Литвин Георгий Афанасьевич Я был воздушным стрелком

Об авторе

В Керченском историко-археологическом музее, на одном из стендов — экспозиции, посвященной Великой Отечественной войне,— снимки авиаторов 230-й Кубанской Краснознаменной авиадивизии.

Экскурсовод, останавливаясь у стенда, рассказывает, как

мужественно и смело воевали летчики в крымском небе.

— Обратите внимание на это фото: здесь запечатлены летчик Герой Советского Союза Тамерлан Ишмухамедов и воздушный стрелок кавалер орденов Славы Георгий Литвин, сбивший в небе над Эльтигеном два фашистских истребителя. А всего на его счету четыре вражеские машины... Молодое, улыбчивое лицо... Георгию Литвину было тогда 23 года.

Третий истребитель он сбил 7 мая 1944 года под Севастополем во время штурма Сапун-горы, проявив при этом не только высокое профессиональное мастерство, но и смелость, находчивость.

На службу в армию его призвали из Харьковского авиационного института. Окончив школу младших авиаспециалистов, Георгий Литвин получил назначение в истребительный полк механиком по вооружению. Позже, когда воевал в составе 43-го гвардейского штурмового авиаполка, стал воздушным стрелком.

Со времен войны хранит Георгий Афанасьевич дорогие реликвии: документы, фотографии, вырезки из фронтовых газет. Среди них брошюра "Четыре победы", изданная редакцией армейской газеты. Литвин — ее автор. В ней он, в частности, рассказывает, как сбил четвертый истребитель шрага.

Всего Георгий Афанасьевич совершил 57 боевых вылетов на штурмовике Ил-2. Осенью 1944 года по приказу командования он был откомандирован на учебу. Затем продолжал службу военным переводчиком.

И сейчас, несмотря на годы, он полон сил и энергии. Работая в Художественном фонде РСФСР, Г. А. Литвин немало сделал для увековечения памяти воинов, геройски павших в боях за Родину в годы Великой Отечественной войны. При его активном участии в городе-герое Керчи сооружен памятник погибшим авиаторам. Много времени уделяет работе в архивах страны и за рубежом, ведет поиск новых документов, которые позволят лучше узнать героические и трагические события Великой Отечественной.

За большую военно-патриотическую работу он награжден Почетным знаком Советского комитета ветеранов войны.

Разбуженная память

В мою память запала статья журналиста Дмитрия Новоплянского "Записка из 1943 года", напечатанная в газете "Правда" 25 ноября 1974 года. В ней шла речь о четырех исписанных тетрадных листах, вложенных в металлическую табакерку, которую подобрал в войну на истерзанной боями крымской земле солдат Дмитрий Аксентьевич Гажва. Он много лет хранил их, стараясь узнать о дальнейшей судьбе автора этой записки, летчика, который был сбит, попал в плен к немцам.

Вот эта записка, которая хранится сейчас в музее села Стецовка Чигиринского района Черкасской области:

"Дорогой товарищ! По мне полк уже, наверное, справил панихиду. А я еще совсем живой и даже свободный. Когда сбили меня, я не разбился, а вывел машину из штопора и сел на пузо, крепко стукнулся головой о прицел, без памяти взяли меня фашисты. Когда пришел в память, не было у меня ни пистолета, ни летной книжки. Сняли меня возле разбитой машины, причем так, чтобы за моей спиной на фюзеляже были видны все звездочки. Я им от злости сказал, что они все мои, чтобы они быстрей прикончили. А они, сволочи, радовались, называли меня гросс-асом, связались со своим начальством, и то приказало отправить меня живым экспонатом на их трофейную выставку в Берлин. [6] Все допытывались про нашу технику, а я им ни слова про это, только матом все крою, гнидами называю... Ночью посадили в легковушку и повезли. Сопровождал офицер и говорил, что в Берлине мне все равно язык развяжут. Я думал, что туда они меня ни за что не довезут, что если повезут самолетом, то выпрыгну из него, а если по морю, так брошусь в воду. А теперь, когда на свободе, опять жить хочется. Спасли меня крымские партизаны, их здесь в Крыму много. И документы мои забрали у убитого конвоира, вернули мне. Только уйти далеко от места не успели, как началась облава. Меня трое затянули хромого в воронку и прикрыли кураем. Обещали прийти за мной, когда утихомирится, чтобы так ждал. Видно, побили тех трех, потому что второй день их нет. Сам буду ночью лезть, только фашисты кругом ходят. Хоть одного еще уложу, хоть руками... А попал к партизанам — и у немцев не все наши враги, есть и наши друзья. Фриц Мутер или Мюнтер передал партизанам, как и когда меня повезут. Вот как. Фамилию партизан знаю одну — Удальцов Степан, моряк-севастополец, остальные Гриша и Федор тоже, наверное, моряки. Если уцелеют до конца войны, найдите их, и если их не наградит правительство, так повесьте им мои ордена. Отчаянно они действуют, даже не то, что мы, хоть и летчики. Партбилет мой целый. Планшет у моего механика Коли М. Там партбилет, пусть заберет парторг. Моим на Урал пошлите письмо, что я не так просто погиб...

Еще день прошел, и я живой. Правильно немцев бьете, всю ночь бомбы сыпали, не знаю, как меня не задели. Крепко думаю за того немца, который наш. Скажу вам, чтоб знали про него, что мне сказали партизаны. [7] Он подпольный немецкий коммунист. Вроде и еще есть такие между их солдат. Когда победите, вам партизаны про них скажут. А мы ж думали так, что все немцы нам враги. Правильно говорил замполит, что враги не немцы, а фашисты. Так, выходит, и есть. Вы фамилию у партизан узнайте, чтобы найти и поблагодарить.

Мои пусть не плачут, скажите, что не один ведь я погибаю за наше правое дело, за нашу Советскую власть и коммунизм... Спорного фрица, которого сбил с С. Б. над Керчью, причислите всего ему, пусть ему накрасят звездочку, чего тут делить пополам. Он сбил, а не я. И Миша С. пусть на меня не дуется за такую жадность. Вольфсона предупредите еще раз насчет спецслужбистов, барахлил у меня высотомер. А Ваське Подольскому за пушки спасибо, стреляли, как часы. Эх, хоть бы раз еще так пострелять. Вот и все. Прощайте. Спойте мою любимую про варяга. Обнимаю всех. А кто передаст вам это, отдайте ему мою новую форму, все, что причитается за прошлый месяц и премию за последние 100 безаварийных, пусть там начфин не крутит — доверяю расписаться за них своему механику. Вот и все. Прощайте. И еще крепче бейте врагов. Да здравствует советский Крым".

Это записка советского летчика, оказавшегося почти в безвыходном положении. Записка — отчет. Записка — исповедь. В ней боль и ненависть. Стремление жить и бороться. Благодарность партизанам и немцу-коммунисту, своим товарищам. Он, докладывая командованию, что с ним произошло, сохраняет "военную тайну": не называет номер полка, зашифровывает фамилии летчиков, скрывает, где находится аэродром.

Новоплянский установил, что это был летчик 790-го истребительного полка Павел Константинович Бабайлов, [8] который 21 ноября 1943 года на ЛАГГ-3 в паре с ведомым вылетел с аэродрома у станицы Фанталовской на Тамани для выполнения задания по разведке в район северо-западнее Керчи. На свой аэродром не вернулся...

Ночью 23 ноября, он, собрав силы, вылез из воронки. Прислушался к редким выстрелам. Пополз на север — к берегу Азовского моря. Там на берегу заметил лодку, из которой вышли два немецких солдата. Выждал, пока они ушли, спустил лодку и поплыл на восток, стараясь держаться от берега подальше. Так он переплыл линию фронта и 24 ноября 1943 года возвратился в свою часть.

Прочитав статью, я вспомнил об этом чудесном спасении. О нем я и мои однополчане слышали еще тогда, когда сражались вместе с Бабайловым в небе Крыма. Наши аэродромы были рядом, и мы нередко встречались.

