийся ею; мастер попу­лярно выражаться, умевший руководить при самых горя­чих прениях, пропитанный тонким юмором и умевший в самый сухой официаль­ный документ вставить ум­ное замечание и прекрасный оборот. Лишенный скрупу­лезности и не отличавшийся очень высокой моралью, но

великодушный, со здравым смыслом и свободный от фанатизма и доктрины...

Совершенно иного склада герои шизотимических темперамен­тов. Их успехи главным образом обусловлены следующими черта­ми шизотимической характерологии: настойчивостью и системати­ческой последовательностью, их непритязательностью, спартанской строгостью, стоической выносливостью, холодностью в отношении к судьбам отдельных личностей, с одной стороны, и утонченным этическим чувством и неподкупной справедливостью — с другой, а в особенности своим тонким чутьем к стонам слабых и раненых, гиперэстетическим состраданием, отвращением и пафосом по отно­шению к народным страданиям, по отношению к дурному обраще­нию с угнетенными классами и склонностью к идеализму вообще. Обратной стороной этих преимуществ является известная склонность к доктринерству, односторонне узкому и фанатичному, недостаток доб­рожелательности, приятного, естественного человеколюбия, понимания конкретной ситуации и особенностей отдельных личностей.

Их можно подразделить на следующие группы:

1. Чистые идеалисты и моралисты.

2. Деспоты и фанатики.

3. Люди холодного расчета...

Прежде всего несколько слов о последней группе как менее важ­ной. Такие черты можно видеть в дипломатических способностях князя Меттерниха, человека с резко выраженными ншзотимически-ми формами лица. В шиллеровском описании полководца Валлен-штейна ясно выступает эта осторожность, скрупулезная холодность, расчетливость в умении властвовать над людьми и ситуациями, в парадоксальном, но биологически-естественном сочетании с мисти­чески-метафизическими наклонностями шизотимика.

Этому холодному, гибкому и отчасти аморальному типу про­тивостоят патетическая страстность и строгая последовательность чистых моралистов и идеалистов. Именами Канта, Шиллера и Руссо можно характеризовать эту группу.

Особенность этих натур заключается в том, что они, не прини­мая участия в практической жизни, за исключением Шиллера, и неспособные к этому, все-таки благодаря простому высказыванию своих мыслей творили великие дела, которые по своей силе и Длительности значительно превосходят исторические деяния упо­мянутых практических людей расчета. Непостоянный, робкий ^иперэстетик Руссо, нелюдимый отшельник с сенситивным бре-Дом преследования в своем внутреннем Я, из своего убежища зволновал душу французского народа и дал непосредственные тимулы для Великой революции: «Природа», «Право человека», ^дарственный договор». Он создал такие девизы, исполнения ^г°рых только и ждала жаждущая деятельности современность.

 

Железный, «категорический императив» Канта и идеализм Кан­та и Шиллера вообще стоят в близкой, хотя и не прямой связи с великими освободительными войнами и налагают даже отпеча­ток на известный период истории Пруссии.

Действие этих и многих других незначительных шизотими-ков на современников обусловливается резкой альтернативнос­тью их чувствований и логических формулировок. Это не люди, которые всюду видят большую или меньшую степень хорошего или плохого, которые всюду находят реальные возможности и выходы. Они не видят возможности, но только грубую невозмож­ность. Они не видят путей, а знают только один путь. Либо одно, либо другое. Здесь — в рай, там — в ад. Горячая ненависть сме­шивается с трогательной благожелательностью. Яркие карикату­ры шиллеровских юношеских драм, утопический идеализм Рус­со, категорический императив: «Ты можешь, так как ты дол­жен» — так вырисовывается у них одна линия, которая кажется прямой и простой, так отчеканивают они горячие и холодные крылатые слова, сильные лозунги, которые до мозга костей про­низывают полусгнившую, трусливую современность. Они — герои великих переворотов, которым не нужно реалистов, когда невоз­можное становится единственной возможностью.

