Чаях ничто не оживляет в нас воспоминания — когда само прошлое для нас мерт­во, когда оно утратило для нас былое значение. 7 страница

ческие зависимости усваиваемого им научного материала, но и то, что он пра­вильно осознает мотивы, в силу которых он должен их усвоить (он учится не для того, чтобы получить хорошую отметку, и не потому, что родители его за хоро­шую отметку побалуют, а потому, что он осознает необходимость овладеть этими знаниями для успешного выполнения в дальнейшем своих обязанностей перед обществом).

Сознание, как и психическое вообще, служит для «регуляции» поведения, для приведения его в соответствие с потребностями людей и объективными условия­ми, в которых оно совершается. Всякая психическая деятельность есть отражение объективной действительности, бытия и регулирование поведения, деятельности. Сознание как специфическая форма отражения бытия — посредством объекти­вированного в слове, общественно выработанного знания — это вместе с тем и специфический способ регулирования поведения, деятельности, действий людей. Этот специфический способ выражается в целенаправленном характере человече­ских действий — в возможности предвосхитить результат своего действия в виде осознанной цели и спланировать самые действия в соответствии с ней. Возникно­вение сознания — это возникновение сознательных действий, сознательного пове­дения. Сознательное поведение, сознательная деятельность — это специфический способ существования человека.

Применительно к сознательным действиям человека проблема детерминизма приобретает особую остроту. Свобода сознательных действий как будто непри­миримо противостоит детерминированности как необходимости. Однако на самом деле сознательное действие детерминируется обстоятельствами жизни и вместе с тем изменяет их по замыслу человека. В нем, таким образом, непосредственно выступают и необходимость и свобода.

Необходимость заключается в объективной закономерной обусловленности че­ловеческих действий, как и всех явлений; свобода человека — в возможности са­мому определить линию своего поведения, отвергнув все решения, несовмести­мые с ней*.

Эта возможность, о которой свидетельствует весь опыт человечества, находит­ся в непосредственной противоположности не к необходимости в смысле детер­минированности, а к принуждению. Защищать ее в этом реальном плане надо не теоретическими рассуждениями, а борьбой со всеми видами и средствами порабо­щения людей.

' Свобода нередко трактовалась чисто негативно как несвязанность ничем, свобода от всего, способ­ность сказать «нет» всему на свете.

Для Сартра само существование человека — в такой негативной свободе. Поэтому человек для не­го — представитель небытия (neant), чисто негативное существо; жизнь его — сплошной ряд сведе­ний всего, с чем он соприкасается, к небытию (neantissements). На самом деле то, что мы принимаем, может сперва выступать с меньшей конкретностью, чем то, что мы отвергаем, но всякое отрицание всегда все же совершается с каких-то, пусть еще недостаточно вы­явленных позиций, и именно эти позиции — то положительное, ради, во имя чего человек отвергает ему навязываемое, определяет смысл и ценность его отрицания. Важно не только против чего, но и за что борется человек. Всякое отрицание имплицитно заключает какое-то утверждение. Всякая борьба против чего бы то ни было, в конце концов, оборачивается и раскрывается как борьба за что-то, и именно то, с каких позиций, за что велась борьба, определяет, в конечном счете, ее смысл и значение.

Если детерминированность не приходится смешивать с принуждением, то ни­как нельзя вместе с тем вовсе отрывать свободу внутреннюю от внешней, мораль­ную от политической. Внутренняя свобода человека в условиях господства при­нуждения в жизни легко превращается в иллюзию.

Вопрос о свободе и необходимости приобретает особенно жгучую остроту, по­скольку он выступает как вопрос о совместимости детерминированности и ответ­ственности человека за свои поступки, научного мировоззрения и морали. Ясно, что если человек не властен сам определить линию своего поведения, если она оп­ределяется помимо него, он не может нести ответственности за то, что он делает, значит «все дозволено». В борьбе против научного мировоззрения его враги все­гда прежде всего используют этот аргумент.

Проблему свободы и необходимости нельзя подменять, как это сплошь и ря­дом делается, вопросом о свободе воли. Эта психологизированная постановка во­проса о свободе человека выражает стремление противопоставить друг другу два ряда явлений — материальных, объективно детерминированных и психических, на которые эта объективная детерминированность якобы не распространяется. Свобода и необходимость, таким образом, не раскрываются в их внутренних взаи­моотношениях, а лишь относятся к разным областям; вместе с тем эти области — психических и материальных явлений — дуалистически противопоставляются друг другу. За подстановкой свободы воли на место свободы человека скрывается дуализм психического и материального. Свобода воли связывается с индетерми­низмом и отождествляется с произволом. Ставить так вопрос о свободе значит за­ведомо исключать ее возможность; закономерная детерминированность распро­страняется и на психические явления, в том числе и на волю.