В газете 4-й воздушной армии "Крылья Советов" от 20 августа 1944 года была опубликована заметка "Боевой счет воинов-героев". Первым в этом списке стоял гвардии старший лейтенант Павел Бабайлов, который лично сбил 27 и в группе с товарищами — четыре самолета противника. (Последней в этом списке, тринадцатой по счету, стояла моя фамилия. Там было сказано, что воздушный стрелок Литвин сбил четыре немецких истребителя).

Недавно, работая в военном архиве Народной армии ГДР, просматривал дневник боевых действий 17-й армии противника, действовавшей тогда в Крыму. А вдруг удастся найти документальные следы этой истории? Нет, пока не удалось. Но там я обнаружил много донесений о действиях партизан, о том, что гитлеровцы применяли [9] против них даже наши трофейные советские самолеты. Привлекли мое внимание сведения, что вместе с партизанами в тылу врага в то время действовали и немцы, заброшенные нами на парашютах. Это были представители так называемого национального комитета "Свободная Германия", руководящего органа движения патриотов-антифашистов, созданного по инициативе ЦК Коммунистической партии Германии в июле 1943 года на территории нашей страны. Он включал в себя представителей различных политических убеждений из прогрессивной немецкой эмиграции и немецких военнопленных. Президентом этого комитета был поэт-коммунист Э. Вайнерт. В его составе были Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт и другие видные политические деятели Германии. Национальный комитет издавал газету, вел антифашистскую пропаганду через радиостанцию "Свободная Германия", направлял на различные участки советско-германского фронта группы немецких пропагандистов, которые (с помощью громкоговорящих установок, листовок) разъясняли солдатам вермахта цели комитета, доказывали бесперспективность дальнейшего продолжения Германией войны. Наиболее испытанные бойцы против нацизма забрасывались в фашистский тыл. Вполне вероятно, что тот немец, о котором писал Павел в своей записке, был из их числа.

Сорок пять лет прошло с того памятного и долгожданного дня — Дня Победы. Многое забывается, но никогда не уйдут из памяти образы наших боевых товарищей, навечно оставшихся молодыми. Таких, как Павел Бабайлов. 14 октября 1944 года при возвращении с боевого задания его самолет попал в зону зенитного огня [10] противника и загорелся. Летчик сумел дотянуть горящую машину до своей территории, но при посадке потерял сознание, и самолет врезался в землю.

Приказом министра обороны СССР от 5 января 1946 года Герой Советского Союза командир авиаэскадрильи 163-го гвардейского истребительного авиаполка гвардии капитан Павел Константинович Бабайлов был навечно зачислен в списки части. Эта прекрасная традиция — зачисление навечно в строй отдавших жизнь Отчизне — родилась в России в прошлом веке.

Первый такой известный историкам факт произошел на Черноморском флоте 14 мая 1829 года. Бриг "Меркурий" под командованием капитан-лейтенанта А. Казарского во время войны с Турцией одержал блестящую победу в бою с двумя линейными кораблями у пролива Босфор. Против 18-пушечного "Меркурия" турецкие линкоры имели 184 орудия. Несмотря на такое превосходство противника, русские моряки, искусно маневрируя и ведя меткий артогонь, заставили его ретироваться. Навечно в состав Черноморского флота был зачислен экипаж этого героического военного судна.

И сегодня черноморцы бережно хранят память о героическом экипаже. Водные просторы бороздят тральщик "Казарский" и гидрографическое судно "Память "Меркурия".

Может быть, увековечено и имя летчика Павла Бабайлова?

У бывалых воинов глаза влажнеют и голос дрожит при воспоминании о былом. Это сердечная боль от пережитого и память о тех, кто не вернулся.

Мы, фронтовики, верили и знали, что судьба Родины в наших руках. [11] Да, война была трагичнейшим периодом в жизни страны. Мы прошли трудный и сложный путь, были ошибки и поражения. К сожалению, не все понимают в наше бурное, перестроечное время, что огульная критика — признак бессилия, и она бесплодна, если не опирается на факты. Нельзя искажать историческую правду и умалять великий подвиг народов нашей страны, ибо тогда, в мае 1945 года, все знали, что победе над фашизмом они прежде всего обязаны советскому солдату. Какова же истинная цена победы, еще предстоит выяснить.

Мой немецкий друг Ион фон Витцлебен (племянник генерал-фельдмаршала Э. фон Витцлебена — одного из организаторов и руководителей заговора и покушения на Гитлера в июле 1944 года), который и сам был приговорен фашистским судом к смертной казни "за измену фатерланду", чудом избежавший этой участи, говорил мне еще в 1951 году:

— Нельзя оглуплять противника, как это делают некоторые ваши писатели и мемуаристы. Поступая так, они тем самым принижают подвиг советского народа, Красной Армии. Я выходец из семьи потомственных военных, с детства приучали меня к военному делу. Окончив академию генштаба, был назначен на должность замначальника оперативного отдела пехотной дивизии. Ваши же офицеры и генералы назначались после окончания военных академий, как правило, в штабы армий и фронтов. А ведь для постижения военной науки требуется время, необходима практика. Это чудо, что, в конечном итоге, выросли такие талантливые полководцы и офицерские кадры и Красная Армия разгромила сильнейшую армию Европы. Правда, ценой огромных жертв... [12]

Когда в июне 1989 года, находясь у него в гостях, я напомнил ему об этом нашем разговоре, он сказал:

— Я и сейчас повторю то же. В работах, касающихся событий Великой Отечественной войны, необходимо прежде всего опираться на подлинные архивные документы. Мемуарную же литературу можно использовать только как подспорье, и то желательно для розыска подлинных документов...

Постараюсь воспользоваться этим советом моего друга — полковника в отставке Народной армии ГДР, историка, занимающегося вопросами второй мировой войны. Я тоже за документальную прозу, которую произвела сама история, полная таких неожиданных материалов, каких не выдумает и самый искусный фантаст.

Отдаю на суд читателя мои скромные записки о тех суровых днях боев за освобождение Крыма от фашистских захватчиков. Посвящаю их памяти своих боевых товарищей-однополчан.

"Война.. страшнее нету слова..."

Первого сентября 1939 года я впервые переступил порог Харьковского авиационного института.

Все казалось необычным студенту первого курса. Но уже во время перерыва по радио передавалось сообщение, что Германия напала на Польшу, немецкая авиация бомбит Варшаву. Сердце тревожно забилось: война! На следующий день из газет стало известно, что Верховный Совет СССР принял новый закон о всеобщей воинской обязанности. А еще через день, 3 сентября, Англия и Франция объявили войну Германии. Так началась вторая мировая война.

Затем 17 сентября было объявлено о походе Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию, а 30 ноября началась советско-финляндская война. 12 марта 1940 года был подписан мирный договор между СССР и Финляндией. Вскоре возвратились студенты-добровольцы, побывавшие на фронте, и они рассказывали, что наши войска понесли большие потери, было много неувязок, некоторая военная техника устарела, в том числе и авиационная.

Конечно, мы знали об успехах нашей авиации в предвоенные годы, знали, что в стране немало делается по развитию авиационной промышленности. Знали, что наши летчики сражались в небе Испании, Китая, Монголии. Поэтому невеселые вести были для нас неожиданными.

А тем временем на Западе продолжалась "странная" война: Англия и Франция проявляли пассивность на фронтах, а немцы, казалось, тоже чего-то выжидали. Вскоре последовали ошеломляющие сообщения о разгроме англичан под Дюнкерком, капитуляции Франции, оккупации Дании, других стран Европы...

Немцы упивались успехами молниеносных побед. Куда пойдут они дальше? Страшные предчувствия овладевали нами. У каждого на устах было крылатое выражение руководителя немецких коммунистов Эрнста Тельмана: "Гитлер — это война!"

В нашем институте появились представители Военно-Воздушных Сил. Студентам старших курсов предложили перейти на учебу в военно-учебные заведения.

