Виктор Пелевин. Жизнь насекомых 8 страница

голову.

- Выходи, гад!

Его голос был знакомым, но я не мог понять, кто это.

- Два!

Он еще раз выстрелил и попал в корпус лунохода.

- Три!

Я опять осторожно выглянул и увидел, как он положил

мегафон на свою дрезину, развел руки в стороны и медленной

трусцой побежал по шпалам к луноходу. Когда он немного

приблизился, стало слышно, что он жужжит ртом, изображая рев

самолетных двигателей, и я сразу узнал его - это был

Ландратов. Я попятился было по туннелю, но понял, что как

только он долетит до лунохода, я окажусь совершенно

беззащитным. Секунду поколебавшись, я пригнулся и нырнул под

низкое заусенчатое дно.

Теперь я видел только приближающиеся ноги, ловко, но

как-то выворочено ступающие по шпалам. Кажется, он ничего не

заметил. Приблизясь к луноходу, он загудел иначе, напряженнее,

и я понял, что он закладывает вираж, обходя аппарат сбоку.

Потом его сапоги мелькнули между ржавыми трамвайными колесами,

и тут, неожиданно для самого себя, я схватил его за ноги. Когда

мои пальцы сомкнулись вокруг его щиколоток, я чуть не отпустил

их от тошнотворного ощущения почти полной пустоты в его

сапогах. Он заорал и упал, я не разжал рук, и протезы под

мягкой кожей неестественно вывернулись. Я еще раз крутанул их и

полез из-под лунохода наружу, когда я выбрался, он уже

подползал к лежащему между шпалами пистолету, отлетевшему при

его падении. У меня оставалось не больше секунды, я схватил

тяжелый пятиугольник вымпела-радиобуя и с силой опустил его не

желтоволосый ландратовский затылок.

Раздался хруст, и красная лампочка погасла.

 

 

Ландратовская ручная дрезина была намного легче моего

лунохода и ехала гораздо быстрее. Работающая от большого

аккумулятора фара освещала круглую штольню с идущими по стенам

кабелями, облепленными чем-то вроде липких волокон, которыми

покрываются, например, нити, на которых что-нибудь вешают в

кухне или столовой. Эта штольня была, судя по всему,

заброшенным тоннелем метро, несколько раз от нее ответвлялись

другие тоннели, такие же черные и безжизненные, как и тот, по

которому я ехал. По шпалам иногда пробегали крысы - некоторые

были размером с небольшую собаку, но на меня, слава Богу,

особого внимания не обращали. Потом справа возник боковой

тоннель, такой же, как и предыдущие, но когда я подъехал к

нему, дрезину вдруг так резко мотнуло вправо, что я полетел на

рельсы и сильно ушиб плечо.

Оказалось, что стрелка, которую я проезжал, была в

полупереведенном состоянии - передние колеса проехали по

рельсам вперед, а задние повернули вправо, в результате дрезину

заклинило намертво. Я понял, что дальше придется идти в

темноте, и медленно побрел вперед, жалея, что не захватил с

собой ландратовского "Макарова", хотя, конечно, он вряд ли спас

бы меня от крыс, вздумай они напасть.

Не успел я пройти полусотни метров, как впереди послышался

лай собак и крики. Я повернулся и побежал назад. У меня за

спиной зажглись огни, обернувшись, я увидел серые тела двух

овчарок, прыгающих по шпалам впереди преследователей,

единственной видимой частью которых были покачивающиеся кружки

фонарей. В меня не стреляли - наверно, чтобы не попасть в

собак.

- Вон он! Белка! Стрелка! Фас его! - заорал кто-то

сзади.

Я повернул в боковой тоннель и помчался с максимальной

скоростью, на которую был способен, высоко подпрыгивая, чтобы

не переломать ног. Наступив на крысу, я чуть не упал, и вдруг

увидел яркие и немигающие неземные звезды - они горели справа,

я кинулся туда, наткнулся на стену и полез через нее, цепляясь

за кабели и спиной чувствуя несущихся ко мне овчарок.

