Внутренние распри. Уничтожение флота 10 страница

Оставим это и перейдем к другой огромной постройке, где находилось множество идолов, говорили, что это свирепые божества, и вместе с ними были всякого вида хищники, наподобие тигров и львов[247], которые делятся по размеру на два типа, одни чуть больше волка, а другие — с лису, еще были схожие с теми, что мы называ­ем лисами [(койоты)], и другие, еще меньшие хищники, все они были лютыми, и их кормили мясом, большинство из них было выращено в этой постройке, и их кормили оленями, курами, собачками и иной дичью, а еще и туловищами индейцев, которых принесли в жертву. Было это так, рассказываю то, что знаю: когда тех не­счастных индейцев приносили в жертву, им рас­секали кремневыми ножами грудь, рылись там, вырывали сердце, его и кровь преподносили своим идолам, те, от чьего имени была эта жертва, после того, как отрезали ноги, руки и голову, съедали ноги и руки на празднествах и на пиршествах, а голову подвешивали [нанизав на шест] между столбами, туловище принесен­ного в жертву не ели, а бросали этим диким зверям. Еще было в той прокля­той постройке множество отвратительных ядовитых и неядовитых змей, у одной на конце хвоста странные костяшки, вроде кастаньет[248], это самые худ­шие ядовитые змеи из всех; находились они в огромных глубоких корытах и ведрах из глины, которые были украшены множеством перьев, там они от­кладывали яйца и выводили своих змеенышей; их также кормили туловища­ми принесенных в жертву индейцев и мясом собачек, которых они обычно разводили; и еще достоверно известно, что когда нас заставили уйти из Мешико [в "Ночь печали"], у нас убили более 850 наших солдат, и этих мертвых расчленяя, кормили много дней хищных зверей и змей, об этом расскажу в свое время; и эти змеи и звери были посвящены тем свирепым идолам, и по­этому находились вместе с ними. В заключение об этих ужасных вещах ска­жу, когда раздавался рев тех тигров и львов, и вой лис [(койотов)], и шипение змей, это было неприятно слушать и становилось жутко.

Теперь же следует сказать и об искусных мастерах, каких в Мешико было много по любому ремеслу. Прежде всего, конечно, нужно упомянуть про резчиков по камню, а также золотых дел мастеров, ковкой и литьем создававших такие вещи, которые бы возбудили зависть их испанских товарищей[249]. Великое их бы­ло множество, и самые знаменитые жили в Аскапоцалько, недалеко от Мешико. Вместе жили и ювелиры, удивительно опытные в шлифовке разных каменьев. Великолепны были также художники, скульпторы и мастера по резьбе. Ткачеством и вышивками занимались более женщины, достигая в этом невероятного ис­кусства, особенно в изготовлении тончайших материй с прокладкой из перьев. Более простые, повседнев­ные ткани доставлялись из поселений и провинции, которые были на северном[250] побережье, около Вера Круса, и назывались — Коташтла, вблизи от Сан Хуана де Улуа, где мы высадились, когда приплыли с Кор­тесом. И во дворце великого Мотекусомы все дочери сеньоров, его друзей, постоянно изготавливали самые лучшие вещи, и многие дочери жителей Мешико, которые жили в затворничестве вроде монахинь, также ткали ткани и все с пером. У этих монахинь были жилища около главного си [(пирамиды храма)] Уицилопочтли, и из-за преклонения перед ними и их женским идолом, они были посредницами в свадьбах, подго­тавливая с отцами [молодоженов] этот религиозный обряд до самой свадьбы, и участвовали в ее проведе­нии. Было у великого Мотекусомы огромное число танцоров, акробатов, жонглеров и дру­гих увеселителей. Замечу, что они занимали целый квартал, ничем иным они не занима­лись, зато свои штуки, часто очень голово­ломные, они проделывали отменно.

Наконец, Мотекусома содержал еще, и только для себя, большое количество каменщиков, плотников, столяров, садов­ников. Особенно много было последних, ибо сады Мотекусомы были не только ве­лики, но и чудны своим великолепием: всю­ду цветочные клумбы хитрых рисунков, везде душистые растения, масса искусствен­ных гротов, ручейков, бассейнов, прудов.

