Современные виды церковного служения

ВВЕДЕНИЕ В ЛИТУРГИЧЕСКОЕ ПРЕДАНИЕ

ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

Прот. Владимир Воробьев

(1993/1994)

Введение

Целью нашего курса "Введение в Литургическое Предание Православной Церкви" является постижение смысла православного богослужения. Дело в том, что наша церковная жизнь сейчас такова, что даже люди, постоянно приходящие в храм и участвующие в богослужении, как правило, не имеют ясного понятия о том, что же такое происходит в церкви, каков смысл тех или иных Таинств или служб. И не только не могут объяснить этого другим, но и сами не могут дать вра­зумительный ответ, сами имеют самые превратные и, по существу, неправославные взгляды на этот предмет. Еще печальнее то, что такая неграмотность, такое непонимание смысла богослужения у нас стало как бы нормой и уже не вменяется в какой-то грех или в ущерб церковной жизни. Причина здесь, конечно, в том, что очень часто даже и священники не могут вразумительно ответить и по-настоящему понять смысл церковной богослужебной жизни. Не случайно в последние де­сятилетия крупные богословы сделали литургическое богословие темой своей церковной деятель­ности. Возникло новое направление в богословии, получившее это название: "Литургическое богословие".

Мы еще не доберемся до этой науки и не сможем назвать то, что мы изучаем в нашем курсе, литургическим богословием, потому что это только лишь введение, начало. Но мы постараемся подойти к тому уровню, дальше которого надо читать специальную литературу или обдумывать богословскую суть тех проблем, которые возникают в связи с этим курсом. В каком-то смысле этот курс является центральным для начала обучения, потому что вся наша школа, наш институт, наше образование построены внутри Церкви, внутри церковной жизни. А церковная жизнь имеет бого­служение как нечто определяющее. Конечно, церковная жизнь — это духовная работа, это борьба с грехом, это исповедание веры, наконец, — духовное и церковное самообразование, но все это неотъемлемо от богослужения, потому что наша церковная жизнь по существу своему является жизнью благодатной, весь ее смысл именно в том, чтобы соединить нас с Богом. Как говорил преподобный Серафим, нашей целью является стяжание Духа Святаго, то есть Благодати Божией. Вот это стяжание наиболее всего дается нам в Таинствах Церкви, особенно в Божественной Литургии.

Поэтому понимание нашей богослужебной жизни совершенно необходимо для нашей жизни духовной, для нашей церковной жизни, и, наоборот, непонимание богослужебной жизни Церкви ведет всегда к очень тяжелым искривлениям, очень тяжелым последствиям и в нашей духовной жизни, и в нашей церковной жизни вообще.

Кроме того, богословие само в значительной степени, а может быть, и более всего, находит свой источник в богослужении. Богослужение — это тоже богословие, потому что богословие основано на духовном опыте, а духовный опыт дается более всего в молитве. И поэтому богословствовать вне богослужебной церковной жизни тоже невозможно.

Когда мы начинаем изучать основные богословские дисциплины, то мы видим, что они все основаны на Слове Божием, на Священном Писании. Священное Писание имеет свое продолжение в богослужении и в молитве, и тексты молитв наших литургий как нельзя более глубоко и полно открывают нам смысл Евангелия и смысл нашей веры. Поэтому литургическое богословие является необходимым. Нашей задачей является знакомство с самым главным: нам нужно научиться ориентироваться в литургии, в Таинствах, в принципах богослужения, нужно понимать самые главные моменты церковной жизни.

Прежде всего, начнем с элементарного вопроса: что означает само слово "богослужение"? Наши церковные службы — являются ли они служением Богу? Где здесь служение Богу? Маловерующие нецерковные люди часто говорят так: я верю в то, что Бог есть, но в Церковь я не могу верить, принять Церковь я не могу, потому что я не понимаю, зачем все это Богу нужно, весь этот развитый культ, все эти механичные славословия. Бог есть Дух, Бог бесконечно премудр. Бог есть Творец, и что же, Он создал тварь, чтобы эта тварь все время воспевала ему хвалу, и Ему это нужно?

Вопрос, так поставленный, может иметь только один ответ: конечно, это не Богу нужно. Это нужно нам. Почему мы называем это служением Богослужением? Чтобы понять, как складывается богослужение или как складывается всякий культ (культ — это слово латинское, оно обозначает систему богослужебной жизни; в советское время оно употреблялось как некое пренебрежительное название веры), откуда он происходит, представьте себе, что вы идете по какому-то важному делу к большому начальнику. Что вы будете при этом иметь в виду? Обычно вы будете думать о том, как вам одеться, — парадно, прилично, красиво; также вы будете думать, что вы скажете этому на­чальнику, как нужно к нему войти, как поклониться, можно ли сразу сесть,или нет, как нужно вежливо себя вести, а потом вы будете думать: как вам высказать свою просьбу, с чего вам начать? И, скорее всего, сначала вы будете его благодарить, если есть за что, вы скажете, как вы признатель­ны ему за то, что он сделал для вас раньше. И потом только попросите о чем-то новом. Если возможно, то вы постараетесь его как-то ненавязчиво похвалить, так сказать, завязать с ним какой-то контакт, показать ему особое расположение, может быть, даже любовь к нему, постарае­тесь и себя представить так, чтобы он к вам тоже получил доверие и, может быть, расположился бы. Так обычно строятся отношения между людьми.

Как мы, зная всемогущество Божие, имея страх Божий, можем обратиться к Богу, Который есть Любовь, Который есть Отец наш Небесный, к Богу, Который все знает, знает все наши сокровенные помыслы и чувства? Естественно, что мы приходим к Нему как к Отцу и просим прощения за все наши грехи, естественно, что мы благодарим Его за все Его благодеяния, за всю любовь. Естественно, что мы приходим к Нему с искренним сердцем, и в нас возникает тоже любовное отношение к Богу, и мы хотим воспеть Ему хвалу. Все то, что мы выражаем в нашем богослужении, есть некая естественная потребность нашего сердца, то есть это нужно нам.

Почему это называется служением Богу? Потому что мы, проводя свою духовную жизнь правильным образом, имея с Богом такие надлежащие, если так можно выразиться, праведные отношения,мыможем явить Бога этому падшему и заблудшему миру. Наша Церковь восхваляет Господа, в Ней устраивается благодатная христианская жизнь, наша молитва, наше учение, когда мы Слово Божие возвещаем этому миру, и Слово Божие проповедуется священником и всеми верующими в их жизни, делах, молитвах. Это устроение жизни приводит неверующих люд ей к Богу. И в этом состоит служение Богу, потому что Богу угодно, чтобы мы проповедовали Его Слово, чтобы заботливо вели людей к покаянию, к вере — это Богу угодно. Исполняя, таким образом, угодное Богу дело, мы Ему служим, а не потому, что Богу нужно, чтобы Его хвалили.

Наше богослужение — чрезвычайно развито, это, вероятно, самое развитое богослужение в мире. Мы имеем особенно развернутый, разработанный и прекрасный культ, имеющий свою древ­нюю историю. Очень часто у людей, только что пришедших в Церковь, складывается впечатление, что богослужение полностью канонизировано, что оно даже безнадежно устарело потому именно, "что в нем ничего нельзя изменить, что оно статично, в нем нет никакой динамики — когда-то установили определенный чин, и теперь этот чин уже никак нельзя изменить, он должен оставаться неизменным. По мнению некоторых, это служит препятствием для людей неверующих и, таким образом, отгораживает Церковь от мира. Такие взгляды очень часто высказываются людьми, недо­статочно церковными, теми, кто глубоко не вникал в эти проблемы. В действительности все как раз не так. Наше богослужение чрезвычайно динамично, существует история богослужения, и следо­вательно, богослужение во времени менялось, меняется и всегда будет меняться, и невозможно остановить этот процесс, как-то его законсервировать, прекратить историческое развитие богослу­жебной жизни. Если бы это удалось, то жизнь Церкви просто прекратилась бы.

