В 30е гг. произошли необратимые процессы в массовом сознании общества. Этому во многом способствовало уничтожение многовековой крестьянской культуры. «Раскрестьянивание» сопровождалось перемещением огромных масс населения из деревни в город, что вело к маргинализации основных классов общества. С 1928 по 1932 гг. городское население страны увеличилось на 44%. За пять лет число горожан возросло на столько же, на сколько за предыдущие 30 лет.
формировался «промежуточный» человек (маргинал), который отказался от презираемого прошлого, а настоящий день расценивал лишь как подготовку к счастливому будущему. Впрочем, реальное положение в СССР не вполне отвечало тем надеждам, которые вдохновляли в 1917 г. на штурм ненавистного самодержавия. У ф. Энгельса есть выражение «ирония истории». «Люди, — писал он Вере Засулич 3 апреля 1885 г., — хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что... сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать».
В 19281929 гг. в стране была введена карточная система. Нормы продажи по карточкам постоянно сокращались, как и ассортимент товаров в целом. С 1932 г. в главных промышленных районах резко снизилось потребление основных продуктов питания — мяса, молока, масла. Неизменными оставались только нормы на хлеб.
Голод давал возможность руководителям предприятий манипулировать людьми. За дополнительное продовольствие голодные рабочие соглашались повышать выработку, становились ударниками коммунистического труда. Но дополнительных пайков не хватало. В 1935 г. три четверти рабочих официально считались участниками социалистического соревнования, половина из них была ударниками и стахановцами, а льготами пользовались лишь 12%.
Значительно ниже, чем в дореволюционной России, был уровень реальной зарплаты. В 1937 г. ее размер составил лишь 60% от показателя 1926 г., который был ниже довоенного.
В стране резко обострилась жилищная проблема. Жилье в городах почти не строилось. В официальном издании «Труд в СССР» отмечалось, что «значительная часть притока (то есть бывших крестьян) размещается по углам». Не имея места для ночлега, рабочие нередко ютились в цехах и на вокзалах. Перенаселены были и бараки так называемого облегченного типа — Дощатые, земляные. Основным жильем для классагегемона были общежития, где рабочие разных смен спали по очереди в одних и тех же постелях. Типичное представление о состоянии одного из таких общежитий было дано в газете «Труд» за 17 марта 1928 г. Это была узкая длинная комната с одним разбитым окном. Около Двери находилась печь, на которой варили еду, сушили одежду, грелись. Грубо сколоченные кровати были покрыты тряпьем. На полу — окурки и мусор. В этом помещении проживало около 200
рабочих — мужчин и женщин, женатых и одиноких. Теснота и грязь становились уделом строителей социализма. В большинство же реквизированных у буржуазии квартир въезжали пришедшие к власти совслужащие.
Процесс разрушения личности затронул и семью. Феминизация переключила женщин на активную общественную деятельность, отправила на тяжелые физические работы, создала демографические проблемы.
Использование женского труда на производстве прикрывалось привлекательным лозунгом «превращения женщины из рабыни домашнего хозяйства в производительного работника социалистического общества». Удельный вес таких «работников» в промышленности в 1937 г. составил 42%. Широко использовался женский труд на низкооплачиваемых, тяжелых физических работах. Женщины работали в каменноугольной промышленности, грузчицами, строителями, на вредных производствах, причем строго соблюдался принцип равной оплаты за равный труд — никакой дискриминации по сравнению с мужчинами.
С 1927 г. в печати по указанию ЦК ВКП(б) была развернута кампания пропаганды достижений в СССР. Одна из главных тем — рост жизненного уровня рабочего класса в СССР, который, несомненно, выше, чем при царизме. Последовали запреты на публикацию работ, анализирующих реальные факты. Публичные выступления на эту тему приравнивались к политическим преступлениям. «Всякая попытка обобщить недостатки, — писал журнал «Большевик», — это уже не самокритика, а меньшевизм и контрреволюция». Все чаще стали вспоминать ленинские слова: «рабочие не должны думать об улучшении... своего положения, им надо крепить трудовую дисциплину и проявлять рвение в труде».