Впрочем, всего не перескажешь!.. Ясно, как могуч и велик был Мотекусома!

ЧУДЕСА МЕШИКО

Как говорилось, уже четыре дня мы находились в Мешико[251], и никто из нас, и даже предводитель, не выходил из нашего лагеря, лишь только в строения дворцового комплекса [Мотекусомы][252]. Кортес ска­зал нам, что было бы хорошо сходить на главную торговую площадь и осмотреть великое святилище Уи­цилопочтли и что хочет послать испросить на это разрешение у великого Мотекусомы. И для этого он послал вестником Херонимо де Агиляра и донью Марину, а вместе с ними своего пажа, понимавшего уже немного язык мешиков, которого звали Ортегильей. А Мотекусома, получив сообщение, ответил, что мы можем сходить, в добрый час, но, с другой стороны, опасаясь, что если его там не будет, то мы совершим какое-нибудь бесчестье их идолам, решил идти собственной персоной вместе со многими их знатными. И в богатых носилках отправился он из своих дворцов до середины пути; посещая святилища, следова­ло сходить с носилок, потому что было бы большим бесчестьем их идолам добираться к ним и святили­щам на носилках, и его переносили под руки самые главные из знати; дальше шли с ним вассальные сень­оры, а впереди несли два посоха, как скипетры, поднятые вверх вертикально, что было знаком, что там шел великий Мотекусома, а когда он передвигался на носилках, несли один жезл наполовину золотой, наполовину деревянный, поднятый вверх, как жезл правосудия. И таким образом он добрался, и поднял­ся на их главный си [(пирамиду храма)], сопровождаемый многими papas [(жрецами)], и стал воскурять фимиам и совершать другие церемонии Уицилопочтли.

Оставим Мотекусому, о котором уже будет речь дальше, и, как говорится, вернемся к Кортесу и к на­шим капитанам и солдатам, которые постоянно держались правила: и днем, и ночью быть вооруженны­ми, и такими нас видел и Мотекусома, когда приходили повидаться с ним, и то не было чем-либо новым. Говорю это, потому что наш предводитель на коне вместе со всеми остальными, у которых были лоша­ди, и большая часть наших солдат, во всеору­жии, отправились в Тлателолько[253]. С нами по­шло много касиков, посланных Мотекусомой, вместе с ними мы прибыли на главную торго­вую площадь, которая называлась Тлателолькской. Так как мы не ожидали увидеть что-либо подобное, то изумлялись множеству народа и товаров, которые на ней находились, великому порядку и организованности во всем. А знат­ные, что шли вместе с нами, по ходу все объяс­няли. Для каждого товара были свои торговые ряды, располагавшиеся на своих условленных местах. Вначале для товаров из золота, серебра, драгоценных камней и перьев, и накидок, и узорчатых тканей, в других — товаром были индейские рабы и рабыни; замечу, что приводили так много их на продажу на эту главную торговую площадь, как приводили португальцы негров из Гвинеи[254], а скованы они были длинными палками с ошейниками на их шеях, чтобы не сбежали, а другие были оставлены свободными[255]. Затем находились другие торговцы, продававшие более грубую одежду, хлопчатобу­мажную ткань, скрученные нитки, и продавцы земляных орехов[256], и торговавшие какао; и та­ким образом продавались все те виды имев­шихся товаров во всей Новой Испании, точно таким же образом, как и в моем краю, в Меди­не дель Кампо, при проведении ярмарок вся­кий товар находится в своих торговых рядах. Так же на этой главной торговой площади они торговали и накидками из хенекена, и веревка­ми, и cotaras [257] — обувью, которую они носят, а делали ее из того же растения, а также вареными весьма сладкими корешками и всем другим, что извлекали из этого же растения[258], все это было на одной стороне торговой площади на своем ус­ловленном месте; а шкуры ягуаров, пум, нутрий и схожие с лисьими[259], и крупных зверей[260], и других хищных зверей[261], выдр и диких кошек[262], — одни из них выделанные, а другие без выдел­ки, — находились на другом месте, как и другие виды вся­ческих товаров.

