Франция первой половины XVI века 164

щих борьбу с мастерами за улучшение своего экономического положения.

Правительство сразу стало на сторону мастера-хозяина и начало запрещать компаньоннажи. Однако, перестав быть легальными, они продолжали существовать и сделались органами стачечного движения, начало которому положил XVI в. Первые большие стачки подмастерьев имели место в той отрасли промышленности, которая, получив свое начало только на исходе XV в., сразу же была организована на капиталистических началах,— книгопечатном деле.

*

Изобретение Гутенберга проникло во Францию в 1470 г. Пер* вый ручной книгопечатный станок был установлен в подвале Сорбонны тремя немецкими рабочими, выпустившими за первые три года двадцать три книги. В 1474 г. они получили права французского гражданства и на следующий год издали первую библию. В 1487 г. Пьер де Руже издал в двух томах. «Мать историй» — самую красивую иллюстрированную книгу XV в. В Лионе, который скоро стал центром французских книгопечатен, первая книга появилась в 1473 г. В конце XV в. свыше сорока французских городов выпустили свои первые книги. В книгопечатание вкладывались большие капиталы. Издание библии в семи томах с толкованием обошлось ее издателю в 60 тыс. ливров.

Вполне понятно, что печатное дело стало полем особенно острых столкновений хозяев с подмастерьями. В 1539 г. в Лионе, «где находились самые прекрасные печатни этого королевства, а может быть, и всего христианского мира», внезапно типографские подмастерья бросили работу. Этой стачке предшествовало, по-видимому, соглашение подмастерьев, или, как тогда говорили «монополия». Результатом соглашения было учреждение товарищества подмастерьев — компаньоннажа. Последний объявил стачку («трик»). Королевский прокурор обвинял забастовщиков в том, что они «избили прево и сержантов вплоть до увечья и пролития крови». Они «выступили со знаменами и флагами большими отрядами в полном порядке и под командой своих капитанов, лейтенантов и т. д.»⁶. Требования стачечников заключались в следующем: увеличение заработной платы, уменьшение числа учеников, обесценивавших труд подмастерьев. Мастера, в свою оче-

⁶ H. Hauser. Ouvriers du temps passé (XV— XVI siècles). Paris, 1899, p. 179 et suiv; см. также Е. Coornaert. Les compagnonnages en France du moyen âge à nos jours, Paris, 1947; idem. Les corporations en France avant 1789. Paris, 1951.

Типография.

Миниатюра из «Королевских песен

области Руана». XVI в.

редь, жаловались на го, что подмастерья бросают работу «иногда по самому ничтожному поводу»: свадьба, крестины, похороны

Борьба шла гри месяца. Подмастерья начали голодать. Начала нажимать и администрация. Сенешал лишил забастовщиков права коалиции и постановил, что подмастерья не могут оставлять работу под страхом уплаты штрафа за прогульные дни. Хозяева должны лучше кормить подмастерьев, но мастера имеют право набирать учеников, сколько им заблагорассудится. Это была победа хозяев. Подмастерья не успокоились и стали жаловаться дальше. Дело дошло до самого короля, и в результате был издан ордонанс 1539 г., который объявлял подмастерьев бунтовщиками

Франция первой половины XVI века 166

и запрещал коалиции подмастерьев по всей Франции. Сенешалу дано было право осуждать подмастерьев не только на тюремное заключение и ссылку, но вплоть до пыток и смерти. Не дремали и подмастерья. Они добились судебного решения, запрещающего ученикам работать в некоторые праздничные дни. Тогда раздосадованные мастера постановили эмигрировать в город Вьенн. В Лионе началось настоящее смятение. Муниципальные власти отправили в Париж делегацию и добились для хозяев права иметь неограниченное количество учеников. Это было уже в 1541 г.

