Конечно, в процессе исследования относительно простых, локальных, поддающихся прямому экспериментированию, научных проблем, элемент неопределенности не столь заметен, и полученные эмпирические данные оказываются достаточно надежными. Но в системах сложных, говоря языком кибернетики, больших, когда даже малейшая неопределенность в поведении локальных, малых систем многократно повышается в процессе функционирования всей большой системы, элемент случайности существенно возрастает, а надежность системы резко снижается. Это требует многократного дублирования и резервирования наиболее ответственных блоков системы, применения избыточных и дорогостоящих мер защиты от возможных сбоев и т. д., что, однако, не дает полной гарантии выживаемости системы в тех или иных непредвиденных, нештатных, нестандартных ситуациях. Примеров тому множество - от многочисленных аварий самолетов до глобальных катастроф типа аварии на Чернобыльской атомной электростанции...
В науках преимущественно дедуктивного типа исходным пунктом познания выступает не факт, а теория, логически непротиворечивая, нередко сугубо умозрительная "конструкция", выдвигаемая на основе осмысления уже добытого знания, в чем-то все же не удовлетворяющего
теоретика (по своей полноте, возможностям применения, связи с другими теориями и т. п.).
Но любая теория предполагает необходимость подтверждения или, напротив, опровержения своей истинности. Кризис дедуктивных наук (и естественных, и социальных) как раз и состоит в том, что суждения о реальном статусе той или иной теории, ее объяснительных и особенно прогностических функциях и возможностях становятся все более проблематичными, приблизительными, недостаточно доказательными. Экспериментальным путем подтвердить такие теории, особенно касающиеся глобальных проблем развития естествознания или, что еще более сложно, социальной, духовной сферы общества, практически невозможно из-за неубедительности и принципиальной недостаточности массива фактов, необходимых для гарантированной адекватной оценки теории.
До определенного момента надежду вселяли методы теории вероятности и математической статистики, но в усложняющихся многофакторных и многокритериальных системах, когда элемент спонтанной случайности существенно возрастает, и эти, сугубо формальные методы обработки и интерпретации результатов научного поиска то и дело оказываются недостаточно надежными.
Отнюдь не случайно в научный обиход для характеристики достаточно широких, обобщающих положений было введено понятие парадигма, которое (как уже упоминалось выше), в определении Т. Куна, означает признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают модель постановки проблем и их решений научному сообществу. Нужно ли доказывать, что критерий "признания всеми" тех или иных положений не отличается достаточной научной строгостью и фактически связан с прямым или косвенным соглашением между учеными, готовыми следовать за признанными авторитетами в своей области?
В этом же ряду механизмов научного обоснования и широко распространенные методы экспертных оценок, которые также апеллируют к субъективным мнениям специалистов с последующим обобщением этих мнений, их математическим усреднением и использованием в подчас весьма и весьма ответственных ситуациях... Конечно, разумный консенсус выглядит куда более респектабельно, чем малопродуктивные затяжные споры, конфликты и дискуссии, но к определению действительно объективных научных знаний такое субъективное соглашательство имеет весьма условное отношение.
Аналогичные претензии могут быть предъявлены и к популярному ныне методу моделирования, особенно к так называемым "моделям-образцам", которые, идеализируя те или иные стороны реальных процессов, нередко уводят исследователя в сторону от жизненных реалий, выдавая желаемое за действительное.
Несовершенство системы строгой научной аргументации существенно повышает роль гипотез и правдоподобных предположений, которые во многих случаях фактически подменяют собой полноценные, строго доказательные теории. Но любая гипотеза основана не только на базовых исходных знаниях. В ней неизбежно присутствуют элементы интуиции и веры. Веры в возможность доказательства правомерности выдвигаемых предположений, веры в реальность практического воплощения тех или иных теоретических идей, веры в то, что логическая непротиворечивость замыслов обязательно должна воплотиться в искомый конечный результат и т. п.
