Зарождение и развитие журналистики в Европе 3 страница

Подлинной удачей стал образ «Зрителя» — сэра Роджера де Коверли, добропорядочного провинциального джентльмена, ан­глийского чудака, с любопытством вглядывавшегося в окружаю­щий мир: «Так и живу я на свете, скорее как Зритель, созерцаю­щий человечество, чем как один из его представителей; таким образом я стал прозорливым государственным деятелем, воен­ным, торговцем и ремесленником, никогда не вмешиваясь в практическую сторону жизни. Теоретически я прекрасно знаю роль мужа или отца и замечаю ошибки в экономике, деловой жизни и развлечениях других лучше, чем те, кто всем этим за­нят, — так сторонний наблюдатель замечает пятна, которые не­редко ускользают от тех, кто замешан в деле. Короче говоря, я во всех сторонах своей жизни оставался наблюдателем, и эту роль я намерен продолжать и здесь».

Тираж «The Spectator» вырос до 14 000 экз., читатели в Европе и колониях с нетерпением ждали каждого нового выпуска. Но Ад­дисон и Стиль оказались верными избранной издательской стра­тегии, и когда интерес к «The Spectator» достиг максимальных пре­делов, они предпочли сменить литературные маски. «The Spectator» просуществовал два года — всего вышло 555 номеров, в последнем номере было объявлено о неожиданной женитьбе одного из пер­сонажей и о скоропостижной кончине другого. Круг участников клуба распался, а вместо «The Spectator» в 1713 г. появилась новая маска и новый журнал «The Guardian» («Опекун»). «The Guardian» имел почти такой же успех, как и «The Spectator», однако продер­жался около года, после чего журналистский тандем Стиль-Аддисон распался. В 1714 г. Аддисон в одиночку продолжил выпуск журнала «The Spectator», но довел его только до 635-го номера.

Влияние «The Spectator» и других аддисоновских журналов на развитие английской и европейской журнальной традиции было феноменальным. Только в Англии количество подражаний исчис­лялось десятками.

«"Шептун" ("The Wisperer", 1709), "Ворчун" ("The Grumbler", 1715), "Брюзга, или Диоген, выгнанный из бочки" ("The Grouler, or Diogenes robb'd of His Tub", 1711), "Болтунья" ("The Female Tatler", 1709-1710), "Развлекатель" ("The Entertainer", 1717-1718), "Критик на 1718 год" ("Critick for the Year MDCCXVHI", 1718), "Осведомитель"

("The Intelligencer", 1728), издававшийся Томасом Шериданом, отцом знаменитого драматурга, при участии Свифта; "Попугай" ("The Parrot", 1728), "Всеобщий зритель" ("The Universal Spectator", 1728-1746), издававшийся Генри Бейкером, зятем Дефо, и множество дру­гих листков оспаривали друг у друга внимание публики».

Более того, журналы Аддисона и Стиля многократно переизда­вались в виде отдельных книг в течение XVIII в. и были переведены на большинство европейских языков. Новую издательскую модель, отличную от адцисоновской, смог предложить только в 1731 г. Эд­вард Кейв, который стал выпускать «Gentleman's Magazine» («Жур­нал джентльмена»), в большей степени соответствовавший со­временному пониманию журнала с разнообразной тематикой и рубрикацией.

Во Франции журналистские идеи Аддисона и Стиля были ре­ализованы Пьером де Мариво и аббатом Прево. В таких журналах Мариво, как «Le Spectateur frangais» («Французский зритель», 1722—1723), где само заглавие перекликалось с английским «The Spectator», «L'indigent philosophe» («Неимущий философ», 1728) и «Le Cabinet du philosophe» («Кабинет философа», 1734), заметно стремление познакомить французского читателя с английскими культурными традициями. Мариво не был подражателем — изыс­канно-метафоричный, полный неологизмов язык его журналов получил наименование «мариводаж». В свою очередь, творчество Мариво пользовалось большим успехом в Англии.

Антуан Франсуа Прево, более известный под именем аббата Прево, создателя знаменитого романа «История кавалера де Грие и Манон Леско», также внес свой вклад в развитие французской журналистики. Вынужденный с 1728 по 1734 гг. скрываться то в Англии, то в Голландии, Прево познакомился с методами и при­емами английской журналистики. В 1733 г. Прево в Лондоне осно­вал по образцу «The Spectator» еженедельный журнал «Le Pour et le Contre» («За и против», 1733-1740).

