Глава 6. Самый трудный путь 4 страница

Поскольку наше путешествие не совпадало по времени с периодом паломничества, по дороге нам встречались в основном торговцы. Мы также видели много подозрительных типов: район считается своеобразным Эльдорадо для грабителей, не способных устоять перед соблазном напасть на торговцев, часто посещающих окрестные рынки. Самый крупный местный рынок расположен в Джанийме, представляя собой огромный лагерь из сотен палаток. Легкие палатки индусов сделаны из дешевого хлопкового материала, а юрты тибетцев, изготовленные из шерсти яков, настолько тяжелы, что для их перевозки требуется як, а то и два.

Несколько часов мы брели в восточном направлении вдоль озера. Казалось, мы идем по берегу моря. Удовольствие портили только комары, которые отстали от нас лишь тогда, когда мы отошли подальше от воды.

По дороге в Токчен мы повстречали довольно внушительный караван: новый губернатор района Цапаранг направлялся к месту своей службы из Лхасы. Мы остановились на обочине дороги, и наш проводник приветствовал вельможу глубоким почтительным поклоном, всячески выражая свое верноподданство. Он объяснил охране причину нашего присутствия здесь, направленное на нас оружие убрали, а нам предложили сухофрукты и орехи.

В нашем облике не осталось и следа европейского лоска. Мы жили как кочевники, в последние три месяца спали главным образом на свежем воздухе – с меньшим комфортом, чем даже местные жители. Мы разбивали лагерь, разводили огонь и готовили еду под открытым небом в любую погоду. И выглядели мы довольно потрепанными. Но наши мозги от испытаний отнюдь не отупели. Очень мало европейцев посещали эти места, и мы знали: все виденное нами может оказаться весьма ценным впоследствии. В то время мы думали, что скоро вернемся домой. Общие тяготы и опасности сплотили нас, каждый знал все положительные стороны и недостатки другого, поэтому мы могли помочь друг другу в минуту депрессии.

Так мы шли по невысоким перевалам, пока не добрались до истока Брахмапутры, который тибетцы называют Цангпо. Район этой реки очень интересен с географической точки зрения: здесь находятся истоки Инда, Сатледжа, Какснали и Брахмапутры. Для тибетцев, всему придающих символический религиозный смысл, названия указанных рек связаны с именами священных животных – льва, слона, павлина и лошади.

Следующие две недели мы шли вдоль Цангпо. Питающаяся из многочисленных ручьев, сбегающих с близлежащих Гималаев, река постоянно увеличивается в размерах, и чем больше она становится, тем спокойнее ее течение. Погода постоянно менялась. В течение нескольких минут можно было либо замерзнуть, либо изжариться на солнце. Ураганы, дожди и зной сменяли друг друга за считанные секунды. Проснувшись однажды утром, мы обнаружили, что наши палатки занесло снегом, который через несколько часов растаял под горячими лучами солнца. Наша европейская одежда не соответствовала таким условиям, и мы завидовали тибетцам: они прекрасно себя чувствовали в своих практичных овчинных шубах, стянутых поясом, с длинными широкими рукавами, игравшими роль рукавиц.

Несмотря на все неудобства, мы быстро продвигались вперед, останавливаясь в каждом придорожном постоялом дворе. Время от времени нам открывался вид Гималаев, природная красота которых, с моей точки зрения, не могла ни с чем сравниться. Кочевники встречались нам все реже и реже. Зато мы наблюдали за газелями и онаграми, появлявшимися на противоположном берегу Брахмапутры. Приближался Джабнак, последний населенный пункт, обозначенный в нашем пропуске. Далее власть нашего друга из Гартока уже не распространялась. Но нам не пришлось принимать самостоятельного решения относительно последующих действий. Мы провели в Джабнаке два дня, а на третий из Традуна за нами примчался запыхавшийся гонец. Оказалось, двое высокопоставленных чиновников желают нас видеть. Мы сразу же отправились в путь и провели ночь в пустынном месте, где обитали только дикие ослы. Джабнак покинули без сожалений: он состоял-то всего из одного дома, принадлежавшего представителю монастыря в Бонгпа. Даже ближайшая юрта кочевников находилась в часе ходьбы.

