Развитие высших форм внимания в детском возрасте 5 страница

 

Джемс (James) Уильям (II января 1842 - 16 августа 1910) - американский философ и психолог, один из основателей прагматизма. Изучал медицину и естественные науки в Гарвардском университете США и в Германии. С 1872 г. - ассистент, с 1885 г. - профессор философии, а с 1889 по 1907 г. - профессор психологии в Гарвардском университете. С 1878 по 1890 г. Джемс пишет свои <Принципы психологии>, в которых отвергает атомизм немецкой психологии и выдвигает задачу изучения конкретных фактов и состояний сознания, а не данных, находящихся <в> сознании. Джемс рассматривал сознание как индивидуальный непрерывно меняющийся поток, в котором никогда не появляются дважды одни и те же ощущения или мысли. Одной из важных характеристик сознания Джемс считал его избирательность. С точки зрения Джемса сознания является функцией, которая <по всей вероятности, как к другие биологические функции, развивалась потому. что она полезна>. Исходя из такого приспособительного характера сознания он отводил важную роль инстинктам и эмоциям, а также индивидуальным физиологическим особенностям человека. Широкое распространение получила выдвинутая в 1884 г. теория эмоций Джемса. В 1892 г. Джемс совместно с Мюнстербергом организовал первую в США лабораторию прикладной психологии при Гарвардском университете.

 

Сочинения: <Научные основы психологии>. СПб., 1902; <Беседы с учителями о психологии>. М" 1902. <Прагматизм>, изд. 2. СПб., 1910; <Многообразие религиозного опыта>. М., 1910; <Вселенная с плюралистической точки зрения>. М., 1911; <Существует ли сознание?>. В сб.: <Новые идеи в философии>, вып. 4, СПб., 1913.

 

Литература: <Современная буржуазная философия>. М" 1972\ стр. 246-270; R. В. Perry. <The Thought and Character of William Tames>. Boston, 1935, vol. 1-2.

 

В хрестоматию включена глава <Внимание> из книги Джемса <Психология> (СПб., 1905).

 

У. ДЖЕМС

ВНИМАНИЕ

 

Ограниченность сознания. Одной из характернейших особенностей нашей духовной жизни является тот факт, что, находясь под постоянным наплывом все новых и новых впечатлений, проникающих в область наших чувств, мы замечаем лишь самую

ничтожную часть их. Только часть полного итога наших впечатлений входит в наш так называемый сознательный опыт, который можно уподобить ручейку, протекающему по широкому лугу цветов. Несмотря на это, впечатления внешнего мира, исключаемые нами из области сознательного опыта, всегда имеются налицо и воздействуют так же энергично на наши органы чувств, как и сознательные восприятия. Почему эти впечатления не проникают в наше сознание –это тайна, для которой принцип <ограниченности сознания> - <die Ende des Bewusstseins> -представляет не объяснение, а одно только название.

Рассеяние внимания....Огромное большинство людей, по всей вероятности, несколько раз в день впадает в психическое состояние примерно следующего рода: глаза бесцельно устремлены в пространство, окружающие звуки и шумы смешиваются в одно целое, внимание до того рассеяно, что все тело воспринимается сразу как бы одно целое, и <передний план> сознания занят каким-то торжественным чувством необходимости заполнить чем-нибудь пустоту времени. На тусклом фоне нашего сознания чувствуется тем временем полное недоумение: мы не знаем, что нужно делать: вставать ли, одеваться ли, написать ли ответ лицу, с которым мы имели недавно разговор; вообще, мы стараемся сообщить движение нашей мысли, но в то же время чувствуем, что не можем сдвинуться с места: наша pensee de derricre la tOte не в силах прорвать летаргическую оболочку, окутавшую нашу личность. Каждую минуту мы ожидаем, что эти чары рассеются, ибо мы не видим причин, почему бы им продолжаться. Но они продолжают оказывать свое действие все долее и долее, и мы попрежнему продолжаем находиться под их обаянием, пока (также без всяких видимых причин) нам не сообщается запас энергии, что-то (что именно, мы не знаем) дает нам силу очнуться, мы начинаем мигать глазами, встряхиваем головой; мысли, оттесненные до сих пор на задний план, становятся в нас господствующими, колеса жизни вновь приходят в движение. Такова крайняя ступень того, что мы называем рассеянием внимания. Существуют промежуточные степени между этим состоянием и противоположным ему явлением сосредоточенного внимания, при котором поглощение человека интересом минуты так велико, что нанесение физического страдания является для испытуемого индивида нечувствительным; эти промежуточные ступени были исследованы экспериментальным путем. Различные виды внимания. Можно указать следующие виды внимания: оно относится а) или к восприятиям (внимание чувственное), б) или к воспроизведенным представлениям (внимание интеллектуальное).

Затем внимание может быть: в) непосредственным или

г) опосредствованным; непосредственным - в том случае, когда объект внимания интересен сам по себе без всякого отношения к чему-нибудь постороннему; опосредствованным - когда объект моего внимания лишь путем ассоциации связан с непосредственным вниманием, носит название апперцептивного внимания.

Наконец, внимание может быть или д) пассивным, рефлекторным, непроизвольным, не сопряженным ни с каким усилием, или е) активным, произвольным. Произвольное внимание всегда бывает апперцептивным. Мы делаем сознательные усилия для направления нашего внимания на известный объект только в том случае, если он связан лишь косвенно с каким-нибудь интересом. Но первый и второй виды внимания оба могут быть и непроизвольным, и произвольным. При непроизвольном внимании, направленном прямо на какой-нибудь объект восприятия, стимулом служит или значительная интенсивность, объем и внезапность ощущения, или стимул является инстинктивным, т. е. представляет такое восприятие, которое скорее благодаря своей природе, чем силе, воздействует на какое-нибудь прирожденное нам стремление и в силу этого приобретает непосредственную привлекательность... Внимание ребенка и юноши характеризуется восприимчивостью к непосредственно воздействующим чувственным стимулам. В зрелом возрасте мы обыкновенно реагируем лишь на те стимулы, которые выделены нами в силу своей связи с так называемыми постоянными интересами; к остальным же стимулам мы относимся безразлично. Но детство отличается значительной активностью, и в то же время располагает слишком незначительными критериями для обсуждения новых воспринимаемых впечатлений и для выделения из них тех, которые заслуживают особенного внимания. Результатом является необыкновенная подвижность внимания, столь обычная у детей, подвижность, в силу которой первые регулярные уроки с ними превращаются в какой-то беспорядочный хаос. Всякое сильное впечатление вызывает приспособление соответствующего органа чувств и влечет за собой у ребенка на все время своего действия полное забвение той работы, какая на него возложена. Учитель должен на первых же уроках принять меры к устранению у ребенка этого непроизвольного, рефлекторного внимания, вследствие которого, по словам одного французского писателя, может показаться, что ребенок менее принадлежит самому себе, чем любому внешнему объекту, обратившему на себя внимание. У некоторых лиц такое состояние внимания продолжается на всю жизнь, и работа выполняется ими в те промежутки, когда это состояние внимания временно прекращается. Непроизвольное внимание при восприятии бывает апперцептивным в том случае, если внешнее впечатление, не будучи само по себе сильным или инстинктивно привлекательным по природе,

связано с такими впечатлениями, предшествующим опытом и воспитанием. Такие предметы могут быть названы мотивами внимания. Впечатление черпает в них интерес или даже, быть может, сливается с ними в один сложный объект, результатом чего является то, что они попадают в фокус внимания. Легкий стук-сам по себе весьма неинтересный звук, он может без труда затеряться во множестве окружающих нас звуков, но едва ли стук в оконный ставень ускользнет от внимания, если это-условный знак любовника под окном его милой. Гербарт пишет: <Как поражает глаз стилиста нелитературно написанная фраза! Как неприятна для музыканта фальшивая нота или для светского человека нарушение хорошего тона! Как быстры наши успехи в известной отрасли знания, если ее основные начала усвоены нами так хорошо, что мы воспроизводим их мысленно с медленно и неуверенно воспринимаем мы самые начала той или при помощи знакомства с концептами еще более элементарными можно хорошо наблюдать на очень маленьких детях, когда, слушая еще непонятные для них разговоры старших, они вдруг там и сям схватывают отдельное знакомое слово и повторяют его себе; его можем мы подметить даже у собаки, которая оборачивается, когда мы называем ее по имени. До известной степени нечто подобное представляет умение, предъявляемое некоторыми невнимательными школьниками во время урока, умение подмечать каждый момент в рассказе учителя. Я помню уроки нестрогого, но неинтересного преподавателя, на которых в классе был непрерывный шепот, шепот этот всегда моментально прекращался, как только учитель начинал рассказывать какой-нибудь занятный анекдот. Как могли мальчики, которые, по-видимому, ничего не слышали из речи учителя, заметить момент, когда анекдот начался? Без сомнения, большинство из них слышало кое-что из слов учителя, но большая часть этих слов не имела никакой связи с интересами и мыслями, занимавшими их в данную минуту, поэтому отрывочные слова, долетая до слуха, вновь улетучивались; но, с другой стороны, как только слова вызвали прежние представления, которые образовали серию тесно связанных между собой идей и легко вступали в связь с новыми впечатлениями, тотчас из сочетания старых идей и новых впечатлений получился в итоге интерес к воспринимаемым вполуха словам: они поднимались выше порога сознания - и внимание снова восстанавливалось>.

Непроизвольное внимание, направленное на воспроизведение представления, непосредственно, если мы следим мыслью за рядом образов, которые сами по себе привлекательны и интересны; оно апперцептивно, когда объекты интересуют нас как средства для осуществления более отдаленной цели или просто в силу ассо-

циации их с каким-нибудь предметом, который придает ему ценность. Токи в мозгу, сопровождающие процессы мысли, могут представлять в таком случае столь тесно связанное целое, их объект может настолько поглотить наше внимание, что не только нормальные ощущения, но даже сильнейшая боль вытесняются ими из области сознания. Паскаль, Весли, Холл (Hall), как говорят, обладали этой способностью всецело отвлекать внимание от боли. Д-р Карпентер рассказывает о себе, как он нередко принимался за чтение лекции с невралгией столь сильной, что, по-видимому, не представлялось никакой возможности довести лекцию при такой боли до конца; но едва он, переломив себя, успевал приняться за чтение лекции и во время лекции углубиться в последовательное развитие мыслей, как тотчас замечал, что боль нисколько не отвлекала его, пока не наступал конец лекции, и внимание не рассеивалось; тогда боль возобновлялась с силой, превосходящей всякое терпение, так что он удивлялся, как можно было перед этим забыть о ее существовании.

Произвольное внимание. Д-р Карпентер говорит о сосредоточении внимания в известном направлении путем сознательных усилий. Этими усилиями и характеризуется то, что мы назвали активным, или произвольным, вниманием. Всякий знает, что, это такое, но в то же время почти всякий согласится, что это-нечто не поддающееся описанию. В области наших внешних чувств мы прибегаем к произвольному вниманию, когда нам нужно уловить какой-нибудь едва уловимый оттенок в зрительном, слуховом, вкусовом, обонятельном или осязательном ощущении, а также когда мы хотим выделить какое-нибудь ощущение из массы подобных других или когда мы стараемся сосредоточиться на предмете, обыкновенно имеющем для нас мало привлекательности, и при этом противодействуем влечениям в направлении более сильных стимулов. В области умственной мы применяем произвольное внимание в совершенно аналогичных случаях, например когда мы стараемся выделить и отчетливо представить себе идею, которая лишь смутно таится в нашем сознании, или когда мы с величайшими усилиями стараемся различить оттенки значения в синонимах, или когда мы упорно стараемся удержать в границах сознания мысль, которая настолько резко дисгармонирует с нашими стремлениями в данную минуту, что не будь особых усилий с нашей стороны, она быстро уступила бы место иным образам более безразличного характера. Чтобы представить себе лицо, которое испытывает зараз все формы произвольного внимания, вообразим человека, сидящего в обществе за обедом и намеренно выслушивающего скучнейшие нравоучения, которые ему в полголоса читает его сосед, в то время как кругом раздается веселый смех гостей, ведущих беседу о самых занимательных и интересных вопросах. Произвольное внимание продолжается не долее нескольких секунд подряд. То, что называется <поддержкой> произвольного

