З.Фрейд Неудовлетворённость культурой // Избранное. Лондон, 1969. С. 267 – 279. 2 страница

 

М. Бубер Я и Ты

ЧАСТЬ I

Мир для человека двойствен в соответствии с двойственностью основных слов, которые он может произносить. Основные слова суть не единичные слова, а словесные пары.

Одно основное слово — это пара Я—Ты. Другое основное слово — пара Я—Оно; причем можно, не меняя этого основного слова, заменить в нем Оно на Он или Она.

Тем самым Я человека также двойственно.

Потому что Я основного слова Я — Ты другое, чем Я основного слова Я—Оно.

Основные слова не обозначают нечто существующее вне их, но, будучи произнесены, они порождают существование.

Основные слова произносят своим существом.

Если сказано Ты, то вместе с этим сказано Я пары Я—Ты.

Если сказано Оно, то вместе с этим сказано Я пары Я—Оно.

Основное слово Я—Ты можно сказать только всем своим существом.

Основное слово Я—Оно никогда нельзя сказать всем существом.

Не существует Я самого по себе, а только Я—Оно. Когда человек говорит Я, он имеет в виду одно из этих двух. Tо Я, которое он имеет в виду, присутствует, когда он говорит Я. И когда он говорит Ты или Оно, снова присутствует Я одного или другого основного слова.

Быть Я и произносить Я суть одно. Произносить Я и, произносить одно из основных слов суть одно.

Кто произносит основное слово, тот входит в слово и пребывает в нем.

Жизнь человеческого существа протекает не только в мире переходных глаголов. Она не сводится целиком к деятельности. имеющей Нечто своим объектом.

Я воспринимаю Нечто. Я ощущаю Нечто. Я представляю себе Нечто. Я желаю чего-то. Я чувствую Нечто. Я мыслю Нечто. Жизнь человеческого существа не сводится ко всему этому и ему подобному.

На всем этом и подобно этому основывается царство Оно.

Царство Ты имеет другую основу.

Кто произносит Ты, не имеет никакого Нечто в качестве объекта. Ибо где есть Нечто, есть и другое Нечто; каждое Оно граничит с другими Оно. Там же, где произносится Ты, нет никакого Нечто. Ты безгранично.

Кто произносит Ты, не имеет никакого «Нечто», не имеет ничего. Но он вступает в отношение.

Говорят, что человек познает мир. Что это значит? Человек обследует поверхность вещей и знакомится с ними. Он добывает сведения об их структуре; он приобретает знания. Он узнает то, что присуще вещам.

Но не только знания открывают человеку мир.

Ибо они открывают ему лишь тот мир, который состоит из Оно, и Оно, и Оно, из Он, и Он, и Она, и Она, и Оно.

Я познаю Нечто.

Тут ничего не изменится, если к «внешним» присоединить «внутренние» знания — деление преходящее, продиктованное жаждой рода человеческого притупить жало таинства смерти. Внутренние вещи — как внешние вещи, вещи среди вещей!

Я познаю Нечто.

Тут ничего не изменится, если к «очевидным» присоединить «тайные» знания — в той самоуверенной мудрости, которая знает о вещах сокровенное, предназначенное для посвященных — обладателей ключа. О таинственность без тайны, о нагромождение сведений! Оно, Оно, Оно!

Познавая, человек остается непричастен миру. Потому что знания локализуются «в нем», а не между ним и миром.

Мир не сопричастен процессу познания. Он позволяет изучать себя, но ему нет до этого дела, ибо он никак этому не способствует, и с ним ничего не происходит.

Как опыт, мир принадлежит основному слову Я—Оно. Основное слово Я—Ты утверждает мир отношений.

Есть три таких сферы, в которых возникает мир отношений.

Первая жизнь с природой. Здесь отношение доречевое пульсирующее во тьме. Создания отвечают нам встречным. движением, но они не в состоянии нас достичь, и наше Ты обращенное к ним, замирает на пороге языка.

Вторая: жизнь с людьми. Здесь отношение очевидно и принимает речевую форму. Мы можем давать и принимать Ты.

