Psychology of old age: peculiarities of personality development in latest adulthood 5 страница

Впрочем, в рамках целостного процесса могут быть и такие отдельные моменты, когда факторы, господствующие над общим ходом поведения на протяжении нескольких лет, одновременно являются и решающими силами, исчерпывающе определяющими ход процесса в данные несколько секунд. Это могут быть, например, моменты радикальных решений, когда рассматриваемый нами человек особенно ясно осознает свою общую ситуацию. Однако не подлежит сомнению, что в общем ходе всего процесса в целом такие моменты являются очень редкими. Так что почти всегда для объяснения небольших коротких событий приходится привлекать совершенно другие факторы, чем для объяснения тех целостных процессов, в которые эти небольшие события входят.

При этом та степень однозначности, с которой весь процесс в целом выводится из определяющих его фактов, является совершенно такой же (т.е. не меньше, но и, с другой стороны, не больше), как и та степень однозначности, с которой задают более частный процесс соответствующие ему значимые факты. И степень внутреннего единства большего процесса, его отграниченность от более ранних или одновременных с ним процессов того же уровня является совершенно такой же, как и степень единства и отграниченности друг от друга меньших процессов. Разумеется, может случиться и так, что более общий процесс относится даже к тому же самому типу, что и многие из входящих в него частных процессов. Не является ли, в конечном счете, вопрос о том, что принимать за целое, вопросом чисто произвольного выбора?

Обсуждаемые здесь отношения обнаруживают существенное родство с определенными указанными Хайдером ³⁴ моментами, относящимися к объектам разнопорядковой величины. Для движения Земли в целом безразлично, какие движения осуществляют на ее поверхности люди; и, наоборот, факторы, позволяющие с большой точностью определить движение Земли, оказываются абсолютно недостаточными для того, чтобы определить движение по поверхности Земли отдельного человека или сопоставимого с ним по размерам физического тела. Между образованиями, обладающими размерами того же порядка, что человек, и образованиями размером порядка одной молекулы в физике опять же наблюдается такая же относительная независимость: конкретные факты, которые определяют объекты одного порядка величины, не совпадают (за относительно немногими исключениями, природу которых следует уточнить) с фактами, от которых существенно зависят объекты больших или меньших на несколько порядков размеров. Это положение сохраняет справедливость и тогда, когда образования меньшего порядка находятся "в" (или "на") образованиях большего порядка.

Речь идет здесь не просто об отношении целого и его несамостоятельных частей. Ибо такая часть целого как раз и определяется в своих существенных чертах этим целым. Однако при переходе к другому порядку величины это положение в общем перестает быть истинным. Образования меньшего порядка величины обычно занимают

³⁴ См. Heider, 1927.

стр. 123

относительно самостоятельную позицию в целом более высокого порядка ³⁵. Поэтому не случайно не говорят: "образование меньшего порядка величины есть "часть" образования большего порядка", но говорят, что образование меньшего порядка находится "в" (или "на") образовании большего порядка. При этом оба образования могут обладать относительно одинаковой степенью самостоятельности и замкнутости по отношению к соседним с ними образованиям того же порядка величины.

Отношение между целым и частью так долго рассматривалось в основном исходя из того, что целое есть просто сумма его частей еще и потому, что в центре внимания находился привычный для физиков переход от того или иного образования к "частям" существенно меньшего порядка величины, допустим, от макроскопического целого к отдельным ионам.

Разумеется, не следует делать отсюда вывод, что если части сохраняют тот же порядок величины, следует мыслить в категориях гештальт-теории, а при переходе к частям меньшего порядка величины - суммативно. Скорее следует подчеркнуть (отвлекаясь от прочих относящихся сюда соображений), что речь идет не о разнице величины самой по себе, но об особом виде членения: в имеющихся в виду случаях конкретная структура членения целого в основном не доходит до этих мелких составных частей. Части целого по всей вероятности лишь тогда приобретают функциональный характер составных частей "меньшего порядка величины" в нашем смысле, когда их членение несущественно для специфического вида членения целого. Таким образом, отношение между такого рода составной частью меньшего порядка и объемлющим ее целым не является уже истинным отношением "часть-целое", но представляет собой существенно другое отношение: "одно в другом" ³⁶.

