Лекции.Орг


Поиск:




Цели и ценности новой этики




Основная цель новой этики заключается в активации процесса интеграции и поэтому она в первую очередь стремится сделать способными к интеграции диссоциированные, несовместные с жизненной программой индивида элементы. Победа одной стороны и вытеснение другой не способны разрешить проблему совместного существования противоположностей, составляющих общую совокупность мира опыта. Решить данную проблему можно только с помощью синтеза этих противоположностей.

Конечной целью старой этики были разделение, дифференциация и дихотомия, сформулированные в мифологической проекции Страшного Суда в изображении отделения овец от козлищ, добра от зла; с другой стороны, идеалом новой этики является объединение противоположностей в пределах единой структуры. На основе множества противоборствующих сил, многообразия противоположностей необходимо создать структуру, которая объединит эти противоборствующие силы. В подобной структуре все многообразие пар противоположностей будет существовать в строгих границах высшего единства. Ценность этой структуры будет определяться силой напряжения между объединенными противоположностями и числом полярных сил, вступивших в новое объединение.*

Новая этика ставит своей целью достижение целостности, полноты личности. В этой целостности противоположность между двумя системами сознательной психики

 

* Структура целостности, достигаемая с помощью интеграции психических элементов, воплощает в себе основную тенденцию личности — центроверсию. развитие которой мы описали в другой работе. Центроверсия проистекает из принципа целостности личности и поэтому ставит своей целью достижение и сохранение этой целостности. Эго способствует осознанию центроверсии. Реализация центроверсии обеспечивается в рамках обшей этики.

и бессознательного не превращается в расшепленность. и поэтому целенаправленность сознания это не разрушается под воздействием противоположных тенденций бессознательных содержаний, о существовании которых не знают ни эго, ни сознательная психика.

В новой этической ситуации сознания эго становится центром ответственности за психологическую Лигу Наций, в состав которой входят различные группы состояний — первобытных и доисторических, дифференцированных и современных. Здесь в разной степени представлены и сосуществуют различные элементы — атеистические и религиозные, инстинктивные и духовные, деструктивные и конструктивные.

Необходимо учитывать все группы сил, поскольку здесь, как и в коллективной жизни народов, подавление и вытеснение приводят к возникновению враждебных реакций, которые нарушают жизнь всего общества и держат его в состоянии постоянного беспокойства.

Основным требованием новой этики является не “доброта” индивида, а его психологическая независимость, то есть здоровье, продуктивность и в то же время защищенность от психологических воздействий. В сущности, независимость этической личности означает, что в процессе самопознания ассимиляция и использование негативных сил, которые можно обнаружить в каждой психической системе, должны осуществляться максимально осознанно. Действительно, основным моментом процесса индивидуа-ции является форма участия эго в трансформации личности — реализация, страдание, формирование и поглощенность. В старой этике сильная “этическая” личность, если не систематически, то нередко не изживала свои негативные влечения, а в принудительном порядке проецировала их на слабые места в окружающей обстановке. При таком проецировании подавленные и вытесненные негативные содержания в порядке компенсации проявляются в непосредственном окружении личности (в семенной и коллективной обстановке), причем личность “репрессора” не имеет ни малейшего представления о своей моральной ответственности за такие проявления.

На первый взгляд может показаться, что этическая цель достижения “защищенности от воздействий” имеет чисто негативное содержание. Однако в действительности это негативное ограничение компенсируется за счет принципа целостности личности, последствия которой далеко выходят за пределы этики и проблемы зла, составляющих предмет нашего исследования. С точки зрения новой этики, целостность личности, ее независимость и чистота создают основу для возникновения креативных процессов, которые приводят к формированию новых ценностей. Эти процессы дают основание полагать, что личность действительно сформировала структуру целостности и изменение психологического центра тяжести прошло успешно. Но защищенность от психологических воздействий имеет более важное значение, чем креативность. Действительно, жизнь коллектива в значительной мере зависит от результатов творческой деятельности индивида. Лучше уж обойтись без креативности, чем оказаться незащищенным от бессознательных, заразительных воздействий со стороны неинтегрированных, и в этом смысле психологически нездоровых личностей.

В конечном счете психология козла отпущения и в этом случае дает нам общую категорию, которая включает в себя указанный тип заразительного воздействия на индивида со стороны его непосредственного окружения. Установлено (хотя здесь и не приводятся документальные материалы), что благодаря первичной бессознательной идентичности групп передача психологических содержаний окружающим и получение от них таких содержаний возможны и нередко имеют место. Немало примеров такого явления можно обнаружить в психологии детей и первобытных людей.*

* Ср.: Frances Wickes. The Inner World of Childhood. New York, 1966; L. Levy-Bruhl. op. cit.. etc.

Этическая независимость и этика целостности требуют, чтобы каждый из нас сознательно взял на себя руководство своей тенью. Фрейд абсолютно прав, когда говорит: “В действительности не существует такой вещи, как истребление зла”* Поскольку это утверждение относится и к индивиду, каждый человек обязан пережить и выстрадать зло, выпавшее на его долю, в духе свободно взятой на себя ответственности.

Когда зло действует бессознательно, излучая на землю свои смертоносные лучи, оно обладает такой же убийственной силой, как и эпидемия. С другой стороны, когда эго осознанно поступает дурно и берет на себя личную ответственность за совершенное зло, такое зло не заражает окружающих; при этом эго воспринимает зло как свою проблему и как содержание, которое, подобно любому другому психическому содержанию, необходимо включить в жизненный процесс и процесс интеграции личности.**

Термин “обсуждение” содержания часто применяется для обозначения так называемой интеграции. Признание, обсуждение, усвоение, проработка, преодоление — все эти слова используются для того, чтобы сформулировать процесс ассимиляции. Они описывают различные стадии деятельности личности, направленной на овладение новым содержанием, чуждым и нередко враждебным по отношению к эго, не защищаясь, как в случае старой этики, с помощью подавления и вытеснения.

В других работах показано, что развитие эго и сознания индивида осуществляется в соответствии с архетипической схемой, составленной жизнью, и с использованием мифического героя. Один из основных конфликтов в жизни героя, а следовательно и в развитии каждой личности, проистекает из сотворения зла. “Разъединение мировых родителей” и “убийство прародителей” описывают в

* Sigmund Freud. “For the Times on War and Death”.

** C. G. Jung. “After the Catastrophe”. CW. 10: см. также приме-чение на с. 134.

символической форме подвиг и преступление героя, которые в то же время составляют необходимое деяние для освобождения эго. Поэтому и в нормальной жизни индивида символическое убийство родителей или его эквивалент составляет необходимый этап развития, от которого невозможно безнаказанно отмахнуться; многие случаи ре-тардированного (отсталого) развития показывают, что за выгоду от статуса “хорошего ребенка”, который уклоняется от “убийства” своих родителей, очень часто приходится платить ужасную цену, жертвуя своей независимостью в дальнейшей жизни.

Психологический анализ любого нормального развития показывает, что реализация и ассимиляция определенного объема зла не просто неизбежны, но и существенно необходимы для развития личности индивида. Человек должен обладать способностью преодолевать конфликты, связанные с этим процессом. Достижение независимости предполагает способность эго не только усваивать ценности коллектива, но и обеспечивать удовлетворение тех потребностей индивида, которые противоречат коллективным ценностям, что и приводит к совершению дурных поступков.