Аутистическое мышление не становится здесь реальностью, так как это невозможно, но делается сильно действующим ферментом при превращении одной исторической реальности в другую. При известных исторически-заостренных ситуациях эти ферментные дей­ствия аутистических лозунгов, даже у фанатиков и утопистов сред­него типа, влияют сильнее, чем реально-политические эксперимен­ты и соображения. Это ферментное действие аутистической мысли, односторонней, резко заостренной антитетической идеи мы наблю­даем даже в этическом учении великого мыслителя Канта, которое возникло в тиши кабинета без всякого пафоса, без всякого желания действовать на массы. Уже часто такой невинный девиз из тихого кабинета ученого встречал звучный резонанс в пафосе повседнев­ных боев и даже воспламенял насыщенную атмосферу той или иной эпохи, что приводило в ужас самого виновника.

Все элементы высоконапряженного нравственного идеализма мы находим в фигурах группы фанатиков и деспотов: Савонаролы, Каль­вина, Робеспьера⁵, т. е. резко альтернативную этическую установку» аутентическую одержимость идеями современников, беспощадную ненависть к реальному миру, к прекрасному, к удовольствиям, ко всему тому, что улыбается, цветет и бьет ключом. Ничего не остает­ся, кроме чистой, голой этической религиозной схемы. Человече-

⁵ Красивой параллельной фигурой из истории германской революция явл ется Карл Фоллен.

₀ сделавшееся добродетельным благодаря страху, окруженное

^С «том решеткой и колючей проволокой. Если показывается кто-

будь который нарушает категорический императив, касается его

и игнорирует,— тот лишается головы. И над всем этим Робеспь-

Кровопийца? Нет — ученик Руссо и сын нежной матери, робкий, нежный мечтатель, бледная добродетельная фигура, выдающийся учитель жизни, не понимающий ужасов. Он углублен в чтение Contrat sociale, своей любимой книги, идеи которой он претворяет в дей­ствительность с педантичной тщательностью. Он не чувствует, что он творит, и продолжает посылать на гильотину с неподкупной спра­ведливостью. Он ничего не чувствует, кроме добродетели и идеала. Он не чувствует, что это причиняет страдание. При этом он пишет стихи, как Гельдерлин, и проливает слезы умиления, когда говорит. Простой, приличный, скромный, мягкий, нежный семьянин, кото­рый больше всего боится оваций и дам.

В истории имеется мало личностей, которые представляют со­бой такую классическую чистую культуру шизотимических ка­честв в их странных контрастах, как это мы видим у Робеспьера: резкая эмоциональная холодность наряду с эксцентричностью, ге­роическим пафосом, фанатической настойчивостью и внезапным отказом от решений, скрытая замкнутость при верности своим принципам. Что-то угрюмое, недоверчивое, напыщенное, педан­тичное, робкое. Добродетельный убийца, варвар из гуманности, «фанатик холодной, но безумной рефлексии».

Странный идеалист Мирабо, его циклотимический антипод, говорит о нем, покачивая головой: «Этот человек верит во все, что он говорит».

Эту шизотимическую триаду: идеализм, фанатизм, деспотизм — мы находим у более крупной и глубокой личности — Кальвина. Робеспьер действует как его карикатурный двойник в другом столетии. Идеалистически-теократическое революционное влады­чество Савонаролы во Флоренции, Кальвина в Женеве и Робеспь­ера в Париже имеет много любопытных исторических аналогий.

Из-под рясы Савонаролы выглядывает угрожающий угловой профиль⁶. Шизотимическое творчество незначительных людей быстро преходяще, между тем религиозное учение Кальвина, как

В биологическом отношении следует отметить: лицо Кальвина (рис. 12) обна­руживает крайние шизотимические формы, какие только можно встретить на исторических портретах (худое, очень вытянутое лицо с чрезмерной высокой средней частью его, длинный резкий нос, на некоторых портретах гипоплас-тическая челюсть). Робеспьер был сыном туберкулезной матери и душевно­больного отца. Он сам был стройный, бледнолицый, худой, болезненного вида, ^с низким лбом и загнутым носом; во время возбуждения у него бывали тико-образные подергивания лопатки, его смех производил впечатление гримасни­чанья, его телесные движения были деревянны и машинообразны.