На самом деле, проблема свободы и необходимости — это вопрос о человеке как субъекте и условиях его деятельности, о зависимости человека от объективных условий жизни и о его господстве над ними. Эта проблема встает только в отно­шении человека, потому что отношение человека к условиям его жизни принци­пиально иное, чем отношение к ним животного организма. Условия человеческой жизни не даны человеку в готовом виде природой.

На протяжении всей истории человек сам создает их деятельностью, изменяю­щей природу, трудом, производством. Таким образом, человек освобождается от неограниченной власти природы, создает условия для своей свободы.

Свобода и необходимость в жизни человека взаимосвязаны: с одной стороны, обстоятельства определяют жизнь человека, с другой — сам человек изменяет об­стоятельства своей жизни; действия человека зависят от объективных условий его жизни и сами же изменяют эти условия.

При анализе проблемы свободы и необходимости надо прежде всего учиты­вать, что человек всегда преднаходит от него независимые, объективно данные условия, с которыми он вынужден считаться. Эти условия — явления природы и общественной жизни — подчинены определенным объективным, от субъекта и его произвола независимым законам. Искать свободу человека в действиях, не считающихся с этими законами, — значит исключить ее возможность. Свободное осуществление человеком целей, которые он как сознательное существо себе ста­вит, может основываться только на использовании законов природы и общест­венной жизни, а не на их нарушении. Чтобы использовать эти законы, надо их знать. В этом смысле можно сказать, что свобода предполагает знание законов,

независимых от человека, что она в своей основе есть познанная необходимость. Знание законов (природы и общественной жизни), связывающих ход событий с определенными условиями, позволяет, соответственно изменяя эти условия, на­правлять ход событий в желательную для человека сторону. Эта возможность из­меняется в зависимости от условий общественной жизни. Свобода как господство людей над ходом их жизни существенно возрастает при переходе от стихии, гос­подствующей при индивидуалистическом, капиталистическом строе, к планово­сти, характерной для социалистического общества. Только в условиях социалисти­ческого общества приводимые людьми в действие общественные причины влекут за собой желательные следствия. Именно в этом смысле переход от капитализма к социалистическому строю знаменует собой «скачок человечества из царства не­обходимости в царство свободы»'.

Положение, согласно которому свобода — это «осознанная необходимость», — первый шаг в решении проблемы свободы и необходимости. Он отграничивает свободу от субъективного произвола и подчеркивает первичность объективных условий, с которыми всякая человеческая деятельность должна прежде всего счи­таться. Пытаться представить свободу человека как абсолютную, безотноситель­ную к объективной необходимости — значит сразу же превратить ее в пустую фикцию. Объективная необходимость — граница человеческой свободы, в рамках которой заключена ее реальность; знание этой необходимости — ее условие. С этих основных положений необходимо начинать.

Решение проблемы свободы и необходимости в целом опирается на диалектико-материалистическое понимание взаимозависимости явлений, согласно которому эффект всякого внешнего воздействия обусловливается внутренней природой объекта, который ему подвергается, и на правильное диалектико-материалистическое понимание соотношения субъективного и объективного.

Следуя линии, намеченной выше при рассмотрении вопросов о субъективном и объективном, надо преодолеть внешнее противопоставление субъективного объективному, противопоставление человека как субъекта сознательных дейст­вий объективным условиям его деятельности. Сознательная деятельность людей зависит от объективных обстоятельств их жизни и вместе с тем она же их изменя­ет. Субъективная деятельность людей связана с объективными условиями жизни, так что при всей их относительной противоположности они образуют единое це­лое. В своей закономерности бытие людей, их жизнь выступает лишь поскольку объективные условия и деятельность людей берутся в их взаимозависимости. Это значит, что детерминированность распространяется и на субъекта, на его деятель­ность, а вместе с тем что субъект своей деятельностью участвует в детерминации событий, что цепь закономерности не смыкается, если выключить из нее субъекта, людей, их деятельность. Закономерный ход событий, в котором участвуют люди, осуществляется не помимо, а через посредство воли людей, не помимо, а через по­средство их сознательных действий. Подлинно научное, диалектико-материалистическое понимание закономерной детерминированности исключает непосред­ственную механическую зависимость действий человека от внешних условий, от внешних воздействий на него. Эта зависимость опосредствована внутренней природой человека; эффект внешних воздействий на субъекта зависит от того,

* См. Энгельс Ф. Анти-Дюринг. — М.: Госполитиздат, 1953. —С. 267.

