Трудные» дети или трудные взрослые.

В анкете, которую мы провели для родителей, был такой вопрос: «Считаете ли вы своего ребенка трудным? Если да, то почему?»

Только пять процентов родителей считают своего ребенка трудным, и лишь один родитель смог объяснить, почему он так считает. Анкета была анонимная, так что я не знаю, какой именно ребенок имелся в виду, но я вижу гораздо больше трудных детей, чем показывают результаты анкеты. То, что я понимаю под «трудными» детьми, не совпадает с тем, как это понимают родители.

Трудный ребенок, на мой взгляд, это тот, у кого прервано нормальное общение с миром — общение на основе любви. Словно разомкнулась цепь, по которой, подобно току, струилась любовь, и, чтобы помочь такому ребенку, надо сначала обнару­жить место разрыва. И только потом осторожно внедряться в этот уже не по-детски тревожный мир.

Довольно часто от такого ребенка удается добиться результата.Но это чисто формальный, внешний успех. Вспомним молчали­вую Настю, Машу, Вадима! Они выполняли почти все задания, работали вместе с остальными детьми. Но как! Они словно угождали взрослым, взамен получая патент на собственную свободу. «Мы все сделаем, только отстаньте!» — вот что говорят их глаза.

Детское сознание гибко, мобильно. Опасно злоупотреблять этим качеством, требуя от детей работы на публику. Мы, взрослые, в лучшем случае получим механическое, внешнее знание, в худшем — воспитаем показушников, людей с двойной моралью, а значит — без морали.

Есть, правда, «непереключаемые» дети, которых зачастую считают трудными. Противостоя требованиям взрослых, они упорно продолжают делать свое. Таких поначалу не удается вовлечь в общую игру, они настолько переполнены собой, то есть своими фантазиями, мыслями и идеями, что просто не в силах вникнуть, они начинают работать вместе со всеми, но фантазия уносит их. Этой мощной стихии они полностью подвластны. И вот из заданной черепахи получается стол на ножках, из стола - дракон, из дракона — злое чудовище с выдуманным на ходу именем Бердоклыч и т. д. Это наиболее распространенный и описанный в классической детской литературе тип детей. С возрастом они угомонятся, фантазия входит в берега — и они становятся вполне обычными школьниками с хорошей успеваемостью.

Часто такая трансформация происходит прямо на ваших глазах. И связана она с приобретением навыков, овладением другими, неречевыми средствами изображения и выражения.

Андрюша Ш., трех лет с половиной, кто изобрел чудовище с названием Бердоклыч, почувствовал материал, стал довольно бойко лепить, и теперь ему не приходится изощряться в оправдании и назывании своих скульптур. Он свободно обращается с материалом, чем сам потрясен в первую очередь — тут сразу появилась и усидчивость, и направленное внимание. А ведь в начале года я опасалась, что не вынесу присутствия этого безудержного болтуна в группе, считала, что с ним нужно заниматься индивидуально, тет-а-тет.

В этой категории неуправляемых, необучаемых есть, однако, другие, такие, как упоминавшийся ВоваО., который самозабвенно создает «лепешечные» рельефы и упорно не признает трехмерного мира или такие, как пятилетняя Таня Г., которая лепит одних принцесс и красавиц.

Мама Тани Г. недовольна тем, что делает Таня. Она отдала Таню в школу с единственной целью — приучить ее к коллективу, к дисциплине. Девочка в раннем возрасте перенесла тяжелую полостную операцию, долго болела. На вид она весьма странная: ходит как-то боком, правое плечо приподнято, чуть косолапит, передние зубы выпали, густая челка прикрывает брови, иголками свисает над верхними веками. Девочка-ста­рушка. И вот такой нескладный ребенок лепит одних принцесс. Что бы мы ни делали, в какую игру ни играли. Таня при сем присутствует, а лепит свое. Это-то и вызывает недовольство мамы, она требует, чтобы я была с Таней построже, жалуется, что на всех предметах Таня выполняет задания, а только у меня делает что хочет. А хочет Таня одного: рисовать и лепить принцесс, красавиц. Потому что сама не принцесса, не красавица. Я ее прекрасно понимаю. Все, что в данном случае я могу сделать, это на принцессах показать Тане премудрости скульптуры: пластику, динамику, композицию и т. д. Таня прекрасно все схватывает. Чем глубже она проникает в предмет, тем более недовольства выказывает мама. Уставшая, измученная Таниными недугами, не в силах она примириться с тем, что дочь не подходит под стереотип. И видит — непростой ребенок, даже внешне отличается от большинства детей, а хочет, чтобы была как все. Она исходит не из того, какова Таня, а из того общего представления о том, какие должны быть дети в Танином возрасте. Боюсь, что и ее Таню будет ждать нелегкая, конфликтная жизнь, а потом финал: «Я все для нее делала, все отдавала, а она!..»