В психологическом развитии индивида мы непрестанно сталкиваемся с проблемой, которая заключается в том, что “Голос”, в отличие от совести, требует от индивида совершения поступка, который, с точки зрения эго, является “плохим”, и признания внутренних и внешних конфликтов, проистекающих из этой ситуации, со всеми их трудностями. Уход от зла и связанного с ним конфликта очень часто представляется “неэтичным” с точки зрения “Голоса”.

В нормальные культурные периоды, когда жизнь личности ограничена рамками культурного канона, и человек признает ценность этого канона, эмоциональная энергия глубоких слоев личности человека также находит адекватное выражение. Символизм настолько пронизывает религию и искусство, обряды и обычаи, что нормальная жизнь индивида (но не “Великого Индивида”) протекает в пределах культуры данного времени.

С другой стороны, в периоды бурных изменений, отмеченные упадком культурного канона, индивидум выходит из состояния ограниченности и оказывается во власти предвечных сил и богов, определяющих его дальнейшую судьбу. Это означает, что в реальной жизни индивид, не защищенный надежными стенами условностей, подвергается опасностям непосредственного опыта. Например, эта проблема нередко проявляется в форме конфликта взаимоотношений, когда традиционная мораль вступает в противоречие со страстной любовью. Тот, кто недостаточно серьезно относится к этой проблеме, неизбежно оказывается в весьма опасной ситуации. В таких случаях индивид не способен сохранить душевное равновесие, сохраняя верность традиционному закону, что приводит к возникновению в развитии нарушений и искажений, которые в эпоху античности человек (как, впрочем, и любое мифологическое мировоззрение, в котором сверхличностные силы рассматриваются как божества) истолковал бы как “месть Афродиты”.

Опасность божественного вмешательства — это угроза живого переживания глубокого слоя психического, от ну-минозной силы и сверхличностных притязаний которого невозможно отгородиться, если мы, на свою погибель, не собираемся отгородиться от жизненной энергии, глубины и сверхличностного достоинства. На этом этапе возникает следующий конфликт: мы должны совершить то, что с точки зрения культурного канона считается “злом”, но не безответственно, поддавшись неосознанному порыву, а осознанно идя на конфликт, связанный с “признанием зла”, как того требует “вмешательство божества”.

С точки зрения старой этики, уход от конфликта и связанного с ним страдания есть благо и достойно похвалы, несмотря на риск переживания в фантазии события, от встречи с которым в действительности удалось уйти. Пагубные последствия такой установки для “нравственно оправданных” человеческих отношений и ближайшего окружения человека достаточно часто можно обнаружить с помощью аналитического исследования ситуации данного человека, обусловленной расстройствами, которые проявляются в результате его моральной “победы”.

Возникающие во внешней реальности расстройства указанного типа отнюдь не являются единственной характеристикой рассматриваемой проблемы. С точки зрения общей этики, ответственность за личность в целом не ограничивается внешней реальностью, она также распространяется на внутреннюю реальность сновидений, фантазий и мыслей. Эта реальность психического заставляет нас признать, что фантазия может иметь столь же серьезные последствия, как и деяние. Эту истину издревле проповедовали на Дальнем Востоке. Согласно глубинной психологии, психическая реальность оказывает более сильное, скрытое влияние, чем может представить себе наивное сознание обычного западного человека. Судьбу отдельных людей и групп, наций и исторических движений определяет сила внутренних психических реальностей, которые достаточно часто в первую очередь проявляются в сознании индивида. Влияние внутреннего мира можно обнаружить в столь несхожих сферах, как политика и религия, техника и искусство. По воле людей, влекомых фантазиями о власти, силы войны и разрушения непрестанно опустошают мир. В то же время внутренние образы художников-созидателей становятся культурным достоянием всего человечества.

Но реальность внутреннего мира также означает, что признание существования зла не в каждом случае и не каждого человека приводит к внешнему действию. Достаточно часто требуется совершить нечто, противоположное воплощению внутреннего образа в конкретном материале внешней реальности. Но осознание и переживание образа изнутри отнюдь не равнозначно простой абреакции*. Много-

* Абреакция — способ осознания подавленных эмоциональных реакций {прим. ред.).

гранность и сложность этой ситуации делают абсолютно неосуществимыми любые теоретические предписания для этического поведения. Внешняя и внутренняя констелляция, психологический и конституциональный тип, возрастной и индивидуальный состав — все это важные элементы каждого этического решения. Поэтому каждое этическое решение принимает иной вид, ибо то, что хорошо для одного человека, плохо для другого, и наоборот.

В принципе моральное осуждение должно быть ограничено указанным образом, поскольку невозможно предсказать, в какой психологической форме зло проявится в судьбе любого человека. В то же время опыт глубинной психологии и кризис современной личности (в частности, неспособность современного человека жить в соответствии с категориями старой этики) приводят к необходимости дать формулировки, которые, по меньшей мере, будут иметь всеобщее значение. Это означает, что в определенном смысле “требования” новой этики следует рассматривать лишь как “формальные”: их конкретная реализация должна быть предоставлена неповторимым, судьбоносным процессам, с помощью которых каждый человек должен проложить себе путь к своим решениям.

Действительно, “требования” новой этики можно выполнить только на индивидуальном уровне. Тем не менее, несмотря на все личностные различия, ситуация современного человека по существу остается общей проблемой. Кристаллический осадок, который остается после неоднократной реализации некоторых типичных моделей в жизни многих индивидов можно сформулировать в общей форме.

“Сотворение добра”, как его понимает старая этика, сопровождается вытеснением зла и сохранением верности условностям. Такое “сотворение добра” достаточно часто представляет собой легкий путь ухода от опасности и сохранения безопасности. Тем не менее, “там, где опасность таится, есть и средство зашиты от нее”. Новая этика полна решимости признать как опасность, так и спасение от нее, поскольку одно не может существовать без другого.

Сказанное позволяет понять, что путь новой этики есть что угодно, но только не “путь облегчения жизни индивида”. Напротив, отказ от моральной определенности в вопросах добра и зла, которую гарантирует старая этика, с одобрения коллектива, и примирение с неопределенностью внутреннего опыта составляют непростую задачу для каждого человека, поскольку в каждом случае решение такой задачи приводит к погружению в неведомое со всеми опасностями, погружение, которое влечет за собой примирение со злом для каждого ответственного эго.

Наглядным примером этой ситуации может служить следующий сон, приснившийся одной еврейской женщине из Израиля.

“Я нахожусь в Яффе вместе с X. Неожиданно появляется толпа, которая нас разлучает. Я остаюсь одна в окружении арабов. Ухмыляясь во весь рот, один араб хватает меня. Но тут другие арабы подбегают к нему и оттаскивают меня, обрушивая на его голову проклятия и угрозы. „Она предназначена для властелина!"; — кричат они. Новая ситуация. Я стою на мосту. Вокруг никого нет, кроме арабов. Я знаю, что спасения нет. На мгновение я задумываюсь. Разлука с X. вызывает у меня чувство грусти. Я думаю: „Выхода нет из создавшегося положения, поэтому лучше дать свое согласие";. Стоящий рядом со мной священник говорит: „Мы можем спасти только тех, кто осквернился";. „Разумеется, — думаю я, — чтобы спастись, необходимо сначала оскверниться, то есть осмелиться что-то сделать";. Затем священник говорит: „Озириса можно найти внизу";”.

