Проблема “нормального” характера

 

 

Как и полагается, следует начать с определения ха­рактера. Однако этого нельзя сделать без некоторых. предварительных замечаний.

Дело в том, что “характер” трактуется в психо­логии далеко не однозначно. Выше уже обсуждались трудности различения характера и темперамента. Еще больше спорных вопросов возникает при попытке раз­вести понятия “характер” и “личность”.

В психологической литературе можно найти все­возможные варианты соотнесения этих двух понятий: характер и личность практически отождествляются, т. е. эти термины употребляются как синонимы; харак­тер включается в личность и рассматривается как ее подструктура; наоборот, личность понимается как специфическая часть характера; личность и характер рассматриваются как “пересекающиеся” образования.

Избежать смешения понятии характера и.лично­сти можно, если придерживаться более узкого их толко­вания. Представление о личности в узком смысле было уже разобрано в начале предыдущей лекции. Более специальное понимание характера также существует и я собираюсь вас с ним познакомить.

Характер в узком смысле слова определяется как совокупность устойчивых свойств индивида, в которых выражаются способы его поведения и способы эмоцио­нального реагирования.

При таком определении характера его свойства, так же как и свойства темперамента, могут быть отнесе­ны к формально-динамическим особенностям. поведе­ния. Однако в первом случае эти свойства, если можно так выразиться, предельно формальны, во втором же они несут признаки несколько большей содержатель­ности, оформленности. Так, для двигательной сферы прилагательными, описывающими темперамент, бу­дут “быстрый”, “подвижный”, “резкий”, “вялый”, а качествами характера — “собранный”, “организован­ный”, “аккуратный”, “расхлябанный”. Для характе­ристики эмоциональной сферы в случае темперамента применяют такие слова, как “живой”, “импульсивный”, “вспыльчивый”, “чувствительный”, а в случае характе­ра — “добродушный”, “замкнутый”, “недоверчивый”. Впрочем, как уже говорилось, граница, разделяющая темперамент и характер, достаточно условна. Гораздо важнее глубже понять различие между характером и личностью (в узком смысле).

Рассмотрим, как употребляются эти понятия в обы­денной речи. Прежде всего обратим внимание на то, как сильно различаются наборы прилагательных, ко­торые применяют для описания личности и характера. Говорят о личности “высокой”, “выдающейся”, “твор­ческой”, “серой”, “преступной” и т. п. В отношении ха­рактера используются такие прилагательные, как “тя­желый”, “жестокий”, “железный”, “мягкий”, “золо­той”. Ведь мы не говорим “высокий характер” или “мягкая личность”.

Таким образом, анализ житейской терминологии по­казывает, что налицо разные образования. Но еще бо­лее убеждает в этом следующее соображение: когда даются оценки характера и личности одного и того же человека, то эти оценки могут не только не совпадать, до и быть противоположными по знаку.

Вспомним для примера" личности выдающихся лю­дей. Возникает вопрос: известны ли истории великие люди с плохим характером? Да сколько угодно. Суще­ствует мнение, что тяжелым характером отличался Ф. М. Достоевский, очень “крутой” характер был у И. П. Павлова. Однако это не помешало обоим стать выдающимися личностями. Значит, характер и личность далеко не одно и то же.

Интересно в связи с этим одно высказывание П. Б. Ганнушкина. Констатируя тот факт, что высо­кая одаренность часто сочетается с психопатией, он пишет, что для оценки творческих личностей недостат­ки их характера не имеют значения. “Историю, — пишет он,—интересует только творение и главным об­разом те его элементы, которые имеют не личный, инди­видуальный, а общий, непреходящий характер” [25, с. 267].

Итак, “творение” человека есть по преимуществу выражение его личности. Потомки используют резуль­таты деятельности личности, а не характера. А вот с ха­рактером человека сталкиваются не потомки, а непо­средственно окружающие его люди: родные и близкие, друзья, коллеги. Они несут на себе бремя его харак­тера. Для них, в отличие от потомков, характер че­ловека может стать, и часто становится, более значи­мым, чем его личность.

Если попытаться совсем кратко выразить суть раз­личий между характером и личностью, то можно ска­зать, что черты характера отражают то, как действует человек, а черты личности—то, ради чего он дейст­вует. При этом очевидно, что способы поведения и на­правленность личности относительно независимы: при­меняя одни и те же способы, можно добиваться раз­ных целей и, наоборот, устремляться к одной и той же цели разными способами.

Теперь обратимся к описаниям характера и к об­суждению основных проблем, которые поднимались в связи с ними.

Наиболее интересные и жизненно правдивые опи­сания характера (известные как “типологии характе­ра”) возникли в пограничной области, на стыке двух дисциплин: психологии и психиатрии. Они принад­лежат талантливым клиницистам, которые в своих типологиях обобщили многолетний опыт работы с лю­дьми—опыт наблюдения за их поведением, изучения их судеб, помощи им в жизненных трудностях. Здесь встречаются такие имена, как К. Юнг, Э. Кречмер, П. Б. Ганнушкин, К. Леонгард, А. Е. Личко и др.

Первые работы этого, направления содержали не­большое число типов. Так, Юнг выделил два основных типа характера: экстравертированный и интровертированный; Кречмер также описал всего два типа: цик­лоидный и шизоидный. Со временем же число типов увеличилось. У Ганнушкина мы находим уже порядка семи типов (или “групп”) характеров; у Леонгарда и Личко—десять-одиннадцать. Немного позже я познакомлю вас более подробно с одной из самых последних типологий, принадлежащих А. Е. Личко [62; 63]. Я выбрала ее потому, что, во-пер­вых, в ней ассимилированы основные идеи предшеству­ющих типологий, во-вторых, она самая дифференциро­ванная, т. е. содержит наибольшее число типов, нако­нец, что очень важно, она заключает в себе описания также нормальных, а не только патологических харак­теров (как это имеет место, например, у Ганнушкина).

Однако сначала остановлюсь на вопросе о различ­ной Степени выраженности характера.

Практически все авторы типологий подчеркивали, что характер может быть более и менее выражен. Пред­ставьте себе ось, на которой изображена интенсивность проявлений характеров. Тогда на ней обозначатся сле­дующие три зоны (рис. 14): зона абсолютно “нормальных” характеров ­

зона выраженных характеров (они получили название акцентуаций) и зона сильных откло­нений характеров, или психопатии. Первая и вторая зоны относятся к норме (в широком смысле), третья— к патологии характера. Соответственно, акцентуации характера рассматриваются как крайние варианты нормы. Они, в свою очередь, подразделяются на яв­ные и скрытые акцентуации.