Третья: жизнь с духовными сущностями. Здесь отношение окутано облаком, но раскрывает себя — безмолвно, но порождает речь. Мы не слышим никакого «Ты», и все же чувствуем зов, и мы отвечаем — творя образы, думая, действуя; мы говорим основное слово своим существом, не в силах вымолвить Ты своими устами. […]

Если я обращен к человеку, как к своему Ты, если я говорю ему основное слово Я—Ты, то он не вещь среди вещей и не состоит из вещей.

Он уже не есть Он или Она, отграниченный от других Он и Она; он не есть точка, отнесенная к пространственно-временной сетке мира, и не структура, которую можно изучить и описать — непрочное объединение обозначенных словами свойств. Нет: лишенный всяких соседств и соединительных нитей, он есть Ты и заполняет собою небосвод. Не то чтобы не было ничего другого, кроме него, но все другое живет в его свете.

Как мелодия не есть совокупность звуков, стихотворение — совокупность слов и статуя — совокупность линий; но надо раздирать на куски, чтобы из единого сделать множественное, — так и с человеком, которому я говорю Ты. Я могу извлечь из него цвет его волос, или окраску его речи, или оттенок его доброты, — мне придется делать это вновь и вновь; но вот я сделал это — и он уже больше не Ты.

И как молитва не совершается во времени, но время течет в молитве, жертвоприношение не совершается в пространстве, но пространство пребывает в жертве — а кто обращает отношение, тот уничтожает реальность, — так и я нахожу человека, которому говорю Ты, в каком-либо однажды и где-то. Я могу соотнести его с временем и местом — и мне придется делать это вновь и вновь, но уже не с моим Ты, а с некоторым Он или Она.

Пока распростерт надо мной небосвод Ты, ветры причинности сворачиваются клубком у моих ног, и колесо судьбы останавливается.

Человека, которому я говорю Ты, я не познаю. Но я нахожусь в отношении к нему, в святом основном слове. И только выйдя из этого отношения, я буду снова познавать его. Знание есть отдаление Ты.

Отношение может существовать и в том случае, если человек, которому я говорю Ты, не слышит этого, поглощенный познанием. Ибо Ты больше, чем знает Оно. Ты совершает больше и претерпевает больше, чем знает Оно. Сюда не проникает никакая ложь: здесь колыбель Подлинной жизни. […]

Основное слово Я — Ты может быть сказано лишь всем существом. Сосредоточение и слияние воедино всего существа не может осуществиться ни через меня, ни помимо меня. Я становлюсь собой лишь через мое отношение к Ты; становясь Я, я говорю Ты.

Всякая подлинная жизнь есть встреча.

Отношение к Ты непосредственно. Никакая абстракция, никакое знание и никакая фантазия не стоят между Я и Ты. Сама память преображается, устремляясь от частностей к полноте целого. Никакая цель, никакое вожделение и никакое предчувствие не стоят между Я и Ты. Само желание преображается, устремляясь из своей мечты в явленность. Всякое средство есть препятствие. Лишь там, где все средства рассыпались в прах, происходит встреча.

Перед лицом непосредственности отношения все опосредованное теряет свое значение. Неважно также, превратилось ли уже мое Ты в Оно для других Я («объект всеобщего опыта») или только может — через самосвершение моего сущностного акта — стать им. Ибо подлинная граница, разумеется зыбкая и колеблющаяся, проходит не между знанием и незнанием, не между данным и неданным, не между миром бытия и миром ценностей — нет. Ты и Оно — между настоящим и объектом.

Настоящее — не та точка, которая лишь обозначает отмечая мое каждый раз в мыслях окончание «протекшего» времени, видимость зафиксированного конца, а подлинное, наполненное настоящее — существует лишь тогда, когда осуществляются присутствие, встреча, отношение. Только через присутствие Ты возникает настоящее.

Я основного слова Я—Оно, т. е. Я, к которому не обращено никакое Ты, но которое окружено множеством «содержаний», вовсе не имеет настоящего — только прошедшее. Другими словами, поскольку человек удовлетворен вещами, которые он познает и использует, постольку он живет в прошлом, и его мгновение лишено присутствия. У него нет ничего, кроме объектов; но объекты принадлежат прошедшему.