В октябре 1940 года со второго курса Харьковского авиационного института я был призван в ряды Красной Армии, в авиацию. [14]

Из Харькова на восток отправился воинский эшелон. Мы ехали на Дальний Восток две недели и впервые воочию убедились, насколько "широка страна моя родная". Проехали Урал, Сибирь, переехали могучий Амур. В Ворошилов-Уссурийске пересели в другой поезд и вскоре на одной из железнодорожных станций уже выгружались из вагонов. Пошли строем. Через полчаса впереди показалось небольшое село, на окраине которого виднелся военный городок. Там и размещалась наша ШМАС — школа младших авиаспециалистов.

В школе было три учебные роты. Рота состояла из трех взводов, каждый взвод также считался и учебной группой. В учебной группе, куда меня распределили, часть курсантов имела высшее образование, а остальные — бывшие студенты различных вузов, в основном 2 — 3 курсов. Во второй группе учились курсанты, имеющие среднее образование, в третьей — с образованием 7 — 9 классов. В нашей учебной роте готовили младших авиаспециалистов — мастеров по авиационному вооружению, во второй — авиамотористов, в третьей — прибористов.

Через некоторое время курсанты приняли присягу и получили винтовки.

Срок подготовки был определен всего в полгода. За это время курсанты школы получили основные знания, которые необходимо было углублять на практической работе в частях. Они также хорошо овладели оружием пехоты: пистолетом, автоматом, пулеметом и гранатой, обучались рукопашному бою. Все курсанты ходили на лыжах. Многие стали спортсменами-разрядниками.

Подготовка авиационных специалистов требовала много времени, но командование школы [15] не в ущерб главному, использовало все возможности для того, чтобы мы могли стать и общевойсковыми младшими командирами.

В начале мая 1941 года нам вручили удостоверения об окончании школы, присвоили звания сержантов. Разъехавшись по разным гарнизонам, бывшие курсанты не раз вспоминали добрым словом своих преподавателей и командиров. Они, работая с нами, отдавали все свои силы и знания.

Я был направлен в качестве мастера по авиавооружению для прохождения дальнейшей службы в 40-й истребительный авиационный полк, который базировался в Приморье.

Полк имел на вооружении самолеты И-16 с двумя пушками ШВАК калибра 20 мм и двумя пулеметами ШКАСС калибра 7,62 мм, а также эресы (реактивные снаряды). В то время это было секретное оружие, которое впервые наши летчики применили в воздушных боях на Халхин-Голе.

Еще недавно в полку служили летчики, воевавшие в Испании, Китае, у озера Хасан и в Монголии. Большинство из них в апреле — мае 1941 года были срочно направлены в западные военные округа.

Здесь, на Дальнем Востоке, учебные полеты проводились днем и ночью, передавался боевой опыт молодым пилотам, изучалась тактика нашей авиации и авиации противника, особенно японцев.

Служба на неспокойной дальневосточной границе была трудной. Одиночные японские самолеты неоднократно нарушали границу, нагло пролетали над нашими аэродромами. В полку постоянно дежурило звено истребителей, которое в таких случаях немедленно вылетало, но [16] нарушитель обычно уходил на территорию Маньчжурии, а перелетать границу нам не разрешалось. Командованием полка организовывались также засады одиночных истребителей вблизи границы.

В конце мая 1941 года наша эскадрилья перебазировалась в летние лагеря на полевой аэродром.

Примерно за две недели до начала войны наблюдательные посты сообщили на командный пункт, что вдоль реки Суйфун в направлении Николоуссурийска летит нарушитель границы. Дежурный летчик Михаил Кондик вылетел на перехват и попытался предупредительным огнем принудить двухмоторный самолет произвести посадку, но японец старался уйти. Тогда Кондик дал две очереди по моторам. Летчик был вынужден посадить самолет. На его борту находилась группа офицеров, которые через переводчика объяснили, что они вылетели из Харбина инспектировать укрепрайоны Квантунской армии, но экипаж, мол, потерял ориентировку и случайно нарушил границу. Инцидент был вскоре урегулирован.

13 июня 1941 года в газетах мы читали заявление ТАСС, в котором было выражено отношение к распространявшимся слухам о войне. Все вымыслы о якобы предъявляемых Германией территориальных требованиях объявлялись ложными. Там же говорилось, что Германия соблюдает условия пакта о ненападении и что слухи о ее намерении совершить агрессию против СССР лишены всякой почвы.

Это заявление нами воспринималось в то тревожное время как предупреждение о нависшей опасности. Но мы бодро напевали "все выше и выше стремим мы полет наших птиц", ибо [17] искренне верили, что "Красная Армия всех сильней".

В воскресенье 22 июня 1941 года полетов не планировалось. Летчики отдыхали, занимались спортом, купались в речке. Так как разница во времени с Москвой равнялась 7 часам, то мы узнали о нападении фашистских войск лишь вечером, из сообщений Московского радио.

Состоялся митинг. Выступающие гневно клеймили зарвавшегося агрессора, выражали уверенность в скором разгроме врага, изъявляли желание немедленно отправиться на фронт.

В последующие дни мы жадно ловили последние известия, сводки с фронтов. Многие догадывались, что дела на фронтах идут не так, как мы предполагали раньше, но ждали все же хороших известий. С началом войны японцы приутихли, но большинство воинов-дальневосточников было уверено, что схватки с ними не миновать.

В полку продолжалась напряженная учеба. После выступления И. В. Сталина 3 июля, в тот же день было приказано срочно перегнать самолеты на другой аэродром, рядом с железнодорожной станцией: наш полк в полном составе направлялся на запад, в действующую армию. Быстро разобрали самолеты, упаковали их в самолетные ящики и погрузили в эшелоны.

Застучали по рельсам колеса теплушек и платформ. В вагонах с двухъярусными нарами разместились летчики, техники, весь обслуживающий персонал.

В Балашове разгрузились, собрали самолеты и перелетели в Донбасс. Там полк был разделен на два полка: 40-й и 446-й истребительные.

В составе 446-го истребительного полка мне пришлось пройти боевой путь с августа 1941 года вплоть до его расформирования в начале 1943 года. [18] Это был период тяжелейших испытаний, вынужденного отступления наших войск под натиском сильного и умелого противника. Но были и периоды относительно успешных наших наступательных операций — в районе Ростова-на-Дону в конце 1941 года и Барвенково-Лозовской операции 1942 года. Затем снова трагические провалы нашего наступления на Крымском фронте, под Харьковом. Враг уже под Сталинградом и в предгорьях Кавказа.

Наш 446-й оказался в Нальчике. Мы, солдаты, делали все возможное и невозможное, чтобы задержать противника. Многие летчики нашего полка пали смертью храбрых в тех боях. Особенно отличились два летчика, ставшие впоследствии Героями Советского Союза, — Вадим Фадеев и Владимир Истрашкин, которым я готовил оружие для боя.

Наизусть повторяли мы слова приказа Верховного Главнокомандующего № 227 — сурового и грозного, как и сама война. Наверное, это были впервые с начала войны произнесенные правдивые слова о положении на фронтах.

"Надо упорно, до последней капли крови, защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать до последней возможности... Отступать дальше — значит погубить себя и вместе с тем нашу Родину... Ни шагу назад без приказа высшего командования!"

И стояли насмерть, остановили дальнейшее продвижение врага.

Приведу несколько строк из книги командующего 4-й воздушной армией К. А. Вершинина "Четвертая воздушная":

"С утра 25 октября 1942 года противник произвел звездный налет на [19] войска и штаб 37-й армии, расположенный в селе Долинское. В налете участвовало до 100 бомбардировщиков, прикрываемых истребителями... 42 раза бомбили аэродром в Нальчике, где базировался 446-й истребительный полк..."

Сколько раз немцы налетали на наш аэродром, я не считал, хотя там находился целый день и вместе с товарищами отбивал атаки, но что было очень тяжело — это точно.