Рассматривая историю богослужения, мы можем найти ответы на многие и многие вопросы, мы можем многое понять: откуда и как что пришло, кем было принесено или кто сформулировал те или иные принципы, кто был автором тех или иных богословских размышлений. Такое знание истории богослужения необходимо для того, чтобы в нем участвовать, например, если мы не будем ничего знать о литургии, то участвовать в ней будет очень трудно и наше участие не будет очень полезным. То же самое можно сказать о других Таинствах. История, традиции, которые существуют в наше время, церковная традиция, которая до нас дошла, те традиции, которые были в истории, так сказать, трансформировались в истории до нас — все это вместе составляет Церковное Предание. Есть учение о том, что Церковь имеет два источника для своей богословской и духовной жизни:

Священное Писание и Священное Предание. Св. Писание — это Библия, Ветхий и Новый Завет, а Св. Предание— это письменная и устная традиция, традиция духовной жизни, которая существует в истории Церкви. В этом Священном Предании можно выделить отдельно Литургическое предание, то есть рассмотреть вопрос о том, как складывалась литургическая жизнь. Под словом "литургия" мы подразумеваем обычно обедню, так по-русски называют литургию, а шире — вообще богослу­жение. Буквальный смысл этого слова — "общее дело", так что это слово имеет очень широкий смысл. Обычно под словами "литургическая жизнь" имеют в виду богослужебную жизнь. Вы знаете, что слово "религия" проводится на русский язык словом "связь", религия — это то, что связывает человека с Богом. Она открывает ему особенную жизнь, жизнь духовную. И одной из главных частей религиозной жизни является жизнь богослужебная.

История, наука не знает периода, когда человечество не имело бы религии. Самые древние археологические и палеонтологические находки всегда свидетельствуют о том, что религия занима­ла одно из самых главных мест в жизни человека, в жизни любого человеческого общества. Как только находят какие-то древние стоянки, всегда находят обязательно следы культа: какие-то жертвенники, находят наскальные ритуальные рисунки, которые свидетельствуют о религиозности древних.

Как возникает эта религиозность в истории? Откуда она идет? Я не буду рассматривать этот вопрос с точки зрения философской, а представлю вам просто одну такую, вполне религиозную модель, которая, мне кажется, многое проясняет. Мы знаем с вами, что земная, обычная жизнь начинается с изгнания Адама и Евы из рая. И существует очень интересная, хотя несколько, может быть, наивная гипотеза о том, что рай — это вполне конкретное место на земном шаре. Библия прямо говорит, что рай был на земле, и там даже есть указания о том, где этот рай находился: в Междуречье, в устье Тигра и Евфрата. Из геологии известно, что древнее устье этих рек опустилось и теперь находится на дне океана. Вполне вероятно, что рай находился именно там и после грехопадения опустился на дно океана и стал недоступным для человека. Перед началом Великого Поста есть особенная служба, которая посвящается, изгнанию Адама из рая, и там в одной из стихир есть слова:

"Седе Адам прямо рая и плакашеся". В переводе на русский язык это значит: "Сидел Адам напротив рая и плакал". Он был изгнан из рая — и потерял его, и вот он сидит напротив рая, куда он теперь уже не может войти, — и плачет о том, что он утратил, о том, как он согрешил, и что с ним случилось, и обращается к Богу с молитвой и просил у Бога прощения.

Человек есть существо двухсоставное: человек есть дух и плоть. Можно сказать, что человек есть воплощенный дух, и человеку свойственно воплощать все свои мысли, чувства, все свои творческие возможности, это является естественной потребностью его естества. И конечно, естественно, что человек воплощает свою молитву, свои обращения к Богу самым разным образом. Мы, например, молитвы свои поем, мы складываем их в стихи или в какие-то особенные тексты, очень красивые. Мы, когда молимся, стремимся или поклониться, или еще как-нибудь выразить телесным образом свои чувства. Это для нас естественно, — не потому, что Богу нужны наши поклоны, чтобы мы стояли на коленях, а не в рост — Богу, конечно, это безразлично, это нужно нам — мы помогаем своей душе, когда выражаем свои чувства телесно. Душа и тело связаны, они — едины, и душевное стремление требует воплощения.

Вполне естественно поэтому, что Адам и его потомки, "желая воплотить свою молитву, свое покаяние, создают первое богослужение. История знает, что это богослужение носило характер жертвы. Почему жертвы, что такое — жертва? Это есть отнятие у себя чего-то очень дорогого и отдание тому, кого мы любим. Мы знаем с вами, что настоящая любовь всегда жертвенна. Можно сказать, что без жертвы нет любви, любовь всегда естественным образом жертвует собой.

И самым высоким образом любви является жертва своей жизни. Об этом и Господь говорит в Евангелии от Иоанна: "Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит задруги своя". (Ин. 15, 13) То есть любовь есть полное отдание своей жизни, самого себя за того, кого ты любишь. Отдать себя можно по-разному: можно свои чувства, свои мысли, свою волю отдать, — это будет послушанием; может быть, какое-то время отдает Богу, может быть, отдает то самое прекрасное и лучшее, что он имеет, и мы все это делаем. Скажем, в самый красивый угол в своем доме мы ставим икону, отдаем его Богу, на самом красивом месте раньше у нас строили храм, отдавали Богу. Самые дорогие и красивые вещи тоже старались всегда отдать храму. Церкви, Богу. А в древности пастух отдавал самого лучшего своего ягненка, а пахарь отдавал какую-то часть жатвы своей. Наивно было бы думать, что первые люди считали, что, если они сожгут ягненка, то Богу это каким-то образом достанется, что Богу нужен дым от этого ягненка и т.д. Атеисты часто пытаются представить людей и, в особенности, древних людей, как таких дурачков, которые не понимают, что Богу не нужно жареное мясо. Конечно, люди всегда это понимали, и, сжигая ягненка, они просто символизировали свою жертву, показывали, что они хотят чем-то пожертвовать для Бога. Такой образ жертвоприно­шений известен в древности для всех народов. Он был и в избранном народе. Ветхозаветное богослужение знает множество разных жертв — это жертвы умилостивительные, очистительные, бла­годарственные, так что ритуальная жизнь была очень разработана и записана в законе Моисееве.

И в наше время эти жертвы существуют, только теперь они выглядят иначе, скажем, свеча, которую мы покупаем в храме, — это тоже наша жертва. Свеча ведь очень маленькая, она стоит очень дешево, а мы покупаем ее довольно дорого. Что это такое? Это есть наша жертва. И когда мы ее зажигаем, она символизирует нашу молитву. Как видите, мы тоже нуждаемся в таких символах, в таких образах, в воплощении нашего отношения.

Вы знаете, например, из Библии, как Бог сказал Аврааму, чтобы он принес Ему в жертву своего единственного сына Исаака, того самого, которым Бог обещал Аврааму семя, обещал, что от него произойдет целый народ, избранный народ Божий, а Аврааму было уже более ста лет. И Авраам идет в гору с Исааком, но он уже так стар, что не может нести дрова, и Исаак сам несет на себе те дрова, на которых он должен быть сожжен. Авраам, послушный Богу, заносит уже руку с ножом для того, чтобы убить своего единственного сына...