Однако реальная жизнь постоянно вносила коррективы в руководящие инструкции. Очереди, давки, коммуналки вызывали озлобление. Средняя продолжительность жизни на рубеже 2030х гг. увеличилась с 44 до 47 лет, а за предыдущие 30 лет — на 12 лет. Число врачей по сравнению с довоенным 1913 г. увеличилось в два раза, больниц — в три раза, а детская смертность в 1940 г. была выше, чем в 20е гг.
В этих условиях обычный человек мог создать лишь понятную ему «барачную субкультуру» (то есть культуру определенных категорий населения), где размывались все общечеловеческие представления о смысле жизни. Все становилось относительным. Нравственным было то, что служило коммунистическому строительству.
В политике начали использовать детей. Созданная в 1924 г. пионерская организация «своими слабыми ручонками, — по словам Н.И. Бухарина, — ведет медленный подкоп под самую консервативную твердыню всех гнусностей старого режима — семью». Друзья доносили друг на друга. Безнравственное становилось высокоморальным и даже героическим.
Дух насилия витал в воздухе. В общественное сознание упорно внедрялась идея всеобщей бдительности. Вечное ожидание войны озлобляло людей. По всей стране звучали призывы к выявлению врагов. Была налажена четкая система контроля за «циркулирующими в народной толще домыслами и побуждениями». Появились информаторы практически во всех учреждениях и трудовых коллективах, открывались «подвижные бюро жалоб и заявлений» с гарантией анонимности адресата. В воинских частях еще со времен гражданской войны действовали отделы военной цензуры, которые проверяли все, в том числе и частную переписку. Информацию к размышлению о политической обстановке давали подробные отчеты инструктороворганизаторов о многочисленных «днях», «неделях», «двухнедельниках», «месячниках» и других мероприятиях, которыми так богата была общественнокультурная жизнь страны.
Атмосфера всеобщей подозрительности и тотальной слежки становилась средой обитания человека в СССР.
Все, что происходило в сознании людей в 30е гг., нельзя объяснить только пропагандой, исступленной верой, фанатизмом. Происходили глубинные изменения психологии человека, массовое «расчеловечивание». Говоря об ответственности за происходящее, писатель Федор Абрамов отмечал, что «в наших мерзостях немалая заслуга и нашего великого народа». Пытаясь понять причины, он обнажил трагическую черту русского народа — многовековую привычку к несвободе, долготерпению, которая превращается в рабское чувство страха и душевную глухоту. «Этот страх крепостного не давал сунуть корку хлеба в дрожащую руку раскулаченного старика, не давал открыть дверь плачущим ребятишкам». Многоуровневый страх заменял совесть и достоинство. Неосознанное чувство собственной подавленности вызывало зависть к тем, кто еще не совсем смирился. В обществе «винтиков» не было места терпимости и состязанию идей. Чтобы выжить, большая часть населения следовала трем основным правилам: не думать; если действовать, то лишь подчиняясь; ни за что не отвечать. В противном случае можно было оказаться жертвой репрессий, потрясших страну. В 30е гг. были репрессированы многие видные ученые —
Н.И. Вавилов, СП. Королев, академики СФ. Платонов и Е.В. Тарле; 2/3 выпускников Института красной профессуры. Более 100 советских историков проходили по так называемому «делу Платонова». Был арестован физиктеоретик Л.Д. Ландау, которого спасли только гражданская смелость академика П.Л. Капицы и мировая известность физика Нильса Бора, просивших И.В. Сталина пощадить Л.Д. Ландау. Остается загадкой внезапная смерть в 1935 г. физиолога академика И.П. Павлова. В лагерях находились осужденные за чтение стихов СЛ. Есенина, за распространение стихов Б.Л. Пастернака, за связи с И.Г. Эренбургом, а также члены общества эсперантистов и филателистов, которых обвиняли в шпионаже при обмене с заграницей почтовыми марками.
Ф.Ф. Раскольников в своем «Открытом письме Сталину» с горечью констатировал: «Никому нет пощады! Правый и виноватый, герой Октября и враг революции, старый большевик и беспартийный, колхозный крестьянин и полпред, народный комиссар и рабочий, интеллигент и Маршал Советского Союза — все кружится в дьявольской, кровавой карусели».
Гражданское общество стало жертвой сталинского террора.