Настоящее не мимолетно, не преходяще: оно присутствует и длится. Объект же не есть длительность, он есть застой и прекращение, оцепенелость и оторванность, отсутствие отношения и бытия в настоящем. Сущности переживаются в настоящем, объектности – в прошедшем времени. […]

Фундаментальное различие между двумя основными словами проявляется в духовной истории дикаря в том, что уже в первоначальном событии-отношении он произносит основное слово Я—Ты естественно, как бы дообразно, т. е. еще до того как он осознал себя в качестве Я; тогда как основное слово Я—Оно вообще становится возможным лишь через это осознание, через выделение Я.

Первое из основных слов может, разумеется, распадаться на Я и Ты, но оно не возникло из их соединения; оно — до Я. Второе же слово возникло из соединения Я и Оно; оно — после Я.

Примитивное событие-отношение заключает в себе Я в силу своей исключительности. От того, что в нем, по самому его существу, участвуют только двое — человек и противостоящее ему, — в полноте их реальности; от того, что мир предстает в нем как двойственная система, — человек уже ощущает в нем этот космический пафос Я, еще не осознавая самого Я.

Напротив, то естественное событие-дело, которое приведет к основному слову Я — Оно, к познанию в его связи с Я, еще не заключает в себе Я. Это событие-дело порождает выделенность человеческого тела как носителя своих восприятий из окружающего его мира. Тело научается узнавать и отличать себя в этой своей особенности, однако это распознавание остается в пределах чистого сопоставления и потому не влечет за собой осознание Я. […]

Мир Оно обладает связностью в пространстве и времени. Мир Ты не имеет никакой связности в пространстве и времени.

Отдельное Ты обречено, по завершении события-отношения, превратитьсяв Оно.

Отдельное Оно может, через вхождение я событие -отношение превратиться в Ты.

Таковы два основных преимущества мира Оно. Они побуждают смотреть на мир Оно как на тот мир, в котором ему приходится жить и где, к тому же, приятно жить, как на мир, где его ожидают разнообразные волнения и порывы, всевозможные виды деятельности и знаний. Мгновения Ты являются в этой прочной и полезной летописи как причудливые лирико-драматические эпизоды, соблазнительно волшебные, но влекущие к опасным крайностям, ослабляющие испытанную связь, оставляющие за собой больше вопросов, чем удовлетворенности, подрывающие безопасность — тревожные эпизоды, неизбежные эпизоды. Но если все-таки приходится возвращаться из них в «мир», почему бы не остаться в нем? Почему бы не призвать к порядку то, что встает навстречу, и не отослать его назад в мир объектов? Почему бы, если человек подчас не может не говорить Ты, скажем, отцу, жене, товарищу, почему бы не говорить Ты, имея в виду Оно?Издать звук Ты органами речи — это еще вовсе не то, что сказать тревожное основное слово; да и прошептать душой влюбленное Ты тоже не опасно, пока всерьез не имеется в виду ничего, кроме познать и использовать.

В одном только настоящем жить невозможно, оно истощило бы человека в конец, если бы не было предусмотрено, что оно быстро и основательно преодолевается. А в одном только прошедшем жить можно; как раз только в нем и возможно устроить жизнь. Нужно лишь заполнить каждый миг познанием и использованием — и он уже не опаляет.

Но выслушай истину во всей ее серьезности: человек не может жить без Оно. Но тот, кто живет только с Оно, — не человек.

