Часть вторая. Коническая скала 1 страница

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

 

 

Холод привел Карцова в сознание. Тяжесть сдавливала грудь. Острая боль вонзалась в уши. Задыхаясь, он приоткрыл рот, и в горло хлынула соленая вода.

Он бешено заработал руками. Скорее, скорее!.. Чувствуя, что легкие готовы лопнуть от напряжения, уже охваченный конвульсиями удушья, он из последних сил рвался наверх.

Вокруг светлело. Вот уже совсем рядом ослепительно белая колышущаяся пленка — поверхность воды. Еще миг, и, оглушенный свежим воздухом, ветром, шумом моря, Карцов завертелся в волнах, отплевываясь и с трудом превозмогая тошноту.

Придя в себя, он оглядел изрытое ветром море. Корабля не было. Только вдали, на гребне высоко взметнувшейся волны, мелькнула разбитая шлюпка. Мелькнула и скрылась.

Что-то заставило его обернуться. Он увидел: расплескивая волны, всплывает немецкая подводная лодка. Да, немецкая — он это сразу определил по характерному силуэту рубки.

Не сводя с нее глаз, он сделал несколько глубоких вдохов, погрузился и под водой поплыл в сторону.

Намокшая одежда сковывала движения. Вынырнув и глотнув воздуха, он вновь ушел под воду и сбросил сперва китель, затем ботинки и брюки.

Когда он появился на поверхности третий раз, до вражеской лодки было метров сто. Она разворачивалась в его сторону.

Лодка закончила маневр, и под ее штевнем[31]вскипел бурун. Тогда Карцов нырнул и поплыл навстречу, рассчитывая, что лодка пройдет сверху, он окажется у нее за кормой, затеряется среди волн. Берег был недалеко, милях в пяти. Он не сомневался, что доберется до суши.

Только бы не заметили!

Случилось иначе. Всплыв, он увидел: лодка с застопоренными двигателями покачивается невдалеке, и с нее спускают надувную шлюпку.

Он хотел было вновь уйти под воду, но вдруг понял: это напрасно, ему не спастись — что бы он ни предпринял, его настигнут.

Вот в мечущуюся на волнах шлюпку тяжело прыгнул матрос. Другой, наклонившись с палубы корабля, подал ему автомат, а затем и сам перебрался к товарищу. Шлюпка отвалила.

Карцов ждал, глядя на немцев, не двигаясь, только чуть шевелил ладонями, чтобы держаться на плаву.

Несколько минут назад произошел бой, короткий и ожесточенный. Из тумана, который с рассвета закрыл и небо и море, неожиданно выскочил вражеский тральщик. Немцы растерялись, моряки советского сторожевика тоже. После секундной заминки мимо Карцова промчался комендор. Развернув носовое орудие, он всадил снаряд во врага. Попадание, видимо, пришлось в боезапас — ослепительная вспышка скрыла германский тральщик, а взрывная волна так швырнула советский корабль, что тот лег бортом.

Последний, кого видел Карцов на палубе своего сторожевика, был боцман: перекошенный в крике рот, рука с растопыренными пальцами, указывающая в море. Боцман раньше других заметил торпеду, но все-таки слишком поздно…

А шлюпка между тем приближалась. Матрос, сидевший на веслах, поминутно оглядывался. Другой готовил бросательный конец. Оба были в желтых клеенчатых куртках и спасательных жилетах, оба в темных пилотках.

В последний раз взглянул Карцов на крутые белесые волны, лохмотья тумана под сизым небом, коротким усилием вытолкнул воздух из легких и — погрузился…

Над головой Карцова механизмы и стянутые в пучки трубы. Переборки подрагивают. Койка, в которой лежит Карцов, тоже. Он в утробе германской подводной лодки, которая плывет неизвестно куда.

Сторожит его тот самый матрос, что сидел на веслах в резиновой шлюпке. Это ширококостный худой человек, на длинном лице которого вечная озабоченность. От него Карцов узнал подробности своего пленения. На лодке думали, что он с германского тральщика, поэтому старались. Длиннолицый прыгнул за ним, настиг на глубине, уже потерявшего сознание.

