Цветик, цветик, синий цветик 4 страница

Он подошел к одному из гробов.

— Нет, тут нельзя пробовать! — сказал Давид.

— А что, если мы откроем не тот гроб! — Аннику передернуло.

Давид снова сжал ее руку и потом отпустил.

— Попробуем действовать методично, — задумчиво произнес он.

Под сводом стояло три гроба. Давид подошел и, освещая их фонарем, внимательно осмотрел.

— По-твоему, надо пользоваться методом исключения? — спросил Юнас.

— Думаю, это необязательно, — ответил Давид очень странным голосом. И указал на гроб рядом с собой.

— Вот этот! — уверенно сказал он.

— Откуда ты знаешь?

Давид наклонился и что-то поднял с крышки. Не говоря ни слова, он протянул им руку.

— Навозный жук! — ахнул Юнас.

— Опять навозный жук! — прошептала Анника.

— Он лежал на спине, — сказал Давид, стряхивая с жука пыль. — Хорошо, что мы пришли, иначе бы он погиб.

Давид выпустил его через подвальное окошко, и жук с шумом улетел.

Давид вернулся и посветил на гроб.

— Это знак, — сказал он. — Жук указал нам путь. Это должен быть именно тот гроб — и никакой другой!

— Давай сюда лом! — Юнас еле сдерживал нетерпение. — Думаю, что открыть эту штуку ничего не стоит! — сказал он и начал поддевать крышку ломом.

Давид ему помогал, а Анника светила им тремя фонариками сразу.

— Вы вообще представляете себе, что там внутри? — спросила она.

В ту же минуту наверху заскрипела дверь.

— Кто-то идет! — вздрогнула Анника.

— Туши свет! — шикнул на нее Юнас. Анника попыталась выключить фонарики, но их у нее было три, и один со стуком упал на пол. Потом стало тихо. Все трое словно окаменели. С лестницы послышались шаги. Их окружала тьма.

Ребята не дышали. Анника искала руку Давида, а он, вероятно, искал ее руку, потому что в конце концов их руки встретились.

Шаги приближались.

Это были решительные, целеустремленные шаги.

— Э-эй! Кто здесь?

Это был голос Линдрота.

— Это мы! — облегченно отозвались все трое. — Как хорошо, что вы пришли!

Они снова зажгли фонарики.

— Я увидел, что дверь не заперта, вот у меня и возникли кое-какие подозрения, — сказал Линдрот и огляделся. Его глаза сияли. В руках у него был штормовой фонарь.

— Ну и что здесь происходит?

— Простите нас, пастор, мы должны были вас предупредить, — повинилась Анника.

— Мы хотели вас удивить! — сказал Юнас, все еще держа в руке лом, указал на гроб.

— В этом гробу лежит статуя! Мы нашли ее!

Линдрот почесал брови и посветил на фоб. Казалось, он был озадачен.

— Я почти уверен, что на этот раз мы ее нашли, — сказал Давид, и Линдрот ободряюще кивнул. Не то что бы он им не верил, но…

— Пожалуйста! Возьмите «салмиак», пастор! — предложил Юнас.

Линдрот взял конфетку и рассеянно положил ее в рот.

— Это довольно неожиданно, — проговорил он.

— Понимаете, пастор, — начал Давид. — Вдруг все части головоломки совпали. Все знаки указали сюда.

— Да! — подтвердил Юнас. — Открыть этот гроб ничего не стоит. Надо только поднять крышку!

— Правда? То есть, так сказать… вы уверены?

Видно было, что Линдрот борется с собой. Совесть не давала ему покоя: правильно ли они поступают? Хорошо ли это? Линдрот с сомнением посмотрел на Юнаса.

— То есть ты хочешь сказать, что мы должны это сделать?

— Конечно! — Юнас кивнул. — Надо только поднять крышку!