ЧАСТЬ II

Как бы ни отличались друг от друга история отдельной личности и история человеческого рода, в одном они все же сходны: они означают прогрессирующий рост мира Оно. […]

Связь человека с миром Оно включает в себя познание, которое вновь и вновь заново организует этот мир, и использование, которое реализует его многообразное назначение: поддержание, облегчение и оснащение человеческой жизни. С увеличением объема мира Оно должна расти и способность человека к его познанию и использованию. Правда, для отдельной личности непосредственное познание может все больше заменяться косвенным «приобретением сведений», а использование — все больше сводиться к специализированному «применению»; тем не менее, непрерывное развитие этой способности от поколения к поколению неизбежно. Именно это обычно имеют в виду, когда говорят о прогрессирующем развитии духовной жизни. И тем самым совершают грех слова против духа: потому что эта так называемая «духовная жизнь» чаще всего является препятствием для жизни человека в духе и в лучшем случае — материалом, который, будучи покорен и преобразован, прорастет в ней. Препятствие, потому что развитие способности к познанию и использованию сопровождается обычно ослаблением способности к отношению — той единственной способности, благодаря которой становится возможной духовная жизнь человека.

Дух в его человеческом проявлении есть ответ человека своему Ты. Человек говорит на многих языках — на языках речи, искусства, действия, — но дух один: ответ из тайны являющемуся, из тайны взывающему Ты. И как устная речь: пусть она сначала облекается в слова я человеческом мозгу, затем» звуки в его гортани, но и то и другое — лишь преломления действительного события, ибо в действительности не речь находится в человеке, I а человек пребывает в речи и говорит оттуда, — так всякое слово, так всякий дух. Дух не в Я, но между Я и Ты. Он — не как кровь, что течет в тебе, но как воздух, в котором ты дышишь. Человек живет в духе, когда он может ответить своему Ты. Он способен на это, если он погружается в отношение всем своим существом. Только благодаря своей способности к отношению может человек жить в духе.

Но здесь в полной мере выявляется судьба события-отношения. Чем сильнее ответ, тем сильнее он связывает Ты, принижает его до объекта. Только молчание с Ты, молчание всех языков, безмолвное ожидание в неоформленном, в нерасчлененном, в доязыковом слове оставляет Ты свободным, позволяет пребывать с ним в той затаенности, где дух не проявляет себя, но присутствует. Всякий ответ втягивает Ты в мир Оно. В этом печаль человека и в этом его величие. Ибо так в среде живых существ рождается знание, так рождается творчество, так рождается изображение и символ. […]

Находясь во власти основного слова разъединения, изолирующего друг от друга Я и Оно, он разделил свою жизнь с ближними на две четко очерченные области: учреждения и чувства. Область Оно и область Я.

Учреждения — это «внешнее», где преследуют разнообразные цели, где работают, ведут переговоры, влияют, предпринимают, конкурируют, организуют, хозяйствуют, служат, проповедуют: до некоторой степени упорядоченная и в какой-то мере гармоничная структура, в которой, при многообразном участии человеческих мозгов и человеческих конечностей, происходит течение дел.

Чувства — это «внутреннее», где живут и отдыхают от учреждений. Здесь перед заинтересованным взором пляшет спектр эмоций; здесь наслаждаются своими склонностями и своей ненавистью, своей радостью и — если она не чрезмерна — своей болью. Здесь человек — у себя дома и растягивается в кресле-качалке.

Учреждения — это трудный форум, чувства — богатый развлечениями будуар.

Конечно, такое разграничение всегда под угрозой, потому что резвые чувства вторгаются иногда в самые объективные учреждения; но при некоторой доброй воле его всегда можно восстановить.

Труднее всего четкое разграничение в сфере так называемой личной жизни. В браке, например, иногда непросто осуществить его, но все же это возможно. Лучше всего видна граница в сфере так называемой общественной жизни; стоит, например, понаблюдать, как в деятельности партий (да и считающихся надпартийными группировок) и в их «движениях» резко отличаются друг от друга штурмующие небо собрания и (все равно, механизированно-упорядоченная или органически-неряшливая) ползучая, придавленная к земле повседневная работа.

Однако изолированное Оно учреждений — это бездушный Голем, а изолированное чувство — порхающая то тут, то там птица. Оба не знают человека: первый знает лишь экземпляр, вторая — лишь «объект», и никто из них не знает личности, никто – цельности. Оба не знают настоящего: учреждения, даже самые современные, знают лишь застывшее прошлое, законченность; чувства, даже самые долговечные, — всегда лишь быстротечное мгновение:еще-не-осуществленность. Оба не имеют доступа к реальной жизни. Учреждения не созидают общественной, а чувства — личной жизни.