Аналогичные различия порядка величины имеют место и среди процессов. И здесь тот или иной процесс может не только быть несамостоятельной частью более глобального процесса (при этом частичный и глобальный процессы являются, в общем, однопорядковыми), но меньший процесс может и функционально являться элементом "внутри" процесса более высокого порядка. Таким образом, применительно к микро- и макроскопическим процессам речь идет не о настоящей части целого, но о различных процессах, каждый из которых требует отдельного объяснения. Вопрос, где в каждом конкретном случае должна быть проведена граница между рассматриваемым процессом и соседними с ним, и о том, в какой мере рассматриваемый процесс независим от соседних, не разрешается наблюдателем произвольно, если мы исходим из кондиционально- генетических взаимосвязей, а однозначно диктуется самим предметом. И сам вопрос, следует ли рассматривать подлежащий объяснению процесс как самостоятельный элемент внутри целостного процесса или же как настоящую, но просто очень маленькую, несамостоятельную часть большего процесса, решается исходя из внутренней необходимости; и поскольку рассмотрение каждым из способов приводит к различным содержательным следствиям, оно будет адекватным в одних случаях и неадекватным в других.

Решающим для этих отношений является прежде всего величина и длительность существования системы сил, определяющих обсуждаемый процесс. Однако мы не имеем здесь возможности вдаваться в этот вопрос о зависимости целостных процессов от динамических в узком смысле факторов.

XIII

Наши последние рассуждения можно было бы резюмировать следующим образом: в психологии, как и в других науках, следует различать образования и процессы. По отношению и к тому, и к другому встает задача фенотипического и кондиционально-генетического их определения. Кондиционально-генетическое определение типа процесса (сюда относятся и типы состояний) и есть то, что принято называть законом. Тезис "одинаковые причины ведут к одинаковым следствиям" является ни чем иным, как выражением права, и при рассмотрении процессов тоже восходит от отдельного конкретного случая к кондиционально-генетическому типу процесса. "Одинаковость", о которой идет речь в этом тезисе, точнее было бы назвать инвариантностью по отношению к историко- географической пространственно-временной характеристике. "Всеобщность" и "необходимость" "закона", выраженные в этом тезисе, являются "всеобщностью", присущей типу в отличие от индивидуального, исторически однозначно определенного случая (см. выше) и коренным образом отличающей его от любого определенного или неопределенного "множества", от той или иной историко- географической области. Она одинакова и для "общих классов", и для "конечных видов" (наиболее конкретных типов), и относится к фенотипу не менее, чем к генотипу. Понятийное оформление такого рода кондиционально- генетических типов процессов и состояний и, тем самым, установление законов находятся в теснейшей связи с адекватным разграничением процессуальных целостностей.

Тем самым и вопрос о доказательстве закона получает в определенном аспекте достаточный ответ. Становится понятным, почему при обосновании закона важна не максимальная частота

³⁵ Отношение между объемлющим целым и частью более низкого порядка величины в том, что касается степени самостоятельности, походит скорее на отношение "вещи" и "среды".

³⁶ Разумеется, с формально-логической точки зрения даже микроскопический элемент целого должен рассматриваться в качестве его настоящей части. Однако вопрос о применимости такого рода рассмотрения по отношению к тому или иному объекту не может решаться произвольно; в одних случаях такое рассмотрение будет правильным и адекватным, в других - ложным и неадекватным. Как уже упоминалось, бывают и такие случаи, где и микроскопические элементы выполняют функцию настоящих частей макроскопического целого.

стр. 124

одинаковых случаев. Ведь речь здесь идет не о том, чтобы распространить правило с нескольких членов некоторого множества на всех его членов. Отдельный образец того или ионного типа не является его частью точно так же, как и член множества не является образцом этого множества. Таким образом, восхождение от наличного здесь и теперь случая к "всеобщему" типу оказывается возможным сразу - если только к этому восхождению к "образованиям такого рода" не примешивать еще и обобщение, т.е. "восхождение" к классу более высокого порядка. Это так же верно для процессов или состояний, как и для "вещей".

И если, несмотря на все это, реальное исследование, как правило, не довольствуется при установлении закона его единственным подтверждением - это, впрочем, ни в коей мере не равнозначно его стремлению набрать как можно больше одинаковых случаев, - то это определяется следующим: закон представляет собой характеристику кондиционально- генетического типа процесса, который феноменально можно охарактеризовать не как нечто однозначное и жестко фиксированное, но как множество разных способов поведения в разных ситуациях. Следует избегать возможных фенотипически не проявляющихся историко-географических, т.е. "случайных" с точки зрения систематики, констелляций и с помощью статистических методов исключать влияние этих меняющихся случайных "остаточных факторов" на данные, полученные при реальной изоляции процесса от влияний окружающей среды, окружив его непроницаемыми границами.