как человек отвечает на эти внешние воздействия. Эффект всякого воздействия на человека — это эффект взаимодействия человека как субъекта с внешним миром. Механистическое представление о зависимости действий человека от внешних условий, согласно которому внешние условия непосредственно определяют действия человека, скрыто предполагает, что зависимость действий от внешних условий проходит сквозь человека, субъекта этих действий, как через пустоту, что субъект выпадает из цепи событий, не участвует в их детерминации.

На самом деле субъект, его сознательные действия включаются в ход событий, в их детерминацию. В силу того, что человек благодаря наличию у него сознания может предусмотреть, заранее представить себе последствия своих действий, он самоопределяется во взаимодействии с действительностью, данной ему в отра­женной идеальной форме (в мысли, в представлении) еще до того, как она может предстать перед ним в восприятии в материальной форме: действительность еще нереализованная детерминирует действия, посредством которых она реализуется. Это обращение обычной зависимости — центральный феномен сознания. С ним непосредственно и связана свобода человека.

Решение вклинивается в ход событий, в их детерминацию не извне: оно есть результат процессов, которые сами являются звеном в ходе событий и детермина­ции действия. Предусматривая осознаваемые им последствия своих действий, человек самоопределяется по отношению к так или иначе в зависимости от его действий складывающейся действительности. Действие детерминируется, опре­деляется по мере того, как самоопределяется по отношению к действительности субъект этого действия, действующий человек. Действие зависит от субъекта, оп­ределяется им. Поэтому-то действие, совершенное человеком, может быть пока­зательным для него, и он ответственен за свое действие. Когда одно из возможных действий — любое — совершилось, оно всегда оказывается причинно обусловлен­ным, но это не значит, что одно из них было предопределено, до того как произош­ло самоопределение субъекта по отношению к складывающейся действительно­сти. Это самоопределение субъекта по отношению к действительности является необходимым звеном в процессе детерминации действия. Пока оно не соверши­лось, нет всех условий, детерминирующих действие, значит, до этого оно и не де­терминировано. Предполагать, что оно было детерминировано до этого и исклю­чать таким образом свободу человека — значит, подменять детерминацию пред­определением.

В мире все, что уже совершилось, детерминировано; все, что совершается, де­терминируется, т. е. определяется в самом процессе своего совершения, по мере того как одно за другим объективно определяются и вступают в действие все ус­ловия детерминируемого явления. В жизни человека все детерминировано, и нет в ней ничего предопределенного, детерминация любого человеческого действия и самое свершение его происходят заодно. Поэтому закономерная детерминация распространяется на человека, на все, что он делает, на любые его сознательные действия, и вместе с тем человек сохраняет свободу действий: никакое предопре­деление не тяготеет над ним. Более того: кажущаяся несовместимость свободы че­ловека и необходимости как детерминированности хода событий возникает как раз из-за того, что, утверждая, с одной стороны, детерминированность действий человека, с другой стороны, самого человека, субъекта этих действий, его реше­ния продолжают мыслить вне этого детерминированного хода событий; детерми­

нированность хода событий, действий человека представляется их предопреде­ленностью помимо него именно потому, что сам человек представляется стоящим вне закономерного хода событий, не включенным в него, не включенным в детер­минацию того, что в нем совершается, даже в детерминацию собственных действий. Мысль о детерминированности человеческих действий становится несовмести­мой со свободой тогда, когда она реализуется половинчато, не доводится последо­вательно до конца.

Таким образом, человеку нужно отстаивать свою свободу не от истин научного познания, утверждающего детерминированность всего существующего в мире, а от тех слепых и грубых сил, которые всегда готовы наложить оковы запрета и принуждения не только на волю, но и на мысль человека, поскольку мысль и воля неразрывны.

Свобода и необходимость — это специфическая проблема человеческого суще­ствования. Существо конечное, ограниченное, страдающее, зависимое от объек­тивных обстоятельств и вместе с тем активное, изменяющее эти обстоятельства, преобразующее мир, —человек, подчиняясь необходимости, вместе с тем свобо­ден. Он в принципе может и, значит, должен принять на себя ответственность за все им содеянное и все им упущенное.