Следующий день остался в моей памяти на всю жизнь. После недолгого пути по равнине мы заметили блистающие золотом башни традунского монастыря. Выше их в лучах утреннего солнца сверкали льдами огромные годы: Дхаулагири, Аннапурна и Манаслу. Поскольку Традун находился в дальнем конце равнины, мы еще в течение нескольких часов могли любоваться великолепным видом. Даже необходимость переходить вброд через ледяные воды Цачу не испортила наши впечатления.

Уже вечером мы прибыли в Традун. В последних лучах заходящего солнца красные стены монастыря, его позолоченная крыша выглядели сказочно красиво. Дома местных жителей, обычные глинобитные хижины, сгрудились за вершиной холма, защищавшего их от ветра. Все местное население, собравшись толпой, молча ожидало нашего прибытия. Нас сразу же провели в специально приготовленный дом. Не успели мы распаковать свои вещи, как появились слуги и очень любезно передали нам приглашение своих хозяев прийти к ним. Полные предчувствий, мы проследовали в резиденцию двух высоких чиновников.

Сквозь толпу шепчущихся о чем-то лакеев нас провели в просторную комнату, где на высоком кресле восседал улыбающийся и холеный монах, а рядом – его мирской коллега. Несколько более низких сидений занимали настоятель монастыря, монастырский чиновник из Джабнака и торговец из Непала, немного знавший английский и выступавший в качестве переводчика. Для нас приготовили скамейку с подушками.

Сначала предложили чай и пирог, оставив вопросы на потом. Наконец нас попросили показать наш пропуск, который все присутствующие внимательно рассматривали, передавая из рук в руки. В комнате стояла напряженная тишина. Оба высоких чиновника стали не спеша высказывать свои сомнения. Действительно ли мы немцы, беглые военнопленные? Просто невероятно… Может, мы англичане или русские? Нас попросили принести свои вещи. Их разложили на полу и стали тщательно рассматривать. Главное, что интересовало тибетцев, – есть ли у нас оружие или радиопередатчик. Но ни того ни другого у нас не было. Единственная вещь насторожила наших хозяев – книги по тибетской грамматике и истории.

В нашем пропуске указывалось: цель путешествия – Непал. Этот факт, похоже, немного успокоил хозяев, и они пообещали оказать всяческое содействие. Нам позволили отправиться в путь на следующее утро. Пройдя через перевал Корела, мы можем достигнуть Непала за два дня, сказали чиновники. Но мы хотели во что бы то ни стало задержаться в Тибете и не намеревались отказываться от своей идеи без борьбы. Мы просили предоставить нам убежище, упирая на нейтралитет Тибета, и сравнивали его со Швейцарией. Тибетцы вежливо, но настойчиво настаивали на соблюдении условий, изложенных в нашем пропуске. Однако за долгие месяцы наших приключений мы уже познакомились с азиатским менталитетом и знали: здесь не принято сдаваться раньше времени. Завершающая часть наших переговоров прошла в совершенно спокойной обстановке. Чашки чая сменяли одна другую. Хозяева доверительно сообщили: здесь они выполняют функции сборщиков налогов, а в Лхасе не являются такими важными персонами, как тут, в Традуне. Вместе с тем они путешествовали с двадцатью слугами и огромным числом вьючных животных, отчего казались очень высокопоставленными вельможами, по крайней мере министрами.

Перед уходом мы четко дали понять, что желали бы задержаться в Тибете еще на некоторое время. На следующий день слуга принес нам приглашение на ленч от бонпо – так называют всех знатных тибетцев. Нас угощали великолепными китайскими макаронами. Вероятно, мы выглядели очень голодными: нам накладывали на тарелки груды еды. Нас потрясло то мастерство, с каким местные жители пользуются палочками для еды, поддевая ими даже единичные зернышки риса. Обстановка создалась дружеская, часто звучал сердечный смех. В конце приема подали пиво, которое лишь добавило веселья нашему собранию. Я заметил, что монахи пиво не пили.

Постепенно разговор коснулся наших проблем. Оказалось, местные власти решили направить письмо центральному правительству в Лхасе: только одно могло разрешить нам остаться в Тибете. Нас попросили составить послание на английском языке, которое эти два чиновника собирались приложить к своему письму, уже готорому. Мы выполнили их просьбу незамедлительно, и в нашем присутствии оба документа официально запечатали сургучной печатью и передали курьеру, тут же отправленному в Лхасу.