Одним из самых существенных способов установить, с чем мы имеем дело в данном конкретном случае - с историко- географической, т.е. случайной с точки зрения понятий типа и закона, суммой влияний, или с реальной целостностью процесса/состояния, - является эксперимент. Он позволяет непосредственно проверить, имеем ли мы дело с первым, или со вторым, и в случае регулярностей, с которыми сталкивает нас повседневная жизнь. И оказывается, что порой одного-единственного или совсем небольшого числа экспериментов достаточно, чтобы доказательно опровергнуть закон, который, как нам казалось, мы установили на основе тысячекратно повторяющегося повседневного опыта. Приведем лишь один пример: согласно теории ассоциаций и популярной теории формирования навыков издавна считалось, что если часто выполнять два действия последовательно одно за другим, то этого достаточно для того, чтобы после выполнения первого из них у человека возникало побуждение сделать и второе. Определяемую таким образом силу, в просторечии называемую привычкой, а по-научному - ассоциацией, положили в основу более общих законов. Теперь же мы знаем, что этот закон (по крайней мере, в старой его формулировке) является ошибочным. И мы узнали это благодаря очень небольшому числу экспериментов. Если бы мы начали здесь мыслить статистически и противопоставили бы небольшому числу экспериментально исследованных случаев множество случаев повседневной жизни, которые, как нам кажется, говорят в пользу ассоциации, то эти несколько экспериментальных случаев ничего бы нам не сказали. Они сохранили бы "вероятности" того, что мы ожидаем в будущем практически неизменным. Однако, вопреки этому экспериментатор может и даже должен набраться мужества опираться при установлении закона не на большое, а на малое число случаев и переложить ответственность за случаи из повседневной жизни на постоянное присутствие определенных дополнительных условий, которые не относятся к "сути дела", а являются выражением историко- географической констелляции в самом широком смысле этого слова.

Серьезное отношение к понятию закономерности и переход от понятия правила, допускающего исключения, к понятию закона, категорически их не допускающего, первоначально приводят, по нашему мнению, к чрезвычайным затруднениям в исследовании этого неподатливого материала, с которым имеет дело психология. Ибо тезис о том, что закон должен быть верен во всех без исключения случаях, обязывает нас отказываться от того или иного закона, как только мы встретимся даже с одним-единственным исключением из него. Однако теперь мы видим, что строгое понимание закономерности одновременно показывает и выход, благодаря которому можно надеяться и в психологии продвинуться от абстрактной веры в закономерность к установлению конкретных законов. Ибо строгое понимание закона одновременно дает нам и право основывать доказательство закона не на статистической частоте одинаковых случаев, а на результатах одного- единственного эксперимента.

И реальное развитие весьма разных областей экспериментальной психологии за последнее время демонстрирует нам все более резкий отказ от простого увеличения частоты повторения одинаковых экспериментов и постепенное выдвижение на передний план глубинного анализа отдельных случаев. Опровергается тезис о том, что эксперимент должен обязательно быть воспроизводимым, и даже в исследовании индивидуальных различий, которыми занимается, в частности, прикладная психология, исследователи стремятся вместо увеличения частоты отдельных фактов и вычисления средних значений найти адекватный метод, что находит наиболее яркое выражение в "казуистике", т.е. в углубленном анализе отдельного случая ³⁷.

³⁷ См., например, работы Гельба и Гольдшейтна, Петерса и др.

стр. 125

XIV

Строгое понимание закона дает нам право перейти, от отдельного экспериментально исследованного случая к типу, т.е. к общезначимому закону, который одинаков как для гения, так и для идиота, как для здорового, так и для больного. С другой стороны, мы не имеем права просто так распространять выводы того типа, к которому принадлежит данный отдельный случай, на какой бы то ни было другой тип, даже если нам кажется, что речь идет о достаточно родственном типе. Это значит, что у нас нет права '''обобщать'" в строгом смысле этого слова тот или иной отдельный случай, но мы должны при характеристике типа процесса, который кладем в основу всеобщего закона, учитывать всю конкретную действительность отдельного случая.

