Чаях ничто не оживляет в нас воспоминания — когда само прошлое для нас мерт­во, когда оно утратило для нас былое значение. 11 страница

³ См.: Павлов И. П. Полн. собр. соч., т. III, кн. 1, изд. 2. — С. 116.

⁴ См. там же, кн. 2, изд. 2. С. 108.

в целом центральное место принадлежит в связи с этим понятию подкрепления;

осуществляется та рефлекторная деятельность, которая «подкрепляется».

С двумя первыми чертами рефлекса головного мозга необходимо связана и третья. Будучи «выученным», временным, изменяющимся с изменением условий, рефлекс головного мозга не может определяться морфологически раз навсегда фиксированными путями'.

Эта тенденция получила и свое завершение и полную реализацию лишь у Пав­лова. Павловская рефлекторная теория преодолела представление, согласно ко­торому рефлекс якобы всецело определяется морфологически фиксированными в строении нервной системы путями, на которые попадает раздражитель. Она по­казала, что рефлекторная деятельность мозга (всегда включающая как безуслов­ный, так и условный рефлексы) — продукт приуроченной к мозговым структурам динамики нервных процессов, «выражающей переменные отношения индивида с окружающим миром»².

Наконец, и это самое главное, рефлекс головного мозга — это рефлекс с «психи­ческим осложнением». Продвижение рефлекторного принципа на головной мозг привело к включению и психической деятельности в рефлекторную деятельность мозга. Это принципиально важнейшая черта сеченовской концепции рефлексов головного мозга.

Если придерживаться собственных формулировок И. М. Сеченова, то рефлек­торное понимание психической деятельности можно выразить в двух положениях.

1. Общая схема психического процесса — та же, что и любого рефлекторного акта; как всякий рефлекторный акт, психический процесс берет начало во внеш­нем воздействии, продолжается центральной нервной деятельностью и заканчи­вается ответной деятельностью индивида (движением, поступком, речью).

Психические явления возникают в результате «встречи» индивида с внешним миром.

2. Психическая деятельность не может быть отделена от единой рефлекторной деятельности мозга. Она — «интегральная часть» последней.

Таким образом, психические явления не могут быть обособлены ни от объек­тивной действительности, ни от рефлекторной деятельности мозга.

Если проанализировать общий смысл этих положений, то окажется, что сече­новское рефлекторное понимание психической деятельности означает, что: I) пси-

Характеризуя в предисловии к книге «Физиология нервных центров» суть своей концепции, И. М. Сеченов писал, что он хочет «прежде всего представить на суд специалистов попытку внести в описание центральных нервных явлений физиологическую систему на место господствующей по сие время анатомической, т. е. поставить на первый план не форму, а деятельность, не топографи­ческую обособленность органов, а сочетание центральных процессов в естественные группы» (Сече­нов И. М. Физиология нервных центров. - М.: Изд-во АН СССР, 1952. - С. 21)

Подобное противопоставление функциональной динамической концепции анатомо-морфологиче-скому представлению о преформированных нервных путях ярко выступает у Сеченова и в «Эле­ментах мысли» (Сеченов М. М. Элементы мысли // Избр. филос. и психол. произв. — М: Госполит­издат, 1947. - С.443-444).

Именно эту черту павловской рефлекторной теории отметил как решающую К. М. Быков в своем докладе на XVIII Международном конгрессе физиологов в Копенгагене 15-18 августа 1950 г. См.:

Быков К. М. Учение об условных рефлексах и рефлекторная теория // Вести. Ленингр. ун-та. -1Уэи. — tvs у. — С. 8~16.

хические явления возникают в процессе взаимодействия индивида с окружаю­щим миром, 2) они неотделимы от материальной нервной деятельности мозга, благодаря которой осуществляется это взаимодействие.

В этих двух положениях рефлекторная теория психического непосредственно смыкается с положениями диалектического материализма.

Понимая психическую деятельность как «встречу» субъекта с объективной ре­альностью, И. М. Сеченов преодолевает «обособление» психического не только от материального, физиологического субстрата, но и от объекта;рефлекторное по­нимание психической деятельности этой своей стороной противостоит интроспекционизму, замыканию психических явлений во внутреннем мире сознания, обособленном от внешнего материального мира.

