Приливное трение. Кант и томсон— Тейт 10 страница

СЛУЧАЙНОСТЬ И НЕОБХОДИМОСТЬ

Другая противоположность, в которой запутывается метафизика, — это противополож­ность случайности и необходимости. Есть ли что-нибудь более резко противоречащее друг другу, чем эти две логические категории? Как возможно, что обе они тождественны, что случайное необходимо, а необходимое точно так же случайно? Обычный человеческий рас­судок, а с ним и большинство естествоиспытателей, рассматривает необходимость и случай­ность как определения, раз навсегда исключающие друг друга. Какая-нибудь вещь, какое-нибудь

— Вот. Ред.

ДИАЛЕКТИКА__________________________________ 533

отношение, какой-нибудь процесс либо случайны, либо необходимы, но не могут быть и тем и другим. Таким образом, то и другое существует в природе бок о бок; природа содержит в себе всякого рода предметы и процессы, из которых одни случайны, другие необходимы, причем все дело только в том, чтобы не смешивать между собой эти два сорта. Так, напри­мер, принимают решающие видовые признаки за необходимые. считая остальные различия у индивидов одного и того же вида случайными; и это относится как к кристаллам, так и к рас­тениям и животным. При этом, в свою очередь, низшая группа рассматривается как случай­ная по отношению к высшей: так, например, считают случайным, сколько имеется различ­ных видов genus felis* или equus**, или сколько имеется родов и отрядов в каком-нибудь классе, или сколько существует индивидов в каждом из этих видов, или сколько различных видов животных встречается в той или иной определенной местности, или каковы вообще фауна, флора. А затем объявляют необходимое единственно достойным научного интереса, а случайное — безразличным для науки. Это означает следующее: то. что можно подвести под законы, что, следовательно, знают, то интересно, а то, чего нельзя подвести под законы, че­го, следовательно, не знают, то безразлично, тем можно пренебречь. Но при такой точке зре­ния прекращается всякая наука, ибо наука должна исследовать как раз то, чего мы не знаем. Это значит: что можно подвести под всеобщие законы, то считается необходимым, а чего нельзя подвести, то считается случайным. Легко видеть, что это такого сорта наука, которая выдает за естественное то, что она может объяснить, и приписывает сверхъестественным причинам то, что для нее необъяснимо. При этом для существа самого дела совершенно без­различно, назову ли я причину необъяснимых явлений случаем или богом. Оба эти названия являются лишь выражением моего незнания и поэтому не относятся к ведению науки. Наука прекращается там, где теряет силу необходимая связь.

Противоположную позицию занимает детерминизм,перешедший в естествознание из французского материализма и пытающийся покончить со случайностью тем, что он вообще ее отрицает. Согласно этому воззрению, в природегосподствует лишь простая, непосредст­венная необходимость. Что в этом стручке пять горошин, а не четыре или шесть, что хвост этой собаки длиною в пять дюймов, а не длиннее или короче на одну линию, что этот цветок клевера был оплодотворен в этом году пчелой,

— рода «кошка». Ред. * — рода «лошадь». Ред.

_____________________ «ДИАЛЕКТИКА ПРИРОДЫ». ЗАМЕТКИ И ФРАГМЕНТЫ_________________ 534

а тот — не был, и притом этой определенной пчелой и в это определенное время, что это оп­ределенное, унесенное ветром семя одуванчика взошло, а другое — не взошло, что в про­шлую ночь меня укусила блоха в 4 часа утра, а не в 3 или в 5, и притом в правое плечо, а не в левую икру, — все это факты, вызванные не подлежащим изменению сцеплением причин и следствий, незыблемой необходимостью, и притом так, что уже газовый шар, из которого произошла солнечная система, был устроен таким образом, что эти события должны были случиться именно так, а не иначе. С необходимостью этого рода мы тоже еще не выходим за пределы теологического взгляда на природу. Для науки почти безразлично, назовем ли мы это, вместе с Августином и Кальвином, извечным решением божьим, или, вместе с турками, кисметом407, или же необходимостью. Ни в одном из этих случаев нет и речи о прослежива­нии причинной цепи. Поэтому как в том, так и в другом случае мы ничуть не становимся ум­нее. Так называемая необходимость остается пустой фразой, а вместе с этим и случай оста­ется тем, чем он был. До тех пор, пока мы не можем показать, от чего зависит число горошин в стручке, оно остается случайным; а оттого, что нам скажут, что этот факт предусмотрен уже в первоначальном устройстве солнечной системы, мы ни на шаг не подвинемся дальше. Более того: такая наука, которая взялась бы проследить случай с этим отдельным стручком в его каузальном сцеплении со все более отдаленными причинами, была бы уже не наукой, а простой игрой; ибо этот самый стручок имеет еще бесчисленные другие индивидуальные свойства, являющиеся случайными: оттенок цвета, толщину и твердость оболочки, величину горошин, не говоря уже об индивидуальных особенностях, доступных только микроскопу. Таким образом, с одним этим стручком нам пришлось бы проследить уже больше каузаль­ных связей, чем сколько их могли бы изучить все ботаники на свете.