— Ну что ж… — глаза Линдрота заблестели. Он нагнулся и осторожно попробовал сдвинуть крышку. — Та-ак… та-ак… кажется, она поддается… В этих старых гробах вряд ли… то есть… не сомневаюсь, что…

Он отставил фонарь и взялся за крышку обеими руками. Крышка не прибита, это точно.

— Интересно! — проговорил он. — Очень интересно! Давайте я возьмусь здесь, а ты, Давид вместе с Юнасом — там!

Линдрот крепко ухватился за один конец крышки, Давид и Юнас — за другой, и они подняли ее. Крышка была не очень тяжелая, они даже приложили больше сил, чем требовалось. Теперь она была у них в руках. Но что внутри?

— Свети, Анника! Свети! — крикнул Давид. Подняв штормовой фонарь Линдрота, Анника посветила.

Гроб был пуст!

Под сводами стало тихо. Потом Анника всхлипнула, и Линдрот поспешил ее утешить:

— Ничего, ничего, милая Анника…

— Может, статуя в другом гробу? — спросил Юнас.

Давид решительно покачал головой. Это невозможно.

— Как обидно… — всхлипывала Анника. — Опять…

— Ничего, милая Анника, — сказал Линдрот. — Не расстраивайся. Это, должно быть, какое-то недоразумение. Вот увидишь, мы с этим разберемся.

Давид взял фонарь и еще раз посветил в гроб.

— Подождите! Подождите!

Он быстро нагнулся и достал из гроба какой-то блестящий предмет. В его руке что-то сверкнуло. Он протянул руку и показал им.

— Золотой жук! — прошептал Юнас.

— Священный скарабей, — торжественно произнес Давид. — А это значит, что статуя все-таки была здесь!

Линдрот осторожно взял скарабея у Давида и с любопытством рассмотрел его при свете фонаря.

— Да, мы можем быть почти уверены в этом, — сказал он. — А золотой жучок, наверное, отвалился, когда они возились со статуей — вынимали, переносили и так далее. Это неудивительно. Хорошо, что мы его обнаружили. Понимаешь, милая Анника…

— Да, — немного пристыжено ответила Анника. — Не знаю, что на меня нашло.

— А статуя? Куда же они ее дели? — спросил Юнас.

— Думаю, это со временем прояснится, — спокойно произнес Линдрот, наклонился и осмотрел гроб изнутри, как будто надеялся найти еще одного скарабея.

— Вот это да, смотрите, — вдруг сказал он. — Ничего себе!

— Что такое?

— Что такое, пастор? Что случилось?

Ребята сгрудились вокруг него. Подняв фонарики, они светили вниз и смотрели на дно гроба, куда указывал Линдрот.

— Смотрите, смотрите! Там что-то написано! Линдрот вытащил очки и нацепил на нос. И правда, на дне что-то написано! Да, буквы не очень четкие, но вполне различимые.

— Можешь прочитать, Давид?

— Это, кажется, на латыни, — сказал Давид, — а я не особенно в ней силен.

— Может, я смогу? — предложила Анника. Она нагнулась и удивленным голосом прочитала: -

«Gemini geminos quaerunt…» Что это значит, пастор?

Линдрот стоял неподвижно, держа очки в одной руке, а священного скарабея в другой.

— Да, это на латыни, милая Анника, правильно. И значит следующее: «Близнецы ищут друг друга».

— Не понимаю… — сказал Давид.

— Да, кто-то оставил нам очень странное и загадочное послание, — согласился Линдрот.

 

НОЧНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

 

— Ну, знаете, я туда больше ни ногой, — заявил Линдрот и зажег свечки на своем большом кухонном столе.

— Да, и я тоже, — ответила Анника. Она стояла у плиты и следила за горячим шоколадом. Юнас открывал банку абрикосового мармелада, а Давид расставлял чашки.

В старинной печке уже трещали дрова.

— Как хорошо, — сказал Линдрот. — Находиться среди живых гораздо приятнее.

Он стоял у открытого холодильника и доставал разные вкусности.