Полк обезлюдел, потерял почти всю технику в ожесточенных боях. Вскоре по приказу командования он был расформирован, а оставшийся личный состав был направлен в 6-й УТАП (учебно-тренировочный авиационный полк) 4-й воздушной армии для переучивания. Так в начале 1943 года я попал в 43-й гвардейский штурмовой авиационный полк, куда была передана эскадрилья, где я служил оружейником. Находился он в городе Сальяны Азербайджанской ССР.

От мифов — к реальности

Историю нельзя подправлять задним числом. Ее нужно принимать такой, какой она была на самом деле. Мы теперь знаем больше, но многое еще предстоит нам и узнать, и осмыслить, многим людям еще необходимо мужество, чтобы освободиться от плена прежних своих представлений.

Вспоминая о трагическом начальном периоде войны, о так называемой "внезапности нападения" немецкой авиации на наши аэродромы в западных приграничных военных округах, авиаторы задавали вопросы: Как могло такое произойти? Почему наша авиация не была приведена в боевую готовность? Где была наша разведка? Почему бездействовали штабы ВВС, командиры авиасоединений и частей? [20] Каким было соотношение сил? Но убедительных, правдивых ответов долгое время не получали.

В настоящее время в распоряжении историков имеются данные о силах люфтваффе, распределении их по воздушным флотам и театрам военных действий, потерях самолетов и личного состава за весь период второй мировой войны, исключая три последних месяца перед капитуляцией Германии. Взяты они из документов 6-го отдела штаба тыла, которые находятся в военном архиве города Фрейбург (ФРГ). Эти данные были систематизированы и опубликованы в 1978 году известным историком ГДР О. Грелером в третьем номере немецкого журнала "Военная история".

В его же книгах "История войн в воздухе с 1910 по 1980 годы" и "Борьба за господство в воздухе", изданных военным издательством ГДР в 1988 году, приводятся последние, уточненные данные о силах люфтваффе, сосредоточенных к 22 июня 1941 года для нанесения первого удара по аэродромам и важнейшим объектам нашего тыла.

Мне довелось быть свидетелем, а позднее и участником беспримерной по своему накалу борьбы советских летчиков с превосходящими силами врага. В сентябре 1945 года как знающего немецкий язык меня в качестве военного переводчика откомандировали в Военно-воздушный отдел Советской военной администрации в Германии, где пришлось разбирать захваченные документы, допрашивать высоких чинов разгромленной гитлеровской авиации. Эта работа уже тогда позволила на многие события войны взглянуть другими глазами и, в частности, глазами нашего противника.

Всего у границ Советского Союза к началу войны было сосредоточено 3604 немецких боевых самолета и 1177 самолетов тогдашних союзников Германии. Получается, что противник имел около 4800 боевых самолетов.

В наших западных военных округах насчитывалось 6600 самолетов и 1331 имели в своем распоряжении ВВС Флота. Самолетный парк состоял в основном из ветхих и изношенных машин с ограниченным летным ресурсом, которые, несмотря на неоднократные модификации, по своим летно-техническим качествам, прежде всего по скорости, значительно уступали самолетам противника. Пора бы уже признать, что в довоенные годы олицетворением передовой научно-технической мысли среди стран мира была Германия.

Я вспоминаю послевоенные годы, когда бывал на авиационных заводах Германии, где в то время производился демонтаж оборудования. Специалисты нашей авиапромышленности, занимавшиеся этим делом, в доверительных беседах отмечали высокий уровень технологии и машин. (Такие беседы могли нам стоить, в лучшем случае, ярлыка "преклоняющихся перед иностранщиной" со всеми вытекающими отсюда последствиями).

Немцы же хорошо знали возможности нашей авиапромышленности. После окончания гражданской войны в Филях под Москвой немецкая фирма "Юнкерс" построила авиационный завод, где работали и немецкие специалисты.

До прихода Гитлера к власти, так как Германии не разрешалось, согласно Версальскому договору, иметь военно-воздушные силы, немцы готовили кадры военных летчиков в других странах, в том числе и в СССР. В Липецке был [22]

"секретный" центр, где немцы учились летать. К нам прибывали обычно офицеры, в гражданском платье, под видом туристов или специалистов, проходили курс обучения полетам и отбывали в Германию. Их сменяла следующая группа.

Многие из этих "туристов" воевали в составе "Легиона Кондор" в Испании, сражались там на "мессершмиттах" с нашими "ишачками". Затем в войне против нашей страны передавали опыт своим подчиненным, атаковали советских молодых летчиков, имевших мизерный налет часов в летных школах, особенно ускоренных выпусков военного времени. А наши летчики и обслуживающий персонал, которые работали с немцами, в свою очередь учились у них... Их опыт и представлял бы огромную ценность, но они были истреблены в сталинских застенках.

Руководство фашистской Германии исповедовало доктрину "молниеносной войны", большая роль в которой отводилась теории итальянского генерала Д. Дуэ о ведущей роли авиации. Тот утверждал, что авиация, завоевав господство в воздухе, способна ударами по государственным и экономическим центрам тыла противника решить исход войны. Опыт второй мировой войны и последующих локальных войн показал беспочвенность этой теории. Немцы создали специальное министерство авиации, которому подчинилось все, касающееся авиации, и отдельный род войск — люфтваффе с генеральным штабом, подчинив ему, кроме летных частей, всю систему ПВО, зенитную артиллерию, полевые авиасоединения.

Конечно, нет никакого сомнения, что герои войны в Испании и на Халхин-Голе [23] Я. В. Смушкевич, П. В. Рычагов, став командующими ВВС страны, не могли не знать о действиях немецкой авиации против Франции и Англии, где люфтваффе наносили прежде всего удары по авиации противника на аэродромах. Однако они ничего не могли сделать, ибо за две недели до начала войны были арестованы и их постигла участь многих тысяч других военачальников.

Страшная атмосфера подозрительности и шпиономании, боязнь принимать решения самостоятельно не могли не отразиться на моральном состоянии руководства штабов ВВС, авиасоединений и частей.

В первый день войны принимало участие в налетах 3100 вражеских самолетов. Уже в два часа ночи 22 июня специально подготовленные вражеские экипажи-ночники — 637 бомбардировщиков и 231 истребитель — были подняты в воздух для подавления в основном нашей истребительной авиации на аэродромах, а также зенитных средств ПВО.

Чуть позже, с рассветом, следующая волна — 400 бомбардировщиков и большое количество истребителей — нанесла удар по остальным приграничным аэродромам и другим целям.

Расчет командования вермахта был ясен: нейтрализовать советскую авиацию, обеспечить свое безраздельное господство в воздухе и переключить основные силы люфтваффе на непосредственную поддержку наземных войск. Реализация этого замысла привела к тому, что, по данным немцев, в первый день войны на земле было уничтожено 888, в воздухе — 223 советских самолета. Эти цифры не намного отличаются от данных, содержащихся в наших официальных источниках: всего потеряно около 1200 самолетов, из них 800 — на аэродромах. [24]

Работая в военном архиве Народной армии ГДР, я изучал документы бывших люфтваффе, касающихся прежде всего первого периода военных действий на нашем фронте, а также периода обороны и освобождения Крыма, имеющие, как правило, гриф "совершенно секретно, только для командования", часто с пометками: "передавать только от офицера к офицеру", "печатал на машинке офицер". Многие фотокопии этих документов, в свое время захваченных американцами, а затем переданных в ГДР, находятся и в моем личном архиве.

Вот документ — радиоперехват 4-го воздушного флота люфтваффе от 22 июня 1941 года.

"Противник не применяет кода, передает открытым текстом: Подверглись нападению. Что мы должны делать? Импровизированные приказы русских: бомбите следующий аэродром! Прошу помощи! Ответ: Держитесь мужественно! В 3 ч. 10 м. объявлена боевая тревога для ночных истребителей в Киеве. 10-я смешанная авиадивизия русских на аэродромах между Пинском и Белостоком в 6 ч. 00 м. сообщает: аэродромы горят, связь прервана. В 10 ч. 45 м. радио всем: летчикам садиться в Добжник (140 км южнее Минска)" (Д. 03/5660, л. 296).