Почти одновременно с лионскими забастовали и парижские типографщики-подмастерья. Но и здесь хозяева одержали победу и потребовали для себя тех же прав, что и в Лионе. Король 28 декабря 1541 г. издал эдикт, направленный против подмастерьев. Последних обвиняли в том, что «они собираются целыми бандами, чтобы принудить мастеров-печатников давать им более высокую заработную плату и более обильные харчи, чем таковые им предоставляются согласно старинному обычаю» ⁷. Король одновременно давал мастерам право увольнять подмастерьев и устанавливал продолжительность рабочего дня с 5 часов утра до 8 часов вечера (15 часов!).

Еще долго не могли успокоиться парижские и лионские подмастерья. Но общие условия XVI в. были, говорит историк труда и заработной платы во Франции Озе, для них. неблагоприятны. Единственно, что могло сделать правительство — это понизить цену на хлеб путем запрета его вывоза не только за границу, но и из одной провинции в другую. Однако эта мера не столько облегчала положение подмастерьев, сколько обогащала хозяев за счет производителя хлеба — французского крестьянина.

Движение подмастерьев все же было очень далеко от форм, свойственных движениям пролетариата в развитом капиталистическом обществе. В полном соответствии с корпоративным мелкоцеховым духом эти товарищества не обнаружили, да и не могли обнаружить понимания солидарности всех подмастерьев независимо от отрасли производства, к которой они принадлежали. Их крупные союзы, раскидывавшие свои учреждения часто по всей Франции, враждовали между собой, и шумные потасовки и драки разных союзов в каком-либо маленьком городке — обычное явление в жизни подмастерьев старой Франции. Протоколы и дознания, производившиеся по поводу таких сгычек,— обширный источник, откуда мы черпаем наши, в общем довольно скудные сведения о положении подмастерьев и о внутренней жизни компаньон-нажей.

⁷ Ц. Häuser. Ouvriers du temps passé, p. 196—197*.

167 Франция первой половины XVI века

Хотя развитие капиталистического хозяйства и буржуазного общества происходит в сфере промышленности и производства, но процесс первоначального накопления знает и иные сферы деятельности буржуазии, которые ускоряют ее развитие и способствуют созданию крупных состояний. Таковы колониальный грабеж, эксплуатация буржуазией государственных финансов, появление и рост государственного долга. В этом отношении развитие французской буржуазии имело свои особенности, не проявившиеся в других странах так ярко, как во Франции.

Средневековое сословие горожан, в XVI в. начинавшее складываться в буржуазию, давно уже принимало участие в управлении государством в качестве бюрократии. Знаменитые легисты третьей династии (Капетингов и Валуа) были скромного и обычно не дворянского происхождения. Усложнение государственного аппарата с ростом территории и усилением королевской власти способствовало умножению этого слоя буржуазной по происхождению бюрократии. Часть ее, занимая высшие должности в суде и администрации, получила от короля дворянское звание, но в XVI в. она еще не была признана равноправной настоящему дворянству, «дворянству шпаги», которому приличествовала лишь военная или духовная карьера.

Бюрократия эта все же выделялась из остальной буржуазии, как привилегированная ее часть, и буржуа всегда стремились во Франции, скопив капитал, занять какое-либо чиновное местечко, полагая, что получать жалованье и возможные «безгрешные» доходы куда как спокойнее, чем рисковать своим благосостоянием в торговле и промышленности. Должности свои они покупали у правительства, и жалование было своего рода процентом на капитал, затраченный на покупку.

Эта тяга французской буржуазии к теплым местечкам использовалась дворянским государством, которое смотрело на продажу должностей, как на своего рода внутренний заем, и создавало часто огромное количество совершенно ненужных чиновников, плодило бюрократию и тем привлекало на свою сторону и делало себе послушными верхи горожан, поставлявшие раньше кадры муниципальных учреждений. Указанное явление — чрезвычайно важная черта социального строя Франции и своеобразного развития ее буржуазии. Ее собратья по классу в Англии, встретившись с сильным местным самоуправлением, находившимся в руках местного дворянства-джентри, не могли и мечтать о чем-либо подобном.

«...Сразу же,— говорит Маркс,— по крайней мере с момента возвышения городов, французская буржуазия становится особенно

Франция первой половины XVI века 168

влиятельной благодаря тому, что организуется в виде парламентов, бюрократий и т. д., а не так, как в Англии, благодаря одной торговле и промышленности. Это, безусловно, характерно даже и для современной Франции»⁸.

