Дневник новгородского подсудка Федора Евлашевского (1564-1604 года).

Подлинная рукопись записок Федора Евлашевского хранится в рукописном отделении библиотеки графов Потоцких в Вилянове; судя по списку fac-simile, приложенному к той копии, которою мы пользовались для нынешнего издания, подлинник писан весьма неразборчивым почерком XVІ столетия, чем и объясняются пробелы и неточности в тексте, встретившиеся в данной копии. Копию эту мы нашли в рукописном отделении библиотеки института Оссолинских во Львове, где она внесена в каталог под № 2.444. Составляя список, ныне предлагаемый для печати, несмотря на крайнее желание, мы не могли сохранить вполне правописания рукописи, так как переписчик, списывавший рукопись из оригинала, очевидно, сам не соблюдал точности в воспроизведении его правописания. Мы совершенно отказались удержать начертания а (юс малый) и иа (юс малый йотированный), которыми изображается звук я, а также начертание w, которым в копии часто заменяется о; начертания эти переписчик, а может быть и сам составитель дневника, употреблял безразлично, не руководясь никаким твердо установленным правилом правописания и употребляя то те, то другие начертания в одном я том же слове. Остальные особенности правописания рукописи мы сохранили совершенно почти в таком виде, в каком встретили их в копии института Оссолинских, [2] а именно: везде удержаны нами кг для изображения звука g и г для изображена звука h, сохранены также ы и и, как употреблял их первый переписчик, и сделано незначительное отступление лишь относительно ъ и ь. Знаки эти в рукописи, которою мы пользовались, то опускаются, то ставятся. Не видя в употреблении или опущении их чего-либо определенного и существенного, мы, для удобства чтения, вставили эти знаки и там, где в рукописи, с которой мы списывали, они опущены (В распознанном варианте знак ъ на концах слов опущен. – OCR).

Записки Евлашевского в печати появились в 1860 году в польском переводе г. Евгения Цемневского ¹; вследствие этого они мало известны в русской исторической литературе, между тем записка эти составляют один из интересных памятников, поясняющих историю западной Руси во второй половине XVI столетия и сообщают многочисленные черты для обрисовки быта, культуры и миросозерцания дворянского сословия этого края.

Автор записок — русский дворянин новгородского воеводства, Федор Евлашевский, родился в 1546 г. и проживал в окрестности местечка Ляхович (ныне слуцкого уезда минской губернии); он получил неблестящее образование, единственно возможное, по его словам, в половине XVI столетия в западной Руси; оно состояло в знании русской и польской грамоты и в умении читать письмена еврейские, впрочем без понимания еврейского языка; другие знания: счетоводство, изучение законов и т. п. автор приобрел впоследствии, в то время, когда занимался уже практическою деятельностью, частью при помощи лиц, с которыми сталкивала его судьба, частью личным трудом, самоучкою. Тем не менее, не смотря на довольно скудный запас знания, автор причисляет себя к передовым людям своего времени; он в записках старается обобщать отдельные, описываемые им, факты и по временам вставляет в свой дневник философские рассуждения: о пользе веротерпимости, о Промысле Божием и т. п. Из [3] биографии автора видно, что современники признавали действительно Евлашевского человеком умным и развитым; несмотря на довольно скромное имущественное положение, он пользовался почетом и уважением; знатные паны ценили его юридические познания и доверяли ему свои дела — он вел, по большей части с успехом, в качестве адвоката, процессы во всех инстанциях, в том числе и в задворном королевском и в сеймовом суде, пользовался благосклонным приемом при королевском дворе и избирался своими согражданами на разные общественные должности, исполнение которых требовало более обширных юридических познаний.

Евлашевский был человек глубоко религиозный; он принадлежал к семье, искренно преданной православию; отец его, овдовевши, принял духовное звание и умер в сане православного пинского и туровского епископа. Ее смотря, впрочем, на семейные предания, сам автор записок не остался верным православию: 19-ти лет от роду, проживая в Вильне, он увлекся проповедью протестантских пасторов и сделался поборником их учения. Этот переход к новой церкви не нарушил его добрых семейных отношений ни к родителям, ни, в последствии, к жене, искренно преданной православию. Впрочем переход Евлашевского в протестантизм не свидетельствует вовсе о сильном развитии в авторе религиозного рационализма; несмотря на свои близкие отношения к протестантским богословам, Евлашевский сохраняет глубокую веру в разные суеверные, языческого происхождения, мифические существа и предрассудки: он не раз в течение жизни видит какого-то, преследовавшего его, огненного человека, который является ему, лишь только он подвергнется горячечному бреду; он признает существование «лятавцев» и «инкубусов» и серьезно уверен, что появление последних вызывает «поветрие», т. е. эпидемию; он глубоко верует в пророческое значение снов, во всевозможные предсказания «ворожбитов» и предзнаменования. Евлашевский усвоил из протестантского учения разве только понятия о предопределении; он глубоко верует, что сам он лично [4] пользуется особенным, исключительным покровительством Провидения, и очень тщательно отмечает факты, из которых, по его мнению, явствует, что строгая кара Господня, иногда даже слишком тяжелая, должна постичь всякое лицо, нанесшее ему какую-либо обиду или оскорбление. Записывая каждый такой случай, он приносит Господу благодарность за то исключительное покровительство, которым он пользуется.

В отношениях общественных симпатии Евлашевского сложились согласно занимаемому им в обществе положению. В качестве бедного дворянина, он постоянно должен прибегать к протекции и пребывать на службе у знатных и богатых панов, потому он и высказывает постоянно благоговение и преданность по отношению к лицам, высоко поставленным в дворянской среде того времени и с особенным уважением относятся к членам рода Ходкевичей, у которых находится на службе в продолжении всей своей жизни; несмотря на польское право, нивелировавшее de jure все свои литовского шляхетства после 1569 года, Евлашевский глубоко убежден в превосходстве «панов» над шляхтичами и с большей гордостью говорит о своем звании слуги Ходкевичей, чем о земских судейских должностях, которые ему достаются по выбору, как члену независимого и полноправного сословия.

Записки Евлашевского носят исключительно личный автобиографический и местный областной характер; вследствие этого они изобилуют бытовыми подробностями и содержат весьма мало известий о крупных политических, современных автору, событиях; о последних он по большей части упоминает вкратце, прибавляя притом замечание, что, желающие ближе познакомиться с ними, найдут гораздо более подробностей в других сочинениях. События эти, очевидно, интересуют автора живее только в таком случае, если они непосредственно касаются его околотка: но автор обитает в одном из центральных воеводств великого княжества литовского, до территории которого внешние события достигают редко; этим обстоятельством, вероятно, можно объяснить [5] то, что из всех политических событий, упоминаемых автором, подробнее других описан набег Наливайка на литовско-белорусские области, так как набег этот коснулся литовского Полесья, в котором жил сам автор.

Евлашевский писал свои записки, как это видно из его собственных слов, в конце жизни, именно занимался составлением их в 1603-1604 годах, но при этом он, несомненно, пользовался краткими заметками, которые составлял в течение всей жизни, так как время упоминаемых им событий он всегда определяет весьма точно, обозначая не только год, но также месяц и число, когда они случились.

Записки написаны на западнорусском языке, напоминающем язык литовского статута и грамот XVI столетия; впрочем воспитание, а также частые посещения Евлашевским столицы и многочисленный связи с польскими панами отразились на его речи; она подверглась, как нам кажется, в большей мере польскому влиянию, чем речь других письменных памятников XVI столетия.

Дневник Евлашевского в русском тексте был напечатан нами в Киевской старине за 1886 г., в январской книге.