Государство и гражданское общество. Отношение между государством и гражданским обществом может быть предметом дискуссии с учетом концепции гражданского общества

Отношение между государством и гражданским обществом может быть предметом дискуссии с учетом концепции гражданского общества, представленной диссидентским движением в Восточной Европе. Гражданское общество рассматривалось как основной агент в процессе демократизации. Но если мы проанализируем польскую ситуацию, то не вполне ясно, определяло ли себя движение «Солидарность» только как предтечу гражданского общества, т. е. движение должно было исчерпать себя после выполнения своей задачи, или как компонент гражданского общества, или как замещающее собой новое гражданское общество, или, наконец, как ядро гражданского общества. Уже сами эти вопросы делают понятной позицию Чарльза Тэйлора, предостерегающего от поспешных ответов на вопросы, какую роль должно играть гражданское общество в будущем в отношении защиты свободы. С точки зрения политической теории гражданского общества, весь проблемный комплекс требует более тонкого анализа отношений между социальным движением и гражданским обществом.

Миф о гражданском обществе (хотя само по себе такое общество существовало), слишком гетерогенный и не слишком организованный, давал диссидентскому движению в Восточной Европе широкую легитимацию и позволял ему действовать в качестве представителя всего общества. Нет необходимости говорить, что эта претензия на представительство была легитимирована не демократическими выборами, а лишь использованием аргумента, согласно которому диссидентское движение могло бы быть поддержано всем или почти всем населением. Диссиденты использовали две конструкции: общество как целое и дихотомию «государственная власть / общество». Последняя означает, что гражданское общество трактовалось как альтернатива государству.

Во-вторых, ситуация, в которой гражданское общество становится альтернативой государству, кажется, скорее, исключением из правил, хотя существует и пример: так называемое «внепарламентское движение» в 1960-х годов в Германии. Таким образом, отношение между гражданским обществом и демократическим государством основывается на взаимной поддержке. Как подчеркивает Вальцер, «только демократическое государство может создать демократическое общество, только демократическое гражданское общество может поддерживать демократическое государство. Гражданственности, которая делает демократическую политику возможной, можно научить лишь в структурах ассоциаций; приблизительно равные и широко распространенные возможности, которые поддерживают структуры, должны быть взлелеяны демократическим государством». Если мы соглашаемся с тем, что гражданское общество важно для демократического государства, то, прежде всего, мы должны учитывать интересы множества граждан (бедных, безработных, бездомных), которые не могут в полной мере участвовать в политических и ассоциональных структурах. Редель, Франкенберг и Дубиль пытаются сформулировать решение этой проблемы. Они отрицают утверждение о том, что участие в демократии не имеет ничего общего с конкретными условиями жизни людей. С их точки зрения, «политическая свобода и социальная справедливость должны быть связаны с основополагающими принципами конституционного государства, человеческим достоинством или принципами демократии». Отправным пунктом является вопрос о возможностях доступа членов гражданского общества в общественную/публичную сферу. Возможности такого доступа зависят от конкретных условий жизни, которые могут оказаться сами по себе очень серьезным препятствием для участия в общественной жизни. Однако это явно противоречит «взаимному обязательству всех членов гражданского общества создавать общественную сферу, в которой все мнения могут быть выражены и все требования могут быть выдвинуты, и это включает обязательство, по которому каждое участие в дискуссиях и конфликтах в общественной сфере будет возможно. Государство благосостояния (welfare state) как выражение гражданского общества должно дать эту возможность нуждающимся гражданам. Их проблемы: бедность, безработица или отсутствие жилья не должны решаться бюрократически лишь как индивидуальные случаи, а в силу угрозы или действительного исключения из общественной сферы — как угроза общественной свободе».

Государство благосостояния как инструмент производства социальной справедливости и основа свободы и равенства должно рассматриваться всесторонне. Но сегодня мы сталкиваемся с кризисом государства благосостояния и не можем не высказать сомнения, должен ли рынок или даже гражданское общество подстраховать его. Салватор Гинер и Себастьян Сараза пишут: «Имеющиеся исследования эффектов перераспределения благ между социальными классами, вызванных услугами, предоставляемыми альтруистическими организациями, не дают четкой информации. Есть еще достаточные основания думать, что такие эффекты очень незначительны, если не отсутствуют вовсе… Другими словами, проблемой, которую частному содействию не удается разрешить, является социальное неравенство. Вызов еще больше, если мы имеем в виду, что частный альтруизм исторически неспособен достичь такой цели. По этой причине государственное вмешательство, с которым мы знакомы сегодня, возникло, чтобы гарантировать минимальные условия управляемости, также включающие минимальную степень социальной справедливости».

Следует сформулировать вопрос и об альтернативах «производству» социальной справедливости. Редель, Франкенберг и Дубиль ищут решение этой проблемы, определяя условия легальных/конституционных гарантий, которые должны быть достигнуты посредством борьбы за права на социальное участие. В демократии, где преобладает воля большинства, социальная справедливость может лишь временно исполняться согласно противоречивым критериям.

По мнению этих авторов, помощь практике самопомощи должна быть элементом конституции. Следствием этого решения было бы то, что нуждающиеся как члены гражданского общества могли бы требовать «взаимных обязательств защиты физического существования как условий возможности общественной свободы». Эта защита не могла бы меняться при смене политического большинства. Остается, правда, неясным, зачем тогда нужно гражданское общество как сфера самопроизводства социальной справедливости?