Это происходит по воле Божией, чтобы пожертвовать Богу самым большим, самым любимым, тем, кого он любил больше своей жизни, больше себя, — своим сыном. Это есть жертва, это есть полное самоотвержение. Представьте себе, что чувствовал Авраам в это время, каким было его душевное состояние? Какая нужна была вера, чтобы решиться на такое — заклание своего сына! Когда теперь происходят те или иные события, мы сомневаемся: зачем Богу это нужно, — нам это непонятно, а Авраам не усомнился, он пошел затем, чтобы исполнить повеление Божие и только был удержан ангелом. Мы часто даже не понимаем жестокости этого испытания, для чего было Богу так жестоко искушать Авраама? Зачем Он так надрывал его сердце, зачем Он повелел Аврааму сделать такое, совершенно непредставимое дело? Понять это можно только тогда, когда мы увидим, что это есть определенный образ Той Великой Жертвы, которую Сам Господь совершил, отдав Сына Своего Единородного на распятие. Это нужно было для того, чтобы в последующие времена люди поняли, что такое было пришествие Сына Божия на землю и Его распятие. Это показывает нам глубину и величие жертвы.

Но одновременно мы находим совсем иное понимание жертвы. Возникает язычество. Как оно возникает? Мы знаем из Библии, что первые потомки Адама жили очень долго — 800 и даже почти 1000 лет, и, таким образом они могли рассказать о Боге многим и многим поколениям. Адам мог рассказать, может быть, пятидесяти поколениям своих потомков о рае. И естественно, что живое предание о рае, о жизни с Богом, о том, как был сотворен человек, являлось достоянием многих людей. Так продолжалось довольно долго, в течение, может быть, первых тысячелетий. Память об истинном богопочитании жила в людях. Одновременно в жизни людей появляется грех. И вместе с грехом приходит сомнение, потеря контакта с Богом. Адам учил молитве своих детей и своих потомков, но молитва требует святости, праведности, а грех прерывает молитву, и вот уже то, что слышали дети от своих праотцев делается дляних менее достоверным, менее понятным. Они начинают моделировать некую веру, более понятную им, и эта их вера уже не истинна, уже не та, которую возвещали праведные праотцы. Возникают искажения веры, появляется, таким образом, язычество. Люди все дальше и дальше уходят от истинной веры, от истинного богопочитания. И каждый начинает приносить жертвы по-своему и понимать общение с Богом и образ Божий по-сво­ему.

В историческое время мы видим множество разных языческих верований. Вы знаете, как в Самарии поклонялись Ваалу. В царствование царя Ахава его жена Иезавель допустила в Из­раильское царство множество языческих волхвов, насаждая культ Ваала. Ваал — это был языческий бог, который изображался в виде громадного медного быка с открытой пастью. Этот бык представлял собой печь, его раскаляли докрасна, и в эту пасть бросали израильские женщины своих детей. Они тоже приносили жертву богу, жертвовали своими детьми. Что это такое было?

Как видите, с одной стороны — жертвоприношение Авраама, которое прообразовывало Пришествие Господа Иисуса Христа, с другой стороны — бесовские жертвы Ваалу. Если там ангел удержал руку Аврааму, то здесь, конечно, никто не удерживает руки безумных матерей, и они уничтожают своих детей, думая, что служат Богу. Как они делают это, с любовью к Ваалу? Конечно, нет. Это уже совсем другие отношения с. Божеством. Вместо любви приходит страх и понятие о том, что нужно это сделать, чтобы жить благополучно, чтобы что-то получить, некий как бы способ жизни. Это не есть выражение любви, это не есть мольба Богу. Нет, это отношения какого-то договора: ты — мне, я — тебе. Я тебе сожгу своего ребенка, а ты за это дай мне некое благополучие. Отношение любви переходит в отношение договора. Такие договорные отношения всегда приходят, когда нет любви, когда нет доверия. И оказывается, что в религии тоже можно на место любви к Богу поставить договорные отношения. Божественное вдруг сразу же заменяется бесовским. Свет подменяется тьмой, вместо веры истинной приходит магия. К магии как раз принадлежат такие отношения. Все языческие верования по своему существу, по природе своей являются магизмом. А отношения истинные с Богом — это отношения любви.

С самого начала земной человеческой жизни человек стал перед искушением, и это искушение является одним из основных в течение всей человеческой истории. Искушение это, можно было бы сформулировать так: каково отношение к истине рода человеческого, как искать истину, как устоять в истине, быть верным этой истине? Является ли истина для человека чем-то совершенно необ­ходимым? Нужно ли истине служить? Нужно ли чем-то жертвовать ради истины? Весь комплекс таких вопросов подразумевает, конечно, свои ответы, и на пути таких исканий встает искушение, очень тяжелое. Таким искушением является постоянная возможность подменить подлинную истину каким-то суррогатом, ее ложным изображением, подлинное искание истины чем-то внешним, чем-то более простым и легким. Отсюда возникает язычество, подменяется вера в истинного Бога верой более примитивной, более доступной и понятной в каких-то идолов, языческие божества. Но даже когда люди сохраняют веру в Единого истинного Бога, это искушение от них не отходит. В каждый момент своей жизни, в каждый момент истории ветхозаветные евреи, а потом христиане постоянно стоят перед искушением эту истинную веру в духе подменить. Можно оставаться верным внешне, но, тем не менее, быть неверным в духе. Потому что духовное гораздо труднее проконт­ролировать и принять в свое сердце, и человек часто ищет более легкого способа жизни. И эти искания легких путей очень часто приводят нас к заблуждению.

Сейчас эта проблема стоит не менее остро для всех нас вместе и для каждого в отдельности, чем когда-либо еще. Сейчас тоже можно подменить подлинное искание истины и верность духу правос­лавия чем-то внешним и более примитивным. Таких примеров сейчас очень много. Можно смешать православие с каким-то национализмом, патриотизмом, превратить православие в специальную религиозную политику. Много других возможностей ждут нас на каждом шагу, и мы далеко не всегда умеем в них разобраться. Можно, вроде бы оставаясь в лоне Православной Церкви, участвуя во всех моментах церковной жизни, оставаться совершенно чуждым православию по духу своему. Такие примеры были всегда и сейчас их тоже очень много. Мы все можем называть себя православными, но совершенно не знать, что такое Литургия, и представлять ее себе совершенно чудовищным образом. Например, в церкви бывают случаи, когда священник спрашивает - желающего причаститься: "Отчего ты причащаешься?" — и причащающийся не знает, что ответить, и говорит какую-нибудь кощунственную нелепость. А когда его спрашивают, в кого он верит, он говорит, что верит во Христа, Божию Матерь и Святителя Николая — это у него такая троица. Это не смешно, а грустно. Таких, так называемых православных христиан у нас очень много. Это очень страшное и печальное явление. Большинство таких "православных" о православии не имеют никакого пред­ставления.

Православный — это тот, кто правильно славит Бога. Православие — это принятие в свое сердце истины о Боге. А это требует большого труда. Вы скажете, что бывают дети православные, которые ничего не понимают, а ходят в церковь, причащаются, молятся Богу и Господь их сподобляет благодати Своей. Да, конечно. Кроме того, в церкви сейчас много бабушек, которые, можно сказать, отстояли православие в годы страшного гонения, когда многие образованные люди испугались, отошли от веры, а эти бабушки, ничего не знающие, верящие самым примитивным образом, ходили в церковь и отстояли православие. Да, это тоже верно. Но хочу спросить: "Есть ли среди вас кто-нибудь, кого привела в церковь вот такая бабушка?" Думаю, что нет ни одного. К сожалению, такие бабушки не умеют воспитать даже собственных детей в вере, и их дети вырастают совершен­ными атеистами, безбожниками, очень часто пьяницами или преступниками и смеются над их верой. Потому что недостаточно иметь такую примитивную веру. Нужно любить Бога, как говорит Господь, всем сердцем своим, всеми помышлениями, всей душой своею, всей крепостью своей. Т.е. не только своим чувством, не только своей верностью нужно быть православными, но и разумом своим. От нас требуется разумная вера, разумная любовь и понимание того, что Господь дал нам понимать. Та истина, которая в течение почти двух тысяч лет проповедовалась Православной Церковью, которую защищали многие святые подвижники, та истина, за которую люди отдавали свою жизнь, эта истина достойна того, чтобы мы с вами ее знали, хранили и любили. И потому неправильно будет думать, что православный человек может ничего не знать. Мы должны обяза­тельно знать учение Церкви по-настоящему. Должны быть православными по духу своему, по разуму, иначе мы не сможем никому передать свою веру.