Записи из дневника военных действий 4-го воздушного флота люфтваффе от 22 июня 1941 года:

"2-я группа 4-й бомбардировочной эскадры 4-го воздушного корпуса еще в темноте силами 9 Хе-111 бомбила Севастополь. В гавани находится линкор "Парижская коммуна".

"...На 12 ч. 00 м. 23.06.41 г. по донесениям из воздушных корпусов с начала боевых действий уничтожено самолетов противника: в воздухе — 27, на земле — 486. Отмечается сильное противодействие истребителей противника. [25] Собственные потери уточняются".

"Донесение из 4-го воздушного корпуса. За 23.06.41 г. уничтожено самолетов противника на земле — 20, в воздухе — 5. Собственные потери: 8 самолетов потеряно полностью, 5 совершили вынужденную посадку" (Д. 02/6959, л. 196).

Советские летчики вступили в смертельную схватку с врагом. Там, где служба дежурных звеньев была налажена, наши истребители взлетали навстречу вражеским армадам бомбардировщиков, самоотверженно вступали с ними в бой.

Авиация лишь одного военного округа — Одесского,— так же как и авиация наших флотов — Черноморского, Балтийского и Северного,— была приведена в боевую готовность 21 июня. Летчики встретили противника более организованно и нанесли ему большой урон.

По немецким данным, фашисты потеряли за первую неделю войны — с 22 по 30 июня 1941 года — 669 самолетов, из них 286 бомбардировщиков и 211 истребителей. В июле и августе — по тысяче самолетов.

Всего же с момента нападения на Советский Союз по 31 декабря 1941 года боевые потери фашистской авиации составили 4643 самолета, из них 3827 (или 82 процента) — на Восточном фронте. По летному составу люфтваффе архивные данные таковы: общие потери убитыми, ранеными и пропавшими без вести — 7666 человек, из них 6052 (или 79 процентов) — на Восточном фронте. Думается, эти цифры не оставляют сомнений в том, кто же на самом деле ломал крылья гитлеровской военной машине.

Командование люфтваффе в своих донесениях отмечало, что с началом войны на Востоке [26] разрыв между их потерями самолетов, летного состава и получаемым пополнением постоянно увеличивался. По сути дела, это был провал "блицкрига" для фашистской авиации.

За возрастающие трудности с восполнением, потерь кто-то должен был нести ответственность. Первым "козлом отпущения" стал генерал Удет, отвечавший в имперском министерстве авиации за производство самолетов. Не выдержав тяжести свалившихся на него обвинений, 17 ноября 1941 года Удет застрелился. Волей судьбы его смерть косвенно послужила причиной гибели еще одного известного немецкого аса — генерала Мельдерса. Вылетев 19 ноября на похороны Удета, он разбился.

При подготовке летнего наступления 1942 года гитлеровское командование также придавало большое значение действиям авиации. Из 4262 боевых самолетов, которыми Германия располагала на тот момент, почти три тысячи были сосредоточены на Восточном фронте, причем большая часть — на южном его участке. Особенно был усилен 4-й воздушный флот люфтваффе.

Ожесточенные сражения происходили в небе Украины, Крыма, Кавказа, Сталинграда. Враг по-прежнему имел ощутимое превосходство в авиационных силах и средствах.

Хорошо помню те дни. Части 4-й воздушной армии, в состав которой вошел 446-й истребительный авиационный полк, ведя тяжелые бои с воздушным противником, непрерывно меняя дислокацию из-за угрозы окружения, отходили на юг. Часто бывало так: на задание летчики вылетали с одного аэродрома, а садились на другом — настолько быстро менялась обстановка. Люди были измотаны морально и физически. Тем не менее в воздушных боях наши [27]

летчики проявляли исключительные отвагу и мастерство.

26 мая 1942 года в Донбассе нам, авиаспециалистам, удалось увидеть своими глазами бой шестерки И-16 во главе с командиром эскадрильи капитаном И. Пилипенко с сорока вражескими бомбардировщиками. "Ишачки" сбили шесть самолетов, заставили гитлеровцев бесприцельно сбросить бомбы и поспешно ретироваться. Наши истребители потерь не имели.

Остался в памяти и такой боевой эпизод. 2 октября 1942 года группа истребителей удачно штурмовала аэродром 52-й истребительной зскадры немцев у станицы Солдатская под Нальчиком. Двенадцать самолетов были сожжены на стоянках, семь повреждены, три сбиты в воздухе. Из наших летчиков погиб один — ведущий группы капитан И. Пилипенко. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Вот некоторые данные о потерях люфтваффе за период с 1 декабря 1942 года по 30 апреля 1943 года. Всего германские ВВС недосчитались 8810 самолетов, в том числе 1240 транспортных, 2075 бомбардировщиков, 560 пикировщиков, 2775 истребителей. Это две трети всех их потерь на фронтах.

К сказанному хотелось бы добавить, что за девять недель, когда гитлеровцы с помощью "воздушного моста" пытались если не спасти, то облегчить положение окруженных под Сталинградом войск, они только транспортных самолетов потеряли 495 в воздушных боях и столько же на земле.

Стабилизировав фронт, фашистское командование с весны 1943 года начало подготовку к летнему наступлению под Курском. В осуществлении намеченного плана важное значение придавалось [28] укреплению группировки в Крыму с целью сохранения плацдарма для наступления на Кавказ, а также отвлечения на второстепенные направления как можно большего числа советских войск.

К середине апреля 1943 года противник сосредоточил на аэродромах Крыма и Кубани основные силы 4-го воздушного флота, имевшего 820 самолетов. Кроме того, он мог привлекать более 200 бомбардировщиков с аэродромов юга Украины. Благодаря принятым мерам, за короткий срок боевой состав ВВС Северо-Кавказского фронта с приданными и взаимодействующими частями и соединениями был доведен до 900 самолетов. Это позволило ликвидировать невыгодное для нашей авиации соотношение в силах.

Сосредоточение с обеих сторон большого количества самолетов для действий в ограниченном районе предопределило упорную и напряженную борьбу в воздухе.

С самого начала активных боевых действий-нашей и немецкой авиации на Кубани развернулась ожесточенная борьба за господство в воздухе. Пытаясь переломить ход событий, враг вводил в сражение все новые и новые силы. Однако инициативу захватили советские летчики.

За период с 17 апреля по 7 июня 1943 года, противник потерял почти 1100 самолетов, более 800 из них были уничтожены в воздухе. Важно заметить, что на Кубани нашим авиаторам противостоял сильный враг, представлявший, так сказать, цвет люфтваффе — истребительные эскадры "Удет", "Мельдерс",

Но и для титулованных пришел час расплаты. Сотни из них на Кубани, сделали свои последние боевые вылеты. В то же время здесь ярко проявился бойцовский талант [29] наших прославленных летчиков-истребителей: А Покрышкина, Г. Речкалова, В. Фадеева, С. Харламова, братьев Бориса и Дмитрия Глинки и многих других.

Наши летчики вступили в битву на Курской дуге, обогащенные боевым опытом. Здесь авиационная группировка противника насчитывала 2050 самолетов. Для координации действий авиации на фронт прибыл начальник генерального штаба люфтваффе генерал-полковник Ешоннек. Как и в предыдущих крупных операциях, решающее значение в наступлении под Курском придавалось первому массированному удару.

Исход Курской битвы и ее влияние на дальнейший ход войны известны: борьба с авиацией противника, продолжавшаяся почти полтора месяца, завершилась разгромом основных ее сил. В результате Советские Военно-Воздушные Силы завоевали стратегическое господство в воздухе.

За период с 5 июля по 23 августа 1943 года на советско-германском фронте гитлеровцы потеряли 3700 самолетов. Это была катастрофа, и, думается, многие руководители люфтваффе понимали ее последствия. Так, генерал Ешоннек, не дожидаясь "оргвыводов" за провал своей миссии в Курском сражении, 18 августа покончил с собой. Как показали дальнейшие события Великой Отечественной войны, фашистская Германия так и не смогла восполнить понесенные авиацией потери.