Разрыв между гипотезой и теорией (законом, закономерностью) и по существу, и по времени перехода знания из одного (гипотетического) качества в другое качество (теоретическое) становится все более очевидным. Количество гипотез лавинообразно нарастает, количество же состоявшихся теорий растет куда более медленно... Науке то и дело приходится иметь дело с парадигмами, моделями, экспертными суждениями, иначе говоря, с так или иначе выраженными гипотезами. Именно гипотезы все чаще заполняют собой не только исходные, отправные стадии исследования, но и его заключительные, результативные стадии. Именно гипотеза становится едва ли не главным, всеохватывающим и чуть ли не самым работоспособным компонентом в логической структуре современной науки, независимо от типологии научных дисциплин и их специфики.
Карл Поппер убедительно показал, что в создавшихся условиях кризиса доказательств и аргументации теории критерием научности того или иного теоретического положения является не столько его верифицируемость (то есть возможность проверки достоверности), сколько его фальсифицируемость 86. Иными словами, до тех пор, пока та или иная гипотеза не опровергнута (не фальсифицирована), она может и даже должна служить науке, стимулируя поиск эффективных решений, способствуя творческой борьбе идей в обнаружении истины. В этом смысле любая гипотеза всегда остается открытой для дальнейшей проверки...
Но каким образом отличить полноценную научную гипотезу от тривиальных рассуждений спекулятивного типа, которые не только "засоряют" достаточно шумными "помехами" поле научного поиска, но и ведут к растрате интеллектуальных и вполне материальных сил, необходимых для проверки их несостоятельности, их фальсификации? Ответ на этот вопрос отнюдь не прост. Прямолинейная логика типа "этого не может быть, потому что этого не может быть никогда", очевидно, в данном случае не "срабатывает", поскольку вместе с "шумами" и "помехами" из зоны научного внимания вполне могут быть исключены, "выплеснуты" и достаточно интересные, хотя и не совсем привычные суждения. Если же смириться с неизбежным и признать, что спекулятивные сентенции принципиально допустимы и даже
полезны, а удел подлинного ученого в наши дни сводится к селективному добыванию "грамма" ценных идей из "тысячи тонн пустой породы", то не только эффективность, но и сам статус науки в ее традиционно понимаемых критериях и вовсе снижается до критического порога...
Кризис современной науки, причем кризис сущностный, мировоззренческий, философский, таким образом, налицо.
В этих условиях наука объективно вынуждена мимикрировать, менять свой веками создававшийся имидж непререкаемого арбитра в познании и целесообразном преобразовании Мира, умерять свои претензии на фундаментализм и надежность критериальных оснований многоплановой человеческой деятельности, более трезво оценивать свои реальные и, увы, весьма ограниченные возможности в созидании гармоничной материальной и духовной среды обитания человека и человечества.
Конечно, все сказанное выше не означает неизбежной гибели науки как таковой. Гибель грозит, и грозит все более ощутимо, лишь, образно говоря, неперестроившейся науке. Науке, упорствующей в своих несостоятельных претензиях на возможность только собственными, традиционно сложившимися, преимущественно технократическими методами добывать знание, претендующее на истинность в некой последней инстанции, знание неопровержимое и в своем пределе - абсолютно достоверное...
Но Знание без Веры - мертво...
Оно безжизненно в своем высокомерном самомнении. Оно обязательно рано или поздно столкнется с тем пределом, порогом своих возможностей, за которым продуктивной может быть только Вера. Вера - во всем спектре своего многообразия и масштабности. От веры в целесообразность той или иной еще не доказанной, но и не опровергнутой частной гипотезы, до веры в наличие иррациональных, могущественных, непознанных, надперсональных и даже надцивилизационных духовных сил, гармонизирующих материальное и духовное бытие человека и человечества. Будет ли это вера в Бога или в некие абсолютные ценности Мира, сформированные в результате многовекового развития человечества, его жизненного опыта, гармонизации, своеобразной "притирки" и корректировки смыслов материального и духовного бытия, в данном случае, в собственно процессуальном плане, не так уж важно.
Важен не столько источник происхождения этих абсолютных ценностей и сил, но, прежде всего, сам факт их наличия, их реального проявления по мере необходимости обращения к ним из-за исчерпанности всех других методов понимания Мира, из-за появлении все более безысходных методологических тупиков, в которые с весьма симптоматичной регулярностью попадает амбициозная в своих претензиях, традиционная в нашем сегодняшнем понимании наука.