Даже не верилось, что к нам отнеслись столь дружелюбно и позволили остаться в Традуне до получения ответа из столицы. Учитывая наш менее удачный опыт общения с чиновниками более низкого ранга, мы попросили дать нам письменное подтверждение устного разрешения на проживание здесь. И нам его выдали. Наконец мы вернулись в дом, где нас поселили, счастливые от всего произошедшего. Не успели мы опомниться, как дверь распахнулась и в помещение вошла целая процессия тяжело нагруженных слуг. Они принесли нам мешки муки, риса и цампы (мука из ячменя), а также четырех забитых овец. Мы не знали, кого должны благодарить за такую щедрость, пока управляющий, сопровождавший слуг, не сообщил, что это подарки от двух наших знакомых высоких чиновников. При расставании тибетец произнес слова, послужившие мне потом хорошим уроком. Тибету чужда поспешность европейцев. Нам следовало научиться терпению, если мы хотим достичь своей цели.

Сидя втроем в нашем доме и разглядывая подарки, мы с трудом верили, что удача наконец нам улыбнулась. Наша просьба разрешить проживание в Тибете направлялась сейчас в Лхасу, и мы имели достаточно продуктов, чтобы продержаться здесь в течение нескольких месяцев. Над головой была прочная крыша, а не зыбкий свод палатки, служанка, женщина немолодая и некрасивая, разжигала огонь и приносила воду. К сожалению, мы не могли сделать бонпо ценных ответных подарков. У нас оставалось лишь немного лекарств и надежда на то, что нам еще удастся отблагодарить наших благодетелей надлежащим образом. И в Гартоке, и здесь мы убедились в учтивости знатных людей из Лхасы, о которой так много рассказывал сэр Чарльз Белл в своих книгах.

Поскольку нам предстояло провести тут месяцы, мы стали составлять планы, как использовать это время. Обязательно следовало провести экспедиции на Аннапурна и Дхаулагири, а также на северные равнины. Однако немного погодя нас навестил настоятель монастыря, действовавший от лица местного губернатора. Он сообщил следующее. Мы можем пребывать в Традуне лишь при одном условии: не удаляться от города на расстояние больше одного дневного перехода. Ходить на экскурсии нам разрешается куда угодно, но только до вечера. О нарушении этого указания незамедлительно сообщат в Лхасу, а там неминуемо сделают выводы не в нашу пользу.

Деревня, где мы жили, состояла примерно из двадцати домов, расположенных у подножия холма, на вершине которого возвышался монастырь. В нем проживало только семь монахов. Крохотные домишки села сгрудились в кучу, но при каждом из них имелся двор для хранения различных припасов. Все сельчане обязательно подрабатывали торговлей или транспортными перевозками. Настоящие же кочевники жили разрозненно на равнине. Нам удалось посетить несколько религиозных празднеств, самым впечатляющим из которых был праздник урожая. У нас сложились хорошие отношения с местными жителями; мы их довольно успешно лечили от ран и коликов.

Монотонную жизнь Традуна время от времени нарушали визиты высокопоставленных чиновников. Мне живо запомнилось прибытие второго тарпона, направлявшегося в Гарток.

Караван еще не был виден, когда появились солдаты и объявили о его приближении. Затем подъехал повар и сразу же приступил к приготовлению пищи. И лишь на второй день прибыл сам гарпон со своим караваном в сопровождении тридцати слуг. Все население, включая нас, собралось его встречать. Вельможа с семьей приехали на великолепных мулах, и старейшины деревни, взяв мулов под уздцы, проводили каждого члена семьи в отведенные для него покои. Сам гарпон произвел на нас гораздо меньшее впечатление, чем его дочь. Это была первая ухоженная молодая женщина, которую мы видели с 1939 года. Она показалась нам весьма симпатичной: одетая в шелка, с накрашенными красными ногтями. Возможно, с румянами, пудрой и помадой девушка слегка переборщила, однако оставалась свежа и чиста. Мы спросили, не она ли самая прекрасная дама в Лхасе, но красавица скромно возразила, что в столице хватает более очаровательных женщин. Мы заскучали по ее очаровательному обществу, когда на следующий день процессия вновь тронулась в путь.

Вскоре после этого в Традун прибыл еще один гость – непальский государственный чиновник. Он приехал специально, чтобы встретиться с нами, но выдавал себя за паломника. Мы чувствовали: он хотел убедить нас отправиться в Непал против нашей воли. Чиновник обещал: в Катманду нам обеспечат радушный прием и дадут работу. Наше путешествие организует и фанансирует само правительство – оно уже выделило триста рупий. Все это звучало довольно заманчиво, возможно, даже слишком соблазнительно, но мы знали, как велико британское влияние в Азии, и не решились ехать в Непал.