Таким образом, случайность не объясняется здесь из необходимости; скорее, наоборот, необходимость низводится до порождения голой случайности. Если тот факт, что опреде­ленный стручок заключает в себе шесть горошин, а не пять или семь, представляет собой яв­ление того же порядка, как закон движения солнечной системы или закон превращения энер­гии, то на деле не случайность поднимается до уровня необходимости, а необходимость снижается до уровня случайности. Более того. Можно сколько угодно утверждать, что мно­гообразие существующих бок о бок на определенной территории органических и неоргани­ческих видов и индивидов покоится на

ДИАЛЕКТИКА__________________________________ 535

нерушимой необходимости, — для отдельных видов и индивидов оно остается тем, чем бы­ло, т. е. случайным. Для отдельного животного случайно, где оно родилось, какую среду оно находит вокруг себя для жизни, какие враги и сколько именно врагов угрожают ему. Для ма­теринского растения случайно, куда ветер разносит его семена, для дочернего растения слу­чайно, где находит себе почву для прорастания то зерно, из которого оно вырастает, и увере­ние, что и здесь все покоится на нерушимой необходимости, является очень жалким утеше­нием. Пестрое скопление различнейших предметов природы в какой-нибудь определенной местности или даже на всей Земле остается, при всей извечной, первичной детерминирован­ности его, все же таким, каким оно было, — случайным.

В противовес обеим этим концепциям выступает Гегель с совершенно неслыханными до того времени положениями, что случайное имеет некоторое основание, ибо оно случайно, но точно так же и не имеет основания, ибо оно случайно; что случайное необходимо, что необ­ходимость сама определяет себя как случайность и что, с другой стороны, эта случайность есть скорее абсолютная необходимость («Логика», кн. II, отд. III, гл. 2: «Действительность»). Естествознание предпочло просто игнорировать эти положения как парадоксальную игру слов, как противоречащую себе самой бессмыслицу, закоснев теоретически, с одной сторо­ны, в скудоумии вольфовской метафизики, согласно которой нечто является либо случай­ным, либо необходимым, но не тем и другим одновременно, а с другой стороны — в едва ли менее скудоумном механическом детерминизме, который на словах отрицает случайность в общем, чтобы на деле признавать ее в каждом отдельном случае.

В то время как естествознание продолжало так думать, что сделало оно в лице Дарвина?

Дарвин в своем составившем эпоху произведении⁴⁰⁸ исходит из самой широкой, покоя­щейся на случайности, фактической основы. Именно бесконечные случайные различия ин­дивидов внутри отдельных видов, различия, которые могут усиливаться до выхода за преде­лы видового признака и у которых даже ближайшие их причины могут быть установлены лишь в самых редких случаях, именно они заставляют его подвергнуть сомнению прежнюю основу всякой закономерности в биологии — понятие вида в его прежней метафизической окостенелости и неизменности. Но без понятия вида вся наука превращалась в ничто. Все ее отрасли нуждались в понятии вида в качестве основы: чем были бы без понятия вида анато­мия человека и сравнительная анатомия, эмбриология, зоология,

_____________________ «ДИАЛЕКТИКА ПРИРОДЫ». ЗАМЕТКИ И ФРАГМЕНТЫ_________________ 536

палеонтология, ботаника и т. д.? Все результаты этих наук были не только поставлены под сомнение, но и прямо-таки упразднены. Случайность опрокидывает существовавшее до сих пор понимание необходимости*. Прежнее представление о необходимости отказывается служить. Сохранять его — значит навязывать природе в качестве закона противоречащее са­мому себе и действительности произвольное человеческое определение, значит тем самым отрицать всякую внутреннюю необходимость в живой природе, значит вообще объявить хаотическое царство случая единственным законом живой природы.