Откачивали Карцова долго. Каково же было разочарование подводников, когда он назвал себя! Не хотели верить. Ведь он отлично говорит по-немецки. К тому же у него на руке, ближе к плечу, выколото “Ханс”. Так звали школьного друга Карцова. В пятом, кажется, классе, начитавшись Густава Эмара, они решили стать побратимами. Придумали специальный ритуал. Иглы и тушь нашлись у знакомого лодочника в порту. И вот Карцов выколол Хансу “Кирилл”, а тот ему — свое имя по-немецки.

Вероятно, он допустил оплошность, не попытавшись сыграть на заблуждении фашистов. Очнувшись, он хотел расшвырять тех, кто его держал, бился, кричал. Будто можно спастись из стальной коробки, со всех сторон окруженной водой!..

Впрочем, все это позади.

А что предстоит?

Лодка придет на базу, и его сдадут в морскую разведку. Потом — лагерь, если он выдержит и доживет до лагеря.

Карцов откидывается в койке, закрывает глаза. Итак, тринадцатый день плена. Кормят пленника сносно, не бьют. Более того, его отконвоировали к командиру лодки, и тот пытался завязать разговор, на все лады варьируя тему “Мы честные немцы”.

Разговор не получился.

Это произошло дней десять назад. С тех пор пленника не тревожили.

А вчера лодка атаковала корабль. Торпеды нашли цель. Как сообщил длиннолицый, жертвой пиратов был транспорт союзников, пытавшийся в одиночку проскочить опасный район.

Как же рассчитаться с фашистами? Карцов думает об этом день и ночь, изобретает все новые проекты уничтожения лодки и тут же отвергает: их нельзя выполнить. Он часами лежит неподвижно, закрыв глаза. Только бы не видеть тех, кто рядом. Ему все кажется — это кто-нибудь из них убил Глеба.

Глеб — старший брат. Он один поднял на ноги Кирилла. Один, потому что много лет назад отец бросил семью и куда-то уехал, а вскоре умерла мать. Глеб ушел из института, стал чертежником — это позволяло работать дома. Соседи советовали разыскать отца, потребовать помощи. Глеб отмалчивался, хмурился.

Кирилл вспоминает: на плите кипит бак с бельем, Глеб чертит здесь лее, на кухонном столе, уголком глаза следя за братом, который зубрит урок. Глеб все успевал: и хозяйничать, и чертить, и легонько щелкнуть по лбу Кирилла, задремавшего над учебником…

А потом они одновременно поступили в институты: Глеб — доучиваться на инженера-мостовика, Кирилл — в медицинский. Последние годы они жили в разлуке: старший брат служил в одном из городов Украины, младший — на флоте. Уговорились встретиться летом сорок первого, вместе провести отпуск. Глеб погиб в первый же месяц войны…

Медленно тянется время. Корпус лодки подрагивает от работы моторов. Воздух застоявшийся, затхлый.

В отсеке шаги. Карцов узнает шаркающую походку своего стража. Подойдя, длиннолицый толкает в бок пленника:

— Поднимайся!

Вскоре Карцов в крохотной каюте, близ центрального поста, наедине с командиром подводной лодки.

— Я доложил о вас моему командованию. Мне приказано…

Подводник не успевает закончить. В переговорной трубе голос:

— Командира корабля прошу в центральный пост.

Немец поспешно выходит.

Включен сигнал тревоги. По настилу отсеков стучат матросские ботинки. Взвыв, на тонкой ноте гудят электродвигатели.

Затаившаяся в океанских недрах лодка устремляется в атаку.

Каков же объект нападения нацистов?

В каюту, где сидит Карцов, доносятся лишь обрывки команд да голос акустика, пост которого где-то рядом.

А перед дверью в каюту все так же стоит длиннолицый страж.