Нам обязательно нужна широта. Помните, что где Дух Божий, там свобода. Формализм — это враг православия, это фарисейство, это как раз то состояние, которое порождает такой страшный грех фарисейства, совершенно чуждый православной вере и христианскому устроению сердца человеческого. Никогда не нужно быть буквоедом и формалистом. Нужна свободная любовь, сво­бодная вера. Это не означает размывание границ православия, как некоторые делают в наше время, — они пытаются внутри Православной Церкви размывать границы православия и правос­лавие как бы расширять, и под этим предлогом они нас, по существу говоря, православия лишают. Православие делается чем-то неопределенным, и его строгость, его категоричность в отстаивании истины здесь теряется.

Мы должны как раз знать эти границы и свято их хранить. Мы должны беречь свое православие, как зеницу ока. Это наша величайшая святыня, это величайший Божий дар, нам данный. Мы должны его хранить, но не нужно им кичиться. Нашей особенной заслуги нет в том, что мы родились в православной стране. Поэтому наивно было бы думать, что человек, родившийся в другой нации или в другой стране, скажем, среди католиков или среди протестантов, что он обязательно плохой. Среди них очень много людей гораздо лучших, чем некоторые православные. Эти люди вовсе не являются проповедниками каких-то ересей. Они вовсе не стремятся как-то исказить православие или его уничтожить. Они очень часто сочувствуют православию, но принадлежат по рождению другой традиции и не имеют силы разобраться в истине и выйти из рамок своей традиции. Это, конечно, грустно, но это не значит, что эти люди плохие. Так что давайте мыслить свободно и спокойно.

В древности православная жизнь, православное богослужение были харизматическими (грече­ское слово "харизма" означает "дар"). Под харизмой имеется в виду благодатный Божий дар. И харизматической жизнью называют жизнь по вдохновению, от Бога.

Как вы знаете, первыми христианами были евреи. Они были воспитаны в очень строгой иудей­ской традиции. У евреев было очень развитое богослужение. Оно развивалось тысячелетиями, и заповедь Моисея: "помни день субботний, еже святити его" (Исх. 20, 8) о том, что нужно посвящать субботу Господу Богу, и сейчас евреями хранится, хотя в очень искаженном, фарисейском виде. И сейчас правоверные иудеи очень боятся нарушить субботу. Но в древности эта верность заповеди понималась не так, как теперь. Суббота должна быть посвящена Богу, т. е. нужно идти в храм, молиться Богу, служить Ему. И еврейское богослужение было обязательным для всего еврейского народа. Принесение жертв было общей нормой еврейской жизни. Христос в течение всей своей земной жизни постоянно ходил в Иерусалим, хотя Он жил в Назарете, потому что по своей земной принадлежности Он был правоверным иудеем. И как всякий иудей, Он ходил в Иерусалим приносить жертву. У иудеев был только один храм в мире — это Иерусалимский храм (синагога — это не храм, это — место собраний, место каких-то чтений, место, где можно учиться или учить). Жертва приносилась только в Иерусалимском храме. Поэтому все евреи, где бы они ни были, должны были в главные праздники придти в Иерусалим для принесения жертвы. И Христос тоже исполнял этот закон.

Исполнять — это слово славянское, исполнить закон — это значит, его восполнить, пополнить, дополнить. И Христос был верен закону, и само распятие Христово совершилось перед Пасхой, когда Христос пришел в Иерусалим принести пасхальную жертву. Он знал, что Его хотят убить в Иеру­салиме, но не пойти в Иерусалим на Пасху Он не мог. Не следует здесь примитизировать Евангелие, конечно, Христос пришел для того, чтобы пострадать, Он знал о необходимости Своей крестной жертвы. Но с другой стороны, по человечеству Своему, Христос шел именно принести пасхальную жертву в Иерусалиме, даже тогда, когда это грозило Ему смертью. И апостолы шли за Ним точно также. Таким образом, мы видим, что древнее еврейское богослужение для первых христиан было святым, необходимым. И апостолы вовсе не сразу ушли из храма. Они собирались в Соломоновом приделе и там исполняли все, что предписывал им иудейский закон. Но в их жизнь входит сразу нечто новое — Евхаристия, которая была установлена Христом перед Его крестным страданием на Тайной вечере. Евхаристия, которую нельзя было совершить в иудейском храме. А Господь повелел им творить в Его воспоминание Евхаристию. И вот с первых же дней Пятидесятницы апостолы совершают Евхаристию по домам. Потом наступает время гонений, апостолы расходятся по всему тогдашнему миру. Евреи изгнаны из Иерусалима, храм разрушен, и приносить жертву уже негде. И незачем уже идти в Иерусалим. Но с евреями-христианами Евхаристия пребывает всюду, куда они идут. Везде она совершается.

В основе Евхаристии находится Тайная вечеря, совершавшаяся по чину ветхозаветному. И естественно, что все богослужение складывается еще в апостольское время как бы из двух состав­ляющих: из ветхозаветного богослужения и из того нового, что принес Христос. Эти две составля­ющие соединяются, и отсюда развивается то удивительное и прекрасное сокровище, которым является новозаветное православное богослужение. Но для того чтобы понять некие законы бого­служебные, нужно обязательно принимать во внимание обе составляющие. Нужно понять, что богослужение ветхозаветное имело своей целью каким-то образом восхвалить Бога, вспомнить особенные моменты ветхозаветной истории, моменты особенного богообщения. Там большое место занимало мессианское ожидание, ожидание Христа. Были, конечно, хвалебные гимны, прошения, обращенные к Богу. Но ветхозаветное богослужение совмещается с теми словами, которые нам хорошо известны, что "Бога никто же не видел нище же", т.е. Бога невозможно увидеть. Можно ему как-то молиться, но увидеть Его, познать Его близко невозможно. В Ветхом Завете Бог остается непознаваемым.

И когда приходит Христос для того, чтобы вернуть человека к Богу, чтобы не только вернуть человеку прежнее его достоинство, потерянное в раю, но сподобить его еще гораздо более высокого призвания — богосыновства, то все, конечно, меняется. И старые ветхозаветные формы богослу­жебной и духовной жизни теперь наполняются совершенно новым смыслом. Многие из них оказы­ваются нужны, и теперь в эту форму вливается новое содержание. Новой является сама задача богослужения. Если древние евреи хотели помнить Бога, оставаться верными Ему, то задачей новозаветной жизни является нечто иное — стяжание Духа Святаго. Таким образом, можно ска­зать, что жизнь ветхозаветная от новозаветной отличается как земля от неба. Потому что в ветхо­заветной жизни была задача здесь на земле помнить небо, но подняться на небо никто не мечтал. А задача новозаветной жизни именно взойти на небо, соединяясь с Богом. Если человек потерял Бога и не может Его найти, то Сам Бог приходит на землю для того, чтобы Себя соединить с человеком. Принимает на себя человеческое естество, чтобы человек отныне получил возможность такого богосыновства в соединении с Богом. Естественно, что вся церковная, духовная, богослужебная жизнь служит этой задаче — явить небесную, духовную реальность, сделать так, чтоб здесь эта реальность присутствовала. Мы знаем, что земной материальный мир живет в пространстве и времени. Мир духовный живет по иным законам, и потому богослужение христианское имеет целью преодолеть пространство и время. Для того чтобы приобщиться духовной жизни, небесной реаль­ности нужно выйти из пространства и времени. И мы видим, что все православное богослужение развивается в этом ключе. И если это не понять с самого начала, то оно будет непонятным никогда. Можно, скажем, стоять на всенощной и ждать, пока кончат петь все стихиры, стараться уловить смысл этих стихир, уставать больше или меньше, можно привыкнуть, любить это богослужение, но, уверяю вас, что оно будет восприниматься совершенно по-разному в зависимости от того, чего вы ждете от него. Если вы просто пришли что-то вспомнить, просто послушать хор или насладиться византийской поэзией или русской гимнографией — это одно. Если же вы пришли в церковь для того, чтобы приобщиться к тому событию, которое пребывает в вечности, которое сейчас снова является нам, то тогда вы будете участвовать в богослужении совершенно иначе.