И. М. Сеченов подчеркивает реальное жизненное значение психического. Пер­вую часть рефлекторного акта, начинающуюся с восприятия, с чувственного воз­буждения, Сеченов характеризует как сигнальную'. При этом чувственные сигна­лы высших органов чувств «предуведомляют» о происходящем в окружающей среде. В соответствии с поступающими в центральную нервную систему сигнала­ми, вторая часть нервного регулятора осуществляет движение. Сеченов подчер­кивает роль «чувствования» в регуляции движения. Чувственные образы — вид волка для овцы или овцы для волка, пользуясь сеченовскими примерами, влекут за собой перестройку всех жизненных функций волка и овцы и вызывают у каж­дого животного двигательные реакции противоположного смысла. В этой актив­ной роли чувствования Сеченов видит его «жизненное значение»², его «смысл». В способности служить для «различения условий действия» и открывать таким образом возможность для действий, «соответственных этим условиям», Сеченов находит «два общих значения», которые характеризуют чувствование³.

В сеченовском понятии сигнального значения чувствования и его «предуведомительной» роли лежат истоки павловского понимания ощущений как сигналов действительности.

Раскрывая смысл рефлекторного понимания психического, Сеченов отказы­вался от всяких попыток вывести содержание психического из природы мозга. Защищая в полемике с Кавелиным рефлекторную теорию, Сеченов отвергал, как основанное на непонимании, утверждение Кавелина будто бы он, Сеченов, пытает­ся вывести существо психического, его содержание из «устройства нервных цент­ров»⁴. Это означает не некое ограничение рефлекторной теории, а как раз непре­клонное последовательное ее проведение. Пытаться вывести содержание психиче­ского из устройства мозга значило бы, говоря современным языком, стать на пози­ции психо-морфологизма и неизбежно скатиться к физиологическому идеализму.

Признание того, что содержание психической деятельности как деятельности рефлекторной не выводимо из «природы нервных центров», что оно детермини-

' «Чувствование повсюду играет в сущности одну и ту же сигнальную роль» (Сеченов И. М. Физиоло­гия нервных центров. - М.: Изд-во АН СССР, 1952. - С. 27).

² Сеченов И. М. Первая лекция в Московском университете // Избр. произв. — М.: Изд-во АН СССР, 1952. - Т. I. - С. 582.

³ Сеченов И. М. Элементы мысли // Избр. филос. и психол. произв. — М.: Госполитиздат, 1947. — С. 416.

⁴ См.: Сеченов И. М. Замечания на книгу г. Кавелина «Задачи психологии» // Избр. филос. и психол. произв. — С. 192.

руется объективным бытием и является его образом, — таково кардинальное по­ложение сеченовского рефлекторного понимания психического. Утверждение рефлекторного характера психического закономерно связано с признанием пси­хического отражением бытия'.

Таким образом, в каком бы направлении мы ни прослеживали выводы рефлек­торной теории психического, мы неизменно приходим к выводам, ведущим к тео­рии отражения диалектического материализма. Так обстоит дело с философским смыслом рефлекторного понимания психического².

Сеченов раскрывает психологическое содержание рефлекторной теории прежде всего применительно к процессу познания. Это психологическое содержание за­ключается, коротко говоря, в том, что психическая деятельность — это в основном деятельность анализа, синтеза и обобщения. Выдвигая и отстаивая рефлекторное понимание психической деятельности, Сеченов далек от того, чтобы сводить пси­хическую деятельность к физиологической. Речь идет для него о другом — о том, чтобы распространить принципы рефлекторной теории и на изучение психиче­ской деятельности.

Собственно физиологические закономерности центральной корковой деятель­ности в целом И. М. Сеченову еще были неизвестны. Он считал, что их откры­тие — дело отдаленного будущего. Эти законы открыл И. П. Павлов, подняв тем самым рефлекторную теорию на качественно новый, высший уровень. Развитая и обогащенная Павловым рефлекторная концепция деятельности головного мозга впервые превратилась в строго научное физиологическое учение. В связи с этим на передний план в работах Павлова необходимо и закономерно выступает фи­зиологический аспект рефлекторной теории. Павлов при этом с полной опреде­ленностью и предельной четкостью заявляет, что центральное понятие всего его учения о высшей нервной деятельности — условный рефлекс — есть явление од­новременно и физиологическое и психическое. Сам он концентрировал свое вни­мание на физиологическом анализе рефлекторной деятельности и — хотя очень веско — но все же лишь попутно касался в опубликованных им трудах психологи­ческого аспекта рефлекторной концепции.

Вероятно, в связи с этим некоторые представители учения о высшей нервной деятельности, особенно в последние годы, стремились вовсе выключать всякое психологическое содержание из павловской рефлекторной концепции, невзирая на то, что Павлов прямо характеризовал основной объект своего изучения —

' В своей критической части полемика Сеченова с Кавелиным, защищавшим мысль об изучении соз­нания по продуктам духовной деятельности, была борьбой против линии «объективного идеализ­ма», против того пути, которым пошла немецкая психология от Вундта до Дильтея и Шпраигера. Изучение продуктов духовной деятельности в отрыве от процесса вело к смешению индивидуаль­ного и общественного сознания и означало отрыв психологического от его материального субстра­та, от физиологической, нервной деятельности. Для характеристики философского смысла рефлекторной концепции Сеченова очень поучителен, в частности, тот факт, что логика его рефлекторной концепции привела его к критике механистиче­ского понимания причины как внешнего толчка и утверждению, что всякое действие есть взаимо­действие. В статье «Предметная мысль и действительность» Сеченов отмечает, что «в природе нет действия без противодействия», показывает на ряде примеров, что эффект внешнего воздействия зависит не только от того тела, которое оказывает воздействие на другое, но и от этого последнего, и приходит к выводу о взаимодействии явлений, выводу, приближающему его к диалектико-материа-листическому пониманию взаимозависимости явлений. (См.: Сеченов И. М. Предметная мысль и действительность // Избр. произв. — Т. I. — С. 482-484).

условный рефлекс — как явление не только физиологическое, но и психическое '. Такая трактовка совершенно отрывает павловское учение о высшей нервной дея­тельности от линии, намеченной Сеченовым; она по существу противопоставляет павловскую концепцию рефлекторной деятельности головного мозга сеченовской. На самом деле никаких оснований для такого противопоставления нет. Павлов заявлял о невозможности отделить уже «в безусловных сложнейших рефлексах (инстинктах) физиологическое, соматическое от психического, т е. от пережива­ний могучих эмоций голода, полового влечения, гнева и т. д.»². Он прямо называл ощущения, восприятия и представления «первыми сигналами действительности», делил человеческие типы на художественные и мыслительные и т. д.

В своих исследованиях И. П. Павлов фактически учитывал и психический ас­пект высшей нервной деятельности.

Для того чтобы убедиться в этом, надо сопоставить, например, павловскую трактовку метода проб и ошибок с бихевиористической, торндайковской. По Торндайку, когда животное, посаженное в клетку, решает задачу (достать пищу, нахо­дящуюся за решеткой), все сводится к тому, что животное производит различные хаотические движения до тех пор, пока, случайно открыв клетку, не завладеет пи­щей. Весь процесс решения животным задачи состоит, таким образом, из движе­ний и не заключает в себе ничего кроме двигательных реакций.

Совсем иначе анализирует этот процесс Павлов. Когда обезьяна, в процессе предшествующих проб, отдифференцировав палку как предмет определенной фор­мы, так что эта форма стала сигнальным признаком для доставания пищи, плода, пытается недостаточно длинной палкой достать далеко расположенный плод, происходящее при этом не сводится, по Павлову, только к движению, не дости­гающему определенной точки, а заключает также дифференцировку расстояния плода от животного и величины палки; новые признаки при этом дифференциру­ются, т. е. выступают в ощущении (или восприятии) и приобретают сигнальное значение. В этом суть. Поэтому Павлов и говорит об элементарном или конкрет­ном мышлении животных. В процессе действия у них совершается «познание» действительности, отражение ее в ощущениях и восприятиях. Процесс чувствен­ного отражения действительности включен во все поведение животных. Без этого невозможно поведение животных, их приспособление к условиям жизни, и тем

* Так, в последние годы можно было услышать заявления, вовсе отгораживающие «строго объектив­ный павловский метод» от всякого соприкосновения с субъективными психическими явлениями, как-то:ощущениями (см.: Иванов-Смоленский А. Г. Некоторые вопросы в изучении совместной дея­тельности первой и второй сигнальных систем // Журнал высшей нервной деятельности. — М.:

Изд-во АН СССР, 1952. - Т. II, вып. 6. - С. 862-867). В работе «Интерорецепторы и учение о выс­шей нервной деятельности» (Изд-во АН СССР, 1952) Э. Ш. Айрапетьянц, по существу, предлагает исключить понятие чувствительности из учения о высшей нервной деятельности, заменив его поня­тием сигнализации. Небезынтересно, что тот же автор в сообщениях, посвященных тем же исследо­ваниям, которые он подытоживает в вышеуказанной книге, прежде говорил об интерорецептивных ощущениях, более или менее отчетливо регистрируемых сознанием (см., например, его статью «Высшая нервная деятельность и интерорецепция» // Вестник Ленингр. ун-та. — 1946. — № 4-5). Основной смысл и, так сказать, «пафос» своих исследований он видел в том, что они открывают пу­ти «к пониманию психологии подсознательного» (см.: Быков К. М., Айрапетьянц Э. Ш. Проба при­ложения учения об интерорецепции к пониманию психологии подсознательного: Доклад на сове­щании физиологов в Ленинграде, посвященном пятилетию со дня смерти И. П. Павлова // Тезисы докладов. — С. 3-4).

* Павлов И. П. Полн. собр. соч., т. III. кн. 2. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1951. - С. 335.

более невозможно поведение человека, его деятельность. Выключить роль чувст­венного отражения действительности, как это пытаются сделать некоторые тол­кователи Павлова, слишком ревностные блюстители девственной чистоты его учения, стремящиеся оградить его от греховного соприкосновения с чем-либо психическим, — значит, грубо искажая Павлова, свести его позицию к позиции Торндайка.

Вышеупомянутые толкователи Павлова, конечно, не отрицают наличия ощу­щения не только у людей, но и у животных. Но ощущения, восприятия и т. д. представляются им субъективно переживаемыми явлениями, которые могут слу­жить лишь индикаторами неких объективных физиологических процессов. В на­учном познании последние якобы подставляются на место первых, которые после этого теряют всякое значение. Так, по-видимому, понимается ими павловское «наложение» психического на физиологическое и слитие их. Отношение этих толкователей к подлинному учению Павлова объективно таково же, как отноше­ние некоторых неодарвинистов к Дарвину, которые укладывают теорию своего учителя в прокрустово ложе догматически принятой схемы, вытравляя из нее как раз то, что находится на стыке различных областей и таит в себе наибольшие воз­можности дальнейшего роста науки.

Такое сопоставление с неодарвинизмом — не только внешняя аналогия. Оно касается и самого существа дела. Если не признавать отражения объективных ус­ловий в образах, в ощущениях и восприятиях, то приспособленность ответных действий к условиям придется свести к «естественному отбору» адекватных реак­ций из числа случайно возникающих, отбору, осуществляемому посредством тор­можения реакций, не подкрепляемых действительностью, подобно тому как нео­дарвинизм и отчасти дарвинизм вообще сводит объяснение приспособленности организма к среде к естественному отбору организмов. Неодарвинизм все сводит к отбору организмов, будучи не в состоянии объяснить их формирование усло­виями жизни. В результате он вынужден рассматривать этот процесс как находя­щийся целиком во власти случайности — случайных изменений (мутаций). По­добно этому, в теории, которая отрывает действие от отражения действительности, безраздельной власти случайности неизбежно отдается процесс формирования действия, приспособленного к объективным условиям. Доказательство — теория Торндайка, согласно которой действие, отвечающее условиям, отбирается из числа совершенно случайных реакций, так как нет никакого «механизма», способного в процессе самого формирования действия закономерно приводить его в соответст­вие с объективными условиями. Эта теория — точный аналог теории, объясняю­щей приспособленность организмов к условиям их жизни исключительно естест­венным отбором без всякого учета процессов обмена веществ между организмами и условиями их жизни, обусловливающими их формирование.

Павлов наметил другой путь, принципиально отличный от торндайковского. По Павлову, самый процесс формирования действия, отвечающего объективным условиям, по методу «проб и ошибок» выступает не как слепая игра случайно­стей, а как закономерный процесс. Достигает этого Павлов как раз тем, что пока­зывает, как в ходе действий животного совершается анализ и синтез, дифференцировка и генерализация раздражителей, отражаемых в ощущении, в конкретном «мышлении» животных.

Если, сосредоточившись на столь блистательно разрешенной задаче физиологи­ческого анализа рефлекторной деятельности, Павлов не уделял такого внимания, как Сеченов, ее психологическому анализу, то это не значит, что в противополож­ность последнему он игнорировал или даже отвергал роль образного отражения действительности в рефлекторной деятельности коры головного мозга. Фунда­ментальное для павловской концепции положение о том, что ощущение, воспри­ятие, представление суть «первые сигналы действительности», является прямым и непреложным доказательством того, что в этом вопросе у них единая линия; нет ни малейших оснований противопоставлять в этом вопросе Павлова Сеченову или Сеченова Павлову.

Принципиальные установки И. М. Сеченова и И. П. Павлова по вопросу о мес­те психического отражения в деятельности мозга одни и те же, линия в этом во­просе у них общая.

В это общее дело И. П. Павлов внес вклад, который трудно переоценить;он от­крыл законы рефлекторной деятельности коры — создал учение о высшей нерв­ной деятельности.

Учение о высшей нервной деятельности — это дисциплина, пограничная между физиологией и психологией; будучи физиологической дисциплиной по своему ме­тоду, она вместе с тем по своим задачам относится к области психологии. Посколь­ку ее конечная задача — объяснение психических явлений (возникновение ощуще­ний в результате дифференцировки раздражителей и определение посредством сигнальных связей значения предметов и явлений действительности для жизни и деятельности индивида), постольку учение о высшей нервной деятельности пере­ходит в область психологии, но никак не исчерпывает ее. Отношение учения о высшей нервной деятельности к психологии может быть сравнено с отношением биохимии (а не химии) к биологии. Павловское учение о высшей нервной дея­тельности принадлежит к числу тех пограничных научных дисциплин, лежащих на стыке двух наук и образующих переход между ними, которые играют ведущую роль в современной системе научного знания. Роль учения о высшей нервной деятельности особенно велика, поскольку здесь идет речь о переходе от матери­альных физиологических процессов к психическим, между которыми дуалисти­ческое мировоззрение создает разрыв, пропасть.

Свое учение о высшей нервной деятельности, разработанное на животных, И. П. Павлов существенно расширил применительно к человеку своей мыслью о второй сигнальной системе действительности, взаимодействующей с первой и действующей по тем же физиологическим законам, что и она.

Введение в учение о высшей нервной деятельности второй сигнальной системы имеет существенное, можно сказать, принципиальное значение, потому что оно намечает программу физиологического объяснения сознания человека как продук­та общественной жизни в его специфических особенностях.

Для второй сигнальной системы решающим является то, что раздражителем в ней является слово — средство общения, носитель абстракции и обобщения, ре­альность мысли. Вместе с тем вторая сигнальная система, как и первая, — это не система внешних явлений, служащих раздражителями, а система рефлекторных связей в их физиологическом выражении; вторая сигнальная система — это не язык, не речь и не мышление, а принцип корковой деятельности, образующий физио­логическую основу для их объяснения. Вторая сигнальная система — это не язык,

не слово как таковое, как единица языка, а та система связей и реакций, которые образуются на слово как раздражитель. Конкретное фактическое содержание по­нятия о второй сигнальной системе заключается прежде всего в эксперименталь­ном доказательстве того, что слово, как произносимое человеком, так и воздейст­вующее на него и им воспринимаемое, прочно «заземлено» во всей органической жизнедеятельности человека. Слово, произносимое человеком, имеет своим «базальным компонентом» речедвигательные кинестезии, условно-рефлекторно свя­занные со всей деятельностью коры. Слово — видимое и слышимое, восприни­маемое человеком — является для него реальным раздражителем, способным при некоторых условиях стать более сильным, чем раздражитель «первосигнальный». Этот факт, установленный физиологическим исследованием, имеет фундамен­тальное значение для понимания всей психологии человека'.

Три взаимосвязанные черты характеризуют павловскую физиологию голов­ного мозга.

1. Павлов впервые создал физиологию головного мозга, его высшего отдела. Для понимания психической деятельности это имеет решающее значение. До Павлова физиологическому анализу подвергалось лишь ощущение; допавловская физио­логия была физиологией органов чувств как периферических приборов — рецепто­ров. Для Павлова сама кора представляет собой грандиозный орган чувствитель­ности, состоящий из центральных корковых концов анализатора.

Как известно, Павлов рассматривает и так называемую двигательную зону ко­ры как двигательный анализатор, т. е. тоже как орган чувствительности, анализи­рующий сигналы, поступающие от движущегося органа. С другой стороны, так называемые чувствительные зоны коры неизбежно выполняют и двигательные функции, поскольку деятельность коры рефлекторна, конечным звеном ее явля­ются двигательные эффекторные реакции. Это положение с необходимостью вы­текает из всех работ Павлова и его школы, показывающих, что деятельность коры имеет рефлекторный характер. Представление о коре как органе чувствительно­сти, как совокупности центральных корковых концов анализаторов преодолевает обособление периферического рецептора как органа чувствительности. Этим оно ведет к преодолению идеалистической теории ощущения Мюллера—Гельмгольца и создает предпосылки к ликвидации разрыва между ощущением, с одной сторо­ны, и восприятием и мышлением — с другой. Это же положение преодолевает не только обособление периферического рецептора от центральных корковых при­боров, но и обособление центральных корковых приборов коры мозга от воздей­ствий на периферические рецепторы. Тем самым вся деятельность мозга ставится под контроль воздействий внешнего мира и исключает идеалистическое представ­ление о якобы чисто «спонтанной» деятельности мозга.

Концепция коры, исходящая из учения об анализаторах, является необходи­мой предпосылкой для реализации рефлекторного принципа во всей деятельности

Так, опыты К. М. Быкова и А. Т. Пшоника показали, что, если, например, прикладывать к руке теп­ловой раздражитель — нагретую пластинку — и говорить испытуемому «холод», то, при упрочив­шейся системе соответствующих условных связей, сосудистые реакции испытуемого будут следо­вать за словесным раздражителем вопреки непосредственному раздражителю. См.: Быков К. М., Пшоник А. Т. О природе условного рефлекса // Физиологический журнал СССР. — 1949. — Т. XXXV — № 5. — С. 509-523. См. также Пшоник А. Т. Кора головного мозга и рецепторная функ­ция организма. - М., 1952.

мозга. Легко таким образом понять все принципиальное значение такой концеп­ции коры.

Различие концепций физиологии мозга и периферической физиологии органов чувств принципиальное.

«физиология органов чувств», ограничивающая свою компетенцию элемен­тарными формами чувствительности, оставляла полную возможность идеалисти­ческого истолкования всех «высших» психических процессов. «Физиология моз­га» эту возможность исключает.

Недаром американские бихевиористы, выступающие против учения Павлова открыто (как, например, Газри) или маскируясь, причисляя себя к «неопавлов­ской» школе (например, Халл и его последователи), направляют свои усилия именно на то, чтобы самые павловские понятия возбуждения, торможения, ирра­диации и т. д., означающие у И. П. Павлова центральные и корковые процессы, представить как явления периферические. Они используют ту же перифериче­скую концепцию, которую Мюллер и Гельмгольц проводили в учении о рецепторных функциях органов чувств. Подставляемое на место павловского учения пе­риферическое, механистическое понимание «обусловливания» реакций в своей явной неспособности объяснить сложные формы поведения прямо ведет к тому, чтобы надстраивать над ними все более откровенные идеалистические концепции поведения, основанного якобы на «инсайте», и т. п.

2. Физиология мозга отличается от периферической физиологии рецепторов и эффекторов не только тем, где, согласно одной и другой теории, осуществляется основная деятельность нервного прибора, но и тем, в чем она заключается. И это главное. Согласно периферической теории, роль мозга сводится к элементарным функциям простой передачи возбуждения с рецептора на эффектор; перифериче­ские же приборы — рецепторы и эффекторы, — совершенно очевидно, не могут выполнять функции, которые, по Павлову, выполняет мозг, кора.

Исследования Павлова и его школы показали, что мозг производит сложный анализ и синтез, дифференцировку и генерализацию раздражителей. Именно в этом — анализе и синтезе, дифференциации и генерализации — и состоит высшая нервная, или психическая, деятельность мозга. Посредством анализа, синтеза и т. д. и осуществляются взаимоотношения организма, индивида с окружающим миром. При этом анализ (высший), осуществляемый корой, это анализ раздражителей не только по их составу, но и по их значению для организма. Именно поэтому пав­ловская физиология — это физиология поведения — деятельности, посредством которой осуществляются взаимоотношения индивида, организма с окружающей средой, а не только реакция отдельного органа — эффектора (как у американских представителей учения об обусловливании).

3. Объектом изучения Павлова была единая целостная деятельность коры — высшего отдела головного мозга, высшая нервная деятельность, одновременно и физиологическая и психическая. Эту единую высшую нервную деятельность И. П. Павлов подвергает последовательно физиологическому исследованию*. За­дача его исследований — дать этой высшей нервной, т. е. материалистически

* «Мы... выйдя из физиологии, все время строго придерживаемся физиологической точки зрения и весь предмет исследуем и систематизируем только физиологически» (Павлов И. П. Поли. собр. соч. 1951. - Т. IV. - С. 22).

понятой психической деятельности физиологическое объяснение. Для этого он обращается к изучению динамики тех нервных процессов, посредством которых осуществляется рефлекторная деятельность коры — анализ, синтез, дифференцировка и генерализация раздражителей — и строит свою «настоящую» (как сам он ее квалифицирует) физиологию высшего отдела головного мозга.

Возбуждение и торможение — их иррадиация, концентрация и взаимная ин­дукция — это те физиологические процессы, посредством которых осуществляется анализ, синтез и т. д. Функция, которую эти процессы выполняют, отражается в са­мой физиологической характеристике корковых процессов и их динамики. Смена основных процессов — возбуждения и торможения — подчинена задаче, в разре­шение которой они включены, — осуществлять взаимоотношения индивида с ус­ловиями его жизни. Это наиболее ярко сказывается в том, что физически один и тот же раздражитель может из возбудителя определенной реакции превратиться в ее тормоз, если эта реакция не получила «подкрепления». Значит, самое свойство раздражителя быть возбудителем или тормозом определенных реакций зависит от поведенческого эффекта реакции на него. Этим совсем отчетливо и заостренно выражается то важнейшее положение, что нельзя понять деятельность мозга вне взаимодействия индивида с окружающим миром, не учитывая как воздействия мира на мозг, так и ответного действия индивида.

Вместе с тем все павловские законы нервных процессов суть внутренние, т. е. специфические физиологические законы. Законы иррадиации, концентрации и взаимной продукции определяют внутренние взаимоотношения нервных процес­сов друг к другу. Этими внутренними соотношениями нервных процессов друг к другу и внутренними законами, их выражающими, опосредствованы все ответы индивида на внешние воздействия. Именно благодаря открытию этих внутрен­них законов деятельности мозга, опосредствующих эффект всех внешних воздей­ствий, детерминизм павловской рефлекторной теории приобретает не механисти­ческий, а диалектико-материалистический характер. Не будь таких внутренних законов, определяющих внутренние взаимоотношения нервных корковых про­цессов друг к другу, не было бы и физиологии головного мозга как науки.