Уши, привыкшие к шуму моторов, отфильтровывают его. И Карцову кажется — в лодке тихо. Голос матроса, монотонно считывающего показания прибора, усугубляет напряжение.

И вот толчок в носовой части лодки. Ушла торпеда — выброшенный сжатым воздухом длинный стальной снаряд мчится к цели, неся в себе сотни килограммов взрывчатки.

Карцов мысленно считает секунды. На счете “десять” новый толчок: выстрел второй торпедой.

Вновь секунды томительного ожидания. Затем — отдаленный удар большой силы.

Лодка с дифферентом[32]на нос уходит в глубину.

Вскоре доносится второй взрыв.

На лодке сыгран отбой тревоги. Отдраивают тяжелые двери отсеков. Корабль наполняется шумом.

Дверь каюты распахнута. Слышны приближающиеся шаги. Беседуя, проходят два офицера. До Карцова доносится:

— Красный крест на борту…

Вот, оказывается, кто жертва фашистов — корабль с красными крестами, плавучий госпиталь, по всем законам войны неприкосновенный для любого противника!.. Карцову видится растерзанное торпедами госпитальное судно. Повсюду трупы погибших при взрыве. Уцелевшие — калеки, раненые и больные — облепили трапы, карабкаются на палубу, скатываются оттуда в воду, в окровавленных повязках, беспомощные, беззащитные…

Вскочив с раскладного стула, он стискивает руками голову.

Конвоир кладет палец на спусковой крючок автомата.

— Эй, ты! — предупреждает он пленника. — Веди себя спокойнее!

Еще минута ожидания — и возвращается командир лодки.

— Вот и все, — говорит он, подсаживаясь к столику. — Это был транспорт. Тип “Либерти”. Семь тысяч тонн. Один из тех, что сейчас во множестве лепят на верфях Америки. Наглец, он шел без охранения!

— У него были красные кресты на бортах!

Командир лодки будто и не удивился тому, что пленному известно о крестах. Бледное лицо немца, обрамленное бородкой, неподвижно. В глазах равнодушие, усталость.

— Госпитальное судно? Ну и что? Какая разница? Когда русские бомбят немецкие города, они не разбирают, где завод, а где дом или госпиталь!

— Неправда!

— Ну, не русские, так американцы или англичане. Не все ли равно? И они правы, черт бы их всех побрал: больные выздоравливают, у раненых срастаются кости, затем те и другие садятся за штурвалы бомбардировщиков, становятся к пушкам и минометам!.. Вот так, господин гуманист.

Иронически оглядев пленного, подводник склоняется к переговорной трубе:

— Акустик!

— Слушаю, командир.

— Обстановку!

— Чист горизонт, командир.

— Мы подвсплываем под перископ. К тонущему может спешить помощь. Берегись, если прозеваешь фрегат!

К переборке приколота карта. До сих пор ее закрывал висевший рядом клеенчатый плащ командира. Сейчас, обернувшись к переговорной трубе, хозяин каюты задел плащ, и тот соскользнул на пол. На карте извилистая карандашная линия. Видимо, путь, пройденный лодкой. А вот и точка, где она сейчас находится.

В первую секунду Карцов не верит: это очень далеко от места, где погиб его корабль. Впрочем, он уже две недели в плену, и все время лодка движется, причем ночью — в надводном положении; значит, с большой скоростью… Да, за тринадцать дней она могла пройти огромное расстояние.

Куда же она направляется? В этом южном море с крохотными экзотическими островами не должно быть военных объектов гитлеровцев.

Снова взгляд на карту, и Карцов вспоминает: неподалеку, менее чем в двух десятках миль к югу, расположен остров, и на нем база флота союзников. Вот оно что! Теперь понятно, откуда шло госпитальное судно.