Продолжим осмотр дальше и расскажем, что в другом мес­те они продавали фасоль, чию[263], бобы и травы[264]. Затем прошли мы к тем, что продавали фазанов и индюков[265], кроликов и зайцев, крупных зверей [пекари, тапиров и оленей], уток и собачек[266] и все другое, относящееся к этому промыслу, на своем мес­те торговой площади. Скажем о плодах, которые продавали и в вареном виде, как и каши из кукурузной муки, и потрошки, также на своем месте. Поскольку весь гончарный товар был представлен тысячью ви­дов, от огромных глиняных кувшинов до малюсеньких кувшинчиков, то он также находился отдельно; и также продавали мед и медовые коврижки и другие сладости, которые делались, как торт из меда и оре­хов. И также они торговали древесиной, досками, люльками, балками, колодами и скамьями, — и все от­дельно. Затем мы прошли к тем, что торговали хворостом, щепой и прочими вещами этого вида. Но гла­за наши уже устали, да и немыслимо было все обозреть ничего не пропустив. Ведь достаточно сказать, что в Мешико ничто не пропадало и все считалось товаром: даже человеческие отбросы собирались и перевозились куда нужно, ибо употреблялись в производстве, например, кожевенном. Вижу, что чита­тель улыбается, но это именно так, как я говорю: недаром в Мешико везде были уборные, особо для это­го построенные, укромные. Да, ничто в этом городе не пропадало даром!.. Впрочем, всего не перечтешь, что было на этом величайшем в мире рынке. Достаточно указать еще, что в особом месте продавался amal, то есть здешняя бумага, в другом — искусные изделия для особого курения из табака, далее — благовония разные, пахучие мази и притирания, далее — ве­ликое множество семян, отдельное ме­сто для продажи соли, отдельный ряд для изготовителей кремневых ножей и иных изделий, для инструментов музы­кальных и так далее, и так далее — без конца. Все битком набито народом, но везде порядок, да и на самой торговой площади были здания суда, с тремя судьями и другими, как альгуасилы; суд этот наблюдал за качеством товаров, а также решал все распри. И еще продавали топоры из латуни, меди и олова, и небольшие сосуды из тыкв, и весьма разноцветные кувшины с одной ручкой, сделанные из дерева. Закончив рассказывать о всех вещах, продававшихся там в столь большом количестве и разнообразии видов, замечу, что для того, что­бы до конца осмотреть всю эту главную торговую площадь, заполнен­ную множеством людей и огороженную оградой со входами, не хвати­ло бы и двух дней. Мы направились к главному си [(пирамиде храма) Уицилопочтли], при нем были обширные дворы, вблизи которых была такая же торговая площадь, где находилось множество товаров, точно таких же, как я рассказывал, а перед выходом с нее был выставлен на продажу золотой песок с приисков; помещено же было то золото в про­зрачные стержни перьев гусей той земли, и таким образом то золото просматривалось снаружи на просвет; этими наполненными длинны­ми стержнями перьев они вели между собой расчет, как и накидками, или xiquipiles [(шикипилями), 1 шикипиль = 8 000] какао-бобов, или ра­бами, или другими любыми вещами, на которые обменивали.

Как говорилось, прекратив осматривать главную торго­вую площадь, мы приближались к обширным дворам, огра­жденным стеной, где был тот главный си; прежде чем при­близиться к нему, мы вступили на большие дворы, периметр которых, по моему мнению, был гораздо больше, чем торго­вой площади в Саламанке, и был обнесен двойной стеной каменной кладки, а его внутреннее пространство было по­всюду вымощено большими белыми каменными плитами, очень гладкими, не было на этих камнях шероховатости, они были отполированы, и все было очень чисто, на всем нем не нашли бы ни соринки, ни пылинки[267]. И, подойдя близко к главному си, мы встретили, раньше чем поднялись хоть на ступень, посланных великим Мотекусомой с вершины, где совершались жертвоприношения, шесть papas [(жрецов)] и двух знатных для сопровождения нашего предводителя при подъеме по ступеням, которых было 114, они хотели взять его под руки и помочь подниматься, чтобы он не утомился, как помогали своему сеньору Мотекусоме, но Кортес запретил даже приближать­ся к себе. Затем мы, взобравшись на верх глав­ного си, обнаружили на вершине площадку, а на ней пространство в виде подмостков, где нахо­дились крупные камни, на которые помещали несчастных индейцев для жертвоприношения, и там был большой идол вроде дракона и другие дьявольские статуи, и — много крови, пролитой в тот день.