внимания, в сущности есть повторение последовательных усилий сосредоточить внимание на известном предмете. Раз эти усилия нам удались, объект внимания вследствие своей привлекательности развивается; если его развитие представляет для нас интерес, то внимание на время становится непроизвольным. Немного выше мы заметили, что, по словам д-ра Карпентера, поток мысли увлекает нас, как только мы в него погрузимся. Этот пассивный интерес может быть более или менее продолжительным. Едва он успел вступить в силу, как внимание отвлекается какой-нибудь посторонней вещью: тогда посредством произвольного усилия мы вновь направляем мысль на прежний предмет; при неблагоприятных условиях такое колебание внимания может продолжаться по целым часам подряд. Впрочем, при этом надо не упускать из виду, что внимание сосредоточивается в данном случае не на тождественном в психическом смысле объекте, но на последовательном ряде объектов, только логически тождественных между собой. Никто не может непрерывно сосредоточивать внимание на неизменяющемся объекте мысли. Есть объекты мысли, которые за время их пребывания в области сознания не поддаются развитию. Они попросту ускользают от нас, и для того, чтобы сосредоточить внимание на чем-нибудь, имеющем к ним отношение, требуется такой ряд непрерывно возобновляемых усилий, что человек с самой энергичной волей поневоле должен бывает отступиться от них и предоставить своим мыслям следовать за более привлекательными стимулами, тщетно употребив в течение некоторого времени всевозможные средства к достижению цели. Есть такие объекты мысли, которых человек боится, как пуганая лошадь, которых он стремится избегать даже при самом беглом воспоминании о них. Таковы тающие капиталы для мота в разгар его расточительности. Но незачем приводить исключительный пример мотовства, когда для всякого человека, увлекаемого страстью, мысль об умаляющих страсть обстоятельствах представляется несносной хотя бы на одно мгновение. Мысль о них кажется нам каким-то memento mori в те счастливые дни нашей жизни, когда она достигает наиболее пышного расцвета. Наша природа возмущается такими соображениями, и мы теряем их из виду. О цветущий здоровьем читатель, как долго можешь ты размышлять об ожидающей тебя могиле? При более спокойных душевных состояниях трудность сосредоточить внимание на известном предмете бывает также велика, в особенности если мозг утомлен. Иное лицо, чтобы избежать скучной предстоящей работы, бывает готов ухватиться за любой предлог, каким бы ничтожным и случайным он ни был. Я, например, знаю одного господина, который готов разгребать уголья в камине, раставлять стулья у себя в комнате, подбирать с полу соринки, приводить в порядок свой стол, разбирать газеты, хвататься за первую попавшуюся под руку книгу, стричь ногти, словом, как-нибудь убивать утро-и все это он делает непредумышленно,

единственно только потому, что ему к полудню предстоит приготовить лекцию по формальной логике, которой он терпеть не может. Все он готов делать, только бы не это. Повторяю еще раз, объект внимания должен изменяться. Объект зрения с течением времени становится невидим, объект слуха перестает быть слышим, если мы будем неподвижно направлять

 

Рис. 10

 

на него внимание. Гельмгольц, подвергший самому точному экспериментированию свое внимание в области органов чувств, применяя зрение к объектам, не привлекающим внимания в обыденной жизни, высказывает по этому поводу несколько любопытных замечаний о борьбе двух полей зрения. Так называется явление, наблюдаемое нами, когда мы глядим каждым глазом на отдельный рисунок (например, в двух соседних отделениях стереоскопа); в таком случае мы сознаем то один рисунок, то другой, то части обоих, но почти никогда оба вместе. Гельмгольц говорит по этому поводу: <Я чувствую, что могу направлять внимание произвольно то на одну, то на другую систему линий (рис. 10), и что в таком случае некоторое время только одна эта система сознается мною, между тем как другая совершенно ускользает от моего внимания. Это бывает, например, в том случае, если я попытаюсь сосчитать число линий в той или другой системе. Но крайне трудно бывает надолго приковать внимание к одной какой-нибудь системе линий, если только мы не ассоциируем предмета нашего внимания с какими-нибудь особенными целями, которые постоянно обновляли бы активность нашего внимания. Так поступаем мы, задаваясь целью сосчитать линии, сравнить их размеры и т. п. Равновесие внимания, мало-мальски продолжительное, ни при каких условиях недостижимо. Внимание, будучи предоставлено самому себе, обнаруживает естественную наклонность переходить от одного нового впечатления к другому; как только его объект теряет свой интерес, не доставляя никаких новых впечатлений, внимание вопреки нашей воле переходит на что-нибудь другое. Если мы хотим сосредоточить наше внимание на определенном объекте, то нам необходимо постоянно открывать в нем все новые и новые стороны, в особенности когда какой-нибудь посторонний импульс отвлекает нас в сторону>.