Конкретная мера той ответственности, которую в каждом частном случае несет за свои поступки человек, зависит от конкретных условий — от тех реальных возможностей, которые ход жизни предоставил человеку для того, чтобы сознательно отнестись к по­следствиям своих поступков и самоопределиться по отношению к ним. В зависимости от этих условий с людей по-разному спрашивается за их поступки и они по-разному не­сут ответственность за них.

Решая вопрос об ответственности человека за свои поступки, нельзя не учитывать того что каждое действие человека, включаясь в независимый от него в целом ход событий, приводит к результатам, непосредственно не совпадающим с прямой целью этого дей­ствия (к тому же и цель, которую ставит себе человек, не всегда совпадает с мотивом, с тем, ради чего человек совершает данное действие). Спрашивается: за что собственно отвечает человек — только за цель и внутренний замысел (мотив) своего действия или также за его результат? Разное решение этого вопроса определяет различие двух пози­ций в этике: ту, которая судит действия по их объективным последствиям, и ту, которая исходит из субъективных намерений человека.

Обосновывая непримиримую как будто противоположность этих двух позиций, ис­пользуют те крайние случаи, когда поступок, исходивший из благих намерений, влечет за собой пагубные последствия, и, наоборот, другой, совершаемый по мотивам невысо­кого морального порядка, приносит объективно благие результаты. Эти случаи используются для того, чтобы внешне друг другу противопоставить субъек­тивные намерения и объективные результаты действия, чтобы еще и в этом практиче­ском плане обособить субъективное от объективного. Анализируя эти две точки зрения, нетрудно, однако, убедиться в неправомерности их внешнего противопоставления. В самом деле, любое субъективное намерение человека, совершающего то или иное действие, исходит и не может не исходить из предвосхищае­мого человеком, желательного ему результата действия. Неучет человеком, руководствующимся только своими благими намерениями, резуль­татов действия может означать лишь недостаточно конкретный и объективный учет тех его последствий, которые не входят в прямую цель действия. Таким образом, противо­поставление субъективных намерений внешним объективным результатам лишается своего якобы принципиального характера. Вопрос переносится в конкретный план и сводится к тому — в какой мере, какие последствия поступка фактически учитывают­ся. Очевидно, что все последствия, которые могут быть предусмотрены и учтены, долж­ны быть учтены; очевидно, что всякий недоучет последствий, результатов своего по­ступка есть безответственное или недостаточно ответственное отношение человека к тому, что он делает. Вместе с тем — в противовес ложному, абстрактному «объекти­визму» — нужно сказать, что при оценке поступка правомерно исходить не из всего то­го, что воспоследовало, а только из того, что из объективно последовавшего могло быть предусмотрено.

Таким образом, противопоставление двух якобы антагонистических точек зрения по вопросу о том за что, собственно, несет ответственность человек, по существу, снимается.

Рассмотрение проблемы свободы и необходимости сознательных действий че­ловека показывает, что детерминизм распространяется и на них, никак при этом не исключая их своеобразия. И свободные сознательные действия человека вклю­чаются во всеобщую взаимосвязь явлений как обусловленные обстоятельствами его жизни и вместе с тем изменяющие их.

Это положение распространяется, таким образом, на все уровни психической деятельности.

2. О психических свойствах и способностях человека

Психические свойства теснейшим образом связаны с психической деятельно­стью. Обособление психических свойств от психической деятельности неизбежно ведет к порочной субстанциализации психического. Это обособление психиче­ских свойств от психической деятельности и вытекающая из него субстанциализация психических свойств снимается, как только раскрывается истинная реф­лекторная природа психических свойств.

Рефлекторное понимание психического относится не только к психическим процессам; оно распространяется и на психические свойства. Психическое свой­ство — это способность индивида на определенные объективные воздействия за­кономерно отвечать определенными психическими деятельностями. Распростра­нение рефлекторной концепции на трактовку психических свойств необходимо ведет к слиянию учения о психических свойствах с учением о психических про­цессах.

Психические процессы, как мы видели, связаны с психическими образования­ми—с образами объектов, отражением которых они являются. Психические про­цессы вместе с тем связаны также с психическими свойствами субъекта, которые складываются в ходе деятельности человека и обусловливают ее. Так, например, ощущение и восприятие как процессы связаны с чувствительностью (взятой не количественно, лишь как величина, обратная порогам, но и в ее качественном выражении) как способностью индивида отвечать на определенные воздействия ощущениями и восприятиями'. Формирование чувствительности — это форми­рование человека как ощущающего и воспринимающего существа. Оно соверша­ется в процессе деятельного, практического соприкосновения человека с различ-

' Чувствительность как психическое свойство — в широком смысле — включает в себя не только спо­собность иметь ощущения (чувствительность в обычном смысле), но и эффективность в широком понимании аффекта, включающем и эмоции и влечения или динамические тенденции.