Журнал, который создавался в Англии, но распространялся в Париже, стал заметным явлением в журналистском мире Франции. Само заглавие журнала Прево манифестировало приверженность к объективности. Достоверность и надежность информации, каче­ство критических выступлений внушали доверие. Сам Вольтер Добивался того, чтобы рецензии на его произведения помещались в журнале аббата Прево.

В Германии линия английской просветительской журналисти­ки была продолжена такими нравоучительными изданиями, как «Der Vernunfter» («Разумник», 1713—1714), «Die lustige Fama» («Ве­селая молва», 1718), «Der Freigeist» («Вольнодумец», 1745), «Der Hypochondrist» («Ипохондрик», 1762).

Еженедельник «Discourse des Mahlern» («Беседы живописцев», 1725—1723) швейцарских издателей Иоганна Якоба Бодмера и Иоганна Якоба Брейтингера, ориентировавшийся на журналистику Дж. Адцисона и Р. Стиля, обратил на себя внимание новизной эс­тетических взглядов и резкой критикой известных немецких по­этов. «Discourse des Mahlern» вступил в борьбу с галломанской эс­тетикой «лейпцигской школы», возглавляемой Иоганном Кристофом Готшедом. Пятнадцатилетняя «литературная война» между «цюрихской» и «лейпцигской» школами была перенесена на страни­цы периодических изданий самого И. К. Готшеда - «Die vernunftigen Tadlerinnen» («Разумные прорицательницы», 1725—1726) и «Der Bidermann» («Честный человек», 1728—1729).

В Италии продолжателем идей английской нравоучительной журналистики стал известный поэт и критик Гаспаро Гоцци, кото­рый с 1760 г. издавал «Gazzetta Veneta» («Венецианская газета»), почти полностью заполняя еженедельник своими собственными сочинениями.

Особое место в немецкой просветительской журналистике занял журнал «Hamburgische Dramaturgie» («Гамбургская драматургия»), издаваемый Г. Э. Лессингом. Лессинг выступал за создание нацио­нального театра и писал, что его журнал «будет критическим переч­нем всех пьес, которые будут ставиться на сцене, и будет следить за каждым шагом, который будет совершать на этом поприще искус­ство поэта и актера <...> Если хотят развить вкус у человека, наде­ленного здравым смыслом, то нужно только объяснить, почему ему что-нибудь не понравилось». Задачей журнала стало формирование театрального вкуса нации, и хотя издание просуществовало всего два года (1767—1768), ему было суждено выйти за рамки простого жур­нала. «Гамбургская драматургия» стала крупнейшим памятником эстетической мысли немецкого Просвещения.

В целом, в Европе восемнадцатого столетия против периоди­ческих изданий продолжали действовать цензурные ограничения. Если даже в либеральной Англии свободу прессы приходилось от­стаивать в достаточно сложных условиях, то в других европейских государствах, в частности во Франции и в Германии, положение дел было гораздо хуже, так как журналисты в этих странах подвер­гались внесудебным преследованиям.

Наиболее показательным примером стала судьба немецкого редактора Кристиана Фридриха Даниэля Шубарта, входившего

вместе с А. Л. Шлецером и В. Л. Векрлином в тройку лучших пуб­лицистов Германии конца XVIII в. С 1773 г. Шубарт издавал в Аугсбурге популярную политическую газету «Deutsche Chronik» («Не­мецкая хроника»). В 1777 г. вюртенбергский принц Карл Евгений, разгневанный иронической статьей, отправил его в крепость Асперг. В тюрьме независимому газетчику пришлось провести без суда и следствия десять лет. Однако, под давлением общественно­го мнения Шубарт был освобожден и продолжил свою деятель­ность в Штутгарте, где открыл новую газету «Vaterlandschronik» («Отечественная хроника»).

В Англии, после введения запрета на освещение парламентских дебатов в 1738 г., самым громким политическим скандалом, связан­ным с прессой, стало дело журналиста Джона Уилкса. Уилкс был избран в 1757 г. членом палаты общин? где снискал популярность как сторонник партии вигов, и, в силу обстоятельств, оказался в центре «войны еженедельников» (1762-1763), которую вели меж­ду собой тори и виги. Политику торийского кабинета поддерживал еженедельник «The Briton», редактором которого был известный романист и публицист Тобайас Смоллет.