««Таусфес-Ионтеф» не годится?»⁴⁰⁹ — кричали вполне последовательно биологи всех школ.

Дарвин^**.

* * *

ГЕГЕЛЬ, «ЛОГИКА», т. I

«Ничто, противополагаемое [какому-нибудь] нечто, ничто какого-либо нечто, есть некое определенное ни­что» (стр. 74)^***.

«Имея в виду взаимоопределяющую связь» (мирового) «целого, метафизика могла выставить — в сущно­сти, тавтологическое — утверждение, что если бы была уничтожена одна пылинка, то рухнула бы вся вселен­ная» (стр. 78).

Главное место об отрицании. «Введение», стр. 38:

«Противоречащее себе разрешается не в нуль, не в абстрактное ничто, а в отрицание своего определенного содержания» и т. д.

Отрицание отрицания. «Феноменология», Предисловие, стр. 4: почка, цветок, плод и

т. д.⁴¹¹

[б) ДИАЛЕКТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА И ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ. О «ГРАНИЦАХ ПОЗНАНИЯ»]

* * *

Единство природы и духа. Для греков было ясно само собой, что природа не может быть неразумной, но еще и теперь даже самые глупые эмпирики доказывают своими рассужде­ниями

Пометка на полях: («Накопленный за это время материал о случайностях раздавил и сломал старое пред­ставление о необходимости»). Ред. " Ср. настоящий том, стр. 620. Ред. *** Энгельс использовал эту цитату в заметке о пуле (см. настоящий том, стр. 576—577). Ред.

ДИАЛЕКТИКА__________________________________ 537

(как бы ни были ошибочны эти последние), что они заранее убеждены в том, что природа не может быть неразумной, а разум не может противоречить природе.

Развитие какого-нибудь понятия или отношения понятий (положительное и отрицатель­ное, причина и действие, субстанция и акциденция) в истории мышления так относится к развитию его в голове отдельного диалектика, как развитие какого-нибудь организма в па­леонтологии — к развитию его в эмбриологии (или, лучше сказать, в истории и в отдельном зародыше). Что это так, было открыто по отношению к понятиям впервые Гегелем. В исто­рическом развитии случайность играет свою роль, которая в диалектическом мышлении, как и в развитии зародыша, резюмируется в необходимости.

Абстрактное и конкретное. Общий закон изменения формы движения гораздо конкрет­нее, чем каждый отдельный «конкретный» пример этого.

* * *

Рассудок и разум. Это гегелевское различение, согласно которому только диалектическое мышление разумно, имеет известный смысл. Нам общи с животными все виды рассудочной деятельности: индукция, дедукция, следовательно, также абстрагирование (родовые понятия у Дидо: четвероногие и двуногие), анализ незнакомых предметов (уже разбивание ореха есть начало анализа), синтез (в случае хитрых проделок у животных) и, в качестве соедине­ния обоих, эксперимент (в случае новых препятствий и при затруднительных положениях). По типу все эти методы — стало быть, все признаваемые обычной логикой средства научно­го исследования — совершенно одинаковы у человека и у высших животных. Только по сте­пени (по развитию соответствующего метода) они различны. Основные черты метода одина­ковы у человека и у животного и приводят к одинаковым результатам, поскольку оба опери­руют или довольствуются только этими элементарными методами. Наоборот, диалектиче­ское мышление — именно потому, что оно имеет

_____________________ «ДИАЛЕКТИКА ПРИРОДЫ». ЗАМЕТКИ И ФРАГМЕНТЫ_________________ 538

своей предпосылкой исследование природы самих понятий, — возможно только для челове­ка, да и для последнего лишь на сравнительно высокой ступени развития (буддисты и греки), и достигает своего полного развития только значительно позже, в новейшей философии; и несмотря на это — колоссальные результаты уже у греков, задолго предвосхищающие ис­следование.

