В. Г. Черткову и Ив. Ив. Горбунову. 23 страница

Его автобиография "Житье Е. Ещенко" хранится в сектантском архиве Черткова (ГТМ). О нем см. т. 86, стр. 7 и 8. В Дневнике Толстого от 9 февраля записано о посещении Ясной Поляны Е. М. Ещенко: "Этот очень понравился нам. А мне был особенно интересен тем, что уяснил мне смысл сектантства. Он старшой был и отказался. Все молокане, штундисты одинаково организованы и заимствуют свою организацию друг у друга. Та же внешняя обрядность и подчиненность власти, как и у православных, и потому то же подобие благочестия, т. е. лицемерие".

(2) Молокане -- секта, появившаяся во второй половине XVIII века в Тамбовской губернии и широко распространившаяся, особенно в Поволжье и на юго-востоке России. Молокане отрицают обряды и иерархию церкви, но признают книги ветхого и нового завета, символически толкуя содержащиеся в них описания чудес.

(3) Е. Н. Дрожжим скончался в Воронежской тюрьме 27 января 1894 г.

(4) Е. И. Попов писал Черткову в письме от 6 февраля 1894 г. из Москвы: "Дрожжин умер. Нам здесь всем кажется, что следует, как можно скорей, издать его дневники, письма, его биографию, из которой бы ясно было значение его жизни, подвига, смерти. Это именно теперь было бы своевременно, когда у всех так сильно впечатление от его мученичества и когда так интересует и распространяется "Царство Божие". Книга эта была бы разъяснением значения его поступка, а его жизнь была бы прекрасной иллюстрацией к ней, указывающей то, что следует делать, или, по крайней мере, к чему должно готовиться всякому искреннему человеку. Конечно, ты бы во сто раз лучше это сделал, так как был близок к Дрожжину, но я знаю, что ты сейчас занят Хилковыми, и мне хочется заняться этим. Я писал об этом Льву Николаевичу и жду от него ответа или совета" (АЧ).

Толстой сочувственно отнесся к намерению Е. И. Попова, посоветовав ему, однако, списаться с Чертковым. По дальнейшим письмам Е. И. Попова к Черткову, хранящимся в архиве Черткова, видно, что первоначально Чертков предполагал сам с помощью Е. И. Попова написать книгу о Дрожжине, но вскоре отказался от этого намерения, и биография Дрожжина была написана Е. И. Поповым.

(5) В ответном письме от 13 февраля 1894 г. Чертков пояснял, что эти слова Толстого основаны на некотором недоразумении: "Емельян не совсем верно понял то, что я ему говорил о Дрожжине. В духовной помощи Дрожжин вовсе не нуждался от меня. Он был спокоен и силен духом. Но я жалел и жалею, что не провел часочка в душевной беседе с ним -- жалел ради себя и его друзей, для которых я мог таким образом послужить душевной связью с ним".

(6) Николай Трофимович Изюмченко (1867--1927)--сын крестьянина села Обуховки, Курской губ. Учился в сельской школе, служил с 14 лет мальчиком на свеклосахарном заводе, потом жил в деревне, занимаясь крестьянским трудом. В 1885 г. познакомился с Е. Н. Дрожжиным и с его взглядами. В 1889 г., призванный на военную службу, подал при осмотре бумагу: "Генералы, я в солдаты идти отказываюсь: не вижу в том надобности. Царя, если он хороший, защищать излишне, веры у меня отнять никто не может, а отечества у меня нет". Заявление не получило движения. В 1891 г. привлекался вместе с Дрожжиным к ответственности за распространение революционной рукописи. Отказался от военной службы. Был приговорен к заключению в дисциплинарном батальоне сроком на 2 года. Отбыв наказание, был сослан и Сибирь, где и остался жить, занимаясь впоследствии работой в кооперации и не раз подвергаясь административным преследованиям за распространение литературы, отражающей взгляды Толстого. Его записки о пребывании в дисциплинарном батальоне изданы под заглавием: "В дисциплинарном батальоне". Записки Н. Т. Изюмченко, изд. "Свободного слова" под редакцией В. Черткова, Christchurch 1805. Неопубликованные воспоминания Н. Т. Изюмченко хранятся в АЧ. ОН. Т. Изюмченко см. прим. к письму Толстого к нему от 19 февр. 1895 г., т. 68.