Тяжелые последствия имела принятая абсолютизмом система государственного хозяйства. Почти все косвенные налоги сдавались на откуп компаниям капиталистов, прямые налоги в случае нужды — а дефицит был постоянным состоянием французских финансов — закладывались под громадные проценты на несколько лет вперед. Эти компании «финансистов» получали, таким образом, право, пользуясь аппаратом государственного принуждения, выколачивать у населения суммы, иногда во много раз превышавшие размеры откупа.

Таким путем составлялись крупнейшие состояния французской буржуазии XVI—XVIII вв.

Неслыханные барыши и беспощадные вымогательства этих «пиявок и губок», как называл их впоследствии Ришелье, вызывали постоянные возмущения и негодование в обществе, а порой Даже и у ко всему привычного французского правительства. Начинались суды и конфискации имущества у зарвавшихся дельцов, тюрьмы, ссылки и эшафоты, но система продолжала существовать. Деньги были нужны, и правительство, едва расправившись с одной бандой наживал, принуждено было обращаться к другой. Это был самый наглый и почти узаконенный грабеж народного достояния. В этом отношении «финансисты» полностью солидаризировались с верхами дворянства. Впрочем, придворные не гнушались принимать и непосредственное участие в грабеже, осуществляемом откупщиками, получали от них деньги и подарки за высокое покровительство и погом принимали непосредственное участие в делах финансистов.

Французская буржуазия, таким образом, уже в это время начинала играть роль ростовщика, наживавшего колоссальные капиталы на податной системе дворянского государства. Это обстоятельство обусловило одну чреватую последствиями черту в характере французской буржуазии — мешало развиться духу предприимчивости. Французский капитал, наживавшийся на эксплуатации государственной податной системы, оказался слишком вялым и в промышленной деятельности, и во внешней (особенно в колониальной) политике, по сравнению с капиталом английским и голландским. Ему незачем было пускаться в далекие опасные предприятия за морем, рисковать в торговле и промышленности. Спокойно сидя дома, он мог пожинать плоды безмерного трудолюбия мужика и получать такие барыши, какие и не снились англичанам

⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс Соч., т. 28, стр. 322.

169 Франция первой половины XVI века

со всеми их отважными колониальными предприятиями. Многочисленное и трудолюбивое французское крестьянство было для ростовщического капитала лучшей из колоний⁹. Но, разумеется, и во Франции развивалось промышленное предпринимательство, хотя и в меньших размерах, чем в Англии.

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СТРОЙ АБСОЛЮТНОЙ МОНАРХИИ

История Франции первой половины XVI в. при трех преемниках Людовика XI—Карле VIII (1483—1498), Людовике XII (1498—1515) и Франциске I (1515—1547) была историей формирования во Франции абсолютной монархии, фундамент которой был заложен всевластием короля Людовика XI. Гордое здание новой монархии, впрочем, еще далеко не было достроено во всех своих деталях.

Монархией правили король и его двор. Последний был важным политическим учреждением абсолютной монархии. Здесь происходил постоянный контакт между господствующим классом и его главой — королем. Здесь, следовательно, определялись основные линии политики государства. «Общественное мнение», т. е. мнение дворянства, сгущалось в волю короля, который, в силу своеобразия абсолютизма, был все же достаточно независим для того, чтобы определять способ осуществления принятых решений и выбирать себе помощников и исполнителей этой воли.

В великолепии королевского двора, этого средоточия блестящего благородного сословия, отражалось значение нового учреждения Европы — абсолютной монархии в той стране, в Которой она достигла вскоре своего наиболее полного выражения. Двор в широком смысле этого слова, т. е. дворы короля и королевы, с бесконечным количеством придворных, составлявших пышное и великолепное окружение самого могущественного монарха в Европе, поглощал уже в XVI в. колоссальные суммы. В 30-х годах XVI в. венецианский посол Франциско Джустиниани рассказывает, что на двор, его празднества, пенсии и подачки дворянам, на его гвардию, в которой служат представители самых знаменитых родов Франции, король принужден тратить свыше 50% государственных доходов ^,0. Дворянский король должен был быть таким же расточительным и, с буржуазной точки зрения, таким же бесхозяйственным, как и все дворянство, ибо расточительность

⁹ См. А. Д. Люблинская. Французский абсолютизм в первой трети XVII в, М.— Л., 1965 (особенно глава «Финансисты и абсолютная монархия»).