— Теперь-то мы точно заслужили горячий шоколад с бутербродами, — продолжал он. — Приятно так вот ночью посидеть — подведем итоги, все обсудим…

Линдрот с наслаждением обнюхивал все, что вынимал из холодильника, и только тогда отдавал Давиду, накрывавшему на стол.

— А что, если статуя все-таки в церкви? — сказала Анника и сняла с плиты дымящийся шоколад. Она разлила его по чашкам, и все расселись вокруг стола.

— Это исключено! — ответил Давид.

— Потому, что на крышке лежал навозный жук?

— Да, и поэтому тоже. Все указывает на это место, и у нас к тому же есть доказательство, что статуя там была.

— А вообще, очень может быть, что навозный жук просто хотел показать, где лежит скарабей… — предположила Анника. — И все.

Но Юнас так не считал. Какая глупость! Скарабей — это только путеводная нить. Они должны продолжать поиски.

— Ерунда! Мы должны выяснить, где сейчас находится статуя, — сказал он.

— Так, пожалуйста, угощайтесь. Тут немного разных лакомств. — Линдрот довольно осмотрел стол. — Это настоящий козий сыр из Норвегии, он очень мягкий и нежный. И обязательно попробуйте эту колбасу. Ее коптили на можжевеловых дровах. Тебе, Юнас, точно понравится. Я купил ее на лиаредском рынке в прошлую субботу.

— Как вкусно пахнет! С нее-то я и начну! — сказал Юнас и принялся за колбасу.

Сам же Линдрот собирался немного подождать с колбасой. Ему казалось, что запах слишком острый.

— А я пока займусь паштетом, он очень нежный и сочный, необыкновенно вкусный. Я нашел его в одном маленьком магазине деликатесов в Экшё. Берите побольше!

Он протянул Давиду паштет и заметил, что Анника пробует козий сыр. Все были довольны. Линдрот продолжил:

— Ну что ж, попробуем собраться с мыслями, подвести итоги и вспомнить все, что нам известно. Итак, мы знаем, где Петрус Виик похоронил статую. Что ж, неглупо, очень неглупо.

— А это точно был он? — спросила Анника. Линдрот задумчиво положил кусочек паштета на хлеб.

— Конечно, спустя столько лет ничего не докажешь, но мне все-таки верится, что если Петрус Виик пообещал Эмилии обезвредить статую, то он не мог не сдержать слова. Ведь он, как мы знаем, выполнял и более сложные обещания. К тому же он был пономарем, в церкви чувствовал себя как дома и, в принципе, мог делать, что угодно. Так что он просто взял и засунул статую под пол, вот как я думаю.

— Странно, что не выкинул ее на помойку, — сказал Юнас, намазывая хлеб паштетом. — Я бы поступил именно так.

— Так мы тебе и поверили! — засмеялась Анника. — Египетскую статую так просто не выкинешь на помойку.

— Да, тогда бы Петрус точно навлек на себя проклятие, а он ведь так этого боялся, — сказал Давид. — Сложность в том, что статую нужно было обезвредить, и в то же время защитить.

— Вот именно. А под церковью — очень подходящее место, — промолвил Линдрот, — потому что церковь стоит на песчаном холме и внутри довольно сухо. Конечно, не так сухо, как в пустыне, но со статуей вряд ли что-нибудь случилось бы. А положил он ее в самую древнюю, средневековую часть церкви, никого из родственников покойных уже не было в живых, так что статуя никому не могла навредить. По-моему, он поступил очень умно, в таких обстоятельствах лучше едва ли придумаешь…

— Я только одного не понимаю: почему после этого нельзя было оставить статую в покое? — спросила Анника.

— Знаешь, раз уж про такое сокровище кто-то пронюхал… — сказал Юнас и запихнул в рот еще один кусок колбасы.

Линдрот с рассеянным видом потягивал шоколад.

— Как вкусно, Анника! Ты говоришь, две ложки какао на чашку?

— Да. С горкой. Но только одна ложка сахара на кружку. А то будет слишком сладко.