Это означает весьма серьезную трудность, относящуюся прежде всего к установлению кондиционально-генетического типа процесса (или состояния), а, стало быть, к формулированию закона. Если мы хотим экспериментально исследовать закон определенного явления и при этом набираем большое количество случаев для их последующей математической обработки, то необходимо быть уверенным в том, что речь действительно идет о случаях, относящихся к одному и тому же кондиционально-генетическому типу. Причем одного лишь равенства внешних условий для этого недостаточно. Различия испытуемых и внутренних состояний одного и того же испытуемого в разных опытах всегда оставляют еще одну возможность различия общей ситуации в разных опытах: а именно, одна и та же внешняя ситуация может означать нечто совершенно различное для разных испытуемых. А потому реально протекающий процесс может относиться к весьма различным типам. И только наблюдение за фактическим ходом процесса в данном конкретном случае позволяет решить, принадлежит ли этот процесс к тому или к другому типу.

Таким образом, следует перейти от повсеместно используемого в популярной психологии понятия внешней "работы" (в частности, от понятий писания, учения, сочинения, любви, познания) к идентификации конкретного фактического процесса, имеющего место в каждом отдельном случае.

Если принять во внимание, что одинаковый тип процесса является предпосылкой получения одинаковых результатов при повторении эксперимента, то становится понятным парадоксальное на первый взгляд обстоятельство (которое все чаще выявляется в психологии): стабильных результатов эксперимента можно ждать не в случае возможно более "простых" внешних условий, а как раз в случае сложных внешних условий. В самом деле, отдельный изолированный стимул при различной базе реакций испытуемых может вести к совершенно различным следствиям. Однако, если позаботиться о том, чтобы оба раза имел место один и тот же развернутый процесс, например, чтобы данному "стимулу" предшествовала достаточно длинная последовательность определенных ожиданий и разочарований, успехов и неуспехов, то каждое отдельное событие будет достаточно стабильно приводить к одним и тем же последствиям. Причем даже характерологические различия испытуемых оказывают обычно в ситуации развернутых процессов крайне незначительное влияние на тип процесса.

XV

Это позволяет отклонить и еще одно возражение против эксперимента, а именно: эксперимент якобы далек от жизни и никогда не удастся, например, экспериментально исследовать реальные волевые процессы просто потому, что в экспериментальной ситуации невозможно вызвать никаких жизненно значимых волевых решений. А переносить результаты исследования незначимых для испытуемого волевых решений, которые можно воспроизвести в эксперименте, на жизненно значимые решения мы не имеем права, поскольку это качественно совершенно различные процессы.

Перед лицом такого рода возражений полезно было бы вспомнить о том, что аналогичные аргументы выдвигались некогда и по отношению к молодой физике. Когда в физике появилась идея всеобщих законов движения, стали возражать, что качественно столь различные процессы, как передвижение человека по земле, перекатывание шара, полет птиц и движение звезд по небу совершенно невозможно подчинить одному и тому же закону. А что касается количественного различия процессов, то ведь и физики при исследовании электричества не экспериментируют "близко к жизни", т.е. с громом и молнией.

Близость к жизни эксперимента следует искать не в количественном соответствии с действительностью, - решающим здесь является то, действительно ли в обоих случаях мы имеем дело с процессами одного и того же типа. Если речь в самом деле идет о процессах одинаковой структуры, то перенос результатов допустим в достаточно широком диапазоне различий абсолютных интенсивностей. Только там, где количество переходит в качество, где интенсивность или (что для психологии еще важнее) глубина залегания процесса в психике меняется так сильно, что сам тип процесса претерпевает изменения, перенос становится недопустимым. В такого рода случаях следует попытаться экспериментально воспроизвести уже новый тип процесса. Впрочем, при этом стоит иметь в виду, что при исследовании процессов очень большой интенсивности все науки сталкиваются с определенными ограничениями. Однако было бы ошибочным считать, что

стр. 126

глубоко лежащие слои психики принципиально недоступны для экспериментальной психологии.

