Истоки и основные этапы эволюции политической теории Фуко

Введение

Тема современной философии для человека представляет собой немалые специфические трудности. Лежащая на поверхности трудность-это многообразие тем, точек зрений, мыслителей и их последователь. Нередко, читая труды «великих умов» возникает впечатление, что автор даже и не стремился к тому, чтобы смысл его произведения мог улавливать каждый. И это впечатление практически всегда оправдано, поскольку, с точки зрения большинства философов, чтение философской литературы - дело скорее элитарное, нежели массовое, поэтому наличие у читателя подобного интереса полагает о его подлинном интересе. Но существуют трудности, не лежащие на поверхности: читая текст, на первый взгляд вам кажется, что здесь говорится о само собой понятных вещах и что ничего нового вы для себя не открыли. Но покопав поглубже, заметите, что упустили или даже не поняли главную мысль. Только сами философы, имеющие один и тот же предмет исследований, обсуждая свою профессиональную тему, имеют способность неплохо понимать друг друга потому, что используют «общий язык» понимания и знают о чём говорят.

Из выше описанного можно сказать следующее: что «философия - особое образование культуры, специфичное для определённого народа или определённой исторической эпохи, суть которого вовсе не в том, чтобы накапливать знания, всё полнее и глубже постигая природные и социальные реальности. В некотором смысле она ближе к литературе или живописи, не говоря уж о религии, и включает в себя не только знание, а прежде всего мировоззрение и систему ценностей, которая отличает определённый народ и определённый период истории».

20 век - это век критического преодоления панлогистского философского идеализма. Центр внимания от проблем отрицания перемещается на проблемы утверждения. Прежнее единодушие относительно основного вопроса и предмета философии кануло в Лету. Но нельзя отрицать другого, что все философы 20 века, в принципе, используют в основном идеи и смыслы прежней философии. Поэтому новые идеи и концепции этого столетия в немалой степени базируются на теоретических источниках предшествовавшей эпохи, неся в себе либо критический, либо новаторский характер. Новые мыслители, придя на смену предыдущим, развернули критику попыток безусловно рассматривать естественные науки в качестве образцовых и распространить методы этих наук на всю сферу знания.

Но в чём же состояли главные новации, которые были характерны для философии в те годы? На мой взгляд, главные такие новации произошли во французской философии, где мы можем наблюдать переход от поколения «трёх Н», как говорится после 1945 г., к поколению трёх «властителей подозрения», как станут говорить в 60-е годы. Три «Н» - это Гегель, Гессерль, Хайдеггер, а три «властителя подозрения» - Маркс, Ницше, Фрейд. Они - самые «громкие» мыслители этого периода во Франции и в Европе в целом, но это совершенно не означает, что дальнейшие последователи не имели значимого веса.

Французская философия 20 века подразделяется на следующие этапы:

· Феменология

· Экзистенциализм

· Структурализм

· Постмодернизм

Из всех 4 этапов, как мне кажется, наиболее специфичным, новационным, и, которому я хотела бы уделить больше внимания, этапу является структурализм.

Структурализм понимается французскими исследователями неоднозначно, об этом свидетельствуют многочисленные дискуссии в самых различных журналах и конференциях. Ясно одно: структурализм не ограничивается конкретно - научной проблематикой, не является он и новой философской школой, наподобие неогегельянства, неокантианства, бергсонизма, экзистенциализма и других. Это не новая «мода», а метод научного познания, выдвинутый культурной эволюцией второй половины 20 века.

Тема исследования актуальна по ряду причин. Кризис рационалистического мировоззрения западного мира находился в необходимости критического анализа современных процессов дерационализации и иррационализации политики. Одним из инициаторов данных процессов можно считать структурализм, достаточно сильное влияние которого испытывает на себе политическая мысль 60-х годов 20 века. При этом нередко сами основания данного теоретического течения остаются критически не выявленными и до конца не проанализированы, что зачастую приводит к неверным оценкам. Остаётся неясной эффективность и обоснованность использования «структуралистских» теорий для политологического анализа. Исследование, предпринятое в данной работе, призвано способствовать выработке адекватного подхода к теории одного из крупнейших представителей структурализма, чьи взгляды оказали значительное влияние на современную мысль - философию, политологию, социологию, антропологию, и на гуманитарное знание в целом. А именно исследованию теорий Мишеля Фуко (1926-1984).