Спустя несколько месяцев мы начали терять терпение и действовать друг другу на нервы. Копп неустанно повторял, что с удовольствием примет приглашение отправиться в Непал. Ауфшнайтер, как обычно, выбрал свой собственный путь. Он купил четырех овец, которых собирался использовать в качестве вьючных животных для поездки в Чанг-танг. Все это напрямую противоречило нашему первоначальному решению ждать письма из Лхасы, однако мы сильно сомневались в положительном ответе оттуда.

Потеряв терпение, Ауфшнайтер в один прекрасный день ушел вместе со своими навьюченными овцами за несколько миль от Традуна и разбил там собственный лагерь. Мы помогли ему перенести вещи и пообещали навестить завтра. Копп тоже начал собираться. Местные власти были очень довольны, что он решил отправиться в Непал, пообещали даже предоставить ему транспорт. Но они не одобряли поведения Ауфшнайтера и у дверей нашего дома выставили охрану. Но на следующий день Ауфшнайтер неожиданно вернулся. Двух его овец задрали волки, и это отрезвило Питера. Втроем мы провели еще один вечер.

Утром Копп распрощался с нами. Провожать его собралось все население деревни. Теперь из семи беглых военнопленных и пяти человек, пробравшихся в Тибет, здесь остались двое: я и Ауфшнайтер. И неудивительно: ведь только мы были альпинистами, морально и физически подготовленными к одинокой и трудной жизни в насквозь продуваемой ветрами стране.

Стоял конец ноября, и караванные пути почти опустели. Монастырский чиновник прислал нам пару овец и несколько тюков сухого помета яков для очага. Подарки пришлись очень кстати: температура воздуха уже не поднималась выше 12 градусов по Цельсию.

 

Глава 4. ДЕРЕВНЯ СЧАСТЬЯ

 

Несмотря на ветреную погоду, нас переполняла решимость покинуть Традун с разрешением или без него. Мы стали собирать продукты и купили второго яка. Но в самый разгар подготовки пришел настоятель монастыря с недоброй вестью. Долгожданное письмо из Лхасы наконец прибыло, но наши опасения подтвердились: нам запретили оставаться в Тибете. Само письмо мы не видели, нас просто уведомили о приказе следовать кратчайшим путем в Непал по тибетской территории до Кийронга, откуда всего восемь миль до непальской границы и семь дней пути до столицы Непала Катманду. Для перехода нам предоставят транспорт и слуг. Мы сразу же согласились с поступившим распоряжением: нас очень устраивал назначенный маршрут, позволявший еще немного проникнуть в глубь Тибета. Чем дольше мы сможем воплощать свои планы, не нарушая закон, тем лучше.

17 декабря мы покинули Традун, являвшийся нашим пристанищем четыре месяца. Мы не держали зла на чиновников, не разрешивших нам следовать в Лхасу. Всем известно, как трудно приходится иностранцам без паспорта в любой стране. Преподнеся нам подарки и снабдив транслортом, тибетцы продемонстрировали настоящее радушие, свойственное очень немногим народам мира. Хотя в то время я не так ценил выпавшую на нашу долю удачу, как сейчас, но мы с Ауфшнайтером все же были признательны суровой горной стране за восемь месяцев, проведенных вне лагеря.

И вот мы снова пустились в путь. Наш караван состоял из Ауфшнайтера, меня и двоих сопровождавших нас слуг. Один из них, словно священную реликвию, нес завернутое во что-то письмо правительства к губернатору района Кийронг. Все мы ехали верхом, а погонщик управлял нашими яками. Издалека было видно, что караван принадлежит людям уважаемым, с достатком, а не каким-то там двум оборванцам, несколько месяцев назад незаконно вторгшимся в Тибет.

Наш путь снова пролегал по водоразделу Гималаев на юго-восток. Река Цангпо уже покрылась льдом, когда мы переправлялись через нее, и ночью в палатке царил лютый холод.