Память продолжает подсказывать. Пять суток назад, в ночное время, когда лодка всплыла, на ее палубе долго слышались топот, возгласы, какая-то возня. Будто она пришла в порт и стала под погрузку. Сейчас он не сомневается: да, лодка принимала груз. Где-нибудь в укромной бухте одного из островков, а то и просто в открытом море она встретилась со своим танкером, получила соляр для дизелей, торпеды, продовольствие, пресную воду. Теперь, полностью снабженная и укомплектованная, она займет позицию в районе базы противника и будет топить его корабли.

Подводник отводит в сторону переговорную трубу.

— Продолжим нашу беседу. Э, да вы, я вижу, распустили нервы. Из-за каких-то там союзников? Стоит ли? При случае они с удовольствием выстрелят вам в спину. Выстрелят, не сомневайтесь!.. Итак, я доложил о вас и получил распоряжение. Мое командование пришло к выводу, что может предоставить вам свободу…

Сделав паузу, он ждет. Собеседник молчит.

Тогда подводник продолжает. Русский офицер может не сомневаться, что с ним говорят серьезно. Кстати, его не просто отпустят, но и сделают так, чтобы он благополучно добрался до своих. Конечно, он должен подписать обязательство…

— Какое?

— О, пустяковое! Кроме того, вам будут хорошо платить. В короткое время вы станете обеспеченным человеком.

— А вдруг я обману вас? — тихо говорит Карцов. — Сперва соглашусь для вида, а потом надую? Вернусь к своим и расскажу все, как было? Что тогда?

— Заключая сделку, всегда рискуешь. — Командир лодки пожимает плечами. — К сожалению, это неизбежно. Но вы должны знать: у меня нет ощущения, что риск чрезмерен. Короче, я убежден, что имею дело с порядочным человеком.

— Порядочный человек не сможет умолчать о потоплении госпитального судна.

— Это порядочность глупца! Вы, конечно, шутили?

— Нет! Немец встает.

— Нет?.. И вы отказываетесь от спасения? Даже не попытаетесь обмануть меня?

— Я ненавижу вас! Всех ненавижу и презираю — до последнего вашего солдата!

Трах!.. Получив сильный удар в лицо, Карцов отлетает к двери. Здесь его хватают, вытаскивают из каюты. А он кричит, отбивается, рвется.

Каюта командира в носовой части лодки. Отсек, где содержат Карцова, расположен в корме. Пленного тащат через центральный пост.

И вдруг грохот сотрясает лодку. Взрыв, второй взрыв. Гаснет свет.

Взрывы, взрывы!

Будто гигантские молоты бьют в корпус подводного корабля. Его кренит, и в отсек врывается вода.

Конвоиры исчезли. Карцов ошеломленно прижался к переборке. Темнота, топот, крики. Резкий голос командира требует, чтобы было включено аварийное освещение. Лампочки вспыхивают и тотчас гаснут. Снова удар, и отсек наполняется пронзительным свистом — в нем тонут вопли ужаса, боли.

Карцов плотнее прижимается к стене: беда, если угодишь под струю сжатого воздуха, вырвавшегося из перебитой магистрали!..

А вода прибывает. Она уже по пояс, по грудь…

Впереди, откуда хлещет вода, слабый проблеск. Надо решаться! Несколько глубоких вдохов — и Карцов ныряет в поток. Бешено работая руками и ногами, он пробивается вперед. Вот она, пробоина — большая дыра с вдавленными внутрь краями. За ней пенистый зеленый свет. Это значит: лодка у самой поверхности.

Карцов протискивается в пробоину, извиваясь всем телом, чтобы не коснуться острых лохмотьев разорванной стали.

И вот уже он в вольной воде, а мимо медленно скользит в бездну умирающий корабль. И слышны в нем приглушенные крики, и удары стали о сталь, и резкие пистолетные выстрелы…

Все ближе поверхность моря. Над головой подобие изогнутого зеркала. Оно колышется, отражая всплывающего человека.

Еще мгновение — и Карцов наполовину выскакивает из-под воды.

Солнце!