— Получилось в самый раз, ты молодчина… Передай мне, пожалуйста, колбасу, Юнас. Спасибо. — Линдрот отрезал себе несколько больших кусков и сразу положил колбасу в рот. Потом передал обратно Юнасу, который сделал то же самое.

— Ведь дело в том, — задумчиво продолжил Линдрот, — что когда речь идет о далеком прошлом, то мы ни в чем не можем быть точно уверены. Но зато можно попытаться поставить себя на место людей, которые жили в то время, представить, что они думали и чувствовали… Вот и все, но это очень интересно…

— Вот именно! — радостно подхватила Анника. — Иногда мне кажется, что Эмилия и Андреас так близко, будто они жили вчера.

— Именно это я и хочу сказать, милая Анника. А что касается человеческих отношений, то в них, по большому счету, мало что изменилось. Если не слишком обращать внимание на внешнее, на всякие случайности вроде моды, то мне кажется, что люди должны легко понимать друг друга, в какое бы время ни жили.

— Я тоже так думаю, — согласился Давид. — Например, мне совсем не сложно поставить себя на место Андреаса, и я хорошо понимаю ход его мыслей.

— Я знаю! — с легким намеком сказала Анника.

— Только не надо опять спорить об этой старой любовной истории! — Юнас критически посмотрел на обоих. — Я хочу узнать, что об этом думает пастор, а слушать вашу пустую болтовню мне надоело. С какой стати этот Карл Андреас посмел прикоснуться к статуе, когда все только и говорили, что о проклятии? И как он узнал, где она хранится?

Линдрот сделал большой глоток шоколада. Потом отодвинулся от стола. Сыр мог немного подождать. Линдрот хотел сначала объяснить свой взгляд на вещи. Он откинулся на стуле и начал:

— Тут можно предположить разное… Во-первых, слухи — их не избежать. Как бы ты ни был осторожен, что-нибудь непременно просочится наружу. В нашем мире очень сложно сохранить тайну. А в этой истории все с самого начала были напуганы рассказом о статуе, которая якобы приносит несчастье. Понятное дело, жители деревни размышляли, куда она подевалась, и наверняка еще при жизни Петруса Виика ходили самые разные слухи и предположения. Но сам он, разумеется, молчал как камень. Он, вероятно, решил, что не расскажет об этом ни одной живой душе. Но мы-то знаем, чем все это обернулось. Андреас вернулся в Рингарюд. Пропавший сын, который, как все думали, умер и был похоронен, вдруг объявляется перед своим отцом, живехонький, и задает вопросы… Петрус Виик рассказал ему про Эмилию, где она похоронена, а когда Андреас спросил о статуе, не стал скрывать от сына, что он с ней сделал. И рассказал о просьбе Эмилии. Наверное, так Андреас и узнал, где лежит статуя. А когда его собственный сын, Карл Андреас, вырос и стал художником, даже скульптором, то вполне естественно, что Андреас, в свою очередь рассказал ему о странной скульптуре, которую он однажды привез из Египта, и показал, где она спрятана в церкви.

Линдрот сделал паузу и посмотрел на ребят. Согласны они с ним? Или думают по-другому?

Похоже, согласны. Все трое сидели с набитыми ртами и жевали. Они с интересом кивали и ждали продолжения. И Линдрот продолжил. Но сначала опустил ложку в банку с медом и облизал ее. Потом откинулся на спинку стула:

— Этот Карл Андреас, который вообще-то, как мы знаем, в молодости был настоящим гулякой, разумеется, заинтересовался статуей. В проклятие он, наверняка, так же, как и Андреас, не верил. Но, думается мне, что, пока Петрус Виик был жив, Карлу Андреасу вряд ли приходило в голову искать статую. Но прошло время, Петрус Виик умер, потом умер и Андреас. И потом…

Линдрот снова замолчал и взял печенье. Дети ждали…

— Что было потом? — не выдержала Анника.