То, что учреждения не созидают общественной жизни ощущает все большее число людей, ощущает со все большей болью: это отправная точка бедственных исканий века. То, что чувства не созидают личной жизни, поняли лишь немногие; ведь кажется, что здесь-то и обитает самое личное; и если только научиться, как это свойственно современному человеку, заниматься исключительно своими собственными чувствами, то и отчаяние из-за их нереальности не так легко научит чему-нибудь лучшему, потому что оно — тоже чувство, и занимательное. Люди, которые страдают от того, что учреждения не созидают общественной жизни, придумали средство: учреждения нужно — как раз с помощью чувств — оживить, или расплавить, или взорвать; именно на основе чувств надо обновить учреждения, введя в них «свободу чувств». Если, скажем, механическое государство связывает по существу своему чуждых друг другу граждан, не порождая и не поощряя совместной жизни, — надо, говорят эти люди, заменить его общиной, основанной на любви; а такая община как раз и возникнет, когда люди, влекомые свободным, щедрым чувством, устремятся друг к другу и захотят жить вместе.

Но это не так. Истинная община возникает не оттого, что люди питают чувства друг к другу (хотя, конечно, и не без этого), но вот от каких двух вещей: все они находятся в живом, взаимном отношении к некоторому живому центру, и все они находятся в живом, взаимном отношении друг к другу. Второе проистекает из первого, но все же не обусловлено лишь им одним. Живое, взаимное отношение включает в себя чувства, но порождается не ими. Община строится на основе живого, взаимного отношения, а строитель — живой воздействующий центр. […]

В мире Оно неограниченно властвует причинность. Всякий доступный чувственному восприятию «физический» процесс, да и всякий «психический», обнаруженный или происходящий при самопознании, с необходимостью является причинно обусловленным и обусловливающим. Не составляют исключения и те процессы — составные части континуума мира Оно, — которым можно приписать характер целенаправленности: этот мир вполне допускает телеологию, но лишь как оборотную сторону причинности, как вплетенную в нее часть, не нарушающую его связной полноты.

Неограниченное господство причинности в мире Оно, фундаментально важное для научного упорядочения мира, не угнетает человека, который не замкнут в этом мире, а может вновь и вновь уходить из него в мир отношения. Здесь Я и Ты свободно противостоят друг другу во взаимодействии, не вовлеченном ни в какую причинность и не окрашенном ею, здесь гарантирована свобода — человеку и бытию. Только тот, кто знает отношение и присутствие Ты, способен принимать решение. Тот, кто принимает решение, свободен, ибо он предстал пред лицом. […]

ЧАСТЬ Ш

Продолженные линии отношений сходятся в вечном Ты.

Каждое единичное Ты — прозрение вечного Ты. Через каждое единичное Ты основное слово обращается к Ты вечному. Из этой посреднической роли Ты всех существ проистекает для них полнота (и неполнота) отношений. Врожденное Ты воплощается в каждом отношении и не свершается полностью ни в одном.

Оно свершается лишь в прямом отношении к тому Ты, которое по своей природе не может превратиться в Оно.

Свое вечное Ты люди называли многими именами. Когда они пели о Нем, тем самым именуя Его, они всегда подразумевали вечное Ты: первые мифы были хвалебными песнопениями. Потом имена перешли в язык Оно; все сильнее влекло людей думать и говорить о своем вечном Ты как об Оно. Но все имена Бога остаются священными, ибо ими не только говорят о Боге, но и обращаются к Нему.

Многие хотят, чтобы не было позволено употреблять слово Бог, потому что им так злоупотребляют. И, без сомнения, из всех человеческих слов это — самое перегруженное. Именно поэтому оно — самое непреходящее и самое необходимое. И чего стоят все ложные речи о сущности Бога и Его творений (а никаких других не было и не может быть) по сравнению с единой истиной, что все люди, которые обращались к Богу, имели в виду Его самого? Ибо кто произносит слово Бог и действительно подразумевает Ты, и — какие бы заблуждения ни владели им — обращается к истинному Ты своей жизни, которое не может быть ограничено никаким другим и с которым он находится в отношении, охватывающем все остальные отношения.