Эти слова Гельмгольца чрезвычайно важны. А раз они вполне применимы ко вниманию в области органов чувств, то еще сбольшим правом можем мы применить их ко вниманию в области интеллектуального разнообразия. Conditio sine qua non поддержки внимания по отношению к какому-нибудь объекту мысли заключается в постоянном возобновлении его при изменении точки зрения и отношения к объекту внимания. Только при патологических состояниях ума сознанием овладевает неотвязчивая, однообразная idea fixe.

Гений и внимание. Теперь мы можем легко видеть, почему так называемое <поддерживаемое> внимание развивается тем быстрее, чем богаче материалами, чем более отличается свежестью и оригинальностью воспринимающий ум. Такие умы пышно расцветают и достигают высокой степени развития. На каждом шагу они делают все новые и новые выводы, постоянно укрепляя внимание. Интеллект же, бедный знаниями, неподвижный, неоригинальный, едва ли будет в состоянии долго сосредоточивать внимание на одном предмете... Интерес к данному предмету у такого лица ослабевает чрезвычайно быстро. Относительно гениев установилось общее мнение, что они далеко превосходят других людей силой своего произвольного внимания. Можно выразить опасение, не представляет ли у большинства из них эта <сила> чисто пассивное свойство. В их головах идеи пестрят своим разнообразием; в каждом предмете они умеют находить бесчисленное множество сторон; по целым часам они могут сосредоточиваться на одной мысли. Но их гений делает их внимательными, а не внимание образует из них гениев. Вникнув в сущность дела, мы можем заметить, что они отличаются от простых смертных не столько характером своего внимания, сколько природой тех объектов, на которые они поочередно направляются. У гениев объекты внимания образуют связную серию, все части которой объединены между собой известным рациональным принципом. Вот почему мы называем внимание <поддерживаемым>, а объект внимания на протяжении нескольких часов <тем же>. У обыкновенного человека серия объектов внимания бывает большей частью бессвязной, не объединенной общим рациональным принципом, поэтому мы называем его внимание неустойчивым, шатким. Не лишено вероятности, что гений удерживает человека от приобретения привычек произвольного внимания и что среднее умственное дарование представляет почву, где можно всего более ожидать развития добродетелей воли в собственном смысле слова. Представляет ли дар внимания свойство гения, или оно зависит от развития воли, во всяком случае чем дольше человек может удерживать внимание на одном объекте, тем более представляется ему возможность вполне им овладеть. Способность же постоянно направлять в известную сторону рассеивающееся внимание составляет живой нерв в образовании каждого суждения, характера и воли. У кого нет этой способности, того нельзя на-

звать <compos sub (...) Воспитание, которое, могло бы совершенствовать эту способность, было бы воспитанием par excellence. Но указать на такой идеал несравненно легче, чем дать практическое руководство к его осуществлению. Относительно внимания общим педагогическим правилом может служить следующее: чем больше интерес в данном занятии ожидает ребенка впереди, тем более будет напряжено его внимание. Поэтому при обучении ребенка нужно руководить его занятиями так, чтобы каждое новое сведение, сообщаемое ребенку, находилось в известной связи с ранее приобретенными знаниями, и, если возможно, вызвать в ребенке любопытство так, чтобы каждое новое сведение, полученное ребенком, служило ответом или хоть частью – ответа на вопрос, еще ранее существовавший в уме ребенка.

Физиологические условия внимания. Вот, по-видимому, наиболее важные из них: 1) до возникновения внимания к данному объекту необходимо, чтобы соответствующий кортикальный центр был возбужден и центральным путем - идеально, и путем внешнего чувственного раздражения: 2) затем орган чувств должен быть приноровлен к наиболее отчетливому восприятию внешнего впечатления, посредством приспособления соответствующего мышечного аппарата; 3) по всей вероятности, необходим известный приток крови к соответствующему кортикальному центру. Третьего условия я не буду касаться, так как относительно его мы не имеем никаких обстоятельных сведений, и я постулирую его лишь на основании общих аналогий. Первое и второе условия оправдываются экспериментальным путем: начнем ради удобства с рассмотрения второго условия. Приспособление органа чувств. Оно наблюдается не только, когда внимание направлено на внешнее чувственное впечатление, но и в том случае, когда его объектом служит мысль. Что оно налицо, когда мы направляем внимание на внешний объект, это само собой ясно. Глядя на что-нибудь или слушая что-нибудь, мы непроизвольно приспособляем глаза и уши, а также поворачиваем голову и тело; обоняя и пробуя на вкус, мы приспособляем язык, губы и нос к данному предмету; осязая какую-нибудь поверхность, мы соответствующим образом двигаем осязающий орган, во всех этих актах, производя непроизвольные мышечные сокращения целесообразного характера, мы задерживаем другие движения, нецелесообразные по отношению к тому результату, который мы имеем в виду: пробуя что-нибудь на вкус, мы зажмуриваем глаза, прислушиваясь, стараемся затаить дыхание, и т. п. В результате получается более или менее массивное органическое чувство напряженности внимания. На это органическое чувство мы смотрим обыкновенно, как на чувство нашей собственной активности, хотя оно возникает в нас при посредстве