Подобные Вовы и Тани очень трудны в обучении. Их не свернешь. Они так любят свое, что не в силах по желанию взрослых полюбить другое. Они глубоко погружены в предмет своей страсти, а их родители, вместо того чтобы попробовать вникнуть в предмет их страсти, впадают в панику и умоляют срочно перевоспитать «упрямого», по их мнению, ребенка. В чем же корни этого «упрямства»? Мне кажется, дело в том, что ребенок еще не умеет отстаивать себя, объяснять доступными взрослым способами, чего он хочет. И когда, так и не разобравшись в этом, родители «ломают» ребенка, они порождают в нем упрямство. Порой на всю жизнь.

Упрямец и конформист — две жертвы «непонимающе-активно­го» воспитания. Как быть с ними?

 

ПЕТЯ-ХОККЕИСТ И «ВЕЛЬВЕТОВЫЕ»

Петю Л., любителя хоккея и сына хоккеиста, решили «эстетически» воспитать. Приводила его мама прямо из детского сада. Мальчику, которому по его природе надо было бы по десять часов гонять в хоккей, кататься на лыжах, да и просто бегать без всякого смысла, ибо двигательная энергия его была неукротима, приходилось заниматься малоподвижными предме­тами: живописью, английским, математикой и лепкой. Только на музыкальных занятиях он оживал. Да и то ненадолго, на время игры в мяч. Остальное время он всем мешал, ругался, как ругаются старшие мальчишки во дворе, с которыми он играет в хоккей. Что делать? Я-то нашла выход: задавалаемулепить клюшки, ворота, хоккеистов, и он сидел себе спокойно, забывшись в тяжелом сне бессмысленной, на его взгляд, деятельности. И что же? Мама была недовольна. Все делают одно, а Петя другое.

— Вы с ним построже,— наказывала она мне.— Вы с ним все время шутите, а мой Петя шуток не понимает. Мы дома не шутим. Стоит с ним пошутить, он тут же на голову садится. Надо будет его потом на музыку отдать, чтобы поменьше свободного времени оставалось.

Интересы Пети никак не культивируются в семье. Может, у папы не удалась хоккейная карьера, и он ни за что на свете не хочет, чтобы Петя шел по его стопам. Или, сами не обладая общей культурой, они мечтают, чтобы Петя стал всесторонне развитым? Для этого существует студия. И вот мучают ребенка! Копится в Пете разрушительная энергия, пулей вылетает он из класса и носится по фойе, пока какая-нибудь строгая преподава­тельница не возьмет его за руку и не внушит, что в школе так себя вести нельзя. А скажи я маме: не мучайте мальчика, успеет он еще «образоваться», нельзя насильно «привить культуру», должны быть и у ребенка предпосылки к этому — обидится. «Все ходят, все водят, что мой Петя хуже всех? А как он тогда в школе будет учиться?»

Сколько детей уже в таком раннем возрасте закомплексованы. Неуверенность, нытье, ребенок еще и не пробовал взяться за задание, а уже — в слезы: «Не умею, не получится, не буду, лучше шарик сделаю...»

Детям с гипетрофированным тщеславием страшно приступать к тому, что они не опробовали предварительно. Вдруг не выйдет, и они уронят свой авторитет в глазах остальных детей? Нормальный ребенок и думать не станет наперед, получится у него или нет. Его увлечет дело. Ведь малышей, которые роются песке, не волнует, выроют они что-нибудь или нет. Им нравится сам процесс.