— Понимаете ли… я вспомнил кое-что, что вполне могло сыграть некоторую роль в этой истории. Очень может быть, что статуя так бы и лежала под церковью, если бы церковь вдруг не решили реставрировать. Понимаете, я вдруг вспомнил, что в 1801 году в нашей рингарюдской церкви затеяли довольно серьезную реставрацию. Кажется, именно тогда, если я не ошибаюсь, нашли средневековую роспись на потолке… или, может быть, позже? Ну, неважно… Во всяком случае, церковь была разобрана, полы вскрыты, а склепы долгое время стояли открытые. Ведь такие работы всегда занимают много времени. И тогда-то, думаю, именно тогда, если не раньше, в голове Карла Андреаса возникла мысль о статуе. Я очень хорошо себе это представляю… он ходит по церкви, смотрит по сторонам… и едва об нее не спотыкается. Не мог же он ее там оставить. Ведь это же настоящее, к тому же представляющее собой огромную художественную ценность сокровище. Может, он просто хотел взглянуть на нее… кто знает? Ну а взглянув, был поражен! Оно и понятно. Среди мусора и старого хлама статуя излучала свет. Могу вообразить себе это роскошное зрелище! Никто бы не устоял при виде такой драгоценности! Что уж говорить про гуляку Карла Андреаса. Статую привез его родной отец, и Карл, наверное, пожалел, что ее никто не видел. Да-да, я очень хорошо представляю себе, как он рассуждал, этот Карл Андреас…

— И я тоже! — с чувством воскликнул Юнас. Он восхищенно смотрел на Линдрота. — Ну и пастор! Вот это смекалка!

— Да, — сказала Анника, — потрясающе!

— Правда? — Линдрот был явно польщен, правда, немного смущен тоже. — Вы так думаете?.. Не знаю…

— Как вы только догадались! — воскликнул Давид.

— Это очень хороший чеддер, выдержан ровно столько, сколько нужно… — Линдрот начал резать сыр. Он отрезал всем по большому куску. — Попробуйте, да положите на него немного английского мармелада… Совет звучит немного странно, но это очень вкусно, вот увидите.

— Все наверняка было именно так, как вы говорите, — начал размышлять вслух Давид. — Но потом на Карла Андреаса посыпались несчастья. Он был страшно напуган, а когда в довершение всего умерли близнецы, он написал своему другу, и они вместе похоронили статую.

— А копия? — напомнила Анника. — Вы думаете, он сделал ее, чтобы как-то сохранить статую? Ведь копии бояться было нечего.

— Вот именно, — сказал Давид. — А может, он ее сделал в учебных целях.

— Ну а потом? Что было потом? — возбужденно заговорил Юнас. Почему статуи нет в церкви, хотя Карл Андреас вернул ее обратно? Она же исчезла! Что могло случиться? Что нам делать, пастор? Может, прекратить поиски?

Линдрот отрезал детям сыр, ел сам, смаковал и раздумывал.

— Нет, сдаваться, наверное, не стоит, — наконец сказал он. — Мы нашли золотого скарабея, который, вероятно, был прикреплен к статуе. И к тому же странную надпись: «Gemini geminos quaerunt». Может быть, это небольшая подсказка, кто знает… Нет, я считаю, надо искать дальше.

Линдрот отрезал еще сыру и протянул ребятам по куску. Он показал, как можно намазывать на сыр масло и класть сверху кусочек мармелада, а потом сворачивать сыр в небольшой рулетик.

Вдруг, ни с того ни с сего, в его глазах появилось странное выражение. Юнас это сразу заметил:

— Что такое, пастор?

Линдрот вздохнул. Он выглядел виновато, как школьник, прогулявший урок и забывший о домашнем задании.

— Завтра у меня проповедь, — сказал он. — Ведь завтра, кажется, воскресенье!

— Не можете ничего придумать? — участливо спросил Юнас.

— Да, это непросто, — ответил Линдрот.

— Понимаю… — Юнас на секунду задумался. — А что если взять тему «Ищите и найдете»… Не подойдет?

Линдрот просиял.