приспособления органов чувств и после него. Таким образом, всякий объект, способный немедленно возбудить нашу чувствительность, вызывает рефлекторное приспособление органа чувств, которое сопровождается двумя результатами: во-первых, тем чувством активности, на которое мы только что указали, и, во-вторых, возрастанием ясности в нашем сознании данного объекта. Но и при интеллектуальном внимании в нас наблюдаются такие же чувства активности. Насколько мне известно, Фехнер первый подверг эти чувства анализу и отличил их от только что указанных более грубых форм того же чувства. Вот что он пишет:

<Когда мы переносим наше внимание с объекта одного органа чувств на объект другого, мы испытываем некоторое вполне определенное и легко воспроизводимое по произволу, хотя и не поддающееся описанию, чувство перемены направления или изменения в локализации напряжения (Spannung). Мы чувствуем напряжение в известном направлении в глазах, с какой-нибудь стороны в ушах, напряжения, которые возрастают и изменяются в зависимости от степени нашего внимания в то время, когда мы смотрим или слушаем; это и есть то, что мы называем напряжением внимания. Различие в локализации напряжения всего ярче наблюдается, когда внимание наше быстро колеблется между слухом и зрением и в особенности когда мы хотим тонко распознавать данный объект при помощи осязания, обоняния и вкуса>. <Когда я пытаюсь вызвать в памяти или воображении какой-нибудь живой образ, то я начинаю испытывать нечто совершенно аналогичное напряжению внимания при непосредственном зрительном или слуховом восприятии, но это аналогичное чувство локализуется совершенно иначе. В то время как при восприятии реального объекта (а также зрительных следов) с напряженнейшим вниманием напряжение направляется всецело к данному объекту – вперед, а при переходе внимания от одного чувства к другому оно только переменяет направление от одного органа чувств к другому, оставляя остальную часть головы свободной от напряжения, при воображении и припоминании, наоборот, чувство напряжения всецело отвлекается от внешних органов чувств и скорее углубляется в ту часть головы, которая наполнена мозгом. Когда я хочу, например, припомнить местность или лицо, они возникнут передо мной с живостью, если я буду направлять внимание не вперед, а скорее, если можно так выразиться, назад>. <Направление внимания назад>, ощущаемое нами, когда внимание направлено на воспроизведенные представления, по-видимому, состоит главным образом во вращении глазных яблок кнаружи и вверх, подобном тому, которое производится нами во сне и которое прямо противоположно движению глаз при направлении зрения на внешний объект. Впрочем, даже при внимании, направленном на чувственные объекты, приспособление органа чувств не есть еще самый существенный процесс. Это – второстепенный по значению процесс, который, как показывают наблю-