В связи с интерпретацией сновидения необходимо сделать несколько предварительных замечаний. В частности, необходимо предупредить возможность неправильного понимания того, что примирение со злом должно быть отреагировано вовне и что оно проистекает из негативной, неудовлетворительной ситуации. В нашем сновидении у женщины сложились удачные сексуально-эмоциональные взаимоотношения с X. и поэтому она испытывала удовлетворение во всех отношениях.

Для евреев в Израиле жители Яффы и арабы очень часто символизируют тень с сексуальной окраской. Из сакральной символики сновидения ясно, что основная ситуация “осквернения” не ограничивается сексуальной сферой. Предназначение сновидицы для “властелина” и упоминание о египетском Озирисе, властелине и боге мертвых и воскрешения из мертвых указывает на более глубокий и возвышенный смысл этого события.

В рассматриваемом случае “признание существования зла” отыгрывается во внутренней сфере как процесс трансформации личности. Сакрально-сексуальную символику фантазий, проявляющуюся в рассматриваемом сновидении, необходимо рассматривать в духе гетевского “благословенного томления”, то есть как “духовный брак”, мифологическим прообразом которого служат взаимоотношения между Изидой и мертвым Озирисом.*

Мы не будем подробно останавливаться на толковании смысла этого сновидения. В данном случае мы ограничимся рассмотрением связи между “осквернением” и “спасением”. Чистота сознательных взглядов женщины и ее решимость сохранить им верность должны быть принесены в жертву, но не ради высшей чистоты, а ради преображения, обетованного ей Озирисом, того преображения, которое позволит ей установить связь с мраком и бездной.

В этом контексте должны быть принесены в жертву невинность и однозначная определенность. Только через восприятие “осквернен ности”, как недостающего элемента, женщина смогла понять себя и придти к новой философии и оценке жизни, не ограниченной коллективным и условным, а уходящей своими корнями в состояние спасен-ности, в которой в равной мере содержатся свет и тьма, чистота и нечистота.

* См.: Э. Ноиманн. Происхождение и развитие сознания. Рефл-бук. 1998. Часть 1.

Мужество, необходимое для личностной оценки ценностей, в которой декларируется независимость от коллективных ценностей в вопросах добра и зла, составляет одно из самых трудных требований, предъявляемых к индивиду новой этикой. В большинстве случаев предъявление такого требования приводит к серьезному психическому конфликту; коллективные ценности имеют своего внутреннего представителя в виде супер-эго индивида. Признание правомерности требований Голоса отнюдь не означает, что все, исходящее изнутри, должно быть неразборчиво принято. Признание существования негативной стороны также не означает, что отреагирование отрицательного всегда проходит без сопротивления.

Выполнение требования новой этики предполагает, что индивид должен терпеливо и досконально проанализировать ту часть зла, которая “выпала” на его долю в соответствии с его конституцией и личной судьбой. При этом индивид должен пережить ту часть отрицательной стороны своей психики, которая определяется его индивидуальными особенностями. Одна из важнейших задач глубинной психологии заключается в том, чтобы помочь индивиду приобрести способность жить в этом мире, приобретя мужество не желать стать хуже или лучше, чем он есть в действительности.

Вообще говоря, су шествуют люди с настолько высокими нравственными критериями, что примирение с отрицательным превращается для них в актуальную проблему. Человеку такого типа приснился следующий сон.

“Предо мной находится множество букв, которые необходимо отскрести начисто. Когда я очистил некоторые из букв, появляется огромная рука, которая сгребает их в кучу с намерением убрать. Я хочу крикнуть: “Но ведь еще не все буквы очищены!”

“Я стою перед большой книгой. Многие буквы потемнели и выцвели. Но мне дано понять, что я смог бы разглядеть их блеск. В действительности они сияют, но их сияние скрыто”.

Нам не нужно знать о существовании у сновидца ассоциации с Каббалой или эзотерическими учениями, чтобы понять, что здесь имеется в виду священное и тайное знание светлой стороны мрака. Но человек должен научиться распознавать эту сторону жизни, то есть быть таким человеком, который “стремится отскрести начисто все буквы” или, иначе говоря, “всегда стремится” творить добро как его понимала старая этика.*

Те, кто используют примирение со злом в качестве средства облегчения жизни для себя, относятся к примитивному типу людей, которым необходимо освоить ценности старой этики. Им не нужно овладевать приемами вытеснения. В чем они действительно нуждаются, так это в развитии способности к подавлению и жертвенности, дисциплине и аскетизму, поскольку без этой способности они никогда не достигнут стабильности эго, в которой в первую очередь нуждается цивилизованный человек.

Здесь мы вновь находим иерархический принцип новой этики, который исключает возможность кодификации этой этики и использования ее в качестве основы для формулирования общего закона “невзирая на лица”. К числу основных открытий в новой этике относятся разнообразие человеческих типов и принадлежность людей, живущих в одну историческую эпоху, различным культурным уровням и стадиям развития сознания.

Разнообразие личностей и стадий развития сознания отражается в различных уровнях этического развития. Стадии зачаточного развития личности (например, когда эго находится на первобытной или инфантильной стадии развития) соответствует традиционная коллективная этика “Закон”. С другой стороны, в случае высших типов личности, когда целостность достигла полного развития, авторитет “Голоса” вытесняет коллективный закон совести. В прежние времена этот феномен можно было наблюдать только у этических гениев.

* Цитата из “Фауста” Гете. (Прим. пер.)

Однако в настоящее время он уже затронул широкие круги индивидуализированного населения Запада. О развитии этой тенденции свидетельствует возросшая дифференцированность в подходе законодательства к определению ответственности человека в свете конституциональных и психологических факторов.

Отказ новой этики от карательного принципа также вписывается в тот же конфликт. Наказание всегда ориентируется на уничтожение, подавление и вытеснение отрицательного. Цель такого подхода заключается в том, чтобы вызвать не трансформацию личности в целом, а лишь “частичное этическое” изменение (реальное или иллюзорное) в сознательной психике.

Поэтому новая этика, опирающаяся на глубинную психологию, не заинтересована в наказании. Она может последовательно соглашаться с устранением элементов, которые коллектив не способен ассимилировать. Но при этом новая этика исходит вовсе не из карательного принципа или принципа своего предполагаемого морального превосходства. Она руководствуется сознанием своей психологической и биологической неспособности. Тот факт, что определенный организм не может переварить какое-либо вещество, свидетельствует не о его неудобоваримости, а о неспособности организма ассимилировать это вещество.

Первые попытки осуществить на практике новую этику можно наблюдать в различных сферах, например, в либерализации старой тюремной системы, в благотворительной деятельности по отношению к преступникам и в признании в уголовном законодательстве приемлемости психологических открытий. В этом же направлении независимо друг от друга развиваются события, отправной точкой которых служат в корне отличные идеологии. Этот факт лишь подтверждает правильность нашего предположения о том, что в психической структуре современного человека происходит общий сдвиг, связанный с упадком старой этики и зарождением новой.

От нас требуется “независимая и ответственная проработка” нашего зла. Но отсюда следует, что осознание должно рассматриваться как моральное обязательство. Существенное значение этого требования, в котором стремление европейца к научным знаниям совпадает с устремлениями новой этики, становится понятным, когда мы сознаем масштаб разрушений, вызванных в индивиде и коллективе бессознательным с помощью вытеснения. Внутреннее опустошение людей (индивидов и целых народов), вызываемое ложью, которая скрывается в вытеснении и фатальном нежелании взглянуть в лицо реальности, приводит порой к ужасу.

