Картинки, изображающие взаимосвязь между объектом и субъектом действия

Браун считает, что Уошо пользуется определенными комбинациями слов подобно тому, как оперы Рихарда Вагнера строятся на одних и тех же лейтмотивах. По его словам, единственное, что может Уошо, – это снова и снова сообщать нам о различных подробностях происходящего, хотя темы, которые она затрагивает, ничто не связывает между собой, кроме времени, в котором они развиваются. Он полагает, что выученные Уошо слова крутятся у нее в голове совершенно беспорядочно, если не считать того, что эти слова связаны с конкретными предметами в окружающем ее мире. Браун отметил, что Гарднеры не приложили в свое время никаких усилий, чтобы выяснить, действительно ли Уошо предпочитает описывать одинаковые ситуации одними и теми же комбинациями слов, однако сам же Браун считает это маловажным, утверждая, что предпочтения определенного порядка слов еще не достаточно. Несколько ранее Браун утверждал, что дети «практически никогда» не путают порядка слов при описании конкретных ситуаций (Гарднеры же считают, что это еще не доказано).

Свое столь критическое отношение к Уошо Браун тщательно обосновал. Он был уверен, что шимпанзе не может передать смысл, определяемый самой структурой предложения, тогда как эта способность, по его мнению, свойственна уже первым высказываниям детей. Однако Браун соглашается с тем, что доказательств полного отсутствия смысла в предложениях, конструируемых Уошо, нет. По его словам, возможно, Уошо в своих комбинациях все же пытается устанавливать конкретные взаимосвязи, хотя определенный порядок слов дается ей с трудом. Ведь на первом уровне развития даже у ребенка нет необходимости в правильном порядке слов, чтобы сообщить, что он имеет в виду. Более того, предложения, состоящие из двух слов, крайне просты, и пусть родители не знают конкретной ситуации, к которой относится предложение, они все равно поймут его смысл. Как говорит Браун, ни на ребенка, ни на шимпанзе не оказывается «коммуникативного давления», заставляющего их использовать правильный порядок слов. Такое давление ребенок начинает испытывать, когда переходит к комбинациям из трех слов, описывающим конкретные взаимоотношения между субъектом и объектом. Если ребенок хочет сообщить папе, что «машина стукнула грузовик», он должен расположить слова именно в таком порядке или же прибегнуть к помощи другого «структурного сигнала», чтобы передать, какова семантическая роль каждого слова.

Когда ребенок принимается рассказывать о сегодняшних происшествиях вроде того, как «машина стукнула грузовик», он при этом демонстрирует, вероятно, самое существенное свойство языка – перемещаемость, то есть способность сообщать о событиях, не совпадающих по времени с моментом, когда ведется рассказ. Перемещаемость – универсальное свойство всех человеческих языков. Оно позволяет нам накапливать жизненный опыт и восстанавливать в памяти уроки прошлого. Когда мы вспоминаем или пересказываем случай, оторванный во времени от ситуации, в которой ведется рассказ, мы должны как-то реконструировать структурные элементы и взаимосвязи, чтобы они стали доступны пониманию слушателя. С точки зрения Брауна, перемещаемость нужна, чтобы осуществлять давление отбора в процессе эволюции языка и стимулировать развитие таких сложных категорий, как определение, субъект действия, место действия, действующее лицо, объект действия, и других, определяющих структуру предложения. То, что мы называем грамматикой, возникло как некая сверхструктура, способствующая поддержанию и организации процессов мышления таким образом, чтобы постепенно освободить людей от чудовищного гнета сиюминутности.

Браун считает, что детские двуслойные комбинации на первом уровне развития еще не обладают свойством перемещаемости. Они сообщают о происходящем в данный момент и связаны лишь с сиюминутной ситуацией. По мере того как ребенок взрослеет и начинает пользоваться все более разнообразными и длинными предложениями, он начинает упоминать о событиях, смещенных во времени относительно момента, когда о них рассказывается, и в связи с этим старается отбирать и комбинировать слова в соответствии с иерархическим планом построения предложений.

Всю важность свойства перемещаемости для развития представлений о языке и порядке слов легче понять из сравнения с традиционной точкой зрения на связь между поведением животных и языком. Вплоть до последнего времени думали, что животные живут только настоящим, их общение – это реакция на непосредственные раздражители. Этолог Оскар Хейнрот любил говорить о животных как об «очень эмоциональном народце, вовсе не способном к рассуждениям».