Я далек от мысли о том, что в экспериментальной психологии налицо множество не очень глубоко обоснованных опытов. (Да и может ли быть иначе в столь юной науке!). И я полностью согласен с тем, что не стоит недооценивать большую часть тех стимулов и прозрений, которые дают нам опыт медиков и повседневной жизни. Этот опыт также может явиться в будущем существенным источником психологического познания и исследования (точно так же, как при превращении в будущем психологии в науку, устанавливающую законы, статистика несомненно по-прежнему будет выполнять в ней важные функции). Однако аналогично тому, как это уже происходит сегодня в психологии восприятия, где вытекающие из экспериментальных исследований вопросы начинают играть все более существенную роль в постановке проблем, и в психологии "высшей" душевной жизни удельный вес экспериментальных фактов должен постепенно увеличиться. Приведем лишь один пример той роли, которую может играть экспериментальный метод в решении проблем центральных душевных процессов. Теории Фрейда и Адлера объясняют одни и те же феномены временами существенно по-разному. И сколь важными познаниями обязана психологическая наука обоим этим исследователям, столь ощутимой оказывается связанная именно с этими теориями опасность того, что некоторые в определенном контексте вполне оправданные понятия расширяются до радикальной всеохватывающей системы. И только экспериментальное воспроизведение и исследование, например, процесса вытеснения или замещающего удовлетворения (задача, которая уже сегодня находится в сфере возможностей экспериментальной психологии) может стать основой для поддающейся проверке теории.

Впрочем, именно с точки зрения изложенного здесь понимания эксперимента и закона и их тесной связи с понятиями типа и целостности нет принципиального барьера между теми типами психических образований, состояний и процессов, которые выявляются в эксперименте, и теми, определение которых основывается на других средствах и способах научного исследования.

стр. 127

БЕСЕДЫ С ЖАНОМ ПИАЖЕ

Автор: Жан-Клод Брангье

C) 2001 г.

БЕСЕДЫ С ЖАНОМ ПИАЖЕ ^*

Беседа восьмая (1975-1976):

ОСОЗНАНИЕ

Через шесть лет я снова посетил Пиаже. Он изменился немного: стал работать даже больше, если это вообще возможно. Его восьмидесятилетие будет праздноваться в этом году.

Брангье: Я вижу. Вы не оставили свою трубку.

Пиаже: Нет.

Брангье: Доктора не запрещают Вам курить?

Пиаже: Они делают мне ограничения.

Брангье: Вы все еще курите пенковую трубку?

Пиаже: Да, как всегда. Нет ничего похожего на это!

(Тишина. Мы некоторое время курим.)

Брангье: Мне пришло в голову, что я не знаю ничего о Ваших предпочтениях в еде. Вы любите есть?

Пиаже: Очень! Я люблю... (Смеется, но кажется, что он не расположен говорить об этом) Я люблю фондю, которое готовлю по своему собственному рецепту: вместо головки чеснока я использую целую луковицу, большое количество бренди Кирш, вина и немного сыра в качестве наполнителя. Вы можете выпить половину и съесть оставшуюся, пропитывая куски хлеба.

Брангье: Ваша жена готовит это для Вас?

Пиаже: Нет, она не любит это.

Брангье: Вы готовите самостоятельно?

Пиаже: Когда мы находимся в горах.

Брангье: В шале?

Пиаже: Да.

(Он ездит туда летом, но сейчас зима.)

Брангье: Я ошибаюсь, или Вы расположили вещи в том порядке, в котором изучали их за последние шесть лет?

Пиаже: Я должен сделать это однажды; это было неизбежно, потому что мой письменный стол начал меня вытеснять.

Брангье: С этой стороны?

Пиаже: Да, с Вашей стороны. Я больше не мог найти место для своих бумаг. Если я собираюсь писать, я должен иметь простор, и я сделал ревизию своего исследования после трех дней полной депрессии.

Брангье: Что Вы оставили? Только первую часть?

Пиаже: Замещение. Направление изучения - это путь, проходящий через философию замещения проблемы.

Брангье: Вот как. И теперь Вы можете найти свой путь?

Пиаже: Вообще говоря, да. За всю мою жизнь я потерял только одну бумагу. Она была о растениях, которые я до сих пор изучаю, sedums, и я написал статью о них. Тогда я никак не мог найти ее и должен был переписать все заново. Это - один из редких случаев, когда я полностью соглашаюсь с Фрейдом об оплошностях и ошибочных действиях. Я, конечно, потерял ее нарочно, так как она была не очень хороша.

Брангье: Вы были удовлетворены переписанным вариантом?

Пиаже: О да, конечно.

Брангье: Почему Вы говорите "единственный случай", когда Вы согласились с Фрейдом?

Пиаже: Я имею в виду, что соглашаюсь с интерпретацией Фрейдом оплошностей, с его интерпретацией парапраксиса. Поскольку многие из них являются автоматическими и все они имеют бессознательные причины. Но в этом случае имелось весьма четкое намерение. Статья была плоха, и у меня не хватало храбрости, чтобы сжечь ее; поэтому утрата статьи была решением проблемы.

Брангье: То есть можно сказать, что до этого пункта Вы в целом соглашались с Фрейдом?