 

каменный монумент великого шизотемического ума, лишь посте­пенно проникло в умы людей и держалось столетия: со строгой организацией в построении, холодное, систематическое, полное нравоучений и фанатической силы убеждения, нетерпимое — чистая мысль и чистое слово — без образа, без смеха, без дущ_и без юмора, без примирения. Заклятый враг всех диатетических аффектов.

Менее известно то, что Кальвин из теологических мотивов в течение четырех лет казнил 50 человек и еще более сослал.

«Неукротимый характер», «гранит», говорит Каролина о Шеллинге.

Благородство, широкий размах мысли, стойкость при непри­ятных ситуациях, твердость, чистота и цельность личности, геро­изм — вот жизненная форма великих шизотимиков. Таковым был Шиллер. Все половинчатое и надломленное он отбрасывает от себя беспощадно. Пусть гибнут граждане, пусть гибнет Шле-гель, пусть гибнет все, что не живет и не может умереть. Остается только: идеал и воля. «Как скала,— говорит несколько охлаж­денный его посещением Жан Поль,— тверд, как скала, полон драгоценных камней, полон сил — но без любви». Гёте⁷ даже в старости, когда думает о своем друге, говорит с торжественным подчеркиванием: «Он был как Христос, и таким нужно быть». ТЕОРИЯ ТЕМПЕРАМЕНТОВ

Три понятия: конституция, характер и темперамент — получили для нас в течение нашего исследования следующий

смысл.

Под конституцией мы понимаем сумму всех индивидуальных свойств, которые покоятся на наследственности, т. е. заложены генотипически.

Только часть конституциональных факторов мы положили в основу наших исследований, а именно взаимоотношение между строением тела, предрасположением личности и психической и соматической заболеваемостью. Понятие о конституции является психофизическим, общебиологическим и относится как к теле­сному, так и к психическому. Понятие «характер», напротив, чи­сто психологическое.

Под характером мы понимаем сумму всех возможных реакции человека в смысле проявления воли и аффекта, которые образова­лись в течение всей его жизни. Следовательно, из наследственного предрасположения и всех экзогенных факторов: соматических вли­яний, психического воспитания, среды и переживаний.

Цит. по различным изречениям старого Гёте.

 

Выражение «характер» выделяет из аффективной сферы целостно психичес­кую личность, при этом, разумеется, ин­теллект остается неотделимым. Поня­тие «характер» имеет много общего с по­нятием «конституция», а именно унас­ледованную часть психических качеств оно абстрагирует от телесных корреля­тов, которые заключаются в понятии конституции, но, с другой стороны, в него входят как составная часть экзо­генные факторы, особенно результаты воспитания и среды, чуждые понятию конституции. Помимо этого, тяжелые болезненные душевные состояния не от­носятся к характеру.

Рис. 12. Кальвин

Кроме этого, точно отграниченно­го значения, можно пользоваться вы­ражением «характер» для построения

личности, не придавая существенного значения различию между конституциональными и экзогенно развивающимися факторами. Выражение «темперамент» не является для нас строго уста­новленным понятием, а лишь эвристическим термином, который должен стать отправным пунктом для главной дифференциров-ки биологической психологии.

Мы представляем себе пока два главных, переплетающихся между собой круга действий.

1. Психические аппараты, которые называют также психичес­
кой рефлекторной дугой, следовательно, факторы, которые, веро­
ятно по филогенетически наслоенному пути способствуют перера­
ботке в смысле образов и представлений психических раздраже­
ний от чувственного раздражения до моторного импульса. Мозго­
вые центры и пути — их телесный коррелят — находятся в не­
разрывной связи с органами чувств и двигательными инстанция­
ми, словом, аппарат чувств, мозга и движений.