(7) Абзац редактора.

(8) Толстой имеет в виду решение Черткова отложить свою посадку в Петербург для непосредственного участия в хлопотах по делу об отнятии детей у Хилковых. Чертков отказался от мысли об этой поездке в конце января в связи с болезнью А. К. Чертковой.

(9) Анатолий Федорович Кони (1844--1927)--сенатор, в то время обер-прокурор уголовного департамента Сената. В январе 1894 г. Толстой просил А. Ф. Кони, чтобы он, как "человек, который, глубоко чувствуя всю возмутительность неправды, может и умеет в принятых формах уличать ее", написал бы жене Д. А. Хилкова новое прошение о возвращении отнятых у нее детей (см. т. 67).

(10) Лев Львович Толстой, из Канн (см. прим. 4 к письму N 350) в конце января переехал в Париж, где продолжал лечение у врачей-специалистов по нервным болезням. О болезни Л. Л. Толстого см. письма N. 11. Толстого к Л. Л. Толстому от 28 января и 21 февраля 1894 г., т. 67.

(11) "Тулон"--условное название статьи Толстого "Христианство и патриотизм", написанной Толстым по поводу торжеств, происходивших во Франции в связи с приемом русской эскадры под начальством вице-адмирала Авеллана, посетившей французский военный порт Тулон.

Визит русской эскадры состоялся в ответ на визит французской эскадры в Кронштадт и был тесно связан с русско-французским соглашением, ближайшим образом направленным против Германии.

О статье "Христианство и патриотизм" см. прим. к письму Толстого N 350:

(12) Перевод с английского: "достопочтенных". Обычный титул представителей английского духовенства.

(13) Толстой имеет в виду отзывы представителей английского духовенства В. Синклера, Д. Рш.сби и Г. Роджерса, напечатанные в февральском номере журнала New Review за 1894 год, относительно опубликонанных в этом журнале отрывков из книги Толстого "Царство Божие внутри вас". Баттерсби в письме от 9 февраля нов. ст. писал Толстому, посылая ему статьи В. Синклера, Д. Риксби и Г. Роджерса: "Эти статьи, извлеченные мною из номера, я прилагаю к настоящему письму. Они доказывают явное непонимание ваших логических рассуждений и я надеюсь, что вы найдете время, чтобы отметить ошибочность их точки зрения. Ваша статья "Религия и нравственность" будет опубликована в "Contemporary Review" в марте месяце... Слышал от Димы [В. Г. Черткола], что от вас ожидается статья по поводу последних морских манифестаций. Конечно, эта статья будет встречена в Англии с большим интересом" (АТБ).

(14) На постоялом дворе в Туле.

(15) Толстой прожил в имении И. Л. Толстого до 1 февраля и уехал оттуда в Ясную Поляну.