Так как мы прибыли, Мотекусома вышел из святилища [(башенки с помещением)], где были их проклятые идолы, которое было на вершине глав­ного си [(пирамиды храма)], и вместе с ним подошли два papas [(жреца)], они выказали почтение Кортесу и всем нам, и Мотекусома спросил: "Уто­мительно было, сеньор Малинче, взбираться на этот наш великий храм?" А Кортес ответил ему через наших переводчиков, которые были с нами, что ни его, ни нас ничто на свете не может утомить. Затем Мотекусома взял Кортеса за руку и предложил обозреть свой огромный город и все большие города, расположенные на воде, и другие многочисленные поселения вокруг этого же озера — на земле; и то, что нам не удалось хорошо рассмотреть на главной торговой площади, оттуда было видно гораздо лучше. И так мы стояли, все осматривая, поскольку этот громадный проклятый храм был столь высок, что господствовал надо всем; и оттуда мы видели все три дороги [на дамбах], ведущие в Мешико: та, что из Истапалапана, по которой мы прошли четыре дня назад; и из Тлакопана, по этой дороге мы отступали в ночь нашего большого поражения, когда Куитлауак, новый сеньор [мешиков], выбил нас из города, о чем дальше будет рассказано; и из Тепеяка. И мы видели акведук с пресной водой, проведенный из Чапультепека, снабжавший город, а на тех трех дорогах [на дамбах] промежутки с мостами, сделанные то тут, то там, чтобы таким путем въезжать и выезжать по озеру от одного места к другому; и мы видели на этом большом озере столь великое множество лодок, одни прибывали с продовольствием, другие возвращались нагруженные товарами; и мы видели каждый дом этого великого города и все дома большинства городов, что были расположены на воде; от дома к дому было не пройти иначе как только по подъемным мостам, сделанным из дерева, или на лодках. И мы видели в этих городах cues [(пирамиды храмов)] и святилища в виде башен и крепостей, и все сияющей белизны, это было изумительно, а при до­рогах [на дамбах] — другие башенки и святилища, которые были как зам­ки. И потом, основательно осмотрев все, что мы могли увидеть, вновь ста­ли обозревать главную торговую площадь со множеством людей, толпив­шихся на ней, — одни покупали, другие продавали, и только гомон и гул от криков и разговоров оттуда был слышен более чем за одну легуа, и сре­ди нас были солдаты, которые побывали во многих местах мира: и в Кон­стантинополе, и по всей Италии, и в Риме — и они говорили, что такой торговой площади, настолько благоустроенной и таких больших разме­ров, заполненной таким множеством людей, они никогда не видели.