¹⁰ N. Tommaseo. Relations des ambassadeurs vénitiens sur les affaires de France au XVI siècle. Francesco Guistiniani. v. I. Paris, 1838, p. 195 (росписи Доходов и расходов королевства за 1537 г-)-

Франция первой половины XVI века 170'

короля — его долг перед дворянством, своеобразная форма распределения феодальной ренты, взыскиваемой с крестьянства и буржуазии путем налогового пресса.

Сам король не мог непосредственно управлять государством.. Государство выросло, функции государственной власти усложнились. Но король, как неограниченный монарх, мог выбирать себе помощников, мог создавать для себя учреждения, какие он захочет,, мог, наконец, воспользоваться одним из старых учреждений и. усилить значение одного или нескольких из них в ущерб другим. Ибо он один являлся источником законодательной власти и не нуждался даже в мотивировке своих решений, кроме знаменитой фразы, стоящей в конце его распоряжений и указов: «ибо такова наша воля» (car tel est notre plaisir).

В целом можно сказать, что с окончанием объединения Франции и консолидации абсолютной власти короля, центр тяжести: политической жизни переносится в круг королевских любимцев и приближенных, составляющих «узкий», или частный, совет короля (Conseil privé ou étroit), в котором заседают некоторые принцы крови, крупные сеньеры и несколько второстепенных чинов — докладчиков и секретарей. Впоследствии они мало-помалу превратятся в настоящих министров абсолютной монархии. Состав этого совета неопределенен, функции его весьма расплывчаты. В нем рассматриваются те дела, которые королю угодно разбирать лично, в нем заседают люди, приглашенные королем, и они принимают в нем участие, пока их приглашает король. Все же принцы крови должны принимать в нем участие, ибо такова традиция.

Но абсолютный монарх ревниво относится к своей власти и не хочет терпеть никаких ограничений, даже таких, которые освящены традицией. Поэтому даже «узкий» совет начинает казаться королю чрезмерно широким, и при Франциске I вместо него и наряду с ним появляется «деловой совет» короля. В нем заседают 4—5 человек. Иногда он превращается в совещание короля с 1— 2 своими любимцами, и тогда дела начинают решаться на московский манер «сам третей у постели». Так же недружелюбно и подозрительно относится король и ко всем прочим освященным традицией учреждениям, как периодически собираемым, так и постоянным.

Одним из таких учреждений был королевский парламент — высшая инстанция королевского суда. С середины XV в. члены парламента стали несменяемыми, с начала XVI в. они становятся фактически наследственными владельцами своих должностей, которые они покупают иногда за весьма значительную сумму. Они превращаются, таким образом, в сплоченную корпорацию привилегированных фамилий, буржуазных по происхождению, но получивших в большинстве случаев от короля дворянское достоинство.

171 Франция первой половины XVI века

Деятельность королевского правосудия имела огромное значение как средство усиления королевского авторитета, средство борьбы с феодальными сеньерами. Парламент как олицетворение этого правосудия сыграл крупную роль в деле территориального объединения монархии. Политическая роль парламента была закреплена традицией, которая превращалась в молчаливо признаваемое королем право парламента регистрировать королевские указы и отказывать в их регистрации в том случае, если они, по мнению этого высокого учреждения, противоречили прежним указам или обычаям страны. Это право «ремонстрации» высоко ценилось парламентом как показатель его политического значения.