Все сказанное, разумеется, не новость. Давно известно, что мера незнания прямо пропорциональна добытому знанию. Чем больше мы знаем, тем больше вопросов возникает перед нами, тем с большей обоснованностью мы можем судить о необъятном пространстве непознанного, которое на правах вечной тайны возбуждает наше ненасытное стремление к ее познанию. Отнюдь не случайно большие, поистине великие ученые, достигнув порога своих профессиональных познавательных возможностей, обращались, и обращались вполне сознательно, к Вере, давая тем самым предметный урок ортодоксальным материалистам - диалектикам, способным в своей гордыне объяснять все сущее лишь на основе прямых и непосредственных причинно-следственных связей и якобы самодвижущих развитие диалектических противоречий.
Итак, Наука и Вера, Знание и Вера неотделимы...
Поразительно и сугубо лингвистическое провидение этого, в конце концов, естественного единства. Даже в таких понятиях, как "досто вер ность", "про вер ка", "до вер ительный интервал" (применительно к статистическим процедурам обработки данных научных исследований), " вер оятность", и даже в отнюдь не русском слове " вер ификация", то есть в понятиях, имеющих, казалось бы, отношение преимущественно к категориально-понятийному аппарату науки, корневой компонент "замешан" на понятии " вера "... И пусть это всего лишь внешний, малосущественный, курьезный нюанс, но даже в нем заложен некий изначально мудрый смысл всеединства мировоззренческих категорий познания...
Не хотелось бы здесь прибегать к более широким обобщениям, включившись в обсуждение сакраментальных проблем типа "Наука и религия". Несомненно, эти, столь разные, принципиально разные по своей источниковой базе сферы познания и объяснения действительности, в конечном итоге, не могли не размежеваться. Но нельзя не видеть, что такое размежевание, тем более, если оно проводится насильственным путем, приводит к реальной опасности полной утраты Веры, причем веры не только сугубо религиозной, но и Веры в своем наиболее общем смысле, Веры как важнейшего атрибутивного компонента миропонимания и миропознания....
Но не только Знание, но и Познание без Веры - мертво...
Форсированное устранение религиозной Веры из мировоззренческого арсенала людей, упование на абсолютную самодостаточность только и исключительно Знания, явно опережает объективный и естественный ход событий. А вакуум Веры, как уже могла убедиться на своем собственном горьком опыте немалая часть человечества, не проходит бесследно, ведет к трудно поправимой духовной деградации во всех ее многочисленных проявлениях.
В логике абсолютного противопоставления науки и религии, когда атеистическая пропаганда объявлялась исключительно научной (вспомним еще совсем недавний штамп "научно-атеистическая пропаганда"), а религия, отвергаемая, что называется, с порога, была по
определению "духовным дурманом" и "опиумом для народа", ни о каком синтезе не только науки и религии, но и Знания и Веры, якобы взаимоисключающих друг друга, не могло быть и речи.
Но такое абсолютное неприятие самой идеи о необходимости подобного синтеза, надо полагать, ушло в прошлое. Хотя бы потому, что ни верифицировать, ни фальсифицировать целесообразность и возможность такого синтеза с должной полнотой и убедительностью в настоящее время не представляется возможным ни в Науке, ни в Религии.
Следовало бы, однако, повременить с предельно широкими интегративными планами, касающимися столь глобальных явлений, как обобщенно понимаемая, "нерасчлененная" по отраслевой принадлежности Наука и столь же широко понимаемая Религия. Такие интегративные ассимиляции, несомненно, возможны, но из-за принципиальных расхождений в источниковом плане, будущего все же иметь не могут. Пока, и надо полагать, это будет продолжаться еще достаточно долго, и науку, и религию вполне устраивает их независимое, сепаратное существование.
Но прогностически важно иметь в виду: в той же мере, в какой Знание не исчерпывается понятием "наука", Вера не исчерпывается понятием "религия". Даже безбожие вовсе не означает неверия...
Поэтому ограничимся пока лишь гипотезой относительно частного звучания: Знание, претендующее на целостное отражение тех или иных сторон объективной действительности, не может обходиться без Веры по мере проникновения во все более глубинные пласты познаваемой сущности мироздания.
Несколько огрубляя и гиперболизируя реалии, рискнем все же предложить следующий, не лишенный проблемного смысла прогностический афоризм:
Знание порождает вопросы; Вера, в конечном счете, - отвечает на них...