* * *

[О КЛАССИФИКАЦИИ СУЖДЕНИЙ]

Диалектическая логика, в противоположность старой, чисто формальной логике, не до­вольствуется тем, чтобы перечислить и без всякой связи поставить рядом друг возле друга формы движения мышления, т. е. различные формы суждений и умозаключений. Она, на­оборот, выводит эти формы одну из другой, устанавливает между ними отношение суборди­нации, а не координации, она развивает более высокие формы из нижестоящих. Гегель, вер­ный своему подразделению всей логики в целом, группирует суждения следующим обра-зом⁴¹³:

1. Суждение наличного бытия — простейшая форма суждения, где о какой-нибудь еди­
ничной вещи высказывается, утвердительно или отрицательно, какое-нибудь всеобщее свой­
ство (положительное суждение: «роза красна»; отрицательное суждение: «роза не голубая»;
бесконечное суждение: «роза не верблюд»).

2. Суждение рефлексии, где о субъекте высказывается некоторое относительное опреде­
ление, некоторое отношение (сингулярное суждение: «этот человек смертен»; партикулярное
суждение: «некоторые, многие люди смертны»; универсальное суждение: «все люди смерт­
ны», или «человек смертен»)

3. Суждение необходимости, где о субъекте высказывается его субстанциальная опреде­
ленность (категорическое суждение: «роза есть растение»; гипотетическое суждение: «если
солнце поднимается над горизонтом, то наступает день»; разделительное суждение: «чешуй-
чатник есть либо рыба, либо амфибия»).

4. Суждение понятия, где о субъекте высказывается, в какой мере он соответствует своей
всеобщей природе, или, как выражается Гегель, своему понятию (ассерторическое суждение:
«этот дом плох»; проблематическое: «если дом устроен так-то и так-то, то он хорош»; апо­
диктическое: «дом, устроенный так-то и так-то, хорош»).

1-я группа — это единичное суждение, 2-я и 3-я — особенное суждение, 4-я — всеобщее суждение.

ДИАЛЕКТИКА__________________________________ 539

Какой сухостью ни веет здесь от этого и какой произвольной ни кажется на первый взгляд эта классификация суждений в тех или иных пунктах, тем не менее внутренняя истинность и необходимость этой группировки станет ясной всякому, кто проштудирует гениальное раз­вертывание этой темы в «Большой логике» Гегеля (Сочинения, т. V, стр. 63—115)415. А какое глубокое основание эта группировка имеет не только в законах мышления, но также и в за­конах природы, — для доказательства этого мы приведем здесь один вне этой связи весьма известный пример.

Что трение производит теплоту, это было известно на практике уже доисторическим лю­дям, когда они изобрели — быть может, уже 100000 лет тому назад — способ получать огонь трением, а еще ранее этого согревали холодные части тела путем их растирания. Однако от­сюда до открытия того, что трение вообще есть источник теплоты, прошло кто знает сколько тысячелетий. Но так или иначе, настало время, когда человеческий мозг развился настолько, что мог высказать суждение: «трение есть источник теплоты», — суждение наличного бы­тия, и притом положительное.

Прошли новые тысячелетия до того момента, когда в 1842 г. Майер, Джоуль и Кольдинг подвергли исследованию этот специальный процесс со стороны его отношений к открытым тем временем другим процессам сходного рода, т. е. со стороны его ближайших всеобщих условий, и формулировали такого рода суждение: «всякое механическое движение способно посредством трения превращаться в теплоту». Столь продолжительное время и огромное множество эмпирических знаний потребовались для того, чтобы продвинуться в познании предмета от вышеприведенного положительного суждения наличного бытия до этого уни­версального суждения рефлексии.

Но теперь дело пошло быстро. Уже через три года Майер смог поднять — по крайней ме­ре, по сути дела — суждение рефлексии на ту ступень, на которой оно имеет силу ныне: «любая форма движения способна и вынуждена при определенных для каждого случая усло­виях превращаться, прямо или косвенно, в любую другую форму движения». Это — суждение понятия, и притом аподиктическое, — наивысшая вообще форма суждения.

Итак, то, что у Гегеля является развитием мыслительной формы суждения как такового, выступает здесь перед нами как развитие наших, покоящихся на эмпирической основе, тео­ретических знаний о природе движения вообще. А ведь это показывает, что законы мышле­ния и законы природы необходимо

_____________________ «ДИАЛЕКТИКА ПРИРОДЫ». ЗАМЕТКИ И ФРАГМЕНТЫ_________________ 540

согласуются между собой, если только они надлежащим образом познаны.