 

Различение между патологическими и нормальны­ми характерами, включающими акцентуации, очень важно. По одну сторону черты, разделяющей вторую и третью зоны, оказываются индивиды, подлежащие ведению психологии, по другую—малой психиатрии. Конечно, “черта”, эта размыта. Тем не менее сущест­вуют критерии, которые позволяют ее приблизитель­но локализовать на оси интенсивности характеров.

Таких критериев три, и они известны как критерии психопатий Ганнушкина — Кербикова.

Характер можно считать патологическим, т. е. расценивать как психопатию, если он относительно ста­билен во времени, т. е. мало меняется в течение жизни. Этот первый признак, по мнению А. Е. Личко, хорошо иллюстрируется поговоркой: “Каков в колыбельке, та­ков и в могилку”.

Второй признак—тотальность проявлений характе­ра: при психопатиях одни и те же черты характера об­наруживаются всюду: и дома, и на работе, и на отды­хе, и среди знакомых,, и среди чужих, короче говоря, в любых обстоятельствах. Если же человек, предполо­жим, дома один, а “на людях” — другой, то он не пси­хопат.

Наконец, третий и, пожалуй, самый важный' при­знак психопатий—это социальная дезадаптация. По­следняя заключается в том, что у человека постоянно возникают жизненные трудности, причем эти трудно­сти испытывает либо он сам, либо окружающие его люди, либо и тот и другие вместе. Вот такой простой житейский и в то же время вполне научный крите­рий.

С целью подробного знакомства со всеми типами патологических характеров я отсылаю вас к замеча­тельной работе П. Б. Ганнушкина “Клиника психопа­тий, их статика, динамика, систематика” (1933), кото­рая явилась обобщением более чем тридцатилетнего его. клинического опыта. Эту работу Ганнушкина, по-моему, должен прочесть каждый психолог, и чем рань­ше, тем лучше. Она очень обогатит вас и в профес­сиональном и в житейском смысле.

Остановлюсь для примера на двух типах психопа­тий, описанных Ганнушкиным.

Первый тип принадлежит к астенической группе. Эта группа включает две разновидности (частные ти­пы): неврастеников и психастеников. Их общие свой­ства — тговмшемная чувствительность и быстрая истощаемость. Они возбудимы и истощаемы в нервно-психическом смысле.

В случае неврастении сюда добавляются еще неко­торые соматические расстройства: человек жалуется на периодически возникающие неприятные ощущения, боли, покалывания, плохую работу кишечника, плохой сон, усиленное сердцебиение и т. и. Все эти непо­ладки в работе организма имеют психогенную приро­ду, заметная органическая основа их, как правило, отсутствует. Они возникают по причине слишком по­вышенного внимания неврастеника к отправлениям сво­его, организма. Тревожно вчувствываясь в них, он еще более их расстраивает.

Теперь о трудностях в социальной жизни. Слабость и истощаемость астеников приводит к тому, что их деятельность, как правило, оказывается малоэф­фективной. Они плохо преуспевают в деле, не занима­ют высоких постов. Из-за частых неудач у них раз­вивается низкая самооценка и болезненное самолюбие, Их притязания обычно выше, чем их возможности. Они тщеславны, самолюбивы и в то же время не мо­гут достичь всего того, к чему стремятся. В результа­те у них образуются и усиливаются такие черты харак­тер, как робость, неуверенность, мнительность.

У психастеников нет соматических расстройств, зато добавляется другое качество — боязливость, нереши­тельность, сомнения во всем. Они сомневаются относи­тельно настоящего, будущего и прошлого. Часто их одо­левают ложные опасения за свою жизнь и за жизнь близких. Им очень трудно начать какое-то дело: они при­нимают решение, потом отступают, снова собираются с силами и т. д. Им трудно принимать решения потому, что они сомневаются в успехе любого задуманного дела.

С другой стороны, если уж психастеник что-то ре­шил, то должен осуществить это сразу; иными словами, он проявляет крайнюю нетерпеливость. Постоянные сом­нения, нерешительность и нетерпеливость, вот такое па­радоксальное сочетание свойств. Однако оно имеет свою логику: психастеник торопит события потому, что опа­сается, как бы что-нибудь не помешало совершить заду­манное; иными словами, нетерпеливость происходит из той же неуверенности.

Таким образом, астеники в основном сами страдают от своего характера. Но у них есть некоторые особен­ности, которые заставляют страдать окружающих близ­ких. Дело в том, что мелкие обиды, унижения и уколы самолюбия, которых много в жизни астеника, накапли­ваются и требуют выхода. И тогда они прорываются в виде гневных вспышек, приступов раздражения. Но это случается, как правило, не среди чужих людей—там астеник предпочитает сдерживаться, а дома, в кругу близких. В результате робкий астеник может стать на­стоящим тираном семьи. Впрочем, эмоциональные взры­вы быстро сходят на нет и кончаются слезами и рас­каянием.

П. Б. Ганнушкин не приводит примеров конкретных людей — носителей патологических характеров. Однако приобретать опыт в распознавании резко выраженных черт и типов характеров в их жизненных проявлениях очень важно. Поэтому в порядке упражнения разберем один образ из художественной литературы.

В романе Ф. М. Достоевского “Идиот” есть персо­наж, который, как мне кажется, обнаруживает многие черты психастеника. Это Гавриил Ардалионович Иволгин, или просто Ганя, как его называют в романе.

Ганя — мелкий чиновник он служит секретарем у генерала Епанчина. Уже с самого начала Достоевский дает нам почувство­вать какое-то внутреннее напряжение, присущее этому герою. Так, при первом знакомстве с ним князю Мышкину показалось, что улыбка Гани слишком тонка, а взгляд—неестественен. “Он, долж­но быть, когда один, совсем не так смотрит и, может быть, никогда не смеется”, — подумал князь [35, т. 8, с. 21].

