Образ Чингисхана в трактовке В. Гармаева.

Образ Чингисхана в романе «Джамуха» второстепенен. Нет конкретного описания многочисленных войн Чингисхана, умалчивается его возраст, думы и дальнейшие планы. О его победах и поражениях Джамуха узнает от гонцов. О Чингисхане мы узнаем из диалогов, через восприятие другими персонажами, через воспоминания и размышления главного героя романа Джамухи.

Вот как выглядел Темуджин на момент их третьей встречи, когда хан Тогорил, Темуджин и Джамуха собрали сорокатысячное войско против мэргэдов для освобождения из плена Бортэ, глазами самого Джамухи: «Темуджин превратился в настоящего воина, был высок с гордой и независимой осанкой, без привычной сутулости выросшего в седле человека, в его теле, в не полном и не худом, с первого взгляда чувствовалась большая сила, лицо было обветренным, с еле заметным коричневым румянцем, под носом были уже видны рыжеватые усы, а бородка была во всю нижнюю челюсть, от уха до уха и слегка курчавилась. Глаза анды под высокими бровями остались без изменений, и в их сероватом блеске и зеленых огоньках виделись твердость, какое-то хищное озорство. “Выглядит хорошо, будто бы не по его просьбе собрались здесь сорок тысяч воинов”, - мелькнула во мне неприятная мысль» [45, №1, 2010].

Его характер раскрывается через разговор о нем других персонажей. Например, через разговор Джамухи и Таргутай Кирилтуха: «- А правда, что Сача-беки и Тайчар разгромили курень Чингисхана у Харилту-нура, пока он с Тогорилом громил татар? – Ну что ты говоришь! Это было совсем не так, как разносит степная молва. Храбрейшие только немного пощипали его стойбище, поколотили несколько человек, опрокинули десяток юрт и разбили пять-шесть котлов, - возмущенно поднял обе руки к небу Таргутай Кирилтух. – Если бы они хотели по настоящему разгромить тот курень, то не оставили бы ни одной целой юрты, забрали бы весь скот и людей. Сача-беки и Тайчар просто дали понять своему зарвавшемуся хану, что с храбрейшими надо разговаривать вежливо, а не приказывать свысока и повелевать. А то Чингисхан, обрадованный поддержкой старого Тогорила, оскорбил самого Сача-беки, самого старшего из внуков хагана – как мальчишке велел поднять племя и ехать на войну. А это дело не простое, требует обстоятельного разговора... А он даже с ним советоваться не стал, просто приказал и все. Теперь храбрейшие за него возьмутся по настоящему и, как ты говоришь, погром был поводом его разозлить и вызвать на бой». [53,№3, 2010]. Из этого разговора видно, что Чингисхан обращается с людьми, даже со своими ближайшими родственниками, как со своими подданными, свысока, повелевает ими и отдает приказы, даже не посоветовавшись со своими приближенными. Обиженный таким поведением гордый Сача-беки, старший правнук самого Хутулы-хана, который мог претендовать на монгольский трон раньше Чингисхана, начинает войну за трон. Для своих врагов Чингисхан – ярый нарушитель древних устоев монголов, у которого безродный харачу может стать полководцем, наравне со всеми получать награды и почести.

Приведем другой диалог Джамухи и Дегая, его гонца к Чингисхану, в котором Чингисхан предстает перед нами как справедливый и отважный полководец: «- Принял меня хан хорошо и твоего совета о немедленном походе в сторону Тунгалаг Нура послушался. Только он поллуны простоял в Сари Хээрэ, дожидаясь Ван-хана. Потом хэрэйды и хияны пошли на восток. Мне Чингисхан предложил возглавить собранную из многих племенных воинов сотню и быть в головном охранении нойона Боорчу. Я согласился, в походе показывал удобные пути и бился в нескольких сражениях. У хана хиянов воевать хорошо, он видит насквозь каждого воина, делит почести и награды не по родовитости, а по заслугам, сам от стрел не прячется, не отсиживается в стороне от схваток и со своими отборными тысячами вступает в бой в самое нужное время. Все его нойоны, простые харачу и воины, даже те, кто совсем недавно были врагами хиянов, верят ему без оглядки и готовы бросаться по его указке на любого врага. Видно, и вправду Вечное Синее Небо избрало его для великих свершений». [75, №3, 2010]. Из диалога видно, что Чингисхан храбрый и справедливый полководец, что ему верят и служат и нойоны и простые харачу, которые без оглядки готовы броситься на любого врага.