На это письмо Чертков отвечал письмом от 13 февраля, в котором писал: "Наконец, дорогой друг Лев Николаевич, я пишу вам. Давно собирался, да всё находился в каком-то душевном оскудении и решительно не мог писать ничего от себя. Третьего дня вернулся Емельян и привез от вас письмо, тем более меня обрадовавшее, что я очень долго не получал от вас писем, и мне как будто воздуха стило не хватать. Последнее время я очень плох духовно и слаб, и неё скверное во мне особенно сильно выпирает. В Воронеже я провел ужасную ночь перед самым моим возвращением сюда, несмотря на то, что до того, с самой осени, я жил лучше, чем за несколько лет, и что удалось хорошо устроить то, за чем я туда поехал. Правда, я получил телеграмму о том, что Гале нехорошо, и что она зовет меня домой; и я не знал, жива ли она, так как ей было очень плохо, когда я уехал. Вероятно отчасти в связи с этим на меня ночью нахлынула такая ужасная тоска, что я не знал, куда деваться. Вся жизнь и моя, и друзей моих, не говоря о человеческой вообще, представлялась мне в самом черном безотрадном свете, меня одолел безотчетный, за 10 лет не испытанный мною страх, боязнь всех возможных несчастий, страданий, смерти... Я старался опереться на бога; но к ужасу своему не находил его: на его месте была пустота. Тоска моя перешла в физическую тошноту и озноб, которые я успокоил рюмкой водки, оказавшейся в шкапу у Русановых. Никогда не забуду этого состояния; и сознание возможности его теперь неотлучно со мною. Не могу вам словами передать то, что я испытал. Это происшествие наглядно обнаружило для меня то, что у меня нет державы, -- что отношение мое к богу еще не установилось такое какое должно быть и какое может дать прочное духовное равновесие".

 

 

* 364.

 

1894 г. Февраля 26. Москва.

 

Сейчас, сев за стол, пересмотрел и разложил по порядку все подлежащие ответу письма и их оказалось 13-ть: и первое и последнее ваше. И потому начинаю с вас, дорогой друг В[ладимир] Г[ригорьевич]. Прежде скажу то, что мне хочется и нужно вам сказать. Поехать мне очень хочется к вам, и я бы поехал, я думаю, если бы Таня была дома, а то она уехала в Париж (1) к Леве, к[оторому] хуже, и болезнь, и душевное состояние кот[орого] очень подобно болезни и душевному состоянию Анны Константиновны, кот[орую] очень благодарю за присылку мне своих листков. (2) Они больше сблизили меня с ней, открыв ее душу; а сближение это очень радостно. Разница между Левой и ею та, что в ней больше смирения и потому больше силы духовной. Но общее то, что мы все знаем в малой степени, но что в большей степени испытывают больные, это сознание потери себя. Думаю, что если не спасение от этого, то облегчение большое в том, чтобы всю энергию жизни, кот[орая] остается (как бы мало ее ни было, и чем менее ее остается, тем это нужнее) употреблять на вызывание в себе терпения, смирения, кротости, любви, а не умственной, духовной, даже религиозной деятельности, в виде мыслей, выражения их, даже молитвы. Лучший всем знакомый нам драгоценный образец предания об Иоанне богослове с его: братцы, любите другъ друга. (3) Сил может не быть найти своих мыслей и подходящих выражений им, но на то, чтобы, чувствуя свое бессилиее, умиляться, плакать и любить, всегда хватитъ. И чем меньше сил, тем это легче, если не искать другого. А между тем, если это есть, то ничего больше не нужно.

Так вот я бы приехал к вам, если бы Т[аня] была тут, и кроме радости побыть с вами обоими теперь мне и нужно. Вы знаете, может быть, что я писал Государю письмо о Хилковой и ее детях. (4) Письмо нехорошее, из к[оторого] ничего не вышло. Я не говорил про него, п[отому] ч[то] в письме же говорил, что никто не будетъ знать про это письмо. Теперь же Гос[ударь] показал письмо Рихтеру, (5) Рихтер рассказал другимъ и про это стало известно. Я жалел, что вас не было посоветоваться с вами. В тайне б[ыл] только Поша, и он отдал письмо через Воронцова. (6) Теперь я чувствую потребность написать Бурову (7) и написал, но не послалъ еще, и Рихтеру. Мне хочется сказать им, как дурно то дело, которое они делают, как мне это видно. Надо написать добро, а в этом трудность -- особенно Р[ихтеру], а написать, мне все кажется, что надо. (8) Что вы думаете об этом? Еще напишите мне яснее, что вы думаете нужно признать дурным в Ц[арстве] Б[ожием], там так много этого злого, ч[то] я не знаю, ч[то] -- главное. Напишите, пожалуйста, и укажите подробно.

Отсылаю листки А[нны] Константиновны. Очень люблю и не столько жалею, сколько радуюсь на нее. Смешно повторять: главное -- не унывать и опять и опять подниматься и биться с врагом.

 

 

Полностью публикуется впервые. Отрывок напечатан в Б, III, стр. 228. На подлиннике надпись чернилами рукой Черткова: "N 360. 26 февр. 94". Письмо это было получено Чертковым в Ржевске 1 марта, и это обстоятельство до некоторой степени подтверждает датировку Черткова.

Ответ на письма Черткова от 13 и 18 февраля 1894 г. В первом из этих писем Чертков писал: "Я получил от Дм. Ал. [Хилкова] прекрасное описание последних лет его жизни, которое также прилагаю при сем. Кроме того о нескольких сторон я получил описание отношений Хилковых к их детям. И всё это, вместе с выборками из писем Хилковых, представляет уже совершенно достаточный материал для такого разоблачения истины о них, которое должно, я думаю, тронуть всякое, не вполне окаменевшее сердце. С своей стороны думаю присовокупить небольшие вступление и заключение, которые складываются в моем сознании, -- если только бог поможет мне удовлетворительно их изложить.

Очень прошу вас прислать и присылать мне все письма, полученные я получаемые вамй и нашими друзьями от Хилковых, мужа и жены, хотя бы в них по-видимому и не содержалось ничего подходящего для моей работы. Попросите Пошу и Анненскую прислать те письма, которые они недавно от него получили. Кроме того не может ли Аннен[кова] восстановить в своей памяти и прислать мне хоть в приблизительном изложении содержание ее письма к княгине Хилковой; мне это очень нужно. Пожалуйста не забудьте этих поручений, которые лучше всего передайте Татьяне Львовне.

Кто сообщил вам, что Дрожжин заплакал? Этого я не слыхал. Если Женя приедет сюда, то мы с ним вместе сходим в тюрьму и узнаем подлинные подробности от товарищей Дрожжина по заключению.

Не помню, писал ли я вам, что я отказался от намерения зарабатывать свои расходы переводами: это стесняет душевную работу, и необходимости в этом пока еще нет. Но временами, когда я бываю не в состоянии заниматься самостоятельными письменными работами, я хочу переводить, чтобы время не пропадало даром, и за эту работу буду брать плату....

Беспокоит меня то, что "Царство Божие" в разных местах у нас в России гектографируется и должно скоро получить широкое распространение; а вы еще не прибавили к этой книге тех необходимых нескольких слов о том, что вы теперь не солидарны с духом жестокого осуждения, которое местами дает себя чувствовать в этой книге. Влияние ее будет большое; и эта необходимая оговорка предупредила бы много зла... И вместо ожесточения и разъединения, которые она сейчас во многих и многих вызывает (как мне сообщают с разных сторон, одновременно с сообщением о ее успехе среди других читателей), она, после прибавки к ней такого маленького послесловия и в нескольких строк, -- во всех читателях, способных к этому, вызывала бы добрые чувства, ибо ничего не действует так заразительно, как искреннее признание своей ошибки..."

В письме от 18 февраля Чертков писал: "Емельян говорил мне о вашем предположении постараться навестить нас здесь. Нечего и говорить о том, как одна мысль о возможности этого нас с Галей обрадовала... Кроме того, если бы ваш приезд состоялся, то я был бы несказанно рад и за Русанова, который и не чаял вас больше видеть, и за нескольких наших здешних друзей из крестьян, уже связанных с вами духовным единением, и для которых личное общение с вами особенно дорого, радостно и желательно..."

 

(1) Т. Л. Толстая в середине февраля уехала в Париж к Л. Л. Толстому и пробыла там до середины марта 1894 г. О состоянии Льва Львовича Толстой писал в письме к нему от 21 февраля 1894 г.: "Мне совсем ясно твое душевное состояние одиночества и тоски в огромном, веселом, блестящем городе... Ты не конфузься за свою слабость, что не перенес одиночества и отчаянья" (см. т. 67).

(2) Листки из дневника А. К. Чертковой, помеченные "фев. 94" и присланные Чертковым (хранятся в АЧ). В них А. К. Черткова писала о своей болезни: "Особенно страшна путаница мыслей, которая на меня находит почти каждый день при малейшем утомлении... Бессонница измучила меня, и во сне кошмары и сны страшные. Но страшнее всего это чудовище сердце -- что оно такое, что оно выкидывает со мной, я боюсь его, боюсь, ненавижу, хочу не думать о нем, не слышать его и забыть себя вместе с тем"... Говоря далее о своей слабости и неумении побороть страх перед страданием, А. К. Черткова пишет: "бог видит, как я искренно презираю себя, свою жизнь, и мне должно быть всё равно, как это понимают люди и как относятся ко мне, но остатки самолюбия и желанно снисхождения от людей еще очень сильно во мне и только временами потухает и делается безразличие".

(3) Об этих словах см. примечания к письму N 344.

(4) В январе 1894 г. Толстой написал Александру III письмо, которое осталось без ответа и не изменило положение детей Хипповых. Письмо это впервые напечатано в книге: "Лев Толстой и русские цари. Семь писем Л. Н. Толстого к Александру II, Александру III и к Николаю II", изд. книгоиздательств "Свобода" и "Единение", под ред. В. Г. Черткова, М. 1919, стр. 15--19. См. т. 67.

(5) Оттон Борисович Рихтер (1830--1908] - генерал-адъютант, с 1885 по 1897 г. заведующий делами комиссии по принятию прошений и жалоб, приносимых на высочайшее имя. В молодости служил в лейб-гвардии конном полку, где служил и отец В. Г. Черткова, Г. И. Чертков, и был хорошо знаком с родителями Черткова, который и пытался получить содействие Рихтера в деле Хилковых через свою мать, Е. И. Черткову.

(6) Гр. Илларион Иванович Воронцов-Дашков (1837--1936) -- генерал-адьютант, с 1881 по 1897 г. министр императорского двора. В 1881 г. после убийства Александра II состоял начальником главной охраны Александра III С февраля.1905 г. до смерти занимал пост наместника Кавказа, где жестоко подавлял революционное движение 1905--1906 гг. Был хорошо знаком с родителями В. Г. Черткова.

(7) Алексей Васильевич Буров--полковник, начальник Воронежского дисциплинарного батальона. Пользуясь предоставленным начальнику дисциплинарного батальона правом назначать без суда заключенным 100 ударов розгами, систематически подвергал заключенных жестоким телесным наказаниям. Содержавшегося в батальоне Е. Н. Дрожжина Буров почти непрерывно держал в карцере, лишая его вместе с тем горячей пищи, несмотря на развивавшийся у него туберкулез. Считая Бурова главным виновником смерти Е. Н. Дрожжина, Толстой написал ему в феврале 1894 г. письмо, которое осталось непосланным (см. письма 1894 г., т. 67).

(8) В феврале 1894 г. Толстой пытался написать Рихтеру письмо, которое осталось неоконченным. Сохранившееся начало письма см. т. 67. О письме Рихтеру Толстой писал Д. А. Хилкову в письме от 5 марта 1894 г.: "Я хотел ему написать письмо, чтобы указать ему всю неблаговидность его роли и усовестить его, но как начну писать ему, так начинаю ругаться. Так до сих пор не мог достаточно успокоиться, чтоб написать ему" (см. т. 67).

 

На это письмо Чертков отвечал письмами от 1 и 3 марта. В первом из этих писем он сообщал, что задумал книгу об отнятии детей Хилковых, рукопись которой предполагает прежде всего послать государю, и лишь в случие отказа в возвращении детей Хилковым, печатать ее за границей. Далее он писал: "Мне очень нравится мысль писем ваших к Р[ихтеру] и Бур[ову]. Но конечно всё зависит от их тона и потому, не видавши их, не могу быть уверенным, следует ли их посылать. В письме к Бурову имейте в виду то обстоятельство, что пока Изюмченко еще не выпущен, Бурову лучше не знать, что Дрожжин был со мной в письменных сношениях, так как производились они через Изюмченко, и ему может ужасно достаться". В письме от 3 марта Чертков писал: "Пока скажу, что, если не считать несколько сухой общий тон всех обличений, который вполне уравновесился бы мягким, любовным тоном послесловия, то собственно положительно дурного по существу там очень мало, и что есть -- так очевидно несправедливо и недобро, что легко будет ясно и категорично поправить это несколькими словами признания и раскаяния в послесловии. Пока посылаю вам выписку пропущенного вами места из черновых этой книги, представляющую, как мне кажется, самый верный и желательный тон для послесловия. Достаточно эту мысль немного определеннее и ярче развить, прибавив к этому оговорку, поправляющую или, вернее, пополняющую несколько определенных несправедливых утверждений, которые я вам отыщу в книге, и будет, как мне кажется, сделано всё, что нужно и очень, очень нужно".

 

 

* 365.

 

1894 г. Марта 17. Москва.

 

Давно уже получилъ ваше письмо; дорогой друг Владимир Г[ригорьевич], и давно бы надо было ответить, да все некогда и все я слаб. Отвечу по порядку: мысли ваши о самовоспитании я тогда же прочел и ничто в них не остановило меня не в смысле несогласия с ними, ни в том, -- чтобы что-либо особенно поразило меня. (1) --

(2) Мы с Машей думаем о том, кого бы пригласит к вам, и она мне говорила про одну девушку, фельдшерицу, кот[орую] и я видел, и которая мне нравится: молодая, бодрая и серьезная (кажется), но до сих пор Маша не нашла ее. (3) Я нынче подтвержу ей. Всей душой сочувствую вам, т. е. вам обоим, вам и Анне К[онстантиновне] -- в том, что тело с своими недугами давит вас и лишает -- по временам только я уверен -- законной радости жизни. Очень хочется посмотреть на вашу жизнь и вместе с вами понести и тяжесть и радость ее. Я не отчаиваюсь приехать к вам. Наши -- Таня с Левой, кот[орый] все мечется, едут назад из Парижа. Должно быть, будут здесь около 20-го и тогда, если ничто не помешает и буду жив, постараюсь съездить к вам.

Очень я нынче плох. Нет мыслей, нет желаний. Есть одна усталость и хочется заснуть, уйти от жизни, от себя. Так что не я вас буду бодрить своим письмом, а буду на вас нагонять унылость. Такъ много в себе испорченного, что хочется бросить неудавшееся и испорченное и все начать сначала, разумеется уж не в этой жизни, где все изгажено, а в другой. -- Впрочем иногда унылость действует не заразительно, а обратно. Надеюсь и желаю такъ же подействовать на вас.

Будете ли переводить Тулон и присылать ли его вам?

Прощайте пока; крепко жму вам руку и А[нне] К[онстантиновне], и Емельяну, (4) и Кутелевой (5) и Иванову. (6)

 

Л. Толстой.

 

 

Публикуется впервые. На подлиннике надпись черным карандашом рукой Черткова: "М. 17 мар. 94 N 361", на основании которой и датируется письмо.

Толстой отвечает на письма Черткова от 1 и 3 марта. В первом из этих писем Чертков писал, что хорошо было бы, если бы он мог повидаться с Толстым в связи с книгой о деле Хилкова, которую решил написать, и другими очередными делами, но не может уехать из-ва болезни А. К. Чертковой, и спрашивал: "Почему бы вам не приехать с Марьей Львовной?" Во втором письме он писал: "Вы ничего не упомянули о моей заметке "О самовоспитании". Оттого ли, что вы нашли, что она не стоит того? Во всяком случае, пожалуйста, скажите, потому что, как я вам писал, предмет этот неотступно и совершенно непроизвольно занимает мои мысли и разрабатывается ими. -- Галя всё больна и слаба и истощается этим".

 

(1) Чертков послал Толстому 13 февраля рукопись, в которой он писал в письме от того же числа: "Посылаю вам для прочтения и получения вашего отзыва маленькую статью под заглавием "Мысли о самовоспитании", которую я написал уже больше года тому назад. На нескольких молодых людей она произвела благоприятное впечатление; но мне очень хотелось бы знать ваше мнение, как о ее содержании, так и о форме изложения. Это -- одна из вступительных глав к одной работе о "христианском мышлении", которая, помимо моей воли развертывается в моем сознании, и письменно излагать которую я от времени до времени чувствую непреодолимое влечение, удовлетворяемое мною лишь тогда, когда оно решительно мешает мне заниматься чем-либо другим". Работа Черткова над книгой "О христианском мышлении", впоследствии названной им "О правильном мышлении", продолжалась с перерывами в течение многих лет, но не была им закончена, и рукопись остается ненапечатанной. (Хранится в АЧ). Рукопись "Мысли о самовоспитании" является попыткой наметить путь, каким должен идти человек, желающий критически отнестись к внешним условиям, в которых он находится, и понятиям, привитым ему с детства.

(2) Абзац редактора.

(3) Фамилия девушки, упоминаемой Толстым, осталась неизвестной редакции. В письмах М. Л. Толстой v Чертковым так же, как и в дальнейших письмах Толстого, о ней нет упоминаний.

(4) Емельяну Максимовичу Ещенко,

(5) Елизавета Прохоровна Кутелева (1861--1913) --фельдшерица-акушерка, разделявшая взгляды Толстого и в продолжение многих лет жившая среди крестьян в различных местах, работая не только в качестве фельдшерицы, но и в качестве учительницы. В 1891 г. приехала в Рязанскую губернию, где в то время работал Толстой, организуя помощь голодающим, и помогала ему в устройстве столовых и леча больных. В марте 1894 г. Е. П. Кутелепа, живя вблизи хутора Чертковых Ржевск, занималась обучением деревенских детей, не имея на ото официального разрешения, и Чертков, в письме от 5 марта, писал Толстому, что земский начальник угрожает ей за это высылкой, но вероятно, оставит это дело без последствий, вследствие заступничества Черткова. О ней см. статью К. С. Шохор-Троцкого "Памяти отошедших друзей"--"Ежемесячный журнал литературы, науки и искусства", издаваемый В. С. Миролюбовым, 1915, 1.

(6) Николай Никитич Иванов. В марте 1894 г. жил в слободе Александровке недалеко от хутора Ржевск и Чертков предлагал ему время от времени работу по переписке рукописей.

 

 

* 366.

 

1894 г. Марта 18. Москва.

 

Нынче приехал Лева (1) очень больной. Приеду, но не сейчас. Храни вас Бог.

 

Толстой.

 

 

Публикуется впервые. Телеграмма. На подлиннике надпись черным карандашом рукой Черткова: "М. 17 Мр. N 362". На бланке пометка: Подана 18 марта 7 час пополудни".

Ответ на телеграмму Черткова от 18 марта: "Гале сегодня было совсем плохо. Думали, что умирает. Теперь немножко ожила, но очень плоха. Хотела видеть вас".

 

(1) Л Л Толстой, приехавший из Парижа вместе с Т. Л. Толстой. Об его болезни см. прим. к письму Толстого к Черткову N 363.

 

 

* 367.

 

1894 г. Марта 18. Москва.

 

Не могу вам выразить, дорогой, милый друг, как я люблю вас и как желал бы быть теперь с вами. Теперь мне невозможно ехать. Лева только нынче приехал и очень слаб и жалок, говорит, что чувствует, что все кончено, что не выздоровеет и рад только тому, что умрет дома, среди своих. Думаю, что это в большой степени следствие четырех ночей в вагоне, но все таки не могу оставить его теперь, тем более, что все восстают против моей поездки. Но как бы они не восставали, через дня два, три, когда он, как я надеюсь, окрепнет немного, я поеду, если буду жив, и буду иметь радость с вами разделить ваше горе, надежды и радость.

Больно мне за вас больше всего то, что вы напрасно вините себя. Прошедшее не в нашей власти и мы в прошедшем имели такое же право быть тем, чем мы были, и поступать, как мы поступали, какое мы имеем быть тем, чем мы теперь. -- Не для того, чтобы утешать вас, но истинно, я считаю, что христианин не может раскаиваться. Христианин может каяться, изменять свое понимание жизни, но не упрекать ни других, ни себя. Страшно то, когда чувствуешь, что не можешь удержаться от того, что считаешь злом, но о том, что было, нечего поминать. А особенно нехорошо и не должно доводить себя раскаянием ненужным, незаконным до такого греха уныния, в кот[ором] вы писали последнее письмо (спасибо, что послали его). Впрочем ничего не умею сказать, да и не хочу говорить и рассуждать, хотелось бы только выразить мою любовь вам обоим, хотелось бы вместе с вами нести то, что вы несете. Милый Поша воабуждает во мне зависть, но я верю, что и мне доведется быть с вами. (1) В последнем письме вашем Попову было слово, к[оторое] огорчило меня. (2) Вы как будто усомнились в томъ, что я не могу еще ехать к вам. Да и что ехать. Велит Бог -- приеду, но будем, как только можем, любить друг друга, и ничего дурного не случится ни с кем из нас. Особенно мы -- здоровые. Знаю по Леве, как болезнь, страдания, на время застилают любовь, я думаю даже и в Гале. Но будем пользоваться каждым проблеском и будем ближе сплочаться друг с другом духовно, и ничего, кроме блага, мы не испытаем.

 

 

Полностью публикуется впервые. Отрывок напечатан: "Толстой и Чертков", стр. 210, 211. На подлиннике надпись черным карандашом рукой Черткова: "М. 18 Мр. 94 N 363". Дата подтверждается сопоставлением слов о приезде Л. Л. Толстого с телеграммой Толстого к Черткову от того же числа.

Ответ на телеграмму Черткова от 18 марта (см. прим. к письму N 366) и письмо Черткова Толстому о болезни А. К. Чертковой. Письмо это, написанное, судя по записи в записной книжке Черткова 14 марта, в архивах не разыскано.

 

(1) П. И. Бирюков в это время приехал к В. Г. Черткову и помогал ему в уходе за больной А. К. Чертковой.

(2) Письмо В. Г. Черткова к Е. И. Попову, по-видимому, не сохранившееся.

 

 

* 368.

 

1894 г. Марта 24. Москва.

 

Завтра курьерским выезжаем; есть ли проезд? Отвечайте.

 

Толстой.

 

 

Публикуется впервые. Телеграмма. На подлиннике чернильным карандашом рукой Черткова: "М. N 364". На бланке. "Подана из Москвы. 1. 30 м. пополудни".

Толстой вместе с М. Л. Толстой выехал из Москвы 25 марта к Чертковым, прожил у них в Ржевске до 1 апреля и вернулся в Москву 3 апреля. Об этой поездке Толстой писал С. А. Толстой от Чертковых: "Я очень рад, что приехал; и он, и, главное, она так искренно рады и так мы с ними душевно близки, столько у нас общих интересов, и так редко мы видимся, что обоим нам хорошо. Она очень жалка и мила и тверда духом. Я сейчас с ней поговорил с полчаса и вижу, что она уже устала. Приподняться на постели она даже не может сама" (см. ГОК, стр. 469).