Что значит является сейчас? Все духовное, все, что имеет отношение к Богу, живет вне времени и пространства. А наш мир пространственно-временной как бы не вмещает эту вечность. Но воз­можно воплощение. Как Сын Божий приходит на землю воплотиться в естестве человеческом, и здесь живет во времени и пространстве, так и все духовное бытие тоже может воплощаться. И можно сказать в каком-то смысле, что христианство — это религия воплощения. И христианское богослу­жение имеет целью воплотить те реальности, которые существуют вечно на небе, в духовном мире. Те события, которые существуют всегда. Например, Рождество Христово. Оно произошло только один раз две тысячи лет назад? Нет. Оно существует всегда. Оно не может принадлежать только нашей земной истории, потому что это событие принадлежит, прежде всего, духовной реальности и, таким образом, принадлежит вечности. А если так, то оно может воплотиться, как воплотилось однажды, две тысячи лет назад. И наше богослужение имеет целью воплотить это богослужение снова. Значит ли это, что Христос снова рождается? Нет. Он, если так можно выразиться, рождается один раз, просто это то же самое рождение. Но мы к нему можем приобщиться, потому что оно вновь приходит к нам, эта духовная реальность вновь открывается нам. Это та же самая реальность, которая была тогда, 2000 лет назад, и в этом смысле мы с вами во время богослужения делаемся участниками этого события, точно также как были участниками пастухи или волхвы. Мы тоже можем стоять у Креста во время Страстной седмицы, потому что наш крест — это тот же самый крест. Потому что в нашем богослужении является нам то же самое событие. Здесь преодолевается время и пространство. Здесь есть некое духовное торжество. Это явление во времени и пространстве. Если мы это поймем, то поймем, что роль богослужения вовсе не такая уж второстепенная, наоборот, это самое главное в нашей церковной жизни, потому что богослужение — это приобщение наше к небу, к Богу.

Какими же способами Церковь достигает поставленной цели? Для этого Церковь использует некий особенный язык — язык символов. Все богослужение наше символично. Оно было символичным еще и в Ветхом завете. Но тогда эти символы имели несколько другой смысл. И слово "символ", употребляемое сейчас, тоже имеет несколько другой смысл, чем тот, который вкладывали в это понятие первые христиане. Скажем, плюс — это знак сложения, а крестик — это знак умножения, и таких знаков много, и не только в математике. Везде наша жизнь полна такими знаками. Это тоже символы. Но мы их значение весьма сузили. Мы просто обозначаем некоторую последовательность действий, обозначаем, что и как нужно делать. Это просто некая инструкция к действию. Символ в древнем понимании гораздо богаче. Символ в богослужебном понимании — это способ воплощения одной реальности в другую. Там это не просто знак, а присутствие одной реальности в другой. Сам Господь даст нам этот язык символов. Потому что в Тайной Вечере, когда Господь берет хлеб и говорит, что это есть Тело Мое, берет вино и говорит, что это есть Кровь Моя, Он для этого чуда, для этого Таинства использует тоже некие символические вещества — это хлеб и вино. Т.е. Господь нам указывает, что для того, чтобы приобщиться к духовной реальности нужно чудо такого творческого действия Божьего. Господь творит чудеса. Такое воплощение — это всегда чудо.

И вот, все богослужение делается символичным. Только совершенно примитивные люди думают, что язык символов используется только по неграмотности, по неумению, как, скажем, советские атеисты говорили, что икона православная не имеет объема, потому что художники не умели нарисовать объемных изображений, они не умели воспользоваться светотенью, не владели законами перспективы. Всем понятно, что икона — это искусство символичное, и что язык символа специаль­но избран для иконы, потому что задачей иконы является явить духовную реальность в этой земной реальности. Поэтому все церковное искусство обязательно должно быть символичным. Так же символична церковная музыка, церковная гимнография, каждое действие. Сама архитектура храма тоже всегда несет в себе очень богатую символику. Этот язык символов лучше всего помогает преодолеть пространство и время. Очень часто на иконе специально изображается одновременно прошедшее и будущее, разновременные события вместе. Не потому, что икона примитивна, а потому, что она имеет цель преодолеть время. Очень часто жития святых внушают разные сомнения, являются ли они достаточно историческими источниками для биографии того или иного святого. И когда мы читаем житие, где описывается жизнь мученика, который жил 1800 лет назад и о котором никаких исторических свидетельств до нас не дошло, а житие написано, скажем, Димитрием Ростовским или его предшественником, мы начинаем сомневаться: наверно, это все выдумка, наверно, этого не было. Такое примитивное сомнение возникает по той причине, что мы не понима­ем, что такое житие. Житие — это словесная икона. У него совсем иные задачи. Житие очень часто не стремится к историческому, такому буквальному совпадению. Задачей жития является духовная подлинность. Житие стремится дать подлинный духовный образ того или иного святого. Этот образ открывается в духе. А средствами воплощения этого богооткровенного знания того или иного святого являются определенные символы, определенные каноны.

Человеческое искусство обязательно требует канонов. Когда мы имеем перед собой реалистиче­ское изображение, натуралистическую картину, здесь задача фотографическая — изобразить все так, как видишь. Тут все понятно, по какому закону это действует. Еслимыимеем ввиду символиче­ское искусство, то там нужно иметь некоторые каноны, нужно знать, как пользоваться теми или иными символами. Без договоренности, что какой символ означает, этого искусства быть не может. Поэтому, как только мы начинаем говорить о символическом искусстве, вступает в действие закон канона. Без канона это искусство не будет жить.

В богослужении действуют такие же законы. Но каноны складываются в истории не сразу. И богооткровенные знания стяжать не так-то просто. Оно дается человеку в ответ на его подвиг. Потому что подвиг — это та стихия, в которой живет любовь. В ответ на любовь, в ответ на подвиг человека Господь ему открывается, дает ему благодатное знание, благодатные дары.

Поэтому все в духовной жизни нужно выстрадать, достигнуть через праведность, через святость. Первые богослужения и жизнь первых веков были благодатными в том особенном смысле, который теперь мы с вами почти уже не знаем. Я поясню, что это значит. В древности приходил апостол или святой епископ в некий город в общину христиан. Он всю ночь беседовал с христианами и учил их, объяснял им веру, рассказывал им о познании Бога, которое несет в себе благовестие христианское. Потом они вместе молились и совершали Евхаристию. Сначала апостолы и епископы молились по вдохновению. Древние памятники, дошедшие до нас от II века, говорят, что предстоятель собрания верующих молится, сколько хочет и как хочет, его молитва была живым разговором с Богом. Естественно, что они не стремились обязательно буквально повторять один другого. И все богослу­жение, так же как и жизнь первых христиан, было экстатичным, т.е. динамическим. Все было в развитии и становлении, не было никаких застывших форм. Ветхозаветные каноны далеко не всегда подходили, они не давали нужной полноты, а новозаветные формы только складывались — не только в молитвах, но и в неких еще более важных моментах. Богослужение быстро развиваясь, набирая разные формы, довольно скоро встает перед проблемой сохранения своей подлинности. Возникает некая каноническая традиция, появляются каноны, т.е. определенные формы, в которых это богослужение должно совершаться. Они появляются во времени, так же как и вся жизнь христианская проходит период установления во времени. Некоторые наивные православные люди думают, что, как установили в первый момент после Вознесения Господня, так все с тех пор неизменно и идет в христианской жизни. Это, конечно, не так. Неизменной остается истина, духовная сущность христианства. Это неизменное тождество истине Христовой для нас является важным, а формы жизни христианской, безусловно, менялись, и должны были меняться и не могли не меняться, потому что форма должна помогать воплотить содержание. Форма может помогать, а может мешать, форма может устареть. Существует диалектика содержания и формы, т.е. некое единство и противоположность этих двух понятий и необходимых явлений, в этом диалектическом единстве развивается вся земная жизнь.