Его внешнее описание дается словами самого Джамухи: «Мой побратим сидел, опустив прикрытые глаза вниз, и был не движим. Его рыжеватая борода и вислые усы за прошедшие годы стали гуще и пышнее, из-под шлема была видна обычная для борджигинов челка. Вроде бы анда не изменился, но по углам рта были заметны жесткие складки, блеск серых глаз из-под полу опушенных век был подобен взгляду шонхора - ловчего сокола, а осанка уже выдавала влиятельность и непреклонность. Одним словом справа Ван-хана сидел настоящий степной владыка, хан многолюдного и усиливающегося улуса». [68,№3,2010].

Чингисхан уважал своего анду Джамуху, был искренне благодарен ему за помощь в объединении всех монгольских племен и народов. Наедине с ним Чингисхан становился приветливым, отзывчивым и понимающим другом: «- Приветствую тебя, побратим Джамуха! Извини, что не смог сразу же прийти – накопились слишком много неотложных дел, - голос хана был добрым, в нем слышалась уверенность и какая-то новая, неведомая мне раньше сила. – Давай присядем. Сейчас принесут еду, придут музыканты найманов и девушки-плясуньи, будем с тобой праздновать» [53, №5]. Несмотря на взаимную вражду, они сумели сохранить теплые, доверительные отношения: «- Приветствую тебя, Джамуха-сэсэн, - поднялся на встречу мне хан и крепко обнял за плечи. Потом он понюхал мою голову, отстранился на вытянутую руку и пристально вгляделся. – А ты, анда, ничуть не изменился, только побелели виски и немного похудел» [43, №5]. Чингисхан одевался просто: «Анда был одет, как и раньше, в простую одежду без украшений, доспехи, видимо, он недавно снял – были заметны вмятины от их ремней, на широком боевом поясе висел только небольшой нож, а на голове вместо шлема был малгай из белого войлока» [53,№ 6], вел себя просто и непринужденно: «Он подошел ко мне, схватив за плечи, притянул к себе и понюхал мою голову» [53, № 6]. Как в детстве, уже повзрослевшие Чингисхан и Джамуха, по старой привычке уснули вдвоем после совместного пира, предаваясь воспоминаниям ушедшей молодости: «А мы, оставшись вдвоем, еще долго пили, ели и предавались воспоминаниям и будто бы вновь прожили свою молодость. Потом, когда сильно захмелели и пресытились всем, анда приказал принести постели, и мы легли спать тут же в огромной трапезной найманского хана прямо на ковре…» [55, № 6]. Когда они предавались воспоминаниям, Чингисхан становился другим, более мягким, беспечным и счастливым: «Долго еще под музыку и танцы мы праздновали, то и дело восклицая: “Ты помнишь! …А ты вспомни то!..”. Лицо Чингисхана порозовело, груз огромных забот куда-то отдалился. Намного легче стало и мне» [55, № 6]. Чингисхан искренне хотел сохранить жизнь Джамухе, не хотел казнить своего анду: «Хан выслушал мои слова в глубоком молчании. Ничего не говоря, он еще некоторое время посидел в раздумье, потом взял мою руку, сжал пальцы и спросил: - Прежде чем сказать мне эти слова, ты хорошо подумал? – У меня было слишком много незанятого ничем времени, чтобы все хорошо обдумать, - ответил я, глядя прямо в его серые глаза. – И ты согласен на мой суд, как мой главный враг? – спросил хан, все еще не отпуская мою руку. – Да, - ответил я. – Ты понимаешь, что тогда я обязан тебя казнить?! – взгляд хана потемнел и по лицу хана прошлась судорога. – Да. Только прошу убить без пролития крови, - сказал я и убрал руку. – И ты сам не видишь никакого способа оставить тебя в живых?! - все не сдавался хан» [54, №6].