— Очень может быть, Юнас. Спасибо за совет!

 

ЗАГАДКИ

 

— Ужас какой… Тут материала на целую докторскую диссертацию, — устало сказала Анника.

Они с Давидом сидели у нее в комнате, обложившись материалами, которые им удалось собрать: магнитофонными записями писем, копиями признания Петруса Виика, выдержками из Вадстенских реестров умерших, и, конечно, газетными вырезками. Анника хотела все разобрать и систематизировать.

— Докторская диссертация? Интересно, о чем? — улыбнувшись, спросил Давид. — О мыслях ученика Линнея касательно происхождения и смысла жизни?

— Может быть, и так, — ответила Анника, — но вообще собрание писем могло бы стать основой социологического исследования на тему: «Традиционное представление о женщине начала восемнадцатого века».

Давид уже клевал носом, но тут оживился. В голосе Анники появились серьезные нотки. Это означало, что она много думала о том, что собиралась сказать. Значит, сейчас можно будет немного поспорить, а Давид это любил.

— Что ты имеешь в виду?

— Понимаешь, и Андреас, и его сестра Магдалена в своих письмах к Эмилии каждый по-своему очень определенно говорят о социальном бесправии женщины и одновременно возложенной на нее огромной ответственности. Это несправедливо! Меня это просто приводит в бешенство. Человек, на которого взвалено столько ответственности за других, должен, по крайней мере, иметь право на собственный голос.

— Ответственность?.. Сила? — недоуменно переспросил Давид. — А по-моему, письма Андреаса содержат его глубокие размышления о жизни.

— Вот именно! — грустно продолжала Анника. — Андреас сидел себе и размышлял, но, похоже, не знал, что делать со своими бесценными мыслями. И поэтому он делился ими с Эмилией и просил сохранить письма для потомков. Время, мол, для них еще не настало, и всякая подобная чепуха…

— Чепуха? Но, Анника, тогда время для этих мыслей действительно еще не настало!

— Да, конечно! Может, надо было просто попытаться изменить свое время? Как же ему была чужда действительность, если он делал ставку на будущее, о котором ничего не знал! И, вообще говоря, интересно — когда же настанет время для воплощения в жизнь его великой мудрости? Он привозит домой статую, которую все считают смертельно опасной! О которой и слышать никто не желает! Кто же еще, кроме Эмилии, может о ней позаботиться? По тем временам это неслыханное дело, если принять во внимание тогдашние суеверия! Но это еще не все! В придачу ко всему — Эмилия беременна!.. Да-да, я знаю, это, конечно, «заслуга» обоих, но все равно… Ответственность за этого ребенка ляжет на нее одну — нельзя же беспокоить такой ерундой Андреаса, ведь его ждут великие дела… А в довершение всего на Эмилию ложатся заботы о старике-отце, который, вообще-то, загубил ее жизнь, не давая выйти за Андреаса.

Анника от волнения не могла усидеть на месте. Судьба Эмилии волновала ее все больше и больше. Как ни странно, она не находила в ней ничего непонятного или необычного. Если бы Анника жила в восемнадцатом веке, то с ней, возможно, было бы то же самое. Она легко могла оказаться на месте Эмилии. Анника знала, что она сама готова будет умереть за человека, которого полюбит. Быть может, это передалось ей по наследству по женской линии. Несмотря на то, что времена изменились…

Анника была так возмущена, что начала шагать взад-вперед по комнате, машинально переставляя предметы с места на место. Давид с улыбкой наблюдал за ней.

— Если читать эти письма, как ты, то, наверное, можно написать диссертацию о стереотипах мужского и женского поведения, — сказал он с легкой иронией в голосе.

Анника взорвалась:

— О стереотипах поведения? Ты что, смеешься надо мной?

— Нет, нет, ни в коем случае.