ными предметными формами действительности и у человека всегда общественно опосредствовано. Так, вслед за элементарными чувственными деятельностями, связанными с восприятием вещей, у индивида начинают в процессе общения формироваться речевой слух, слух музыкальный и т. д.

Нейрологическим субстратом чувствительности является сплав безусловных и условных связей. При этом всякая сколько-нибудь сложная чувственная деятель­ность, — скажем, зрительное восприятие пространственных свойств и отношений предметов — функционирует как целое, включающее как врожденные безуслов­но-рефлекторные, так и прижизненно, в процессе данной деятельности форми­рующиеся условно-рефлекторные компоненты. Формирование соответствующей деятельности необходимо совершается вместе с формированием соответствую­щего «функционального органа» (Ухтомский) — функциональной системы, при­способленной к выполнению данной функции (в данном случае — зрительного восприятия пространственных свойств предметов). В процессе разрешения этой задачи, заключающейся в формировании образа предмета, формируются и соот­ветствующая психическая деятельность, и «орган» для ее выполнения — функ­циональная система, избирательно включающая морфологически (в анализаторах) закрепленные функции и связи, образующиеся на их основе в процессе соответст­вующей деятельности. Такой «функциональный орган» и образует нейрологическую основу психического свойства; это и есть свойство или способность в ее физиологическом выражении. Формирование чувственных психических деятельностей и соответствующих свойств представляют собой два выражения, по суще­ству, единого процесса. Выступая физиологически как система нервных связей, психические свойства как таковые существуют в виде закономерно наступающей психической деятельности'. Фиксация психической деятельности в виде свойст­ва человека совершается путем генерализации условий деятельности и стереотипизации этой последней.

Сложные психические свойства личности — черты характера и специальные способности к сложным видам профессиональной деятельности (музыканта, уче­ного-математика и т. п.) — обычно трактовались в психологии только как инди­видуальные особенности, выделяющие одного человека из числа прочих, и рас­сматривались в отрыве от исходных природных свойств человека. Так, вопрос о музыкальных способностях превращался в проблему Моцарта и Глинки в полном отрыве от вопроса о музыкальных способностях их слушателей — тех людей, для которых они создавали свои музыкальные произведения. Между тем нельзя от­рывать рассмотрение выдающихся индивидуальных способностей от изучения «родовых» свойств, общих всем людям: при отрыве от этой почвы выдающиеся способности отдельных людей и вообще сложные комплексные свойства лично­сти неизбежно мистифицировались и путь для их изучения обрывался. Нельзя

¹ Попытка реализовать понимание чувственных психических свойств, идущая в этом направлении, вытекающем из рефлекторной концепции, сделана А. Н. Леонтьевым в докладе «Природа и форми­рование психических свойств и процессов человека» (Вопросы психологии. — 1955. — № 1). Исход­ные положения этого доклада требуют, на наш взгляд, лишь следующего корректива: не точно, гово­ря об ощущении и восприятии, исходить только «из мысли, что все психические свойства и процессы человека представляют собой продукт динамических, прижизненно складывающихся систем мозговых связей — условных рефлексов» (с. 29); надо учитывать и их безусловно-рефлек­торную основу.

также отрывать изучение сложных комплексных свойств, например, способностей, делающих человека особенно пригодным к той или иной. специальной профессиональной деятельности, от тех элементарных родовых свойств (как, например, чувствительность познавательная и эмоциональная), которые характеризуют человека как такового, его природу. Только будучи включенным в общую проблему психических свойств человека, может быть научно поставлен и разрешен вопрос о свойствах характера и способностях в специальном смысле как свойствах, делающих человека особенно пригодным для успешного выполнения того или иного специального вида общественно-полезной профессиональной деятельности.

Сложные психические свойства человека образуют две основные группы — характерологические свойства и способности. Первая связана с побудительной (мотивационной), вторая — с организационно- исполнительской стороной психи­ческой регуляции поведения. Мы остановимся здесь в порядке некоторой иллю­страции и конкретизации выше намеченных общих положений только на послед­них. Речь при этом будет идти не об учении или теории способностей и даже не об эскизе или наброске в общих чертах готовой теории, а лишь о некоторых тезисах к построению в будущем такой теории или учения, основанного на целой серии специальных исследований.

