Cоциальная солидарность и гражданское общество в переходных обществах

Без минимума солидарности, как представляется, социально-политический порядок невозможен, так как он не может существовать лишь при помощи силы власти. Без минимума солидарности ни социальные движения, ни группы самопомощи не могут осуществлять коллективные действия. Поэтому очень важно поставить вопрос о социальной солидарности в индивидуалистическом и испытывающим дефицит моральности обществе постмодерна. Далее попытаемся ответить на вопрос, можно ли рассматривать гражданское общество как форму общественной солидарности, которая подчинена принципу братства (Bruederlichkeit) и стремится к изменению социально несправедливых условий. Когда гражданское общество является местом «самопроизводства социальной справедливости (Gerechtigkeit)» и сообществом солидарности, тогда вопрос заключается в том, где следует искать потенциал солидарности в гражданском обществе и как этот потенциал следует мобилизовывать. Последний вопрос связан с работой общины, которая своей основной целью считает образование и активизацию социально ущемленных.

Необходимость построения общественной солидарности проистекает из наступающей эрозии социальных связей между членами общества. Одна из причин эрозии социальной солидарности в современном обществе (modern society) в том, что процессы социальной изоляции, возникновения социальной периферии, нарастания физической дистанции между социальными группами подточили современные капиталистические общества. Похожие изменения происходят и в развивающихся капиталистических обществах Восточной Европы. Например, последние опросы общественного мнения в Польше демонстрируют, что 93% респондентов отмечают рост преступности, 89% — рост экономической коррупции, 87% — растущую социоэкономическую дистанцию и поляризацию между богатыми и бедными, 57% — снижение социальной защищенности и заботы о нуждающихся, 62% — ослабление взаимной симпатии и установок на помощь между людьми. Другую причину эрозии общественной солидарности можно видеть в феномене индивидуализации, который в высокой степени двойствен. Это «означает, во-первых, разламывание образов жизни, характерных для индустриального общества, и, во-вторых, новое скрепление их с помощью новых, в которых индивиды должны сами и совместно друг с другом производить, инсценировать и исправлять свои биографии». Видимо, возникает новое основание для эрозии общественной солидарности. Это развитие, с одной стороны, может рассматриваться как результат установления государства благосостояния (welfare state). С другой стороны, ожидается, что возникнут некоторые политические реакции на осуществление политики социальной поддержки (welfare policy), которая стремится уменьшить социальные различия во имя социальной справедливости и социальной интеграции. Шведы могут служить примером солидарности на базе системы welfare: «Использование солидарности как стандарта предоставляет благ гораздо больше, чем диктовалось бы принципами альтруизма и социального страхования, и является причиной того, почему шведская система оказалась способной распространиться во многих странах». Ральф Дарендорф утверждает, что, если бы современное общество было неспособно обеспечить участие социально уязвимых групп и индивидов, нам следовало бы ожидать, что они могли бы отвергнуть господствующую систему ценностей и попытались бы найти ответ на свои нужды в мире наркотиков, преступности или других формах протеста. Эти группы и индивиды нуждаются в гражданском отклике сострадающего общества.

Вопрос общественной солидарности не следует понимать как чисто этический, как обязательство для каждого быть солидарным с каждым. Коэн и Арато подчеркивают, что общество состоит из множества плюралистических и отчасти конфликтующих интересов, и поэтому проблематично, может ли солидарность считаться применимой во всех обществах. Этот плюрализм различных интересов существует как в открытом и демократическом обществе, так и между различными обществами. Это означает, что социальные работники, участвующие в развитии общины, должны иметь в виду наличие внутригрупповой солидарности и солидарности между различными группами. Предположение, что социальная реальность состоит из различных, частью конфликтующих, интересов, ведет к заключению о том, что понятия социальных конфликтов, социального действия, социального протеста и коллективного действия являются ключевыми для развития общины. Далее, мы полагаем, что «социальное действие» — это одно из подлинных выражений гражданского общества, и оно должно стать основной формой гражданской защиты от господства экономики и политики. Согласно Роберту Фишеру, «усилие классического социального действия ориентировано на конфликт, сфокусировано на прямом действии и пущено в ход, чтобы организовать ущемленных или обиженных для собственных действий».