В то же время быстрорастущие темпы производства авиационной техники и вооружения позволяли командованию Красной Армии, ВВС не только компенсировать боевые потери в частях. Формировались новые авиационные соединения, создавались крупные резервы, перевооружались полки и дивизии. [30] Новая техника не только не уступала, но и превосходила по ряду тактико-технических характеристик соответствующие типы немецких самолетов.

Уже в феврале 1942 года руководство авиационной промышленностью Германии отмечало:

"Захваченные в качестве трофеев советские самолеты доказывают, что в последние годы имел место неожиданный технический рывок в развитии самолетостроения в СССР. Причем в отдельных областях отмечается их конкурентоспособность по сравнению с лучшими изделиями Европы и Америки".

А вот строки из документа, датируемого апрелем 1942 года:

"Необходимо отметить, что советское моторостроение сделало неожиданно большой рывок, и не только в количественном, но и в качественном отношении по сравнению с другими воюющими государствами".

Существенные изменения произошли не только в техническом оснащении Советских Военно-Воздушных Сил. На более высокую ступень в своем развитии поднялись оперативное искусство и тактика родов авиации, управление войсками и планирование боевых действий, организация взаимодействия. Все эти и другие факторы, в том числе морально-политический, делают вывод исследователи, сыграли решающую роль в изменении соотношения сил в воздушной войне.

По данным немецких архивных документов, гитлеровская авиация с 22 июня 1941 года по 31 декабря 1943 года потеряла только истребителей около 15 тысяч. Из них на Западном фронте и над Германией при отражении налетов англо-американской авиации был сбит 2581 самолет, или 17 процентов от общего числа потерь... [31]

В издаваемой на Западе литературе о гитлеровской авиации, особенно в мемуарах, не жалеют красок для описаний подвигов и побед фашистских летчиков. Понятно, что эти публикации рассчитаны на массового читателя, мало знакомого с историей второй мировой войны и тем более с перипетиями авиационного противоборства. Грим эмоций, наложенный умелой рукой на действительные или правдоподобные факты, и создает иллюзию столь обожаемого западными читателями и зрителями супермена-летчика, играючи сбивающего неграмотных, нерасторопных русских.

Что бросается в глаза в подобной литературе? Прежде всего, общая тенденция брать за основу повествования начальный, наиболее тяжелый для нашей страны и армии период войны. Характерно также стремление авторов к восхвалению боевых возможностей немецких самолетов и мастерства летчиков, опуская, естественно, недостатки и тот факт, что советские авиаторы и на устаревших машинах, уступая противнику числом, тем не менее одерживали победы.

В мемуарных изданиях до сих пор бытует мнение, что в Советских ВВС якобы существовали специальные подразделения летчиков-смертников вроде японских камикадзе. Поводом для появления этого мифа послужили, можно предполагать, нередкие случаи применения нашими авиаторами воздушных и огненных таранов. Уже после войны, беседуя с бывшими летчиками: люфтваффе, приходилось доказывать, что таких подразделений у нас не было. В качестве контраргумента ими не раз приводился приказ Геринга, согласно которому советских летчиков, совершивших таран и попавших в плен, предписывалось после допроса не отправлять [32] в специальные лагеря, а расстреливать на месте.

Теперь несколько слов о фантастически большом количестве самолетов, якобы сбитых отдельными гитлеровскими летчиками. Отдавая должное сильному и опытному противнику, все же, думается, следует критически относиться к цифрам и фактам, приводимым в соответствующих изданиях.

Надо иметь в виду, что к началу Великой Отечественной войны многие немецкие летчики имели за плечами опыт боев в небе Испании, Северной Африки, оккупированных европейских стран. На их счету были уже десятки сбитых самолетов.

Не раз приходилось слышать высказывания, что, мол, русские прославляют своих асов — А. Покрышкина, И. Кожедуба, Г. Речкалова, Н. Гуляева, Б. Сафонова и других, а ведь были летчики люфтваффе, одерживавшие больше побед в воздушных боях.

Нет, простая арифметика здесь не подходит. На личный боевой счет советских авиаторов заносились только документально подтвержденные участниками данного боя и наземными войсками сбитые самолеты. Но ведь множество воздушных поединков проходило за линией фронта или над морем, где некому было наблюдать с земли за действиями летчиков и считать сбитые или поврежденные фашистские самолеты.

В случаях, когда в горячке боя трудно было определить летчика, нанесшего поражающий удар, сбитый самолет записывался на групповой счет. Нередко ведущий одержанные победы по справедливости делил с ведомым. Порой опытные командиры в педагогических и воспитательных целях засчитывали сбитые ими самолеты [33] молодым или потерявшим по каким-то причинам уверенность в себе летчикам.

Таких примеров немало. Да, иметь солидный боевой счет было престижно, за победами в воздухе следовали высокие награды. И все же для советских летчиков главным всегда и везде были чувство долга, честь эскадрильи, полка, законы воинского товарищества.

В гитлеровской армии подсчет сбитых самолетов противника повсеместно осуществляли специальные службы воздушного наблюдения. Кроме того, уже тогда на немецких истребителях устанавливались устройства, получившие в авиации название кинофотопулеметов. После вылета или в конце боевого дня кинолента проявлялась, и по количеству или характеру попаданий пуль и снарядов гитлеровскому летчику могли засчитывать самолет противника как выведенный из строя.

Однако в практике боевых действий наших Военно-Воздушных Сил множество случаев, когда летчики возвращались на аэродром буквально на изрешеченном самолете, а на следующий день благодаря мастерству авиаспециалистов снова вылетали на задания и сбивали врага. Кстати, испытал это на себе. Наш Ил-2, вероятно, тоже не раз в гитлеровских сводках входил в число сбитых. А он, латаный-перелатаный, снова и снова поднимался в небо.

Напрашивается вывод. Если существовавшая в люфтваффе система учета потерь противника не вполне отвечала целям военным, то пропагандистским, видимо, соответствовала. Точно так же, как соответствуют им послевоенные издания некоторых западных "исследователей" войны в воздухе и мемуары гитлеровских летчиков и генералов люфтваффе. [34]

Попытка принизить подвиг наших ВВС не нова, но если этим ранее занимались сами немцы и их покровители — союзники по НАТО, то сейчас этим занимаются и наши доморощенные "стратеги", забыв предупреждение поэта: "Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны".

Люфтваффе потерял свои лучшие силы на Восточном фронте, о чем свидетельствуют немецкие документы.

Подтверждением этому может служить книга "Снимите Хартмана с неба" американских авторов Р. Толивера и Т. Констейбла, изданная в Штутгарте в 1988 году и посвященная немецкому асу № 1 Эриху Хартману, который командовал 9-й эскадрильей 52-й истребительной эскадры с 20 апреля по 8 мая 1944 года в Крыму.. Эта эскадрилья тогда базировалась на аэродроме на мысе Херсонес.

В книге дан поименный список потерь летного состава эскадры за период второй мировой войны. Эта эскадра с первого и до последнего дня войны, а именно с 22 июня 1941 года и по 8 мая 1945 года находилась на Восточном фронте. Приводятся потери с 22 июня 1941 года по 11 апреля 1945 года — 503 летчика. Кроме того, за тот же период еще 91 человек пропал без вести при невыясненных обстоятельствах.

Авторы, опираясь на заявления многих немецких асов, пишут:

"Этот список потерь истребительной эскадры помогает разрушить легенду о том, что с русскими было легче воевать. Особенно с 1943 года об этом не могло быть и речи. Интересно, что известные немецкие асы, сражавшиеся столь успешно на Западном фронте, а затем переброшенные на Восточный фронт, вскоре погибали или попадали в плен. Вспомните [35] судьбу таких асов, как Аси Ган, Зигфрид Шнель, Герхард Хомут, Эрих Лейе, и других. Причины тому были различные: психологические, технические, материальные и даже погодные. Многое зависело от тылового снабжения и организации аэродромной службы. Восточный и Западный фронты нельзя сравнивать..." (с. 332).