В ответ Уилкс начал издавать еженедельник «The North Briton», финансировавшийся из партийной кассы вигов. Журналистская де­ятельность превратила Уилкса в популярную фигуру, общественное мнение стало на его сторону, а публикации Уилкса, имевшие скан­дальный оттенок, привели в итоге к отставке кабинета министров.

Самым скандальным выпуском оказался 45-й номер «The North Briton» (апрель 1763 г.). Памфлет Уилкса с издевательским коммен­тарием по поводу тронной речи короля переполнил чашу терпения властей. 45-й номер «The North Briton» был объявлен клеветниче­ским и приговорен к сожжению. Издатели еженедельника и типо­графы были арестованы. Уилкс был также арестован и заключен в Тауэр. Однако суд признал, что Уилкс как член палаты общин не мог подлежать аресту без специального постановления палаты, и поэтому Уилкс был не только освобожден, но и получил по реше­нию суда крупную денежную компенсацию.

В дальнейшем палата общин признала сочинение, опублико­ванное в «The North Briton», оскорбительным пасквилем и лиши­ла автора депутатских полномочий. Лишение Джона Уилкса депу­татского иммунитета позволило начать против него судебный про­цесс. Не дожидаясь окончания дела, он счел благоразумным скрыться во Франции. Дело Уилкса вызвало взрыв общественно­го негодования в Англии, лозунг «Уилкс и свобода» был подхвачен оппозицией, а на окнах и стенах почти каждого лондонского дома появилась цифра «45», ставшая своеобразным знаком оппозицион­ности, паролем и вызовом.

К концу XVIII столетия ситуация со свободой слова в Англии несколько улучшается, особенно «после 1771 г., когда обеими па­латами было молчаливо разрешено публиковать дебаты, это стало одной из основных задач газеты. С этих пор ее немногочисленные читатели были хорошо осведомлены в политике, так как во время парламентских сессий больше половины газеты отводилось отче­там о сессии. Много места — целая страница, а то и более - отво­дилось платным объявлениям, сообщениям о книгах, концертах, театрах, нарядах и различных людях, нуждающихся в домашних слугах. Остальное место в газете было занято поэзией, серьезными и юмористическими статьями, письмами в газету (подписанными именем корреспондента или псевдонимом), обрывками информа­ции и театральными или светскими сплетнями, перемешанными с газетными объявлениями и длинными официальными отчетами об иностранных делах». Тиражи этих изданий были небольшими — несколько тысяч экземпляров считались хорошим показателем.

В дореволюционной Франции цензурные запреты носили «дра­коновский» характер - одна из королевских деклараций (1757) объявляла смертную казнь «всем, кто будет уличен в составлении и печатании сочинений, заключающих в себе нападки на религию или клонящихся к возбуждению умов, оскорблению королевской власти и колебанию порядка и спокойствия государства».

Цензурным преследованиям подверглась знаменитая «Энцик­лопедия» Дени Дидро и Жана Д'Аламбера, когда в 1759 г. генераль­ный прокурор Франции объявил данное издание государственным заговором, нацеленным на подрыв общественного строя и уничто­жение религии. В период с 1711 по 1775 гг. цензурный запрет был наложен на 364 произведения, причем после 1770 г. основным преследованиям подвергались книги, брошюры и памфлеты по­литического содержания. Увеличилось и количество «королев­ских цензоров» — если в 1742 г. их число составляло 78, то оно воз­росло до 119 к 1774 г.

До Французской революции о независимой политической прес­се говорить практически не приходилось — она просто не могла су­ществовать в условиях тотальной предварительной цензуры, но про­светительские идеи находили свой путь к читательской аудитории. «Властителями дум» были философы, а философия французского Просвещения была публицистична, вдохновлялась идеей историче­ского прогресса и видела в истории «школу морали и политики».

Учение о политической свободе, которое разрабатывал Шарль Луи Монтескье и развивали энциклопедисты, приобретало особый смысл в условиях монархического государства. В своем главном труде «О духе законов» (1748) Монтескье соединял понятие свобо­ды с концепцией разумно установленных законов. Он писал, что «для гражданина политическая свобода есть душевное спокой­ствие, основанное на убеждении в своей безопасности. Чтобы об­ладать этой свободой, необходимо такое правление, при котором один гражданин может не бояться другого гражданина». Поэтому необходимы пределы вмешательства государственной власти в дела частного лица и разделение законодательной, исполнительной и судебной властей.