На первый взгляд может показаться, что принцип обмана воцарился на том месте, которое в старой этике занимало зло, и все, произошедшее в новой этике, сводится к изменению содержания того, что считается злом. Но в действительности здесь речь идет о другом. Принцип истины в новой этике связан с подлинностью взаимосвязей между эго и бессознательным. Этический долг сознательности предполагает, что сознание призвано выполнять роль органа формирования и регулирования отношений со всем психическим, то есть отношений между содержания-ми бессознательного и сознательной психикой. Выполнение этой задачи не зависит от характера содержания, привносимого в отношения с сознанием, и от того, каким это содержание является с точки зрения старой этики — хорошим или плохим. С этической точки зрения, решающим фактором теперь становится критерий истины. В этом контексте проявление и объем самосознания необходимо рассматривать как ценность в этическом, а не научном понимании этого термина.

Признание существования личностного зла есть “добро”. Быть слишком добрым, то есть стремиться выйти за пределы фактически существующего и возможного добра есть “зло”. С этической точки зрения, зло, осуществляемое осознанно (что всегда предполагает наличие полного сознания своей ответственности), то есть такое зло, от которого субъект не стремится уйти, есть “добро”. Вытеснение зла, сопровождаемое инфляционным завышением самооценки, есть “зло”, даже когда оно проистекает из “позитивной установки” или “доброй воли”.

На первый взгляд может показаться, что новая этика и сознательность, а также особая роль сознательной психики и эго, характеризуются чрезмерной рационалистичностью и при этом недостаточно учитывается инстинктивная, то есть бессознательная форма сосуществования со злом человека как некоторой совокупности. В дальнейшем, однако, мы сможем убедиться в том, что, несмотря на свою особую роль, эго не является последней инстанцией в принятии решений в новой этике.

Сознательное совершение зла составляет прямую противоположность “сублимации” в том виде, как ее понимал Фрейд. Сублимация рассматривается как некая уловка, с помощью которой зло “лишается своих природных свойств” и затем используется для выполнения культурных задач. Но фрейдовская сублимация такого типа является примером бессознательной адаптации, и поэтому ее нельзя рассматривать как сознательную реализацию либидо. Когда “кровожадная” личность, в природе которой заключен избыток агрессивно-инстинктивных элементов, становится мясником, солдатом или хирургом, мы имеем пример такой сублимации, в которой первобытное побуждение пролить кровь удовлетворяется в санкционированных обществом и культурой формах. В данном контексте мы не можем рассматривать столь неясный предмет, как сублимация, и проблему ее реализации. Поэтому мы ограничимся лишь несколькими замечаниями по этому вопросу.

Сублимация может иметь место в тех случаях, когда в “унаследованной структуре поведения” уже существует “предрасположенность к превращению эгоистических стремлений в социальные”.*

* Sigmund Freud. “For the Times on War and Death”

Однако там, где существует такая структура, отсутствует этическая проблема. С другой стороны, опыт показывает, что сублимация, которая носит добровольный характер (то есть осуществляется под руководством эго и сознательной психики), может иметь место лишь в весьма ограниченных пределах. В действительности эго не способно переориентировать врожденные инстинктивные тенденции на достижение культурных целей.

При наличии такой возможности мы попадаем в порочный круг старой этики; сублимация такого типа очень часто достигается за счет заразных миазмов, возникающих при вытеснении и подавлении бессознательных элементов, не поддающихся сублимации. Нам известны имена сублимированных святых, чьи “незапятнанные” (с точки зрения старой этики) жизни свободны от переживаний сексуальности и полны братской любви, во всяком случае, на сознательном уровне. Но наша обостренная интуиция безошибочно замечает адский ореол, который так часто исходит от святости такого рода. На периферии ее лучезарно чистого центра мы обнаруживаем ее противоположность — корону извращенно-сексуальных фантазий, которые ниспосылаются “сатаной” в качестве искушения, и кроваво-огненную окружность, в которой подвергаются преследованиям неверующие, всю бесчеловечную жестокость, пожары, пытки, погромы и крестовые походы, которые придают лживый оттенок братской любви и “сублимациям” сознательной психики.

Этот тип святости вызывает у нас отвращение, независимо от того, в какой форме она проявляется, будь то святость инквизитора или святость партийного босса, потому что мы знаем, что все эти явления суть один и тот же феномен, и различие между ними заключается лишь в одеяниях и исторических эпохах, а не в степенях человечности или бесчеловечности.

Необходимым следствием “абсолютного обязательства” старой этики является концепция “первородного греха”, которая отражает невозможность выполнения абсолютного обязательства. Из этого положения логически вытекает неприятие “жизни в этом мире”, земли и земного и, в конечном счете, самого человека. Во всех проявлениях бегства от жизни, например, при девальвации эго, вызванной непреодолимым сознанием греховности, или при инфляции эго, граничащей с возведением индивида в ранг святого, человек фактически спасается от “нижней” стороны мира, устремляясь к небу как символу позитивного и доброго.

В отличие от этой установки, новая этика с ее признанием правомерности существования отрицательного отражает как самоутверждение современного человека, так и его примирение с землей и жизнью в этом мире. Характерно, что новая ориентация всегда проявляется под знаком нисхождения в ад и даже договора с дьяволом.

Союз Фауста с Мефистофелем — это союз человека с тенью и злом, который позволяет ему изведать всю полноту жизни, спускаясь к Матерям и поднимаясь к Вечно Женственному. Это странствие не обходит стороной чувство вины, а проходит через весь мир живого, проникая глубоко в языческий пласт реальности, который лежит в основе иудейских и христианских слоев. В период истории, который наступил после Фауста, из бессознательной сферы современного человека непрестанно возникает фигура Пана — прототипа христианского дьявола, его полная и без сокращений версия. В качестве хранителя тайн природы Пан принес с собой ключ к познанию глубин. Теперь искуситель не отвергается, а находит признание, поскольку в настоящее время “спастись может” только тот, кто “всеми силами стремится к цели”, не избегая опасностей падения и хаоса.

Признавая зло, современный человек признает правомерность существования мира и индивида в опасной, двойственной природе, которая составляет неотъемлемую часть мира и самого человека. Это самоутверждение необходимо понимать как глубинное утверждение нашей человеческой всеобщности, которая охватывает бессознательное и сознательную психику. Центром этой всеобщности является не эго (которое является центром сознания) и не так называемое супер-эго, а Самость. Она является предельным представлением для сознательного ума, поскольку он не способен рационально постигнуть Самость. И тем не менее мы можем сказать несколько слов о возникновении Самости и форме, в которой она проявляется.

Прежде чем приступить к рассмотрению идеи Самости на основе сопоставления с супер-эго, мы приведем одну простую аналогию, которая, вероятно, поможет разъяснить природу этого понятия. При рассмотрении многообразия взаимодействий в человеческом теле и в невероятно сложных иерархиях взаимосвязей между биохимическими и нервно-психическими процессами (среди которых лишь отдельные частные системы могут в полной мере быть постигнуты наукой) мы прекрасно понимаем, что это тело функционирует как единый организм, обладающий некоторой всеобщностью. Все частные системы, от ультрамикроскопических процессов (наблюдаемых и ненаблюдаемых) в отдельной клетке до таких основных систем, как кровеносная или нервная система, функционируют согласованно, настраиваясь друг на друга в симфонии взаимозависимости.