Степень разработанности проблемы. Теория Мишеля Фуко стала объектом внимания, в том числе и критического, со стороны представителей практически всего спектра социально-политической мысли последней трети 20 в. Прежде всего, причиной повышенного внимания к Фуко можно считать проблемно-концептуальную несовместимость его теории с другими учениями.

Столь острое внимание к теории Фуко заключается в том, что она представляет собой предельный пример очередного кризиса западной мысли и одновременной рефлексии над ним. Это связано с проблематизацией таких ключевых политических понятий, как «власть», «государство», «управление», «прогресс», «демократия», «права человека». Подход Фуко позволяет теоретически по-новому проанализировать весь спектр социально-политической проблематики.

Цель и задачи исследования. Целью данной работы является анализ «археологических» и «генеалогических» разработок в политической философии Мишеля Фуко. Для достижения этой цели потребовалось решение следующих задач:

· Исследовать становление и эволюцию взглядов Фуко на политическую власть и рациональность, определить место данной проблематики в различные периоды его творчества.

· Определить роль и место концепции власти в политической теории М. Фуко.

Истоки и основные этапы эволюции политической теории Фуко

Творчество М. Фуко строится на трёх вопросах заимствованных у Канта, а именно: «Что можно знать?», «Что следует делать?», «Что есть человек?». В попытке ответить на них, прослеженная история мысли Фуко распадается на три периода: «археология знания», «генеалогия власти-знания», «эстетика существования».

В первом периоде своего творчества (60-е гг.) происходит концептуализация политики и рациональности. Это - время появления таких нашумевших произведений как «История безумия в классическую эпоху» (1961), «Слова и вещи» (1966), «Археология знания» (1969). «Археологический подход» предполагает весьма нетрадиционный взгляд на, казалось бы, привычные концептуальные и исторические реалии, на всю историю познания. Так, медицинские и, в частности, психиатрические понятия, утверждает Фуко в работах этого периода, не заданы внутренним развитием соответствующих областей познания; они определяются прежде всего социальными - экономическими, политическими, мировоззренческими причинами.

«Средний» период (70-е гг.) связан с разработкой политической теории, в рамках которой воля к истине соединяется с волей к власти. Наиболее отчётливо этот теоретический поворот появился в работах «Надзирать и наказывать: рождение тюрьмы» (1975) и «Воля к знанию» (1976). Прослеживаются тенденции в исследовании власти. Проводится анализ влияния структурализма на теорию Фуко.

В «поздний» период (конец 70-х и 80-е гг.) творчества появляется понятие «субъект», а вместе с ним выдвигается на рассмотрение - тема сексуальности, вопросы этики, морали и свободы. Его основные работы в этот период: «История сексуальности» (1976 - 1984), «Использование удовольствий», том II (1984), «Забота о себе», том III (1984). В этот период Фуко осознает, что политика, политическое действие требует нормативного, а не только прагматического, технического или инструментального горизонтов, и пытается эксплицировать нормативные основания собственной политической теории.

Археология знания

Специфика позиции раннего Фуко заключается в том, что исследуя в основном проблему безумия, или, вернее социальные, экономические, политические и философские условия современных определений разумности и безумия в так называемой западной цивилизации он делал это на основе анализа языкового сознания, т.е. сводил все практически к сфере дискурса.

Как пишет Эктор Мария Кавальяри, «начав свои исследования с изучения условий и терминов порождения дискурса, Фуко перешел к тому, что в его философии превратилось в сложный и изменчивый, но в то же время внутренне связанный ряд проникнутых критическим пафосом историко-структурных анализов различных систем порождения смысла, обнаруживаемых в тщательно разработанной конкретной текстуальности организованного знания».

Археология, практикуемая по Фуко, имеет дело в основном с письменным дискурсом, но рассматривает его как набор фоновых практик обращения со словами. «Археология знания», книга, заявленная как методологический комментарий к трём книгам Фуко, написанным им во время его «археологического периода», настаивает именно на таком подходе к текстам: вместо того чтобы анализировать то, что тексты сообщают нам как «документы», Фуко анализирует их как «монументы», как памятники, воплотившие в себе определённые практики производства знания. Набор дискурсивных практик, конституирующий фон определённого дискурса, задает четыре основные характеристики этого дискурса: какой тип феноменов может стать объектом данного дискурса, кто может занять позицию говорящего субъекта, какие виды понятий могут быть приемлемы в этом дискурсе, какие теории возможно помыслить и сформулировать в данном дискурсе.