Здесь на земле всякое духовное содержание должно быть воплощено. Форма необходима, без формы содержание не воплотится. Но форма принадлежит пространству и времени, а духовное содержание вечно. Нужно, чтобы эта форма была наиболее удобной для воплощения духовного содержания. Т.е. во времени формы должны развиваться, должны меняться. Если мы будем дог­матизировать форму, то форма неизбежно станет отторгаться от содержания, начнет тормозить духовную жизнь, начнет обязательно вступать в противоречие с содержанием, потому что в жизни все в развитии. Если она остановится, то она умрет.

И вот в истории христианства эта диалектика содержания и формы в истории богослужения христианского имеет огромнейшее значение. Если мы не поймем этого с самого начала, то мы ничего не поймем. Вся история богослужения для нас станет совершенно непонятной. И непонятными станут проблемы богослужебной церковной жизни, которые стоят перед нами сегодня. Они стоят перед нами с огромнейшей остротой. Здесь обязательно надо сказать о том, что богослужение имеет в себе как бы равные части. Вы знаете, что в богослужение органично входит чтение Священного Писания, в богослужении живут наши молитвы благодарные, просительные, покаянные. Но в нем есть и нечто другое — то, что называется у нас Таинствами.

Что такое Таинство? Само слово "Таинство" дает нам некий ответ — это некое Таинственное действие. Но в духовной жизни все Таинственно, потому что мы не можем там ничего исследовать научным способом, мы не можем ставить эксперименты, решать какие-то задачи или доказывать теоремы. Мы стремимся обладать духовным знанием, но это знание богооткровенно. Мы узнаем ровно столько, сколько нам будет открыто. И при всем желании мы ничего не узнаем, если нам не будет открыто. Мы можем об этом только просить. И всегда это знание дается нам как дар Божий. И только из того, что нам дано, как благодатный дар, мы можем строить какие-то умозаключения, какую-то систему, но мы никогда не можем быть уверены, что мы узнали все. Более того, мы знаем с вами точно, что разум человеческий не может здесь на земле вместить Божественную истину вполне. Мы знаем, что Господь открывается сердцу человека, но не все может быть понято разумом. Есть очень много тайн Божественного бытия, которые даются нам на веру. Например, догмат о Святой Троице. Кое-что мы можем уразуметь, но не все. Это есть тайна бытия Божия, тайна Божественного промысла. Точно так же все в нашей церковной богослужебной жизни пронизано этой тайной богообщения, тайной действия Божия в этом мире, тайной воплощения духовных Божественных энергий в этом мире. Поэтому, естественно, что все в церковной жизни таинственно, и в каком-то смысле все является Таинством, т.е. везде мы видим таинственное действие благодати Божией, таинственное присутствие Бога здесь.

Тем не менее, вы знаете, что Православная Церковь вслед за католической, кстати говоря, имеет и содержит учение о семи Таинствах. Это, прежде всего, Таинство крещения, затем Таинство миропомазания, затем Таинство брака, затем Таинство покаяния, затем Таинство елеосвящения или в просторечии — соборования, наконец, Таинство священства и последнее Таинство, которое называется Таинством Таинств — это Евхаристия. По какому признаку именно эти семь Таинств выделены из прочих всех? Скажем, является ли Таинством монашеский постриг? или является Таинством освящение воды? является ли Таинством освящение дома, если нет, то почему? Конечно, да. Конечно, это все тоже Таинства, потому что везде здесь действует таинственная Божия сила, везде здесь действует благодать Божия. Само слово "освятить" — что это значит? Сделать святым. Но как можно что-то сделать святым? Это, конечно, может сделать только Бог: как-то таинственно, для нас непонятно.

Но семь главных Таинств выделены, потому что вних таинственным образом благодать Божия дает нам какое-то новое качество. Т.е. эти главные семь Таинств особенным образом служат делу домостроительства Божия. Человек получает новое качество, он восходит на какую-то новую ступень, он достигает какого-то нового этапа жизни. Что это значит? Жизнь в Церкви состоит, прежде всего, из постоянного действия благодати Божией, которая освящает людей, которая созидает их жизнь, соединяет их с Богом. И мы должны обязательно вникнуть в их смысл и в то церковное предание, которое до нас дошло. Мы должны знать это предание. Как Евхаристия, так и все другие Таинства имеют, конечно, природу Божественную, все эти Таинства получены нами от Господа Иисуса Христа, и непосредственно от Него мы их получаем в Священном Писании, или они дошли до нас в устном предании через апостолов. Конечно, всегда такое Таинство имеет свое начала в Господе Иисусе Христе.

Поэтому есть некая схема в изучении Таинств: всегда отыскивают момент установления Таинства. Этот схоластический метод существовал до недавнего времени во всем мире христианс­ком, а у нас он существует даже до сих пор, хотя этот метод богословствования происходит из Католической Церкви. Веру мы получили с вами от греков, а богословие пришло к нам от католиков, и получилось это потому, что Византия была завоевана турками, и когда мы получили православие от греков, то скоро нас завоевали татары и мы были не способны богословствовать во время татар­ского ига. А когда татарское иго было сброшено, то греков завоевали турки, и они не способны были нас учить дальше, и им уже тоже было не до богословия в это время. Поэтому русское богословие начинается примерно с XVII века и заимствуется у католиков. Начинается оно с известной Киево-Могилянской Академии. Могилянской она названа по имени основателя этой академии Петра Могилы, митрополита Киевского, с именем которого связано развитие русской богословской школы. Она уходит корнями школу католическую, и освобождение от католического налета, от католиче­ской методологии начало происходить только. в XX веке в трудах замечательных русских религиозных мыслителей-богословов еще до революции. По-настоящему освобождено было наше русское богословие от католицизма в трудах наших русских богословов в эмиграции на Западе.

Здесь на Руси богословию воспрепятствовала коммунистическая оккупация. Но, слава Богу, мы можем теперь учиться у наших богословов западных. Я не хочу сказать, что мы должны полностью принять их наследие, но методология их в богословствовании, конечно, оказалась очень плодотвор­ной и она, собственно говоря, является грандиозным шагом.в православном богословии вообще и, особенно, в очищении православного богословия от католического налета. Следуя нашим русским богословам на Западе, стараясь очистить наше православное учение от очень вредных католических догм, нам придется постоянно, как бы полемизировать с католиками. В частности, уже сейчас я такую полемику начну, рассказав вам кратко, как в схоластике преподается и изучается Таинство. Начинается с того, что вспоминают установительные слова Евангелия, которые служат установ­лением Таинства. Такие слова можно найти в Евангелии не всегда. И хотя они очень полезны и нужны, не нужно быть формалистом, т.к. Таинство может быть основано не на одной фразе, не одним словом, а целым рядом слов и событий. Тут нужна Евангельская полнота. Затем есть у католиков такая канонизированная догма о том, что для совершения Таинства существуют необ­ходимые и достаточные моменты. Необходимо, чтобы Таинство было совершено правильно постав­ленным священником, чтобы были произнесены правильные слова, которые догматизируются, эти слова у католиков называются сакраментальной или тайносовершительной формулой. Если все соответствует порядку, то Таинство совершилось. Если же какое-либо из этих условий не соблюде­но, то Таинство уже не совершилось. Таково католическое схоластическое учение о Таинствах. После такого подхода остается немного: узнать, как нужно произносить тайносовершительную формулу и какие действия при этом нужно совершить, научиться правильно это делать, и можно еще изучить историю соответствующего богослужения.