В своей совокупности эти процессы создают некоторое единство, фактическим центром которого является Самость или энтелехия, символизирующая феномен всей совокупности элементов организма. В качестве высшей инстанции для всех частных взаимосвязей общая структура также может рассматриваться и как центр, осуществляющий руководство и контроль за ними как своей периферией. Этот контроль за всеми частными процессами из незримого центра наиболее ясно проявляется в дифференциации органического и неорганического.*

Научное исследование причинных зависимостей не имеет отношения к необходимому телеологическому подходу к организму.

* См. понятие центроверсии в вышеуказанной работе автора.

Самость как центр всех психических реальностей, включающий в себя процессы бессознательного, соответствует общности тела, поскольку, как мы уже предположили и в определенной мере можем доказать свое предположение, все психические процессы имеют свои физические корреляты.

Здесь неуместно обсуждать эту, столь важную для психологии неврозов, проблему взаимосвязи между телом и психикой. Тем не менее, нам необходимо обратить внимание на то. что включение в рассмотрение бессознательного неизбежно влечет за собой одновременное включение в рассмотрение тела. Когда мы упоминаем о земле, “земля” символически отождествляется у нас с телом подобно тому, как полет с земли отождествляется с полетом из телесной оболочки. Но совокупность элементов тела, в своей единственности и центрированности, бессознательно функционирует во всем органическом как природный феномен. С другой стороны, отличительная особенность человеческой ситуации заключается в том, что в психической сфере напряжение между противоположностями сознательного и бессознательного развивалось в течение истории и привело к разделению противоположностей как целого. Это разделение противоположностей, полюса которых можно сформулировать как сознательное и бессознательное, дух и жизнь, верх и низ, небо и земля, или выразить в виде мифологических, философских, моральных или религиозных символов, необходимо для развития сознания; однако при гипертрофированном развитии это разделение имеет катастрофические последствия как для индивида, так и для коллектива. Действительно, разделение противоположностей было осуществлено настолько энергично, что в напряжении между ними исчез сам человек. В результате этого было поставлено под угрозу не только положение человека в мире, но и процесс, позволяющий людям вместе жить в обществах.

На первый взгляд может показаться, что развитие, направленное на достижение целостности, является не более, чем индивидуальным требованием. Эта тенденция обнаруживается среди индивидуальных процессов развития, в форме потребности или, скорее, актуальной необходимости сформировать устойчивую психическую структуру, способную выстоять под нажимом тенденций к дезинтеграции во внешнем мире и в сфере бессознательного.

Процесс индивидуации и его значение для индивида составляют проблему, которая выходит за пределы данного исследования. Юнг дал подробный анализ процесса индивидуации, приведя множество иллюстративных материалов. Процесс индивидуации имеет непосредственное отношение к этике. Об этом свидетельствует тот факт. что с моральной точки зрения тенденция к стабилизации личности имеет огромное значение.

Здесь также можно проследить процесс перехода к новой эпохе в развитии человечества.

Постепенное развитие закона, общеобязательного морального кодекса и коллективных ценностей, а также формирование и развитие совести и супер-эго способствовали укреплению эго и системы сознательной психики и освобождению этой системы от исходного состояния, в котором она находилась во власти бессознательного. Развитие самого сознания со всеми вытекающими последствиями диктовалось крайней необходимостью в создании устойчивой структуры, способной выстоять под натиском тенденций к дезинтеграции в бессознательном и во внешнем мире. Коллективные ценности способствовали этому развитию. Совесть как психологическая инстанция, представляющая коллективные ценности в индивиде, вначале выполняла положительную функцию, за-шишая индивида и коллектив от повторного впадения в эмоциональное состояние, в котором они слепо подчинялись побуждениям бессознательного.

Хотя супер-эго с его заимствованной извне моральной нормой и представляет интересы чуждой, гетерономной этики, тем не менее она олицетворяет более высокую точку зрения, чем точка зрения первобытного эго, и на этой стадии развития является полноправным, хотя и относительным воплощением Самости.

Первобытное эго — это инфантильное эго. Оно встречается с коллективным в виде супер-эго, наделенного всеми полномочиями внешнего авторитета. Совесть (воспринимаемая как “социальная тревожность”), закон с его принципом поощрений и наказаний, а также чувство вины по отношению к культурному супер-эго составляют — насколько нам известно — первичную сферу морального опыта для инфантильного эго человека на заре истории. Отношения между инфантильным индивидуальным эго и супер-эго обычно изображают как отношения между отцом и ребенком. Но такая символизация ни в коей мере не подтверждает происхождение морали из семейной истории.

Эдипов комплекс — это миф, и как миф он имеет право на существование. Однако причина и следствие меняются местами, когда Фрейд интерпретирует его персона-листически, в виде семейной истории. Фрейдовская теория прародителя являет собой слабо замаскированный вариант старой истории Адама и Евы как происхождения человеческой семьи. То, что у Фрейда семья Адама и Евы обобщена и создает первобытное племя, вовсе не влияет на исходное предположение, согласно которому семейная история Адама и сыновей постулируется как начало развития человечества.

При конкретном рассмотрении парадокс отцеубийства станет понятен, если предположить, что описанная Фрейдом в “Тотеме и табу” драма отцеубийства разыгрывалась в действительности бесконечное число раз. Тогда для объяснения происхождения супер-эго необходимо предположить, что эта драма воспроизводилась на общечеловеческом уровне.

Мы отнюдь не ставим под сомнение существование и важное значение Эдипова комплекса. Он является важнейшим открытием Фрейда. Смешение отцовского архетипа с личным отцом приводит здесь (и нередко) к ошибке. Это связано с тем, что в детстве отцовский архетип проецируется на личного отца.

Отцовский архетип, однако, является символом, образом, в котором инфантильное это человека воспринимает воздействие коллективного супер-эго на определенной стадии развития. Наглядно, хотя и более упрощенно эту мысль можно выразить следующим образом: слабое индивидуальное эго воспринимает в форме отцовского архетипа надиндивидуальный коллектив, которому оно обязано своим возникновением, причем, коллектив не только определяет судьбу эго, но и предписывает ему свои ценности. Во всяком случае, так обстоит дело во всех патриархальных культурах. Групповая идентичность первобытной эпохи позволяет нам понять зарождение “первого проблеска эго”.

В действительности решающее значение имеет то, что именно психоанализ редуцирует и истолковывает. Реальная ситуация находит символическое выражение в понимании отцовского архетипа (в виде тотема) как чего-то специфически нечеловеческого. Воспринимается не нечто, известное лично человеку, а чуждая, надличностно-нуми-нозная реальность. Таким образом первобытный человек воспринимает существенную непохожесть животного, которое очень часто олицетворяет тотем.

Когда инфантильное эго воспринимает личного отца как представителя коллектива и коллективных ценностей (что характерно для патриархального мира), отцовский архетип проецируется на личного отца и в нем воспринимается. Поэтому утверждение Фрейда “то, что начинается в отце, заканчивается в массе”* нуждается в инверсии. С точки зрения исторического развития, надличностные коллективные содержания возникают на филогенетическом и онтогенетическом уровне раньше личностных содержаний, связанных с эго. В дальнейшем на коллективном фоне начинает выделяться личностная сфера, а вме-

* 3. Фрейд. “Неудовлетворенность культурой”.