Однако для того чтобы «увидеть» фон современного дискурса нужно сделать что-то вроде археологического отстранения. По Фуко отстранение достигается путём сравнения наших дискурсивных практик с практиками предыдущих эпох развития нашей собственной культуры. Поэтому его ранние работы называются «археологиями», а период «археологические знания».

Существует четыре понятия «археологии знания» М. Фуко, которое наращивается по дискурсивным порогам:

1) «порог позитивности» - обозначает момент, когда дискурсивная практика достигает автономии, когда образуется новая дискурсивная формация;

2) «порог эпистемологизации» - появление моделей знания, которые подвергаются критике и проверке;

3) «порог научности» - образование системы формальных критериев и аргументаций;

4) «порог формализации» - выстраивание самим дискурсом формальных структур.

В соответствии с этими принципами разделения, Фуко вычленяет из истории три независимых друг от друга познавательных поля, или «эпистемы» - возрожденческую, классический рационализм и современную. При этом специфика внутренних связей в каждой данной эпистеме для Фуко важнее и интереснее связей преемственности между ними. Единственное звено, объединяющее эпистемы, - это способ их организации: тот или иной тип семиотического отношения «слов» и «вещей», лежащий в основе всех других проявлений культуры любого исторического периода.

В эпоху Возраждения, по Фуко, внутренняя организация познания основана на единстве слов и вещей, мира и описывающих его текстов. Возрожденческая эпистема строится по круговому принципу: вещи обосновывают слова, которые говорятся о вещах, а слова, в свою очередь, обосновывают вещи. Фуко не ищет в возрожденческой эпистеме «зачатки» научного знания будущего с его более совершенными формами, он стремится воссоздать её собственный своеобразный порядок, её внутреннюю связность, хотя они и могут показаться лишь причудливой смесью рациональных догадок с иррациональными предрассудками.

Аналогично этому Фуко строит своё рассуждение об эпистеме классического рационализма. Здесь уже областью связи слов и вещей выступает не онтология, но мир мыслительных представлений, который отныне обосновывает и возможность познания как таковую, и возможность тех или иных теорий. Внутренняя связь между представлениями обеспечивается здесь языком, который уже не сливается с миром вещей, но служит посредником в области познания. В соответствии с этим новым семиотическим принципом - связь слова и вещи через представление - строится все познание классической эпохи и, в частности, те три области познания, которые Фуко выбирает для сопоставления: «анализ богатств», «всеобщая грамматика» и «естественная природа». Так, всеобщая грамматика исследует только те свойства языка, которые позволяют ему быть средством логического мышления; а анализ богатств усматривает в связях мыслительных представлений стимул для накопления и оборота богатств, для всего функционирования экономики.

Третий этап - современная эпистема - строится на новом принципе: единое пространство представления, которое связывало слова и вещи в классической эпистеме, разрушается и уступает место таким онтологическим факторам, как жизнь, труд, язык. Выявление жизни, труда, языка в их самобытности и несводимости к мышлению - это и есть основа современных наук: биологии, политической экономии и филологии. Так, предметом биологии становится функциональное единство организма как целостность и жизнь как скрытая основа этого единства; предметом политической экономии - реальное экономическое производство как основа всех экономических процессов; предметом языкознания - собственные закономерности языков: не формальное тождество их логической структуры, но родство их звуковых или грамматических систем, сходство законов их эволюции.

Делается вывод, что в ранний период творчества Фуко считал рациональность критерием социальности. При этом социальность представляет условием рациональности, а рациональность оказывается предельно социологизированной: единственным «объективным» критерием является её социальная и историческая детерминированность. Общество выступает единственной инстанцией, которой возможно вменить «производство» рационального (рационально только то, что санкционировано в «рациональных» практиках общества). Социологизация рациональности предполагает и её политизацию: в качестве рациональной выступает лишь социально санкционированная практика, объективированная в политических институтах.