Перевалившись через край, я сорвался вниз и не расшибся только

потому, что врезался во что-то очень мягкое, похожее на

обтянутое полиэтиленом кресло. Перевалившись через него, я

втиснулся в щель между рядами каких-то упаковок и ящиков и

пополз по ней, несколько раз я натыкался руками на затянутые

полиэтиленом спинки стульев и поручни диванов. Потом вокруг

стало светлее. Я услышал совсем рядом тихий разговор и замер.

Передо мной была задняя панель шкафа - оргалитовый лист с

большим словом "Невка". Сзади доносились лай и крики, а потом

долетел усиленный мегафоном голос:

- Прекратить! Тихо! Прямой эфир через две минуты!

Собаки продолжали лаять, и чей-то наглый тенор принялся

объяснять в чем дело, но мегафон снова проревел:

- А ну на хуй с территории! Вместе с собаками под

трибунал пойдете!

Лай стал постепенно стихать - видно, собак оттащили. Еще

через минуту я отважился выглянуть из-за шкафа, за которым

лежал.

В первый момент мне показалось, что я попал в какой-то

огромный древнеримский планетарий. На очень высоком сводчатом

потолке стеклом и жестью поблескивали далекие звезды,

включенные примерно в треть накала. Метрах в сорока от меня

стоял старый рельсовый кран, на его стреле, метрах в четырех от

пола, парил похожий очертаниями на огромную бутылку корабль

"Салют" с пристыкованным к нему космическим грузовиком "Агдам

Т-3", корабль был надет на стрелу, как пластмассовая модель

самолета - на ножку подставки. Видимо, вся конструкция была

слишком тяжелой для одного крана, потому что корму космического

грузовика поддерживали два или три упертых в пол длинных

бревна, они были различимы в полутьме, но когда совсем рядом со

мной зажглись два прожектора, они стали практически невидимы,

потому что, как и стена за ними, были выкрашены черной краской

и облеплены мерцающими в электрических лучах кусочками фольги.

Прожектора были закрыты светофильтрами, и их свет был

странным, белесо-мертвенным. Кроме космического корабля,

который сразу стал выглядеть очень правдоподобно, они осветили

телекамеру с большой надписью "Samsung", возле которой

покуривали два автоматчика, и длинный стол с микрофонами, едой

и призрачно-прозрачными водочными бутылками, похожими на вбитые

в стол сосульки, за ним сидели два генерала, каждый из которых

был чем-то похож на Генриха Боровика.

Рядом стоял маленький столик с микрофоном, за которым

сидел человек в штатском. За его спиной был фанерный щит с

надписью "Время" и рисунком земного шара, над которым косо

взлетала пятиконечная звезда с очень длинными боковыми лучами.

Склонившись над столом, с человеком за микрофоном о чем-то

говорил другой штатский.

- Дубль три!

Кто это сказал, я не видел. Второй штатский быстро

подбежал к телекамере и развернул ее в сторону столика.

Раздался звонок, и человек за микрофоном четко и медленно

заговорил:

- Сейчас мы находимся на переднем крае советской

космической науки, в одном из филиалов ЦУПа. Седьмой год несут

орбитальную вахту космонавты Армен Везиров и Джамбул

Межелайтис. Этот полет - длиннейший в истории - сделал нашу

страну лидером мировой космонавтики. Символично, что мы с

оператором Николаем Гордиенко оказались здесь в день, когда

космонавты выполняют важную научную задачу - ровно через

полминуты они выйдут в открытый космос с целью установки

астрофизического модуля "Квант".

Весь бокс озарился нежным и неясным светом - я поднял

голову и увидел, что лампочки на потолке вспыхнули в полный

накал. Открылась величественная панорама звездного неба, к

которому столько веков стремился человек, складывая полные

красоты, но такие наивные легенды о вбитых в небесную твердь

серебряных гвоздях.

Со стороны "Салюта" послышались приглушенные удары - так

бывает, когда плечом несильно толкают задубевшую от сырости

дверь в погреб, боясь, что от слишком сильного удара она

опрокинет стоящие сразу за ней крынки со сметаной. Наконец, я

увидел чуть приподнявшуюся над поверхностью корпуса

космического корабля крышку люка, и сразу же от стола, за

которым сидел человек с микрофоном, донеслось:

- Внимание! Включаем прямой эфир!

Люк медленно открылся, и над поверхностью космического

корабля появился круглый серебристый шлем с короткой антенной.

Все за столом зааплодировали, вслед за шлемом появились плечи и

серебристые руки - они первым делом прицепили страховочный фал

к специальной штанге на корпусе корабля, движения их были очень

медленными и плавными, отработанными за время долгих тренировок

в бассейне. Наконец, первый космонавт вылез в открытый космос и

остановился в нескольких шагах от люка - я подумал, что

требовалось немалое мужество, чтобы стоять на четырехметровой

высоте. Мне показалось, что один из генералов за столом смотрит

в мою сторону, и я втянул голову за шкаф, а когда я решился

опять ее высунуть, уже оба космонавта стояли на поверхности

космического корабля, ослепительно-белые на фоне чернильных

космических далей, усыпанных крошечными точечками звезд. У

одного из них в руках был небольшой ящик. Это и был, как я

понял, астрофизический модуль "Квант". Космонавты медленно и

как-то подводно прошли по корпусу корабля, остановились у

высокой мачты и довольно быстро привинтили к ней ящик. Потом

они повернулись в сторону телекамеры, плавно помахали руками, и

такими же водолазными шагами вернулись к люку, в котором по

очереди исчезли.

Люк закрылся, но я еще долго глядел на мерцающие в

невообразимой дали звезды - туда, где раскинуло длинные тонкие

руки созвездие Лебедя, колеблясь, кому открыть объятья:

огромному ли - в полнеба - Пегасу, или маленькой, но такой

трогательно яркой и чистой Лире.

Человек в гражданском тем временем быстро и радостно

говорил в свой микрофон:

- На время операции в центре управления полетом наступила

тишина. Признаться, и у меня захватило дух, но все прошло

успешно. Нельзя не поразиться четкости и слаженности действий

космонавтов - видно, не зря прошли для них годы тренировок и

орбитальной вахты. Установленное сегодня научное

оборудование...

Я отполз за шкаф. Мною овладело очень странное состояние

- я чувствовал апатию и безразличие ко всему происходящему.

Если бы меня сейчас стали хватать, я вряд ли попытался бы

бежать или сопротивляться, единственное, чего мне хотелось, так

это спать. По лунной привычке положил голову на скрещенные руки

и заснул. Сквозь сон до меня донеслось:

- Телевизионная передача о работе в открытом космосе

велась с помощью камеры, установленной бортинженером на панели

одной из солнечных батарей базового блока.

 

 

Спал я долго - наверно, часов пять. Несколько раз возле

меня начинали что-то двигать и материться, потом тонкий женский

голос требовал заменить диван, но я даже не пошевелился, может

быть, мне это снилось. Когда я, наконец, пришел в себя, вокруг

было тихо. Я осторожно поднялся и выглянул из-за шкафа. Стол с

микрофоном был пуст, а телекамера накрыта брезентом. Освещая

космические корабли, горел один прожектор. Людей вокруг видно

не было. Я вышел из-за шкафа и огляделся: все было так же, как

и во время телепередачи, только сейчас я заметил на полу под

космическими кораблями довольно большую кучу нечистот, мерзко

белеющую бумажками и банками из-под "Великой Стены", на моих

глазах туда что-то тихо шлепнулось. Я подошел к столу, на

котором осталась недопитая водка и тарелки с закуской, мне

сильно хотелось выпить. Когда я сел, моя спина автоматически

согнулась, приняв велосипедную позу, с некоторым усилием я

разогнулся, слил остатки водки - ее хватило на два полных

стакана - и по очереди опрокинул их в рот. Несколько секунд я

колебался, не закусить ли одним из оставшихся на тарелке

маринованных грибов, но когда я увидел испачканную в слизи

вилку, победила брезгливость.

Я вспомнил своих товарищей по экипажу и представил себе

такой же, или похожий, зал, на полу которого еще стоят,

наверно, цинковые гробы - четыре запаянных и один пустой.

Наверно, в чем-то ребята были счастливей меня, но все же я

испытал печаль. Потом я подумал о Митьке. Скоро в голове у меня

зашумело, и появилась способность думать о сегодняшних

событиях. Но вместо того, чтобы думать о них, я вспомнил свой

последний день на Земле, темнеющую от дождя брусчатку Красной

площади, коляску товарища Урчагина и случайное прикосновение

его теплых губ, шепчущих в мое ухо:

"Омон. Я знаю, как тяжело тебе было потерять друга и

узнать, что с самого детства ты шел к мигу бессмертия бок о бок

с хитрым и опытным врагом - не хочу даже произносить его имени

вслух. Но все же вспомни один разговор, при котором

присутствовали ты, я и он. Он сказал тогда - "Какая разница, с

какой мыслью умрет человек? Ведь мы материалисты." Ты помнишь

- я сказал тогда, что после смерти человек живет в плодах

своих дел. Но я не сказал тогда другой вещи, самой важной.

Запомни, Омон, хоть никакой души, конечно, у человека нет,

каждая душа - это вселенная. В этом диалектика. И пока есть

хоть одна душа, где наше дело живет и побеждает, это дело не

погибнет. Ибо будет существовать целая вселенная, центром

которой станет вот это..."

Он обвел рукой площадь, булыжник которой уже грозно и

черно блестел.

"А теперь - главное, что ты должен запомнить, Омон.

Сейчас ты не поймешь моих слов, но я и говорю их для момента,

который наступит позже, когда меня не будет рядом. Слушай.

Достаточно даже одной чистой и честной души, чтобы наша страна

вышла на первое место в мире по освоению космоса, достаточно

одной такой души, чтобы на далекой Луне взвилось красное знамя

победившего социализма. Но одна такая душа хотя бы на один миг

- необходима, потому что именно в ней взовьется это знамя..."

Я вдруг почувствовал сильный запах пота, обернулся и сразу

же полетел на пол, сбитый со стула сильным ударом кулака в

толстой резиновой перчатке.

Надо мной стоял космонавт в заношенном войлочном скафандре

и шлеме с красной надписью "СССР". Он схватил пустую бутылку,

разбил ее о край стола и с розочкой в занесенной руке

наклонился надо мной, но я успел откатиться, вскочив на ноги, я

побежал. Он кинулся за мной - перемещался он медленными

движениями, но почему-то очень быстро, и это было страшно.

Краем глаза я увидел второго - он торопливо слезал по

подпиравшему корпус "Агдама Т-3" черному полену, обдирая звезды

из фольги. Я добежал до дверей, ударил в них плечом, но они

были заперты. Тогда я кинулся назад, увернулся от первого и

столкнулся со вторым, который с размаху ударил меня ногой в

ботинке с тяжелой магнитной подошвой - целился он в пах, но

попал в ногу - а потом попытался боднуть острой антенной в

живот. Мне опять удалось увернуться. Я вдруг понял, что выпил

водку, которой они ждали, может быть, несколько лет, и

испугался по-настоящему. Оглядев стены вокруг, я заметил

небольшую решетчатую дверь с красной молнией в треугольнике и

надписью "Опасно!" и побежал к ней.

За ней начинался очень узкий коридор с гулким железным

полом. Я пробежал по нему от силы метров пять и услышал за

спиной тяжело-звонкое звяканье магнитных пластин. Это придало

мне скорости и сил, я повернул за угол и увидел короткий

коридор, кончающийся круглым вентиляционным окном с порванной

проволочной сеткой, за которой была видна неподвижная ржавая

лопасть. Я дернулся было назад, но вдруг оказался так близко от

своего преследователя, что даже не ощутил его как нечто целое,

а как бы зафиксировал набор не связанных друг с другом

восприятий: шар с забралом из бутылочного плексигласа и красным

словом "СССР", черный резиновый кулак с торчащим над ним

маленьким прозрачным трезубцем, сильнейший запах пота и

майорские погоны на крашеном серебрянкой войлоке. В следующий

миг я уже извивался в вентиляционной шахте за люком. Я довольно

быстро протиснулся между лопастями огромного вентилятора,

похожего на корабельный винт, но когда я пополз по уходящему

куда-то далеко вверх колодцу, мой ватник сбился в ком, и я

застрял и скорчился, как плод в утробе. Потом снизу зашуршало,

что-то коснулось моей лодыжки, и я с криком рванулся вверх, в

считанные секунды вскарабкался метра на два и протиснулся в

горизонтальное ответвление. Оно кончалось круглым окошком, за

которым виднелся земной шар в мутной дымке облаков, я всхлипнул

и пополз ему навстречу.

Сквозь тонкую пленку слез Земля виделась нечеткой и

размытой, и словно висела в желтоватой пустоте, из этой пустоты

я и глядел на ее приближающуюся поверхность, протискиваясь к

ней навстречу, пока вдруг не расступились сжавшие меня стены и

коричневый кафель пола не полетел мне навстречу.

 

 

- Эй! Мужчина!

Я открыл глаза. Надо мной склонялась женщина в грязном

синем халате, на полу рядом с ней стояло ведро, а в ее руке

была швабра.

- Тебе плохо, что ли? Тебе чего надо здесь?

Я перевел взгляд - прямо напротив меня в стене была

коричневая дверь с надписью "проверить до 14.VII". Рядом висел

календарь с большой фотографией Земли и словами "За мирный

Космос!". Я лежал в коротком коридоре с синими крашеными

стенами, вокруг было три или четыре двери. Я поглядел вверх и

увидал в стене напротив календаря черную дыру вентиляционного

люка.

- А? - спросил я.

- Пьяный, что ли, говорю?

Держась за стену, я встал на ноги и побрел по коридору.

- Куда, - сказала женщина и резким движением развернула

меня. Я пошел в другую сторону. За углом начиналась крутая и

довольно высокая лестница вверх, упиравшаяся в деревянную

дверь, из-за двери доносился неясный шум.

- Давай, - подтолкнула меня в спину женщина в спину.

Я поднялся по лестнице, оглянулся - она настороженно

смотрела на меня снизу - толкнул дверь и оказался в полутемной

нише, где стояло несколько человек в гражданском. Они не

обратили на меня особого внимания. Издалека послышался

нарастающий гул, я поглядел вбок и прочел бронзовую надпись

"БИБЛИОТЕКА ИМ. В.И. ЛЕНИНА".

Земля, вдруг понял я.

Я вышел из закутка под лестницей и медленно побрел по

платформе к большому зеркалу в ее конце. Над зеркалом мигали

грозные оранжевые знаки времени, сообщавшие, что еще не вечер,

но времени уже довольно много, а последний поезд прошел чуть

больше четырех минут назад. Из зеркала на меня посмотрел

молодой человек с очень давно не бритой щетиной, его глаза были

воспалены, а волосы сильно всклокочены. Одет он был в грязный

черный ватник, в нескольких местах вымазанный побелкой, и имел

такой вид, словно спал последней ночью черт знает где.

Впрочем, именно так оно и было. На меня начинал

посматривать прохаживающийся по залу милиционер с маленькими

темными усами, и когда подошел поезд, я без особых колебаний

шагнул в раскрывшуюся дверь. Она закрылась, и поезд повез меня

в новую жизнь. Полет продолжается, подумал я. Половина лампочек

в луноходе не горела, и свет от этого казался каким-то

прокисшим. Я уселся на лавку, сидевшая рядом женщина

рефлекторно сжала ноги, отодвинулась и поставила в

освободившееся между нами пространство сетку с продуктами -

там было несколько пачек риса, упаковка макаронных звездочек и

мороженая курица в целлофановом мешке.

 

 

Однако надо было решать, куда ехать. Я поднял глаза на

схему маршрутов, висящую на стене рядом со стоп-краном, и стал

смотреть, где именно на красной линии я нахожусь.

Last-modified: Wed, 28 Jul 1999 13:55:49 GMT

 

Виктор Пелевин. Жизнь насекомых

 

 

 

Я в своем саду. Горит светильник.

Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.

Вместо слабых мира этого и сильных -

лишь согласное гуденье насекомых.

Иосиф Бродский

 

РУССКИЙ ЛЕС

 

 

Главный корпус пансионата, наполовину скрытый старыми тополями и

кипарисами, был мрачным серым зданием, как бы повернувшимся к морю задом

по команде безумного Иванушки. Его фасад с колоннами, потрескавшимися

звездами и навек согнутыми под гипсовым ветром снопами был обращен к

узкому двору, где смешивались запахи кухни, прачечной и парикмахерской, а

на набережную выходила массивная стена с двумя или тремя окнами. В

нескольких метрах от колоннады поднимался бетонный забор, по которому

вправо уходили поблескивающие в лучах заката трубы теплоцентрали. Высокие

торжественные двери, скрытые в тени опирающегося на колонны циклопического

балкона (скорее даже террасы), были заперты так давно, что даже щель между

ними исчезла под несколькими слоями спекшейся краски, и двор обычно

пустовал - только иногда в него осторожно протискивался грузовик,

привозивший из Феодосии молоко и хлеб.

Но в этот вечер во дворе не было даже грузовика, поэтому гражданин,

облокотившийся на лепное ограждение балкона, не был виден никому, кроме,

может быть, пары патрульных чаек, белыми точками плывших в небе. Гражданин

глядел вниз и вправо, на маленький домик лодочной станции, под крышей

которого помещалась воронка репродуктора. Шумело море, но когда ветер

начинал дуть в сторону пансионата, можно было разобрать обрывки обращенных

к пустому пляжу радиопредложений.

-...вовсе не одинаковы, не скроены по одному и тому же шаблону...

-...создал нас разными - не часть ли это великого замысла,

рассчитанного, в отличие от скоротечных планов человека, на многие...

-...чего ждет от нас Господь, глядящий на нас с надеждой? Сумеем ли

мы воспользоваться его даром?..

-...он и сам не знает, как проявят себя души, посланные им на...

Долетели звуки органа. Мелодия была довольно величественной, только

время от времени ее прерывало непонятное "умпс-умпс"; впрочем, особенно

вслушаться не удалось, потому что музыка играла очень недолго и снова

сменилась голосом диктора:

- Вы слушали передачу из цикла, подготовленного специально для нашей

радиостанции по заказу американской благотворительной организации

"Вавилонские реки"... по воскресеньям... по адресу: "Голос Божий", Блисс,

Айдахо, США.

Репродуктор смолк, и мужчина загнул указательный палец.

- Ага, - пробормотал он, - сегодня воскресенье. Значит, танцы будут.

Выглядел он странно. Несмотря на теплый вечер, на нем были серая

тройка, кепка и галстук (почти так же был одет стоявший внизу небольшой

южный Ленин, по серебристое лоно увитый виноградом). Но мужчина, судя по

всему, не страдал от жары и чувствовал себя вполне в своей тарелке. Иногда

только он посматривал на часы, оглядывался и что-то укоризненно шептал.

Репродуктор несколько минут шипел вхолостую, а потом мечтательно

заговорил по-украински. Тут мужчина услышал за спиной шаги и обернулся. По

балкону к нему шли двое. Первым шагал низенький толстяк в белых шортах и

пестрой майке. Следом шел иностранец в панаме, легкой рубашке и светлых

бежевых штанах, с большим обтекаемым кейсом в руке. То, что это

иностранец, было ясно не столько по одежде, сколько по хрупким очкам в

тонкой черной оправе и по нежному загару того особого набоковского

оттенка, которым кожа покрывается исключительно на других берегах.

Мужчина в кепке показал пальцем на свои часы и погрозил толстяку

кулаком, на что тот ответил криком:

- Спешат! Врут все!

Сойдясь, они обнялись.

- Привет, Арнольд.

- Здравствуй, Артур. Знакомьтесь, - толстяк повернулся к иностранцу,

- это Артур, о котором я вам рассказывал. А это Сэмюэль Саккер. Говорит

по-русски.

- Просто Сэм, - сказал иностранец, протягивая руку.

- Очень приятно, - сказал Артур. - Как добрались, Сэм?

- Спасибо, - ответил Сэм, - нормально. А что тут у вас?

- Все как обычно, - сказал Артур. - Вы себе представляете ситуацию в

Москве, Сэм? Считайте, тут то же самое, только несколько больше

гемоглобина и глюкозы. Ну и витаминов, конечно, - корм тут хороший,

фрукты, виноград.

- И потом, - добавил Арнольд, - насколько мы знаем, вы на Западе

просто задыхаетесь от различных репеллентов и инсектицидов, а наша

упаковка экологически абсолютно чиста.

- А санитарно?

- Простите?

- Санитарно она чиста? Вы ведь про кожу? - сказал Сэм.

Арнольд несколько смутился.

- Н-да, - нарушил Артур неловкую паузу. - Вы к нам надолго?

- Дня, думаю, на три-четыре, - ответил Сэм.

- И вы успеете за это время провести маркетинг?

- Я бы не стал употреблять слово "маркетинг". Просто хочу набраться

впечатлений. Составить, так сказать, общее мнение, насколько целесообразно

развивать здесь наш бизнес.

- Отлично, - сказал Артур. - Я уже наметил несколько образцов,

которые в достаточной степени репрезентативны, и, думаю, завтра с

утречка...

- О нет, - сказал Сэм. - Никаких потемкинских деревень. Я предпочитаю

двигаться наугад. Как ни странно, при этом получаешь самое верное

представление о ситуации. И не завтра с утра, а прямо сейчас.

- Как? - ахнул Артур. - А отдохнуть? Выпить с дорожки?

- Действительно, - сказал Арнольд, - лучше бы завтра. И по нашим

адресам. А то у вас сложится искаженное представление.

- Если у меня сложится искаженное представление, у вас будет

достаточно времени, чтобы его исправить, - ответил Сэм.

Уверенным спортивным движением он вскочил на перила балкона и сел,

свесив в пустоту ноги. Двое остальных, вместо того чтобы удержать его,

влезли на ограждение сами. Артур проделал эту операцию без труда, а

Арнольду она удалась только со второй попытки, и сел он не так, как первые

двое, а спиной ко двору, словно для того, чтобы голова не кружилась от

высоты.

- Вперед, - сказал Сэм и прыгнул вниз.

Артур молча последовал за ним. Арнольд вздохнул и спиной вперед

повалился следом, как аквалангист, опрокидывающийся в море с борта лодки.

 

 

Окажись у этой сцены свидетель, он, надо полагать, перегнулся бы

через перила, ожидая увидеть внизу три изувеченных тела. Но он не увидел

бы там ничего, кроме восьми небольших луж, расплющенной пачки от сигарет

"Приморские" и трещин на асфальте.

Зато если бы он обладал нечеловечески острым зрением, то смог бы

разглядеть вдалеке трех комаров, улетающих в сторону скрытого за деревьями

поселка.

Что почувствовал бы этот воображаемый наблюдатель и как бы он

поступил - растерянно полез бы вниз по ржавой пожарной лестнице,

единственному пути, ведущему прочь с давно и наглухо заколоченной террасы,

или - кто знает? - ощутив в своей душе новое неведомое чувство, сел бы на

серое лепное ограждение и повалился бы следом за тремя собеседниками? Не

знаю. Да и вряд ли кто-нибудь знает, как поступил бы тот, кто на самом

деле не существует, но зато обладает нечеловечески острым зрением.

 

 

Отлетев на несколько метров от стены, Сэм оглянулся на компаньонов.

Артур с Арнольдом превратились в небольших комаров характерного цвета "мне

избы серые твои", когда-то доводившего до слез Александра Блока; теперь

они с мутной завистью глядели на своего спутника, покачиваясь в потоке

воздуха, восходящем от нагретой за день земли.

Только неудобное устройство ротовых органов удержало Сэма Саккера от

самодовольной гримасы. Он выглядел совсем иначе: он был светло-шоколадной

раскраски, с изящными длинными лапками, поджарым брюшком и реактивно