дения, может вовсе не иметь места. Вообще говоря, верно, что ни один объект, лежащий на крайних частях поля зрения не может привлечь нашего внимания, не <привлекши> в то же нремя роковым образом и нашего глаза, т. е. не вызывая в то же время вращения и аккомодации глаза и не локализуя, таким образом, изображения предмета на желтом пятне – самом чувствительном пункте глаза. Но при помощи упражнения и известном усилии можно направлять внимание на главный объект поля зрения, оставляя глаз неподвижным. При этих условиях предмет никогда не различается нами вполне отчетливо (это невозможно по той причине, что изображение предмета получается здесь не на самом чувствительном месте сетчатки), но всякий может убедиться, что предмет сознается более живо, если усилие внимания сделано нами. Так, например, учителя во время урока умеют следить за поведением учеников, делая в то же время вид, будто не глядят на них. Женщины, вообще говоря, более пользуются периферическим зрительным вниманием, чем мужчины. Гельмгольц сообщает один факт, столь любопытный, что приведу здесь его наблюдение целиком. Однажды он производил опыты, желая слить в одно цельное зрительное восприятие пару стереоскопических картин, освещавшихся на миг электрической искрой. Картины помещались в темном ящике, который от времени до времени освещался искрой, чтобы глаза не двигались по временам в сторону, в середине каждой картины был сделан прокол булавкой, через который проникал дневной свет, так что оба глаза в промежутки мрака имели перед собой по одной светлой точке. При параллельных зрительных осях обе точки сливались в одну, и малейшее движение глазного яблока тотчас же изобличалось раздвоением зрительных образов. Гельмгольц таким путем нашел, что при совершенной неподвижности глаз простые плоскостные фигуры могут восприниматься в качестве трехмерных при одной вспышке. Но когда фигуры были сложными фотографиями, то для этого было необходимо несколько вспышек подряд. <Любопытно, - говорит далее Гельмгольц, - что при этом, хотя мы неподвижно фиксируем оба глаза на булавочных отверстиях и не даем раздваиваться их сложному изображению, тем не менее мы можем направить наше внимание на любую часть темного поля, так чтобы при вспышке получить впечатление лишь от той части, которая лежит в направлении нашего внимания. Здесь наше внимание является совершенно независимым от положения и аккомодации глаз или от какого-либо известного нам изменения в этом органе и может свободно направляться сознательным волевым усилием на любую часть темного и однородного поля зрения. Это – одно из наиболее важных наблюдений для будущей теории внимания>

<Handbuch der physiologichen Optic>. Berlin, 1867, S. 741.

Идеационное возбуждение центра. Но в чём же выражается направление внимания на периферическую часть картины, если при этом нет физической аккомодации глаз? Что происходит, когда мы <распределяем> или <рассеиваем> внимание по предмету, в котором ни одна часть не привлекает нашего внимания? Эти вопросы ведут нас к анализу второй характеристической черты внимания – идеационного возбуждения, о котором мы упомянули в книге. Усилие при направлении внимания на крайнюю часть картины заключается не в чем ином, как в стремлении образовать себе возможно более ясную идею того, что там изображено. Воспроизведенная идея идет на помощь ощущению, делая его более ясным. Появление этой идеи может сопровождаться усилием, и этого рода усилие и представляет в данном случае конечный результат напряжения внимания. Мы сейчас покажем, что в наших актах внимания всегда есть известная мысленная антиципация (предварение) объекта внимания. Льюис называет ее пре-перцепцией, и это название, по-видимому, всего более подходит к мысленному ожиданию наступающего явления. При интеллектуальном внимании преперцепция само собой должна существовать как объект мысли, ибо в этом случае объектом служит простая идея, воспроизведенное представление или концепт. Следовательно, доказав существование преперцепции при чувственном внимании, мы докажем, что она налицо во всех процессах внимания. Впрочем, когда чувственное внимание достигло высшей точки, то становится невозможным сказать, какой элемент восприятия проникает в наше сознание извне и какой изнутри, но если мы найдем, что приготовление к напряжению внимания всегда состоит отчасти из творческого пополнения данного объекта психическими продуктами воображения, то этим уже будет доказано то, что требуется. При определении времени реакции мы, направляя внимание на то движение, которое нужно было делать, ускоряли наступление реакции. Это сокращение времени мы в IX главе приписали тому обстоятельству, что уже заранее до появления сигнала нервные центры в данном случае бывают совершенно приготовлены к разряду. Таким образом, состояние выжидающего внимания перед наступлением реакции идет рука об руку с приготовлением соответствующего нервного центра к разряду. Когда воспринимаемое впечатление очень слабо, то для того, чтобы уловить его, необходимо изощрить внимание, предварительно направив его на то же впечатление, но в более сильной форме. Вот что говорит по этому поводу Гельмгольц: <Если мы хотим начать наблюдения над обертонами, то можно посоветовать вслушаться в слабо звучащую ноту, соответствующую искомому обертону, прежде чем производить опыт звукового анализа над данной нотой... Если вы поставите перед ухом резонатор, соответствующий какому-нибудь обертону ноты С (do), например G (Sol), и затем заставите звучать ноту С, то услышите G, зна-