Как вы видите, здесь присутствует некий момент, который нужно обязательно сейчас же осоз­нать и заклеймить, — это дух юридизма. Ради порядка, ради контроля, ради централизации, единовластия, ради полного послушания, ради того, чтобы в церковной жизни быть гарантирован­ными от какого-либо волюнтаризма, ради всего этого папство организует церковную жизнь юридическим способом. Этот дух юридизма воспринят католиками от древнего Рима. Хотя развивался этот дух неуклонно в христианской истории. Можно проследить такое уклонение к юридическому пониманию духовной жизни в глубокой древности.

Этот дух, конечно, совершенно противоположен духу Евангелия, духу христианства вообще. Нельзя духовную жизнь вместить в юридические рамки, хотя нужны каноны, нужны правила. Есть даже такой предмет — история церковного права. Конечно, какое-то право может быть и здесь, но нельзя это право распространять на всю духовную жизнь и даже на самые главные моменты духовной жизни, которыми являются Таинства. Нельзя подчинить все этому праву. Но именно такой полный, всепоглощающий юридизм как раз характерен для католицизма во всем и всегда. И он является необыкновенно удобной почвой для страшного соблазна — искушения магизмом. Потому что, что такое этот юридизм? Это значит, что если правильно поставленный священник правильно что-то произнес, то будет Таинство совершено; если он неправильно что-то сделал, то не будет Таинство совершено. Тут нигде ничего не сказано о том, что он должен быть праведным, что должен любить Бога, иметь живую веру, хранить чистоту сердечную. Католики, конечно, считают, что священник должен быть хорошим, но они не считают, что это необходимо. Вот в чем ужас. Т.е. иначе говоря, если правильно поставленный католический священник потерял веру, — стал неверующим, — но при этом он будет произносить сакраментальную формулу и правильные действия совершать, то Таинство будет считаться совещающимся у католиков. Ведь это абсурд! К сожалению, это вовсе не такое редкое обстоятельство — в жизни это бывает очень часто. Нельзя духовную жизнь втиснуть в земные рамки. Это невозможно. А юридические отношения — это отношения чисто земные, это отношения законные. Как вы знаете, в Ветхом завете царствует закон, хотя пророки как-то вырываются из этого закона. Но все-таки там закон. И есть такое замечательное изречение в Послании к Галатам (3, 24), что закон есть детоводитель ко Христу. И апостол Павел в своих посланиях постоянно говорит о том, что закон имеет смысл в том, что он приводит ко Христу, к благодатной жизни. Христос приносит на землю царство благодати, а не закона. Закон нужен для жизни безблагодатной. Но если мы начинаем абсолютизировать закон, если мы начинаем всю христианскую жизнь втискивать в юридические рамки, то тогда, конечно, благодатная жизнь получает страшный непоправимый ущерб. И католическая доктрина этот ущерб наносит не только католической жизни, но и православной постольку, поскольку мы восприняли эту доктрину на Руси. Мы с самого начала должны сказать, что мы от этой доктрины должны отказаться, т.е. мы не будем учить, что Таинство должно иметь сакраментальную формулу.

В православии Таинство совершается Церковью, только в церковной полноте, и это принципиальное учение Православной Церкви. Но такое понимание Таинств и в Православной Церкви почти утрачено церковным народом, потому что оно трудно, оно требует подлинно христианской жизни. А христианская жизнь — это подвиг веры, любви, это жизнь с Богом.

Церковь есть Тело Христово, это некий таинственный организм, который таинственно соединяет в себе Христа и членов Церкви. Это и есть церковная полнота. Только Православие, а не католицизм и не протестантство хранит такое понимание церковной жизни, Таинств. "Кому Церковь не мать, тому Бог не Отец", говорил святитель Киприан Карфагенский в III веке, и наши новомученики осуществили и сохранили это понимание Церкви. Католическая же попытка втиснуть церковную жизнь в юридическую схему чревата потерей христианского духа.

Церковь должна устоять против подмены. Ее жизнь должна остаться неповрежденной. Церковь живет одним общим делом — Литургией, и все мы должны участвовать в ней.

Таинство Крещения

Мы начинаем церковный курс с изучения церковных Таинств. Чинопоследование главных церковных Таинств, в основном, находится в книге, которая по-гречески называется "Евхологион", по-русски — "Требник". Эта книга регулярно издается Церковью, составлялась она на протяжении многих веков и включает в себя много разных чинов. [ЕстьТребники более полные и менее полные.] Наиболее полным является так называемый Требник Петра Могилы, потому что Киевский митрополит Петр Могила был одним из самых плодовитых творцов разных треб и церковных чинопоследований, хотя, надо сказать, далеко не всегда удачных. Он оставил после себя много новых чинов и очень многие существенно отредактировал. Но этот требник обычно не употребляется в Церкви, а употребляется более сокращенный, который тоже содержит много чинов, уже вышедших из употребления. В него время от времени добавляются новые чины, что, конечно, естественно для Церкви, которая живет и действует в этом мире.

Требник содержит чинопоследование Таинств Крещения (вместе с Миропомазанием), Пока­яния, Таинство Брака (венчания), Таинство Елеосвящения (Соборование), т. е. пяти Таинств. Шестое Таинство — Хиротония (рукоположение) в этом требнике не содержится, потому что это чин, совершаемый архиереем. Не содержится и седьмое, самое главное таинство — Божественная Евхаристия. Чин Евхаристии содержится в Служебнике. Мы будем изучать Таинства, содер­жащиеся в Требнике, начиная с первого — Таинства Крещения.

Первым христианским таинством, с которого начинается христианская жизнь человека, являет­ся Таинство Святого Крещения. Прежде чем мы будем изучать чинопоследование таинства Кре­щения, следует сказать, что в сегодняшней церковной жизни при совершении этого Таинства и Таинства Покаяния мы встречаемся с очень тяжелыми проблемами, которые пока преодолеть не умеем, которые возникли в силу исторических обстоятельств и являются для нас сейчас проблемами первостепенной важности. Можно даже сказать, что трудности, связанные с Крещением и Пока­янием, в наибольшей степени нарушают норму нашей церковной жизни. В чем же состоят эти проблемы, откуда и как они пришли к нам? Таинство Крещения, как вы знаете, установлено самим Господом Иисусом Христом. Не только сам Христос пришел к Иоанну Крестителю на Иордан и крестился от него, но и в беседе с Никодимом — фарисеем, пришедшим к Христу ночью, Господь говорит: "Аще кто не родится водою и Духом, не может войти в Царствие Божие. Должно вам родиться свыше" (Ин. 3, 5-7). Заключительными словами Евангелия от Матфея являются слова Христа: "Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Сватаго Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь" (Мф. 28, 19-20). Таким образом, Таинство святого крещения, установленное самим Господом Иисусом Христом, есть Таинство духовного рождения, в нем дается человеку благодать Святого Духа, рождающая его в новую жизнь, в Церковь, в Царство Божие. Это есть вхождение в Церковь. Что может быть выше этого? Если человек не родится свыше, если он не захочет родиться свыше, он не может войти в Царствие Небесное, он лишается вечной жизни с Богом. Не есть ли Таинство Крещения в этом случае главный момент [необходимое начало?] вечной жизни человека? Именно здесь решается его вечная судьба, он выбирает свой путь навсегда. Такое достоинство этого Таинства, естественно, обязывает нас к особенно серьезному и благоговейному отношению к нему. Можно провести очевидную параллель: когда рождается ребенок на свет Божий, мы употребляем все усилия для того, чтобы все было благополучно, потому что мы знаем, от того, как он родится, может зависеть вся его жизнь. Если недоглядеть, если не помочь, он может задохнуться или остаться уродом. Очень важно, чтобы был помощник, был доктор, чтобы вовремя была оказана помощь, чтобы младенец, родившись на свет, тотчас же был принят в надежные руки, чтобы первые моменты его жизни были обеспечены надлежащим вниманием и любовью. Точно так же рождающийся духовно нуждается в том, чтобы рождение было правильно, чтобы оно было обставлено наибольшей заботой и любовью, чтобы рождающийся человек был бы принят сейчас же в лоно Матери Церкви. Чтобы благодать, которую он получает как новое дыхание жизни, развивалась в нем, чтобы эта жизнь, которая только теплится, могла разгореться в настоящее пламя. Как младенец в роддоме, так и здесь человек может задохнуться от нечистоты, которой везде много, которой много даже в храме. Он может быть изуродован недолжным отношением к нему, он может быть тяжко поврежден и остаться инвалидом на всю свою жизнь. Все это обязывает нас к тому, чтобы мы относились к совершению этого Таинства особенно внимательно, чтобы мы поняли, к какому великому моменту мы приходим и приводим наших ближних.