Солнце, по которому он так истосковался за недели плена, клонящееся к горизонту тяжелое красное солнце! Карцов всей грудью вбирает воздух. Яркий свет, свежий морской ветерок — от всего этого кружится голова, слабеет тело. Он словно пьяный.

Рокот мотора вверху заставляет его поднять голову. В небе беспокойно кружит самолет. Вот кто потопил германскую лодку!

Вокруг вспухают и лопаются огромные пузыри. Вода покрывается пеной. По ней растекается масляное озеро. Это соляр из раздавленного на большой глубине корабля.

С бомбардировщика пятно заметили. Он разворачивается и летит на юг. Карцов кричит, машет ему рукой, хотя понимает — с высоты в триста метров вряд ли заметишь в волнах человека.

А самолет все дальше. Скоро это едва различимая точка на горизонте.

Карцов один в пустынном море.

Первым делом он сбрасывает тяжелые парусиновые брюки, которыми его снабдили на лодке. Он собрался стащить и свитер, но передумал: вероятно, он долго пробудет в воде, и свитер предохранит от переохлаждения.

Несколько минут Карцов плавает над местом гибели лодки в надежде найти спасательный жилет. Поиски тщетны. И тогда его охватывает страх: уже кажется — он утомлен, вода холодна, слишком учащенно бьется сердце. Он убеждает себя не думать об этом. В конце концов, час назад положение его было куда хуже.

И он начинает путь.

Солнце низко над горизонтом. Солнце — это ориентир. Там, где оно садится, запад. Юг левее на восемь румбов.

Курс на юг.

Держаться юга.

В десяти — пятнадцати милях к югу остров, и на нем база военного флота союзников.

Там спасение.

 

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

 

 

Прямые расслабленные ноги ритмично движутся в воде — вверх-вниз, вверх-вниз. Руки совершают медленные длинные гребки. Это кроль — быстрый и экономный вид плавания.

В большом городе на Каспии, где прошли детство и юность Карцова, были традицией длительные проплывы от причальных бонов городского яхт-клуба до едва приметного на горизонте горбатого острова.

Карцов не раз участвовал в этих проплывах, а однажды даже пришел на финиш вторым. Плыть в холодном бурном Каспии было куда трудней, но катера указывали путь спортсменам, и за каждым двигались лодки с сидевшими наготове спасателями.

И еще: на Каспии нет акул!

А здесь он уже видел одну. Его высоко подняла волна, и с ее гребня он заметил, как мелькнул на поверхности треугольный плавник — грязно-белый, с розоватым отливом.

Акула исчезла. Вероятно, не заметила человека. А вдруг плывет за ним под водой и только ждет случая, чтобы вцепиться…

Карцов подтянул ноги, опустил голову в воду. Вот почудилось: внизу появилась тень. Решившись, он ныряет ей наперерез. Но море, пустынное на поверхности, пустынно и в глубине.

Он продолжает путь.

Мысль об акуле гвоздем сидит в голове. Теперь он убежден, что ее смущает свет, что она, как все хищники, ждет темноты.

А вечер надвигается. Солнце уже коснулось воды. Еще четверть часа — и тьма окутает море.

Он плывет. Шея и руки затекли, бедра отяжелели. Перевернувшись на спину, он разбрасывает руки. Молено и отдохнуть.

Он дремлет в прогретой солнцем воде, и ему мерещится Каспий.

Семилетним мальчишкой он дни напролет просиживал на каменном парапете набережной, таская самодельной удочкой глупых жирных бычков. Год спустя с этого же парапета головой вниз кидался в пенные волны и, на удивление зевакам, всплывал метрах в двадцати от берега.

А потом были дальние шлюпочные походы к островам — за змеями и птичьими яйцами для школьного музея, с длинными, до краев наполненными романтикой ночами у костра.

Однажды знакомый эпроновец подарил ему очки, выкроенные из резинового водолазного шлема. В тот день Каспий был на редкость тих и прозрачен. Любуясь им, Кирилл долго стоял на скале и повторял запомнившиеся ему строки: “О, спокойствие моря! О, уплыть бы в его просторы, удалиться от берегов, уединиться посреди его безмолвия!”