Через неделю караван достиг деревни под названием Джонгка. Мы заметили ее издалека благодаря густым клубам дыма, нависшим над домами. Деревня состояла из сотни глинобитных хижин, а в ее центре возвышался монастырь. Вокруг простирались обработанные поля. Джонгка располагалась на слиянии двух ручьев, дававших начало реке Кози, текущей через Гималаи в Непал. Поселение окружала тридцатифутовая насыпь. Над местностью господствовал великолепный пик в 20 000 футов высотой; местные жители называли его Чогулхари. Близилось Рождество, наше первое Рождество с момента побега. Нас разместили в удивительно удобном доме. Граница произрастания лесов находилась всего в двух днях ходьбы отсюда, и дерево уже не считалось здесь недоступной роскошью. Его использовали для строительства и других житейских нужд. Сооружение из жести, воздвигнутое над очагом, который мы топили потрескивавшими сучьями можжевельника, хорошо согревало всю комнату. Когда наступил вечер, мы зажгли несколько тибетских масляных ламп и стали готовить к празднику баранью ногу.

Как и к других местах в Тибете, здесь не было гостиницы. Комнаты в частных домах выделялись путешественникам властями в порядке очередности, чтобы не очень обременять местное население. Постой путников в жилищах сельчан являлся составной частью системы налогообложения.

Мы не собирались задерживаться тут надолго, но сильные снегопады вынудили нас прожить в Джонгке почти месяц. Целыми днями с неба падали крупные хлопья снега, и все дороги были занесены. Мы с удовольствием отдыхали, интересовались деятельностью монахов и наслаждались в качестве зрителей представлениями заезжей группы танцоров из Ньенама.

В деревне проживали несколько представителей аристократии, и скоро мы с ними подружились. Мы тогда уже довольно сносно говорили по-тибетски и могли вести длительные дискуссии, в процессе которых узнавали много интересного о традициях страны. Канун праздника Святого Сильвестра прошел незамеченным, и наши мысли все чаще обращались к дому.

Когда удавалось, во время нашего вынужденного отдыха мы совершали небольшие вылазки по окрестностям, где обнаружили группу вырубленных в песчанике пещер, интересную шахту с множеством деревянных и глиняных идолов и листков из священных тибетских книг, несомненно являвшихся подношениями святым, когда-то жившим в этих пещерах.

19 января дороги стали более или менее проходимыми, и мы отправились в путь в составе огромного каравана яков. Впереди шло стадо ничем не навьюченных животных, игравших роль снегоуборочной машины, что, похоже, им очень нравилось. Территорию пересекали долины и овраги, и за первый день мы перешли не меньше чем через двенадцать мостов, пересекли реку Кози. Мой як, сам родом из Чангтанга, никогда раньше не видел моетов и трясся при одном их виде. И, только подталкивая его сзади и подтягивая спереди, мы заставляли его сдвинуться с места. В этом деле нам весело помогали погонщики. Мне советовали не брать яка в Кийронг: говорили, животное не перенесет теплого лета. Но я не хотел с ним расставаться, учитывая свои планы побега. А пока яку ничего не грозило: холод стоял лютый. Мой термометр показывал минус 30 градусов по Цельсию. Ниже делений у него просто не было!

Горный монастырь в окрестностях деревни Лонгда произвел на нас неизгладимое впечатление. В семистах футах над долиной красные башни и множество келий напоминали птичьи гнезда в скале. Несмотря на опасность снежных лавин, мы с Ауфшнайтером не смогли устоять перед соблазном подняться на скалу, чтобы полюбоваться оттуда еще одним прекрасным видом Гималаев. Наверху мы повстречали несколько монахов и монахинь, которые поведали нам, что этот монастырь основал Миларепа, известный тибетский святой и поэт, живший в XI веке. Вполне понятно, что такое величественное окружение и безлю-дие делали это место весьма пригодным для медитации и поэзии. Мы с сожалением расставались с ним, твердо веря в то, что нам еще удастся посетить его снова.

С каждым днем снега становилось все меньше и меньше, и, достигнув границы произрастания лесов, мы оказались прямо-таки в тропиках. Здесь зимняя одежда, подаренная нам тибетским правительством, оказалась не нужна. Мы достигли Дротанга, последнего пункта перед Кийронгом. А всего нам потребовалась неделя, чтобы добраться до Кийронга, до которого по хорошей дороге три дня пути из Джонгки, быстрый же курьер покрывает это расстояние за один день.

Название Кийронг означает «деревня счастья», и по праву. Я всегда вспоминаю это место с грустью. Если бы меня спросили, где я хочу провести остаток дней, я бы ответил – в Кийронге. Я мечтаю иметь там дом из красного кедра, с садом и быстрым ручьем, пробегающим по нему, с разнообразными фруктами, растущими в саду… Хотя Кийронг находится на высоте более 9000 футов, он расположен на двадцать восьмой параллели, и климат там хороший. Когда мы прибыли туда в январе, температура была чуть ниже нуля. Она здесь вообще редко опускается ниже десяти градусов. Времена года соответствуют нашим сезонам в Альпах, но растительность субтропическая. На лыжах можно кататься круглый год, а летом подниматься на многочисленные двадцатитысячники.

В Кийронге было примерно шестьдесят домов. Село являлось резиденцией двух районных губернаторов, курировавших тридцать деревень. Нам сообщили, что мы первые европейцы, посетившие Кийронг. Местные жители с интересом наблюдали за нашим появлением. Нас поместили в доме фермера, очень похожем на тирольские дома. Казалось, вся эта деревня перенесена сюда из Альп, только вместо труб крыши домов украшают молитвенные флаги. Они пятицветные, каждый цвет символизирует различные аспекты тибетской жизни.

На земляном этаже располагались стойла для коров и лошадей. Жилое помещение семьи от них отделялось толстым потолком. Туда можно было подняться по лестнице со двора. Массивные матрасы играли роль кроватей и мягких кресел. Возле них стояли маленькие низкие столики. Все члены семьи держали свои одежды в ярко окрашенных шкафах, а перед неизменным вырезанным из дерева алтарем горели масляные лампы.

Зимой вся семья обычно рассаживается на полу вокруг огромного открытого очага и пьет чай.

Нас с Ауфшнайтером поселили в довольно тесной комнатке, поэтому я вскоре перебрался на ближайший сеновал. Мой приятель вел нескончаемую войну с крысами и тараканами, а я – с мышами и блохами. Хоть мне так и не удалось справиться с этими паразитами, прекрасный вид ледников и рододендроновых лесов компенсировал все неудобства. К нам был приставлен слуга, но мы предпочитали готовить пищу самостоятельно. В нашей в комнате был очаг, и нас снабжали дровами. Мы почти не тратили денег. Продукты стоили нам не более 2 фунтов и 10 пейсов в месяц. Я заказал себе новые штаны, и портной попросил за это всего полкроны.

Традиционным блюдом тут являлась цампа. Готовят ее следующим образом. Вы нагреваете песок до высокой температуры на металлической сковородке и затем сыплете сверху ячмень. Зерна взрываются с негромким хлопком, после чего вы отсеиваете песок от зерна с помощью мелкого сита. Потом зерно нужно тщательно истолочь. Полученную муку замешивают на масляном чае или молоке и подают к столу. Тибетцы создали культ цампы и приготовляют ее в различном виде. Вскоре мы к ней привыкли, но масляный чай никогда не вызывал у нас восторга. В него обычно добавляют прогорклое масло, вызывающее отвращение у любого европейца. Однако в Тибете такой чай пьют везде, зачастую до шестидесяти чашек в день. В Кийронге, кроме масляного чая и цампы, тибетцы едят рис, пшеницу, маис, картошку, турнепс, лук, бобы и редис. Мясо здесь редкость. Поскольку Кийронг считается святым местом, тут никогда не убивают животных. Мясо появляется на столе, только если оно привезено из другого района или, что случается чаще, если медведи или пантеры оставляют свою добычу недоеденной. Я поражался, как столь строгий запрет на убийство животных уживается с таким фактом: каждую осень через Кий-ронг прогоняют около пятнадцати тысяч овец на бойни Непала, и за это тибетцы не стесняются взимать приличный налог.

В самом начале своего пребывания мы нанесли визит районным властям. Слуга уже доставил им нашу подорожную грамоту. Бонпо считал, что мы направимся прямиком в Непал, но у нас имелись другие планы, и мы попросили разрешения остаться на некоторое время в Кийронге. Чиновник воспринял нашу просьбу довольно спокойно и пообещал направить запрос по этому поводу в Лхасу. Кроме того, мы также посетили представителя Непала. Тот рассказывал о своей стране в самых радужных красках. Между тем до нас дошло, что Копп после нескольких дней пребывания в непальской столице был выслан в лагерь для интернированных лиц в Индию. Поэтому нас не соблазнили автомобили, велосипеды и кинокартины, обещанные в Катманду.