Джамуха понимал и принимал то новое, что ввел Чингисхан для достижения их совместной цели, также прекрасно понимал, в чем преимущество его правления. «Да. Положение моего анды было очень трудным, но он сумел противопоставить своим врагам нечто для степи совершенно новое. Всех присоединившихся к нему монголов и завоеванные аймаки он решительно оторвал от древнего строения по кровному единству, объединив в смешанные тумэны, тысячи и сотни, во главе которых поставил не исконных наследственных вождей, а воинов различного, порой низшего происхождения, доказавших право повелевать людьми своим мужеством, ратным мастерством и безграничной преданностью делу объединения страны в один улус. Все эти бывшие племена и роды, а теперь воинские тысячи и сотни одной армии, жили своими куренями и руководствовались новыми, общими для всех, справедливыми и ясными установлениями моего анды, который при этом смог сохранить самые лучшие из древних обычаев. Прежним кичливым выходкам родовитых нойонов, многие из которых не умели от рождения и не смогли научиться мудрому правлению, при новых порядках был положен конец. Устройство улуса Чингисхана, когда любой воин мог своими стараниями выдвинуться в нойоны в десятки, сотни и тысячи, когда он видел, что сам владыка-хан в походах ел и спал вместе со всеми и носил такую же, как у него, одежду, так же потел в летнюю жару и мерз в зимнюю стужу, проливал кровь в битвах, сражаясь стремя в стремя с нукерами, возродило в душе каждого воина почти утерянное чувство справедливости, уверенность в праведности общего дела, которое освящено высокими небожителями и духами славных предков, образ и деяния которых жили в легендах как пример для подвигов во благо народа. В душе каждого подданного Чингисхана, каждого его природного воина-монгола рос неукротимый дух преданности делу своего хана, твердая уверенность, что за это можно пролить свою кровь и что такой образ жизни свят. Поэтому сила моего анды была не в количестве его воинов, а в новом порядке, который он установил в своем улусе благодаря справедливому, строгому и понятному всем правлению» [89, №3, 2010]. Джамуха восхищался чуткостью и проницательностью Чингисхана: «Я знал, что Чингисхан принимает на службу способных и отважных воинов после каждой битвы, и они, поклявшись ему преданности, из врагов превращаются в верных нукеров. Умением распознать в людях выдающиеся качества, честность и преданность анда владел еще с молодости и иногда, доверившись им, не ошибался. Но принять и приблизить к себе человека, пролившего его кровь?.. Для меня это было неожиданностью. Поэтому я более внимательно посмотрел на Джебэ, но увидел только отчаянного и смелого человека. “Как только он распознает в них будущих беззаветно преданных ему нукеров?”, - подумал я с некоторой завистью и пожал протянутую воином твердую руку» [44, №5].

А в романе И.Калашникова «Жестокий век» представления Джамухи о дружбе, о правлении Чингисхана были иными. Джамуха считал, что друзьями могут стать только равные, ему как прирожденному нойону не нравилось, что Чингисхан ценил и приближал к себе верных и смелых простых воинов, так, например, сыновья кузнеца Джарчиудая были его самыми верными и близкими нукерами, которые впоследствии стали талантливыми полководцами. Джамуха И.Калашникова стремился к братству нойонов, а его анда к централизованной власти.

Таким образом, в романе «Джамуха» В. Гармаева образ Чингисхана дается в традиционном ключе. Чингисхан предстает перед читателями как, прежде всего, объединитель монгольских племен и народов, справедливый и отважный полководец. У Гармаева Чингисхан и Джамуха верны своей клятве до конца, более того, сумев тщательно скрыть свою дружбу, они вместе добились цели всей их жизни: объединения всех монгольских племен и народов. Именно Джамухе Чингисхан обязан своим возвышением. И Чингисхан понимал это, он ценил и уважал Джамуху за его преданность к нему и к их общему делу.