И действительно, внутренний мир Гани — клубок мелких страс­тей, противоречий, неудовлетворенных желаний. Он очень тщесла­вен, считает, что заслуживает положения гораздо более высокого, чем то, которое занимает. Ради этого он как будто соглашается же­ниться на Настасье Филипповне за крупную сумму денег, которую предлагает ему генерал. Однако решение это далеко не окончатель­ное. Он весь в сомнениях. В мучительных колебаниях он проводит два месяца и в последний день, когда должен дать окончательный ответ, говорит генералу, что да, он согласен, генеральше —"что нет, никогда этого не сделает, а Аглае пишет, что по первому ее слову он порвет этот договор окончательно.

Одновременно Ганя подозревает, что Настасье Филипповне из­вестны его истинные мотивы, что она смеется над ним, презирает его и, более того, будто бы что-то против него замышляет.

В эти же два месяца ему рисуются и снятся мучительные сцены встречи Настасьи Филипповны с его матерью и сестрой. Заме­тим, что это сны по поводу предстоящего будущего. “Может быть, — замечает Достоевский,—он безмерно преувеличивал беду; но с тщеславными людьми всегда так бывает” [35, т. 8, с. 90].

В обществе генерала, членов его семьи, других лиц из высшего света Ганя сдержан, приличен, вежлив. Однако маска светских манер слетает с него, когда он остается один или в обществе князя, которого он ни во что не ставит. Так, получив презрительный ответ от Аглаи, он устраивает в присутствии князя гневную сцену: “А! так вот как1 — скрежетал он <...> — А1 Она в торги не вступает! — так я вступлю! И увидим! <...> В бараний рог сверну! <...>

Он кривился, бледнел, пенился; грозил кулаком” [35, т. 8, с. 74].

В доме он деспот, не желающий считаться с.чувствами, инте­ресами и даже мольбами матери и сестры.

Однако острые сцены не для него. Дав князю пощечину, он тут же сникает, теряется, просит прощения. При словах князя о Рого­жине, что такой, пожалуй, женится, а потом через неделю зарежет, он так вздрагивает, что князь отшатывается от него. Наконец, в одной из кульминационных сцен романа, когда Настасья Филиппов­на бросает в огонь принесенные ей Рогожиным 100 тысяч, Ганя падает в обморок.

Итак, в образе Гани заключены многие черты, харак­терные для лиц астенического типа: болезненное само­любие, тщеславие, сомнения, нерешительность, гневные вспышки в кругу близких и робость на людях, мнитель­ность, тревога и мрачное фантазирование по поводу бу­дущих событий, нервная слабость и истощаемость.

Рассмотрим еще один тип психопатий— эпилептоидный.

Характерные признаки лиц этого типа, по Ганнушкину,—крайняя раздражительность, доходящая до при­ступов ярости и гнева; периодические расстройства настроения с примесью тоски, страха, гнева и, наконец, определенные моральные дефекты.

Эта формула раскрывается П. Б. Ганнушкиным в следующих содержательных характеристиках. Эпилептоиды — люди, которые крайне эгоистичны, напряженно деятельны, настойчивы и очень аффективны. Это страст­ные любители острых ощущений. Они склонны к образо­ванию сверхценных идей. Одновременно у них может наблюдаться скрупулезная мелочность, педантизм, ско­пидомство. Им свойственны также лицемерие и ханже­ство.

Во всех проявлениях эпилептоидов содержатся элементы раздражительности, озлобленности, гнева. Этот постоянный аккомпанемент их жизни делает их чрезвы­чайно тяжелыми для окружающих и близких. Они аг­рессивны, мелкообидчивы, придирчивы, готовы все критиковать и исправлять, крайне злопамятны и мсти­тельны. Они также склонны к насильственным действи­ям, в результате чего оказываются иногда на скамье подсудимых:

Физиологическую основу эпилептоидного характера, по предположению Ганнушкина, составляют сила при­митивных влечений, с одной стороны, и вязкость нерв­ных процессов — с другой.

Разберем пример эпилептоидного характера из того же романа Ф. М. Достоевского. Им может служить об­раз Парфена Рогожина.

Рогожин в каком-то смысле антипод Гане. Это человек без ко­лебаний и сомнений, без размышлений, человек одной страсти. Его страсть к Настасье Филипповне зарождается с первого взгляда. “Я тогда... через Невский перебегал, — рассказывает он князю, — а она из магазина выходит, в карету садится. Так меня тут и Про­жгло” [35, т. 8, с. II]. И дальше, на протяжении всего романа он добивается Настасьи Филипповны, сметая все на своем пути.

Что он делает на следующий день? Тратит 10 тысяч отцовских денег, чтобы купить ей серьги. Причем отец-скопидом держал своих детей “в смазанных сапогах, да на постных щах” и не только за 10 тысяч, а и за 10 целковых мог сжить со свету.

В острых ситуациях Рогожин как рыба в воде. Возьмем ту же сцену с горящими тысячами. Достоевский использует ее (и это его любимый прием) для прояснения -характеров сразу многих персо­нажей.

Посмотрите, кто как ведет себя: астеник Ганя падает в обмо­рок; Настасья Филипповна стоит с “раздувающимися ноздрями и мечет огненные взгляды”; Лебедев ползает на коленях, умоляя раз­решить ему самому залезть в камин и положить седую голову на пачку денег; Птицын — бледный, дрожит, не в силах отвести взгля­да от денег; князь наблюдает все в грустной задумчивости. Рого­жин же обратился в один неподвижный взгляд, прикованный к Настасье Филипповне. Он упивался и был на седьмом небе: “Вот это так королева!—повторял он поминутно <...>—Вот это так по-нашему! <...> Ну кто из вас, мазурики, такую штуку сделает, а?” [35, т. 8, с. 146].

Рогожин крайне эгоистичен. Добиваясь Настасьи Филипповны, он не считается с ее чувствами, с ее растерзанным внутренним ми­ром, с ее отчаянием. “Ты вот жалостью,, говоришь, ее любишь,—за­мечает он князю. — Никакой такой во мне нет к ней жалости” [35, т. 8, с. 174]. Он знает, что выйти за него Настасье Филипповне все равно что в воду и даже хуже. И тем не менее упорно преследу­ет ее.

Его страсть постоянно окрашивается злобой и гневом. Он сжи­мает кулаки на всех возможных или воображаемых соперников. Выслеживает князя — тот постоянно ловит его тяжелый, горячеч­ный взгляд в толпе на вокзале, на улице, в парке.

“Я, — признается князю Рогожин, — как тебя нет перед мною, то тотчас же к тебе злобу и чувствую... Так бы тебя взял и от­равил чем-нибудь!” [35, т. 8, с. 174].