сте с ней принимает определенную форму и развитие эго. Миф предшествует семейной истории. В сравнительно более поздний период* коллективное бессознательное лишь ослабляет контроль за эго и сферой сознательной психики.

Совесть как представитель коллективного супер-эго олицетворяет гетерономное воздействие, которое приходит извне, независимо от того, способствует это воздействие развитию сознания или нет. Внешнему авторитету супер-эго, характеризуемому данностью, фиксированностью и стабильностью, противопоставляется “Голос” в качестве предписывающего и определяющего фактора, когда “Голос” выражает внутреннее откровение нового, набирающего силу развития, то есть того, что грядет.

Голос всегда и неизбежно обладает “сыновним” характером по отношению к “отцовскому” характеру закона, и убийство отца сыном всегда будет оставаться предвечным образом внутренней истории человечества и отдельного человека. Эта взаимосвязь не является исключительной особенностью сыновней религии христианства и отцовской религии иудаизма. Этот архетип определяет убийство еретиком Лютером Отца — Папы Римского (ибо Папа Римский, безусловно, является именно таким отцом), а в иудаизме (если взглянуть на ситуацию с противоположной точки зрения) он определяет сыновнюю революцию хасидизма против типичной патернальной установки талмудистов**.

В настоящее время процесс повторной коллективизации, массовый характер которой ставит индивида перед опасностью дезинтеграции, приводит к формированию новой тенденции к обретению стабильности в виде процесса индивидуации.

* Концепция вторичной персонализации рассматривается в упомянутой работе Нойманна.

** В данном контексте “сыновний характер” означает провозглашение нового в противоположность старому, которое обладает “отцовским характером”. Вообше говоря, при возведении в ранг доминирующего принципа новое приобретает “отцовский характер”.

Это стремление к стабилизации опирается не только на стабильность сознательной психики, но и на всю совокупность психической структуры.

Теперь роль супер-эго как представителя гетерономной этики, опирающегося на внешнее и возвышающегося над инфантильным эго, берет на себя Самость, которая проявляется в качестве внутреннего централичности. Приобретя независимость и утратив инфантильный характер в процессе индивидуализации на Западе, взрослое эго-сознание теперь ориентируется “самостоятельно” или с помощью Самости как центра всей целокупности психического.

Инсталляция Самости для заполнения места гетерономного супер-эго отражает вновь созданную структуру личности. В данном случае термин “инсталляция” употребляется применительно к Самости в том смысле, в каком “инсталляция” и провозглашение Бога употребляются в истории религии для обозначения определенного ритуала. В этом ритуале эго осознанно отводит божеству роль контролирующей инстанции. До этого момента эго не осознавало эту роль божества, хотя оно, подобно Самости, бесспорно выполняло функцию контролирующей инстанции. Это означает, что “инсталляция” отражает изменение ситуации и переживания эго и не является действием, способным вызвать наступление “события”, затрагивающего “Самость”.

Отныне эго утрачивает способность к выполнению своего долга по отношению к Самости посредством простой самоориентации в свете установленных ценностей. Теперь необходимо постоянно проявлять самообладание и анализировать свои побуждения и поступки. По общему признанию, эту функцию выполняет эго. Как уже отмечалось. этический долг выполняет сознательная психика. При этом анализ совести не ограничивается исследованием мотивов и содержаний сознательной психики. Теперь исследование распространяется на всю структуру личности, в том числе и на сферу бессознательного.

Основной феномен, на который эго может опереться при выполнении упомянутой задачи, представляет психическая компенсация. Отсюда следует, что между бессознательным и сознательной психикой существует такая взаимосвязь, что отсутствующие в сознательной системе и необходимые для обеспечения всеобщности или целостности содержания будут более ярко проявляться в сфере бессознательного. Действие закона компенсации, в частности, проявляется в том, что неправильная установка сознательной психики корректируется в ночном сновидении. Еще один пример действия закона компенсации: подавленный в сознательной жизни, но чрезвычайно важный для жизни в целом принцип — инстинкт или иное содержание—требует к себе внимания, проявляясь в форме фантазии, сновидения, оговорки или патологического расстройства.

Компенсация служит непосредственным выражением целостности, а следовательно, и Самости. Она не затрагивает в одностороннем порядке такие частные структуры, как сознательная психика или бессознательное. Напротив, в данном контексте целостность психики утверждает свое главенство над произвольными отклонениями частных систем.

Аналогичные примеры руководства из центра целостности можно обнаружить во всей сфере органического. Взаимодействие между частными подсистемами в первую очередь обеспечивается действием компенсаторных гомео-статических феноменов. Уделяя внимание принципу компенсации в психической сфере, сознательная психика не только наблюдает за его проявлениями, но и реагирует на эти проявления; поэтому она отражает реальную ориентацию эго по отношению к Самости. В процессе самоанализа центр тяжести личности постепенно перемешается от эго и сознательной психики к Самости и феномену целостности психики.

Теперь становится очевидной логика нашего утверждения о том, что тенденция развития, соотносящего этику с психикой в качестве единого целого, приводит к стабильности личности. Опасность нестабильности, обусловленной отделением теневой стороны с вытекающими отсюда катастрофическими последствиями, устраняется при условии, что тень и бессознательное остаются под контролем сознательной психики, и это обеспечивает их связь с сознанием и реальной жизнью. Таким образом, учитывая компенсаторные явления и ориентируясь на Самость и целостность, процесс интеграции приводит к формированию личностной структуры, способной сохранить свою целостность в условиях конфликта между противоположностями и преобладания одной стороны над другой.

Срединный путь, по которому теперь развивается личность, свободен от односторонности догматической, безусловной оценки, которая раньше навязывалась частным системам. Этот путь свободен и от односторонних альтернатив чисто рационалистической сознательной установки и неподвижной идеологии иррационализма. На этом пути личность освобождается от губительной идеологии, при которой любая односторонняя установка непрестанно и энергично замещается своей, в равной мере односторонней противоположностью.

Свободу от противоположностей и “срединный путь” ни в коем случае нельзя путать с их знаменитыми предшественниками на Востоке. Наш срединный путь имеет некоторые общие черты со своим восточным двойником, к числу которых относятся этическая автономия и частичная независимость мира, который предоставляет такую автономию. Однако, в отличие от враждебного отношения к миру, столь характерного для восточной духовности, новый путь ориентируется на укрепление и углубление нашего “бытия-в-мире”, что обеспечивает центрирование в Самости и включение бессознательных элементов в структуру личности. На практике ассимиляция бессознательных элементов почти не оставляет места для сублимации. Наряду с реализацией отрицательных содержаний под сознательным контролем основную и решающую роль играет трансформация таких содержаний в личности.

Трансформация отрицательного была основной психологической проблемой алхимии. Юнг показал*, что алхимики сами рассматривали превращение свинца, самого неблагородного металла, в золото, самый благородный металл, как психический процесс.

