Учителя. И то, чему я у них научилась

 

Школа. Первая учительница. Звали ее Ольга Дмитриевна Ходыкина. Она никогда не была замужем. У нее был роман с близким другом моего папы. Но этот человек на ней так и не женился. Наверное, поэтому всю досаду на свое одиночество она вымещала на мне.

Я пришла в первый класс подготовленная: давно бегло читала, умела даже считать в столбик. Те, кто помнит то время, знают, тогда в школу принимали не по знаниям, а по возрасту. Сейчас, если владеешь программой, можно сдать экзамены в любой класс. А тогда, если тебе семь, будь ты хоть сам Леонардо да Винчи, иди в первый класс – и все тут. Мои «избыточные» знания выводили из себя учительницу. Помню несколько неприятных эпизодов.

Это было время тотального дефицита. В продаже отсутствовали самые элементарные вещи. Например, колготки. Но ничего: голь на выдумку хитра. Бабушка виртуозно, просто ювелирно штопала мне колготки. Меня это нисколько не смущало. Все так ходили!

Первая учительница могла запросто поставить меня перед всем классом и сказать, прокурорским тоном:

– Ну что за семья: машины как перчатки меняют, а девочка ходит в заштопанных колготках!

Я не понимала, в чем можно обвинить моих родителей. Они не спекулянты, не воры, не работники торговли. Да, они хорошо зарабатывают. Так и трудятся почти круглосуточно. У отца всегда были подработки: частные уроки за хорошие деньги. И у мамы тоже. На машину они сколько лет копили!

Опять же те, кто учился в советской школе, помнят, что форма состояла из шерстяного коричневого платья и черного шерстяного же передника. На платье нашивались воротнички и манжеты, из кружев или из шитья. Делалось это раз в неделю. Обычно мамы всех девочек приводили в порядок школьную форму своих чад по воскресеньям. К пятнице вся эта прелесть была уже, понятное дело, не первой свежести. Так вот, моя первая учительница как‑то в пятницу почувствовала себя особенно в ударе. Она сорвала у меня кружевной воротничок и манжеты и пустила по классу. Мол, посмотрите, какие они у Перфиловой несвежие!

Как‑то раз Ольга Дмитриевна попросила меня вымыть доску. Я была очень исполнительной девочкой. А тут забыла. Кажется, чем‑то была занята. Помнится, буквы в кассу складывала. Она так меня ругала… Весь класс ее ужасно боялся. Но надо отдать Ходыкиной должное: дисциплину она держала железную…

Спустя годы мы иногда оказываемся способны не только преодолеть свои страхи, но и воззриться на них с иронией. Когда, уже будучи ученицей старших классов, я встречала Ольгу Дмитриевну, мне смешно было вспоминать о том, как мы все ее боялись.

Моя первая учительница снижала мне оценки за малейшие помарки в тетрадке. Несмотря на все это, я продолжала оставаться отличницей. Даже такому придирчивому педагогу ничего не оставалось, кроме как ставить мне пятерки.

 

Я иногда думаю, что эта привычка быть отличницей, всегда первой во всем, сослужила мне в чем‑то и дурную службу. Привычка предъявлять к себе высокие требования, которой я страдаю с детства, лила воду на мельницу Шуйского. Он сразу понял, что такая хроническая отличница, как я, всегда будет прислушиваться к любым упрекам, принимать любое, даже самое абсурдное по сути своей, замечание близко к сердцу. Он такую и искал. Меня ведь только попрекни. И все – я всю ночь не сплю: думаю о том, что я сделала не так, как исправить положение.

За десятилетие жизни с Шуйским я узнала, что я дура, уродина, безвкусная женщина, плохая жена, мать, хозяйка, певица. Что бы я делала, если б не он, великий профессионал и благородный рыцарь без страха и упрека Александр Шуйский.

 

В школе мы получаем не только знания, но и ценные жизненные уроки – уроки поведения в разных ситуациях, которые пригождаются нам на протяжении всей дальнейшей жизни. Например, ситуация, в которую я попала в третьем классе, навсегда отучила меня от хвастовства.

Как‑то раз к нам в класс заходит мама одного из моих одноклассников – председатель родительского комитета (учительница как раз в тот момент вышла) и просит подписать поздравительную открытку. Обращается к классу:

– У кого красивый почерк?

Я говорю:

– У меня!

Спорить никто не стал: почерк у меня действительно был лучший в классе. Но я от излишнего старания, как нарочно, пропустила букву в тексте. Потом я исправила свою ошибку. Но осталась заметная помарка. Так стыдно было!..

В пятом или шестом классе произошла со мной еще одна душераздирающая история. Сейчас во многих школах нет формы. Дети ходят в чем хотят. Девочки с большими вырезами, голыми пупками, накрашенные, все в безделушках. А тогда…

У моей мамы порвались черные капроновые колготки. А мама моя, в отличие от бабушки, та еще рукодельница. Она эти драные колготки спрятала в шкаф. А я их там обнаружила. Смотрю – порваны только на пяточке. Я их аккуратненько зашила. Надела с туфельками. Никаких дырок не видно. И пришла в таком виде в школу. И, как назло, попалась на глаза нашему директору. Что тут было!

Директор школы, Людмила Александровна, и так уже давно косо на меня смотрела из‑за того, что я участвовала в самодеятельности в нашем Доме культуры. Дом культуры она явно путала с публичным домом. Директор школы позвонила домой и выговорила моей маме: ваша дочь‑де ходит, как шалава какая‑то, в черных колготках, как девица из дома терпимости. Кого из ребенка растите?!