Кончается тем, что Рогожин выходит на князя с ножом и только чудом тот остается жив. Эти насильственные действия рас­пространяются и на Настасью.Филипповну. Психологического наси­лия, о котором только что говорилось, ему недостаточно; в один прекрасный день он избивает ее, а в конце концов убивает.

Итак, в характере Рогожина выступают следующие “хрестоматийные” черты эпилептоида: склонность к об­разованию сверхценных идей; сила примитивных влече­ний; “воля, питаемая неистощимым аффектом”; край­ний эгоизм; пренебрежение к чувствам и интересам ок­ружающих;. гневливость, злобность, мстительность, склонность к насильственным действиям, вплоть до “скамьи подсудимых”.

Теперь прейдем к акцентуациям характера. Повто­рю еще раз, акцентуации—это крайние варианты нор­мальных характеров. В то же время отклонения акцен­туаций от средней нормы также порождают для их но­сителей (хотя и не в столь сильной степени, как при психопатиях) некоторые проблемы и трудности. Вот по­чему как сам термин, так и первые исследования акцен­туированных характеров появились в работах психиат­ров. Однако не в меньшей, а может быть в большей мере проблема акцентуированных характеров относится к общей психологии. Достаточно сказать, что больше по­ловины Подростков, обучающихся в обычных средних школах, имеют акцентуированные характеры.

В чем же отличие акцентуаций характера от психо­патий? Это важный вопрос, в котором следует разоб­раться, так как он связан с различием патологии и нормы.

В случае акцентуаций характера может не быть ни одного из перечисленных выше признаков психопатий, по крайней мере никогда не присутствуют все три приз­нака сразу. Отсутствие первого признака выражается в том, что акцентуированный характер не проходит “крас­ной нитью” через всю жизнь. Обычно он обостряется в подростковом возрасте, а с повзрослением сглаживает­ся. Второй признак — тотальность — также не обяза­телен: черты акцентуированных характеров проявляют­ся не в любой обстановке, а только в особых условиях. Наконец, социальная дезадаптация при акцентуациях либо не наступает вовсе, либо бывает непродолжитель­ной. При этом поводом для временных разладов с собой и с окружением являются не любые трудные условия (как при психопатиях), а условия, создающие, нагрузку на место наименьшего сопротивления характера.

Введение понятия “места наименьшего сопротивле­ния” (или “слабого звена”) характера, а также описа­ние этих мест применительно к каждому типу—важный вклад в психологическую теорию характера. Он имеет также неоценимое практическое значение. Слабые ме­ста каждого характера надо знать, чтобы избегать не­правильных шагов, излишних нагрузок и осложнений в семье и на работе, при воспитании детей, организации собственной жизни и т. п.

Немного позже я приведу примеры “слабых мест” отдельных характеров. Но сначала перечислю типы акцентуаций. Они в основном совпадают с типами психо­патий, хотя их список шире.

А. Е. Личко выделяет следующие типы акцентуаций: гипертимный, циклоидный, лабильный, астено-невротический, сензитивный, психастенический, шизоидный, эпилептоидный, истероидный, неустойчивый и конформный.

Как и в случае психопатий, различные типы могут сочетаться, или смешиваться, в одном человеке, хотя сочетания эти не любые.

Приведу краткие описания двух типов акцентуаций, заимствуя их из работы А. Е. Личко [62].

“Гипертимный тип. Отличается почти всегда хорошим, даже слег­ка приподнятым настроением, высоким жизненным тонусом, брыз­жущей энергией, неудержимой активностью. Постоянно стремление к лидерству, притом неформальному. Хорошее чувство нового соче­тается с. неустойчивостью интересов, а большая общительность—с неразборчивостью в выборе знакомств. Легко осваиваются в незна­комой обстановке <...>, Присущи переоценка своих возможностей и чрезмерно оптимистические планы на будущее. Короткие вспышки раздражения бывают вызваны стремлением окружающих подавить их активность и лидерские тенденции” [62, с. 86].

“Шизоидный тип. Главными чертами являются замкнутость и недостаток интуиции в процессе общения. Трудно устанавливают неформальные эмоциональные контакты, эта неспособность неред­ко тяжело переживается. Быстрая истощаемость в контакте побуж­дает к еще большему уходу в себя. Недостаток интуиции проявля­ется неумением понять.чужие переживания, угадать желания дру­гих, догадаться о невысказанном вслух. К этому примыкает недо­статок сопереживания. Внутренний мир почти всегда закрыт для других и заполнен увлечениями и фантазиями, которые предназна­чены только для самих себя и служат утешению честолюбия или носят эротический характер. Увлечения отличаются силой, постоян­ством и нередко необычностью, изысканностью. Богатые эротические фантазии сочетаются с внешней асексуальностью. Алкоголизация и делинквентное поведение встречаются довольно редко” [62, C.87—88J:

Для подробного знакомства с каждым типом отсылаю вас к монографии А. Е. Личко [63], а теперь о “сла­бых местах” характеров, также на примерах.

Какие ситуации тяжелы для гипертимов? Те, где строго регламентируется их поведение, где нет свободы для проявления инициативы, где есть монотонный труд или вынужденное бездействие. Во всех этих ситуациях гипертимы дают взрывы или срывы. Например, если у подростка такого типа слишком опекающие родители, которые контролируют каждый его шаг, то очень рано он начинает протестовать, давать острые негативные ре­акции вплоть до побегов из дома.

Для лиц с шизоидной акцентуацией труднее всего вступать в эмоциональные контакты с людьми. Поэтому они дезадаптируются там, где нужно неформально об­щаться (что как раз очень подходит гипертиму). Поэто­му им не следует поручать, например, роль организатора нового дела: ведь это потребует от него установления многих связей с людьми, учета их настроений и отно­шений, тонкой ориентировки в социальной обстановке, гибкости поведения и т. п. Еще представители этого ти­па не переносят, когда им “лезут в душу”, они особен­но нуждаются в бережном отношении к их внутреннему миру.

Для истероидного акцентуанта труднее всего пере­носить невнимание к его особе. Он стремится к похва­лам, славе, лидерству, но скоро теряет в результате де­ловой незрелости позиции и тогда очень страдает. Ос­тавить в покое шизоида или психастеника можно, а иногда даже и нужно; сделать то же с истероидом — значит создать ситуацию психологического дискомфорта и даже стресса.