Эту проблему можно обнаружить в аналогичной, хотя и иной форме в каббале и хасидизме, движении за религиозное возрождение, которое более полтора века назад получило массовое распространение среди евреев в Восточной Европе. Такие высказывания, как “самые благочестивые побуждения можно обнаружить на самом низком уровне” и “доброта таится во мраке” имеют непосредственное отношение к процессу трансформации. Сюда же относится и толкование заповеди: “возлюби Бога своего всем своим сердцем” как: “возлюби Бога своего всеми своими добрыми и злыми инстинктами”.

В полной мере смысл этой концепции понимали лишь немногие вожди хасидизма. Для иудаизма в целом она оставалась непонятной. Наиболее ясно ее смысл выражен в следующей интерпретации. В тексте “люби ближнего твоего как самого себя. Я Господь”** древнееврейское слово, переведенное как “ближнего твоего”, заменено словом, означающим “зло твое”. Оба слова имеют одинаковое звучание, но различное написание. Тогда текст необходимо читать следующим образом: “Люби зло твое как самого себя. Я Господь”. Интерпретировать этот текст надо так: “Если ты будешь так делать, то и Я, Господь буду делать так”. Иными словами: “Если ты любишь зло твое, той Я люблю его!”***

Мы не будем описывать, каким образом в личности происходит трансформация зла и отрицательного.

* К. Г. Юнг Тайна Золотого Цветка // К. Г. Юнг. О психологии восточных религий и философий. М.. 1994; К. Г. Юнг. Психология и алхимия. Рефлбук. 1998. ";Левит. 19:18. ***Torat Rabbi Nachmann. p. 73 (S. A. Horodetsky).

Такая трансформация входит в состав процесса индивидуации, п котором даже у современного человека обычно фигурируют алхимические символы, которые свидетельствуют о трансформативном характере переживаний. Трансформация, при которой личность претерпевает изменение с помощью варки и плавления, нередко связывается с символом возрождения и по существу всегда является процессом “обретения целостности”.

В таком случае ценности новой этики можно сформулировать следующим образом: все, что приводит к целостности, есть “добро”; все. что приводит к разделению, есть “зло”. Интеграция есть благо, дезинтеграция есть зло. Жизнь, конструктивные тенденции и интеграция стоят на стороне добра; смерть, разделение и дезинтеграция стоят на стороне зла. В то же время современный человек знает о нерасторжимой взаимозависимости этих двух принципов. Однако, хорошо взвесив все обстоятельства, мы не можем утверждать, что процессы интеграции преобладают. Это утверждение справедливо не только для живой души, но и для всей живой материи. Теперь наша этическая оценка не ограничивается рассмотрением содержаний, качеств и действий как “объектов” и функционально распространяется на все целое. Все, что способствует интеграции целостности, центрирующейся на Самости, есть “благо”, независимо от природы такого вспомогательного фактора. И наоборот, все, что приводит к дезинтеграции, есть “зло”, даже если таким движущим фактором является “благое побуждение”, “коллективно одобренные ценности” или иное “в существе своем благое” побуждение.

Включение отрицательного в процесс интеграции служит критерием не только силы, но и этического достижения. Это утверждение сохраняет силу даже в тех случаях, когда “достижение” выражается в форме страдания и неудачи или проявляется в виде реальной неудачи. Страдание — признание и ассимиляция страдания — также отражает достижение и психологическую стойкость индивида. Нет нужды говорить о том, что не мы ищем зло, а зло само приходит к нам. При ассимиляции, однако, пришедшее к нам зло включается в целостность личности без стирания необходимого противопоставления “добра” и “зла”. Живая целостность существует за счет напряжения между парами противоположностей, которые объединются в ней, чтобы создать единство более высокого порядка, независимо от природы этих противоположностей: добро и зло, мужское и женское, рациональное и иррациональное.

Целостность в единстве сознательного и бессознательного объединяет в своем развитии как низшие, так и высшие силы. С опасностью разделения необходимо бороться независимо от того, какие силы одерживают победу: духовные, божественные или инстинктивные, земные. Преодоление ограниченности природы, обусловленной психологическим типом или полом, служит идеалом новой этики, в которой современный человек искренне стремится положить конец отрицанию реальности мира в своих ценностных суждениях и, вместо этого, примириться с миром и включить его в высший, личностный синтез.

Поэтому одним из основных символов процесса индивидуации является мандала или священный круг. В этом символе психическое достигает совершенства формы. Например, очертания сферы или цветка отражают округлость души, пребывающей в согласии с собой, в которой четверица психических функций, полярность мужского и женского и унаследованные парциальные личности бессознательного со всем многообразием их противоположностей интегрируются в единую структуру.

С одной точки зрения, новая этика представляет собой индивидуальную этику, этику индивидуации. Она формулирует уникальную задачу каждого индивида (уникальную потому, что она проистекает из уникальности его констелляции), который должен решать свои конкретные моральные проблемы по мере их появления из недр его психофизической структуры и судьбы. Но существует еще одна. не менее важная особенность новой этики, которая заключается в коллективной значимости индивидуации, обусловленной этой этикой. Как уже отмечалось, сказанное о стабилизации психической структуры имеет существенное значение и для коллектива.

Мы охарактеризовали констелляцию старой этики как “морально вредную” потому, что в этой этике индивид не признает отрицательное, не ассимилирует его, не трансформирует, не изживает и не переживает в страданиях. Вместо этого в старой этике отрицательное отбрасывается и отделяется от сознательной психики, в результате чего отрицательное перемещается в первобытные области групповой психики, где и вызывает обострение психических расстройств.

С другой стороны, найдя свой центр и достигнув этической независимости, как ее понимает общая этика, личность со своей стабилизированной структурой и более глубоким пониманием становится оплотом и местом объединения коллектива. Такая личность олицетворяет спокойствие среди потока явлений, и волны коллективизма и массовой психики тщетно пытаются разрушить ее извне и изнутри. Эти волны уносят лишь те личности, которые сформировались в пределах частичных этических систем, поскольку они не опираются на бессознательное. Над ними тяготеет бремя массовых событий, которые происходят вокруг них и в них самих, принимая чуждый облик тирании, что в настоящее время приняло повсеместный характер.

В обшей этике объединенная психическая структура человека не подвергается серьезной опасности по той простой причине, что индивид ассимилировал и объединил множество элементов из массовой психики и коллективного бессознательного, которые вызывают у других людей чувства ужаса, восхищения и изумления. Личность такого типа лучше знакома с высотами, глубинами и безднами человеческой природы, поскольку испытала их и пережила в самой себе. При психических катастрофах, характеризующих периоды коллективных переворотов, такая личность выполняет роль волнолома, защищающего от массовых эпидемий и связанных с ними потоков событий, защищает и хранит чистоту коллектива. Как отметил Юнг, “личность... не поддается паническому чувству ужаса, которому поддаются те, кто только начинает понимать свое сознание, ибо такая личность оставила все страхи позади. Она способна устоять на ногах в эпоху перемен, и поэтому неосознанно и непроизвольно становится лидером”.*

Пример такого типа ассимиляции индивидом содержаний, действующих в коллективе, можно найти у ветхозаветных пророков. Пророки вначале переживали в себе теневую сторону народной психики и связанные с ней опасности, а затем возвещали о ее нападении задолго до наступления реального события, и наоборот: при наступлении беды они первыми ощущали в себе появление из глубин созидательных сил и возможностей освобождения, а затем экстериоризировали их в виде утешения и обещания спасения в будущем.