Перестав это обозревать, наш предводитель повернулся и сказал фрай Бартоломе де Ольмедо, как мне помнится, находившемуся там: "Мне кажется, сеньор падре, было бы хорошо сейчас попробовать нам получить у Мотекусомы разрешение разместить тут наш храм". И падре ему ответил, что было бы благо, если бы это удалось, но ему кажется, что не следует обращаться в такое время и что он не представляет, как Мотекусома сумеет дать на это разрешение. Но наш Кортес вслед за тем обратился к Мотекусоме, донья Марина переводила: "Вы — великий сеньор, и Вы достойны стать величайшим! Сущее удовольствие обозревать все эти Ваши города! Вас еще прошу: ока­жите милость нам, находящимся здесь, на вашем храме, покажите ва­ших богов и teules". Мотекусома ответил, что сперва должен перегово­рить с главными жрецами. И затем, переговорив с ними, предложил вой­ти в одну башенку [из двух], по вер­ху крыши которой были очень бога­тые зубцы, а внутри ее, в помещении в виде зала, находились два подобия алтаря, и при каждом алтаре было по гигантскому идолу, с очень высо­кими туловищами и весьма массив­ных. Первый, находившийся по пра­вую руку, сказали они, был идол Уицилопочтли, их бог войны, его лицо и нос были весьма широкие, а глаза безобразные и свирепые; все его ту­ловище было покрыто столь многи­ми драгоценными камнями, золотом и жемчугом, прикрепленными мас­тикой, которую изготавливали в этой земле из каких-то корней, и го­лова была покрыта этим же, а туло­вище его было опоясано нескольки­ми по виду большими ужами, сде­ланными из золота и драгоценных камешков, и в одной его руке нахо­дился лук, а в другой — несколько стрел. Там вместе с ним был другой небольшой идол, сказали, что это его паж, он держал недлинное копье и щит весьма богатый, из золота и каменьев; и висело на шее Уицилопочтли несколько лиц индейцев и иное, вроде сердец тех же индейцев, из золота и серебра, вместе с множе­ством синих камешков; и там было несколько жаровен ладана, которым был их копал, с тремя сердцами ин­дейцев, принесенных в жертву в тот день, их сжигали, и дым от того и от копала был тем жертвоприношени­ем, совершенным ему. И были все стены и пол в этом святилище так за­литы и черны от запекшейся крови, что все так сильно и скверно воняло. Затем, в другой стороне, по левую руку, рассмотрели находившегося там же другого гигантского идола высотой с Уицилопочтли, а носом, как у медведя, а глаза его ярко сверкали, сделанные из их зеркал [из обсидиана], который они называют tezcal, а к туловищу были прикреплены мозаично драгоценные камни, наподобие как у другого — Уицилопочтли, поскольку, по их словам, они были братьями, и этот Тескатлипока был богом их преисподни и владел душами мешиков, и было опутано его туловище изображениями дьявольских карликов с хвостами в виде змей. И было на стенах столь много запекшейся крови, и весь пол был ею залит, и даже на бойнях Касти­лии не было такого зловония, И там были преподнесенные этому идолу пять сердец, принесенных в тот день в жертву. И на вершине этого си [(пирамиды храма)] была другая башенка с помещением, весьма богато отделанная деревом, и был там иной идол[268] — получеловек-полуящерица, весь покрытый драгоценными камнями, а посередине [вдоль туловища] накидка. Они говорили, что тело его на­полнено всеми семенами, что имелись во всей этой земле, и сказали, что это бог производства семян и плодов; но я не помню имени его. И все было залито кровью, как стены, так и алтарь, и было такое зловоние, что мы, не выдержав больше, выскочили наружу. И там находился огромный, колоссаль­ный барабан; когда по нему били, звук от него был такой унылый и слышен оттуда на две легуа и, как они говорили, был похож на звучание инструмента из их преисподни; они сообщили, что кожа на этом барабане с исполинских змей. Тут же находилось и множество других дьяволь­ских вещей — большие и ма­лые трубы, всякие жертвен­ные ножи из камня, множество обгорелых, сморщен­ных сердец индейцев. И всю­ду — кровь и кровь! Не мог поэтому наш Кортес удер­жаться, чтобы не сказать Мотекусоме, через наших переводчиков: ''Сеньор Мотекусома, не понимаю, как Вы, столь славный и мудрый великий сеньор, не убедились до сих пор, что все эти ваши идолы — злые духи, именуемые детьми дьявола. Чтобы убедить Вас и ваших papas [(жрецов)] в этом, разрешите на вершине этой башенки водрузить крест, а в ее помещении, где находятся ваши Уицилопочтли и Тескатлипока, поместить изображение Нашей Сеньоры [Девы Марии]; тогда вы сами увидите, какой страх обуяет ваших идолов". Но Мотекусома ответил очень немилостиво, тем более что подле находилось двое жре­цов, явно разгневанных: "Сеньор Малинче! Если бы я знал, что ты здесь бу­дешь поносить моих богов, я никогда бы не показал их тебе. Для нас они — до­брые боги; от них идет жизнь и смерть, удача и урожай, а посему мы им поклоняемся, приносим жертвы. Тебя же очень прошу оставить впредь всякое дерзновенное слово".