Зерна просветительских идей падали на подготовленную по­чву - «увеличивается число просветительских кружков и салонов, растет число подпольных изданий, множатся рукописи смелых трактатов. Одновременно усиливаются репрессии властей, все труд­нее становится получить «королевскую привилегию» на печатные книги; авторов, издателей, типографов бросают в тюрьмы и ссылаютна галеры (в Венсенском замке или Бастилии побывали и Воль­тер, и Дидро, и Кребийон-сын, и Мармонтель, и многие другие).

Приближение революции резко политизировало ситуацию во Франции. Возросла роль печатной периодики. Как писал Гюстав Лансон, основное «явление этого периода — нарождение газетной литературы. Были и раньше газеты, но их власть начинается с ре­волюции».

Политическая газета родилась во Франции именно в 1789 г., когда практически все политические партии осознали важность периодической печати. Почти все лидеры революции выступали в качестве редакторов собственных газет — Мирабо, Марат, Бабеф, Робеспьер, Демулен.

Один из наиболее талантливых журналистов этого периода, Камиль Демулен, писал в своей газете «Les Revolutions de la France et de Brabant» («Революции Франции и Брабанта»): «Сегодня жур­налисты — общественная власть. Они разоблачают, декретируют, управляют удивительнейшим образом, оправдывая или осуждая. Каждый день они поднимаются на трибуну <...> они среди тех, чей голос слышат 83 департамента. За два су можно услышать этого оратора. Газеты каждое утро сыпятся как манна небесная и <...> подобно солнцу, ежедневно выходят освещать горизонт».

Журналистская деятельность Демулена показательна для револю­ционной эпохи. Он заявил о себе в период так называемого «дождя памфлетов» накануне взятия Бастилии. Его памфлет «Свободная Франция», несущий на себе печать риторики Цицерона, и памф­лет «Речь фонаря», рисующий образ идеальной республики, сдела­ли имя Демулена популярным среди республиканцев.

Это было время громких лозунгов и быстро вспыхивающих звезд журналистского мира. Так, памфлет аббата Эмманюэля Жозефа Сийеса «Что такое третье сословие?..» (1789 г.) - с историческими словами «что такое третье сословие? Ничто. Чем оно должно стать? Всем» - обессмертил имя автора больше, чем вся его политическая деятельность, а Бальзак назвал Сийеса «князем памфлетистов».

Начав с памфлета, Демулен прошел журналистскую школу в газетах самого графа Мирабо, одного из лучших ораторов револю­ции. Публицистика Мирабо отличалась логикой — «сжатой, силь­ной, подчас софистической с оттенком откровенности, всегда уве­ренной в себе и схватывающей везде главные аргументы и полез­ные доказательства». Этой железной логике и учился у него Демулен, став издавать собственный еженедельник «Les Revolutions de la France et de Brabant» (1789-1791).

На первом этапе Французской революции (май 1789 - август 1792) произошло событие, стимулировавшее жизнь периодических изда­ний. Свобода печати была юридически закреплена в «Декларации прав человека и гражданина» (26 августа 1789 г.). В ней, в частности, говорилось, что «свободное сообщение мыслей и мнений есть одно из наиболее драгоценных прав человека; а потому каждый гражда­нин может свободно говорить, писать и печатать, лишь под условием ответственности за злоупотребление этою свободой в случаях, опре­деленных законом». Это же положение было отражено в Конститу­ции 1791 г. Итогом стал количественный рост периодики - если в 1788 г. во всей Франции было 60 периодических изданий, то в период с 1789 по 1792 гг. появилось более 500 газет.

В этот период вернувшийся из Америки Жан-Пьер Бриссо стал одним из лидеров революционной прессы, а его газета «Patriot Francais» («Патриот Франции», 1789-1793) — символом новых пре­образований. Известность получил Жан-Поль Марат, устами кото­рого «заговорило четвертое сословие». Марат максимально исполь­зовал возможности своего печатного органа «l'Ami du peuple» («Друг народа», 1789-1793) для воздействия на общественное мнение.