2. Темпераменты. Они, как мы это твердо эмпирически знаем,
обусловлены гуморально химизмом крови. Их телесным предста­
вителем является аппарат мозга и желез. Темпераменты составля-

^п ту часть психического, которая, вероятно по гуморальному пути, ^}ит в корреляции со строением тела. Темпераменты, давая чув-^нные тона, задерживая и стимулируя, проникают в механизм *хических аппаратов». Темпераменты, поскольку возможно эм-^[Рически установить, имеют, очевидно, влияние на следующие пси-ческие качества: 1) на психэстезию — чрезмерную чувствитель-^сть или нечувствительность по отношению к психическим раз-

дражениям; 2) на окраску настроения — оттенок удовольствия ц неудовольствия в психических содержаниях, прежде всего на шкалу веселого или печального; 3) на психический темп — ускорение или задержка психических процессов вообще и их специального ритма (цепко держащийся, неожиданно соскакиваюдций, задержка, обра­зование комплексов); 4) на психомоторную сферу, а именно на об­щий двигательный темп (подвижный или флегматичный), а также на специальный характер движений (параличный, быстрый, строй­ный, мягкий, закругленный).

При этом следует эмпирически установить, что силы, которые влияют на все эти факторы, очевидно, имеют значение для образо­вания типов представления, для того, что мы называем интеллек­том и психическим предрасположением...

Будет правильно группировать понятие темперамента вокруг психических инстанций, которые легко реагируют на острые хи­мические действия как экзогенного (алкоголь и морфий), так и эндокринного характера, следовательно вокруг аффективности и общего психического темпа.

В частности, по поводу биологической основы наших пред­ставлений о темпераментах надо сказать следующее: мозг оста­ется заключительным органом для всех действий, относящихся к темпераменту, даже и таких, которые исходят от химизма кро­ви. Экспериментальные наблюдения над травмами мозга показы­вают что непосредственные воздействия на мозг могут вызвать резки изменения темперамента...

В настоящее время мы не йожем решить вопрос, насколько, мозг наряду со свойствами заключительного органа обладает еще первичными, активными функциями при возникновении таких психических качеств, как окраска настроения и общий психичес­кий темп. В отношении различных сенсорных и психомоторных типов функций, типов образования представлений и воззрений мы пока не сможем дать ответа на вопрос: что из этих различных психических функций репрезентируется в отдельных анатоми­ческих мозговых аппаратах и что обусловливается лишь переклю­чением того же аппарата вследствие различных химически-гумо­ральных влияний. Но мы будем уже считать достижением, если эти вопросы будут поставлены и сформулированы...

Коснемся теперь желез с внутренней секрецией. Что эндок­ринная система имеет существенное влияние на психику, особен­но на качество темперамента, является эмпирическим фактом, установленным в отношении щитовидной железы врачебным наблюдениями при кретинизме, миксидеме, cachexia strumip¹"¹ и базедовой болезни, а в отношении половой железы — благод ря экспериментам с кастрацией.

Мы вновь видим у больших шизотимических и циклотими-ческих групп корреляцию между строением тела и темперамен­том, т. е. биологическое взаимоотношение, которое нам бросается в глаза, если мы рассматриваем параллелизм между психичес­ким уродством и гипопл-астическим строением тела у кретинов или параллелизм между рбстом в длину костей конечностей и сдвигом в темпераменте у молодых кастратов и евнухоидов, т. е. вещи, которые можно закономерно-биологически проследить вплоть до высших животных.

Напрашивается мысль, что нормальные типы темпераментов циклотимикови шизотимиков в своей эмпирической корреляции со строением тела могут возникать аналогичным, параллельным гуморальным действием, при этом мы не должны думать одно­сторонне о кровяных железах в узком смысле, но о всем химизме крови, который вообще обусловливается большими внутренними железами и, в конце концов, каждой тканью тела. Мы вместо одностороннего параллелизма — мозг и душа — выставим созна­тельно и уже окончательно другой - тело и душа, метод мышле­ния, который все больше и больше укореняется в клинике