Но и тот, кто презирает Имя и воображает себя безбожником, если он всем своим преданным существом обращается к Ты своей жизни, как к такому, которое не может быть ограничено никаким другим, — он обращается к Богу. […]

Если ты исследуешь жизнь вещей и обусловленное бытие, ты приходишь к Непостижимому; если отвергаешь жизнь вещей и обусловленное бытие, ты оказываешься перед Ничто; если ты освящаешь жизнь, ты встречаешь Бога живого.

Чувство Ты в человеке, которое в отношениях с каждым отдельным Ты сталкивается с разочарованием превращения в Оно, стремится перерасти пределы отдельных отношений, стремится к своему вечному Ты. Не так, как ищут что-то: в действительности не существует никаких поисков Бога, ибо не существует ничего, в чем Его нельзя было бы найти. Сколь безумен и безнадежен тот, кто оставляет путь своей жизни, чтобы искать Бога; даже если он овладеет всей мудростью одиночества и всем могуществом самоконцентрации, ему не встретить Его. Скорее так: человек идет своим путем и хочет лишь, чтобы это был путь; в силе этого желания выражается его стремление. Каждое событие-отношение—это такая точка пути, где ему открывается проблеск совершенства; поэтому в каждом из них он не причастен Одному, но и причастен тоже, ибо он в ожидании. В ожидании, но не в поисках, идет он своим путем; отсюда его терпимость ко всем вещам и бескорыстный контакт с ними. Но и когда он нашел, его сердце не отворачивается от них, хотя теперь он все видит в одном. Он благословляет все обители, дававшие ему приют, и все те, которые он еще посетит. Ибо это «нашел» - не конец пути, а его вечная середина.

Это обретение без поисков: открытие самого изначального, открытие началу Чувству Ты, которое не может насытиться, пока не находит бесконечное Ты, с самого начала ведомо Его присутствие: это присутствие должно было лишь стать вполне реальным — через реальность освященной жизни мира

Неверно, что Бога можно извлечь из чего-либо: например, из природы — как ее Творца, из истории — как ее Кормчего или еще из субъекта — как то Я, которое мыслит себя в Нем. Неверно, что дано что-либо «другое» и лишь затем Его выводят из этого; нет, Он — непосредственно, изначально и всегда предстоящее пред нами Сущее; Тот, к Кому по сути можно лишь обращаться, но выразить Его словами нельзя. […]

Всякое подлинное отношение в мире осуществляется в смене реального и латентного, всякое единичное Ты должно окуклиться в Оно, чтобы потом вновь обрести крылья. В чистом же отношении латентность лишь вздох, цезура реальности, и Ты остается присутствующим. Вечное Ты является им по сути своей; и только наша природа заставляет нас влачить его в мир Оно и в Оно -речь.

Мир Оно обладает связностью в пространстве и времени.

Мир Ты не обладает в обоих никакой связностью.

Его связность реализуется в Центре, там, где сходятся продолженные линии отношений: в вечном Ты.

В великом преимуществе чистого отношения уничтожаются преимущества мира Оно. Благодаря этому существует континуум мира Ты:изолированные моменты отношений соединяются в жизнь мирового единства. Благодаря ему мир Ты обладает формирующей силой: дух может пронизывать и преображать мир О но. Благодаря ему мы не отданы во власть отчуждению от мира, утрате реальности Я, не отданы во власть призрачного. Поворот-обновление означает, что снова узнают Центр, снова устремляют себя к нему. В этом сущностном акте возрождается оскудевшая способность человека к отношению; растет волна отношения во всех сферах и своим живым струением обновляет наш мир. Быть может, и не только наш. Ибо мы можем смутно догадываться о метакосмической (присущей миру как целому» его взаимоотношении с тем, что не есть мир) первичной двойственности, человеческое проявление которой — двойственность позиций основных слов и аспектов мира; об этом двойном движении — отделении от первоосновы, благодаря которому вселенная сохраняет состояние становления, и приближении к первооснове, благодаря которому вселенная расковывает себя в бытии. Оба фатально разворачиваются во времени, оба счастливо заключены во вневременном созидании, которое непостижимым образом есть одновременно разрешение и запрет, освобождение и принуждение. Наше знание о двойственности умолкает перед парадоксом первичной тайны.

Есть три такие сферы, в которых возникает мир отношения.

Первая: жизнь с природой, где отношение замирает на пороге языка.

Вторая: жизнь с людьми, где отношение принимает речевую форму.

Третья: жизнь с духовными сущностями, где оно безмолвно, но порождает язык.

В каждой сфере, в каждом акте отношения, через все, обретающее для нас реальность настоящего, видим мы кромку вечного Ты, улавливаем его Веяние; говоря с каждым Ты, мы говорим с вечным Ты — в каждой сфере присущим ей образом. Все сферы заключены в Нем, Оно же — вечное Ты — ни в одной.

Через все сферы сияет одно Настоящее. […]

Вечное Ты не может по самой сути своей превратиться в Оно, ибо не может быть снабжено мерой и границей, даже мерой неизмеримого и границей безграничного бытия; ибо не может быть рассматриваемо как сумма свойств, даже как бесконечная сумма трансцендентных свойств; ибо Его невозможно обнаружить ни в мире, ни вне мира; ибо Его невозможно познать; ибо Его невозможно мыслить; ибо мы грешим против Него, Сущего, когда говорим: «Я верю, что Он есть»; ведь «Он» — лишь метафора, тогда как «Ты» — нет.

И все же мы всегда, в соответствии с нашей природой, превращаем вечное Ты в Оно, в Нечто; Бога превращением в вещь. Причина этого — не в своеволии. Вещная история Бога, шествие бога-вещи через религию и смежные с ней области, через ее озарения и помрачения, жизненные взлеты и оскудение, движение прочь от Бога живого и вновь к Нему, трансформация Настоящего и превращение его в объект, в форму, в понятие, распад и обновление — это единый путь, это — путь.

 

(Источник: Бубер М. Я и Ты / Пер. с нем. Ю.С. Тереньтьева, Н. Файнгольда, послесл. П.С. Гуревича.- М.: Высш. Шк., 1993.- 175с. С. 6-71)

Э. Фромм

Искусство любить

I. ЛЮБОВЬ — ИСКУССТВО?

Действительно ли любовь - искусство? Если да, то она требует труда и знаний. Или это только приятное ощущение, переживание которого дело случая, состояние, в которое вы «впадаете», если вам повезет? В этой книжке мы исходим из первого допущения, в то время как большинство в наши дни, несомненно, принимает второе. Не потому, что эти люди не относятся к любви серьезно. Напротив, они жажду любви, они смотрят бесчисленное множество фильмов о счастливой и несчастной любви и слушают сотни пошлых любовных песенок — однако вряд ли кто-нибудь из них догадывается, что в любви нужно чему-то еще и учиться. В основе такой установки лежит, как правило, одно или несколько предубеждений, поддерживающих ее. Для большинства проблема любви — это прежде всего проблема того, как быть любимым, а не того, как любить самому, то есть не проблема способности любить. Таким образом, вопрос для них в том, как сделать, чтобы их любили. К этой цели они стремятся по-разному. Один путь, особенно характерный для мужчин, состоит в том, чтобы преуспеть в жизни, добиться власти и богатства, насколько позволит социальное положение. Другой путь, предпочитаемый женщинами,— стараться быть привлекательной, следить за собой, хорошо одеваться и т. д. Есть и другие способы сделать себя привлекательными — ими пользуются и мужчины и женщины: выработать у себя хорошие манеры, научиться поддерживать разговор, быть отзывчивыми, скромными и тактичными. Многие способы заставить любить себя — те же, которые используются, чтобы добиться успеха, завоевать друзей и авторитет. В действительности большинство людей нашей культуры под способностью внушать любовь понимают некую смесь обаяния и сексуальной привлекательности (sex-appeal).