— Я тебе не верю! Это глупая формулировка. К тому же ее часто применяют неверно. Вопрос не в стереотипах. Взвалив на себя всю ответственность, Эмилия не следовала никаким стереотипам. Она следовала своим чувствам, потому что была человеком, способным любить. Беда не в том, что она взяла на себя эту ответственность, а в том, что не потребовала от Андреаса того же! Нельзя только давать, надо уметь и брать. Это значит проявлять уважение и к себе, и к другим. Позволяя человеку соответствовать каким-то требованиям, ты возвышаешь его. А иначе в мире были бы только мученики и тираны.

Давид серьезно смотрел на Аннику. И внимательно слушал.

— Ты права, — сказал он. — Если бы все так думали, мир совершил бы огромный скачок вперед.

Анника, наконец, села.

— Безусловно, — продолжала она, — можно отдавать себя бесконечно, но только если знать, что другой готов поступить так же.

По лицу Анники скользнула улыбка. Давид тоже улыбнулся.

— Мне кажется, Андреас Виик думал о том же самом, — сказал он.

— Вполне возможно — и думал и говорил, — ответила Анника. — Но не следовал этому в жизни.

Давид снова улыбнулся и покачал головой.

— Это неизвестно, Анника, — медленно проговорил он.

— Да, ты прав, это нам неизвестно, — согласилась Анника и тоже покачала головой. Они улыбнулись друг другу.

— Когда-нибудь это закончится? — вдруг послышался голос Юнаса. Он давно был в комнате, но Давид с Анникой так увлеклись разговором, что не заметили, как он вошел. — Стоит отвернуться, как вы опять принимаетесь за эту старую историю! А ведь у нас столько других дел! Мы же должны придумать, как быть со статуей дальше!

— Не уверен, Юнас, что найти ее так уж важно, — сказал Давид. — Может, это просто самовнушение?

От возмущения Юнас почти потерял дар речи, он даже начал заикаться:

— Т-т-ты считаешь, что мы зря затеяли всю эту канитель?

Давид засмеялся, у него был довольный и бодрый вид.

— Может быть, весь смысл этой «канители» был в том, чтобы мы с Анникой начали вести такие вот споры и поняли для себя некоторые важные вещи, которые, возможно, помогут нам изменить мир к лучшему.

— Изменить мир к лучшему! — фыркнул Юнас. — Нельзя ли быть посерьезнее?

— Мы-то как раз, вполне серьезны! — сказала Анника.

Юнас огорченно вздохнул.

— Я считаю, что сейчас надо сосредоточиться на статуе. Вспомните навозных жуков и все остальное. Неужели вы не понимаете, что мы непременно должны найти статую и вернуть, наконец, золотого скарабея на место?

Юнас умоляюще посмотрел на них, но Давид сказал, что замечательно уже одно то, что они нашли золотого скарабея, — а значит, не зря все затеяли.

— Знаешь, Юнас, в Египте скарабей был священным насекомым. Ему придавали особое значение, так как он символизировал стремление к свету, путь человека к Солнцу. Люди верили, что скарабей произошел из первородной материи, и имеет отношение к началу жизни. Это очень ценное насекомое!

— Навозный жук? — недоверчиво спросил Юнас.

— Да, или скарабей, «священный катальщик», родственник нашего навозного жука.

Но Юнас не сдавался:

— Тем важнее вернуть его и вставить в статую! Не может же он вечно лежать в спичечном коробке в пасторской конторе? Тогда его дух снова начнет тут колобродить. И вообще, кто знает, — если этот скарабей такой священный, то может, именно он мстит и несет в себе несчастья, а вовсе не статуя?

— Юнас! — изумилась Анника. — Ты что, тоже подвержен суевериям?

— Не больше, чем ты! — Юнас устало вздохнул. — Пойду позвоню Линдроту. Единственный нормальный человек, с кем можно поговорить!

Юнас пошел к телефону, но Анника остановила его:

— Не звони пастору! Не надо ему мешать. Он обещал позвонить сам, когда что-нибудь придумает.

Был понедельник. Линдрот все воскресенье был занят — сначала на мессе в церкви, а потом на свадьбе. Вернуться домой он мог не раньше, чем после полудня. А если и вернулся, то вряд ли успел что-нибудь придумать, Юнас это понимал.