Тема дружбы и верности.

Мотив дружбы и побратимства проходит через оба романа. В романе В. Гармаева наиболее полно и глубже раскрыта тема дружбы и верности, тема побратимства. В романе А. Гатапова знакомство Тэмуджина и Джамухи состоялось, когда им было по 10 лет, и их дружба длилась всего один месяц, поэтому тему дружбы и верности мы будем рассматривать по роману В. Гармаева «Джамуха».

Как Тэмуджин, так и Джамуха оба рано повзрослели, взяли на себя ответственность и заботы о семье, о родственниках, о племени, самостоятельно принимали важные решения, несмотря на трудности, унижения, лишения, голод и холод – не только выжили, но и стали выдающимися личностями в истории человечества. Слишком рано оборвалось их детство, что сказалось на их характере. Тяжелое бремя легло на неокрепшие плечи. Резко, вчерашние дети осознали свою ответственность за поступки, за свои действия и слова, вынуждены были вмиг стать взрослыми и решать судьбы своих родных. Смерть отцов, родных, соплеменников оставила неизгладимый след в их душах, определило характер героев. Их связывала священная клятва в вечной дружбе, общее дело: свою жизнь они решили посвятить объединению всех монгольских племен и народов. Тщательно скрывая свои благие намерения, гармаевский Джамуха провел свою жизнь в одиночестве, не доверяя никому, ни с кем не делясь своими сомнениями и заботами, о его тайных делах даже не знала его любимая жена Улджей. Но внимательная Улджей заметила все изменения в муже и забеспокоилась.

В своих произведениях бурятские прозаики большое внимание уделяют описанию первого знакомства и первому побратимству своих героев. Так, например, в романе В. Гармаева первая встреча Джамухи с Темуджином состоялась осенью, отец Джамухи по какой-то надобности поехал в гости к стоявшим на Ононе тайджиутам и взял с собой Джамуху и Тайчара. «Тут я почувствовал, как запястье правой руки сильно сжала сзади чья-то крепкая рука. – Ты кто? – услышал я требовательный голос и подумал, что подошел кто-то из караульных нукеров. Однако, когда я повернулся, то вплотную лоб в лоб, столкнулся с мальчиком одного со мною роста. Из-под рысьего малгая прямо на меня в упор смотрели, не мигая, серые глаза. Взгляд был чуть прищурен, коричневые вразлет брови нахмурены. “ Кто-то из борджигинов ”, - пронеслось в мозгу. – Я Джамуха из рода задаранов, - стараясь не моргать, ответил я и освободил руку. – Тут внизу есть замерзшая протока. Мы собираемся туда поиграть кости до начала скачек. Пойдешь с нами? – требовательный и упорный взгляд серых с синеватым обводом глаз смягчился. – Мы – это кто? – спросил я. – Мы – это сыновья вон тех нойонов, новые борджигины и тайджиуты. – Я же из рода задаранов.., - начал было я готовить отказ, тем более отец просил меня быть осторожным и не задираться с детьми тайджиутов, а игра в кости очень часто у мальчиков превращалась в драку, но этот незнакомец договорить не дал. Достоинство человека не всегда зависит от его происхождения, оно всецело зависит от его личных качеств, - не терпящим возражения тоном сказал мальчик. – Я здесь в гостях, а будем играть с хозяевами. Мне непременно нужен напарник не из числа тайджиутов. Будешь моим напарником? – Может быть и соглашусь. Только мне скажи, кто тебе сказал о достоинствах человека? – Так нас учит мой отец, Есугей-батор» [14, №1, 2010]. С первого дня их знакомства Темуджин держал себя гордо, надменно, разговаривал не терпящим возражения тоном, требовательный и упорный взгляд говорил о том, что он не приемлет отказа, он даже не дает ему договорить. Джамуха рядом с Темуджином почувствовал себя неловко, он хорошо помнил слова своего отца: «не связываться с тайджиутами», но со временем эта неловкость прошла, так как Темуджин оказался простым и добрым мальчиком, и они быстро подружились. При первом же знакомстве, после драки с детьми тайджиутских нойонов, где они вдвоем были против кучи мальчишек, Темуджин и Джамуха решают соединить свои судьбы в одну и стать андами, братьями по крови. Описание первого побратимства у Гармаева дается скупо: «Вечером после окончания трех игр мужей мы с Темуджином решили стать друг другу и совершили священный обряд “анда”, которому хранили верность до самого конца». [15, №1, 2010].