Видя великую взволнованность Мотекусомы, Кортес не возражал, а с веселой улыбкой напомнил, что пора, дескать, нам честь знать и откланяться. Мотекусома нас не удерживал, а про себя сказал, что он еще останется, чтобы умилостивить богов, которые очень разгневаны всем случившимся, на что Кор­тес сказал: "Если так, сеньор, то очень прошу извинить нас!"

И сошли мы обратно по всем 114 ступеням, что для многих из нас, в виду паховых желваков, было делом мучительным...

О размерах главного си [(пирамида храма)] скажу еще несколько слов, хотя в чем-то могу ошибиться, ибо в то время мои помыслы, как и руки, были заняты военной службой и направлены на наилучшее исполнение приказов нашего Кортеса, а не написание реляций.

Весь этот главный си, как мне кажется, занимал огром­ную площадь, на которой могло бы поместиться сотен пять обычных домов. Все здание имело форму пирамиды с усе­ченной вершиной, на которой помещались [две] башенки с идолами; ступени, идущие уступами, не имели перил. Впро­чем, внешний вид хорошо известен, потому что он много раз изображался, например, на "коврах завоевания"[269], один экземпляр которых находится и у меня. Зато сообщу, что я сам видел и слышал о построении его.

Все жители этого великого города должны были участвовать в постройке[270], жертвуя золото, серебро, мелкий жемчуг и драгоценные камни, эти дары и складывались в основание этого главного си, вместе со всевозможными се­менами и плодами всей той земли, и все это обильно оро­шалось кровью множества пленных индейцев, принесенных в жертву. А узнали мы об этом следующим образом. Когда, уже после завоевания, на месте этого главного си решили воздвигнуть собор нашего покровителя и наставника Сеньора Сантьяго [(святого Иакова)] и стали для этого разби­рать часть того си, то в основании его нашли великое мно­жество золота, серебра, chalchiuis [(нефритов)], крупного и мелкого жемчуга, и иных каменьев [драгоценных]; соседние поселенцы хотели это забрать, но власти воспротивились, и начался даже громкий и долгий процесс. О громадных дворах, где были другие меньшие cues с их идолами, окружающих главный си, я уже упоминал. Следует сказать лишь о небольшом здании в виде башни[271]. Вход в него охранялся двумя разинутыми змеиными каменными пастями с огромными клыками, и воистину это был вход в адскую пасть, ибо внутри было множество идолов, а в соседнем помещении много посуды для варки мяса несчастных индей­цев, принесенных в жертву, всякие ножи и топоры, точно у мясников; и все там, как и в других cues, было сильно залито кровью и черно от копоти и запекшейся крови. Вблизи же были заготовлены штабеля дров, а также емкости с чудесной чистой водой из снабжавшего ею город акведука из Чапультепека.

Вокруг одного из дворов шли жилища жрецов [(papas)] и прочих служителей их идолов, а в особом большом доме находилось множество знатных девушек, живших здесь в строгом затворничестве, вроде монахинь, с особым даже своим святилищем — си [272]...

И помимо этого главного си всего Мешико, с его ог­ромными дворами с меньшими cues, подобное было и в Тлателолько — большой си со своими дворами, а также в других четырех или пяти районах Мешико, но меньших размеров, не считая многих отдельных святилищ с их идолами. Впрочем, главный си в Чолуле был не меньше, чем в Мешико, и даже выше его, ибо имел 120 ступеней, и почи­тали его тоже не меньше; но архитектура обоих во многом разнилась. Третий громадный си, со 117 ступенями, был в городе Тескоко. Странно и даже смешно — как это каждая провинция и даже каждый город имел собственных своих идолов, все — разных, между собой враждующих!