Надежда на получение вида на жительство из Лхасы была незначительной, а отправившись в Непал, мы, несомненно, оказались бы в Индии. И мы решили набираться сил в сказочной деревушке Кийронг, пока не удастся выработать новые планы спасения. В тот момент мы не могли даже предположить, что проживем в Кийронге почти девять месяцев.

Нам совершенно не приходилось скучать. Мы заносили в свои дневники сведения о манерах и обычаях тибетцев. Почти каждый день мы отправлялись исследовать окрестности. Ауфшнайтер, который был секретарем Института Гималаев в Мюнхене, использовал представившуюся возможность для составления карт. На карте, которая у нас имелась, значилось только три названия. Нашими стараниями к ним добавилось более двухсот. Мы не только наслаждались свободой, но и находили ей практическое применение.

Наши экскурсии поначалу ограничивались лишь ближайшими окрестностями, но постепенно заходили все дальше и дальше. Местные жители свыклись с нами, и никто нам не мешал. Больше всего, естественно, нас привлекали горы, а затем уж расположенные вокруг Кийронга горячие источники. Их было несколько. Самый горячий находился в бамбуковом лесу на берегу холоднейшей реки Кози. Из-под земли, пузырясь, струилась почти кипящая вода, стекавшая в искусственный бассейн, где ее температура снижалась до 40 градусов по Цельсию. Обычно я поочередно нырял то в горячий бассейн, то в ледниковые воды Кози.

Весной здесь начинается обычный купальный сезон. Группы тибетцев приезжают сюда, и повсюду в этом заброшенном месте, в двух часах ходьбы от Кийронга, строятся бамбуковые хижины. Раздетые мужчины и женщины купаются в бассейне, и любые проявления застенчивости вызывают громкий смех. Многие семьи проводят на курорте все свободное время. Они покидают свои дома с полными мешками провизии и бочонками пива и отдыхают тут пару недель, живя в бамбуковых хижинах. Представители высших классов тоже часто посещают эти источники, приезжая сюда со своими караванами и кучей слуг. Однако курортный сезон длится лишь короткое время, поскольку река, переполнившись талыми водами, затопляет все источники.

В Кийронге я познакомился с монахом, изучавшим когда-то медицину в Лхасе. Его уважали, и он безбедно жил на подношения, получаемые за его услуги. Он использовал разнообразные методы лечения. Один из них заключался в наложении молитвенной печати на пораженный участок тела, что давало хорошие результаты при лечении истеричных больных. В тяжелых случаях он клеймил пациента каленым железом. Я сам видел, как таким образом он вернул в сознание безнадежно больного человека, однако этот метод отрицательно сказался на большинстве его пациентов. Он также применял каленое железо, пытаясь лечить домашних животных. Поскольку я считался как бы полу-доктором и очень интересовался всем связанным с медициной, я проводил много времени в беседах с этим монахом, признавшим, что его знания весьма ограниченны. Но он мало об этом беспокоился, а неприятностей избегал, часто меняя место жительства и успокаивая свою совесть тем, что получаемые подношения использует в религиозных целях.

В середине февраля мы отметили наш первый тибетский новый год. Год в Тибете определяется по лунному календарю и имеет два названия, одно – от животного, другое – от химического элемента. Новый год, отмечаемый по дню рождения и дню смерти Будды, – самый большой праздник в году. Прошлой ночью мы уже слышали голоса поющих нищих и странствующих монахов, переходящих из дома в дом с просьбами о подаянии. Утром свежесрубленные сосенки, украшенные флагами, выставлялись на крышах, торжественно распевались религиозные гимны, а богам предлагалась цампа. В качестве подношения люди несли в храмы масло, и вскоре огромные медные чаны переполнились им. Только после этого боги удовлетворились и были

готовы ниспослать блага в новом году. Белые шелковые ленты украсили позолоченные статуи идолов в знак особого к ним уважения. И верующие падали ниц пред ними.

Богатые и бедные искренне, без какого-либо потаенного умысла, предлагали богам свои подарки и умоляли о благосклонности. Трудно найти какой-либо другой народ, столь единодушно преданный своей религии в повседневной жизни. Я всегда завидовал простой жизни тибетцев, так как сам всю жизнь оставался искателем. Хотя, находясь в Азии, я научился медитировать, тайный смысл жизни так и не открылся мне. По крайней мере, я научился спокойно воспринимать различные события и не метаться из крайности в крайность в море сомнений.