Людмилу Александровну скоро сместили с должности. Дело в том, что она сама была не без грешка – испытывала пристрастие к зеленому змию. А на ее место назначили учителя биологии Татьяну Николаевну Капралову. Она до сих пор руководит этой школой.

Татьяна Николаевна – особенный человек. Всегда бодрая, энергичная, подтянутая. Еще в те годы она стильно одевалась. До сих пор не могу понять, как это ей удавалось на учительскую зарплату.

Для меня очень важно, чтобы педагог был современным человеком. Татьяна Николаевна чувствует настроение молодежи, знает, чем живут сегодняшние дети. Когда я убежала от Шуйского в Аткарск, практически первое, что я сделала, вернувшись в родной город, это привела своих детей к Татьяне Николаевне. Я знаю, что она прекрасный психолог, поэтому она всегда даст дельный совет относительно учебы и воспитания детей.

Именно Татьяна Николаевна совершила в школе настоящую революцию. Она почувствовала: нужен свой музыкальный ансамбль. И что вы думаете? Не знаю, как и где она изыскала средства на покупку хорошей аппаратуры и инструментов, но в школе появилась даже светомузыкальная установка. На этом наш директор не остановилась. Она умудрилась выкроить деньги на то, чтоб платить Владимиру Зотову, руководителю ансамбля при Доме культуры, за занятия с музыкальным коллективом нашей школы!

Владимир Зотов. Володя. Вова. Мой первый настоящий учитель в музыке. Человек, который привил мне музыкальный вкус. Тот, благодаря чьей кропотливой работе я почувствовала в себе силы стать певицей.

Ныне покойный, Владимир Зотов был мужем моей тети Татьяны, папиной младшей сестры. Замечательный музыкант, он играл на кларнете и саксофоне, был настоящим фанатиком и прекрасным знатоком джаза. Редкое обаяние этого необычайно доброго и щедрого человека притягивало к нему людей. Еще девочкой я сразу почувствовала, что он сыграет особую роль в моей жизни. Володя с семьей пять лет прожил в Чехословакии. Помню, как мы их провожали. Мне тогда было семь лет. Как я рыдала!

Когда Зотовы вернулись в Аткарск, Володя возглавил ансамбль при нашем Доме культуры. Я пришла туда именно в качестве певицы. Мне было двенадцать лет, когда Володя увлек меня джазом.

 

Пигмалион и Галатея. Творец и его творение. Кто нас творит? Кто помогает нам становиться тем, чем мы становимся? Было бы глупо утверждать, что человек делает себя сам. На пути любого артиста обязательно должны оказаться люди, профессионалы своего дела, которые подскажут, как лучше сделать. Поделятся тем, что им говорит их профессиональное чутье.

Отношения артист – продюсер далеко не всегда безоблачны. И не только из‑за конфликтов на материальной почве. Часто продюсер начинает лепить из певца нечто соответствующее его личным представлениям о том, как должен выглядеть, петь, вести себя на цене популярный исполнитель. Сам артист может не иметь права голоса. Его шантажируют тем, что в любую минуту могут разорвать с ним контракт. Шуйский сразу решил делать из меня звезду. Моими вкусами, желаниями, пристрастиями он мало интересовался. Тогда я думала, что это нормальные отношения певец – продюсер. Он знает, как меня поднять на Олимп…

Сейчас, когда мой продюсер – Йося, я поняла две вещи (раньше мне они казались банальностями, расхожими фразами): творческая свобода артиста великая вещь, и можно быть хорошим продюсером, нисколько ее не ограничивая; исполнителя можно и нужно корректировать, но для этого совершенно необязательно его ломать, искусственно лепить из него Нечто.

 

Володя был не просто моим наставником. Он был моим другом. Мое ученичество было абсолютно равными, партнерскими отношениями с учителем. Володя ничего мне не навязывал. Он мог просто принести какую‑нибудь джазовую пластинку и предложить:

– Послушай. Классная вещь. Завтра не забудь принести.

Мы пели разные произведения в джазовых обработках. В том числе советские песни, даже патриотические. Были в нашем репертуаре композиции, с которыми выступали Лариса Долина и Ирина Отиева. Просто джаз нам никто исполнять бы не позволил. И тут я должна отдать должное родителям. Будучи классическими музыкантами, они отнеслись без всякой подозрительности к моему пению в ансамбле. В отличие от некоторых школьных педагогов.

Володя научил меня репетировать. Вернее, он смог привить мне ответственное отношение к выступлениям. Еще со времен работы с Зотовым я прочно усвоила: любой, даже самый простой на первый взгляд номер должен быть отрепетирован. Забавно, но, несмотря на эту установку, ансамбль при Доме культуры назывался «Экспромт».

Володи нет в живых. Хоть он меня уже не может услышать, я в этой книге благодарю его за все, что он для меня сделал…

А школьная жизнь шла своим чередом, нисколько не мешая музыкальной.

Школьные годы принесли новых друзей. Две мои лучшие подруги носили «аристократические» фамилии: Болячкина и Зелепукина. С Катей Болячкиной мы вместе ходили в школу. Катя утром проходила мимо моего дома. Я, увидев ее в окно, выбегала на улицу. После школы мы часто никак не могли расстаться. Стояли на углу и болтали обо всем на свете.

 

Много лет спустя, когда я приехала в Аткарск, мы с ней встретились. Она стала меня благодарить:

– Спасибо тебе за то, что ты для меня сделала.

Я не поняла:

– Что я для тебя сделала?

Она отвечает:

– Ну что ты, я так старалась быть на тебя похожей!

Это было для меня полным откровением.