В отличие от А.Гатапова и И.Калашникова, у Гармаева Темуджин и Джамуха становятся андами-побратимами три раза. Гармаев не акцентирует, не уделяет большого внимания на обряд первого побратимства еще маленьких и наивных друзей, поэтому вскользь упоминает о нем. Второй раз Темуджин и Джамуха встретились в степи Шууснийн-гола, где случайно Джамуха и его братья встретились с воинами хиянов во главе с самим Есугей-батором, которые тоже охотились на зеренов. После второй встречи в степи Темуджин и Джамуха решили укрепить свою дружбу и второй раз совершить обряд “анда”: «Мы с ним ночевали у одного огня, а на рассвете второй раз совершили обряд “анда”: слизывали кровь с ладоней друг друга и обменялись настоящими стрелами. Никто из нас тогда не мог знать, что после этого мы расстанемся на долгие годы, что на него и на меня падут страшные бедствия и испытания, что встретимся мы уже взрослыми людьми, нойонами родов и куреней по поводу большого несчастья …» [16, №3, 2010]. Подробно дает описание третьего обряда побратимства, когда Темуджин и Джамуха уже взрослые и самостоятельные нойоны своих улусов и куреней. Инициатором третьего обряда побратимства выступил Темуджин, который был благодарен своему анде за помощь в освобождении Бортэ: «Там, под известным всем монголам священным раскидистым деревом мы с Темуджином отпраздновали победу над мэргэдами вместе со всеми близкими нукерами и союзниками. При этом Темуджин сказал: “Джамуха-сэсэн мы с тобой в детстве дважды совершили священный обряд побратимства, давай повторим его третий раз, уже будучи зрелыми мужами и нойонами большого числа людей”. Я согласился, и мы еще раз стали андами-побратимами, поклялись сохранять священную дружбу, которая крепче кровного родства, до последнего вздоха жизни. Призвав Вечное Синее Небо в свидетели, мы соединили кровь и обменялись подарками: анда Темуджин опоясал меня золотым поясом, доставшимся ему из добычи в юрте удуитского Тогтохо, и посадил на добытую в битве знаменитую кобылу удуитов по кличке Эсхель-халюн; я опоясал анду золотым поясом Дайр Усуна и посадил его на известного по всей Селенге скакуна по кличке Эбэрту-унаган. Под восторженные крики нукеров, воинов, наших женщин и нойонов союзных племен и родов мы обнялись и продолжили пир. Ночевали после праздника мы с Темуджином, как того велел обычай побратимства, у одного огня под одной шубой под черным пологом звездного неба» [34, №2, 2010]. После третьего обряда в тесной дружбе и долгих разговорах Темуджин и Джамуха вместе прожили бок о бок целых полтора года. На протяжении всей жизни они вынуждены скрывать от окружающих свою дружбу, тайно помогать друг другу и обмениваться новостями.

Победив ненавистных мэргэдов в кровопролитной схватке, сполна отомстив им за унижения и обиды, освободив из плена Бортэ, Темуджин и Джамуха решили в эти смутные времена держаться вместе вдоль берегов Онона и Хэнтэе. Но радость победы омрачало известие о том, что Бортэ ждет ребенка. Темуджин сомневался в отцовстве, в случае, если ребенок окажется не его, а какого-то мэргэдского воина, с которым Бортэ жила в плену, он будет опозорен на всю оставшуюся жизнь. В эту трудную минуту Темуджин обращается за советом к Джамухе, что свидетельствует о том, что между ними сохранялись самые теплые, доверительные, близкие отношения. «В первые дни после ее избавления из плена мой анда жил, как оглушенный, временами принимался гнуть пальцы и считать проведенные женой месяцы и дни у мэргэдов, приставал ко мне с вопросом: “Чей это ребенок в утробе Бортэ?” По моим подсчетам выходило, что ребенок его, но анда продолжал сомневаться и мучить себя». [33, № 2, 2010].