Мы можем рассматривать первое суждение как суждение единичности: в нем регистриру­ется тот единичный факт, что трение производит теплоту. Второе суждение можно рассмат­ривать как суждение особенности: некоторая особая форма движения (а именно: механиче­ская) обнаружила свойство переходить при особых обстоятельствах (а именно: посредством трения) в некоторую другую особую форму движения — в теплоту. Третье суждение есть суждение всеобщности: любая форма движения оказалась способной и вынужденной пре­вращаться в любую другую форму движения. Дойдя до этой формы, закон достиг своего по­следнего выражения. Посредством новых открытий мы можем доставить ему новые под­тверждения, дать ему новое, более богатое содержание. Но к самому закону, как он здесь выражен, мы не можем прибавить больше ничего. В своей всеобщности, в которой и форма и содержание одинаково всеобщи, он не способен ни к какому дальнейшему расширению: он есть абсолютный закон природы.

К сожалению, дело хромает в отношении той формы движения, которая свойственна бел­ку, alias* в отношении жизни, до тех пор пока мы не в состоянии изготовить белок.

* * *

Однако выше доказано также, что для того, чтобы высказывать суждения, требуется не только кантовская «способность суждения», но и [...]

Единичность, особенность, всеобщность — вот те три определения, в которых движется все «Учение о понятии»416. При этом восхождение от единичного к особенному и от особен­ного к всеобщему совершается не одним, а многими способами, и Гегель довольно часто ил­люстрирует это на примере восхождения от индивида к виду и роду. И вот приходят Геккели со

— иначе говоря. Ред.

Эта краткая незаконченная заметка написана в конце четвертой страницы того листа, вторую, третью и начало четвертой страницы которого занимает помещенный выше большой фрагмент о классификации сужде-ний. В недописанном конце этой заметки Энгельс, по-видимому, хотел противопоставить кантовскому априо­ризму положение об эмпирической основе всех наших знаний (ср. настоящий том, стр. 539). Ред.

ДИАЛЕКТИКА__________________________________ 541

своей индукцией и трубят, как о каком-то великом деянии — против Гегеля, — о том, что надо восходить от единичного к особенному и затем к всеобщему, от индивида к виду, а за­тем к роду, позволяя затем делать дедуктивные умозаключения, долженствующие повести дальше! Эти люди так увязли в противоположности между индукцией и дедукцией, что сво­дят все логические формы умозаключения к этим двум, совершенно не замечая при этом, что они 1) бессознательно применяют под этим названием совершенно другие формы умозаклю­чения, 2) лишают себя всего богатства форм умозаключения, поскольку их нельзя втиснуть в рамки этих двух форм, и 3) превращают вследствие этого сами эти формы — индукцию и дедукцию — в чистейшую бессмыслицу.

* * *

Индукция и дедукция. Геккель, стр. 75 и следующие, где приводится индуктивное умозак­лючение Гёте, что человек, нормально не имеющий межчелюстной кости, должен иметь ее, и где, следовательно, путем неправильной индукции Гёте приходит к чему-то верному!

* * *

Бессмыслица у Геккеля: индукция против дедукции. Как будто дедукция не = умозаклю­чению; следовательно, и индукция является некоторой дедукцией. Это происходит от поля­ризации. Геккель, «Естественная история творения», стр. 76—77. Умозаключение поляризи-руется на индукцию и дедукцию!

Путем индукции было найдено сто лет тому назад, что раки и пауки суть насекомые, а все низшие животные — черви. При помощи индукции теперь найдено, что это — нелепость и что существует x классов. В чем же преимущество так называемого индуктивного умозак­лючения, могущего оказаться столь же ложным, как и так называемое дедуктивное умозак­лючение, основанием которого является ведь классификация?

Индукция никогда не докажет, что когда-нибудь не будет найдено млекопитающее жи­вотное без молочных желез. Прежде

_____________________ «ДИАЛЕКТИКА ПРИРОДЫ». ЗАМЕТКИ И ФРАГМЕНТЫ_________________ 542

сосцы считались признаком млекопитающего. Однако утконос не имеет сосцов.