Вполне естественно, что абсолютный монарх непрочь был теперь, когда дело объединения страны было завершено, освободиться от опеки подобного учреждения или по крайней мере ослабить его влияние. В связи с этим еще при Людовике XI появляется особое отделение Королевского совета, так называемый Большой совет (Grand conseil), составлявшийся из нескольких членов Королевского совета и ученых экспертов-юристов и их секретарей. Сюда король отзывал на собственное рассмотрение ряд дел из парламента. В XVI в., особенно Начиная с Франциска I и его сына Генриха II (1547—1559), королевские эвокации, т. е. перенесение дел из парламента в Большой совет по особому приказу короля, становятся особенно частыми, и короли сознательно расширяют компетенцию Большого совета в ущерб парламенту и Счетной палате, которой принадлежало по традиции право разбора судебных дел по вопросам, связанным с взиманием прямых и косвенных налогов.

Если абсолютный монарх стремится ослабить) таким путем силу старых постоянных учреждений, без которых он не может обойтись, и превратить их в послушных исполнителей своей «доброй воли», то в еще меньшей степени он считается с учреждениями, периодически созываемыми. Генеральные Штаты, после того как, начиная с 1439 г., короли стали собирать налоги без их разрешения, потеряли прежнее значение. Разноголосица среди «сословий и чинов» и полное бессилие Штатов обнаружились уже в 1484 г., и после этого Штаты не созывались вплоть до 1560 г. Их частые созывы во второй половине XVI в. были прямым результатом упадка, переживаемого королевской властью. Едва она снова окрепла (при Генрихе IV), Штаты снова перестали созываться.

Те же тенденции усиления бюрократии и централизации замечаются и в местном управлении. Представители старой администрации — бальи, сенешалы, прево и губернаторы с их чрезвычайно неопределенной административно-судебной (бальи и сенешалы) и военно-административной компетенцией, вольности и автономии

Франция первой половины XVI века 172

муниципальных учреждений, правда, не исчезают в XVI в. совсем, но постепенно оттесняются на второй план новыми учреждениями, гораздо более послушными приказаниям, идущим из центра. Гу-«бернаторы, например, назначались королем по традиции из местной знати и были военной властью в своих губернаторствах. Теперь же они дублируются лейтенантами, назначаемыми королем из своих людей и полностью зависящими от короля. В их ведении находятся отряды постоянных войск и наемников, крепостные гарнизоны и, что особенно важно, склады армейского вооружения и амуниции, включая сюда и начавшую играть важную роль в

XVI в. артиллерию. К концу XVI в. в провинциях появляются и такие агенты центральной власти, как интенданты, ставшие в

XVII в. всесильными исполнителями приказов из центра ^п. Наря» ду со старыми судебными учреждениями Генрих II насаждает (1552) в каждом судебном округе Франции, в каждом из так называемых бальяжей, президиальные суды и сразу продает 550 новых должностей советников этих судов.

Наиболее ярким показателем роста королевской власти были, однако, не судебные и не военные нововведения, а финансовая организация абсолютизма, связанная с непрерывным ростом налогов, как прямых, так и косвенных. Административно-бюрократическая машина абсолютизма уже висела тяжелым грузом на плечах податного населения. Роль абсолютизма, как охранителя привилегий господствующих классов и в го же время покровителя развивающегося капитализма, сказывалась в безмерном увеличении налогового бремени, лежащего не только на французском мужике и ремесленнике, но и на торговце и предпринимателе. Не надо забывать, что блестящее дворянское покровительство, оказываемое буржуазии и развивающемуся капиталистическому хозяйству, стоило этой торговопромышленной буржуазии весьма недешево.

Нам нет нужды подробно описывать здесь финансовые учреждения XVI в., чрезвычайно сложные и запутанные. Достаточно сказать, что и в них заметно стремление к централизации как сбора налогов, так и отчетности, выразившееся в создании по указу 23 декабря 1523 г. так называемой сохранной казны и зависящих от нее учреждений и должностных лиц. В целом можно сказать, что прямые налоги — талья, собираемые непосредственно чиновниками короля, и косвенные налоги, сдававшиеся с XVI в. на откуп компаниям капиталистов, показывали непрерывную наклонность к росту. Так, например, талья с 1517 г. по 1543 г. выросла без малого в два раза (с 2 400 тыс. до 4 600 тыс. ливров).