В романе В. Гармаева «Джамуха» долгожданная встреча Джамухи и Чингисхана после долгих лет вынужденной разлуки состоялась по настоянию хэрэйдского Ван-хана, который хотел примирить, казалось бы, непримиримых врагов. Долгие годы Джамуха не виделся с ним, известия он получал только от его гонцов. Тайная дружба двух самых непримиримых врагов по всей степи продолжалась, но на открытые встречи, на откровенные разговоры они не имели права, поэтому он с нетерпением ждал этой встречи. Джамуха спешил на эту встречу, в глубине души радовался ей, наконец-то ему удастся встретиться с ним, посмотреть на него, порадоваться за него. «Едва только мои воины расположились на отдых, я с нетерпением, взяв с собою сотню из охраны, помчался к месту стоянки ордо Ван-хана, которое мне показали воины нашего правого охранения». [67, №3,2010]. Вот как выглядел Чингисхан глазами самого Джамухи на момент их встречи у Ван-хана: «Проходя на указанное стариком место, я успел заметить ехидную ухмылку Нилха Сангуна, который сидел первым в ряду тысячников, потом мельком, насколько позволяли обстоятельства, взглянул на своего анду. Мой побратим сидел, опустив прикрытые глаза вниз, и был не движим. Его рыжеватая борода и вислые усы за прошедшие годы стали гуще и пышнее, из-под шлема была видна обычная для борджигинов челка. Вроде бы анда не изменился, но по углам рта были заметны жесткие складки, блеск серых глаз из-под полу опушенных век был подобен взгляду шонхора - ловчего сокола, а осанка уже выдавала влиятельность и непреклонность. Одним словом справа Ван-хана сидел настоящий степной владыка, хан многолюдного и усиливающегося улуса» [68,№3,2010].

Вторая встреча на западном берегу Хулун-нура состоялась по инициативе Джамухи. Он лично хотел предупредить своего побратима о надвигающейся как снежный ком угрозе. При встрече старались не показывать свои чувства и сомнения, встреча прошла сухо: «Мы пожали друг другу руки. Остальные молча поприветствовали меня поднятием рук и раздвинулись». [78, №3, 2010]. С Джамухой, в основном, разговаривали Боорчу и Джелме, самые близкие и верные его нукеры, сам же Чингисхан отмалчивался, сидел в глубоком раздумии. В трудные минуты жизни, когда решается судьба всего монгольского народа, Джамуха просит помощи у Вечного Синего Неба, не за себя, а за своего побратима: «Пусть помогут мне высокие тэнгрии не допустить завтрашнюю битву, которая ставит на грань страшного риска дело всей жизни Чингисхана, дело всех монголов! – взмолился и я, словно темные речные глубины, нырнул за ханом в его шатер». [70, №3, 2010]. Он твердо осознает, что от Чингисхана, от его решений, поражений или побед зависит дальнейшая судьба монголов. Будь его воля, он бы всегда находился рядом со своим андой, помогал ему во всех делах, вместе бился бы с его врагами, не щадя своих сил.