Сам Хартман совершил 1404 боевых вылета. Наши летчики сбивали его 14 раз, но он спасался с парашютом или садился на вынужденную. Один раз он даже попал к нам в плен, но в прифронтовой полосе обманул конвоиров (знал русский язык), бежал. Наши же асы А. И. Покрышкин и И. Н. Кожедуб совершили 600 и 330 боевых вылетов соответственно. Если приплюсовать сюда еще и вылеты В. И. Фадеева, то получается, что Хартман совершил столько боевых вылетов, сколько эти три наших аса, вместе взятые. Почему так получилось? На этот вопрос я уже ответил чуть выше, но повторюсь еще раз. Подсчет сбитых самолетов у нас и у немцев был разным. У нас необходимо было подтверждение из трех источников, что самолет сбит наверняка, а это не всегда было возможно доказать. У немцев же считался сбитым самолет,

если в него попало столько-то снарядов или пуль, что определялось после проявления кинопленки. Наши истребители таких кинокамер на борту не имели. Причем сбитый самолет — это значит выведенный из строя, хотя оставшийся в живых летчик мог дотянуть самолет до своей территории.

Под каким бы слоем пропагандистского грима ни подавались события и факты минувшей войны, правду истории не исказить. Сегодня становятся известными все больше архивных документов, проливающих свет истины и помогающих [36] найти ответы на вопросы, волновавшие и волнующие миллионы людей.

Живы и многие участники великих сражений, в том числе воздушных. Их объективные воспоминания должны дополнить и обогатить летопись борьбы и побед советского народа, его армии, Военно-Воздушных Сил.

Так я стал воздушным стрелком

В 6-м УТАПе кипела жизнь. Прибывали новые полки "безлошадников" на переучивание, убывали группы летчиков и техников на авиационные заводы за получением новой техники. Авиаторы, прибывшие с фронта, рассказывали о последних боях, а те, кто получал новые самолеты на авиационных заводах, пространно расписывали жизнь в глубоком тылу.

Летчики и авиаспециалисты знакомились с техникой прямо в цехах, а затем на аэродроме готовили ее к перелету на фронт.

В УТАПе доходит до курьезов. Вдруг оказаваются "дезертиры наоборот" — летчики, которые под разными предлогами "бегут" на фронт. Многие техники, младшие авиаспециалисты доказывают, что они в свое время учились на летчиков, но документы, мол, потерялись, и они хотят переучиваться на новые самолеты. Все, конечно, становилось на свои места, но так, было!

Зимой 1942/43 года на советско-германском фронте стратегическая инициатива стала переходить к Советским Вооруженным Силам.

Немцы понесли сокрушительное поражение под Сталинградом, почти полностью был очищен Северный Кавказ, кроме Кубанского плацдарма. [37]

Армии итальянцев, румын и венгров понесли также большие потери. Войска Красной Армии на Украине возвратили свои позиции, утраченные в ходе наступления немцев летом 1942 года.

На стенде, вывешенном в нашем общежитии, висела вырезка из газеты:

"В Народном комиссариате обороны.

За проявленную отвагу в боях за Отечество с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество, дисциплину и организованность, за героизм личного состава преобразовать 590-й штурмовой авиационный полк в 43-й гвардейский штурмовой авиационный полк..."

Командиром полка был назначен подполковник Соколов Александр Дмитриевич.

Тех, кто завоевал это почетное звание, осталось мало: полк понес большие потери в боях. Теперь мы должны были получить на вооружение штурмовики Ил-2.

На аэродроме техники внимательно рассматривали самолет. Обтекаемая форма фюзеляжа, стеклянная кабина, лобовое пуленепробиваемое стекло фонаря и выступавший далеко вперед острый капот мотора с конусообразным обтекателем винта. Все это придавало самолету хищный вид. Из передней кромки плоскостей смотрели две пушки, два пулемета, под крыльями — восемь металлических реек — направляющих для реактивных снарядов. В центроплане четыре бомбоотсека, да еще и два замка для бомб под фюзеляжем. Мотор, бензобаки, кабина летчика одеты в броню. Скорость у земли развивал около 350 километров в час.

Вот это машина!

Оружейники взялись за ее изучение. Вскоре мы узнали о боевых возможностях этого "летающего танка". [38]

Первые серийные штурмовики Ил-2 оснащались двумя пушками калибра 20 мм, двумя пулеметами 7,62 мм. Они устанавливались в крыльях. Самолет мог нести до 600 килограммов бомб. Под крыльями прикреплялись направляющие для восьми реактивных снарядов РС-82.

В ходе войны работа над усовершенствованием боевых возможностей штурмовика продолжалась. В кабине воздушного стрелка был установлен крупнокалиберный пулемет Березина калибра 12,7 мм. Пушки стали заменять на 23 мм, а позже — на 37 мм. Использовались реактивные снаряды большого калибра — четыре РС-132 мм. В вариантах бомбовой нагрузки были специальные противотанковые бомбы кумулятивного действия. Ни одна армия в мире в то время не имела такого, даже приблизительно равного по боевым качествам, штурмовика.

В полк начали прибывать воздушные стрелки. Среди них и бывшие курсанты летных училищ, которые не стали летчиками не по своей вине: в период нависшей угрозы прорыва немцев на Кавказ они были посланы в пехоту, принимали участие в боях, а затем их снова отозвали в авиацию. Теперь им предстояло летать воздушными стрелками. Но были ребята, ранее в авиации не служившие.

Знакомясь с поступившим пополнением, командование полка видело, что уровень подготовки воздушных стрелков невысок. Нужно было заниматься их боевой подготовкой в полку.

В числе первых воздушных стрелков, которые прибыли в полк, запомнился Александр Паршиков, Виктор Барсачев, Михаил Черноусов, Тимофей Столяров, Леонид Кравцов, Иван Алясов, Георгий Багарашвили, Ахкар Ходжаев. Однажды меня вызвал заместитель командира полка по политчасти, [39] исполнявший в то время и обязанности командира полка. В его кабинете находился инженер по вооружению В. Ф. Коваленко. Воронцов сказал, что командование собирается привлечь меня к обучению воздушных стрелков, поскольку я хорошо знаю оружие, теорию и практику стрельбы.

Программа подготовки воздушных стрелков предусматривала изучение оружия самолета Ил-2, особенно пулемета воздушного стрелка УБТ, практические стрельбы из него в тире по макетам самолетов противника, изучение теории воздушной стрельбы и тактики штурмовиков, а также опыта воздушных боев против немецкой авиации.

Занятия по изучению оружия проводил инженер по вооружению, а я занимался практической стрельбой в тире и знакомил с теорией воздушной стрельбы.

Как известно, конструктор самолета-штурмовика С. В. Ильюшин первоначально спроектировал его в расчете на летчика и воздушного стрелка, но военные настояли на одноместном варианте. Они считали, что броня сама по себе неплохое оборонное средство, зачем, мол, еще стрелок.

Ил-2 выпускался в одноместном варианте, но уже первые бои показали: их сбивают вражеские истребители, и в ходе войны пришлось перейти на строительство двухместных "илов". Воздушные стрелки успешно отражали атаки вражеских истребителей, и их стали называть "щитом самолета".

Первое свое занятие по теории воздушной стрельбы я начал, как учили меня в школе младших авиаспециалистов, и почти дословно пересказал хорошо мне запомнившиеся слова [40] преподавателя этой, школы Аркадия Ефимовича Литвинова.