Как уже отмечалось, в тех пределах, в которых индивид действительно переживает всю полноту своей жизни, он представляет собой алхимическую реторту, в которой элементы, существующие в коллективе, подвергаются плавлению и изменению с целью создания нового синтеза, который затем предлагается коллективу. Но предварительное усвоение зла, которое индивид осуществляет в процессе ассимиляции своей тени, одновременно превращает его в фактор иммунизации коллектива. Тень индивида неизменно связана с коллективной тенью его группы, поэтому при усвоении своего зла индивид в то же время усваивает частицу коллективного зла.

* К. Г. Юнг. Конфликты детской души. М.: Канон. 1995. С. 199. 1133

В отличие от психологии козла отпущения, в которой индивид устраняет свое зло, проецируя его на более слабых собратьев, теперь мы наблюдаем противоположное явление— “Искупительное страдание”. Индивид берет на себя личную ответственность за часть коллективного зла и нейтрализует его, включая в свой внутренний процесс трансформации. В случае успеха этот процесс приводит к внутреннему освобождению коллектива, который, по меньшей мере отчасти, спасается от этого зла.*

* В этой книге (которая в основном была закончена в 1943 г.) нашли отражение идеи, которые получили дальнейшее развитие, благодаря важным замечаниям, сделанным Юнгом по поводу концепции психологической коллективной вины в “Эссе о современных событиях”, 1947 г. (русский перевод см. в: Одачник В. Психология политики. СПб., 1996—”/ ред.).

В основе “психологической” коллективной вины лежит следую-ший феномен: благодаря бессознательной идентичности всех отдельных членов группы, т. е., благодаря их “мистическому соучастию”, групповая психика в значительной мере выполняет функцию доминирующего фактора в коллективе. Отсюда следует, что групповая этика несет ответственность за действия коллектива. В групповых делах приостанавливается действие индивидуальных этических норм. В качестве примера можно упомянуть приостановку во время войны действия запрета на убийство, которое в мирное время имеет обязательную силу для индивида. Но отсюда логически вытекает коллективная ответственность всех членов группы за групповые действия, осуществляемые в соответствии с требованиями первобытно-групповой этики (см. выше). Здесь существует реальная основа для возникновения “психологической” коллективной вины, которую должен признать индивид, поскольку он является членом группы. Моральная регрессия к групповой этике имеет еще одно следствие — введение коллективного наказания. Для сознания “невинного” индивида коллективное наказание представляется несправедливым. Однако наша этическая оценка изменится, если роль индивида как целостной личности в групповых делах включить в сферу моральной ответственности (в духе обшей этики). В этом отношении осознание и признание коллективной вины составляют заповедь новой этики, потому что для этой этики ответственность человека не ограничивается его сознательными взглядами. Вопрос справедливости отношений между индивидом и коллективом с поразительной ясностью обсуждался во время беседы между Авраамом и Иеговой. которая произошла перед истреблением Содома (Бытие. 18:23). Эта беседа, в которой Авраам протестовал против “погубле-ния праведного с нечестивым”, также закончилась признанием коллективной вины даже праведного.

При рассмотрении проблемы искупительного страдания и спасения мы далеко заходим на территорию религии. которая нераздельно связана с этикой. Благодаря признанию существования своей темной стороны индивид непрестанно получает напоминание об относительности строения своего тела, о земной природе своего существования и о своей зависимости от инстинктов и влечений: при этом индивид становится более человечным и гуманным. Поэтому теперь он встречается с самим божеством в человеческом виде, то есть он переживает божество не в абсолютной абстрактности или в бесконечности, лишенной содержания, а в относительной конечности реального откровения в человеческой сфере в форме Голоса.

Когда темная сторона жизни получает признание, тогда начинают открываться новые возможности не только в этике, но и в религии. По правде говоря, эти возможности не соответствуют требованиям старой этики и связанным с ней старым типам религии. И тем не менее они обладают достоинством, которое заключается в их способности сочетать жизнеспособность нашего нового представления о человеке с новым, преображенным представлением о Боге, которое в настоящее время у нас рождается.

На человеческом уровне ассимиляция тени обеспечивает связь между эго и теми слоями психики, которые соответствуют миру низшей функции и уровню первобытной личности. Позади личных моральных проблем индивида отчетливо проступает моральная проблема коллектива. членом которого является данный индивид. Это приводит индивида к осознанию своих коллективных заблуждений и вытеснении, неполноценности и временной ограниченности. На последней стадии раскрыватся моральная проблема всего человечества, которая в то же время является моральной проблемой божества.

На этом этапе нашего внутреннего опыта моральная проблема выходит за пределы личного и превращается в более широкую проблему существования зла в человечестве или зла как такового. С теологической точки зрения, это проблема существования зла в Боге. Новая этика согласуется с первоначальной концепцией иудаизма, согласно которой Бог сотворил свет и тьму. добро и зло: Бог и сатана не существовали отдельно друг от друга, они были связаны друг с другом посредством различных граней ну-минозного. Эта. бесспорно, первобытная, особенность еврейской концепции Бога означает, что наряду с образом Бога Отца, существовало ясное представление об иррациональном могуществе Бога, которое составляло предмет живого опыта.

В классическом иудаизме пророки не всегда отличались высоким уровнем этического поведения. Первоначальной причиной установления: отношений между Богом и миром, неотъемлемой частью которого являлся человек, было слушание внутреннего Голоса божества в человеке, а не выполнение установленных этических обязанностей. Авраам покинул отца, Иаков был обманщиком, Моисей был убийцей, а Давид совершил прелюбодеяние. Все они не были увенчаны ореолом победителей дракона тьмы, хотя и эти особенности можно обнаружить в их природе. Действительно, т личности отбрасывают длинную тень, но именно поэтому центр их бытия сохранял связь с Богом, по образу которого они были созданы. Ибо этот Бог был не просто всеблагим и премудрым, справедливость и милосердие соединялись в нем с гневом и ревностью, понятное с непостижимым, в его непостижимых глубинах совместно и одновременно действовали свет и тьма.

Одному современному человеку приснился сон, в котором голос кого-то незримого воззвал к сновидцу (который старался избавиться от призрачных видений болезни и смерти): “Бог возлюбил его страдание!” Идея этого высказывания разрушает основу старой этики, а вместе с ней и старую формулировку проблемы противоположностей, побуждая эго отправиться на поиск новой ориентации, которая потребует релятивизации добра и зла как предварительного условия здоровой жизни.

“Перестань бороться с болезнью! Перестань просто признавать и терпеть ее! Возлюби ее!” Не с таким ли парадоксальным требованием встречается человек на пути к этической ориентации? У наших ног сразу разверзается страшная бездна безумия, преступления и смерти. Правомерно ли вообще говорить об “ориентации” в этом контексте? Не заключено ли здесь отрицание всех этических норм — бессмысленное и абсолютно неосуществимое искушение, с помощью которого то, что раньше называлось сатаной, а теперь разгуливает в современном одеянии требований бессознательного, ведет нас к погибели?

Действительно, элемент ужаса, заключенный в этом рассуждении, неподвластен человеческому пониманию, но тем не менее содержит откровение божества, которое окончательн





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2016-12-18; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 347 | Нарушение авторских прав


Лучшие изречения:

Слабые люди всю жизнь стараются быть не хуже других. Сильным во что бы то ни стало нужно стать лучше всех. © Борис Акунин
==> читать все изречения...

752 - | 711 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.01 с.