Знание вопрошающее куда богаче знания отвечающего...
Вера осознаваемая неизмеримо сильнее веры чувственной, эмоциональной, нерассуждающей...
Быть может, уже сегодня следует поразмыслить над этим...
Религия и Знание
Итак, абсолютного, стерильно "чистого", собственно научного знания, относящегося к достаточно сложным объектам познания, нет и быть не может... Знание, коль скоро оно стремится быть возможно более полным и всепроникающим, объективно нуждается в Вере... Вполне естественное сопротивление, которое пытается оказать наука вмешательству "чуждых" ее традиционному Методу инструментов познания, принципиально обречено на неудачу, ибо становится
тормозом на пути познания и гармонизации окружающего человека материального и духовного Мира.
Бастионом Веры, созидателем и хранителем духовного комфорта человека и общества, их утешителем и последней надеждой издревле была Религия. Религия в ее наиболее общем, феноменологическом смысле, независимо от наличия многочисленных религиозных конфессий, сект, их исторически сложившейся специфики, культовых и ритуальных особенностей.
Здесь не место обсуждать различия религиозных верований, их конкурирующую, а нередко и конфронтационную по отношению к религиозному инакомыслию направленность. Об этом сказано и написано немало. Важно другое: при всем различии существующих в современном мире религиозных течений их объединяет главное - Вера в абсолютную мудрость Творца, Любовь к нему, Надежда на спасение и вечную жизнь после физической смерти. Вера, Надежда, Любовь... Это триединство, эта триада, это, говоря современным языком, системное мировоззренческое кредо так или иначе характеризует сущность мировосприятия и мировйдения отнюдь не только христианства, но и фактически любой религии. Тем самым создаются объективные предпосылки для их объединения, интеграции, по-видимому, уже в обозримом, не столь отдаленном будущем в единую религиозную парадигму мировой цивилизации (возможно, на качественно новом, более высоком уровне).
Но как бы далеко не ушло человечество от примитивных языческих верований, от условной атрибутики отправления религиозных обрядов, от кажущейся столь наивной попытки уйти от повседневных реалий жизни в Мир отрешенной созерцательности, стерильной духовной чистоты и не осложненной рациональными аргументами Веры, истинная выдающаяся роль Религии в формировании духовного пространства сменяющих друг друга цивилизаций, в самом процессе культурообразования никогда не будет поколеблена.
Именно Религия привнесла в Мир само понятие об абсолютных ценностях бытия, ценностях не столько материальных, сколько духовных, нравственных. Вопрос об источниках происхождения этих ценностей и их истинных смыслах, в конце концов, - дело совести каждого свободного человека. Важен, вновь и вновь подчеркнем это, сам факт их существования, их критериального значения, их высшей целезадающей и смыслообразующей функции.
Но и, казалось бы, неподвластная времени Религия с ее "вечными" заповедями, канонами и столь тщательно детализированными и хранимыми ритуальными традициями, не может более рассчитывать на устойчивость восприятия человеком и цивилизацией в целом идеи "чистой" религиозной Веры... Умнеющему и все более просвещаемому человечеству во всем хотелось бы "дойти до самой сути", понять и объяснить доселе необъяснимое, выстроить логическую цепочку содержательных, а не только эмоциональных умозаключений, даже
применительно к тем явлениям, которые не укладываются в привычные стереотипы сознания и осознания...
И в Религии, как это не парадоксально звучит, нужны свои, по возможности, убедительные аргументы. Аргументы Веры, аргументы единственности и истинности только данной Веры, только и исключительно данной конфессиональной приоритетности, тем более в сравнении с приоритетами других конкурирующих религиозных конфессий. До поры до времени эти аргументы могли быть найдены в рамках самой религии, в сопоставлении тех или иных трактовок религиозных текстов, в эрудированности и красноречии священнослужителей, в устойчивости сугубо психологических мотивов, и механизмов веропослушания, в самом желании, естественном желании, любого человека не только знать, но и верить...
Даже на исходных этапах зарождения той или иной религии всегда ощущалось стремление убедить верующих в объективных истоках их Веры, так или иначе доказать уникальность именно данного вида религиозного мировосприятия. По существу, именно на это были направлены усилия по возведению величественных храмов, созданию потрясающих по силе своего эмоционального влияния произведений религиозной живописи и музыки, составлению многотомных богословских трактатов и священных книг, разъясняющих, убеждающих, сопоставляющих, предупреждающих, обещающих... Но это и есть та самая аргументация, то Знание, без которых уже не может обойтись ни одна Религия Мира.
Именно в этой сфере уже давно ведутся полноценные научные изыскания, направленные, как и положено любой науке, на поиск и обоснование тех или иных фактов (например, места и времени рождения или смерти святых самого различного ранга, исследования их вполне земной родословной, идентификации останков и сохранившейся одежды, истолкования сбывшихся пророчеств, легенд и т. п.). И в этой сфере есть свои теории, свои гипотезы, постулаты и принципы, свой специфический понятийно-категориальный аппарат, свои идеи и методы. Да и само вероучение - это по своему "научному" статусу, выраженному в категориях науки, не что иное как своеобразная дедуктивная теория, более или менее аргументированная гипотеза, своего рода общественная парадигма, которая обслуживает человеческие потребности в Вере до тех пор, пока эти потребности существуют или пока данная религия и вера не будут по каким-то причинам в основе своей фальсифицированы...
Вера уже не может обойтись без Знания...
Но нельзя не видеть, что современное религиозное знание - по своему существу есть знание вторичное, оно сводится, главным образом, к истолкованию, интерпретации, попыткам объяснения тех или
иных вероучений. Такое истолкование, естественно, допускает и борьбу идей, и соответствующие сопоставления и сравнения. Многотомные богословские трактаты обнаруживают безусловную эрудицию их авторов, священные книги скрупулезно описывают и трактуют самые детальные обстоятельства, сопутствующие становлению и развитию вероучений, заслуги их творцов и т. п.
Но при всем этом такое знание является именно вторичным. Первичной же является только и только вера в ее, прежде всего, чувственном, эмоциональном понимании...
Парадокс любой религии состоит в том, что в своем первоисточнике она апеллирует к аксиоматике, принимая исходные основания Веры в качестве истины, не требующей специальных доказательств. Аргументируются же и обосновываются лишь толкования и интерпретации этих... аксиоматических исходных установлений Веры, что само по себе достаточно нелогично, ибо, как известно, аксиоматические положения доказательств вообще не требуют. Но если это так, то любую религию можно и должно воспринимать лишь как глобально выраженную гипотезу, которая, апеллируя к сложнейшим мировоззренческим проблемам, вполне понятно, нуждается в доказательствах своей истинности. В доказательствах по существу, а Не только в многословных интерпретациях тех многочисленных и разнообразных аксиоматически выдвигаемых положений, которые по самому своему смыслу должны приниматься только на веру...
Этот мировоззренческий и методологический парадокс любой религии разрешить крайне сложно. Иррациональные основания практически не могут рассчитывать на рациональные доказательства. В этом - истоки кризиса любой современной религии, и, по мере массового осознания данного парадокса, кризис будет все более обостряться. Уповать же на Веру и только на Веру, фактически - на Веру слепую, "нерассуждающую", даже при всех благоприятных обстоятельствах эмоционально-чувственного настроя человека, будет все труднее и труднее. Религия, и это становится уже очевидным, объективно нуждается в использовании научного инструментария (подходов, методов, средств) для доказательства истинности самой Веры...
Это кажущееся мировоззренческое противоречие невозможно понять и объяснить с позиций односторонних предпочтений. С позиций якобы безусловного примата Веры перед Знанием. Но все становится на свои места, если исходить из объективной целостности Мира и мировосприятия. В этой целостной объектно-субъектной логике - Вера без Знания мертва в той же мере, в какой мертво, непродуктивно, неполно и обманчиво Знание без Веры...
Можно предположить поэтому, что Вера постепенно будет отрываться от Религии как единственного, внеконкурентного своего носителя, она перейдет в новое качество, не нуждающееся в аксиоматических апелляциях только и исключительно к иррациональному, она все
более будет восприниматься как компонент, необходимо дополняющий Знание на стыке познанного и непознанного в процессе верификации или, напротив, фальсификации как научных, так и религиозных гипотез. И, вместе с тем, Вера, даже в своем обновленном, рациональном понимании, никогда не утратит своей высшей мировоззренческой значимости как установочной ценности, как исходной критериальной основы жизненных идеалов и приоритетов человеческого поведения, самого Смысла человеческой жизни.