Пиаже: О, по главным линиям вытеснения и основным механизмам бессознательного, конечно. Но в интерпретации деталей это похоже на историческую реконструкцию. Вы работаете с фактами до некоторого уровня, некоторого предела, вне которого реконструкция становится более или менее произвольной.

Брангье: Я могу ошибаться, но мне кажется, что Вы никогда не использовали его работу. Часто говорят, что Вы недооцениваете его.

^* Bringuier Jean-Claude. Conversations with Jean Piaget. The University of Chicago Press, 1980. Перевод Д.К. Сатина. Продолжение, начало в N 2-6, 2000 и N 1-2, 2001.

стр. 128

Пиаже: Нет, нет, в этом основное недоразумение. Я отвечаю на этот упрек так же, как я говорю об аффективности в целом.

Брангье: Да, мы упомянули роль аффекта, а точнее, его отсутствие в Ваших работах.

Пиаже: Да, я, вероятно, сказал тогда, что аффективность есть основа мотива к совершению действия. Если человек не заинтересован, он не будет действовать, конечно; но это - только мотив, а не источник новых структур знания. Так как мой интерес связан со знанием, я не имею никакой причины сосредотачиваться на аффекте; но это не из- за разногласий с кем-то, а из-за различия в интересах. Это не моя область. Говоря в общем, - и я стыжусь об этом говорить - на самом деле я не занимаюсь индивидуумами, индивидуальными особенностями. Я интересуюсь общими закономерностями развития интеллекта и знания, принимая во внимание, что психоанализ - по существу является анализом индивидуальных ситуаций, индивидуальных проблем, и т.д.

Брангье: То есть люди интересуют Вас в меньшей степени как индивидуумы, нежели как инварианты?

Пиаже: Да, совершенно верно. Но психоанализ всегда интересовал меня. В качестве примера, я читал лекции в Американской Психоаналитической Ассоциации, самой крупной фрейдистской ассоциации в мире, я думаю. Я прочитал три или четыре года назад лекции по когнитивным и аффективным аспектам бессознательного, показал отношение между ними. Эти лекции были изданы на французском.

Брангье: То есть между бессознательным, связанным с интеллектом, и бессознательным, связанным с аффективностью?

Пиаже: Да.

Брангье: И что можно сказать об этом?

Пиаже: Можно сказать, что подавляющее большинство действий индивидуума, совершаемых в его познавательной работе, в поиске решения проблем, остаются неосознанными, если действие успешно, а осознание приходит намного позже совершения самого действия.

Брангье: То есть осознание не происходит, пока нет в этом потребности?

Пиаже: Правильно.

Брангье: И в аффективности?

Пиаже: С аффективностью Вы имеете то же самое, что и с вытеснением. Но для вытеснения Вы можете найти множество аналогий в познавательной сфере: когда индивидуум - ребенок, а иногда даже ученый - строит концепцию или теорию, он подсознательно вытесняет то, что не подходит.

Брангье: Он выбирает то...

Пиаже: Конечно. Вы имеете когнитивный эквивалент фрейдистского вытеснения, и я подчеркнул это в лекциях.

Брангье: Каждый не хочет признать то, что не соответствует принятой системе.

Пиаже: Правильно.

Всего за несколько фраз беседы мы подошли непосредственно к сути его работы. Я знал, что "осознание" входит в область его новых свершений. Эта тема была поднята, когда он упомянул о потерянной статье, но без сомнения любой другой разговор привел бы так же быстро к его главным интересам. Он был, насколько я его запомнил, всегда поглощен работой, которой он был занят в настоящее время, и ничем иным кроме нее.

Брангье: Давайте поговорим немного об исследованиях, которые Вы провели за последние годы, начиная с изучения каузальности.

Пиаже: В Центре Генетической Эпистемологии мы провели ряд исследований "осознания", и я отредактировал небольшую книгу об этом. Однако исследование было весьма забавным. Я расскажу Вам о нем. Мы попросили, чтобы дети поползали, а затем описали свои движения. Мы выделили три стадии. Самые младшие давали нам смешное объяснение: они сказали, что они переставляли обе руки вперед, потом обе ноги, затем снова обе руки и т.д., что с очевидностью невозможно. На второй стадии они говорили: я переставлял левую руку и левую ногу вперед, затем правую руку и правую ногу вперед - что возможно, но довольно необычно; даже лошади редко бегут таким образом. Дети же из третьей группы описали свои движения точно.