Заканчивается роман глубокими раздумьями Джамухи: «Прикованный мучительной болезнью к постели, состарившийся от неподвижности раньше времени, я, Джамуха-сэсэн задаранский, анда Великого Чингисхана, ничего полезного для Великого улуса Монголии совершить уже не мог, и оставалось только молить Высшие силы даровать удачу степным всадникам в этой войне… Все-таки я прожил правильную и красивую жизнь …» [71, №6, 2010]. Из-за болезни суставов, не дававшей ему встать с постели, лежа в постели Джамуха думал о войне Темуджина с Алтан-ханом, о его войске, и жалел лишь об одном, что не может помочь ничем своему анде, что лежит обессиленный в кровати и ничего полезного сделать уже не может для усиления империи Чингисхана. «Все-таки я прожил правильную и красивую жизнь» - в этих словах заключен весь смысл романа Владимира Гармаева. В его словах нет ни капли раскаяния и сожаления. Вся его жизнь прошла в тревоге за своего анду Чингисхана, за будущее всего монгольского народа и была посвящена одной великой идее: объединить весь монгольский народ. Тревога за их общее дело, опасения за жизнь анды Чингисхана не давала ему спокойно спать, он жил в постоянном страхе: «Ночью я долго не мог уснуть, все время ворочался, колотил подголовник, то и дело вставал и пил прохладный кумыс. А не давало мне покоя мысль о том, что уже настало самое удобное время для нападения на четырех татар, пока они в ссоре, а монголы восточной половины степей собираются перекочевать на Эргунэ Мурэн. Решив завтра же отправить к Чингисхану верного Дегая с таким предложением, я несколько остыл, расслабился и погрузился в сон, который был беспокойным и рваным». [84, №3, 2010]. Всю свою жизнь он посвятил служению своему анде, своему народу, своему долгу перед клятвой. На такой оптимистической ноте заканчивается роман, который наверняка заставил своих читателей пересмотреть свои взгляды на Джамуху, анду великого Чингисхана.

Неторопливо и обстоятельно В. Гармаев показывает как в Джамухе через мучительные внутренние искания, дружбу и совесть побеждает страсть к власти и к мести, как происходит в нем переоценка всех его представлений о дружбе и о вражде, о людях и о жизни. Джамуха долго думает, размышляет о жизни, о дружбе, о судьбе своего рода, всех монгольских племен и народов, о судьбе своего анды Темуджина. В глубине души он не хочет открытой вражды со своим побратимом, так же, как не хочет осквернить священный обряд побратимства, до последнего надеясь, что все обойдется без кровопролития. Именно клятва в вечной дружбе перед Вечным Синим Небом останавливала его, была непреодолимой преградой. Для него, хранителя древних обычаев и традиции, нарушить древний обычай монголов подобно предательству. В нем боролись два чувства: с одной стороны долг и детская дружба, с другой - чувство мести и несправедливости. Поводом же для решительных действий станет для него известие о назначении его побратима Тэмуджина - Чингисханом. Для Джамухи был непростительным тот факт, что для избрания себя ханом Темуджин даже не соизволил пригласить его, своего названого брата, а сделал это без его совета, без его одобрения, как будто избрание Темуджина Чингисханом его не касается. Унизительным было то, что Темуджин не сам лично, а через послов передает это известие, тем самым, обретая себе в его лице страшнейшего врага на всю жизнь. «- Почему вы не избрали ханом Темуджина во времена нашего совместного кочевания? Почему подняли моего анду на белом войлоке именно теперь, когда мы с ним разлучились? Вы понимаете, что теперь, когда анда стал Чингисханом и вершит делами улуса борджигинов, а я стал признанным главой враждебного вам союза племен, наше побратимство превращается в пустой звук, хотя мы трижды, призывая в свидетели Вечное Синее Небо, клялись в священной дружбе?» [55, №2, 2010].

С этого времени, казалось бы, заканчивается дружба двух самых известных и влиятельных личностей той эпохи, но, несмотря на сказанные слова Джамуха тайно все же остается самым верным и преданным другом для Чингисхана и не раз спасает его от неминуемой гибели.

Гармаев сумел показать истинную дружбу между двумя, казалось бы, непримиримыми врагами, их душевные переживания, нелегкую участь в объединении монголов. У Гармаева Чингисхан и Джамуха дополняют друг друга, душевно близки друг другу. Вместе они преодолевают все препятствия и преграды, несмотря на все перипетии, остаются верными друзьями и настоящими андами до конца.