Эта все более осознаваемая мировоззренческая коллизия представляется чрезвычайно важной.
Круг замкнулся...
Объективные и, что не менее важно, субъективные предпосылки к синтезу глобальных мировоззренческих антиподов - Знания и Веры - становятся все более зримыми. И чем раньше мы осознаем этот прогностически неизбежный феномен, чем меньше будем полагаться на слепую игру случая и стихийных самоорганизующихся начал в таком синтезе, иными словами, чем меньше будем надеяться на малопродуктивный "авось" в таком, поистине глобальном сценарии развития интегративных тенденций в духовной сфере цивилизации, тем быстрее будет преодолен очевидный кризис односторонней ограниченности и Знания, и Веры, тем больше шансов на духовное спасение и физическое выживание будет у стоящего на краю пропасти разобщенного и все более нравственно деградирующего человечества.
Но сам по себе синтез еще не означает взаимодополнения и взаимообогащения синтезируемых компонентов. Необходимо интегративное взаимодействие между ними, необходима гармония такой интеграции. Именно такую задачу должен решать предполагаемый технологический "синтезатор" Знания и Веры.
Поиск технологии такого мировоззренческого синтеза - задача, несомненно, крайне сложная. Но без ее решения трудно рассчитывать на преодоление все более очевидных философских и методологических тупиков во всей непрерывно усложняющейся системе мировосприятия и миропонимания.
К синтезу Знания и Веры
Роль образования
Никакой приемлемой альтернативы синтезу Знания и Веры фактически нет. Альтернативой может быть только глобальное невежество и нравственная распущенность, отрицание и Знания, и Веры, всеобщий нигилизм и мировоззренческий агностицизм, растущая вседозволенность и элементарная лень, подавляющая само желание
участвовать в познании и преобразовании Мира. Но это и есть та самая духовная деградация, о которой говорилось выше и которая все более угрожающе нависает над растерявшимся и уже почти потерянным в мировоззренческом тупике релятивистского сознания человечеством, не находящем вразумительных и обнадеживающих ответов на все более острые жизненные проблемы ни в относительном по своей достоверности Знании, ни в столь же относительной в своей бездоказательной аксиоматичности Вере...
Но если спасительный мировоззренческий синтез принципиально необходим и возможен и, более того, может быть управляемым, то вполне естественно возникает вопрос о конструктивных механизмах столь желанной интеграции, о тех связующих элементах, тех "мостах", которые могли бы быть использованы для постепенного сближения, взаимопроникновения и, в конечном счете, взаимообогащения интегрируемых сфер.
Этот механизм не может опираться лишь на словесно выраженные пожелания или умозрительные "конструкции" философского характера. Философия, увы, переживает свой собственный кризис, кризис технологической немощи философского знания, его безграничной абстрактности и практико-ориентированного бессилия, все более явственно грозящих низвести философию как в ее общем понимании, так и в ее дифференцированных по отраслевому принципу разветвлениях, до уровня утопических, ни к чему не обязывающих, а потому и неработоспособных словопрений.
Но, к счастью для человечества, подходящий по своим глобальным потенциям мировоззренческий синтезатор существует. Таким синтезатором, таким связующим элементом может и должна стать сфера образования, по самому своему смыслу, своему предназначению и мировоззренческой емкости выступающая в качестве объекта естественного, органического, взаимосвязанного влияния и Знания, и Веры.
Конечно, ни при каких условиях Образование не сможет подменить собой Науку в том ее смысле, который связан с добыванием объективно нового знания. Функции науки и образования действительно существенно различны. Но, что важно подчеркнуть, не абсолютно различны. Понятие "новое знание", как будет показано ниже, может различаться по уровню объективности этой новизны, но в условиях относительности самого знания и понятие "новизна" оказывается весьма относительным.
Точно так же, Образование не сможет подменить собой Религию в ее нынешнем понимании. Религию как носителя Веры в явления иррационального, мистического, трансцендентного типа, которые требуют не столько разумного объяснения, расчлененного и тщательно детализированного, сколько "схватывания" явления целиком, без излишних полутонов и нюансов, как бы в готовом, заданном виде. Религию,