Луи Антуан Сен-Жюст писал: «Пресса не молчит; она есть непре­станно звучащий бесстрастный голос, срывающий маску с честолюб­ца, изобличающий его хитрости, делающий его предметом всеобще­го обсуждения; печать — это пылающий взор, видящий все преступления и изображающий их несмываемыми красками; это оружие как истины, так и лжи. С печатью дело обстоит так же, как с дуэлью: если издать законы, направленные против нее, это будут дурные законы; они ударят по злу на большем удалении от его источника».

Начиная с 1793 г. Французская революция вступила в фазу «по­жирания собственных детей». Согласно одному из новых декретов Конвента, смертной казни подлежали авторы и издатели всякого рода произведений печати, высказывающихся за роспуск народно­го представительства или в пользу восстановления королевской власти. Один за другим восходили на эшафот те, кому еще недав­но рукоплескал Конвент.

В период якобинского террора был казнен Бриссо. За ним последовал издатель популярнейшей газеты «Le Pere Duchesne» («Папаша Дюшен», 1790—1794) Жак Рене Эбер, издание которо­го братья Гонкуры считали «единственным по-настоящему выра­зительным в революции». Затем настала очередь и Демулена, вы­ступившего против якобинских репрессий в своей новой газете «La Vieux Cordelier» («Старый кордельер», 1793—1794) и гильотиниро­ванного вместе со сторонниками Дантона в апреле 1794 г.

Как образно выразился по этому поводу Сен-Жюст, «эти писа­тели и эти ораторы установили цензуру, которая была деспотизмом разума и почти всегда — истины; стены заговорили, интриги вскоре становились явными для всех, носителям добродетели учиняли допрос, души плавились в горниле».

 

 

Якобинская диктатура не смогла долго продержаться и смени­лась периодом Директории (1795-1799), установленной так назы­ваемой Конституцией III года (1795), которая проявила по отно­шению к периодической печати не меньшую жестокость, чем ее предшественники. В 1797 г. был издан указ, предписывавший рас­стреливать каждого, кто сделает попытку к восстановлению коро­левской власти. В этот период были арестованы многие писатели, обвиненные в заговоре против республики. Сорок пять газетных издателей и редакторов были сосланы безо всякого суда, а 42 газе­ты были закрыты. При этом в Конституции III года были вновь провозглашены основные принципы свободы слова и печати.

Революционный генерал Бонапарт, любимый полководец Ди­ректории, практически без сопротивления захватил власть 18 брю­мера 1799 г., объявив себя первым консулом Франции. Наспех со­ставленная «Конституция VIII года» (1799) учредила консулат, вопрос о печати вообще обошла молчанием. «Консульский указ о газетах», вышедший 17 января 1800 г., привел к закрытию 60 из 73 газет, издававшихся в Париже, а на министра полиции была возложена обязанность следить, чтобы на территории Парижа и Сенского департамента не появилось ни одной новой газеты, а «редакторы газеты были неподкупной нравственности и патри­отизма».

Протестов со стороны газетчиков не последовало. И только небольшая литературная газета «Feuille de litterature» откликнулась статьей под названием «Некролог» и сразу же была закрыта после крамольной публикации: «28 нивоза, ровно в 11 часов утра, различ­ные газеты, мучимые воспалением, скончались во цвете лет, вслед­ствие опаснейшей эпидемической болезни. Некоторые из них обращались к знаменитым врачам и обещали хорошее вознаграж­дение за избавление от опасности. Все оказалось тщетным, от­крылась гангрена, пришлось умереть. Некоторые из них сконча­лись в состоянии невыразимого бешенства, другие, всегда следо­вавшие учению Пифагора, умерли тихо, надеясь на метампсихоз <...> Так как покойники скончались внезапно, то у них не было времени сделать завещание, их наследство, по праву, переходит к тринадцати, оставшимся в живых».

У Бонапарта в начале его правления не было желания восста­новить цензуру, но он стремился поставить под свой контроль все печатные издания. Прекрасно понимая силу прессы, он как-то сказал, что «четыре враждебно настроенные газеты опаснее ста тысяч штыков», и эта его позиция во многом объясняет дальней­шее развитие ситуации с периодикой во Франции.

Победные войны Бонапарта в Швейцарии и Италии приве­ли его к идее объявить себя пожизненным консулом, а в 1804 г. сенат провозгласил его императором французов под именем На­полеона. В Конституцию империи, принятую 18 мая 1804 г., были включены четыре статьи, призванные гарантировать сво­боду печати, которые на самом деле практически аннулировали эту свободу.