Генеалогия власти

В этом периоде философствования Фуко ставит такой вопрос как: почему определённый тип речевых актов - а не какой либо другой - рассматривается как серьёзный дискурс, что, в свою очередь, порождало вопросы о том, почему только определённые - а не другие - фоновые практики составляют фон для производства серьёзных речевых актов. Метод поиска ответов на эти вопросы и есть генеалогия; она исследует развитие практик во времени и их пересечение, наложения, взаимосвязи. Надо также отметить, что генеалогия - это способ анализа таких ансамблей недискурсивных практик, какими являются институты (например, тюрьма или клиника), или таких сложных типов поведения, как сексуальность.

Продолжая тенденции «Археология знания», Фуко, уже в работах 70-х годов, трактует язык как воплощение социальной реальности. Язык - это область приложения социальных сил, объект борьбы, завоевания, обладания, господства, средство непосредственного подчинения и угнетения и, следовательно, путь к освобождению, к снятию отчуждения через присвоение языка, средств духовного производства, символической собственности. Его анализ сосредоточен вокруг «генеалогии морали», которая немыслима без археологического или историко-архивного исследования. Обращение к генеалогии потребовалось М. Фуко для разрешения противоречий, связанных с проблемой соотношения власти, знания, и субъекта. Если археология обнаруживает исторические a priori или условия возможности, то генеалогия анализирует сцену развёртывания события с позиции отношений сил. Его работы в этот период подчинены решению более общей задачи, связанной с выявлением «механизмов» власти-знания или, иначе говоря, «эпистемологически-юридического» комплекса, одновременно и параллельно с «генеалогией современной души». Как возникает знание о человеке, науки о человеке? Как возникает человеческая индивидуальность, с которой современная культура связывает столько гуманистических надежд? И то и другое, замечает Фуко, подчас трактуется как нечто возникающее вопреки социальному порядку, вопреки буржуазным социальным отношениям.

Фуко раскрывает механизмы, принципы, методы власти, реализующиеся неразрывно со знанием, организует социальное пространство «всеподнадзорности», выразившейся в образе «паноптикума» Бентама. Здесь власть осуществляется в качестве непрерывно действующей машины, предназначенной для управления всей жизнью наблюдаемых объектов, выступающих только в качестве информации, но никогда - в качестве субъектов коммуникации. Устройство паноптикума таково, что оно приводит к ликвидации абсолютизма, но власть становится вездесущей и более экономичной. Все находятся под наблюдением, но сама власть становится невидимой. Современными аналогами такого вида власти стали камеры наблюдения в крупных городах Запада, вызывающие неоднозначное мнение у борцов за свободу и права граждан.

В 70-е гг. Фуко изменяет постановку вопроса о субъекте. Его интересует то, в каком «поле» субъект становится таковым, а также то, субъектом чего он становится: «дискурса, желания, экономического процесса».

В период создания работы «Надзирать и наказывать» Фуко приходит к выводу о том, что проблему власти следует формулировать не в терминах юриспруденции, а в понятиях технологии, тактики (пространственной организации людей), стратегии и микро-физики (оптики и механики). Он полагает, что в 19-м веке осуществилось переплетение двух грандиозных технологий власти, одна из которых «произвела» сексуальность, а другая изолировала безумие. При этом негативные технологии безумия и сексуальности превратились в позитивные. В результате, на основе практик исповеди, сформулировалась общая технология «души», определяющая нашу эпоху.

Эстетика существования

В последний этап своего творчества в противовес многочисленным оппонирующим концепциям, в том числе коммуникативному «рационализму» Ю. Хабермаса, Фуко попытался реконструировать собственную этику.

Политическое измерение становится одним из наиболее характерных ракурсов проблематизации рациональности у «позднего» Фуко. В нём она предстаёт как рациональность политическая, концептуализацию которой он завершил лишь в последний период своего творчества - на рубеже 70-х и 80-х гг. В этот период появился и сам термин «политическая рациональность».