Как же происходит крещение в наши дни? Обычно после литургии священник спешит на требы, и одной из треб может быть Крещение. Где-нибудь в углу храма или в какой-нибудь комнате ставится купель для младенцев, а для взрослых какой-нибудь таз, и как можно скорее совершается Крещение, как некая будничная ежедневная треба, которая для священника трудна и неинтересна, которую он просто должен совершить. Если он даже является благоговейным священником и служил Литургию с молитвой, с подъемом, Крещение его тяготит. Это так почти для всех священников. И это не может быть иначе, потому что Крещение, совершаемое таким образом, как правило, является именно тяготой, некоторой необходимостью, оно не может радовать по-настоящему, потому что совершается недолжным образом. Есть много совершенно объективно пришедших трудностей, которые не в силах преодолеть ни отдельный священник, ни даже многие священники. У нас нет общего указания, как следует сегодня отнестись к этим проблемам, какие пути преодоления этих проблем благословляются священноначалием или практикой, традицией Церкви. В связи с этим каждый священник должен выходить из положения сам, каждый начинает изобретать собственный выход из создавшейся ситуации.

Если принесли крестить одного младенца или пришли 2-3 взрослых человека, то еще можно спокойно по Требнику совершить чин Крещения. Но если принесли 20 младенцев или пришли 30 взрослых, то естественно, что управиться с ними, совершая все требуемое по чинопоследованию, изложенному в Требнике, очень трудно. Если священник будет буквально исполнять все, потребу­ется несколько часов. Но ведь на практике в московских храмах, скажем, на окраине Москвы, часто бывает, что приносят или приходят креститься (в субботу или в воскресенье) одновременно 70, 100 человек. А вот в Новосибирске (мне приходилось там быть), например, в воскресенье крестят до 600 человек. И это не исключение, это правило. Это значит, что здесь присутствуют сотни крестных, родителей. Все эти люди часто и в храм войти не могут, их нельзя здесь поместить, и устраивается страшный базар, младенцы кричат, их нужно где-то пеленать, где-то раздевать, крестные и родители ничего не понимают, они, как правило, люди не церковные. Какой выход из положения, что делать священнику? Прогнать их всех как людей неготовых, недостойных или пытаться со­вершить над ними чин по Требнику, что почти нереально? Что делать, какой выход? Люди, пришедшие креститься, имеют другую психологию. Они считают, что они пришли, заплатили за крещение, теперь исполняй, что положено, уже оплачено. Ты закуплен и обязан исполнять свое дело, если будешь медлить, то они тебе скажут: "Почему вы, собственно говоря, задерживаете?" Делайте свое дело, за что вам платят, почему я вам обязан отвечать? (Все это мне приходилось слышать лично).

Что дальше? Нет и речи о том, чтобы все молитвы можно было прочитать вслух, потому что стоит такой гвалт, что своего голоса не слышно. Поэтому ввели такую практику, что молитвы, которые являются спасительными, которые предназначены для того, чтобы крещаемый или крестный их слышали и молились, читают про себя. Священник прочитывает их иногда заранее, потому что все равно донести их до крещаемых никакой возможности нет. Дальше бегом помазывают всех младен­цев и крещаемых, и начинается само крещение,как некий бой, потому что нужно этих младенцев быстро схватить, окунуть три раза в купель и вручить крестному, который не знает, как брать его. Обычно храмы закрывают в этот момент, и там батюшка "погибает". Но когда священник сталкива­ется с такими трудностями и ищет выход из положения, то он приходит постепенно к мысли, что указания Требника устарели, все это неприложимо к нашей жизни.

Как видите, проблема существует в том, как же нам нормализовать нашу церковную практику. К сожалению, это сделать трудно еще и потому, что приходят люди, которые не могут ответить на вопрос, верят ли они в Бога, тем более не могут ответить на вопрос, для чего они пришли креститься. Мы спрашиваем их, что они хотят получить в Таинстве Крещения, в ответ, как правило, мы слышим:

"Чтобы мне не болеть", или, "Чтобы меня охраняла какая-нибудь сила", или, например, "Я хочу выйти замуж, мой жених крещеный и он на мне, некрещеной, не хочет жениться". Но мы никогда не услышим: "Я пришел креститься, потому что я поверил в Бога я полюбил Его, хочу жить с Богом, хочу стать чадом Церкви, я хочу родиться в новую жизнь с Богом". Этого мы практически не услышим от тех, кто приходит сегодня креститься или крестить своих младенцев. Про младенцев говорят: "Хочу, чтобы его что-то охраняло, чтобы он не болел, чтобы он был счастливым", только не то единственное, что должна сказать мать: "Хочу отдать его Богу, хочу, чтобы он был чадом Божиим, чадом Церкви и отныне жил бы для Бога". Этого нет, и поэтому задача священника очень трудна. Ограничиться просто совершением даже полного чина, предусмотренного Требником, здесь совершенно недостаточно. Приходящий к Крещению не понимает даже смысла происходящего, смысла того, что здесь совершается и для чего совершается, и для чего крещение вообще существует. Он никогда не читал Евангелие, он не знает ничего ни о Святой Троице, ни о каких других догматах Церкви, он, может быть, не ответит вам, кто такой Христос, часто даже не умеет перекреститься. Чего мы добьемся, если даже полностью совершим над ним чин Крещения. Тем не менее вся наша исторически создавшаяся ситуация приводит к тому, что священник, может быть, вначале ревност­ный и желающий совершить все благоговейно, со временем настолько как бы вынужденно привы­кает к механическому совершению треб (потому что он должен успеть вовремя, потому что он не может прогнать этих людей), что он начинает более или менее формально, более или менее сокращенно как-то манипулировать всем тем, что в его распоряжении находится. Получаются от этого страшные беды. Мне тоже приходилось слышать о таком тяжелом случае, когда пришел в храм мальчик 12-ти лет, родители которого были неверующие, и вся семья была неверующая. Каким-то образом он сам захотел пойти в храм. Увидев храмовую красоту, услышав молитвы, службу, он захотел креститься и стать верующим. Священник сказал ему: "Иди, я сейчас тебя покрещу". И за 10-15 минут вместе с другими он его покрестил, очень быстро и формально. Мальчик ничего не понял, ни одного слова, священник не приласкал его, не объяснил ничего, просто покрестил и все. И мальчик сказал: "Правильно говорят, что все попы обманщики". Ушел и с тех пор не пришел. Совершенно естественно, что такой формализм отпугивает не только детей, но и взрослых утверж­дает человека в мысли, что в Церкви нет ничего подлинного, нет ничего духовного, здесь нет жизни. Всякий формализм, всякая буква есть лишь одна форма. Формализм нигде не терпим, тем более в этом первом шаге церковной жизни, когда начина