Из приведенных примеров видно, насколько различ­ны и иногда даже качественно противоположны “слабые звенья” разных типов характера, как, впрочем, и их сильные стороны. Знание этих слабых и сильных сторон совершенно необходимо для осуществления индивиду­ального подхода к человеку.

Перейдем к обсуждению некоторых теоретических проблем психологии характера. При этом сведения, заключенные в типологиях характера, послужат нам важ­ной эмпирической основой.

В психологии давно стоит проблема биологических основ характера. Она обсуждается, условно говоря, в более слабой и в более сильной формах. В “слабом” ва­рианте речь идет именно о биологических, или физиоло­гических, основах характера; в более “сильном” вариан­те предполагаются генетические основы характера. Ведь, как вы уже знаете, все генотипическое есть одновремен­но и биологическое, но не все биологическое имеет генотипическую природу.

Рассмотрим эту проблему сразу в более сильной фор­мулировке: существуют ли генетические основы харак­тера?

Понимая характер в узком смысле, можно ответить:

да, существуют. В качестве доказательства этого вывода

в научной литературе приводятся следующие факты: сходство характеров, прослеженное в родословных ли­ниях многими авторами; связь характера, особенно в его патологических формах, с телесной конституцией (Кречмер, Шелдон и др.); раннее появление и стабиль­ность свойств аномальных характеров в течение жизни;

наконец, результаты исследований нормальных харак­теров с применением близнецового метода.

В одном из таких исследований сопоставлялись не­которые черты характера однояйцевых близнецов, раз­лученных в раннем детстве и воспитанных врозь, и сиблингов, воспитывавшихся вместе. Результаты оказались следующими (см. табл. 3, цит. по [89]).

Таблица 3

Коэффициенты корреляции свойств характера внутри пар близнецов и сиблингов

Как видно, сиблинги показали удивительно низкую корреляцию, однояйцевые близнецы—достаточно высо­кую. Эту сильную разницу в результатах можно объяс­нить общей генетической основой характера у однояйце­вых близнецов.

Констатация генетических и даже просто биологиче­ских основ характера часто вызывает некорректную кри­тику. Упреки обычно сводятся к двум пунктам: проис­ходит якобы биологизация личности и якобы утвержда­ется генетическая предопределенность свойств личности и ее судьбы.

Рассмотрим оба эти пункта критики, чтобы правиль­но сориентироваться во всей проблеме в целом.

Относительно первого пункта. В действительности, когда речь идет о биологических или генетических осно­вах индивидуальности, то эти “основы” обсуждаются в отношении характера, а не личности, а если говорить более точно, то в отношении темперамента. Сошлемся на самого “ярого конституционалиста” Э. Кречмера, кото­рый пишет, что именно темпераменты составляют ту часть психического, которая “...стоит в корреляции со строением тела” [45, с. 246]. В характер же, по его сло­вам, входят также “...экзогенные факторы, особенно ре­зультаты воспитания и среды, чуждые понятию консти­туции” [45, с. 245]. Из приведенных слов видно, что точ­ка зрения Э. Кречмера практически ничем не отличает­ся от понимания темперамента как генотипа и характера как фенотипа, предложенного И. П. Павловым.

Если признать, что биологические, и даже генотипические свойства организма определяют темперамент, а последний составляет “основу” характера, то естествен­но рассматривать определенные свойства организма как органическую базу характера. При этом, имея в виду опосредствование условиями жизни, правильнее было бы говорить о них как о биологических или генотипических, предпосылках характера.

Нужно заметить, что авторы типологий обращают большое внимание на выделение базовых “измерений” характера, или свойств темперамента, отличающих каж­дый тип. (Примерами могут служить эмоциональная теплота циклоидов и холодность шизоидов, повышенная чувствительность и истощаемость астеников, сила вле­чений и вязкость аффектов эпилептоидов и др.). Про­водя такую работу, психологи оказывают неоценимую услугу физиологам, подсказывая, в каких структурах и функциях следует искать биологические корреляты ос­нов характера.

Что касается второго пункта критики, то нужно со всей определенностью сказать, что признание генетиче­ских предпосылок характера ни в коем случае не озна­чает утверждение его генетической предопределенно­сти. Согласно положениям современной генетики насле­дуется лишь “норма реакции”, т. е. набор различных способов реагирования на средовые влияния. То, как оформятся генетические предпосылки в реальные психо­логические признаки или свойства, зависит от взаимо­действий этих предпосылок и условий среды. Поэтому при обсуждении проблемы -формирования характера нельзя сбрасывать со счетов ни генетический, ни средовой факторы.

И действительно, изучение крайних аномалий характера заставляет предположить, что в ряде случаев от­носительно больший вклад в оформление аномалий вно­сит генотипический фактор, в других случаях— средовой фактор.

Так в психиатрической литературе описаны “истин­ные”, или “ядерные”, психопатии, в происхождении ко­торых решающая роль отводится неблагоприятной на­следственности. В этих случаях удается установить на­личие того же типа характера у родителей, сибсов и у родственников по боковым линиям. Отмечается также раннее проявление аномалий характера и их относитель­ная неизменность в течение жизни. Наконец, установле­но, и это важно подчеркнуть, что психопатии могут воз­никать даже при самых благоприятных условиях воспи­тания [105].

Вместе с тем известны случаи прямо противополож­ного смысла: к формированию психопатий могут приве­сти исключительно тяжелые социальные условия при совершенно нормальном исходном фоне. Ту же роль мо­гут сыграть биологически вредные средовые воздейст­вия (мозговые травмы, инфекции), особенно пришед­шиеся на пренатальный, натальный и ранний постнатальный периоды [40; 105].

Наконец, среднее положение занимают случаи (их большинство), при которых, по словам А. Е. Личко, “се­мена дурных средовых воздействий упали на подходя­щую для них эндогенно подготовленную почву” [63, с. 19], т. е. при генетической предрасположенности ребе­нок оказывается в условиях неблагоприятного воспита­ния, что и приводит к заострению определенных черт характера. Итак, анализ проблемы “биологических ос­нов характера”, приводит нас к следующим выводам.. Во-первых, детерминанты свойств характера следует искать как в особенностях генотипического фона, так и в особенностях средовых воздействий. Во-вторых, сте­пень относительного участия генотипических и средовых факторов в формировании характера может быть очень различной. В-третьих, генотипические и средовые влия­ния на характер могут, так сказать, алгебраически сум­мироваться: при неблагоприятном сочетании обоих фак­торов развитие характера может дать сильные степени-отклонения вплоть до патологических форм; при благо­приятном сочетании даже сильная генотипическая пред­расположенность к аномалии может не реализоваться или по крайней мере не привести к патологическим отклонениям характера.

Все эти выводы очень важны для психологии. В ча­стности, они заставляют выдвинуть как очень актуаль­ную задачу ранней диагностики отклонений характера у детей и изучения специальных условий воспитания, учи­тывающих и, возможно, корригирующих эти отклоне­ния.

Остановлюсь несколько более подробно на вопросе формировании характера.

Каждый тип характера—это не случайный конгло­мерат свойств, в их сочетаниях проступает определен­ная закономерность, или “логика”. Прослеживание этой логики — важная задача психологических исследований, решение которой продвинуто, к сожалению, далеко не достаточно.

Замечу, что одним из неожиданных препятствий здесь стало распространение модного типа исследований — так называемых корреляционных, или фактор­ных, исследований “черт личности” [74].

Суть их состоит в том, что с помощью специальной математической процедуры (факторного анализа) на большом числе испытуемых устанавливается, какие чер­ты личности в среднем сильно коррелируют между со­бой (положительно или отрицательно), а какие—cлaбо. В переводе на эмпирический язык положительно коррелирующие черты—это те, которые чаще сочетаются в одном человеке. Например, в исследовании В. Шелдона было установлено, что если человек обнаруживает лю­бовь к комфорту, то он с большой вероятностью будет отличаться хорошим аппетитом, приветливостью, кон­тактностью, жаждой похвалы и одобрения. А вот тре­вожности, как правило, у него не будет: любовь к ком­форту и тревожность дают высокую отрицательную кор­реляцию.

Таким образом, процедура факторного анализа поз­воляет выделять “гроздья” черт, чаще всего сочетаю­щихся друг с другом. Однако она, по существу, снима­ет вопрос о том, почему такие-то черты сочетаются меж­ду собой часто, а другие — редко или вовсе не встреча­ются в одном индивиде. Психолог получает лишь гото­вый количественный ответ: вероятность сочетаний опре­деленных свойств, и все. Для выявления же причин та­кого результата нужны совсем другие методы, а именно качественный анализ жизненных ситуаций и механизмов поведения.

Приведу на этот счет высказывание американского психолога Г. Олпорта: современный психолог, пишет он, “обычно находит безопасное убежище в чащобах стати­стической корреляции... Будучи запуганы инструментами естественных наук, многие психологи отвергают более тонкий регистрирующий инструмент, специально пред­назначенный для сопоставления и правильной группи­ровки фактов,—свой собственный разум” [82,-с. 212— 213].

Можно с уверенностью сказать, что именно этот “ин­струмент” не отвергали авторы клинических исследова­ний характера, и в их работах можно найти интересные идеи относительно путей и способов образования свойств характера на базе его первичных “измерений”.

Один из этих примеров мы фактически уже разобра­ли, обсуждая свойства характеров астенической группы.

Исходная чувствительность и истощаемость астеника, как это показал П. Б. Ганнушкин, постепенно приводят к наслоению целого комплекса дополнительных свойств.

Из-за быстрой истощаемости и утомляемости астеник действует малоэффективно. Малая успешность его дея­тельности, на фоне повышенной чувствительности тяже­ло им переживается. Это приводит к формированию чув­ства неполноценности, робости, застенчивости, депрессивности и в то же время обостряет самолюбие. В ре­зультате процесс развивается дальше. Сочетание низ­кой оценки себя и болезненного самолюбия порождают напряженность и подозрительность: человеку начинает казаться, что окружающие следят за ним, смеются над ним. Иногда в порядке компенсации он начинает вести себя развязно и заносчиво.

Другой пример, также из Ганнушкина, касается аутизма шизоида. Аутизм не является в полной мере исходным свойством шизоида: он формируется и уси­ливается в процессе жизни.

На самом деле шизоид, как и любой другой человек, время от времени пытается войти в эмоциональные кон­такты с окружающими, поделиться своими переживания­ми. Однако ввиду парадоксальности его эмоциональной сферы (одновременно раздражительности и холодности) он не находит понимания. В результате он замыкается и уходит в себя. Отмечаемые “аристократическая сдержанность”, “холодность”, “чопорность” и “сухость” шизоида являются скорее вторичными свойствами —сред­ствами, которые он “наработал”, чтобы отдалиться от окружающих и тем самым защитить себя от эмоциональ­ных травм.

Можно напомнить еще один пример из работы К. Юнга [133]. На этот раз пример своеобразного “за­колдованного круга”, в который попадает экстраверт. Ему свойственна -повышенная экспрессия в выражении эмоций. Однако она обычно дает обратный эффект: вы­зывает недоверие окружающих по отношению к переда­ваемым эмоциям и ослабление эмоциональных контак­тов. Экстраверт реагирует на такое ослабление еще большей экзальтацией поведения.

Приведенными примерами дело, конечно, не ограни­чивается. В описаниях характеров вы сможете найти ответы на многие другие вопросы: почему тревожность сочетается с нетерпеливостью, склонность к образованию сверхценных идей — с гневливостью и мстительностью и т. п. Конечно, здесь широкое поле деятельности и для открытий новых связей и механизмов.

Перейдем к следующему общему вопросу—о соот­ношении характера и личности.. Те представления о характере и личности, которые я с вами разбираю, позволяют не только разделить эти “.образования” в человеке, но и поставить очень важный вопрос об их соотношении.

Этот вопрос можно рассматривать, двигаясь как бы в двух противоположных направлениях. С одной сторо­ны, можно обсуждать участие характера в формирова­нии личности, с другой стороны, можно говорить об об­ратном влиянии личности на характер.

Ответ на первый вопрос в общем виде содержится в формуле А. Н. Леонтьева о том, что индивидные свойст­ва есть условия, или предпосылки формирования лично­сти. Материал типологий характера позволяет содержа­тельно рассмотреть этот тезис..

Однако предварительно сделаю одно замечание.

Практически во всех описаниях типов характера мож­но найти сочетания очень разнородных или, лучше ска­зать, очень разнопорядковых свойств. Попросту говоря, в них содержатся в нерасчлененном виде и свойства ха­рактера, и свойства личности. Приведу примеры.

При характеристике шизоидов Э. Кречмер перечисляет такие формальные, т. е. не зависящие от направ­ленности поведения, свойства (свойства характера), как необщительность, сдержанность, серьезность, боязли­вость, сентиментальность, и, с другой стороны, гораздо более содержательные, мотивационно-личностные чер­ты: “стремление осчастливить людей”, “стремление к до­ктринерским принципам”, “непоколебимая стойкость убеждений”, “чистота воззрений”, “настойчивость в борьбе за свои идеалы” и т: п. [45, с. 235].

В описании паранойяльного типа П. Б. Ганнушкина также можно найти весь диапазон психологических ха­рактеристик—от чисто динамических до мировоззрен­ческих: напряженная аффективность, настойчивость, уп­рямство, агрессивность, злопамятство, самодовольство, эгоизм, убежденность в особом значении собственной личности. Примеры эти можно умножить. “Разнопоряд-ковость” черт, входящих в описания типов характера, вообще говоря, вполне естественна. Более того, они сви­детельствуют о полноте и непредвзятости восприятия их авторами психологических обликов людей. Однако эти целостные картины нуждаются в расчленяющем ана­лизе. Такой анализ авторами описаний характера, как правило, до конца не доводится: ими не фиксируется пе­реход в описаниях от собственно характерологических структур к личностным. В результате создается почва для критики, о которой я уже говорила,—-упреков авто­ров типологий в биологизации личности. Если же в ха­рактерологических комплексах произвести умственное разделение черт характера и черт личности, то многое встанет на свои места.

Прежде всего станет понятным, что фактически в “типах характеров” показана типичность и, следователь­но, закономерность сочетаний определенных черт харак­тера с определенными чертами личности. Между про­чим, последние выделяются иногда в особые рубрики, где под названиями “социальная установка”, “социаль­ное значение” [45; 25}- прослеживаются особенности со­циальных позиций и отношений, т. е. личностные черты, типичные для представителей каждого характера.

И здесь возникает очень важная задача: проследить,:

почему и как определенные свойства характера способ­ствуют формированию определенных свойств личности. В психологической литературе содержатся отдельные попытки ответить на эти вопросы, т. е. проследить механизмы возникновения личностных качеств в связи с не­которыми ярко выраженными чертами характера.

Так, С. Л. Рубинштейн приводит следующее объясне­ние угодливости и ханжества эпилептиков и эпилептоидных психопатов. Как уже говорилось, характер этих лиц отличается повышенной гневливостью и злобностью. По­лучая в ответ на частые аффективные вспышки закон­ные “возмездия” от сверстников и взрослых, ребенок с таким характером ищет способы самозащиты. Он нахо­дит их на пути маскировки своей злобности и вспыль­чивости угодливым поведением [97, с. 52].

Другой пример касается влияния акцентуаций харак­тера на формирование личности в подростковом возра­сте. Я беру его из монографии Личко [63].

Известно, насколько решающее значение для разви­тия личности подростка имеет его отношение к социаль­ным Нормам и ценностям. Однако из-за особенностей своего характера подросток может- обнаружить разное отношение к ним. Так, у гипертима обычно очень выра­жена “реакция эмансипации”, т. е. отделение от взрос­лых, что, конечно, осложняет процесс усвоения социаль­ных норм. Напротив, сензитивный подросток, как прави­ло, сохраняет детскую привязанность к взрослым, охот­но подчиняется их требованиям. В результате у него ра­но формируются чувство долга, чувство ответственности, повышенные и даже завышенные моральные требования к себе и к другим.

Вряд ли нужно особенно подчеркивать, что пробле­ма влияния характера на формирование личности важ­на не только в теоретическом плане. Она имеет исклю­чительно важные выходы в практику воспитания и са­мовоспитания, так как прямо подводит к вопросам о методах воспитания детей с учетом их индивидуальных характеров, о способах профилактики и разрешения на­пряжений, создаваемых различными характерами в межличностных отношениях, о природе, и путях разре­шения некоторых внутренних проблем личности и т. д.

Итак, можно сказать, что активность общества, на­правленная на формирование личности, равно как и весь процесс формирования личности в целом, “Встреча­ет” в индивидуальных характерах разную почву. И вот в результате таких встреч возникают Типичные сочета­ния характерологических и личностных свойств. Они и отражены в “типах характера”, хотя точнее следовало бы говорить о “личностно-характерологических типах”. Еще раз подчеркну, что типичность обсуждаемых соче­таний означает не предопределенность личности харак­тером, а лишь закономерное проявление роли опреде­ленных черт характера в процессе формирования лич­ности.

Теперь об обратном отношении, т. е. о влиянии лич­ности на судьбу характера. Проявления характера го­раздо более непосредственны, чем проявления личности. Когда человек “отправляет” свой характер, то он скорее побуждается тем, что ему “естественно”, что “хочется” или “не хочется”. Когда же он начинает действовать как личность, то руководствуется скорее тем, что “долж­но”, что “следует”, “как полагается”. Иными словами, с развитием личности человек начинает жить более нор­мативно не только в смысле общей направленности, но и в смысле способов поведения. Это может быть выра­жено общей формулой, согласно которой личность в своем развитии “снимает” характер.

Чтобы пояснить это, я воспользуюсь вновь литера­турным примером из романа “Идиот”. Зададим себе вопрос: каким характером обладает герой романа князь Мышкин?

Прослеживая его поведение, особенно в разнообраз­ных и довольно острых ситуациях, можно обнаружить, что трудно определенно ответить на этот вопрос. Князь, конечно, не “бесхарактерный”, но в то же время его нельзя оценить как человека упрямого или уступчиво­го, вспыльчивого или спокойного, решительного или бо­язливо-тревожного. С точки зрения этих характеристик его поведение противоречиво. Однако это противоречие разрешается, если увидеть за поступками князя не чер­ты характера, а его “идеологию”. Глубокая идейность составляет суть этого образа. Иными словами, князь Мышкин у Достоевского—это образ личности “per se”! Вот почему трудно определить его характер: он пол­ностью превзойден и “отменен” личностью.

В психологической литературе есть очень интересный и, как мне кажется, не до конца оцененный опыт раз­работки того же общего положения о “снятии” характе­ра личностью. Его мы находим в работе А. Ф. Лазурского, написанной почти 70 лет назад [47]. А. Ф. Лазурский вводит понятия эндопсихики и экзопсихики. Под эндопсихикой он понимает совокупность внутренних психических (и психофизиологических) функций, относя ним темперамент, характер, умственную одаренность и т. п. Экзопсихикой он предлагает называть совокуп­ность отношений личности — отношений к природе; обществу, духовным ценностям, к собственной душевной жизни.

Кроме того, рассматривая различные степени зрело­сти (взрослой) личности, Лазурский выделяет три уров­ня: низший, средний и высший. Так вот, при характери­стике личностей каждого уровня он пользуется различ­ными понятийными средствами. Суть этих различий со­стоит в том, что, переходя от низшего уровня к высше­му, автор постепенно перемещает акцент своих описаний с эндопсихики на экзопсихику..

Так, представителей низшего уровня Лазурский разбивает на следующие типы: “рассудочные” (преобладает ум), “аффективные” (преобладает чувство), “активные” (преобладает воля). Очевидно, что классификация здесь производится по признаку того, как живут и действуют данные лица. Обращаясь же к высшему уровню (я про­пускаю средний), автор предлагает делить их предста­вителей по видам ведущей, деятельности, т. е. по тому, -ради чего эти люди живут. Рубриками классификаций здесь оказываются различные сферы социальной и куль­турной жизни, в которых личности высшего уровня на­ходят свое настоящее призвание, а именно: “знание”; “красота”, “альтруизм”, “общество и государство” и др.

Итак, можно сказать, что переходя от низшего уров­ня к высшему, А. Ф. Лазурский исключает из описания человеческой индивидуальности черты характера, заме­няя их свойствами личности.

Нельзя, однако, думать, что “снятие” свойств харак­тера личностью происходит всегда. Сказанное выражает лишь самую общую тенденцию. Часто эта тенденция реализуется не до конца, а иногда встречает серьезные препятствия в виде резко выраженных черт характера, которые еще более усугубляются внешними условиями. В таком случае личность оказывается не в состоянии:

преодолеть или “переработать” свой характер, Тогда по­следний оказывается существенной детерминантой пове­дения, а иногда и тормозом к развитию личности (что и, наблюдается при психопатиях).

В заключение рассмотрим проблему “нормального” характера. Существует ли нормальный характер, и если да, то как он проявляется?

Формальный ответ на этот вопрос как будто очеви­ден; нормальный характер, конечно, существует: это характер без отклонений. Человек обладает нормальным характером, если он не излишне живой — и не излишне. заторможенный, не излишне замкнутый—и не излишне-открытый, не излишне тревожный — и не излишне без­заботный...—и здесь, продолжая, пришлось бы перечис­лять все основные черты, отличающие, например, извест­ные типы акцентуаций друг от друга. Иными словами, нормальный характер — это “золотая середина” целого ряда качеств.

Попробуем сначала отдать себе отчет, насколько ти­пичен, т. е. широко распространен, такой гипотетический характер. Пусть “нормальными” будут считаться такие степени -отклонения какого-нибудь свойства от матема­тического среднего, которыми обладает половина попу­ляции; тогда по '/4 популяции разместится на обоих по­люсах “оси” этого свойства в зонах “отклонения от нор­мы”. Если теперь взять не одно, а два независимых свой­ства, то при тех же условиях в “нормальной” зоне ока­жется уже 1/4 часть популяции, а остальные ³/4 попадут в зоны “отклонений”, при пяти независимых свойствах “нормальным” окажется один человек из 32, а при де­вяти— один изl. 10241 Так что иметь “нормальный” ха­рактер очень трудно, и такое явление довольно редко.

Я позволила себе эти расчеты, чтобы опровергнуть то распространенное мнение, что отклонения характера встречаются значительно реже, чем “норма”. Однако это только количественная сторона дела. Обратимся к более принципиальным соображениям, которые заставляют подвергнуть сомнению само поня­тие “нормальный характер”. Одно из них было высказа­но П. Б. Ганнушкиным, а еще раньше — цитируемым им Т. Рибо. Эти авторы обращают внимание на внут­реннюю противоречивость словосочетания “нормальный характер”. По существу, оно означает “не отличающуюся индивидуальность” или “нехарактерную характерность”. Ведь характер—это уже само по себе отличие, особенность, индивидуальность.

В связи с этим мне вспоминается случайно услышан­ный рассказ одного московского журналиста.

“Проводил я,—рассказывал он,—однажды лето в глухой деревне Калужской области. Сижу как-то в доме я слышу: идут ого­родами бабы и разговаривают, и вдруг понимаю, что речь идет обо мне: “А он,—говорит одна женщина,—мужик ничего, бессловес­ный, бесхарактерный!” Я так и сел: “Ничего себе,—думаю,—какое впечатление я произвожу”.

А надо сказать, что мужчина он живой, энергичный, вполне со­ответствует своей бойкой профессии.

“На следующий день,—продолжает он,—разговариваю с со­седкой и как бы между прочим спрашиваю: “Тетя Настя, а какой это такой человек—бессловесный?”—“А это, — говорит, — который бранными словами не ругается”.— “А бесхарактерный?” — “А это,—говорит,—который своего характера не- кажет, не кура­жится!”

Эти ответы как будто вполне относятся к человеку с нормальным характером: ровно ведет себя, правильно общается, не создает проблем. И вот такую “нормаль­ность” народное сознание определяет как “бесхарактер­ность”, смыкаясь тем самым с точкой зрения Ганнушкина и Рибо! По-видимому, и для народного сознания ха­рактер—это, если можно так выразиться, “острые уг­лы”, которые проступают в поведении человека. Если таких углов нет, то нет и характера—человек “бесха­рактерный” (и заслуживает всяческих похвал). Иными словами, “нормального” характера не бывает.

Откровенно говоря, я охотно присоединяюсь к этой точке зрения. Но тогда вы вправе меня спросить: “Что же, выходит, что человек, который не психопат и не акцентуант,—серый и безликий и о нем ничего особенного сказать нельзя?” Нет, совсем не так. В случае гармонич­ного (с точки зрения характера) человека для описания его индивидуальности необходимо перейти с языка свойств характера на язык свойств личности. И тогда обнаружится масса уникальных его особенностей, среди которых и свойства его мотивационной сферы, и его нравственность, и мировоззрение, и его внутренние проблемы, и достигнутый уровень развития личности, и по­тенциал ее дальнейшего роста, и многое другое. Однако все эти аспекты индивидуальности составляют материал следующей лекции.

Лекция 16