— Пастор очень расстроится, — грустно сказал он, — когда узнает, что, пока он работал в церкви и читал проповедь, мы и пальцем не пошевелили.

Юнас и Анника разговаривали, а Давид тем временем рассеянно листал «Смоландский курьер». Это был номер с фотографией Юнаса между двумя статуями. Одна — английская из Британского музея, вторая — шведская копия.

Анника заглянула в газету.

— Они выглядят совершенно одинаково, — сказала она. — Я не вижу никакой разницы.

— Да, похоже, это очень хорошая копия, — ответил Давид. — Интересно, а где на ней был скарабей?

Юнас мгновенно подскочил к ним.

— Это должно быть видно, — возбужденно заговорил он. — Посмотри на английской, там-то он должен был сохраниться! Только вот где?

— Может, на голове? — предположила Анника.

— Или на бусах, — сказал Давид. — Разглядеть очень сложно. Фотография слишком нечеткая.

— Подождите! — Юнас бросился в свою комнату и вернулся с увеличительным стеклом. Но это не помогло. Ни на одной фотографии разглядеть скарабея было невозможно.

— Слушай, Юнас, думаю, надо позвонить Йерпе, — сказал Давид.

Юнас очень обрадовался, но Анника бурно запротестовала.

— Что ты хочешь этим сказать, Давид? Никакого Йерпе!

— Не вмешивайся! — велел ей Юнас.

Давид объяснил, что им нужны подлинники снимков, чтобы как следует разглядеть статуи. Почему Юнас не может позвонить Йерпе и попросить его прислать фотографии? Ведь в этом нет ничего страшного.

— А мы действительно не можем без него обойтись? — раздраженно спросила Анника. — Ведь он обязательно захочет узнать, зачем они нам, и потом все начнется сначала! Снова эти глупые статьи.

Но Давид был с ней не согласен. Юнасу не обязательно рассказывать Йерпе, зачем им фотографии. И, конечно, ни в коем случае нельзя проговориться о скарабее. Юнас может просто сказать, что хочет получше рассмотреть снимки. Но Анника вздохнула:

— Он обязательно проболтается!

Юнас страшно разозлился, но Давид успокоил его.

— Да нет, Анника, не думаю, — сказал он. — А иначе как нам заполучить фотографии? Ведь если позвоню я или ты, Йерпе действительно что-нибудь заподозрит.

Анника сдалась, и Юнас пошел звонить.

— Здорово! — услышал он радостный, всегда бодрый голос Йерпе, и у него самого сразу же улучшилось настроение.

— Привет!

— Ну… что новенького?

— Пока ничего, к сожалению, — ответил Юнас и изложил свою просьбу. Йерпе навострил уши и, разумеется, спросил, зачем ему это. Может, Юнас узнал что-нибудь интересное?

Юнас сказал, что пока ничего, но намекнул, что это вполне может случиться.

— И для этого тебе нужны фотографии? — с любопытством спросил Йерпе. — Срочно?

— В нашем деле все всегда срочно, — ответил Юнас в стиле Йерпе.

Тот громко засмеялся. Анника сделала строгое лицо. Ей казалось, что брат говорит слишком долго. Но что она в этом понимает! Йерпе надо заинтересовать, но не слишком. Как иначе заставить его прислать фотографии? Йерпе пообещал сразу выслать снимки — с четырехчасовым автобусом, который уходит через двадцать минут.

— Молодец, Юнас. Я на тебя рассчитываю! Немедленно высылаю! Автобус приходит в Рингарюд в 17. 12. Твоя задача быть на остановке и забрать снимки!

— Хорошо, я там буду!

— Отлично! И дай мне знать, как только что-нибудь разведаешь!

— Конечно! Спасибо за помощь! — Юнас повесил трубку и торжествующе посмотрел на остальных.

— Фотографии будут здесь ровно через час и двадцать семь минут!