— Солдат вооружен винтовкой. Он стреляет и огнем поражает противника, в рукопашном бою действует штыком и прикладом. А что такое танк? Это — оружие: пушка, пулемет, и управляет этим оружием экипаж, укрытый броней. А военный корабль? Это прежде всего пушки различного калибра. Возьмем, наконец, самолет. Это — летательный аппарат различного устройства и назначения. Боевой самолет — это тоже летающее оружие: пушки, пулеметы, бомбы. Самолетом нужно уметь управлять, вести бой, уклоняться от огня противника и самое главное — нанести противнику поражение. Летчик должен отлично владеть техникой пилотирования, тактикой ведения воздушного боя и оружием. Вести огонь в воздухе — это не то, что на земле. Самолет летит в воздухе не по прямой, как нам кажется с земли. В действительности же самолет летит, то проваливаясь на несколько метров вниз, то поднимаясь немного выше. Затем летчик может слегка повернуть, и самолет отклонится влево или вправо, противник же этого не заметит. Летчик, открывая огонь по вражескому самолету, не прицеливается каждым пулеметом, как делаем мы на земле, в тире, а ведет огонь, прицеливаясь всем самолетом через специальный прицел. Оружие же на истребителе укреплено неподвижно...

На последующих занятиях я неоднократно повторял, что самолет — это летающее оружие, и рассказал старую шутку авиаконструкторов. Специалисту по вооружению самолетов доверили спроектировать истребитель. Он создал что-то вроде громадной пушки, облепленной маленьким крылом, оперением, кабиной, шасси. [41]

Вооруженец был ослеплен своей приверженностью ко всему стреляющему. Но в его проекте была и здравая мысль: бортовое оружие — главная ноша истребителя, призванного уничтожать летательные аппараты противника, а иногда и штурмовать наземные цели.

Если принять во внимание, что атакующий и атакуемый в воздухе перемещаются с большой скоростью и при этом находятся на разных высотах, то нужно мгновенно оценить скорость противника, сопоставить с собственной скоростью и предусмотреть те отклонения в траектории полета пули, которые зависят от угла обстрела. Для того чтобы свести к минимуму необходимость вносить поправки в прицел, нужно открывать огонь с близкой дистанции и при этом не столкнуться со сбитым самолетом. Авиационное вооружение имело большую скорострельность: [42]

7,62 мм пулемет системы Шпитального — Комарицкого (ШКАСС) — до 1800 выстрелов в минуту, а крупнокалиберный 12,7 мм пулемет системы Березина выпускал 1000 пуль в минуту.

"Мессершмитт" — "Ме-109" (выпуска 1939 г.) нес два пулемета, стрелявших сквозь диск винта, и две крыльевые пушки 20 мм.

Отлично защищенный от огня стрелкового оружия с земли, атаки истребителей противника штурмовик отражал огнем воздушного стрелка, а поэтому Ил-2 стал незаменимым самолетом авиационной поддержки войск. Штурмовики вылетали даже в самую непогоду, когда бомбардировщики оставались на аэродроме.

Однажды на занятиях по воздушной стрельбе я так увлекся, что высказал приблизительно следующее:

— Отлично подготовленный стрелок на самолете Ил-2, с таким грозным оружием, как крупнокалиберный пулемет УБТ, да к тому же знающий тактику немецких истребителей и их уязвимые места, должен не только отразить атаки врага, но и сбить его!..

Я разошелся, стал приводить примеры, как сбивали воздушные стрелки фашистские самолеты. Сведения были почерпнуты в основном из газет или из рассказов бывалых людей.

Пыл мой охладил стрелок Георгий Багарашвили:

— Очень красиво гаваришь. Верно гаваришь! А почему сам не летаешь? Почему сам не покажешь, как нужно сбивать фашиста?! Зачем ты только гаваришь, много красиво рассказываешь?

Вокруг согласно зашумели.

И тогда я сказал:

— И докажу! Подам рапорт с просьбой перевести меня в воздушные стрелки, [43] и если командование разрешит, будем летать вместе.

Такое заявление вызвало полное удовлетворение слушателей.

В тот же день я подал рапорт на имя командира полка с просьбой перевести меня на должность воздушного стрелка.

Василий Федорович Коваленко начал отговаривать. Сказал, что он получил уже назначение на должность инженера по вооружению истребительного полка, которым командует Федор Сергеевич Королев, и что хотел бы взять и меня с собой. Это не трудно сделать, так как полк Королева уже на фронте, а перевод в действующую армию из УТАПа по заявкам выполняется немедленно.

Я поблагодарил его, но просил все же направить мой рапорт командиру полка и рассказал, почему я так поступаю: хочу лично сражаться, оружие знаю и верю в него. А главное — я дал слово товарищам. Мой отказ они могут воспринять как трусость.

— Ладно... Я верю в тебя!

В тот же день был подписан приказ о переводе меня в воздушные стрелки.

Моему примеру последовали еще два мастера по авиавооружению — Василий Сергеев и Иван Свинолупов

Мои друзья-однополчане

Учебно-тренировочный полк перебазировался в Ставрополь. Здесь продолжалась напряженная работа по совершенствованию техники пилотирования, слетанности групп, производились стрельбы и бомбометания с различных высот. [44]

Летчики, имевшие немалый боевой стаж, рассказывали о пережитом, делились своим опытом. Запомнились рассказы летчиков Георгия Устинова, Алексея Глобы, Николая Гундобина, Анатолия Пономарева, Виктора Твердохлебова, Виктора Иванова.

Николай Гундобин рассказал о начале боевого пути нашего 590-го полка, командиром которого был тогда майор Телегин, а заместителем майор А. Д. Соколов. 10 сентября 1941 года под Ростовом-на-Дону был первый вылет полка на штурмовку в составе двух эскадрилий на И-15. Прикрывали эту группу под командованием лейтенанта Багрова два И-16, пилотируемые Телегиным и Соколовым. Сержант Матвеев был подбит зенитным огнем и совершил вынужденную посадку на территории, занятой противником. Через три дня он пришел в свою часть: наши люди переодели его в гражданское и ему удалось перейти линию фронта.

19 ноября 1941 года было получено задание найти и разрушить понтонную переправу через реку Миус. Немцы ее искусно замаскировали.

Самолет Георгия Устинова не был готов к вылету, а когда его исправили, группа уже ушла на боевое задание. В то время был строгий приказ: не летать одиночными самолетами, они легко становились добычей немецких истребителей. Устинов, стремясь догнать свою эскадрилью, нарушил этот приказ.

В предыдущий вылет он обратил внимание, что в том месте, где река Миус впадает в лиман, стояли три-четыре грузовые автомашины-фургона, рядом — небольшое количество вражеских солдат. Туда он и направился. Летел на высоте метров 700, так как выше была облачность. Вдруг увидел ровную ленточку понтонной переправы, [45] а на западном берегу — много стогов, которых раньше не было. Он прошел над переправой, но немцы по нему не стреляли. Затем развернулся, спикировал и, сбросив бомбы на переправу, с переворотом устремился на ближний стог. От пулеметных очередей стог загорелся, а когда он начал стрелять по второму, немцы открыли сильный огонь из "эрликонов" (пушки 20 мм). Из-под стогов выползали танки и бронемашины. Самолет Устинова буквально изрешетили, но ему удалось попасть в переправу.

Несмотря на успех, возвращаясь, думал: что же теперь будет за нарушение приказа? На аэродроме его ждали и уже знали, что он разрушил переправу. Командир полка Телегин поздравил Устинова за удачный боевой вылет и одновременно отругал за нарушение приказа. Дисциплина есть дисциплина!

Анатолий Пономарев рассказал, что Устинов водил пятерку И-15 на штурмовку в район северо-восточнее Таганрога. Младший лейтенант Семенов повел туда же другую группу. Вечером их обоих вызвали в штаб дивизии. Им сообщили, что наши самолеты нанесли удар по своим войскам, располагавшимся на северном берегу реки Мертвый Донец. Кто нанес удар? Семенов отказывался. Командир полка Телегин допрашивал Устинова. Тот утверждал, что его группа наносила удар в другом месте. Командир грозил трибуналом, расстрелом, но Устинов стоял на своем. Вмешался командир дивизии, заявив, что нужно тщательно разобраться.

На следующий день Георгий — уже рядовым — летел в тот же район села Хопры, где был нанесен удар по своим. При штурмовке противника его самолет был сбит, загорелся и упал в бо