Под способностью в собственном смысле слова, как выше отмечалось, разуме­ют сложное образование, комплекс психических свойств, делающих человека пригодным к определенному, исторически сложившемуся виду общественно-по­лезной профессиональной деятельности. Всякая специальная способность есть способность к чему-то. Способность в этом специальном понимании нельзя опре­делить безотносительно к общественной организации труда и приспособленной к ней системе образования. Вопрос о способностях человека неразрывно связан с вопросом о его роли и месте в общественной жизни.

Проблема способностей — одна из самых острых, если не самая острая про­блема психологии. Именно в ее решении особенно резко проявляются классовые позиции реакционных направлений буржуазной психологии, особенно в США. «Доказательство» — путем ненаучно поставленных тестовых обследований — высшей одаренности господствующих эксплуататорских классов капиталисти­ческого общества и представителей главных империалистических держав стало, особенно в последние десятилетия, главным делом целого ряда открытых аполо­гетов капиталистического строя.

Теоретической основой порочных реакционных, в частности расистских, трак­товок проблемы способностей является психоморфологизм в учении о способно­стях. Этот психоморфологизм проявляется в концепции задатков, согласно кото­рой для каждой способности предуготовлен свой задаток, заложенный в фикси­рованных особенностях морфологической структуры мозга, нервной системы, организма. Таким образом, способность как сложное образование, обусловли­вающее пригодность человека к определенному виду общественно-полезной про­фессиональной деятельности, непосредственно проецируется в морфологические особенности организма.

Никак не приходится отрицать значение для способностей человека свойств его мозга, тех или иных анализаторов (например, слухового — для развития музы­кальных способностей) как наследственных предпосылок, которые обусловли­вают, но не предопределяют фатально развитие его способностей. В этом смысле

не приходится отрицать существования и значения задатков¹. Порочным в учении о задатках является не то, что оно признает существование врожденных органиче­ских предпосылок способностей, а то, как оно их трактует. Порочным в учении о задатках является проецирование способностей, делающих человека пригодным к определенному роду профессиональной деятельности, в задаток и возникающее отсюда представление, что человек по самой своей врожденной организации пред­назначен для того, чтобы раз и навсегда быть прикованным к определенной про­фессии и, в соответствии с тем как общественно расценивается эта профессия, за­нимать то или иное место в общественной иерархии классового общества. В этом зло. Оно должно быть преодолено. Преодоление непосредственных психоморфо­логических корреляций в учении о способностях и задатках — такова первая пред­посылка для построения подлинно научной теории о способностях.

Материальный органический «субстрат» способностей человека надо искать в свойствах аналитико-синтетической деятельности его мозга, в тех приуроченных к структуре мозга особенностях динамики его высшей нервной деятельности, которая характеризует типы (сила, уравновешенность и подвижность нервных процессов, главным образом первая и последняя). Так называемая общая одарен­ность человека связана со свойствами его высшей нервной деятельности и обу­словленным ими уровнем протекания психических процессов. При этом свойства высшей нервной деятельности это не сами способности, а лишь внутренние фи­зиологические условия их формирования.

Для определения профиля способности должны быть учтены также: а) особен­ности деятельности различных анализаторов (скажем, зрительного и слухового);

б) свойственное данному индивиду соотношение первой и второй сигнальной сис­темы, сказывающееся на более конкретнообразном и эмоциональном или отвле­ченном типе умственной деятельности².

Всякий психический процесс или психическая деятельность как форма связи субъекта с объективным миром, как мы уже видели, предполагает соответствую­щее психическое свойство или «способность» — в более элементарном и широком смысле слова. Способностью в этом смысле является, например, чувствительность, способность ощущения и восприятия. Вместе с тем способности и формируются

' Как бы ни продвинулись сейчас в результате работ Д. Бидля, Э. Тетима и др. (См. обзор их работ в статье: Horowitz Normann H. The Gene. — Scientific American. — October. —1956. —P. 79-88.) исследо­вания в области экспериментальной генетики, они могут лишь вскрыть физико-химический меха­низм наследственности (что, конечно, исключительно важно), но не могут ничего изменить в том положении, что наследственность и изменчивость взаимосвязаны, что человек и его духовные спо­собности развиваются во взаимодействии его с миром. Понятие «духовного гена», которым приме­нительно к человеку и его роли в общественной жизни оперирует, например, Торндайк (см. Thomdike E. Man and his Works. - Harvard University Press. - 1943. - I «The original Nature of Man: