Изобразительные средства фиксации представлений о труде у древних славян и их предков

Первыми способами применения визуальных средств для фиксации элементов труда были, несомненно, изображения животных - объектов охоты - на стенах пещер в эпоху ка­менного века. Множество таких пещерных рисунков найдено в Испании, Франции, а также в виде наскальной живописи на территории СССР [72 и др.]. На этих рисунках контурно изображались звери, носороги, медведи, мамонты, кони, би­зоны и др., проколотые стрелами, копьями. Из раненых живот­ных льется кровь, вываливается чрево. Встречаются изобра­жения охотничьих сооружений, заранее заготовленных для битвы: засеки из деревьев или «загоны» для копытных; лов­чие ямы в виде шалаша, в которую угодил мамонт; завалы из огромных деревьев, прикрывавшие несколько мамонтов; к ситуациям загона в ряде случаев, вероятно, относились схе­матические фигурки людей сбоку от животных. Есть изображения охотников в звериных масках на голове, но явно с че­ловеческими ногами, которые подкрадываются к диким жи­вотным, например, в пещере «Три брата»-такое изображение охотника, подкрадывающегося к бизонам [72. С. 112].

Помимо больших наскальных изображений археологи на­ходят в значительном количестве контурные изображения зверей на гальке. Возможно, эти маленькие рисунки на галь­ке выполняли роль амулетов, «помогающих» в успешной охо­те[72].

Содержание настенных изображений имело несомненное отношение к передаче опыта успешной охоты потомкам; сам способ передачи опыта, освоения приемов охоты для лучшей их запоминаемости и значительности был облечен в ритуал особых действий, танцев, звуков в пещере при особом осве­щении.

Интересно, что следы от брошенных копий, стрел на пе­щерных настенных рисунках подчиняются закону «Стрельби­щенского рассеивания» [72. С. 115]. Фактами, поддерживаю­щими версию о прагматическом применении рисунков жи­вотных в пещерах, могут служить найденные в пещерах Се­верных Пиреней тех же эпох остатки чучела медведя со сле­дами ударов копья, а также глиняные скульптуры двух бизо­нов в палеолитической пещере «Тюд д'Одубер» [72. С. 114]. Вокруг бизонов на мягком грунте сохранились отпечатки ног подростков 10-12 лет. А. Ф. Анисимов связал эти фигуры с обрядом посвящения юношей в охотники [6; цит. по: 72. С. 115].

Не оспаривая оценок историков, связывающих такого ро­да пещерные рисунки с зарождением религиозного отношения к миру, для наших целей важно подчеркнуть, что возможные магические обрядовые действия с рисунками помимо приоб­щения молодежи к племенным мифам имели все же несом­ненное практическое значение - функцию тренировки и про­верки навыков охотничьего дела. Кроме того, как тонко отме­чает Б. А. Рыбаков [72], ритуал стрельбы по рисункам зве­рей в пещерах мог преследовать еще одну цель - создание нужной степени уверенности в своих силах, в предполагаемом успехе. Было замечено, вероятно, что большая уверенность действительно помогает в успехе охоты, в битве. Ведь каждая охота - борьба не на жизнь, а на смерть с дикими бизона­ми, табунами диких коней, медведями.

В этом же направлении Б. А. Рыбаков интерпретирует возможное применение найденных археологами на Мезинской стоянке (Черниговщина) окрашенных охрой костей ма­монта. Кости принадлежали разным частям тела мамонта и имели следы ударов. Первоначальное предположение связы­вало эти кости и удары по ним с первобытным «музыкаль­ным оркестром», но правдоподобнее выглядит версия Б. А. Рыбакова, по которой части мамонта могли быть «рек­визитом» церемонии «оживления зверя»; в процессе ее осу­ществления нужно было продемонстрировать точность попа­даний в части тела мамонта с определенного расстояния [72. С. 116].

Обряд предварительной охоты сохранялся долгое время у народов примитивных стадий хозяйствования. По этнографи­ческим данным, охота отменялась до лучших времен (напри­мер, когда месяц родился заново) в случае, если охотники не достигали желаемого успеха в условиях ритуального об­ряда, и тем самым люди не рисковали своей жизнью. Это было, таким образом, одним из средств обеспечения безопас­ного труда, средств управления своим функциональным со­стоянием в труде.

Уверенность в своих силах, основанная на успешности об­ряда предварительной охоты, укрепляла в случае успеха ре­альной охоты веру в колдовскую силу обряда, в его необхо­димость.

Изобразительные средства в древности выполняли первоначально не столько эстетическую, сколько практическую функцию в жизни людей, ибо для восприятия и переживания эстетических эмоций требуется достаточно высокая степень духовного развития людей и некоторая свобода от бремени ежечасной борьбы за существование с силами стихии. По дан­ным археологии, древние формы символических рисунков на предметах домашнего обихода (на глиняной посуде, напри­мер) несли на себе функцию не украшения, но мнемотехнических средств - средств сохранения и передачи потомкам идей, священных, важных для общества сторон труда. Так, на глиняных статуэтках, изображающих богинь эпохи охотничьего матриархата, отмечаются условные узоры, воспроиз­водящие рисунок расположения дентина на мамонтовом бив­не, узор, имевший, вероятно, значение символа удачи в охоте и жизненного благополучия. Этот узор, как символ идеи ус­пеха в охоте, блага, зародившись в эпоху верхнего палеоли­та (100-35 тыс. лет до н. э.), сохранялся в народной памя­ти в форме орнамента на глиняных сосудах трипольской культуры праславян (III-II тыс. до н. э.) и далее вплоть до XX в. - на вышивках полотенец и одежды белорусских кре­стьянок [72].

Мы уже упоминали ранее ромботочечный знак - при­мер орнамента, получившего особый смысл в связи с трудо­вой деятельностью (земледелием). Он изображает зерна, за­сеянные по полю. Засеянная зерном земля - символ буду­щего урожая, плодородия, благополучия. Этот символический узор до XX в. - элемент вышивок белорусских женщин. Впервые же археологи нашли использование этого узора в эпоху первобытнообщинного строя древних славян, занимав­шихся земледелием в III тыс. до н. э. [72].

И последний пример - украшение узорами прялок. Как удалось показать Б. А. Рыбакову, первоначальный, казав­шийся историкам и искусствоведам однообразным узор на прялках, в той или иной форме представлявший солярные знаки (знаки небесного солнца), ставился на прялках не ра­ди их украшения, но в связи с пониманием особого священ­ного значения прялки как орудия труда и прядения как важ­ного процесса в жизни людей (как символа жизни, символа времени, «нити жизни», столь же крепкой и длинной, как и желаемая судьба человека). И только постепенно с утратой этого мифологического значения прядения на прялках стали появляться изображения красочных бытовых сценок (в XVIII-XIX вв.).

Итак, изобразительные средства в эпоху древних славян выполняли роль внешних знаков, идеограмм, помогающих за­крепить в памяти поколений важные обобщения, понятия, вынесенные народом из многовекового опыта трудовой жизни, идеи общественных ценностей, связанных с продуктивным трудом (удачной охотой, хорошим урожаем культурных рас­тений и пр.), теми благами, которые преобразуют жизнь лю­дей, делают ее счастливой и осмысленной. Символический ха­рактер знаков орнамента на предметах быта имел образную ассоциативную связь с существенными элементами опреде­ляющих форм хозяйственной жизни людей и составлял, та­ким образом, ту часть мифологической картины мира древ­них славян, которая была детерминирована объективной дей­ствительностью. Постепенно утрачивался исходный смысл узоров, и они оказывались традиционными элементами на­родного прикладного изобразительного искусства.