Недавно к нам пришли два брата, одному пять, другому четыре года. «Вельветовые» мальчики, в «фирменных» бутсах — смотреть по одежке, должны бы быть самоуверенными, хвастливыми. Возят мальчиков на машине, одеты они «с иголочки», мама очень бойкая, с ходу рассказала мне про мужа, про мечты — совместить материальное и духовное; вполне трезво объяснила причину «запущенности» детей: очень любит она мужа, он у нее на первом месте, а дети — на втором. Мало им читает, мало бывает с ними, хотя сидит дома. (Позже выяснилось, что они ходят в детский сад — то ли для освобождения мамы на радость папе, то ли для приучения к дисциплине.) «Взрослые, я считаю, имеют право на свою личную жизнь»,— заявила мама «вельветовых братьев». Четкая, циничная, волевая дама, пора сомнений ушла в далекое прошлое. Ну, а каковы мальчики? Унаследовали они мамины черты?

А мальчики не переносят никаких трудностей. Они теряются, когда им задаешь обычный вопрос. Словно с ними никогда прежде не разговаривали. Они не могут выстроить домика из кубиков, не могут размять пластилин, они абсолютно беспомощны. Чуть что — глаза на мокром месте. Отщипнут кусочек пластилина и смотрят на меня, приоткрыв рот.

Наконец, после долгих мытарств сами, без моей помощи, слепили по козлику из сказки. Изнылись, но сделали. Я сидела между горемычными братьями, диктовала им каждое движение, мужественно не прикасаясь к их работам. Стоило отвлечься на других детей — и мальчики застывали с открытыми ртами. Как им трудно! Им уже трудно жить. Они еще не думают, как их мама, о «гармонии между материальным и духовным», они просто плачут по каждому пустяку.

А мама довольна:

— Неужели они сами слепили этих козликов? Просто не верится! Как живые! Можно оставить это у вас?

Ей, при машине, лень было брать с собой наши достижения. А ведь многие родители возят детей с другого конца города и не оставляют у меня ни пластилина, ни коробок с «готовой продукцией». Они этим дорожат. Не всегда понимая смысл работ, они ценят труд своих детей, они дорожат их любовью к занятиям.

Забитые дети, запущенные дети — это еще не плохие дети. Они-то прекрасно отличают добро от зла, красоту от уродства, любовь от нелюбви, безразличия. Но они окружены взрослыми, у которых нравственные нормы размыты, а иногда и вовсе отсутствуют. Детям помочь можно. Любовь, искренность, терпе­ние — и они летят к тебе, как мотыльки на свет. Даже стыдно бывает за столь легко добытое расположение. Но стоит ли обольщаться? Что может дать час занятий в неделю, да притом не один на один, а в группе?

Маму «вельветовых» мне не изменить. Она человек сложив­шихся взглядов. А вот детям можно бы помочь. Если только маме в один прекрасный день не придет в голову, что все это ни к чему.

Как это случилось с папой Насти-молчуньи и еще с одним трудновоспитуемым» папой, папой Данека.

 

А КАКИМ ВЫ БЫЛИ РЕБЕНКОМ?

Данек — красавец: крупные каштановые кудри до плеч, продолговатые карие глаза с длиннющими ресницами. А в глазах этих, под дрожащими ресницами,— мировая тоска.

— А я не умею лепи-ить, а я хочу к папи-и...— повторяет мальчик на каждом занятии. Чем только я его не занимала! И куклы из кукольного театра приходили на помощь, и всяческие фокусы-мокусы с пластилином. Ничего не помогало. На другие занятия он вообще не ходил, а у меня ныл и мешал детям.

Папу Данека беспокоило только одно — его некоммуникабельность.

— А каким вы были ребенком? — спросила я папу.

— И не спрашивайте! Я был жутким занудой. Знаете, как меня в детстве кормили? Мама носила меня на руках по лестнице, а папа шел за нами с ложкой каши наготове. Я открывал рот ровно на десятой ступеньке, и счастливый папа всовывал мне в рот ложку каши. И ничего, вырос. К тому же мы возлагаем большие надежды на женины гены. Она полная противоположность мне, видите, ее сын ноет, а она улыбается.

— Второй ребенок будет похож на вашу жену,— утешила я его.

— Этого я не переживу,— сказал папа Данека, потрепав сына, за подбородок.— Если шесть человек не справляются с одним ребенком...

— Шесть человек?

— Две бабушки, два дедушки и мы с женой,— мрачно ухмыльнулся папа Данека.— Мы так загорелись, узнав о вашей студии, да, видно, зря.

Говорю с папой, а слышу голос сына: тоскливая интонация, внутренняя паника и абсолютное отсутствие терпения.

— Но ведь и месяца не прошло. Многие дети трудно привыкают к новой обстановке...

— Нет. Спасибо вам, но Данека я заберу. Зачем зря мучить мальчика.

Распрощавшись с Данеком и его родителями, я издали наблюдаю, как двое взрослых пытаются одеть одного ребенка. Данек извивается, бьет по высокой тумбе ногами. Родители специально водрузили его туда — там ему трудней увильнуть от неприятной процедуры. Это напоминает только что рассказанный Данекиным папой эпизод с кормежкой. Преемственность поколений!

— Не крутись! Ты вспотеешь и простудишься в этой чертовой| школе! — доносится голос Данекиного папы.

И я вдруг испытываю радость оттого, что этого ребенка больше не будет на моих занятиях. Мне искренне хотелось заинтересовать его лепкой, помочь ему обрести хоть малую самостоятельность, часто даже в ущерб другим детям. Это тот случай, когда я оказалась бессильной. Однако это вовсе не означает, что Данек станет копией своего отца. Жизнь иногда вытворяет с нами такие штуки...

 

УГОЛ ЗРЕНИЯ

— Ты с мотором?

— Да.

— Я тоже с мотором.

(Из разговора в классе)

Увы, мало кто из взрослых с детским мотором, мало кто способен смотреть на мир непредвзятым взглядом. Дети не судят, не выносят никому и ничему приговора. Всяих энергия направлена на познание мира, который для них еще не расчленен. Не расчленено время — оно отсчитывается по событиям.

— У меня бывает день рождения, когда приезжает бабушка.

Многие один день считают за два — до дневного сна и после. У них свое представление о пространстве:

— Рома, надо иметь предел. Космос и то с каким-то пределом.

Они по-своему понимают расстояние:

— Я за один километр сижу. Это близко, к вашему сведению.

— Два километра, у-у-у! Всю ночь идти.

Они думают, что, чем больше ешь, тем больше станешь.

— Был большой, а потом унизился, потому что мало каши ел.

— Если б муравьи все на свете ели, они бы были огромными.

Они надеются на то, что подрастут и смогут летать. Летают же мошки, птицы:

— А я, между прочим, как в школу пойду, так и залетаю.

Они не знают, как рождаются люди:

— Как же ты родилась без мамы? Трудно тебе было?

— Да. Я все сама делала.

Поэтому они равнодушно относятся к смерти, ведь сам цикл жизни, имеющий начало и конец, им неведом:

— А мне весело. Где музыку услышу, туда и бегу смотреть похороны.

Они еще не знают, что слова имеют переносный смысл, и все понимают буквально:

— У меня в книжке написано, что на краю земли находится север. Значит, у земли есть край.

— Ты что, не знаешь, что такое форма? Форма — это пиджак.

Потому-то они с необыкновенной легкостью и непосредствен­ностью сыплют неологизмами, изобретают новые:

— Один раз лепну и больше не буду.

— Сколько нашло муравьев, они все в молоках лазали.

— Я так летела, так летела, только пятна сверкали.

— У нас такой неразборчивый дом, что не поймешь, кто где живет. Вот у нас есть Блинов, он пришел на день рождения, съел варенье, и зуб в варенье упал.

— Я видел на канале следоход.

— Был такой цирковой клоун, что он даже на торкалку лез и с велосипеда падал.

— Были такие люди — Го и Мо, и они нам прислали гоголь-моголь.

Они поражают нас не только неожиданными вопросами, но и своими находчивыми ответами на них:

— Как ты думаешь, мамы говорят своим малышам: «Не плачь, а то слеза у тебя на щеке застынет»? Если даже они пугают, то я знаю ответ для малышей: «Засуньтесь этой щекой в теплую воду».

— Отчего у ребенка ноги кривые? Оттого у него ноги кривые, что у мамы кривые, а ноги ребенка в ее ногах.

Как-то мы с сыном собирали ягоды в лесу. Я сидела на корточках в черничнике, а сынишка стоял рядом и был вровень со мной. И тогда меня «осенила» простая догадка: вот с какого уровня дети видят мир.

Что же они видят? В городе — асфальт, ботинки, брюки, туфли и вдруг среди этого ботиночно-туфельного мира — пуговица. Яркая, еще не покрытая пылью, пуговица лежит на самом виду, и никто, кроме малыша, ее не увидел. А бархатистые листочки декоративных кустарников, высаженных вдоль шоссе! Отверни­тесь — и ребенок сорвет листок и попробует его на вкус. Горький.

Какое раздолье ребенку на природе. Экстаз собирания гри­бов — кстати, дети находят грибы лучше взрослых. А жучки-червячки! Вот ползет жук с блестящей спинкой. Шевелит усами. Это не насекомое из семейства жесткокрылых, а единственное, неповторимое, ползучее существо. А чудо-бабочки и улитки на одном листе?

Взрослые находятся на одной территории с детьми, но едва ли они видят сотую часть того, что их дети. А уж детское счастье открытия по своей интенсивности несравнимо ни с одним взрослым чувством. Недаром это остается в памяти навсегда. Хотя бы как факт.

Ребенок каждый день живет наново, как впервые. У него, как мы выяснили, свои представления о времени, пространстве, о добре и зле. Он как бы играет с нами в игру «горячо-холодно». Он тянется к теплу и бежит от холода и равнодушия. Он мал, но его интенсивная, неукротимая энергия познания тормошит нас, взрослых, будоражит от сна, он дает нам возможность прожить новую жизнь, и, если мы в силах это сделать, мы не нанесем ему урона, не притесним его свободу.

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

«ОСВОБОДИТЕ СЛОНА». 2

ПРЕДИСЛОВИЕ.. 2

ИГРА ВСЕРЬЕЗ. 3

КАЖДЫЙ - ЛИЧНОСТЬ. 3

ПОДВОДНЫЙ КАМЕНЬ. 3

ОТКРЫТИЕ.. 4

МАМА-ЭНТУЗИАСТ. 5

ЛЮБОВЬ СЛЕПА.. 6

САМОЕ-САМОЕ.. 7

КОМПЛЕКС «ДЕЯТЕЛЯ». 8

БЕЗБЫТНЫЙ КРОКОДИЛ В СТРАНЕ ОЖИВЛЕННЫХ СЛОВ.. 8

ДОМАШНИЕ РАССКАЗЫ... 10

ГНЕЗДО «УВЕСЕЛИТЕЛЬНЫХ ПТИЦ». 10

ЧЕЛОВЕК ИЗ ДОМА.. 12

КАК ПРИДУМЫВАЮТСЯ УРОКИ... 12

УРОК.. 15

КАК ВЫЛЕПИТЬ «ОТФЫРКИВАНИЕ». 15

«ОЛЕГ ОТ ЧЕТЫРЕХ ДО ШЕСТИ». 17

ПЕРВОЕ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ.. 17

ЗАМУРОВАННЫЙ ЛЕВ.. 18

ВТОРОЕ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ.. 19

МАЛЬЧИК С ФЛЕЙТОЙ.. 19

ДЕТСКАЯ ЛОГИКА.. 22

КРАСОТА - КРИТЕРИЙ СВОБОДНОГО РЕБЕНКА.. 22

ЛУЧШЕ БЫ МЕШАЛА... 23

ОДАРЕННЫЕ ДЕТИ.. 24

ЧЕЛОВЕК ВИДИТ ВЕСЬ МИР. 24

ПРИТЧА О ЛЯГУШКЕ.. 25

ДЯДЯ, СНИМИТЕ ОЧКИ! 26

«ТРУДНЫЕ» ДЕТИ ИЛИ ТРУДНЫЕ ВЗРОСЛЫЕ?. 28

ПЕТЯ-ХОККЕИСТ И «ВЕЛЬВЕТОВЫЕ». 29

А КАКИМ ВЫ БЫЛИ РЕБЕНКОМ?. 30

УГОЛ ЗРЕНИЯ.. 31