Вся вакханалия с индукцией идет от англичан — Уэвель, inductive sciences*, охватываю­щие чисто математические науки418, — и таким образом была выдумана противоположность индукции и дедукции. Старая и новая логика не знает об этом ничего. Все формы умозаклю­чения, начинающие с единичного, экспериментальны и основываются на опыте. А индук­тивное умозаключение начинается даже с В — Е — О (всеобщего)⁴¹⁹.

Для силы мышления наших естествоиспытателей характерно также то, что Геккель фана­тически выступает на защиту индукции как раз в тот самый момент, когда результаты ин­дукции — классификации — повсюду поставлены под вопрос (Limulus — паук; Ascidia —

• **

позвоночное или хордовое; Dipnoi**, вопреки первоначальному определению их как амфи­бий, оказываются все-таки рыбами) и когда ежедневно открываются новые факты, опро­кидывающие всю прежнюю индуктивную классификацию. Какое прекрасное подтверждение гегелевского положения о том, что индуктивное умозаключение по существу является про­блематическим! Даже больше того, вся классификация организмов благодаря успехам тео­рии развития отнята у индукции и сведена к «дедукции», к учению о происхождении — ка­кой-нибудь вид буквально дедуцируется из другого путем установления его происхождения, — а доказать теорию развития при помощи одной только индукции невозможно, так как она целиком антииндуктивна. Понятия, которыми оперирует индукция: вид, род, класс, благода­ря теории развития стали текучими и тем самым относительными; а относительные понятия не поддаются индукции.

Всеиндуктивистам***. Никакая индукция на свете никогда не помогла бы нам уяснить се­бе процесс индукции. Это мог сделать только анализ этого процесса. — Индукция и дедук­ция связаны между собой столь же необходимым образом, как синтез и анализ****. Вместо того чтобы односторонне превозно-

— индуктивные науки. Ред. — двоякодышащие. Ред.

В оригинале: «Den All-Induktionisten», — т. е. людям, считающим индукцию единственно правильным методом. Ред.

**** Пометка на полях: «Химия, в которой преобладающей формой исследования является анализ, ничего не стоит без его противоположности — синтеза». Ред.

ДИАЛЕКТИКА__________________________________ 543

сить одну из них до небес за счет другой, надо стараться применять каждую на своем месте, а этого можно добиться лишь в том случае, если не упускать из виду их связь между собой, их взаимное дополнение друг друга. — По мнению индуктивистов, индукция является непо­грешимым методом. Это настолько неверно, что ее, казалось бы, надежнейшие результаты ежедневно опрокидываются новыми открытиями. Световые корпускулы и теплород были плодами индукции. Где они теперь? Индукция учила нас, что все позвоночные животные об­ладают центральной нервной системой, дифференцированной на головной и спинной мозг, и что спинной мозг заключен в хрящевых или костных позвонках — откуда заимствовано даже название этих животных. Но вот оказалось, что ланцет-пик — позвоночное животное с не­дифференцированной центрально-нервной струной и без позвонков. Индукция твердо уста­новила, что рыбы — это такие позвоночные животные, которые всю свою жизнь дышат ис­ключительно жабрами. И вот обнаруживаются животные, которых почти все признают за рыб, но которые обладают, наряду с жабрами, хорошо развитыми легкими, и оказывается, что каждая рыба имеет в своем воздушном пузыре потенциальное легкое. Лишь путем сме­лого применения учения о развитии помог Геккель индуктивистам, вполне хорошо чувство­вавшим себя в этих противоречиях, выбраться из них. — Если бы индукция была действи­тельно столь непогрешимой, то откуда взялись бы стремительно опрокидывающие друг дру­га перевороты в классификациях органического мира? Ведь они являются самым подлинным продуктом индукции, и тем не менее они уничтожают друг друга.

Индукция и анализ. Термодинамика дает убедительный пример того, насколько мало обоснована претензия индукции быть единственной или хотя бы преобладающей формой научных открытий. Паровая машина явилась убедительнейшим доказательством того, что из теплоты можно получить механическое движение. 100000 паровых машин доказывали это не более убедительно, чем одна машина, они только все более и более заставляли физиков за­няться объяснением этого. Сади Карно первый серьезно взялся за это, но не путем индукции. Он изучил паровую машину, проанализировал ее, нашел, что в ней основной процесс не вы­ступает в чистом виде, а заслонен всякого рода побочными процессами, устранил эти без­различные

_____________________ «ДИАЛЕКТИКА ПРИРОДЫ». ЗАМЕТКИ И ФРАГМЕНТЫ_________________ 544

для главного процесса побочные обстоятельства и сконструировал идеальную паровую ма­шину (или газовую машину), которую, правда, так же нельзя осуществить, как нельзя, на­пример, осуществить геометрическую линию или геометрическую плоскость, но которая оказывает, по-своему, такие же услуги, как эти математические абстракции: она представля­ет рассматриваемый процесс в чистом, независимом, неискаженном виде. И он носом на­ткнулся на механический эквивалент теплоты (см. значение его функции С)*, которого он не мог открыть и увидеть лишь потому, что верил в теплород. Это является также доказатель­ством вреда ложных теорий.

* * *

Эмпирическое наблюдение само по себе никогда не может доказать достаточным образом необходимость. Post hoc, но не propter hoc^** («Энциклопедия», ч. I, стр. 84)⁴²¹; Это до такой степени верно, что из постоянного восхождения солнца утром вовсе не следует, что оно взойдет и завтра, и действительно, мы теперь знаем, что настанет момент, когда однажды утром солнце не взойдет. Но доказательство необходимости заключается в человеческой деятельности, в эксперименте, в труде: если я могу сделать некоторое post hoc, то оно стано­вится тождественным с propter hoc***.

* * *

Причинность. Первое, что нам бросается в глаза при рассмотрении движущейся материи, — это взаимная связь отдельных движений отдельных тел между собой, их обусловленность друг другом. Но мы находим не только то, что за известным движением следует другое дви­жение, мы находим также, что мы в состоянии вызвать определенное движение, создав те условия, при которых оно происходит в природе; мы находим даже, что мы в состоянии вы­звать такие движения, которые вовсе не встречаются в природе (промышленность), — по край-

Ср. настоящий том, стр. 372. Ред.

" — После этого, но не по причине этого. Формулой «post hoc, ergo propter hoc» («после этого, следователь­но по причине этого») обозначают неправомерное заключение о причинной связи двух явлений, базирующееся только на том, что одно явление происходит после другого. Ред.

*** Т. е. если я могу вызвать определенную последовательность явлений, то это тождественно доказательст­ву их необходимой причинной связи. Ред.

ДИАЛЕКТИКА__________________________________ 545

ней мере, не встречаются в таком виде, — и что мы можем придать этим движениям опреде­ленные заранее направление и размеры. Благодаря этому, благодаря деятельности человека и обосновывается представление о причинности, представление о том, что одно движение есть причина другого.» Правда, уже одно правильное чередование известных явлений приро­ды может породить представление о причинности — теплота и свет, появляющиеся вместе с солнцем,— однако здесь еще нет доказательства, и постольку юмовский скептицизм был бы прав в своем утверждении, что регулярно повторяющееся post hoc никогда не может обосно­вать propter hoc. Но деятельность человека производит проверку насчет причинности. Если при помощи вогнутого зеркала мы концентрируем в фокусе солнечные лучи и вызываем ими такой же эффект, какой дает аналогичная концентрация лучей обыкновенного огня, то мы доказываем этим, что теплота получается от солнца. Если мы вложим в ружье капсюль, заряд и пулю и затем выстрелим, то мы рассчитываем на заранее известный по опыту эффект, так как мы в состоянии проследить во всех деталях весь процесс воспламенения, сгорания, взры­ва, вызванного внезапным превращением в газ, давление газа на пулю. И здесь скептик уже не вправе утверждать, что из прошлого опыта не следует, будто и в следующий раз повто­рится то же самое. Действительно, иногда случается, что не повторяется того же самого, что капсюль или порох отказываются служить, что ствол ружья разрывается и т. д. Но именно это доказывает причинность, а не опровергает ее, ибо для каждого подобного отклонения от правила мы можем, произведя соответствующее исследование, найти его причину: химиче­ское разложение капсюльного ударного состава, сырость и т. д. пороха, поврежденность ствола и т. д., так что здесь производится, так сказать, двойная проверка причинности.