Он подумал: удивительно, как одинаково могут мыслить два совершенно разных человека — французский литератор Пьер Лоти и русский мальчишка. Будто вместе сочиняли эти слова…

Потом он надел очки и кинулся в воду. Он был ошеломлен тем, что внезапно открылось его глазам. Со всех сторон его обступили фантастически яркие краски. Желтый, зеленый, красный, синий, фиолетовый цвета, их оттенки были щедро разбросаны на песке и скалах, на водорослях и проплывавших мимо рыбках. И каждая крупинка краски сверкала и искрилась, будто это был крохотный драгоценный камень.

Так он впервые познакомился с подводным миром. И уже не мог жить без моря.

Он изучил кислородный дыхательный аппарат, совершил с ним десятки спусков под воду.

К этому времени он уже был студентом-медиком. Он решил: став врачом, пойдет служить на корабли, посвятит жизнь изучению моря. Он имел в виду мирные корабли. А вышло так, что он стал врачом на сторожевике…

Стряхнув оцепенение, Карцов делает несколько сильных гребков. Запрокинув голову, глядит в небо. Еще недавно оно было бледно-голубым, теперь стало сиреневым. Надвигается ночь. В этих широтах ночь сменяет день почти мгновенно.

Недели плена не прошли бесследно. Он так утомлен? Так велика потребность хоть на минуту закрыть глаза, отключить сознание, волю!

Если бы не акула! Ему все кажется: она где-то здесь, неподалеку.

Карцов борется изо всех сил, но тщетно.

“Акула рядом”, — это была его последняя мысль, перед тем как он впал в забытье.

С этой же мыслью Карцов открывает глаза. Кажется, лишь секунду назад смежил он веки, но теперь над ним чернота и звездная россыпь. И ярче всех сияет большой бриллиантовый ромб — Южный Крест.

Надо продолжать путь.

Он ложится на грудь. Первый гребок, и — о чудо! — руки будто в огне. Жидкое серебро струится с пальцев, растекается по воде, и вскоре все вокруг усеяно крохотными бледными огоньками — они мерцают, приплясывают, пропадая и возникая снова.

Он продолжает путь. Теперь ориентир — Южный Крест.

Изредка он оглядывается. За ним тянется полоса светящейся воды. Волны то заслоняют ее, то вновь открывают, и свет будто пульсирует.

Но ему нельзя отвлекаться, нельзя сбавлять скорость. Плыть вперед, точно на юг. Еще немного, еще пять или шесть часов, и он достигнет цели.

Если бы не акула! Мысль о ней неотступна.

А ее нет.

Неизвестность столь томительна, предчувствие надвигающейся беды так велико, что он ловит себя на мысли, что ждет ее, почти хочет, чтобы она пришла.

И вот акула.

Из глубины скользнула к поверхности тень. Она двигалась наискосок, но вдруг свернула и ринулась к человеку.

Прежде чем Карцов смог сообразить, руки его, взметнувшись над головой, гулко шлепнули по воде. В следующий миг он нырнул и, яростно гребя, помчался к акуле. Он действовал так, будто имел дело с собакой.

Она и была для него собакой. Но — собакой Баскервилей: огромная, мощная, вся в ореоле синих призрачных огоньков, такая же черная и свирепая.

Акула скрылась.

Он вновь увидел ее, когда всплыл.

Она была на поверхности, но держалась в отдалении. Надолго ли?

Надо плыть. Пусть акула, пусть сотня акул вокруг — он все равно должен плыть на юг, строго на юг!

Теперь движения его медленны. Он плывет брассом, ибо с акулы нельзя спускать глаз. И еще: ему хочется быть таким же неслышным, как она, медлительным и неторопливым. Акула не должна думать, что ее боятся. Кто знает, что еще ей взбредет в голову!

Час проходит. И еще час.