Политическая оппозиция власти первого консула неожиданно обнаружилась в сенате и академии наук, в среде людей, которых называли «идеологами». Почти всех идеологов (во главе с Дестютом де Траси) можно было назвать младшим поколением «энциклопеди­стов», сохранившим республиканские идеалы. «Идеологи» нашли себя в периодической литературе, создав усилиями Пьера Луи Жен-гене свой печатный орган — журнал «Decade philosophique, litteraire et politique» («Философские, литературные и политические декады», 1794—1807). Этот журнал отстаивал либеральные идеи в эпоху Им­перии, оставаясь органом духовной оппозиции, когда прямое поли­тическое противостояние было практически невозможно. Наполеон крайне негативно воспринимал деятельность «идеологов», и в 1807 г. по высочайшему повелению этот журнал был соединен с «Journal de l'Empire» («Журнал Империи»).

 

 

Наиболее заметным явлением периода Империи следует на­звать газету Луи Франсуа Бертена, которая оставила яркий след в истории французской журналистики XIX столетия. Бертен в период Революции сотрудничал в таких периодических издани­ях как «Journal Francais» («Журнал Франции»), «Eclair» («Мол­ния»)- Его политическим идеалом была конституционная мо­нархия, в своих статьях Бертен активно поддерживал роялистс­кое движение времен Директории. В 1797 г. газета «Eclair» была запрещена, а сам Бертен был вынужден скрываться, чтобы избе­жать ареста.

В 1800 г. он, вместе с братом, Пьером Луи Бертеном, также вов­леченным в журналистскую и политическую деятельность, приоб­рел «Journal des Debates politiques et litteraires» («Журнал дебатов политических и литературных»). Газета эта была основана в Пари­же еще в 1789 г. «Journal des Debates» была лишена возможности открыто критиковать действия правительства, но никогда не опус­калась до восхваления существующего режима, благодаря чему приобрела необыкновенный авторитет.

За свою независимость и едва скрытые роялистские намеки Бертен попал на 9 месяцев в тюрьму, а затем был выслан в Италию, где подружился с другим изгнанником - Франсуа Рене де Шатобрианом. Шатобриан впоследствии тепло отзывался о Бертене в своих мемуарах, подчеркивая, что «все политические взгляды на земле не стоят одного часа искренней дружбы».

В 1804 г. Бертен получил разрешение вернуться во Францию, но его газета была переименована в «Journal de l'Empire», и к ней был приставлен специальный цензор (вначале им был Фьеве), которому издатели должны были выплачивать огромный гонорар (24 000 фран­ков в год).

Газета Бертена интересна не только своим противостоянием режиму Наполеона, но и введением новых журналистских форм и жанров, которые в дальнейшем вошли в практику всей европей­ской журналистики. Речь идет о фельетоне. Самого слова «фель­етон» еще не было во французском языке XVIII столетия, оно по­явилось лишь в 1800 г., когда Бертену пришла в голову идея вы­пускать добавочные листы к своей газете «Journal des Debates» (feuilleton - листок, листочек).

Затем в 1803 г. он изменил формат газеты — удлинил его, и до­бавочная часть, отделенная от газеты «линией отреза» (белым пропуском), стала называться фельетоном. В дальнейшем термин «фельетон» использовался в значении:

а) литературного материала «подвала» газеты;

б) литературного произведения малой формы публицистичес­ки-злободневного характера, помещенного либо в «фельетон» га­зеты, либо в дополнительных частях журнала (обозрение, смесь).

Именно во втором значении этот термин закрепляется и получа­ет широкое распространение во Франции, затем в Германии и в Рос­сии, но сам процесс трансформации фельетона из рубрики в жанр занял достаточно длительный промежуток времени, окончательно определившись в жанровом аспекте только к началу XX столетия.

В «Journal des Debates» становление фельетона связывается с именем Жюльена Луи Жоффруа, театрального критика. Жоффруа вернулся после эмиграции во Францию в 1800 г. и занял место фе­льетониста-критика «Journal des Debates». Вкусовые пристрастия Жоффруа были довольно односторонни, но в своих суждениях он был решителен и опирался на здравый смысл, что импонировало и привлекало внимание тем, что он включал в театральные обзо­ры политические намеки.