Концепция политической рациональности соединяет в себе «старое» и «новое»: из прежних представления - понятие власти как отношения сил; из нового, но ещё до конца не оформленного - трактовка власти как господства над собой и другими. Проблема дискурсивных формаций и эпистем трансформируется у «позднего» Фуко в проблему историчности типов рациональности, отмеченную тем же «разрывным» характером. Таким образом, политическую рациональность можно рассматривать как своеобразный «знаменатель», позволяющий выделить то общее и вместе с тем специфическое у Фуко различных периодов. В то же время политическую рациональность невозможно рассматривать как «венец творчества» «позднего» Фуко: она сама - скорее проблематизация, проясняющая и систематизирующая многие проблемы и темы, которые он исследовал на протяжении всего своего творческого пути.

В поздний период творчества происходит явственный поворот интересов Фуко от проблематики, связанной с «дисциплинарным» измерением власти, к проблемам соотношения этики и власти, а также нового представления о ней как о специфическом типе «господства» над самим собой как условия и момента управления другими. Так уже в «Воле к знанию», первом томе «Истории сексуальности», которые можно отнести как к среднему, так и началу позднего периода творчества Фуко, мыслитель анализирует генезис нового типа власти - биовласть, понимаемую как тотальную власть над жизнью во всех её проявлениях, свойственную западным обществам в период технической и промышленной революции Нового времени, создавших материальную базу для подобного типа власти.

Для Фуко политическая рациональность - это тип управления индивидами в отдельности и обществом в целом посредством истины, обнаруживаемой на пересечении власти и знания - власти как над собой так и над другими, и знания себя и других. Политическая рациональность предполагает, таким образом, познающую власть и властвующее знание: власть познаёт индивидов, субъективирует их, знание же делает возможным само господство, основывающееся на рациональности управления.

Фуко весьма специфически понимает процесс политической рационализации: он отличается от других, на первый взгляд сходных процессов, таких как рационализация экономическая, коммуникативная и пр. Отличие коренится на столько в специфике самого процесса политической рационализации, сколько в том, что последняя понимается ориентированной на управление, которое, в свою очередь, является чем-то большим. Таким образом, специфика управления заключается в его рациональности, специфика же политической рациональности состоит в той самой истине, которая извлекается и одновременно создается в самом процессе её извлечения из индивидов, социальных и политических процессов, а также самого управления, обосновывающего себя как истинное. Специфика политической рациональности заключена не просто в специфике управления, но в той его особенной истине, которая и отличает этот тип рациональности от всех других: в нём индивиды являются субъектами права, социальных отношений или политического процесса лишь постольку, поскольку они - объекты истины, парадоксально состоящей в том, что они признаются и признают себя субъектами лишь после своей объективации в качестве объектов управления, понимаемого не только как управление извне, но и изнутри, т.е. исходящее из своеобразной самообъективации этих субъектов, сознающих себя таковыми.

Новая трактовка управления, по сравнению с предшествующими взглядами Фуко, наполнена рационально-этическим содержанием, поскольку акцент в ней смещается в сторону рефлексирующего самосознания как залога самосовершенствования, являющегося, в свою очередь, условием господства над собой и другими.

Эта позиция во многом связана с обращением Фуко к античной мысли: именно в ней он находит то, что было утрачено в последующую эпоху господства христианского мировоззрения, ту сложную «игру» истины, в которой соединяется онтология, политическое управление и этические практики «заботы о себе». Фуко не успел выразить свой новый взгляд на проблему управления и власти в более отчётливой формулировке концепции политической рациональности. Как он сам говорил «многие факторы определяют власть. И, тем не менее, рационализация не перестаёт продолжать своё дело и принимает специфические формы. Она отличается от рационализации, свойственной экономическим процессам, техникам производства и коммуникации; она отличается также от рационализации присутствующей в научном дискурсе. Управление людей людьми - образуют ли он незначительные или существенные группы, идёт ли речь о власти мужчин над женщинами, взрослых над детьми, одного класса над другим, или бюрократии над насилием - предполагает некоторую форму рациональности, но никак не просто инструментальное насилие».

Делается вывод, что десубстанциализация политики и релятивизация рациональности, осуществлённые на предыдущих этапах, заставили мыслителя обратиться к проблемам политической нормативности. Интересы мыслителя сместились с анализа «дисциплинарного» измерения власти на решение проблемы соотношения этики и власти, выработку нового её понимания как специфического типа «господства» над самим собой, являющего периода, оказывается столь же субъективистским и релятивистским.