Как же Уошо удавалось балансировать между эмоциями и разумом? Случалось, что на вопрос, не хочет ли она сделать что-либо, Уошо отвечала: «Нет». Это отрицание она выучила следующим образом. Однажды после ряда бесплодных попыток обучить ее слову «нет» Гарднеры сообщили Уошо, что снаружи ходит большая собака, которая хочет ее съесть. Немного погодя Уошо спросили, не хочет ли она выйти наружу? Уошо ответила: «Нет». Единственной причиной, побудившей ее сказать «нет», было то, что она запомнила рассказ о большой собаке снаружи, то есть стимулом послужило событие, не совпадавшее во времени с самим разговором. Итак, Уошо вышла за рамки настоящего (вспомним, что нас приучили думать, будто это невозможно); но овладела ли она попутно восприятием грамматической суперструктуры, необходимой для получения свободы от гнета сиюминутности? В 1970 году Браун отрицательно отвечал на этот вопрос и в качестве аргумента ссылался на отсутствие у Уошо правильного порядка слов. В 1970 году Браун считал, что Уошо не достигла даже первого уровня развития языка.

Тем не менее Браун оставил открытым вопрос о том, воспринимала ли Уошо иерархическую природу предложения. Он знал, что обезьяна была еще очень молода и что Гарднеры в дальнейшем не устраивали специальных проверок с целью выяснить, отвечает ли контексту употребляемый Уошо порядок слов. Показательно, что в своей недавней книге «Первый язык» Браун поздравляет Уошо с достижением первого уровня и отказывается от своих прежних доводов в пользу того, что стремление располагать слова в определенном порядке – такое же врожденное свойство для человека, как для белок – собирание орехов. К этим выводам он пришел благодаря тому, что со времени первой публикации об Уошо было накоплено изрядное количество данных о поведении детей, говорящих на самых различных языках, таких, например, как финский, в котором определенный порядок слов гораздо менее обязателен, чем в английском. Браун считает, что на первом уровне языковые способности детей совершенно одинаковы и не зависят от специфики конкретного языка. Хотя способностей, достигаемых на первом уровне, достаточно для поддержания довольно высокой степени культурной эволюции, синтаксические структуры, связанные со свойством перемещаемости, начинают формироваться лишь на втором уровне. И сейчас Браун считает, что именно здесь будет обнаружен тот барьер, который не смогут преодолеть говорящие на амслене шимпанзе.

Браун – известный психолог. Гарднеры считают его своим другом среди психолингвистов, так что эволюция его взглядов может служить особенно яркой иллюстрацией тех заблуждений, которые характерны для изучающих развитие языка. Поскольку известно, что у взрослых англичан для правильного употребления и понимания речи порядок слов является в конечном счете решающим, в нем стараются усмотреть нечто «врожденное» и необходимое и для самых первых высказываний детей, даже если ребенок не нуждается в этом, чтобы быть понятым. С другой стороны, заранее настроившись на то, что у шимпанзе не может быть языка, Браун в 1970 году был склонен оценивать порядок слов в предложениях Уошо с крайне жестких позиций даже тогда, когда этот порядок слов не был еще досконально изучен. Таким образом, по словам Гарднеров, требования, которые Браун предъявлял и к детям, и к шимпанзе, завели в тупик саму возможность научного подхода к решению этой проблемы.

В той же статье (1970 год) Браун выражал убеждение, что по-прежнему «нет никаких доказательств» наличия искомых способностей у шимпанзе, и все свое внимание в дальнейшем сосредоточил на отрицающей эти способности точке зрения, к сожалению широко распространенной, а также на изложении причин своего критического отношения к первым предложениям Уошо. То, что «нет никаких доказательств», само по себе еще не доказывает обратного, просто некоторые исследователи не переносят отрицательных результатов. Понятно, что уж если кто-то не верит, что Уошо придает значение порядку слов, то отсутствие каких бы то ни было доказательств будет трактоваться как несомненное доказательство того, что она не воспринимает порядка слов.

Таким образом, Браун описывает развитие языка у детей как процесс, во время которого общающиеся лица постоянно как бы переносятся из настоящего в другие времена, причем это явление становится все богаче по мере того, как дети овладевают иерархической структурой предложений. При этом каждый раз воссоздается ситуация, породившая то или иное сообщение. Брауну различия между «телеграфными» предложениями из двух слов и более длинными фразами типа «машина стукнула грузовик» представляются решающими. При составлении и понимании таких более сложных предложений важное значение приобретает их структура. Браун противопоставляет постепенное развитие все время усложняющихся структур языка у детей – последовательное вычленение языка как системы, обособленной от мыслительных процессов, ограниченных данным моментом, – фактам, полученным для Уошо, чтобы обосновать предположение, что она никогда не преодолеет первого уровня. Эти аргументы против Уошо были подхвачены и развиты коллегой Брауна, Урсулой Беллуджи, которая также в основном занималась порядком слов в высказываниях Уошо и также впоследствии изменила свои взгляды.