В год «великой чистки», которому подверглась французская журналистика в 1807 г., цензор Фьеве в бертеновской газете был заменен цензором Этьенном. Но Наполеону и этого показалось мало, и в 1811 г. газета, тираж которой достиг 32 000 экз., была кон­фискована в пользу государства, а Бертену было заявлено, что «он уже достаточно обогатился».

Ужесточение мер против «Journal des Debates», переименован­ной в «Journal de Г Empire», было связано с принятием декрета о печати, поставившего под полный контроль «главного управления делами книгопечатания и книжной торговли» (при министерстве внутренних дел) всю периодическую печать.

3 августа 1810 г. Наполеон подписал декрет, согласно которому в каждом департаменте (исключая департамент Сены) можно было издавать только одну газету, которая должна была находиться под властью местного префекта, а в конце того же 1810 г. был подготов­лен проект декрета о парижских газетах. Декрет разрешал публи­ковать политические известия только трем газетам, периодичность выхода которых ограничивалась тремя днями в неделю. В газетах вводился также запрет на фельетон.

Сфера допустимого для освещения во французской прессе коле­балась в соответствии с текущими политическими обстоятельства­ми. По словам Е. Тарле, «нельзя было писать о революции, о после­дних Бурбонах, с 1809 г. нельзя было с похвалой писать о римской

курии, о папе Пии VII, и вообще рекомендовалось поменьше писать о папах; до 1807 г. можно было писать о России, но по возможнос­ти бранное, после 1807 г. тоже можно, но непременно похвальное, с 1811 г. опять можно, но больше бранное, нежели похвальное».

Когда в начале 1811 г. готовилось постановление о закрытии почти всех газет во Франции, то многие из этих газет попытались лестью добиться расположения императора. Вершиной изъявления верноподданнических чувств стало обращение редактора «Journal du soir» («Вечерний журнал»). Оно гласило:

«"Journal du soir" существует уже двадцать лет... Никогда он не был ни приостановлен, ни арестован. У него четыре тысячи под­писчиков. Его дух - в том, чтобы не высказывать политических мнений, кроме тех, которые правительство считает подходящими распространять... Он обязан своим процветанием своему постоян­ному беспристрастию и своей осторожности, именно этим, кажет­ся, он приобрел права на благосклонное покровительство прави­тельства, которому никогда не был в тягость, в котором никогда не возбуждал неудовольствия».

Лесть не помогла, и в Париже в 1811 г. остались только четыре ежедневные газеты — «Journal de Paris», «Gazette de France», «Monituer» («Наставник») и «Journal de l'Empire».

Наполеоновская политика по отношению к прессе сказалась и на немецкой журналистике. Действие французского декрета о печати 1810 г. не только распространялось на оккупированные территории Рейнского союза, но и оказывало влияние на сосед­ние государства. Так, правительство Пруссии запретило ежеднев­ную газету Генриха фон Клейста «Berliner Abendblatter» («Бер­линские вечерние листки») за политические комментарии. В са­мой же Германии всем газетам было предписано перепечатывать политические новости только из официальной французской га­зеты «Monituer». «К 1812 г. во всей огромной области «32-й диви­зии» осталось всего две местные газеты («политические», т.е. имевшие право перепечаток политических известий из париж­ских газет): одна в Гамбурге («Korrespondent») и другая в Бремене. Обе издавались с двойным, параллельным франко-немецким тек­стом, поэтому даже для перепечаток сколько-нибудь обстоятель­ных у них не хватало места. Впрочем, гамбургской газете хотели было разрешить выходить без французского текста, но Наполеон промолчал, когда министр внутренних дел ему об этом доложил». Италии, также находившейся под французской оккупацией, могли действовать только проправительственные издания, типа «Monitore di Roma» («Римский наставник»), скопированные с французских образцов.

После падения режима Наполеона на территории бывшей Свя­щенной Римской империи в 1815 г. был создан Германский союз, объединивший 35 княжеств и 4 вольных города. Была принята кон­ституция союза, которая провозгласила, что первое союзное собра­ние должно заняться выработкой гарантий свободы печати. Тем более, что цензура была уже отменена в Баварии, Вюртемберге и ряде других территорий. Однако окончательного освобождения от цензуры Германия так и не получила вплоть до 1848 г.