Ночное тревожное море. Тишина, изредка прерываемая всплеском волны.

Внезапно акула сворачивает и мчится по дуге, оставляя за собой четкий пунктир света. Вскоре человек заключен ею в огненное кольцо.

Она продолжает чертить круги. Она будто не замечает плывущего. Но Карцов видит: постепенно кольцо сжимается.

Секунда — и плавник исчез. В то же мгновение Карцов бьет по воде руками и погружается. Глаза широко раскрыты, пальцы выставленных рук растопырены.

Резкими гребками Карцов поворачивается в воде. Где же она? Акулы нет.

Еще несколько секунд — и он всплывает. Работают только руки. Ноги подтянуты к животу: быть может, она уже крадется из глубины…

Он плывет на юг. Так же, как прежде, акула кружит на поверхности. Но теперь Карцов почти не следит за ней. Он устал. Ноги окоченели. Хорошо, что на нем свитер. В свитере слой воды, нагретой теплом ею тела. Сердце и легкие защищены. Это счастье, что он сохранил свитер.

Появилась луна.

По мере того как она восходит к зениту, свечение в море слабеет. Сейчас лишь отдельные искорки вспыхивают на воде. Сама вода кажется маслянистой, тяжелой.

Человек плывет на юг. Акула — тоже. Они движутся, не изменяя дистанции, будто связанные невидимой нитью.

Постепенно к привычным шумам моря примешивается прерывистый шорох. Он все слышнее.

Неужели прибой?

Карцов пытается восстановить в памяти сведения об острове, где находится база союзников. Да, близ него должны быть рифы.

Сильно стучит сердце. Трудно поверить, что спасение близко.

И тут в третий раз атакует акула.

Теперь она мчится, с шумом расплескивая волны. Живая торпеда в ночном море!

Ударами рук о воду ее уже не отпугнуть.

Плыть навстречу?

Кричать?

А она все ближе. И Карцов погружается — ногами вперед, запрокинув голову, не отрывая глаз от расплывчатого очертания луны на поверхности моря.

И вдруг — луны нет.

Это акула. Она там, где секунду назад ушел под воду Карцов. Он отчетливо видит ее силуэт на фоне желтого светового пятна. Она неподвижна. В замешательстве, потеряв его из виду? Или ждет?

Карцов сжался на глубине.

Он задыхается. Он всплывает.

Давлением воды его подталкивает к акуле. Он возле ее головы.

Совсем рядом глаз чудовища — желтый, светящийся, с узким кошачьим зрачком.

В отчаянии, покоряясь судьбе, Карцов делает шумный выдох.

Бульканье пузырей. И в тот же миг — рывок огромного тела, рывок такой мощи, что Карцова вышвырнуло из воды.

Акула исчезла…

 

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

 

 

Смутно белеет в ночи гористый остров. Еще немного — и Карцов будет среди друзей. Остров — база флота союзников.

Холодно, очень холодно, и особенно затылку и ногам. Но он выдержит. Он уже выдержал. Скоро к нему протянутся руки товарищей по оружию.

Рифы остались в стороне. Все ближе берег. Где-то здесь должен быть вход в бухту…

Так и есть. Примерно через час пути открывается бухта. Остров темен, в бухте же нет-нет да и мелькнет огонек. Один, довольно яркий, вспыхивает на оконечности длинного мола. Туда и надо держать.

Шум винтов заставляет его насторожиться. Из-за острова появляется корабль. За ним встают бугры вспененной воды. Это рвутся сброшенные с кормы глубинные бомбы. Сторожевик патрулирует перед базой, оберегая ее от вражеских подводных лодок.

Взрывы следуют один за другим, и каждый болью отдается в груди Карцева. Ему несдобровать, если корабль изменит курс и бомбы лягут ближе.

Сторожевик скрывается за мысом. Быстрее, быстрее к бухте: корабль может вернуться!