Общественная солидарность играет ключевую роль в определении нужд уязвимых групп и как философское основание для мобилизации социальных действий. Согласно Хабермасу, солидарность есть результат индивидуального опыта, в котором каждый ответствен за другого, так как они имеют общие интересы в силу общей идентичности. Рорти подчеркивает, что солидарность «не мыслится как распознавание исходного Я, человеческой сущности во всех людях. Скорее, она мыслится в качестве способности видеть традиционные различия (племенные, религиозные, расовые, культурные и т. д.) как несущественные по сравнению со сходствами… — способность думать о людях весьма отличных от нас как о включенных в разряд “мы”». Вопрос в том, при каких общественных условиях мы можем ожидать, что люди будут видеть социальные различия как несущественные и принимать «других» как часть «нас». В Западной и Восточной Европе снижается чувство солидарности между социальными группами, особенно между богатыми и бедными, различными этническими и религиозными группами. Это является основной заботой коммунитаристов, которые считают индивидуализм и недостаток обязательств в отношении общины атрибутами дефицита общественной солидарности. Тем не менее, индивидуалистическая перспектива, ставшая очень популярной в Восточной Европе как реакция на тоталитарное общество, не уделяет внимания социальной потребности в солидарности между различными социальными группами. Фактически социальная солидарность, похоже, исчезает или становится менее важной для тех, кто придерживается индивидуалистической перспективы. В повседневной жизни индивидуалистическая перспектива часто используется для отказа от солидарности с нуждающимися, часто выливаясь в «обвинение жертвы», в представление самих бедных в качестве ответственных за их судьбу и недостаток желания улучшить или изменить свое положение. Такое утверждение строится на глубоко укоренившемся предрассудке, сочетающемся с собственными интересами отдельных групп, и поэтому изменения затруднены. Такая картина нынешнего общества предполагает, что солидарность с целью улучшить положение бедных должна начинаться с организации бедных посредством социальной поддержки и коммунальной защиты. С другой стороны, любое действие должно вносить вклад в установление социальной солидарности. Камю писал: «Человеческая солидарность основывается на сопротивлении, и сопротивление, в свою очередь, может найти свое оправдание в этой солидарности. Мы имеем тогда право сказать, что любое сопротивление, которое предполагает право отрицать или разрушать эту солидарность, теряет одновременно право называться сопротивлением и становится в действительности покорностью убийцы».

Таким образом, реальностью является то, что в Европе бедные — это миллионы людей.

Вопрос бедности может быть решен только на глобальном уровне, что означает вовлечение как политических партий и лидеров, так и чиновников социального обеспечения в работу по предоставлению социальной поддержки уязвимым группам на основе законных требований (права в рамках системы welfare). Существуют различные пути уменьшения бедности в обществе. Например, улучшение школьного образования для бедных, профессиональная подготовка или общественное регулирование. Построение гражданского общества является одним из путей решения социальных проблем. Гражданское общество играет двойную роль. С одной стороны, его роль заключается в построении общественной солидарности, с другой — в защите прав граждан на социальную поддержку (welfare rights). С исторической точки зрения, эта роль гражданского общества не нова. Например, в США существовала Национальная организация по правам на социальную поддержку (National Welfare Rights Organization), которая «представляла партии бедных в организации движения социального протеста».

Если мы рассматриваем гражданское общество как возможный способ создания общественной солидарности среди уязвимых групп, чтобы защитить их права на социальную поддержку, то возникает вопрос, кто и как может строить гражданское общество в Европе. Нам бы хотелось рассмотреть вопрос, могут ли местные власти и социальная работа общины помочь в установлении гражданского общества как формы демократического участия с целью сохранения социальной справедливости для каждого гражданина.