Вскоре Карцов возле мола. Бетонная громадина стеной поднимается из воды, ограждая базу от зыби. Там, где мол кончается, — узкий вход в бухту, ее ворота. Сейчас бухта заперта — сведены плавучие боны, поддерживающие стальную сеть.

У противолодочной сети ячеи достаточно велики, чтобы сквозь них мог проплыть человек. В эту же и головы не просунешь. И сеть, надо думать, тянется до самого дна. Остается одно — вплотную подплыть к молу: быть может, отыщется щель между стеной и боном.

Расчет верен. Сравнительно легко проскользнув в бухту, он плывет вдоль мола, высматривая, где можно выбраться из воды.

Вдруг на острове вспыхивает прожектор, стучит пулеметная очередь. Тотчас включаются прожекторы в десятке других мест. Видны корабли, стоящие у причалов и посреди бухты — на бочках. Прожекторы шарят по воде. Пулеметы, которые теперь бьют и с берега и с кораблей, тоже целят вниз Там, где вода освещена, она временами вскипает от пуль.

Плыть дальше нельзя, оставаться на месте тоже: одна из пулеметных очередей угодила в бетон над головой Карцова, другая вспенила воду совсем рядом.

Между тем переполох в бухте растет.

В стороне проносится катер. Карцов кричит, но голос его тонет в реве мотора.

А пулеметы продолжают бесноваться. Отовсюду взвиваются осветительные ракеты. Где-то бьет пушка.

Надо быстрее выбраться из воды! С этой мыслью Карцов продвигается вдоль мола, всматриваясь в стену. Впереди какая-то тень. Быть может, трап?

Карцов подплывает туда и вдруг оказывается в полосе света. Голос сверху приказывает ему не шевелиться. Ослепленный, он бестолково вертится в воде. Рыча мотором, подскочил катер, резко стопорит. Карцова втаскивают на борт.

— Эй, взгляните сюда! — по-английски доносится с мола. — Вот он, второй. Хватай его, ребята!

В катер швыряют человека в черном резиновом костюме и перепончатых ластах на ногах.

Катер готов отвалить, но в последний момент матрос, стоящий на баке с отпорным крюком в руках, опускает крюк в воду и вытаскивает какой-то предмет. Карцов узнает кислородный дыхательный прибор. Ему ясно: человек в резиновом костюме — подводный разведчик или диверсант.

Катер мчится к линкору, который смутно вырисовывается посреди бухты, швартуется у его трапа. Владелец кислородного респиратора встает и, сопровождаемый автоматчиком, поднимается на борт корабля.

Очередь за Карповым.

К нему по-английски обращается другой вооруженный матрос. Карцову ясен смысл приказа, но он плохо знает язык и по-русски объясняет, что встать и идти не может — очень слаб.

Тогда матрос переходит на немецкий.

— Живо, — командует он, подталкивая Карцова прикладом автомата, — живо лезь наверх!

— Я не могу, — по-немецки отвечает Карцов, — я долго плыл и совсем обессилел.

— Лезь, говорят! — рычит матрос. — Вот я сейчас угощу тебя!

И он ногой пинает Карцова.

— Не смей! — Карцов силится приподняться. — Я советский моряк, офицер русского флота. Мой корабль был потоплен германской подводной лодкой. Она подобрала меня. Потом самолет забросал лодку бомбами. Я выплыл и добрался сюда. Помоги мне подняться на палубу!

Все это Карцов выпаливает одним духом. Он торопится, нервничает, охваченный безотчетным страхом. Он вслушивается в собственную речь и не может отделаться от ощущения, что каждое его слово — вымысел, ложь!..

Матрос раскрывает рот, чтобы ответить, но в глубине бухты всплескивает пламя, и все вокруг содрогается от оглушительного взрыва.

— Док! — горестно кричит матрос. — Они взорвали большой док!

Он в упор глядит на Карцова. В его глазах ненависть, бешенство. Ствол автомата поворачивается. Вот-вот грянет очередь. И Карцову кажется: он прав, этот здоровенный моряк, который сейчас чуть не плачет.